Казанские "Тандерболты"

ГЛАВА 10 ДЕНЬ, КОГДА ПОГИБЛИ АСЫ

— Поздравляю с повышением, — Джордж Паттон вытянул стек и символически хлопнул ЛеМэя по погонам, чтобы "закрепить" звёзды. — А сейчас мне понадобятся ваши бомбардировщики.

ЛеМэй посмотрел на большую ситуационную карту, отображающую последние известные расположения союзных и немецких подразделений. Её подготовил полковник Райан Андерсон. Как только из оборота исчезли замысловатые приказы и загадочные уточнения Ветреного Фредди, сведения хлынули потоком. И теперь обстановка на карте разительно отличалась от той, которую можно было увидеть двумя сутками ранее.

— Колбасники разворачиваются на юго-восток, — тихий голос ЛеМэя контрастировал с солидной речью Паттона, но никакой разницы в профессионализме между ними не было. Оба они видели карту и прекрасно понимали, что на ней обозначено. — Но зачем?

— Я уже видел такое на учениях в Луизиане и Теннесси. Участки на северном фасе беззащитны и находятся близко к нашим основным авиабазам. Колонны снабжения постоянно находятся под угрозой атак с воздуха, а их части испытывают нехватку топлива и боеприпасов. Дальше на юг дороги проходят в основном по лесам, и расстояние до наших аэродромов больше. Соответственно, снабжение лучше. Поэтому они навострили лыжи на юго-восток. Чёртовы колбасники повторяют ту же ошибку, которую уже однажды совершили в 1914-м. Вот ничему не учатся!

Внимать его велеречивости было некому, и Паттон вернулся к карте.

— Они хотели двинуть на Казань, но удары, нанесённые 9-й воздушной армией Кесады221, завернули их на юг. Это открывает нам возможность отвесить им хороший пендель. Для этого нужны ваши большие мальчики.

— Где?

На краткость вопроса генерал внимания не обратил вообще. Он ткнул стеком в карту.

— Вот здесь, на севере, где к линии фронта подходит выступ. Колбасники оставили здесь очень слабую оборону, а мы, наоборот, подвели на свою сторону реки три бригады, почти целиком бронетанковые. Единственный укрепрайон немцев находится в Синьял-Яушах222. Фрицы устроили там опорный пункт и используют мобильные силы, базирующиеся там, для патрулирования фланга. У них не хватает численности для прикрытия всего фронта, вот они и ведут такую… кочующую тактику. Мне нужно, чтобы ваши бомбардировщики раздолбали там всё в пух и прах.

— Это работа для Кесады.

— Знаю. Просто у нас есть ещё одна проблема. То, что осталось от 83-й дивизии, отрезано в Канаше, и проклятые колбасники постепенно их душат. В-26 заняты поддержкой наших парней. Поэтому мне и нужны ваши бомбардировщики.

— Следом мы нацеливаемся на Тулу. Сейчас весь город – один огромный склад. Утром мы получили свежие снимки. Топливо и боеприпасы лежат прямо на улицах, ожидая вывоза. Мы можем сжечь там всё дотла. И тогда все подразделения немцев на Чувашском плацдарме не сойдут с места и останутся без патронов.

— Но это не поможет нашим парням прямо сейчас. Пара предстоящих дней чрезвычайно важна. Перед нами открытый фланг. Вы сносите укрепрайон, проламываете фронт, и мы врываемся колбасникам на задний двор. И вот тогда уничтожение запасов, накопленных в Туле, будет своевременным. Сколько машин вы хотите туда направить?

— 40-е и 41-е бомбардировочные крылья в полном составе. Пятьсот B-17. Несмотря на то, что последние сто пятьдесят километров придётся пролететь самостоятельно.

ЛеМэй задумался. Если мы оставляем эту задачу на после Тулы, то нам может не хватить резерва бомбардировщиков, чтобы накрыть Синьял-Яуши. Но зато там у нас будет истребительное прикрытие на всём пути.

— Джордж, мне понадобится договариваться с 8-й авиадивизией, но так, чтобы не было трудностей потом. Если я воспользуюсь вашими средствами связи, прокатит. Нам придётся изменить запланированный порядок вылетов, а Кесаде – вернуть "Тандерболты" исходя из того, что рейд пройдёт завтра во второй половине дня. Это совпадает с вашими планами?

Паттон кивнул.

— Да. Мы уже сократили число вылетов на вечер. Все, что нам требуется, сконцентрировать усилия по времени. Сейчас пойдём на узел связи, если он ещё на месте. Мы переезжаем из этого проклятого подземелья примерно в то же самое время, когда ваши ребята будут перемешивать Синьял-Яуши с землёй.

Паттон и ЛеМэй покинули кабинет. В этот момент им навстречу попался штабной капитан. Стек генерала взметнулся и упёрся в стену у него на пути.

— Капитан, где ваш чёртов галстук?

— Сэр? — он был изумлён от внезапно подкатившего чувства тошноты.

— Как вы можете ожидать от людей выполнения приказов, если вы сами им не следуете? Дисциплина для всех едина. Есть всего один способ сделать то или иное дело – правильный.

Генерал оглянулся.

— Айк? Издайте приказ по строевой части. Все офицеры должны носить галстуки, гетры223 и каски. Поймаю одетым не по уставу – оштрафую на 25 долларов. Каждого. А вам повезло, проскочили под шлагбаум. Теперь идите и приведите себя в надлежащий вид.

Капитан облегчённо удрал, чтобы повязать галстук и надеть каску. Паттон проводил его взглядом и повернулся к своим спутникам.

— Если люди не подчиняются в мелочах, ими невозможно управлять в бою – они не будут слушать приказы, когда это действительно имеет значение. Если они не выработают привычку к исполнительности на низовом уровне, то перестанут делать как должно более важные вещи. И когда они этому научатся, сие умение надо поддерживать постоянно – не только в безопасных укрытиях. Пусть выполняют устав не думая, и тогда их шансы вернуться домой будут значительно выше.

ЛеМэй и Паттон переглянулись. Самый молодой и самый старший генералы армии США прекрасно понимали друг друга.

— Пончики? — Напалков шутливо поднял брови?

— Пончики. Или, скорее, пышки. Приехал буфет, один из тех переделанных американских автобусов. Женщины сказали вашему заместителю, что их только что выгрузили с поезда, и нужно проверить всё оборудование. И, чтобы не работать впустую, они могли бы накормить наших служащих и сделать для всех чай.

Старший следователь смотрел на смеющегося Напалкова. Они оба понимали, что американцы стараются быть тактичными и не выпячивать свою обеспеченность по сравнению с русскими.

— Короче, они закатали рукава, раскочегарили самовар и духовку… процесс пошёл. Ты представляешь, сколько сахара в их пончиках?

Иван покачал головой. Из-за дежурства в госпитале он лишился возможности впервые попробовать американскую выпечку, но решил, что это была необходимая жертва.

— Ну, много. Наши люди три года не ели сладкого. Иван Михайлович, мы сделали, как ты предложил, и мягко отнеслись к шестерым задержанным женщинам. Первая из них кричала и едва не обмочилась от страха, когда её привели на допрос. Но наш следователь усадил её, налил чая и предложил свежий пончик. Она успокоилась, и они долго говорили о всякой всячине – работе, довоенной жизни, о том, как учатся дети и так далее. За это время она съела ещё два пончика. После стольких лет без сладкого она пришла в эйфорию, потеряла равновесие и едва не выпала из окна.

Чекист и следователь рассмеялись. Довольно многие подследственные ЧК, как и НКВД раньше, пытались сознательно выброситься в окно, но чтобы причиной несчастного случая стал пончик – это что-то новенькое.

— И она всё рассказала?

— Не сразу. Передозировка сахара на самом деле повлияла на неё. Она стала откровенной, разговор пошёл о более личных вещах. Разболталась, в общем. Наш сотрудник внимательно отлеживал её поведение и вовремя заметил: "Анна Ивановна, я вижу, что вы невиновны и вам незачем бояться ЧК. Но именно из вашей невиновности исходить опасность для вас самой. Вы, возможно, знали Нину Кларавину-Хабарову? Она тоже была ни при чём, но глава фашистской агентурной сети приказа, что жёны и дети, не вовлечённые в их деятельность, должны быть убиты жестоко и поучительно для других. Почитайте, что сделал её муж". Затем дал ей посмотреть согласованную часть дела – без лишних подробностей.

— И вот тогда она рассказала действительно всё.

— До последнего. Она, я думаю, не стала бы выгораживать себя, но воздействие сахара и надуманная опасность для детей отрезвили её. Она выдала все известные ей имена. По адресам сразу выехали. Так было со всеми арестованными женщинами. Иван Михайлович, мы с наскоку накрыли, наверное, самую крупную сеть гитлеровских шпионов и вредителей с начала войны. А всё благодаря бдительному американскому матросу, который внимательно сверял накладные, и буфетчице со сладкими пончиками!

Они снова рассмеялись. Несмотря на раннее утро, работа кипела. Пока старший следователь докладывал, из коридора то и дело слышались смешки – некоторые сотрудники, проходя, слышали их разговор.

— Что с женщинами? О них позаботились?

— Конечно. Им выделили удобные комнаты, Мария Макаровна подобрала для них новую одежду, не тюремное тряпьё, а качественные гражданские костюмы. Им также сообщили, что детей на время разместят в нашем ведомственном доме отдыха. И, разумеется, все разговоры будут записаны, — следователь ехидно ухмыльнулся. — Так что они уже превращаются в наших осведомителей. Они догадываются, что верная служба ЧК может убрать особую отметку с их дел.

Напалков, сохраняя неизменное выражение лица, мысленно заметил: на делах, попавших в ведение ЧК, особые отметки ставятся навечно. Мы никогда ничего не забываем.

Направляясь в свой кабинет и тая надежду, что Мария Макаровна приберегла для него пончик для него, он увидел знакомую фигуру. Хороший чекист не забывает лица.

— Здравствуй, Сергей Сергеевич. Чего тебя такую рань к нам направили?

Старший сержант Пархоменко поздоровался в ответ.

— Товарищ Напалков, я привёл нескольких сотрудников, чтобы помочь с задержаниями.

— Очень вовремя. Я помню, как вы сработали при взятии Хабарова. Хорошо служба поставлена. Из него мы уже всё вытащили. Если хочешь, загляни в камеру и попинай его.

— Спасибо, Иван Михайлович!

Пархоменко широко улыбнулся вслед Напалкову.

Какой душевный человек! Зря я к нему настороженно относился.

Он помотал в воздухе правой ногой, разминаясь, и пошёл к лестнице в подвал.

— Вам следовало уехать отсюда, пока оставалась возможность, — капитан Андерсон был серьёзен, как сердечный приступ. — Колбасники наседают на нас с тыла. Если с востока не подойдёт помощь – беда.

— Всё в порядке, — уверенности в голосе у старшего лейтенанта Дороти Хопкинс было куда больше, чем в душе. В прошлую войну они расстреляли Эдит Кэвелл224. И с нами могут поступить так же. — Мы под защитой Красного Креста.

— Надеюсь, что так.

Андерсон посмотрел на следующего принесённого раненого.

— Проклятье, у него полные кишки осколков. Даже если их вообще можно достать, это займёт несколько часов.

Требовалось принять жестокое решение, и капитан его принял. Снаружи находились другие бойцы. Время, потраченное на этого, станет причиной смерти нескольких.

— Уносите его в зону ожидания и устройте поудобнее. Дальше.

Следующий был ранен как минимум дважды, а его нога держалась только на лоскуте кожи с мышцами. И доктору, и медсестре было сразу понятно – только ампутация. Кто-то наложил жгут из ремня, и его надо было поскорее убирать, пока не началось омертвение тканей выше. Анестезиолог уже подала наркоз, и раненый отключился. На то, чтобы удалить остатки ноги, понадобится один-единственный рез. Капитан едва прицелился скальпелем, как сверху проревели снаряды.

— Бойся! — отовсюду раздались предупредительные крики, но взрывы их заглушили. Дороти мимоходом заметила, что обстрел ведётся меньшим калибром, чем ночью, зато чаще, почти непрерывно. А кроме того, грохот орудий был куда ближе, чем всего несколько минут назад.

— Что там такое?

— Колбасники давят с востока, — сказал один из раненых, — там ССовцы на самых больших танках, которые я когда-либо видел. Они разносят "Шерманов" и М-10 как старые жестянки. Мы пытались их сдержать, но получилось так себе.

Сверху пронеслись четыре самолёта, гулом двигателей перебив даже артобстрел. Дороти узнала краснозвёздные "Кобры" в буром окрасе. Был хорошо слышен ритмичный перестук их 37-мм пушек. Теперь она хорошо представила, насколько близко подошли эсэсовцы.

Андерсон, закончив свою работу – по крайней мере, до следующего раненого, которому потребуется хирург – проводил их взглядом.

— Русские. Они очень редко работают на них по земле, в основном как высотные перехватчики225. Даже если бы мы не знали, насколько всё хреново, теперь это видно невооружённым глазом. Я мог бы предложить уехать, да вот только некуда.

— Как будто поршень входит в цилиндр, — на ум Лонгу пришло другое сравнение, но он решил не озвучивать его за явной неприличностью. — Севернее и южнее нас два подразделения Вермахта, а по коридору, образованному ими, идут СС. Та часть, которая сдерживает наших ребят на Яндобских высотах, всего лишь вспомогательная. Чтобы нас с места не выпустить.

— ССовцы – это плохо. Это ведь не только тяжёлые танки. Кстати, "Тиграми" называются, как передали русские. Их уже видели раньше, но на юге, у Сталинграда. Главная проблема в фанатиках-нацистах. Все, чего они желают, слава или смерть, и простые солдаты рады уступить им второе ради первого. Русские говорят, от них можно ожидать наихудшего. Что мы и делаем.

— Благодаря Ветреному Фредди у нас нет свежих данных от разведки, — генерал-майор Тиллман был расстроен. — У ВВС и у флота есть, но какого чёрта Фредендаль от них отмахнулся? Хорошо хоть Джордж всё исправил.

— Я слышал, он дал Ветреному Фредди по морде.

История встречи Паттона с Фредендалем разлетелась по фронту со скоростью света и была встречена с воодушевлением. Лонг вернулся в расположение через полтора суток после гибели батальона, и этот рассказ оказался первым, который он услышал.

— Нам нужно придумать, как остановить "Тигры".

Тиллман представлял, что может произойти через несколько предстоящих часов. "Тигры" продавят его оборону, пока их пехота подтягивается городской застройке. Затем ССовцы войдут на улицы, а такни будут прикрывать их огнём 88-мм орудий.

— "Шерманы" и противотанковые самоходки потеряны. Мы собрали всех оставшихся в живых, и сформировали истребительные команды, вооружённые магнитными минами и взрывчаткой. Считалось, что они должны быть обучены борьбе с танками на земле, но увы. Так что у нас тут последние несколько дней сплошной аврал.

— Знаю, Билл, знаю. Просто у меня паршивое чувство, будто мы не собираемся учиться на собственных же ошибках. И не научимся, если не сможем сообразить, как противостоять танкам в сопровождении пехоты.

С востока накатил грозовой гул. Генерал-майор замолк и прислушался.

— Это B-26 Кесады. По крайней мере, у нас есть поддержка с воздуха. Надо собираться с мыслями. Бомбардировщики дали нам ещё один шанс.

Нижний слой состоял из штурмовиков Ил-2. Они стелились над самыми верхушками деревьев, чтобы фашистские истребители не могли зайти снизу или сзади. Заодно малая высота не давала поймать их в прицел зенитчикам. Выше, на эшелоне 2000 метров, шло средневысотное прикрытие, "Яки" 866-го истребительного авиаполка. Их работа – перехватывать гитлеровцев, если те решат помешать штурмовикам. Ещё выше, на 4000, летели "Кобры". Они стерегли хвосты "Яков" на тот случай, если Bf.109 и FW.190, пользуясь преимуществом в высотности, решат заранее устранить прикрытие. Так обычно строились все русские операции фронтовой поддержки – ради того, чтобы "Илы" могли спокойно отработать по переднему краю, помогая пехоте.

Сегодня появился ещё один слой. Над всей ударной группой, на высоте 7000, шли шестнадцать "Тандерболтов" 360-й эскадрильи 356-й истребительной авиагруппы. Вернувшись наконец к привычной задаче сопровождения, Эдвардс осматривал небо в поисках вражеских самолётов. Вчера вечером он целый час провёл с отвёрткой в руках, прикручивая к кабине второе зеркало заднего обзора. Теперь у "Живца" были такие же уши, как у "5х5". Дополнительное поле зрения, созданное парными зеркалами, позволило ему вовремя заметить блик света, отражённого от остекления чужой машины.

— Внимание всем, противник сверху на шесть часов.

Его предупреждение предназначалось высотному прикрытию, но слышали все.

— Принято. Все наготове, — молодой голос по радио был спокойным, будто заходящие в атаку истребители дело совершенно обычное.

Ну сейчас-то, конечно, да, подумал Эдвардс. Он посмотрел через плечо на приближающийся самолёт. Острота зрения позволила ему уверенно распознать "худого". Пора сбрасывать баки, резко разворачиваться на хвосте и бить залпом в лоб. В этот момент он повернул голову налево и увидел, как более десятка Bf.109 на большой скорости вываливается из облаков с правой стороны. Вот блядь, они нас поймали. Тайком преследовали, и заставили сделать такой манёвр, чтобы мы сами подставились.

— Нас подловили. Позади ещё заходят.

В голове пронеслась мысль: они искали нас, ждали, пока мы выработаем топливо, а потом захлопнут ловушку. Его разум внезапно похолодел и представил тактическую картину так чётко, как будто зона боя простиралась в нескольких километрах внизу. Это определённо не все. Если фашисты от нас по сторонам, должна быть и третья группа на подходе. Он запомнил расположение самолётов, их курсы и скорости, и убедился – всё указывает на приближение ещё одной группы 109-х, готовой выкосить попавшиеся "Тандерболты". На их месте я бы притаился вон за той облачной грядой. Чтобы не попасть под обстрел, нужно круто взять влево и тоже войти в облака. Если у нас получится, преимущество перейдёт на нашу сторону и мы сможем перехватить третью группу, как только они выйдут из облачности. У нас есть запас скорости, и мы можем её выгодно разменять на манёвр.

Эдвардс, учитывая, что скороподъёмность не входит в число достоинств "Тандерболта, не стал набирать высоту. Вместо этого он блинчиком довернул "Живца" в сторону облачного массива, где по его подозрению должны прятаться немцы. Слева от него два P-47 во главе с "Франческой" последовали за ним, но по более широкой дуге. Это позволяло им набирать скорость, пока "Живец" и "Цыганская роза" замедлялись в крутом вираже. Эдвардс нажал кнопку впрыска воды.

До облаков оставалось едва сто метров, когда из него вывалились "худые". Они были так близко, что лейтенант мог рассмотреть лицо фашистского пилота. Наверняка немцы обманулись из-за размеров "Тандерболтов" и решили, что они ближе, чем в действительности. Шанса изменить картину боя у них уже не было. Залп в упор продырявил "Мессершмитт" по всей длине, вспоров топливные баки и превратив его в клубящийся шар пламени.

По левую сторону "Цыганская роза" разнесла свою цель на части. "Франческа" и "Перчинка" резко поменяли курс и ударили на проходе поперёк строя серо-зелёных истребителей. Эдвардс успел только заметить ярко-жёлтую окраску на носах и килях 109-х, прежде чем все четыре "Тандерболта" нырнули в облако. Не было никаких сомнений, что два из восьми "худых" уничтожены и ещё сколько-то сильно повреждены. Оставшиеся теперь не сунутся в облачность – фашистские пилоты достаточно хорошо усвоили, как разрушителен удар восьми крупнокалиберных пулемётов. Схема боя всё ещё виднелась перед внутренним взглядом Эдвардса, и он наспех перебрал варианты тактики. Вверх лезть нельзя. 109-е нас обскачут, а мы от высоты ничего не выиграем. Можно уйти ниже, но тогда слабая скороподъемность вовсе исключит нас из боя. И остальные парни попадут под удар численно превосходящего противника.

В этот момент лейтенант отчётливо осознал, что если он бросит рейд, то больше никогда не сможет взглянуть в глаза Лиле Литвяк. Остаёмся на эшелоне и идём на перехват 109-х. Ничего невозможного. Решение было принято за секунду и его звено сделало в облаках боевой разворот. Четвёрка "Тандерболтов" ненадолго появилась в поле видимости и снова ушла в бело-серую муть. Эдвардс видел, что немцы ждали их и воспользовались скороподъемностью своих машин, чтобы заранее получить преимущество в высоте. Позади, на фоне голубого неба чётко выделялись две пары Bf.109.

Их ведущий заметил P-47 и повёл свою группу по флангу, выстраивая пологую дугу, нацеленную на американские истребители. Стрелять они начали с намного большей дистанции, чем обычно. Скорее всего, фашистские пилоты поняли, что перед ними не русские, а склонные лупить заградительным огнём "Тандерболты". Да и выстрелы выглядели иначе. Вместо стремительных искристых полос пара курсовых пулемётов выдавала более медленные и более жирные огненные капли. Мотор-пушка тоже стреляла заметно реже, её снаряды летели по крутой дуге227.

На краткий миг Эдвардс подумал, что их атаковали "Кобры" в немецком окрасе, но он отбросил эту мысль. P-39 – злющий и кусачий противник ниже четырёх километров, но на этой высоте он превращается в фаршированную печёную индейку. Это 109-е с другим вооружением.

Ведущая пара "Мессершмитов", промчавшись над облаком, обстреляла "Франческу" и "Перчинку". "Тандерболты" разошлись виражами, чтобы увернуться от огня, но "Франческа" запоздала с манёвром и словила задней частью фюзеляжа снаряд. Взрыв был впечатляющим, во все стороны брызнули обломки. P-47 вздрогнул, но удержался в воздухе и в ответ ударил из пулемётов. Фашистский истребитель взорвался на лету, его куски осыпались с неба. "Франческа" развернулась и потянула в сторону. В пробоине под сорванными листами обшивки ясно виднелись элементы каркаса.

Эдвардс хотел присмотреть за нею, но времени на это не было. Оставшиеся 109-е уже заходили в атаку, непрерывно стреляя. Он довернул, чтобы отсечь огнём ведущего второй пары, продырявил ему фюзеляж и зашёл с хвоста. Повреждённый "худой" потерял манёвренность, лейтенант без труда поймал его в прицел и выпустил ещё несколько очередей. Уже привычная белая вспышка у корня крыла оторвала его напрочь, "Мессершмитт" кувыркнулся и отвесно пошёл вниз.

Замысел фашистов сложился чётко. Хотят заставить нас выработать топливо, загнать на высоту и расстрелять – или хотя бы вынудить покинуть машины с заглохшими двигателями. Уцелевшие "Тандерболты" 360-й эскадрильи были в отчаянном положении. По меньшей мере четыре уже пропали, оставшихся осаждали желтоносые 109-е, и их насчитывалось в три или четыре раза больше. Особого выбора и не было. Подбитая "Франческа" не покинула строй, и вчетвером они ринулись в схватку. Такого он ещё не видел, даже когда вёл свою группу на свободную охоту перед рейдом B-17. В бою сошлись не меньше сотни самолётов – желтоносые 109-е с одной стороны и "Тандерболты" 360-й эскадрилье с другой. Часть "Мессершмитов" уже покинули высоту и направлялись к P-39 и Якам нижних эшелонов. К штурмовикам ещё никто не прорвался, но картина складывалась угрожающая.

Слишком многие хотят нас убить – такую мысль вызвали тупые удары пуль, попавших в "Живца". 109-й повис у него сзади и обстреливал из носовых пулемётов. В попытке увернуться Эдвардс бросил самолёт влево, но пилот "худого" ожидал этого и заранее поменял прицел. Пули, пробившие "Тандерболт", ударили в бронеспинку. Их клевки хорошо ощущались даже сквозь каркас и обивку кресла. Лейтенант дёрнул рулями и сделал размазанную бочку вправо, вырываясь из-под обстрела и разрывая дистанцию. Немец, вероятно, ожидал, что он снова уклонится влево, и пролетел дальше. Эдвардс воспользовался податливостью "Тандерболта" на крен, резко довернул и оказался поперёк курса 109-го. Фашистский пилот осознал ошибку и попытался уйти в сторону, но было поздно. Несколько первых пуль пронеслись мимо носа "Мессершмита", но вся остальная очередь распилила его как многорядная циркулярка – только послышался гулкий хлопок взорвавшихся баков.

Глянув вверх, он похолодел. На их четвёрку падали новые истребители. Их было плохо видно, но по тупым носам выходило, что это FW.190. Долгую секунду он даже не мог представить, что делать дальше. "Тандерболты" и так численно уступали противнику, потратили много топлива и боеприпасов. Следующая волна их просто уничтожит. Эдвардс посмотрел ещё раз и увидел маленькие чёрные точки, отделившиеся от крыльев – подвесные топливные баки. А потом разглядел сине-белые полосатые носы и облегчённо вздохнул.

"Тандерболты", 56-я истребительная авиагруппа в полном составе, "Волчья стая" Земке. Они пронеслись сквозь порядки 109-х, расстреливая по одной цели вчетвером. Противник попытался сбежать из схватки, превратившейся в резню, и ошибся – тяжёлые P-47 пикировали быстрее "худых". А "Волчья стая" ошибок не прощала.

— Всему прикрытию 555. Мы ими займёмся.

Команда 555 означала возвращаться на базу. Уже пора – индикатор показывал, что горючего осталось очень мало, и в таком режиме всего через несколько минут в баках останутся одни пары?. Эдвардс убрал газ, сократив подачу до минимальной. Этого хватало, чтобы добраться домой. Затем огляделся. Из шестнадцати "Тандерболтов", вылетевших на задание, осталось девять, и все были повреждены. В его звене шли "Цыганская роза" и "Перчинка". "Франчески" нигде не было видно.

Посматривая одним глазом на топливомер, лейтенант встал на курс к Приволжскому. Минут через пять, пролетев очередное облако, он увидел сбоку Як-9, истекающий чёрным дымом из двигателя. Даже с такой высоты было совершенно ясно, что машина смертельно ранена и не дотянет до Волги. К тому же за ней гнались три "Мессершмита". Эдвардс покачал головой. Есть топливо или нет, а надо спешить на выручку. Он перевернулся через крыло и камнем пал вниз. Вскоре рули потяжелели, указывая на опасное приближение к волновому барьеру, но он не обращал на это внимание – как и на то, кем может быть пилот подбитого самолёта. Преодолевая сопротивление, он выстраивал заход на тройку 109-х, которые приближались к "Яку". Их пилоты сделали классическую ошибку, о которой предупреждают на каждом предполетном инструктаже. Но её время от времени совершали даже самые опытные лётчики. Они так увлеклись лёгкой целью, что забыли смотреть по сторонам. Особенно вверх.

Для одного желтоносого ошибка стала фатальной сразу. Огонь трёх "Тандерболтов" перебил ему фюзеляж, и два куска грянулись оземь, разбрасывая пламя, дым и обломки. Оставшаяся пара, понимая, что их положение безнадежно, всё же попыталась убежать. На высоте их вполне можно было бы перехватить, но у земли превосходство в скорости переходило к "Мессершмитам". Удерживая в уме, сколько драгоценного горючего он сжёг, Эдвардс поравнялся с "Яком" и выдохнул. Бортовой номер 75, самолёт Колдунова.

Александр помахал ему рукой. Он наверняка понимал, что спасение от фашистов это лишь краткая отсрочка. Двигатель работал рывками, выбрасывая вместе с дымом какие-то мелкие обломки. В этот момент лейтенанта осенило. Вперед виднелась длинная прямая дорога, по любым меркам не очень ровная, но всё же протяжённая. Во все стороны лежало открытое пространство, и нигде не было гитлеровцев. Он помахал в ответ и показал привычный лётчикам с самой учебки жест "садись".

Колдунов понял. Як-9 пошёл на снижение. Эдвардс включил радио.

— Прикройте меня, я подберу Алекса.

— О боже, босс, нам сами сейчас не помешало бы прикрытие.

Лейтенант выровнял свой "Тандерболт" над дорогой и выпустил шасси. Впереди него "Як" Александра ударился о землю, скозлил и плюхнулся на брюхо. Стойки отлетели прочь, зацепившись за камни. Потом крыло коснулось какого-то другого препятствия, и прежде чем оторваться, успело развернуть самолёт. "Як" вскинулся, но всё-таки не скапотировал. Колдунов выбрался из кабины и, немного пошатываясь, побежал по дороге.

"Живец" как раз успел приземлиться. "Цыганская роза" и "Перчинка" кружили над ними, готовые отбиваться от любого, кто помешает спасению. Эдвардс заметил, что к ним присоединилось звено из четырёх американских P-39. Это было хорошо – у земли "Кобры" показывали выдающиеся боевые качества, а их 37-мм пушки могли поражать даже лёгкую бронетехнику, если таковая покажется. Они пронеслись над "Живцом", покачав крыльями, и открыли огонь из пулемётов по какой-то цели, невидимой за лесом. Очевидно, вокруг всё-таки шарили фашисты, и лучше убираться отсюда побыстрее.

Лейтенант сдвинул фонарь кабины назад. Колдунов подбежал и попытался подняться на борт. Из-за размеров "Тандерболта" у него не получилось влезть сразу – требовалась привычка. Эдвардс отстегнул ремни, перевесился наружу и схватил Александра за шиворот. Тот влез на корень крыла и оттуда забрался в кабину. Теперь габариты самолёта работали на них. Оба пилота не отличались богатырской статью, а фирма явно рассчитывала кабину на самых могучих лётчиков Америки. Многие даже жаловались, что кабина слишком просторна. Сейчас им двоим как раз хватило места, хотя парашют пришлось выкинуть. Эдвардс запустил двигатель и начал разгон.

Над ними с рёвом пролетела тройка Як-9. На носу одного из них красовалась большая белая роза. Лейтенант ощутил невероятный скачок гордости, знакомый тем, кто знает, что знает, что его девушка видит настоящий подвиг. Александр точно угадал чувства коллеги. Он показал на "Як" Лили.

— Теперь ты покорил её, дружище. Ничем так русская женщина не восхищается, как мужеством и смелостью.

— Сначала нужно выбраться отсюда живыми. Если в нас начнут стрелять, бегай кругами по кабине.

Эдвардс дал газ и оторвал "Живца" от земли раньше, чем немцы окончательно сообразили, что происходит. Сжавшийся рядом Колдунов рассмеялся, вспомнив их первый разговор несколькими неделями ранее. Потом он ткнул в прибор, почти лежащий на нуле.

— Это ведь топливомер?

— Он самый. Нам должно хватить до дома.

По слухам было известно, что "Тандерболт" спроектировали с небольшим запасом объёма баков, примерно литров на сорок-сорок пять от расчётного. Он давал шанс вернуться, когда, казалось бы, всё высосано досуха. Хотя само существование такого резерва во всеуслышание отрицалось. "Живец" набрал высоту и взял направление на Приволжский, используя все уловки, чтобы растянуть горючее на подольше. Несмотря на это, лейтенант порядком удивился, когда впереди раскинулась Волга. Два других "Тандерболта", четвёрка "Кобр" и звено "Яков" прикрывали его плотным построением. Они понимали, что с двумя людьми в кабине невозможно вести бой, и любой, кто пожелал бы добраться до "5х5", сначала должен был пробиться через их заслон.

Когда перед ними появилась река, стрелка на топливомере дёрнулась последний раз и легла на ограничитель у отметки "Пусто". По крайней мере, если двигатель начнёт чихать и стрелять пламенем из патрубков, можно сесть на воду. У "Тандерболта" был единственный крупный недостаток – без тяги он не летел вообще. Если такое случалось при заходе на посадку, когда нет запаса скорости, самолёт просто падал. Но надежда ещё не иссякла. Похоже, он летел на том самом несуществующем запасе. Впереди тонкой карандашной чёрточкой вырастала полоса аэродрома № 108, обретая длину и ширину. И их курс выводил точно на осевую. Всего через долю секунды после того, как колёса коснулись ВПП, R-2800 закашлял и заглох. Но "Тандерболт" уже катился по бетону. Его придётся буксировать на рулёжку и потом на стоянку, но они всё-таки дотянули домой. Их встречал весь свободный от дел и полётов состав базы. Колдунов первым выбрался из кабины и задержался на корне крыла, пока Эдвардс спускался вниз. Потом он парадно отсалютовал ему, спрыгнул, пожал руку и заключил в медвежьи объятия, оторвав от земли. Улыбки собравшихся вокруг самолёта людей засияли ярче, и лейтенант почувствовал, как сотрясается его позвоночник от дружеских хлопков по плечам.

Четыре "Кобры" тоже сели – им придётся дозаправиться, чтобы вернуться на собственную базу в Борисоглебском228. Но прежде чем улететь, их пилоты посчитали обязательным присоединение к торжеству вокруг "Живца" и пожать руки Эдвардсу. Тройка Як-9 уже приземлилась и выруливала к своей стоянке, кроме самолёта Лили, остановившегося рядом. Лиля прорвалась сквозь толпу, обхватила лейтенанта за талию и сочно впечаталась в губы поцелуем. Вокруг приветственно заорали и одобрительно засмеялись. Повернувшись ко всем, она устроила голову на плече Эдвардса.

— Он мой! — и показала на него так, что неправильно никто не смог понять. — Мой!

Это была катастрофа. Днём JG52230 отправила семьдесят два Bf.109G6, чтобы перехватить вражеский налёт. Вернулось всего тридцать, и четыре из них разбились при посадке. Потери пилотов тоже оказались велики. Американцы теперь воевали как русские – целились в кабину и стреляли, пока цель не взрывалась или не вспыхивала.

На большой грифельной доске, где записывались личные достижения лётчиков, зияли большие пробелы. Герхард Баркхорн и Гюнтер Ралль, два ведущих аса JG52, погибли. Йоханнес Вис, командир I/JG52, погиб, Гельмут Кюль, командир II/JG52 пропал без вести, скорее всего мёртв. Позади командира базы хлопнула дверь. Не отводя взгляд от этого перечня, генерал задал один вопрос, изводивший его до сей минуты.

— Он выжил?

— Нет, герр генерал, — голос заместителя дрожал от осознания чудовищности произошедшего. — Его "Густав" перевернулся при посадке и загорелся. Он остался зажатым в кабине. Наземная команда достала его, но… пожалуй, ему повезло умереть сразу.

Генерал кивнул и одним движением влажной тряпки стёр имя Эриха Хартманна. Затем взял мел и написал в столбце ежедневных заметок: "День, когда погибли асы".