Казанские "Тандерболты"

ГЛАВА 12 ПОСЛЕДСТВИЯ

— Как это случилось? — генерал-фельдмаршал Эрнст Буш257 был в бешенстве и налитыми кровью глазами рассматривал своих штабных офицеров. Но ещё больше его разъярили американцы. — Мы же разбили их на Чувашском плацдарме.

Послышалось неловкое шорканье подошв и шелестящий шум, так как все присутствующие начали переглядываться. Наконец, инициативу принял генерал от инфантерии Готхард Хайнрици258, известный во всех сухопутных силах полным отсутствием такта.

— Не уверен, что амеры признают этот факт. Учитывая печальные боевые качества их армии, думаю, у них не хватит опыта или соображения, дабы осознать обстановку, в которую они попали.

— Тогда как мы оказались в этой луже говна?! — рявкнул Буш. — Что произошло?

— Бомбардировщики, герр генерал. Американские бомбардировщики. Они уничтожили всё железнодорожное снабжение войск на фронте. Их средние бомбардировщики разрушили авиабазы и другие транспортные узлы. Их истребители уничтожают наши колонны с грузами. Мы не можем даже шевельнуться днём, не вызвав обстрела или налёта. Перевозки возможны только ночью, но и тогда они подвергаются опасности от "Ночных ведьм". Потери в грузовиках и вагонном парке астрономические. С каждым днём численность американских истребительных и бомбардировочных авиагрупп растёт. Наши специалисты утверждают, что единственная замедляющая их сила – нехватка доступных авиабаз. Они, конечно, строят. Мы пытаемся обнаружить площадки, они продолжают сбивать наших разведчиков. Было бы неплохо и сбивать и их, хотя бы иногда, — Хайнрици укоризненно посмотрел на полевого командира Люфтваффе, покрасневшего от такого провала.

— Мы сделали всё возможное, — генерал Карл-Альфред Шумахер259 с ходу отмёл неприкрытые обвинениях. — У нас потеряна почти половина боевого лётного состава, при том что американцы постоянно шлют пополнения, а наши замены даже близко не компенсируют потери. Самолёты, которые мы получаем, устаревшие. Рейхсминистр Шпеер260 значительно увеличил производство самолетов, но это достигнуто стандартизацией за счёт сокращения модельного ряда и отказа от многих улучшений. У нас на вооружении до сих пор Bf.109G2, вооруженных двумя пулемётами винтовочного калибра и одной 20-мм пушкой. Пулемёты против B-17 бесполезны вообще. Чтобы сбить один бомбардировщик, требуется от 20 до 30 удачных попаданий 20-мм. Мы заказывали модель G6 с 30-мм пушкой, которой достаточно пяти – десяти попаданий для разрушения "Летающей крепости". Но нам сказали, что эти орудия в дефиците, и G6 направляются только в части специального назначения. Вчера, во время большого налёта, мы потеряли почти восемьдесят обычных истребителей и тридцать тяжёлых, сбив около шестидесяти бомбардировщиков американцев. С более совершенными самолётами можно было достичь намного лучшего результата.

— О да. Большой налёт. Каковы разрушения? — Буш на всякий случай встал покрепче.

Ганс Шмидт только что закончил предварительное расследование по итогам вчерашних бомбардировок. Прежде чем показать результаты, он убедился, что у него есть свободный путь к двери и хороший шанс сбежать.

— Господа, мои специалисты завершили изучение разрушений на Выксунском сталелитейном заводе. Его производительность упала примерно на шестьдесят процентов. Мощности по выплавке электросталей261, а вместе с ними большая часть производства высококачественных сплавов уничтожены полностью. Как только начнутся ремонтные работы, в течение двух месяцев будет восстановлено семьдесят пять процентов объёма производства как такового, а через три – целиком. В части электросталей, потребуется полгода для достижения первоначального объёма. Как только мы сможем начать ремонт.

Шумахер обратил на это внимание.

— Что вы имеете в виду?

— Мы можем считать удачей, что рейд на Выксу использовал в основном осколочные бомбы. Они нанесли много ущерба, но все последствия могут быть преодолены. В Туле сбросили очень много зажигательных. Из-за огромного количества скопившегося топлива и боеприпасов это привело к обширным пожарам. Полыхает до сих пор, и мы не можем подобраться, чтобы оценить размер ущерба. Температура там такая, что насчёт рельсов можно уверенно сказать – их только под замену. Старые сразу в переплавку. Тула – ключевая сортировочная станция для железнодорожной системы, расположенной западнее Москвы. Для того, чтобы восстановить Выксу, сначала необходимо восстановить Тулу. Иначе мы не сможем завезти оборудование. К сожалению, самое близкое место, где можно изготовить рельсы, это как раз Выкса. Мы не можем восстановить завод, пока не восстановим станцию, и не можем восстановить станцию, пока введём в строй завод. Вчерашний налёт был очень хорошо задуман. Его планировали люди, которые точно знали, что делают.

— Как получилось, что мы не знали о рейде? Раньше нас предупреждали о предстоящих налётах американцев, — Хайнрици, в своей обычной манере, задавал вопросы, которых никто не хотел слышать.

Шумахер побарабанил пальцами по столу.

— Прежде мы знали, что налёт вообще будет, даже если не знали точно куда. Это позволяло держать авиацию наготове, и гарантировать, что в лётной готовности будет максимальное количество истребителей. Давайте-ка я поясню. У амеров есть две тяжелобомбардировочных эскадры, в каждой примерно две сотни машин. Они задействуют их поочередно, так что в течение недели одна группа выполняет один глубокий и один тактический налёт. Другими словами, каждый второй день нас долбают тяжёлые бомбардировщики. Обычно они вылетают двумя третями состава. Вчера в рейд пошли обе эскадры целиком. К такому налёту мы просто не были готовы.

— Почему? — вопрос Буша прозвучал хлёстко, как удар 88-мм бронебойного снаряда.

Представитель Абвера, Лоренц Габлер, был мрачен.

— Потому что раньше нас предупреждали из агентурной сети, организованной среди русских железнодорожников. Они передавали нам объёмы поставок авиационного топлива и боеприпасов. Американское топливо более высокооктановое, чем русское, мы легко его отслеживали, знали, куда и сколько его направляется. Агентурная сеть было недавно уничтожена русской контрразведкой, и этой информации мы лишились. И, герр генерал, сама причина, по которой столь бесценный источник исчез, заслуживает отдельного разговора с глазу на глаз.

Это откровение вызвало продолжительную тишину. Наконец Буш ткнул стеком в карту на стене.

— И что нам тогда делать здесь?

Тишина стала оглушающей. И снова под огонь шагнул Хайнрици. Он подошёл к карте и указал длинный выступ, врезавшийся в Чувашский плацдарм, где была разбита американская 83-я дивизия. Он изначально указывал на Казань, но потом загнулся на юг, и теперь его кончик скрючился у Канаша.

— Мы должны покинуть этот выступ. Его невозможно оборонять. Амеры и Иваны уже начали контратаки на флангах. Если мы прозеваем момент, получим мешок.

— Уже прозевали, — сказал Шумахер, и штабные зашевелились. — Я начинаю понимать, как думают американцы. Мы рассматриваем поле битвы как нечто, расположенное на земле. Они – как нечто трёхмерное. Где мы видим движение на карте, они видят движение через объём. И нашу обороноспособность амеры воспринимают в той мере, в какой мы можем передвигаться в этом объёме.

Генерал замер. У него было странное ощущение, что он сейчас сказал нечто чрезвычайно важное, но не мог понять, насколько. А когда осознал, его проморозило до костей.

— Они отрезали Чувашский выступ ударом с воздуха. После этого добить наземные войска станет простой формальностью. Следует их немедленно выводить, каждый час задержки сделает эвакуацию сложнее.

Хайнрици снова посмотрел на карту, видя по отметкам, как русские и американские части постепенно продвигались, прогрызая путь ударами авиации и артиллерии. Как там старая мудрость гласит? Это война плоти и крови против стали и железа. Ответом на такое нападение должна быть подвижность, гибкая оборона. Не стой там, куда скоро врежут.

— Я согласен. Нам нужно отступить к исходной линии фронта. Иначе мы потеряем все части в том мешке.

Буш кивнул.

— Значит, договорились. Фюреру мы представим это как успешный набег на вражескую территорию. Набег закончен, и мы возвращаемся на обычные позиции. Издайте соответствующие приказы. А вас, Лоренц, я попрошу остаться.

Как только конференц-зал опустел, Буш повернулся к Габлеру.

— Что случилось?

— Скорцени случился, вот что. Его десантно-диверсионная банда получила доступ к слишком важной секретной информации. А именно о том, что в Казань направили боеприпасы, которые здесь не нужны, и устроили так, чтобы их часть передали отряду Иванов, защищающих остров № 10. Скорцени придумал задачу по его захвату, рассчитывая, что у русских в разгар боя закончатся патроны.

— У него были такие полномочия?

— Нет. Но он всё равно это сделал. На бронекатере, который должен был отвезти боеприпасы, нашёлся внимательный матрос. Он распознал неправильные патроны и сообщил куда надо. Иваны начали расследование и накрыли нашу сеть. Несколько агентов, в основном женщины, сумели скрыться, они и сообщили, что произошло. Мы сначала не вполне поверили, в таких случаях обычно появляются двойные агенты, но сегодня утром в "Правде" появилась статья о том самом матросе. Обычная статья, бодрый поучительный рассказ о том, как бдительность и внимание к мелочам спасают жизни.

— И ничего о разгроме нашей агентурной сети?

— Совершенно ничего. Просто проповедь о долге и необходимость показать, что русские могут быть такими же дотошными, как и американцы. Сейчас есть много подобных статей, превозносящих достоинства американцев, о том, как упорно они работают, помогая защитить Родину. Поэтому я и поверил.

— Скорцени… — Буш задумался почти на минуту. — А ведь здесь есть так необходимая нам возможность.

— Свердловск! — Отто Скорцени смотрел на карту восточной России, особенно внимательно разглядывая две толстые красные линии, ведущие от восточных портов возле Владивостока в Казань и Ярославль. — Вот ключ.

— Ключ к чему, Отто? — штандартенфюрер СС Штефан Бэр привык к загадочным комментариям командира. Обычно они были первым признаком формирования какого-то нового замысла.

— Американские линии снабжения. По сведениям Абвера, более шестидесяти процентов американских поставок поступают из Владивостока по Транссибирской железной дороге. Четверть – через Северную Атлантику в Мурманск и Архангельск, конвоями. Закрывается баланс через Иран. Сейчас мы не можем напакостить им внутри Ирана, хотя какой-то потенциал для саботажа остался. Флот атакует конвои, но на самом деле и канадцы, и британцы способны отражать атаки с воздуха и из-под воды. Какая-то часть грузов теряется, но небольшая. В любом случае, железная дорога – более чем ценный приз. Я изучил её, и нашёл слабость, в которую мы можем вцепиться. Оказывается, в Японии нашёлся толковый осведомитель, даже несколько. Японцы, по очевидным причинам, много знают об этой дороге, а наш источник был владельцем большой её части. Изначально путь шёл на юг вдоль китайской границы. Это была одноколейная дорога, но Иваны после войны с Японией в 1905 году, проложили вторую колею. В 1929-м они начали строительство второй линии, севернее, но вплоть до середины 1941-го проект финансировался ни шатко ни валко. После начала "Барбароссы" американцы влили в него денег и помогли инженерами. Вполне очевидно, что они предвидели потребность в безопасной линии снабжения. Как бы там ни было, они построили много дорог, причём быстро. Северная ветка завершена целиком, и она двухколейная. Также с помощью американцев построены перемычки между этими двумя линиями. Теперь можно проводить сортировку любой сложности повсюду от Хабаровска до Комсомольска-на-Амуре, да почти везде на этих участках сети. Впечатляющее строительство. Северная линия проходит над Байкалом, южная, соответственно, ниже него. Они сливаются здесь, в Красноярске. Ещё одна группа сортировочных станций. Линия дальше ведёт через Томск, Омск и Свердловск, где вновь разделяется на два маршрута. Один на юг через Казань, другой на север через Ярославль. В конечном итоге, после пересечения Волги, обе ветки сходятся в Москве. Сейчас, конечно, нет, так как мосты взорваны.

Вот этот промежуток от Красноярска до Свердловска – узкое место всей системы. Одна линия двухколейной дороги, с малочисленными запасными путями и сортировками. Все грузы, которые американцы разгружают во Владивостоке, должны пройти по этому пути. Вот почему они так медленно наращивали силы. Могу поспорить, что Тула, по сравнению с тем, что накоплено в Красноярске, просто лачуга бедняка.

Бэр посмотрел на карту. С его точки зрения Транссиб походил на циферблат часов, с пузырьками на востоке и западе, и единственной тонкой перемычкой между ними. Он видел, о чём говорит Скорцени. Это на самом деле была критическая слабость.

— Отто, амеры наверняка тоже это понимают. Их армия может вызывать жалость, но у них огромный опыта при строительстве магистральных железных дорог. Такого ни у кого нет. Я уверен, что они постараются устранить уязвимость. Не исключено, что проложат четырёхколейный путь.

— Американцев нельзя недооценивать, это верно. У них многому можно поучиться, и сами они учатся довольно быстро. Скоро они наработают военные навыки. И да, они будут расшивать путь до четырёх колей от Красноярска до Свердловска. Но пока его нет. 2400 километров, Штефан! Даже американцы не могут построить такую дорогу за одну ночь. Но это и не важно. А вот здесь – да. 950 километров от нашего плацдарма на западном берегу Волги, под Свердловском. Такое расстояние и можем преодолеть.

— Что ты имеешь в виду – преодолеть такое расстояние? — Бэр с ужасом подумал, что понимает, куда клонит командир.

— Мы можем доставить туда отряд. Используем "Кондоры" и Ju.290263 в качестве транспортов парашютного десанта. Он захватит площадки для посадочного десанта и подкреплений.

— А обратно как?

— Да никак, в том и красота. Как только мы соберём дивизион и захватим и Свердловск, то разрушим там всё ценное. В городе несколько станций, железнодорожных депо, фабрик и сборочных заводов. Даже просто потеря города и его мощностей станет сокрушительным ударом по врагу. Но это только начало. Затем мы отходим в сельскую местность и устраиваем рельсовую войну. Разделим дивизион на небольшие группы, завербуем местных соплеменников. Обучим их партизанским действиям, и пусть Советы испробуют своё собственное лекарство. Амерам придётся не просто восстанавливать 2400 километров дороги, но и охранять каждый её шаг!

Безумие! Бэр едва сдержался, чтобы его лицо не выдало эмоций – настолько детально Скорцени изложил свой замысел. Или ожидается, что я отнесусь к этому серьезно? Это какая-то проверка, чтобы понять, хватит ли у меня силы духа указать на очевидную невозможность схемы? Или генерал и правда сошёл с ума?

— Отто, сколько аэродромов вокруг Свердловска?

— Четыре. Два на юго-востоке от города, два на севере. Мы легко можем их захватить. Вот, — Скорцени протянул добытые снимки.

Бэр внимательно изучил их. Три посадочных полосы и один крупный, хорошо оснащённый аэродром. Но фотографии сделаны в 1928-м. Как я и боялся. Мы направляемся в экспедицию совершенно без свежих разведданных.

— У Люфтваффе есть шестьдесят Ju.290, единственных транспортных самолётов, у которых хватит дальности долететь до Свердловска. На такое расстояние они могут доставить сорок восемь парашютистов каждый. То есть мы пытаемся захватить крупнейший промышленный город силами трёх тысяч человек? На самом деле меньше. Только на выброске будет потеряно не менее десяти процентов264. С учётом разброса и схваток на земле, допустим, мы располагаем двумя тысячами. Мы уже знаем, что бой в русском городе это смерть без вариантов. Наши две тысячи человек просто исчезнут.

— Плацдармы в Британии мы захватили куда меньшими силами. Никто не говорит, что город надо брать с ходу – мы берём посадочные площадки, прилетают войска, и уже они захватывают Свердловск.

Так вот что стоит за этим планом. Бэр задумался. Вторжение в Великобританию было значительным и несомненным успехом 502-го дивизиона. Мы сделали невозможное – заняли плацдармы для десанта в южной Англии и удержали их достаточно долго, чтобы Люфтваффе перебросили наземные подразделения, чтобы закрепить захват. Затем, ударами с аэродромов, мы сумели захватить небольшие порты и там высадилось ещё больше войск. Да, мы осуществили невозможное – организовали успешное вторжение в Англию. Но для этого потребовалось два года планирования и приготовлений, и элитные войска для взятия ключевых объектов. Даже тогда борьба была напряжённой, и сомнения в победе оставались до самого конца. Все остальные действия 502-го дивизиона оказались или провалами, или сомнительными достижениями. Отто полон решимости провести операцию, которая покажет, что наш успех в Англии не был случайным. Отчаяние как оно есть.

— Захват английских баз был обусловлен тем, что на месте уже находились те или иные войска. Выброска парашютного десанта совсем другое дело. На каждую из этих баз потребуется более чем по батальону лёгкой пехоты, пока не подтянутся серьёзные силы.

— Можно использовать Me.323265, чтобы сразу завезти тяжёлое вооружение. И планер 321-й модели.

— "Гиганту" не хватит дальности, чтобы просто долететь туда, не то что вернуться. Кроме того, транспортным самолётам придётся почти четыре часа находиться под угрозой постоянных атак истребителей. Планеры? Единственный рабочий тягач для Ме.321 это тройка Bf.110. У них тоже невелика дальность, а полёт в такой связке опасен сам по себе. Отто, они просто не долетят. Это не Англия, куда транспортнику нужно двадцать минут от взлёта до посадки.

Скорцени вздохнул и с неохотой принял неизбежное.

— Тогда Свердловск отменяется. Его мы не осилим. Но можно попытаться вызвать бунт местного населения и таким образом парализовать железную дорогу.

Бэр постучал пальцем по губам. Однажды это было возможно, но теперь слишком поздно. В 1941, когда люди не знали нас, и кто-то мог поверить, что мы способны сместить коммунистов, ещё могло сработать. Не исключено, что и в 1942-м. Но сейчас 1943. Каждый русский – да вообще любой человек, живущий здесь, знает: идёт война на истребление. А ещё есть американцы. Они предлагают людям третий путь, дружественный выбор, подкрепляемый богатыми дарами, на которые мы не способны. В прошлом году мы приняли на службу горстку украинцев, для борьбы с партизанами. И всё! Нет, Отто, и это тоже не сработает.

— Нам всё равно понадобятся дальние транспортные самолёты, а их не хватает. Единственный подходящий это Ju.290, а каждые два из трёх выпущенных забирает морская разведка. Люфтваффе требует больше машин, чтобы покрыть требования армии в воздушных перевозках. Я изучу вопрос и посмотрю, чем мы можем располагать. Боюсь, нам придётся подгонять операцию под транспортные возможности.

— Очень хорошо, Штефан. Займись этим. Мне нужен рабочий план, как можно скорее.

— Добро пожаловать в Тарловку, дамы и господа, — как только C-54 зарулил на стоянку, сержант занял место у дверки пассажирского салона, чтобы спустить лесенку. Самолёт был год назад реквизирован у "Западной авиакомпании" и его интерьер лишился всех признаков гражданской машины в пользу полезной нагрузки. Его сегодняшними пассажирами стали 80 человек, прилетевших на концерт фронтовой самодеятельности. В основном все сидели на полу, но неудобства перелёта стоили бесплатных билетов на выступление Глена Миллера. К тому же билет действовал сутки. Это было редкостью американцев и вовсе неслыханным для русских.

— Что это за самолёт? — Лиля недоверчиво разглядывала ободранный салон. В её воображении не помещался четырёхмоторный транспортник, выделенный для доставки персонала на концерт и танцы.

— Это C-54. Авиалайнер Дугласа, появившийся как раз на начало войны. ВВС сразу реквизировали все собранные машины и отжали производственную линию. Авиакомпании были очень недовольны и даже грозили подать в суд на правительство, но сдались. О, сейчас выходим.

Вокруг них люди вставали на ноги, начиналась разгрузка. Лиля подхватило бережно собранную сумку. В ней хранилось её единственное гражданское платье и несколько тщательно подобранных предметов косметики. У большинства русских женщин на борту была подобная ноша с одинаковым драгоценным содержимым, и почти у каждой это оставалось единственной связью с мирной жизнью. Жизнью, к которой они почти не надеялись вернуться.

— Ваш борт улетает обратно в 10:00. Ждать никого не станут, и если кто-то опоздает, ему зачислят самоволку, — объявил сержант, прочитав выданную ему записку. — У нас тут недавно достроен квартал казарм. Они рассчитаны на группу B-26, которая прилетит только на следующей неделе. Вам там выделены комнаты. На входе вывешены списки, кому куда. Вопросы есть?

— Обратно мы полетим на этом же самолёте? — Эдвардсу было любопытно, какого размаха достигла организация.

— Нет, сэр. Эту птичку дозаправят топливом и загрузят лом от аварийных машин. Через три часа она уже улетит обратно в США, — сержант поднял глаза на Эдвардса и его гостью, и понял, что перед ним два лётчика. — Будут промежуточные посадки в Железногорске и Анадыре, а затем, после перелёта через Берингов пролив в Анкоридже. Там груз передадут на рейс в Сиэтл, проведут суточное техобслуживание и отправят назад. Так что через пять дней она вернётся с 15 тоннами всякого добра. Итого, одна неделя, один рейс. Ваш самолет прибудет завтра с партией свечей для R-1820, и после этого заберёт вас на аэродром № 108. Там он заберёт несколько важных пассажиров из Казани и отправится домой.

— Спасибо, сержант. Можно узнать, кем вы работали до войны?

— В авиакомпании, планировщиком, сэр. Вы могли и догадаться. А теперь извините…

Эдвардс и Литвяк присоединились к толпе людей, собравшихся у стенда возле новеньких казарм. Все, кто прибыл с аэродрома № 108, получили комнаты на втором этаже. Первым нашёл своё имя Эдвардс.

— Меня поселили в 212-ю с Эндрюсом, Беруэллом и Купером. Азбучная банда.

Лиля с любопытством посмотрела на него.

— Азбучная?

— По их инициалам266. Они втроём учились на западном побережье. Летают вместе и даже в самоволки ходят вместе. А ты с кем?

— В 227-й, с Надеждой Васильевной, Евгенией Максимовной и Татьяной Тимофеевной. Первые две – экипаж из 588-го ночного штурмового полка, а третью я не знаю.

Лиля с трудом удержалась, чтобы не расхохотаться от разочарованной мины на лице Эдвардса. У русских, особенно в армии, сложились низкие требования к личной жизни, и если бы парочке припёрло, то все окружающие сделали бы вид, что ничего особенного не происходит. Она сомневалась, что американцы готовы к такому. Ну, тогда как хочет. Уж если действительно возжелает, найдёт способ.

— Посмотри, тут написано, что концерт и танцы начнутся в 19:00 в четвёртом ангаре.

— Хорошо. Тогда я зайду за тобой в 18:45.

— Отлично, — Лиля улыбнулась ему и отправила воздушный поцелуй. Если и это не включит его соображалку, ничего не поделаешь.

Ангар был новеньким, огромным и нетронутым. Его построили для обитания четырёх B-17F разом, чтобы они могли спокойно зимовать в суровых русских условиях. Ещё три таких же закончили и использовали, и два находились в работе. Здесь не было ни масляных пятен на полу, на которых можно поскользнуться, ни грязи и обломков, лезущих на глаза. Единственный B-17 запихали в дальний конец ангара, и музыканты устроились под его сенью. Всё остальное пространство предназначалось гостям.

— Лиля, ты замечательно выглядишь, — Эдвардс сказал правду. Всё время между прилётом и стуком лейтенанта в дверь она провела, прихорашиваясь. Повозиться пришлось куда дольше, чем когда-то – она уже несколько лет не притрагивалась к косметике.

— Ты хочешь сказать, что я не всегда замечательно выгляжу? — Лиля притворно обиделась. Итак, игра начинается, подумала она.

Эдвардс принял подачу.

— Обычно ты, Лиля, прекрасная охотница, выслеживающая и уничтожающая фашистских зверей. Но сегодня вечером ты – великолепная принцесса, которой все восхищаются и завидуют.

— Годный подкат, Монти, — шепнул ему Ник Роджерс, пилот P-39 из Борисоглебского, основного место базирования 588-й эскадрильи. Он сопровождал Надежду Васильевну, а другой лётчик P-39 с того же аэродрома, вел под ручку Евгению. Если не обращать внимания на разницу в форме, они походили на любую другую парочку сегодняшнего вечера. Но были и другие. Чарльз Шульц, очевидно, офицер ВВС, отличался так явно, что понимающий собеседник сразу видел – чин он получил совсем недавно. Его спутницей была Татьяна Тимофеевна. Очевидно, они только приятельствовали. Остальные шли в обнимку или под ручку, но Шульц и его дама держались рядом. Близко, но не соприкасаясь.

Наступило идеальное вечернее время. Оставалось достаточно света, чтобы всё отчётливо видеть, но приближающиеся сумерки смягчили и окрасили воздух спокойствием. Вскоре обещала наступить ночь.

С востока послышалось слабое гудение. Зажглись огни посадочной полосы, добавив земных звёзд к проявляющимся небесным. Далеко на востоке Эдвардс видел мерцание навигационных огней. Казалось, они не двигались, и на мгновение ему показалось, что он сделал классическую ошибку ночных пилотов – принял Венеру за другой самолёт. Затем проблесковые маячки ускорились и превратились в заходящий на посадку C-54. Он приземлился, двигатели взревели на реверсе, и самолёт свернул на стоянку. Огни вдоль полосы исчезли, и мир вновь погрузился в спокойное предсумеречье. Разгрузочная команда окружила транспортник.

— В начале каждого часа, — покачала головой Лиля. Точность американской грузовой авиации поражала даже больше, чем её размах. После двухдневного перелёта в тремя промежуточными остановками самолёты прибывали с точностью часового механизма.

— Круглые сутки, — тихонько сказал Роджерс, чтобы не показаться хвастуном. — Триста, а то и больше тонн важных грузов за день. Дуглас работает в три смены, чтобы обеспечить армейские ВВС.

Несмотря на расстояние, отделяющее базу от захваченной врагами территории, светомаскировка действовала, и медленно сгущающиеся сумерки затягивали здания тенью. Основные двери ангара были закрыты. Для входа открыли две маленькие боковые, и рядом с ними стояла военная полиция, проверяя документы у выстроившихся в очередь гостей. Поблизости также стояли три БРДМ М-3, две с крупнокалиберными пулемётами, одна с 37-мм противотанковой пушкой. Эдвардс посмотрел на полицейских возле броневиков.

— Ожидаются неприятности?

— Нет, сэр. Мы слишком далеко за линией фронта, чтобы всерьёз рассматривать возможность нападения. Но генерал ЛеМэй настоял на устройстве периметра. На всякий случай, мол, и заодно учения проведём. Хотя патроны и снаряды у нас боевые.

Эдвардс обратил внимание ещё на две вещи. Гул переносного генератора заставил его предположить, что мощности сети ангара недостаточно для концерта. А кроме того, через всю стоянку плыл узнаваемый аромат жарящейся говядины. Лейтенант улыбнулся сам себе. Между концертом и последующими танцами намечался перекус. Он предвидел затруднение, которое может появиться, и уже принял некоторые меры.

Оркестр Гленна Миллера был на месте и настраивался для выступления. Наконец, все заняли свои места. Миллер появился под гром аплодисментов, выглядя при этом довольно смущённым и застенчивым. Тем не менее, с каждым шагом к подиуму он обретал самообладание и властность. В миг, когда он взял дирижёрскую палочку, никто бы не усомнился, кто здесь главный. Он постучал по кафедре, и на импровизированный концертный зал легла тишина. Повернувшись к аудитории, он слегка поклонился.

— Товарищи, добро пожаловать на наше выступление. Я благодарю вас за приезд. Ещё я хочу поблагодарить организаторов и офицеров СОО, которые много потрудились, чтобы сделать сегодняшний концерт возможным.

Он обернулся к музыкантам, вновь постучал палочкой и сказал:

— Господа, готовимся играть "Сент-Луис блюз"…

Как только стихли последние звуки вступительной мелодии, настала очередь "Лунной серенады", перешедшей в "Настроение", затем в "Вязаный фрак", "Пенсильванию 6-5000" и "Поезд на Чаттанугу", последними прозвучали "Нитка жемчуга", "Наконец"' и "Каламазу". Когда Эдвардс взглянул на часы, то потрясённо увидел, что прошло сорок минут, заполненных музыкой и ощущением приятной тяжести на плече – Лиля всё это время опиралась на него. В недолгой тишине громом разразились аплодисменты, сквозь них прогудел ещё один C-54. 20:00.

— Сейчас мы уходим на небольшой перерыв. Открою вам тайну: игра на духовых инструментах сушит горло, и единственное, что может достаточно смочить его, это пиво, — Гленн Миллер сделал паузу, — ну, по крайней мере, так мне говорят музыканты. Во втором акте с нами будут выступать три дамы. Прошу любить и жаловать. Анна Шелтон267 и Дина Шор268. А ещё, встречайте Клавдию Шульженко! У неё сезон в Петрограде, но она специально прилетела на A-20, чтобы петь для нас сегодня вечером.

Миллер подождал, пока утихнут рукоплескания.

— А пока мы отдыхаем, выступает Дина Шор и её квартет.

Эдвардс не был знаком с мелодией и раньше никогда эту песню не слышал. Но как только над аудиторией взлетел голос солистки, у него в горле встал ком.

Эдвардс краем глаза посмотрел на Лилю и увидел, как по её лицу бегут слёзы. Через более чем два года войны мир должен казаться несбыточной мечтой. Мы здесь всего три месяца, а у меня уже такое чувство. Перед отбытием в Россию мы с папаней долго говорили за бутылкой его особенного самогона. Во время прошлой войны он был пехотинцем, и наставлял меня не как отец сына, но ветеран новобранца. Одним из советов был способ остаться в здравом уме. Для этого нужно загодя считать себя мёртвым. Он сказал, что если задаваться вопросами жизни и смерти – точно свихнёшься. Тот, кто цепляется за жизнь, на грани смерти становится парализованным и теряет рассудок. Если ты признаешься сам себе, что умер в тот миг, когда прибыл на фронт, то сможешь принять всё происходящее, и сохранить способность ясно мыслить. Он сказал, что каждый день нужно рассматривать как дар, который, возможно, никогда не повторится, и брать от него всё. Хотя иногда всё же нужно вспоминать, почему мы здесь… как раз тот случай.

— Поблагодарим, товарищи, Дину Шор и её квартет. Наш оркестр готов выступать с новыми силами, и мы начинаем вторую часть концерта. Для начала мы исполним песню, третью неделю занимающую первую строчку в списке журнала "Биллборд". Клавдия Шульженко, "Казачий разъезд"270!

Первые аккорды были легко узнаваемыми и вызвали вздох у всех русских, кто здесь собрался. Традиционную песню обработали, добавив в музыку джазовой раскачки в американском стиле. После инструментального вступления чистый голос Клавдии Шульженко захлестнул весь ангар. Эдвардс слышал фоновый гул, ритмом совершенно совпадающий с песней. Взгляд на Лилю подсказал ему, что это русские подпевали, поддерживая лейтмотив. А потом оркестр завёл мелодию, которую лейтенант не узнал.

— "Тачанка", — шепнула Литвяк. — Такая повозка с пулемётом.

Русские пишут невероятную военную музыку, подумал Эдвардс. Когда песня стихла, освещение пригасло. Это стало сигналом для нескольких прожекторов, смонтированных под крышей. Каждый из них подсветил одну из огневых точек "Летающей крепости", стоящей у стены "Летающей крепости". Эдвардс отметил, что оружие стояло на месте, видимо специально для сегодняшнего вечера; обычно на долгой стоянке его снимали на склад. Часть присутствующих встретила эту сценку свистом, улыбками и топотом. Едва шум стих, оркестр заиграл следующую песню.

Это удивило лейтенанта. С самого момента, когда американские войска начали прибывать в Россию, им объяснили, что здесь атеистическое общество, и о религии упоминать не стоит. Но даже за тот недолгий срок, что он здесь провёл, успел заметить – старые религиозные мотивы до сих пор проскакивали. Несмотря на это, явные отсылки в песне стали для него неожиданными. Лиля заметила его замешательство. И хотя она была слишком хорошо воспитана, чтобы сделать замечание, его политическая наивность удручала.

— Миша, можешь быть уверен, каждая песня для этого концерта была одобрена всеми и на всех уровнях.

Первая половина концерта прошла в основном как инструментальное исполнение, вторая же состояла из оркестровок, аккомпанирующих одному или нескольким певцам. Американские и русские мелодии перемешались, и Эдвардс снова потерял ощущение времени. Когда программа подошла к концу, он по-настоящему расстроился.

— Товарищи, прошу внимания! Нам нужно примерно полчаса, чтобы подготовить место для танцев. Снаружи вас ждут закуски, обеспеченные Ассоциацией техасских скотоводов и компанией "Кока-Кола". Танцы начнутся в 21:30 и закончатся в 23:00. Потом нам придётся освободить ангар – уже завтра он понадобится по своему непосредственному назначению.

Имеется в виду, что рейды B-17 продолжатся. Даже после потери шестидесяти бомбардировщиков в одном вылете, "Летающие крепости" работают. Надеюсь, у нас получится сопровождать их на всём пути. Меня просто коробит, что они летят без прикрытия.

Ассоциация техасских скотоводов расстаралась и помогла поварам базы проявить все свои умения. На стойках жарились стейки из отборной спинной мякоти, причём жарились под чутким присмотром. Один из поваров начал нарезать тонкие как бумага ломтики, отваливая их на блюдо стратегического размера. Другой резал хлебные караваи, а третий отделял куски от огромной круглой сырной головы. К сожалению, на лице Лили появилось озадаченное выражение. Свежеприготовленный сэндвич с ростбифом был слишком сочным, и капли мясного сока могли безнадёжно испортить одежду.

— Это подойдёт? — Эдвардс достал из куртки огромную бумажную салфетку, стыренную со служебного стола. Достаточно большую, чтобы с её помощью спокойно съесть сэндвич, не рискуя заляпать единственное платье. К тому же салфетка была маслоустойчивой, вряд ли она порвётся. Компания "Корбин" вряд ли предусматривала такое использование их продукции, но она оказалась очень к месту. Некоторые, более сообразительные, уже бежали к ремонтным мастерским за бумажными рулонами272. Сержант-распорядитель тоже отправил нескольких своих подручных.

— Сэр, как вам оформить подачу? — повар, выстраивающий сэндвич для Эдвардса, навалил на ломоть хлеба целую гору мяса. Помощники вернулись с большими рулонами, и один из них немедленно взялся разрывать их на 70-см отрезки, а другие рванули обратно на склад.

— Лейтенант, вы спасли наши шкуры. Несмотря на всю предусмотрительность, никто и не подумал о таком. Сделать для вас и вашей дамы ещё сэндвичей?

Эдвардс оглянулся. Лиля решительно кивнула.

— Спасибо, сержант. Один с хорошо прожаренный стейком, один с полупрожаренным.

— Вот, готово. Когда дойдёте до холодильника, скажите капралу, что вас направил я. Он выдаст ещё пару бутылок "Колы".

Лиля посмотрела на чёрное содержание бутылки с некоторой подозрительностью.

— Пей, не бойся. Это народный американский напиток.

Она попробовала и задумалась.

— Жаль, но тут чего-то не хватает. Знаю!

Она запустила руку в сумку, достала фляжку с водкой, долила добрую порцию, а потом добавила и в бутылку Эдвардса. Он попробовал и был вынужден признать, что водка сделала кока-колу интересней.

— Лиля, а русские вообще выходят на улицу без запаса водки?

Она на мгновение задумалась, и уверенно ответила:

— Нет.

За их спинами приземлился ещё один C-54 и покатил по рулёжке. К тому времени, когда прибыли два следующих, танцы как таковые закончились. То, что началось чинно и благопристойно, постепенно превращалось в полевой ночной клуб. Парочки медленно двигались, более-менее попадая в такт музыке, руки дам покоились на шеях их партнёров. Шульц и Татьяна были единственным исключением – они сохраняли классическую позу танца с небольшим, но явным промежутком. Лиля перехватила взгляд Эдвардса и прошептала ему на ухо:

— Я её видела раньше. Ей пришлось пережить множество изнасилований. Поэтому она не выносит прикосновений. Повезло, что нашёлся тот, с кем она чувствует себя в безопасности. Дважды повезло, что он – хороший человек, понимает её потребности и не давит на неё. В итоге он стал основой, на которой она пытается восстановить свою жизнь.

Это был последний танец. Гленн Миллер еще раз поднялся на подиум и постучал жезлом.

— Прошу прощения, товарищи, но нам пора закругляться. Благодарю всех, что пришли. Теперь мы исполним "Интернационал" и "Звёздно-полосатый флаг".

На пути к казармам они остановились, чтобы посмотреть на звезды, усеивающие иссиня-чёрное небо. Лиля указала на одну из созвездий.

— Это Водолей.

— Мы называем его Аквариус, — это стало началом, и вскоре они показывали друг другу созвездия, сравнивая американские и русские названия.

— А это что?

— Большой Пёс.

Игру прервало появление очередного C-54. Один самолет в час выдавал высокую точность организации. Она и радовала, и тревожила Лилю. Хорошо знать, что у Родины есть такой мощный союзник. Но количество военного снаряжения и других богатств, которые завозили таким потоком, откровенно показывало, насколько её страна отстала. Что случится, когда настанет мир, а они откажутся уехать? Не поменяем ли мы захватчика на властелина? И если американцы такие умные, почему он до сих пор не нашёл место, где мы можем уединиться?

На самом деле сей вопрос в эту же минуту занимал и Эдвардса. Сначала он решил "одолжить" B-17, но у всех доступных самолётов теснились наземные команды. Оставалась возможность скрыться на открытом пространстве между взлетно-посадочными полосами и стоянкой, но он уже заметил, как туда направилось несколько других парочек. Он также не сомневался, что Лиля не захочет запачкать платье травой.

— Может, нам пойти в казармы? Там ты сможешь переодеться.

— Ты хочешь сказать, раздеться? — Лиля покосилась на него. — Будет трудно найти там подходящее место.

На самом деле всё решилось гораздо проще. Проходя мимо комнаты 212, он увидел на двери листок с большой буквой М, нарисованной на лицевой стороне. Он перевернул его и рассмеялся, а потом прочитал вслух.

— "Монти, сегодня вечером мы обитаем в другом месте. Так что комната для тебя одного. Или не одного. Азбучные бандиты".

Лиля проскользнула внутрь, и он закрыл замок. Она глубоко вдохнула, и пока расстёгивала пуговицы спереди на платье, проговорила:

— Миша, обещай мне, что хотя бы три месяца не дашь себя убить.

Он обнял её за талию под свободно свисающим платьем.

— Перед тем как я отправился в Россию, отец дал мне один совет. Он сказал, что в окопах научился воспринимать каждый день как неповторимый дар, и брать от него всё. Что бы ни случилось завтра, у нас есть сегодняшний вечер, и он бесценен.

Штандартенфюрер Курт Мейер только что получил приказ от командования дивизии. Он должен немедленно начать вывод части из Канаша и прямо ночью отступить к первоначальным позициям "с наиболее возможной скоростью". Как и любой другой толковый офицер, он первым делом решил, что нужно найти самого опытного унтера и обговорить с ним, как наилучшим образом выполнить приказ. Поэтому вызвал в штаб штурмшарфюрера Йоханнеса Готтшалька, чтобы тот поучаствовал в совещании.

— Мы могли бы отойти непосредственно в Орауши, туда 40 километров. Но мы не можем. На этом маршруте нет ни одной дороги, а если попытаемся двинуть напрямик, превратимся в земляных червяков. Мы уже потеряли много грузовиков, а среди оставшихся очень мало внедорожных. Значит, надо ехать по дорогам. Путь увеличивается до 50 километров. Я предлагаю использовать грузовики для буксировки орудий и миномётов, а также перевозки как можно большего числа людей. Остальные поедут на танках и самоходках. Готтшальк, как скоро мы способны выдвинуться?

— Если мы начнём погрузку немедленно, герр штандартенфюрер, то в 22:00. Это даст нам семь часов темноты. Я имею в виду, если мы ни во что не вляпаемся, то у нас будет хороший шанс отойти на первичные позиции. Но, хочу обратить ваше внимание на такое вот затруднение. У нас более четырёх сотен пленных американцев. Техники для их перевозки нет, переправить их на нашу территорию не на чем. И есть ещё кое-что…

— Говорите, Готтшальк. Я же вас для этого и позвал.

— Герр штандартенфюрер, люди слышали разговоры, что лучше попасть к американцам, чем к русским. Тогда весь остаток войны просидишь в тепле и покое.

— Я понял. Нам следует пресечь подобные рассуждения. Думаю, для начала было бы неплохо избавиться от этих пленных. Решим этот вопрос – решим и многие другие. Проследите, штурмшарфюрер.

— Внимание, американские военнопленные! Вскоре мы начнём перевозить вас на железнодорожную станцию в Лесниках. Оттуда вас поездом отправят в лагеря в восточной Германии. Первые пять грузовиков вскоре прибудут. Каждая такая партия заберёт сто пленных. Соберите все вещи, которые у вас есть, чтобы не задерживать погрузку.

Готтшальк слез с "Кюбельвагена" и выключил мегафон. Он не мог не признать – после унижений, пережитых из-за американцев, это назначение доставляло ему огромное личное удовольствие.

Поколения вражды в Аппалачах привили ефрейтору Джасперу Робсону острое чувство опасности. И сейчас оно просто вопило. Он оглядел участок, который последние дни служил временным лагерем для пленных американцев. Его взгляд вцепился в двухметровый каменный забор с единственными воротами. Очевидно, здесь когда-то был полевой стан. Почти инстинктивно он выбрал самое безопасное место, где человек может спрятаться, когда всё пойдёт кувырком. Он наметил себе небольшое углубление возле одной из стен, у которой лежали остатки бетонной трубы или чего-то похожего. Как можно более незаметно Джаспер стал переползать в ту сторону.

— Мне не нравится, как это выглядит, Джордж, — подполковник Уильям Лонг уже начинал думать, что капитуляция была его худшей ошибкой.

— Они говорят, что собираются вывезти первую сотню через несколько минут, но даже не начали отделять народ, — Джордж Барндоллар привык вести административные дела батальона, и наблюдаемое явно расходилось с озвученным.

Те же мысли посетили Хилла, Кертиса и Мартина. Объявление о скорой перевозке ничуть их не впечатлило. Что-то в интонациях эсэсовца заставляло не доверять его речам. Поэтому они сместились туда, где под небольшим навесом сидели четыре медсестры.

— Мэм, нам это не нравится. Если дела пойдут дурно, мы попробуем вытолкать вас на стену, чтобы вы могли сбежать. Если получится, бегите к лесу. Что бы ни произошло, не останавливайтесь.

— А вы трое? — хотя старший лейтенант Дороти Хопкинс сердцем чуяла, что ничем хорошим это не закончится, она всё-таки спросила.

— Там первые грузовики подошли, — сержант Джереми Перри указал на маленькую колонну, остановившуюся рядом с загоном. Он узнал в них британские "Матадоры", мощные внедорожные машины, в которых таилось множество мелких подлянок для водителя. Грузовики остановились цепочкой вдоль дороги, а потом сдали задом. Тенты откинулись, и из-под них высунулись рыла пулемётов в кожухах водяного охлаждения. За каждым уже сидел расчёт.

Рядовой Юджин Сирли был одним из первых, кто осознал жестокую правду. Он был недалеко от грузовиков, к тому же посреди поляны, где никак не укрыться. Но именно его положение добавило ему несколько секунд жизни. Пулеметчики открыли огонь, наведясь на края лагеря, где пленные американцы стояли гуще. Меньше чем на мгновение Юджину померещился стук дорожных отбойных молотков И только когда стали падать люди, он понял, что происходит. Недоверия хватило на несколько ударов сердца. Когда он отчаянно дёрнулся бежать, было слишком поздно. Полтора десятка пуль пронзили его, отбросив навзничь в грязь. На последних проблесках сознания он потянулся к базуке, чтобы уничтожить хотя бы один из грузовиков, но силы его оставили.

Сержант Джереми Перри сложил два и два намного быстрее. Он упал, пропуская над головой первую длинную очередь. Как только пули пролетели, он подхватился и побежал вдоль стены к грузовикам. Всё равно ни в какую другую сторону бежать смысла не было. Мысль у него осталась одна – забрать с собой хотя бы одного фашиста, пока его самого не убили. И он сделал это. Взял булыжник и метнул его в кузов ближайшей машины. Прежде, чем пулемётная очередь перерезала ему ноги, он услышал лязг удар по стальному шлему. Истекая кровью, он думал о том, что солдату полагается умирать как-то иначе.

Лейтенант Ирвин Гришэм видел, как упал его сержант, на котором скрестились трассы пулемётов. Он дёрнулся в одну сторону, потом в другую, но был убит раньше, чем успел куда-то отбежать. Почему-то он считал, что первыми скосят офицеров, и успел пожалеть только о том, что не успел отдать подходящий приказ.

Хилл, Кертис и Мартин выполнили своё обещание. Как только началась стрельба, они схватили старшего лейтенанта Дороти Хопкинс и подсадили её на стену. Потом взялись за другую медсестру, но пулемётчики заметили попытку побега. Два расчёта прекратили поливать лужайку длинными очередями и сосредточили огонь на навесе и фигурках возле него. Все трое мужчин стояли вертикально и почти неподвижно, и умерли сразу. Медсестра, которую они подсаживали, прожила немногим дольше их – пули пробили ей грудь. Хопкинс почти перебралась за стену, но была ранена в бёдра и лодыжки. Она сорвалась и упала рядом с теми, кто пытался спасти её, а сейчас смотрели остекленевшими глазами в небо.

Подполковник Уильям Лонг давно смирился с собственной смертью. Он служил в армии достаточно долго и знал, что киношные образы исключительно ошибочны. Люди не отлетают под ударами пуль и не делают театральных жестов. Они просто теряют силу и падают. Он просто почувствовал, будто какие-то его части перестали существовать, словно между коленями и землей ничего не было. Только ощущение удара, когда щека коснулась земли, и всё закончилось.

Майор Джордж Барндоллар упал рядом с ним почти одновременно. Его первым порывом было разорвать дистанцию, но на это не было времени – да и не могло быть. Он едва успел развернуться, как несколько пуль поразили его в голову. Он умер раньше, чем ударился оземь.

Капрал Ларсон надеялся, что немецкие стрелки не сумеют правильно списать расход патронов и попадут под трибунал. Как ротный писарь, он считал это достаточным отмщением, так как слышал, что немецкая армия очень строго относится к таким вещам. И уже падая навзничь, он полностью в этом уверился.

Рядовой Колин Грин не догадывался о мыслях Ларсона. Но был совершенно убеждён, что фашисты заплатят за сегодняшнее. Что американские вооруженные силы отметят этот день и никогда не перестанут искать виновных. Он вспомнил день, когда ему оперировали вросший ноготь на пальце ноги. Во флотском госпитале в Старой Майне одна из медсестёр была из апачей, и ему в память запала её жизнерадостная волчья улыбка. Прежде, чем его поглотила тьма, перед внутренним взглядом сверкнула эта улыбка.

Ефрейтор Соломон Яблонский никогда не строил иллюзий по поводу своих шансов уцелеть в плену. Вопрос был не в том, убьют ли его, а в том, когда и как. Армия предложила ему обманные жетоны, по которым он числился бы как Сэмюэль Йейтс, член епископальной церкви, но он отказался от них и носил собственные, со своим именем и звездой Давида. Над лагерем раздался его ответ на пулемётный огонь:

Соломон Яблонский умер, восхваляя своего бога и прося его благословения для товарищей, умерших вместе с ним.

Ефрейтор Джаспер Робсон почти добрался до выбранного укрытия. Почти. Оставалась всего пара метров, когда несколько пуль пробили его спину. Он упал, стараясь проползти этот последний отрезок на локтях, но его силы иссякли. Умирая, он с ехидством пожалел немцев – теперь они обрели вечных кровных врагов в лице всего населения Аппалачей.

Чего не хватало лейтенанту Джейку Фуллеру, так это его танка. Даже при том, что "Шерманы" оказались бессильны против больших и тяжелобронированных "Тигров", всего один "Шерман" и пять человек могли поменять всё к лучшему. Он видел, как под огнём пулемётов уменьшается толпа пленных американцев, и побежал вдоль ближайшей каменной стены. Не в надежде выжить, а всего лишь затруднить работу немецких стрелков. На бегу он ощутил непонятные глухие удары в бок и увидел, что "Старая жестянка" ждёт его.

Рядовой Рональд Ньюман не получил ни единого шанса. Тяжелораненый и почти неподвижный, он упал, пронзённый множеством пуль. Ему на самом деле повезло. Войска СС у этому моменту уже сожгли американский полевой госпиталь у Канаша, вместе с пациентами.

Лейтенант Гарольд Ричардс уже познакомился с эсэсовцами. Когда они обнаружили в джипе разбитое радио и пепел шифровальных книг, то весьма рассердились и крепко избили его. Правда, никто не догадался спросить, сколько артиллерии подтянула американская армия. Ричардс решил, что это будет хороший сюрприз.

Сержант Адам Дойл видел, что его офицер упал, скошенный пулемётной очередью. Он стал одним из последних убитых, и подумал, что стоит показать гитлеровцам, как умирают настоящие ирландцы. Над лагерем разнёсся его крик:

— Пусть Агнец Божий пробьёт копытом небесную твердь и наподдаст вам под сраку, да так чтобы вы к чертям улетели!

Следом срезало и его. Штурмшарфюрер Йоханнес Готтшальк спрыгнул с "Кюбельвагена" и посмотрел на тела, укрывшие луг.

— Эй, проверьте каждое тело. Чтобы все были мертвы. Больше всего я ненавижу оставшихся в живых.

— Бригадефюрер СС Скорцени, мы собрались здесь, чтобы обсудить будущие операции 502-го дивизиона.

За право возглавить встречу со Скорцени в штабе группы армий развернулось настоящее соревнование. Благодаря беспринципной хитрости и знанию, в чьём шкафу какой скелет таится, а также полному отсутствию обаяния, победил генерал Хайнрици.

— Вы прочитали моё предложение по нападению на Транссиб?

Скорцени решил, что Штефан Бэр предоставил недостаточно смелый план – учитывая доступные ресурсы и достижимые преимущества. Тем не менее, вероятность, что его примут, оставалась.

— Прочитали, — сказал Хайнрици тоном судебного обвинителя. — И предположили, что вы, составляя план, были в стельку пьяны. На это указывает и множество других замыслов, порождённых 502-м дивизионом. Операции, запланированные столь коряво, неэффективны, либо требуют избыточных ресурсов, крайне необходимых в других местах. В большинстве случаев, ваши требования препятствовали тому, чтобы другие подразделения сухопутных войск выполнили куда более важные задачи. Изучив операции 502-го дивизиона СС за прошлый год, мы были вынуждены прийти к выводу: присутствие вашей части в России исключительно отрицательно повлияло на наше стратегическое положение.

— Но как насчёт Англии? — едва сдерживаясь, выдавил Скорцени. — Вполне вероятно, без помощи моего подразделения мы до сих пор топтались бы на французском берегу, и Британия вполне могла присоединиться к войне против нас!

— Даже будь это правдой, операция "Морской лев" закончилась прошлой осенью. Чего же вы достигли в этом году? Давайте посмотрим. Нападение на колонну грузовиков? Провал. Примитивная задача, доступная для любого пехотного отделения. Нападение на обороняемый остров? Сложное дело, я уверен, но и тут ваш провал был безоговорочным. Нападение на бронекатера из Старой Майны? Не просто неудача, но и громкая победа амеров и русских. Получается, все ваши достижения состоят из сплошной череды неудач, герр бригадефюрер. И цена их слишком высока, чтобы допускать продолжение. Вы же хотите, чтобы мы передали всю нашу транспортную авиацию для обеспечения партизанской войны на железной дороге в дальнем тылу противника. А с учётом уже потерянных на этих авантюрах ресурсов… Если бы у вашего подразделения имелся длинный список заслуг, план ещё можно было бы рассмотреть всерьёз. Но у 502-го дивизиона такого списка нет.

— Но… как же Англия? — голос Скорцени звучал так, будто жевал бетон.

— Даже слепая свинья иногда находит трюфели. Вы ничего не добились ни перед "Морским львом", ни после. А мы до сих пор страдаем от последствий ваших действий теперь. Вы безоглядно, невзирая на возможные последствия, подвергли опасности операции агентурной сети на восточном берегу Волги. И в итоге, из-за ваших действия эта самая сеть была уничтожена. Теперь мы лишены чрезвычайно важной оперативной информации. Большой американский налет стал успешным потому, что мы понятия не имели, какие силы на него выделены.

Хайнрици опустил взгляд на документы и, с трудом скрывая гнусное удовольствие, огласил:

— Было решено, что все надежды, возлагаемые на 502-й дивизион СС, оказались ошибочны. Также мы отмечаем, что общевойсковые части и отряды СС отчаянно нуждаются в пополнении. Мы не можем позволить себе держать за фронтом подразделение отлично обученных солдат, к тому же таких, которые терпят неудачи каждый раз, когда пытаются что-то сделать. Итак, 502-й дивизион отныне расформирован. Приказы и назначения о переводах уже направлены вашим заместителям. Бригадефюрер Скорцени, вы переводитесь в группу армий "Висла", там вам найдёт занятие. Я догадываюсь, что оно будет связано с продолжающимся штурмом Петрограда. Смотрите на это как на возможность отмыть репутацию. Вы свободны.

Скорцени вылетел из кабинета как пробка из бутылки. Хайнрици ухмыльнулся и взял трубку телефона.

— Хайнц, закажи мне на обед венский шницель275 с бутылкой хорошего белого вина. И пригласи штандартенфюрера Штефана Бэра.

Когда Бэр вошёл, генерал вновь разыграл сценку с документами.

— Садитесь, Штефан. Если вы ещё не слышали, 502-й дивизион СС расформирован, его офицеры и остальной личный состав будут распределены среди регулярных частей. Как вы думаете, почему это произошло?

— Он был слишком большим, а задачи чрезмерно размашисты, вот штаны и порвались. Бывают случаи, когда такой отряд действительно может оказать стратегическое влияние на обстановку, но очень редко. Вероятно, "Морской лев" был единственным таким в этой войне. 502-й дивизион неповоротлив. Десантно-диверсионные части должны быть маленькими, с тщательно подобранным составом. Дивизион постоянно создавал видимость деятельности, чтобы оправдать численность и требования снабжения. Это приводило к дурному планированию операций и к негодным способам их выполнения.

— Это соотносится с нашей оценкой, — Хайнрици откинулся на спинку стула, как будто размышляя, но на самом деле предвкушая венский шницель. — Штефан, для десантно-диверсионной части есть подходящая задача: спецоперации. Группа армий "Центр" решила, что 502-й дивизион следует сократить до размера роты, численностью не более чем сто человек вместе с офицерским составом. Она будет действовать под строгим присмотром, подчиняясь непосредственно командованию группы армий. Это подразделение меньше, чем вам положено по званию. Но, вероятно, это может быть последний шанс подтвердить значимость десантно-диверсионных частей в наших вооруженных силах. Для этого нужен толковый командир, реалистично смотрящий на вещи. Вы готовы принять командование?

Бэр даже не колебался.

— Так точно, герр генерал.

— Отлично. Останетесь на обед? Венский шницель и белое вино.

— Благодарю, герр генерал. Замечательное сочетание, — Бэр улыбнулся про себя. Это было его любимое блюдо.

— Ты не сказал маме, что Джордж, Уилл и Терри уходят при первой возможности, чтобы комната на некоторое время оставалась нам, — Лиля была тронута поступком соседей Эдвардса. Она восприняла его как огромную учтивость, определённо невозможную без одобрения командования, так и не узнав, что они сделали это просто так. Или что майор Янг, узнав о переменах, просто улыбнулся и пожал плечами. Только потом он с глазу на глаз сказал Эдвардсу: "Будь там, где должен быть, и делай что должен. Для всего прочего у тебя есть здравый смысл".

Она лежала на кровати, читая письмо Монти домой и молча улыбалась на всё невысказанное им.

— Есть другая версия анекдота про могильщика.

— Какая же?

— Горожанка продаётся гитлеровцам всего за копейку. Однажды её клиент, отдавая копейку, спрашивает, почему она берёт так мало. Она говорит, что готова обслужить за ночь сто немцев по копейке с каждого, чем одного американца за десять тысяч. Он снова спрашивает, почему. А она говорит: "Потому что у меня сифилис".

Эдвардс расхохотался.

— Годно, но маме я такое рассказать не смогу. Разве что папе.

Лиля прочитала о себе и засмеялась, в восхищении болтая ногами. Она знала, что все, кому известно об их отношениях, думают, что оставаясь наедине, они просто занимались любовью. На самом деле они гораздо чаще просто вместе отдыхали, разговаривали, узнавая друг друга. Она разглядывала американские журналы из офицерского клуба или вслух читала Монти русские народные сказки из принесённой с собой книги. Постепенно она начала учить его русскому языку. И только потом, когда сходило напряжение от полётов и боев, они забирались в постель.

— Хочешь сегодня поужинать в офицерском клубе? — несмотря на развивающиеся близкие отношения, русские офицеры могли поесть в американском клубе только как гости американских, которые будут ответственными за гостя.

— У меня есть идея получше, — Лиля улыбнулась. — Не хочешь ли ты сегодня прийти к нам в гости? Сегодня у нас традиционный ужин, глядишь, тебе и понравится?

Эдвардс собирался сказать "нет", когда до него дошло. По русским меркам он был богатым человеком и жил соответственно. Лиля чувствовала себя неловко оттого, что он часто приглашал её в клуб, и не хотела, чтобы это выглядело так, будто она его использует. Ещё он понял – для неё важно проявить ответное гостеприимство.

— Конечно, очень хочу. Немного позже.

— Давай.

Лиля прошла к столу, за которым оставалось три свободных места. Эдвардс помог ей сесть и уселся сам. Колдунов заметил, как они вошли, и поспешил присоединиться. На полностью занятый стол можно было подавать. В глубине кухни один из поваров обратил на это внимание и отдал распоряжение накрывать.

— Нам нужно брать всё самим? — шепнул Эдвардс.

— Нет, Миша, помощник повара сам всё принесёт.

Лиля старалась скрыть, насколько проголодалась. По понедельникам повара старались проявить свои умения.

— Один большой генерал осматривал авиабазу, но его по ходу дела успели здорово напоить. Когда он добрался до столовой, то споткнулся, упал и неслабо расшибся, — безо всякого сочувствия поведал Колдунов. — И прямо с больничной койки издал приказ, чтобы еду лётчикам приносили за стол.

Эдвардс посмеялся, а потом посмотрел на поставленный перед ним поднос. Тарелки громоздились на нём кучей. На мгновение он подумал, что это специально для него, но, украдкой оглянувшись, убедился, что у всех русских офицеров так же.

Лилия показывала на разные тарелки.

— Начинаем с салата с яйцом вкрутую и сыром кашкавал. Потом зелёные щи, суп со щавелем и почками. За ним каша с колбасой, и заканчиваем хлебом с маслом и вишнёвым вареньем. Похоже, она уже созревает.

Эдвардс взял миску с салатом и изучил её. Что за зелёные овощи там, он не распознал – явно выделялась только тёртая морковь. Сыр был молочно-белым, а венчало всё это свежесваренное яйцо. Его удивило и восхитило, что салат свежий, овощи хрустящие, прямо с грядки. По сравнению с надоевшим омлетом из яичного порошка, это было роскошью.

— Лиля, это же здорово. Я несколько месяцев не ел свежего салата. Как он приготовлен? Всё, что у нас – или из консервированного, или из сушёного.

Ее глаза довольно искрились.

— Наши армейские каналы снабжения… — она сделала паузу, подбирая слово на английском.

— Несущественны? — предложил Колдунов.

— Не совсем. Понимаешь, всё идёт на фронт. А мы позади, и приходится заботиться о себе самим. Поэтому каждый день повара и их помощники едут в местные колхозы, и закупают всё свежее. Другие идут в леса и поля, чтобы высмотреть что-то подходящее. У нас превосходный повар, он подобрал грамотный персонал, поэтому у них всё получается. Конечно, есть нормирование. Поварам выделяется бюджет, вот исходя из него они и работают. Получается, например, два яйца на человека в неделю. Если хочется добавки, уже надо искать и добывать.

— Зима с 41 на 42-й была ужасна, — мрачно сказал Колдунов. — Фашисты при наступлении глубоко вклинились на нашу территорию, и мы потеряли почти весь осенний урожай. В достатке еды не было ни у кого – даже генералов качало от истощения. Из-за нехватки продуктов умерли многие сотни тысячи. Если бы не помощь от вас, австралийцев и новозеландцев, умерли бы миллионы. Сейчас дела намного лучше, но мы никогда не забудем тех, кто поддержал нас в самое тяжёлое время.

— Мы благодарны за многое. Очень хорошо, что вы пришли на сегодняшний ужин, — четвёртый сотрапезник поднял взгляд. — Да, прошу прощения. Капитан Рукосуев, Валентин Яковлевич, замполит 866-й.

— Политический офицер, — одними губами подсказала Лиля.

— Добрый вечер, товарищ капитан, — старательно проговорил Эдвардс. — Мне самому здесь нравится. Свежие продукты это просто подарок. Можно кое о чём спросить? Я заметил, что стол накрывают, только когда все места заняты. Почему так?

— Ужин в России самая важная часть дня. За ужином собирается вся семья, и блюда подают, когда все пришли. Вот такая небольшая церемония напоминает нам о мирной жизни.

— Спасибо, — Эдвардс понемногу ел суп. Как и большинство американцев, он старался избегать субпродуктов, но понимал, что сейчас в пищу идёт всё, что можно срезать с туши. И весьма удивился, найдя, что вкус щавеля и мелко нарезанных почек очень хорошо сочетаются. — В наших семьях почти так же. Дети приходят домой из школы, дожидаются отца с работы, и все мы едим ужин вместе. Как правило, жена уже знает, когда надо готовить на всех. Муж говорит: "Дорогая, я дома", и когда он переоденется, ужин уже подан.

— Миша, а кем работает ваш отец?

— В металлургической компании, он специалист по заключению сделок. Когда компания договаривается о контракте на поставку стали, его задача точно вычислить, сколько её потребуется, чтобы можно было выставить предложение. Если он завысит результат, контракт получится слишком дорогим и уйдёт к другому поставщику. Если ошибётся в обратную сторону, будут убытки.

— То же самое и у нас. Конечно, это измеряется не через прибыль и убытки, но количество стали, поставляемой заводами, соотносится с потреблением ресурсов. Если возникает перерасход, это повод для расследования.

Рукосуев скрыл своё восхищение тем, в какую сторону повернулся разговор. При назначении на эту должность ему сказали, что он будет в непосредственном соприкосновении с американцами, и объяснили, что требуется сделать. Мы должны показать, что русские и американцы не так уж и отличаются. Мы можем быть непохожими, иначе одеваться и по-разному верить, но мы точно такой же народ. Защищаем свои семьи и Родину от нацистов, не хотим умирать, но не боимся пойти на смерть, если это необходимо. Только я не догадывался, насколько легкой окажется задача. Просто потому, что это правда. Во внезапном озарении капитан понял, что за этим небольшим столом и во множестве мест вдоль восточного берега Волги создаётся нечто намного большее, чем просто союз.

Передовой дозор 2-й бригады находился всего в трёх с половиной километрах от предместий Калинино. Это было значительным достижением – он захватил господствующие высоты и подтаскивал самоходную артиллерию на позиции, с которых можно начать артподготовку. Орудия будут вести огонь всю ночь, а утром в бой пойдёт пехота. Хармон понимал, что ему придётся допоздна продумывать различные варианты, доступные фашистам, и соответствующие контрмеры. Один за другим либо скопом. Но эти размышления никак не помогали ответить на всё более назойливые вопросы из главного штаба, почему он так медленно продвигается. Неделю назад он вообще не смог бы найти ответ. Сегодня – да, но не было уверенности, что людям понравятся его доводы.

Снаружи, за тонким брезентом палатки, раздался рёв двигателей и послышалась какая-то бурная деятельность. Откинутый полог вызвал внезапный порыв ветра, угрожающий разметать бумаги и карты. Он удержал стол как раз вовремя, чтобы увидеть, как влетает генерал Паттон.

— Эрни, чёрт возьми, чем вы тут занимаетесь? Вы ведь должны быть уже в пятнадцати километрах западнее этого треклятого города.

— Джордж, план этого наступления – просто говно. Груда свежего, ещё дымящегося навоза, — Хармон вполне усвоил манеры и метод генерала Джорджа Паттона. Надавил, немного отошёл, надавил сильнее. Только не сдаваться и не идти на компромисс. — Он либо для мудрецов, либо для дурацкого слепого повиновения. Но мы-то не дураки, и я не собираюсь вести под огонь своих парней только чтобы достичь пары карандашных отметок на куске грязной бумаги.

Паттон не мог с этим поспорить. Хармон цитировал его самого.

— Прекрасно, Эрни. А теперь просто объясни мне, что происходит, и почему.

— Что – проще всего. Вы сами указали на это. Мы не можем начать быстрый прорыв и рвануть вперёд так, как это описано в довоенных пособиях. Ими просто невозможно руководствоваться. По крайней мере, не на войне с гитлеровцами, а может быть и на любой войне. Говно, выдуманное британским генералом, как его там, Фуллером276? Люди, добравшиеся до его книг, так и не поняли – почти всё, что он написал, было теорией! Равно как и всё, написанное нами, такое же теоретическое дерьмо. Давайте-ка я вам покажу кое-что. Самое опасное оружие фашистов, с которым сталкиваются наши танкисты.

Хармон потянулся к столу и взял деревянный столбик, покрашенный белым.

— Вот. Это стоило нам самых больших потерь, чем что-либо другое, пока один из рядовых не обратил внимание и не догадался, для чего он.

Паттон с любопытством посмотрел на кусок дерева.

— Метка для минного поля?

— Горячо. Фрицы любят устраивать выносные позиции. Ничего существенного – одно старое противотанковое орудие, несколько пулемётов для прикрытия, и личный состав с бору по сосенке. Орудие обычно 37-мм, иногда 50. 75 и 88-мм они берегут для главной оборонительной линии. Старые пушки едва-едва могут справиться с "Шерманом". У них есть шанс на всего один выстрел, прежде чем мы сровняем там всё с землёй. Поэтому они предварительно измеряют расстояния, и расставляют вешки у тех мест, где уже можно поразить танк, но достаточно трудно заметить, откуда прилетел снаряд.

Теперь мы поняли значение этих вешек. Ребята смотрят по сторонам, если видят хоть одну – понимают, что опасность близко. Такие предостережения снизили потери наших танков, а ещё мы научились рывками преодолевать промежутки от одной вешки до другой. Они не очень большие. Между выносными опорными пунктами малое расстояние, гитлеровцы возводят их почти с такой же скоростью, как мы уничтожаем. Несколько человек, какое-нибудь бросовое вооружение, и готово. Только помоги нам бог, когда они получат гранатомёты. Несколько штук попало в руки колбасников, их наверняка скопируют. А это означает, что мы не можем топтаться на месте – иначе пропадём ни за грош. Мы должны постоянно давить на немцев, продвигаться, уничтожая их силы наверняка. Тогда фашистский фронт растянется, как резинка, и в конце концов треснет. Вот уже после этого мы пойдём в прорыв. Но никак не сейчас.

Паттон пристально посмотрел на Хармона, радуясь услышанному. Продуманный и взвешенный анализ ситуации. Теперь следующая часть.

— Что нам требуется, Эрни?

— Для танковых подразделений нужно больше пехоты. Я могу изложить доводы для замены легкотанковых рот мотопехотными. Такое сопровождение нас нисколько не замедлит. Как только мы видим вешку, бойцы спешиваются и проводят доразведку вместе с танками. Джордж, можно распространить приказ? Пехотинцы должны сопровождать танки, прикрывая их вместе с полугусеничниками, чтобы подавлять огневые точки фашистов. Кроме того, необходимо полностью контролировать поле боя. На оперативном уровне мы это уже делаем, но так надо везде. Когда бой ведёт американское подразделение, требуется уверенность, что никто другой не влезет случайно под огонь либо не скроется от него. Странное дело, русские практикуют такой манёвр на тактическом уровне, но не в оперативном и стратегическом масштабах. Мы – наоборот. У нас по половине ответа на вопрос, и надо бы их объединить.

— Штурмовики и "Тандерболты" всё чаще работают вместе, и у них хорошо получается. Я поговорю с Икером и Новиковым277, получится ли у нас расширить совместные операции. Новиков – чертовски хороший парень для советского, и к тому же личный друг президента Жукова. Он умеет добиваться цели. И, только между нами, "Тандерболтов" будет ещё больше. Ещё две группы к концу следующего месяца, а также четыре группы B-26. К исходу октября у нас будет три полных крыла P-47. Я могу что-нибудь ещё сделать?

— Конечно. Можете устроить выступление? В войсках до сих пор ходит "болезнь Фредендаля". Большинство парней думает, что никто из начальства не знает и не заботится о происходящем здесь. Просто показаться перед всеми будет стоить целого артиллерийского батальона. Хорошо бы поблагодарить рядового Саутарда. Именно он разобрался с белыми вешками.

— Добро. Пусть он через пять минут начнёт мыть фары моего броневика. Опишите все, о чём вы рассказали, всё, что ещё придёт в голову, и отправьте мне. Я заставлю своих людей перевести ваши выкладки в тактическое руководство, и мы доведём его до каждого солдата на линии фронта. Никто не погибнет в зоне моей ответственности только потому, что кто-то кому-то чего-то не рассказал.

Через пять минут сержантский голос проревел: "Саутард, вымой фары на броневике генерала Паттона. Да как следует, а то если он влетит в канаву и свернёт шею, нам могут вернуть Ветреного Фредди". Паттон подождал приличествующее время, проверил свой внешний вид, "надел" суровое лицо и поднялся наверх. Оглядев собравшихся, он сделал выбор в пользу определённой импровизации.

— Вольно. Буду краток. Ещё никто не выигрывал войну, умирая за свою страну. Выиграть её можно только заставив врага умереть за его страну. А значит, воевать будет тяжелее – ибо каждая капля пота сейчас спасёт литр крови потом. Поэтому, чем упорнее мы наступаем, тем больше фашистов убиваем. Чем больше умрёт их, тем меньше умрёт наших. Настойчивое продвижение означает меньше жертв. Я хочу, чтобы все вы это усвоили. Даже раненый способен сражаться. И это не пустой трёп. Мне нужны люди, такие как один лейтенант в перестрелке, случившейся километров десять назад. Налетев на фашистского пулемётчика, он оттолкнул одной рукой ствол, другой сорвал с него каску, и ею же его забил. Потом поднял пулемёт и убил ещё одного. Всё это время у него была пуля в лёгком. Вот вам пример! Вот американский солдат!

Не думайте, что герои есть только в сказках. Любой человек в армии жизненно важен. Поэтому – никогда не расслабляйтесь. Не считайте свою работу мелочью. Что будет, если каждый водитель грузовика при звуке снарядов обоссытся и выпрыгнет в канаву? Такой трусливый гад может сказать себе: "Обо мне никто не вспомнит, я один из многих тысяч". В какой жопе мы бы мы тогда оказались? Но, благодарение богу, американцы так не говорят. Все делают свою работу. Важны все. Ремонтники нужны, чтобы поддерживать оружие и снаряжение в порядке. Снабженцы нужны для поставок обмундирования и еды – потому что там, куда мы идём, даже украсть нечего. Даже последний поварёнок, который кипятит воду в столовой, чтобы вы не бегали в сортир каждые пять минут, занят важной работой. Вот, например, рядовой Саутард. Он, увидев белые вешки, понял, для чего они нужны. Доложил своему командиру, и теперь о них знает вся армия. Оглянитесь. Кто-то из вас стоит здесь только потому, что рядовой Саутард выполнил свой долг и перевыполнил его. Генерал Хармон, а почему он ещё рядовой? Повысьте его. Хотя бы до капрала. Ладно, сучьи дети. Вы знаете, что я чувствую. Я буду горд вести вас в любой бой, когда угодно. Всё!

Паттон спрыгнул и обошел броневик спереди.

— Саутард, чем занимаешься?

— Отмываю вам фары, сэр.

— Спасибо, — Паттон понизил голос, чтобы никто не мог расслышать, — я прослежу, чтобы твои родители получили письмо с рассказом о том, как деятельно вы служите своей стране и как я горд служить вместе с тобой.

— Сэр, могу я вас попросить об одолжении? Вы могли бы написать на заклейке конверта "DESIGN"?

Глаза Паттона слегка сузились.

— Я знаю "SWALK"278, "EGYPT"279 и "BURMA"280. А это что означает?

— "Не волнуйтесь, новости добрые"281. Для большинства семей армейский штемпель означает нечто обратное, сэр.

Это заставило Паттона задуматься.

— Совет более чем хороший, сынок. Так держать, и к концу этой войны генералом станешь.