Казанские "Тандерболты"

ГЛАВА 11 ВРЕМЯ ИСПЫТАНИЙ

— Полковник, подтверждение получено. Генерал-майор Тиллман мёртв. Он взял базуку и отправился охотиться на танки. Нашёл "Тигра", выстрелил ему в двигательный отсек с крыши трёхэтажного дома и поджёг. Потом танк взорвался. Но колбасники поймали его и застрелили.

Полковник Лонг посмотрел на карту, прикрепленную на стену, но ничего нового там не увидел. На слух и так было понятно, что бой приближается. Раньше из штаба были слышны только артобстрел и грохот разрывов, потом к ним присоединились хлёсткие выстрелы танковых орудий и режущий визг немецких пулемётов. А теперь он мог различить автоматные очереди и хлопки карабинов.

Оборона Канаша ослабевала быстро, но замысловато. Американские войска удерживали прямоугольник полтора километра в длину и метров восемьсот в ширину, примыкающий длинной северной стороной к железной дороге. Они поддавались под натиском ССовцев, наступающих с востока, и медленно отходили на запад, на соединение с частями, всё ещё удерживающими Яндобские высоты. Но с той стороны между ними тоже были немцы, и их сопротивление постепенно усиливалось.

— Зачем он сделал это, сэр? Охота на танки с гранатомётом – дело не для генерала.

Майор Барндоллар был поражён обстановкой, сложившейся в Канаше. Годы службы в армии мирного времени не готовили его к такому. И генерала Тиллмана тоже.

— Зачем он это сделал? — полковник Лонг выглядел невыразимо усталым. — Он знал, что шансы выбраться из этой заварухи у нас незначительны, и не хотел, чтобы первое сражение американских войск на русской земле окончилось взятием в плен командующего, да к тому же генерала. Погибнуть в бою это одно, а попасть в плен совсем другое. Будь уверен, после уничтожения "Тигра" он спокойно спустился с крыши.

— Проклятье, — Барндоллар поразился жестокостью решения Тиллмана.

— У нас есть заботы похуже. По последним докладам со Спортивной улицы, колбасники накапливают силы в городском парке. Они пока не нанесли удар оттуда, но это всего лишь вопрос времени.

Барндоллар посмотрел на карту и сразу вник в ситуацию.

— Если они хотят начать атаку по направлению от парка к железке, то прямо перед ними есть широкая прямая дорога. По ней они выйду в дефиле между озером и путями, и располовинят нашу оборону.

Хотелось бы Лонгу не услышать этих слов, но они были сказаны. Нежелательные, но правдивые. Посреди города располагалось большое озеро. От его северного края до железной дороги было метров сто.

"Тигры" могут выехать из парка на этот промежуток, и стрелять из своих 88-мм в любую сторону. Или просто захватить его в любое удобное время. Без "Шерманов" и противотанковых самоходок мы им вообще ничего не сделаем. Только базуки, которым немцы уже научились противодействовать. Теперь они продвигаются не спеша, расстреливая из пулемётов все места, где могут прятаться гранатомётчики. Они замедлили их, но не остановили.

— Ну здорово, блин, — Барндоллар вытащил из аппарата следующую ленту с сообщением и прочитал.

— Что случилось, Билл?

— Передача от лейтенанта Гришэма с холмов. Докладывает, что колбасники ночью подогнали подкрепление, усилив численность до батальона с помощью панцергренадёров231 и танков. Так что калитка захлопнулась, и он заперт на высотах.

— Вот гадство. То есть даже если мы вырвемся отсюда, идти нам всё равно некуда, — Лонг вновь посмотрел на карту, как будто там могло появиться что-то иное. — Самое большее через несколько часов нас разрежут на три изолированных мешка, которые не смогут поддерживать друг друга огнём. Без топлива и боеприпасов никто не вырвется в одиночку. Тиллман был прав, это конец. В лучшем случае мы продержимся до исхода дня. Начинаем жечь кодовые таблицы и служебные бумаги. Уничтожаем шифровальные машины и всё остальное, чем могут заинтересоваться колбасники.

— Монти, есть несколько минут? — вопрос майора Янга прозвучал вежливо, но общий тон подразумевал, что это приказ.

— Так точно, сэр. Ой-ой.

— Давай отойдём к техническому ангару. Думаю, тебе будет интересно посмотреть, как продвигается ремонт "5х5". И нам надо поговорить о вчерашнем. Тебе зачислили троих сбитых, итого уже двенадцать.

— Это был тяжёлый бой, майор. Мы никогда не сталкивались со столь умелым противником. Они нас едва не разорвали.

— Они и должны быть умелыми. Это 52-я эскадра Люфтваффе, "Пожарная команда Геринга". Элитная часть, которую направляют на угрожаемые участки фронта. Почти вся состоит из асов, или, как их называют немцы, экспертов. По крайней мере, состояла. Вчера многие из них получили долгожданную русскую землю – полным ртом. Мы потеряли двенадцать "Тандерболтов" общим счётом со стаей Земке, у русских сбито семь "Яков", и ещё мы потеряли пять "Кобр". Двадцать четыре самолета. Но сбили – сорок. JG52 летает на последней модели 109-го, G-6. У него 30-мм мотор-пушка и два 13.2-мм пулемёта в носу. В твоём докладе отмечена относительно малая скорострельность этого орудия.

— Я уверенно уворачивался от снарядов между выстрелами. 20-мм пушка была более опасной. Но всё же "Франческе" хватило.

— Насчёт неё не беспокойся. Билл выпрыгнул и сейчас у партизан. Вчера вечером мы получили сообщение от них. Есть новости и от командования крыла. Тебя представили к "Серебряной звезде" за спасение русского пилота. Ты её, конечно, получишь, а кроме этого, такие известия хороши для боевого духа войск. А теперь, не пойми меня неправильно, Монти… ты заслуживаешь награды, и не только из-за политической важности подвига. Когда ты решил садиться, то думал, что подбираешь свою девушку?

— Никак нет, сэр. Не думал. Я увидел, как снижается подбитый "Як" с тройкой "худых" на хвосте. Мы спустились, чтобы прикрыть его. Честно говоря, я действительно боялся, что это может быть Лиля, но на решение это не влияло. Один из наших товарищей нуждался в помощи, и мы отогнали немцев. А потом я увидел номер и узнал машину Колдунова. Он всё равно шёл на вынужденную, слишком далеко от дома. Место удачно подходило для посадки, и я сел. Я был слишком перепуган, чтобы задумываться, кто это.

Майор, представив, усмехнулся.

— Хорошо. Слушай, Монти, твои отношения с этой барышней беспокоят крыло. Все мы понимаем, что такое неизбежно, не ты первый, не ты последний. Но пока мы не поняли, как на это смотреть. Были даже разговоры, что не стоит допускать слишком тесного сближения – никому не надо однажды получить неисполненный приказ. Если вы оба не станете смешивать личное и служебное, всем будет легче. А теперь давай посмотрим на другую твою подружку.

"5х5" стоял на стапеле. Носовой обтекатель и левое крыло заменили на новые, ещё неокрашенные, были другие изменения. Первым делом лейтенант обратил внимание на пропеллер. Он стал больше обычного, а лопасти выделялись округлыми законцовками. Тут Эдвардс понял, что это не просто капот и крыло заменены – с них снята краска. Отличительный рисунок был нанесён заново на полированный дюраль обтекателя.

— Майор, что они делают?

— Появилась новая фашистская часть, опознанная как I/JG3232. Они специализируются на высотных полетах. Оснащены переделанными Bf.109G3 с форсированными двигателями, герметичной кабиной и обновлённым УКВ-радиооборудованием. По некоторым данным, они забираются на 9 километров.

Эдвардс присвистнул.

— Легко поднимаемся на такую высоту, "Кувшины" там в своей стихии. Никогда не видел гуннов на этом эшелоне.

— Их там, как правило, не бывает. Русские почти не летают выше четырёх-пяти тысяч, дальше их самолёты задыхаются. Даже от наших P-39 не много толку выше пяти километров. Все бои происходили на этих высотах. Мы со своими "Тандерболтами" нарушили сложившуюся картину, но и "Крепости" обычно не летают выше восьми тысяч. А теперь высотные 109-е могут держаться над боевыми порядками и координировать удары перехватчиков. У "Кувшинов" слабая скороподъемность, и пока туда доберутся, 109-е легко удерут. Когда мы вернёмся к бомбардировщикам, вернутся и они. Начальство решило что-то сделать с этим. Твои впечатления от "5х5" натолкнули нас на мысль. Здесь Расс МакНили, инженер с завода "Рипаблик". Он всё расскажет.

Человек средних лет выглядел в форме лейтенанта ВВС чужеродно. Так себе маскировка, но работало.

— Мы в основном чинили вашу птичку, но провели ряд доработок для экономии веса. Убрали четыре пулемёта, систему подачи боеприпасов к ним, и почти всю броню. Выигрыш около двух тонн. Поставили экспериментальный винт фирмы "Кертис" с другими лопастями. Они утверждают, что у него лучше характеристики. Кроме того, мы поставили новый двигатель. Изначально был R-2800-21, выдававший 2000 лошадиных сил до высоты 8 километров. Теперь у новых P-47 ставят R-2800-59 с усиленным нагнетателем, он сохраняет ту же мощность до 9 километров. Мы же установили R-2800-77C. Он выдаёт 2800 сил на девяти с половиной тысячах с впрыском воды. Убрали два крепления подвесных баков из трёх и удалили краску233. Если наши расчёты верны, эта детка должна набирать высоту как скучающий по дому ангел.

— Подвох есть? — Эдвардс понимал, что его не может не быть.

— Само собой. Огневая мощь вдвое меньше, единственная защита самой машины – протектированные топливные баки234. Кроме того, он и бензина будет жрать больше, чем обычный "Кувшин". Подвесной останется только один, поэтому продолжительность полёта сократится. "Тандерболт М"235 – очень особенный самолёт для особых заданий. Он предназначены только для них.

Янг сочувственно посмотрел на Эдвардса.

— Будешь летать на "Живце", Монти, а на "5х5" только когда понадобится. Даже если будет твоя очередь дежурить, тебя подменят другие пилоты.

— Бомбардировщики достигли точки выхода на боевой курс. Начали выстраивать последовательность захода на цель, — офицер связи от 40-го тяжелобомбардировочного крыла сидел в радиоджипе, слушая ведущего и передавая новости.

— Передайте приказ. Всем подразделениям приготовиться к атаке. Начинаем, как только "Крепости" сбросят бомбы.

Генерал Хармон понимал, что такой быстрый бросок означает атаку сразу после первых разрывов. И некоторые бомбы вполне могут поразить его собственные войска. Это был всё тот же принцип огневого вала: чем ближе к заградительному огню, тем выше риск потерь от него. Но всё же он меньше, чем потери при лобовом ударе по врагу.

И если последние несколько дней о чём-нибудь говорят, так это о том, что немецкая армия куда лучше выбивает своего противника, чем мы. Пора бы уже это поменять.

Хармон рассматривал немецкие позиции в бинокль, задаваясь вопросом, понимают ли фашисты, что сейчас с ними произойдёт. Несомненно, они знали, что на подходе "Летающие крепости", но вполне могли решить, будто они летят к цели, расположенной дальше на запад. В конце концов, никто никогда не использовал плотные боевые порядки тяжёлых бомбардировщиков для нанесения тактического удара. В районе равносторонним треугольником располагались три деревни. Синьял-Яуши были на севере, вблизи американских позиций. Ойкас-Яуши находились на востоке, а Большие Яуши на юге. Немцы взяли их в первый день наступления и превратили в единый укрепрайон, связанный земляным периметром и заграждениями из колючей проволоки. Несомненно, есть и минные поля, но это работа для сапёров.

— Внимание всем! Выступаем на Синьял-Яуши! Полный газ! — прокричал Хармон в микрофон и почувствовал рывок полугусеничного БТРа. Сейчас он совершил поступок, которого генералы не делали уже много десятилетий, и какого совершенно не ожидалось сейчас. Он не только лично повёл в атаку три армейские бригады. Он поднял на бронетранспортёре флаг собственной дивизии, 2-й Танковой, чтобы его видели все в обоих бригадах 1-й Танковой, и второй бригаде его дивизии.

Генерал прекрасно понимал, что это глупость. Ему хватало других задач, нежели возглавлять натиск на хорошо укреплённые вражеские позиции, не говоря уже о выделении из массы в помощью флага. Но всё же его действия, граничащие с безумием, имели свою логику. Хармон был полон решимости выкорчевать недуг, занесённый Ветреным Фредди. Какими бы глупыми не казались мои поступки сейчас, намного хуже позволить оставить всё как есть.

Цель приближалась стремительно. Хармон мог представить, что сейчас происходит на оборонительном рубеже, пока американская техника накатывает на его защитников с севера. Они спешно покидают казармы, разбегаются по боевым постам, готовя вооружение к бою. Как будто в подтверждение его мыслей, первые выстрелы сверкнули на стороне противника. Расчёты добрались до своих противотанковых пушек. В ответ "Шерманы" и M3 открыли огонь из 75-мм орудий и крупнокалиберных пулемётов. Пространство, оставшееся между американцами и немецкой обороной, вспыхнуло от многочисленных светлячков, отмечающих полёт бронебойных снарядов и пуль. Генералу казалось, что на его машину нацелено непропорционально много стволов. Все три 12.7-мм пулемёта, установленных на БТРе, вели ответный огонь. По большей части они лупили "в молоко", но и укреплениям Синьял-Яушей доставалось с избытком, чтобы прижать фашистов к земле. Окруженный рёвом двигателей и грохотом выстрелов, опьяненный чувством атаки, Хармон забыл, что происходит наверху. И когда на земле разверзся ад, это стало полной неожиданностью.

Три боевых порядка B-17 305-й бомбардировочной авиагруппы, в общей сложности 57 "Летающих крепостей", одновременно вывалили на Синьял-Яуши свой груз. Каждая несла 20 бомб, согласно полётному заданию. Вылет на малую дальность, в основном над дружественной территорией. Никаких истребителей, никакого зенитного противодействия – МЗА на их высоту не доставала. Они спокойно выстроили заход, и сбросили на укрепрайон эквивалент более чем 5700 155-мм артиллерийских снарядов за две минуты. Непосредственно на фронте ничего подобного ранее не наблюдалось.

Казалось, на волне чёрного, клубящегося облака разрывов целая деревня поднялась в воздух перед взглядом Хармона и разлетелась на мелкие обломки, брызнувшие во все стороны. Наложившиеся ударные волны от падавших вплотную бомб не оставили возможности уцелеть хоть чему-то. Когда спрессованный воздух ударил по американским машинам, они пошатнулись на подвеске, их броня загудела, как будто танки и бронетранспортёры были огромными причудливыми колоколами. Звон продолжался, потому что на них падали куски и обломки того, что было укрепрайоном. Бомбардировщики заходили с востока на запад, и Хармон сейчас видел результаты того решения. Западнее Синьял-Яушей поднимались редкие цепочки разрывов. Они отмечали падение бомб, сброшенных с запозданием или заклинивших в замках. Как он и боялся, некоторые из них легли в передних рядах наступающих американцев, и по крайней мере, некоторые из них погибли от бомб, сброшенных своими же самолётами. Неважно, что он при этом чувствовал об этом как человек, генерал признавал это допустимой ценой для достигнутого результата. Укрепрайон Синьял-Яуши был приведён к молчанию. Восточнее и южнее виднелись большие столбы дыма, отметившие места, где 19-я бомбардировочная группа ударила по Ойкас-Яушам, а 35-я стёрла с карты Большие Яуши. Танки и полугусеничники снова набрали ход после того, как стихли сотрясения от взрывов и прошли через то, что составляло внешний периметр обороны. Сопротивления никакого не было. Вообще.

Добравшись до места, где раньше располагалась центральная усадьба колхоза, Хармон увидел почему. Повсюду, наползая одна на другую, теснились воронки от бомб. С воздуха Синьял-Яуши напоминали перевёрнутую M: три дороги, расходящиеся на север, соединялись у южной окраины перекрестком. Всё это исчезло. Только редкие остатки зданий торчали в небо. Повсюду была разруха. Редкие немцы, уцелевшие в укрытиях предместий – или кому просто повезло – потерянно бродили, шатаясь как пьяные. На организованное сопротивление они уже не были способны. Кто-то пытался, но таких быстро успокаивали короткими очередями из пулемётов. Остальные, безразличные и потрясённые, послушно собирались вместе и строились в длинные маршевые колонны в тыловые лагеря военнопленных.

— Генерал, нам пора уходить, — сказал русский полковник, офицер связи, назначенный Коневым. — Гитлеровцы уже готовят силы, чтобы блокировать наше продвижение на юг. Среди их повадок есть та, о которой всегда стоит помнить. Любой офицер или унтер способны организовать нескольких солдат. В другом месте другой офицер или унтер сделают так же. Подобные отряды быстро соберутся воедино и через несколько часов станут ощутимым препятствием. Каждая потерянная минута играет им на руку. От того, как быстро мы снимемся, зависит, насколько будем сильны при следующей встрече с фашистской обороной.

— Я знаю, товарищ полковник, — усмехнулся Хармон. — Поэтому на юг мы не пойдём. Мы двинемся на запад. Наша первая цель – Калинино. Как только возьмём перекрёсток и железнодорожную станцию, завяжем горловину мешка на всём северном фланге выступа, занятого фашистами. Интересно только, как быстро гитлеровцы поймут, что встали в оборону не там где надо?

— Если этот урод ещё раз приедет сюда и явится в мой госпиталь, я ему такого пинка отвешу, что он башкой потолок пробьёт! Ни один высокомерный говнюк не может указывать мне, как обращаться с пациентами. Меня не колышет, кто он или кем себя возомнил. Если он, или кто-либо действующий от его имени, сунутся сюда – разрешаю стрелять на поражение.

Напалков, заходя через парадный вход, хорошо слышал гневные излияния главврача в адрес неизвестного незваного гостя. Он глянул на офицера, пытавшегося спрятаться за стойкой регистратуры.

— Надеюсь, это не обо мне?

— Нет-нет, товарищ чекист. Это флотские разборки, — лейтенант нервно смотрел на двери, ведущие в основную часть госпиталя. — Никогда не видел нашего главного настолько сердитым. На вашем месте я бы не отсвечивал тут лишний раз.

Было слишком поздно. Капитан Харви Саттон бахнул дверьми, за его спиной лучезарно сияла хищная улыбка Кушáлы. Главврач снова было собрался рявкнуть, но, увидев Напалкова, постарался успокоиться. Тем не менее, его голос всё ещё звучал взволнованно.

— Здравствуйте, Иван Михайлович. Я должен принести извинения, но мы пытались справиться с серьёзной и трудноразрешимой проблемой.

— ЧК может как-нибудь помочь?

— У вас есть полномочия расстреливать ведущих американских политиков?

Напалков задумался.

— Пока нет.

Вопрос был задан в шутку, и смех существенно разрядил обстановку. Чекист не сразу понял – американцы решили, что и он пошутил в ответ. Когда до него дошло, тоже расхохотался.

— Если нужно, я могу выделить вам охрану из сил ЧК или милиции.

— Это очень ценное предложение, но нет. У нас есть морские пехотинцы, которые время от времени наведываются… проверить, чтобы… тот о ком идёт речь, не надоедал здесь. В конце концов, покой пациентов для нас важнее всего.

— Доктор, а можно узнать, что, собственно, произошло здесь? — Напалков почуял, что можно вытянуть какие-то полезные сведения.

Саттон, глядя на него, несколько секунд колебался с решением. Возможно, если привлечь к делу ЧК, это даст нам какие-то преимущества.

— Идёмте-ка переговорим наедине.

Удобно усевшись в кабинете со стаканами чая в руках, они переглянулись и каждый подвёл собственный промежуточный итог. Оба пришли к выводу, что речь о чём-то более важном, чем казалось на первый взгляд. Разговор завязал Саттон.

— Вы ведь знаете, что отец лейтенанта Кеннеди – важная шишка в американской политике?

— Джозеф Патрик Кеннеди? Знаю, хотя его важность несколько поуменьшилась после многочисленных сомнительных высказываний.

— И тем не менее. Хотя многие желали бы сказать ему то же самое. Сейчас его влияние заключается в способности организовывать от имени Демократической партии голоса ирландцев и католиков. По правде говоря, это действительно дает ему большое влияние наверху. Он из тех людей, кто думает, что их должность означает возможность обладания чем угодно, и неспособных признать: есть не только вещи, которыми они не могут обладать, но и такие, к чему им категорически нельзя тянуть руки.

— У нас тоже случалось подобное, — тяжело вздохнул Напалков, но ехидная усмешка сама собой выползла на губы.

— Несомненно. Но на этот раз он превзошел сам себя. Вчера ранним вечером мы получили телеграмму от Джозефа П. Кеннеди. С приказом, подчёркиваю, с приказом нам, вернуть его сына, Джона Ф. Кеннеди в Соединенные Штаты для лечения. Такая же телеграмма пришла Генри Фэрроу, непосредственному командиру лейтенанта Кеннеди. Оба мы ответили примерно одинаково, в том смысле, что у него нет полномочий выдвигать такие требования, и они, соответственно, выполняться не будут. Полагаю только, что ответ Фэрроу был несколько более… прямолинеен, чем мой.

Саттон прервался и отхлебнул чаю.

— Получив отповедь, Кеннеди-старший пошёл в ставку адмирала Эрнеста Кинга и приказал, чтобы тот отозвал лейтенанта Кеннеди в Соединенные Штаты.

— О боже.

Капитан удивлённо приподнял брови на реплику Напалкова. Чекист добавил:

— Вырывается иногда. Просто, как я раньше слышал, адмирал Кинг не очень уравновешенный человек.

— В этом случае он был более чем уравновешен. Он набросился на Джозефа в неистовой ярости, отчитал его в неистовой ярости, и выгнал в неистовой ярости. Самое главное, следом четыре морпеха вытащили Кеннеди из кабинета адмирала и спустили с лестницы. После этого сенатор отправил телеграмму непосредственно своему сыну, приказав, чтобы тот ушёл из госпиталя и вернулся в Штаты. Лейтенант Кеннеди ответил: "Склонять американского офицера на действительной службе покинуть свой пост – крайне серьезное уголовное преступление". И вот мы гадаем – он сам припрётся, или пришлёт кого-то из доверенных лиц, чтобы забрать сына. Боюсь, что волнение от этого инцидента плохо повлияло на здоровье Джека. Когда он поправится, его повысят в звании, наградят, и назначат на командную должность здесь, в Старой Майне.

Иван с трудом сдержал усмешку. А я и не догадывался, что американская политика куда забавнее нашей. Но это мне только на руку.

— Я могу проведать товарища лейтенанта?

— Конечно. Но только попрошу вас быть повнимательнее. Если он проявит признаки утомления, пусть отдыхает.

Когда Напалков вошёл в палату, то сразу увидел, как вечерние события подействовали на его друга. Кеннеди лежал на постели ничком, голова покоилась на подушках. Он открыл глаза и улыбнулся.

— Заходи, Иван. Догадываюсь, что ты уже знаешь о наших трудностях.

— Знаю. Не хотелось бы так высказываться о твоей родне, но на мой взгляд поведение твоего отца непростительно.

— Никаких вопросов, братишка. "Непростительно" это ещё очень мягкая характеристика для отношения моего отца к другим людям. Он твердолобый головорез, человек, лишённый понятий благопристойности или чести. Он всю жизнь наседал на меня, заставляя поступать как он хочет – достигать его целей и набивать карманы. Ни на кого и ни на что не обращал внимания, учитывая только собственные желания. Если он не может сам выдурить что-то для себя, то постарается устроить на нужный пост марионетку, которая будет выполнять его указания. И горе той, если она откажется. В глазах моего отца все вокруг него существуют чтобы служить его интересам. Он чудовище, Вань, настоящее чудовище, и я был рад сбежать от него. И буду только счастлив, если мне больше никогда не придётся говорить с ним. Извини, если моя прямота кажется тебе чрезмерной, но…

— Я понимаю, Джек. Мой отец тоже был чудовищем в обличье человека, — Напалков на краткий миг замолк. Решающий момент настал. Получится ли у меня разговорить Джека на что-нибудь действительно весомое против его отца? Так, чтобы мы могли решительно отвергнуть стратегические предложения, которые он поддерживает? — Я когда-нибудь рассказывал тебе о своей семье?

Кеннеди покачал головой. Иван, собравшись с мыслями, продолжил.

— Я родом из Пермского края, из народа башкир. Раньше, пока революция не освободила людей от гнёта священников, мы следовали исламу.

— Я и не знал, что ты был мусульманином.

— Вовсе нет. Я добрый коммунист, у меня нет времени на замшелые религиозные суеверия. Как и у моих братьев и сестёр. Мы были пионерами. Это молодежная организация, как ваши скауты. Только пионеры учатся работать по-настоящему. Строить, осваивать настоящее оружие, водить настоящие танки, а некоторые даже учатся управлять самолётами. Причём все всё делают вместе, и мальчики и девочки. Так они легко учатся сотрудничеству. Мы были молодыми, увлечённо творили новое, учились с интересом и полной отдачей. Росли вместе и стали друзьями. Религия была забыта. Мы постигали практические вещи из книг, подаренных государством. Возможно, мы были высокомерны, потому что мы считали верующих стариков глупцами, застрявшими в прошлом. Будь мы более проницательными, возможно, не случилось бы той трагедии.

Понимаешь, мы не увидели, как отец всё больше и больше раздражается от изменений в жизни нашей деревни. Его собственный отец был до революции имамом, а потом потерял всю власть. Думаю, он глубоко переживал утрату авторитета, и в новом светском обществе чувствовал себя… умалённым. Возненавидел детей за то, что они не обращают внимания на религию, которая для него была основой существования. Это подкосило его. Он начал прислушиваться к оппозиционерам и вредителям, требовавшим возвращения к самым строгим религиозным правилам. Больше он уже ни о чём думать не мог. Он стал издеваться на моими сёстрами, потому что они состояли в пионерах наравне с мальчиками. Принуждал носить покрывала для лица – чего башкирские женщины никогда не делали. Они, конечно, не слушали его, и это всё осложняло.

Однажды мы ушли на охоту. У нас были винтовки, наподобие мосинок, только под мелкий калибр. Мы охотились на белок и другую дичь. Когда уже возвращались, большая часть пошла сдать оружие на склад, а моя старшая сестра Аня и две её подруги убежали, чтобы помочь приготовить ужин. Потом мы услышали крики. Две девочки нагнали нас и сказали, что мой отец и двое его братьев схватили мою сестру и втянули в дом. Мы поспешили туда и… Анечку дядья прижали к столу, а моя мать держала её за волосы, запрокинув голову. Отец пытался огромным ножом перерезать ей горло.

Мы рванулись на помощь. Две девочки вырвали её, третья перевязала рану. А мы с мальчиками схватились с отцом и дядьями. Невооруженные мальчики против упитанных взрослых мужиков с ножами. У нас в России часто в драках наворачивают ремень на кулак, выставляя пряжку или застёжку. Именно так отец ударил меня в лицо и выбил глаз. Мой друг Сергей получил шрам через всю щёку. Ира прикрыла мою сестру собственным телом и ей всадили нож в спину. Всё оборачивалось плохо, но прибыла милиция и скрутила родителей. Нас всех срочно отправили в больницу. Аня выжила, но лишилась голоса. Мой глаз вытек. Ирине нож пробил лёгкое, она несколько месяцев провела на лечении. ЧК – тогда ОГПУ – сочло моих родителей и дядей врагами народа. На следствии они утверждали, что защищали честь семьи, и Аня должна была умереть, так как была "безнравственной". Для суда это не имело значения, и их признали виновными в покушении на убийство, а потом расстреляли. Поэтому, друг мой, я хорошо знаю, что такое отец-чудовище.

Кеннеди немного переместился на кровати, чтобы удобнее устроить голову на подушке. Рассказ и правда вдохновляющий. Храбрая молодежь, защищающая сестру от жестокого убийства. Интересно, есть ли в ней хоть одно слово правды? Но это мой шанс убедиться, что справедливость настигнет моего отца.

— Давай я расскажу о своём. У меня тоже есть сестра, Роза Мария, но мы все называем её Розмари. Она была замечательной девочкой, но учёба ей давалась с трудом. Ей дважды не удалось вовремя перейти из детского сада в школу. Она умела читать, но не любила. Предпочитала танцы и спорт на открытом воздухе. У неё всё отлично получалось, она выступала на корте. Но та часть мозга, которая предупреждает нас об опасности, у неё не работала, и она не понимала, когда нужно остановиться. По мере взросления это ухудшалось, она становилась всё более своевольной и непослушной. У неё появились сложные капризы, а поведение совсем испортилось. Например, она стала по ночам убегать из пансиона женского монастыря в Вашингтоне, где училась. Она просто не осознавала, что её действия неблагоразумны или могут повлечь дурные последствия. Наш старший брат Джо и младшие сёстры старались заботиться о ней, чтобы она хотя бы себе не навредила.

Однажды она сказала отцу, что не собирается участвовать в его делишках и сделает то, чего он хочет. Случился жуткий скандал. Я в то был в отъезде, но мне всё рассказали. Отец настоял, будто сестра невменяема и ей требуется "лечение". Помнишь, я говорил, что ему нравятся экспериментальные "методики лечения". В общем, ей сделали лоботомию236. Всё верно, Вань, ей иссекли часть мозга. Когда я уезжал на курсы начальной подготовки, у меня была привлекательная, живая и инициативная сестра, хотя и беззаботная. Не самое лучшее сочетание, но всё, что ей требовалось на самом деле – присмотр любящих людей. Вернувшись, я встретился с беспомощным овощем, умственный возраст которого упал на уровень двухлетнего ребёнка. Всю оставшуюся часть жизни ей придётся провести в доме, под замком. Отец уничтожил её, и я никогда его за это не прощу.

— Вот это на самом деле ужасная история. И она даёт нам всё что надо. Мы сможем положить конец усилиям, направленным на создание единственной разведслужбы нашего альянса. Давай поговорим о более радостных вещах. Мы одержали крупную победу на фашистской агентурной разведкой. Она проникла во многие города на Волге, но мы успешно дали ей по рукам. Очень много задержаний и арестов, а по мере допроса вредителей будет ещё больше. Само собой, многие из тех, которых они вовлекли, сами по себе невиновны. Таких мы отпускаем. Но значение этой победы сложно переоценить. Можно попросить об одолжении? Это насчёт Эда Мейера, который первым понял, что на ваш бронекатер переданы неправильные боеприпасы. Моё начальство хотело бы поместить статью о нём на первой полосе "Правды". Само собой, с большой фотографией в американской морской форме. Статья расскажет о том, как благодаря его бдительности были перехвачены неправильные патроны, а немедленный доклад об этом помог решить боевую задачу – отразить фашистское нападение и спасти наш гарнизон. Как тебе такое?

— Ваня, у меня нет полномочий утверждать подобные решения. Тебе придётся зайти к Генри Фэрроу, но и он, скорее всего, отправит запрос ещё выше. Хотя я препятствий не вижу. Просто вопрос соблюдения формальностей.

— Думаю, стоит пройти по всей командной цепочке. Чтобы потом люди не думали, будто я перескакиваю через головы, — Напалков прервался. — Буду честен с тобой…

А сейчас – самое главное, подумал Кеннеди.

— …наблюдая, как вы, американцы, работаете, и как решаете возникающие задачи, я сделал для себя немало открытий. И нам нужно многому у вас научиться. Мы слишком долго укрывались от окружающего мира. Нам надо учиться у всех, чтобы победить фашистов и выкинуть гитлеровских захватчиков вон.

— И нам тоже есть чему у вас научиться. Включая то, что даже друзьям нельзя доверять.

— Здесь английский офицер, — сообщила Мария Макаровна о прибытии посетителя. Напалков вернулся с американской базы в Старой Майне, и она заканчивала перепечатывать его отчёт, определённо рассчитывая на отблеск славы непосредственного начальника, только что выигравшего важную партию.

— Ага, капитан II ранга Флеминг. Добро пожаловать. Уверен, у нас есть общий интерес – не дать осуществиться планам Уильяма Донована.

— Проблема не в Доноване, товарищ Напалков. Она в той поддержке, которую ему оказывают власть имущие. А у них, в свою очередь, есть долг перед Джозефом Кеннеди за политическую поддержку, организованную для них через ирландские и католические общины. Ненавижу две вещи – остывшую яичницу и американских жлобов от политики, уверенных, что они Господь всемогущий.

— Ну, думаю, с последним мы можем помочь.

Напальков пододвинул через стол отчёт, содержащий информацию, полученную от Кеннеди. Флеминг взял распечатку, и по мере чтения его поднимались, пока едва не коснулись линии волос.

— Боже правый, это невероятно. Последние несколько лет на эту тему ходили невнятные слухи, но после такого подтверждения… Если эти сведения всплывут, репутация Джозефа нашего Кеннеди развеется прахом. За то, что он сотворил с женщиной из собственной семьи, ирландцы и католики не просто изгонят его – они из чистого отвращения станут делать всё наоборот тому, что он говорит. Как только его покровители поймут, что он больше не собирает для них голоса, то поставят в угол на битый кирпич. И весь его клан на несколько поколений выпадет из политики. Одновременно будет нанесён удар по Доновану, замысел которого о единой централизованной разведслужбе проталкивает Кеннеди-старший. У него больше не будет поддержки, а связь с ним станет для политиков смертельным ядом.

Флеминг откинулся назад в кресле, счастливо улыбаясь о того, какой груз свалился у него с плеч. Не зная, как потрудились чекисты, он считал, что появление такого отчёта – просто удачное совпадение. Напалков тоже улыбнулся.

— Должен также сказать, товарищ Ланкастер, что правительство приветствует ваш план, по которому будет сформирован комитет, состоящий из представителей всех наших разведок, для координации действий. Информация будет доступна всем, и те, кто по каким-то причинам возражает решению большинства, смогут заявить о несогласии. И вот что. Думаю, будет лучше, если Джозефу Кеннеди сообщит об этом отчете кто-нибудь из разведки Содружества. Может даже, с намёком, что он исходит от фашистских источников в Великобритании. Например, от людей, с которыми он был связан, когда служил там послом. Учитывая его прошлое, намёк на происхождение сведений из британского бюрократического аппарата придаст им весомости. Разумеется, из расчёта на то, что он достаточно глуп для решения, будто мы могли такое прозевать.

Флеминг улыбнулся ещё шире.

— Я буду только рад вытворить такое, товарищ Напалков.

— Кажется всё, кранты нам, а, сэр? — рядовой Юджин Сирли так же ясно видел признаки надвигающегося краха, как и все остальные. — Нам некуда идти и мы ничего не можем сделать.

Лейтенант Гришэм смотрел за съёжившуюся линию обороны на Яндобских высотах. Немцы продвигались вперёд медленно и методично. В начале дня к ним из Канаша подошло подкрепление, усиленное не менее чем пятью чудовищными "Тиграми". Это было плохо сразу по двум причинам. Во-первых, означало, что немцы выиграли сражение за город и подавили сопротивление в нём. Во-вторых, что они овладели гребнем и подножием высот, зажав американцев на склонах. "Тигры" не торопясь добили три "Шермана" и два 105-мм орудия. "Старая жестянка" была последней и погибла, до последнего стреляя по "Тиграм" из 75-мм пушки. После прямого попадания прожила она ровно столько, чтобы экипаж успел покинуть машину.

Единственный возможный выбор – рискнуть пойти в прорыв. И нас всех при этом положат.

— Дам тебе совет, Сирли. Брось таскать базуку, всё равно для неё больше нет выстрелов. Возьми "Гаранд" и стань простым пехотинцем. Уж чего-чего, а винтовок и патронов вокруг валяется достаточно.

Юджин недовольно скривился. За четыре дня, пока их банда неудачников удерживала гребень, он сжёг ещё два танка, доведя счёт до пяти машин и став асом. Утрата этой громоздкой трубы заставила бы его почувствовать потерю части себя.

Гришэм верно распознал гримасу.

— Тебе надо знать – колбасники ненавидят гранатомётчиков. До нас дошли слухи, что если они кого ловят, то устраивают игры "Заряди ракету". Отрезают хер и засовывают в горло, пока не задохнёшься.

Сирли содрогнулся.

— Сейчас же выброшу подальше.

Дальнейший разговор прервался докладом с передовой позиции.

— Лейтенант, тут подъехал уродский немецкий джип с белым флагом.

— О как. Пропустите.

"Кюбельваген"237 остановился в нескольких метрах от него и оттуда выбрался офицер в пятнистой маскировочной форме. Гришэм считал внешность: светлые волосы, голубые глаза, рубленое лицо.

— Добрый день, герр штурмбанфюрер238. Вы, наверное, пришли сдаваться? Нам не хватает людей, чтобы стеречь пленных, но если ваши солдаты будут вести себя смирно, всё получится. И отдайте, пожалуйста, ключи от "Тигров" нашим экипажам. Так как вы уничтожили все наши "Шерманы", им придётся пока поездить на них – пока не прибудет пополнение.

Немецкий офицер несколько раз ошеломлённо моргнул. Он открыл рот, потом передумал, глубоко вдохнул, решил сказать что-то другое, но опять передумал и, наконец, начал:

— Лейтенант, положение вашего полка безнадежно. Вы окружены, наши орудия стоят на прямой наводке. У нас есть танки и артиллерия, у вас -- нет. Сопротивление в Канаше прекращено. Вчера вечером мы рассекли ваши позиции в городе напополам. Первый мешок сдался рано утром, второй несколько минут назад. У меня с собой письменный запрос о сдаче вашего полка, по всей форме, во избежание дальнейших ненужных потерь. Вам будут предоставлены все положенные почести. Пожалуйста, передайте его своему командиру. Я подожду здесь.

— Это не полк, герр штурмбанфюрер. Это сводная боевая группа и у нас нет командира как такового. Я обговорю всё со своими коллегами-офицерами и как только мы вынесем решение, сообщу вам. Может, кофе?

— Спасибо, но нет.

Гришэм отошёл туда, где стояли лейтенанты Фуллер и Ричардс. Они разыграли целую сценку, с резкими жестами и гримасами, но на самом деле вариантов у них практически не оставалось. Американские силы сидели без пищи, воды, и со скудным запасом патронов. С учётом того, что к немцам подошли практически неуязвимые "Тигры", сдача была неизбежна.

— Герр штурмбанфюрер, мы обсудили ваш запрос. Учитывая, что он предлагает надлежащие условия и сохранение воинской чести, решено: ради блага наших людей и спасения их жизней, а также во избежание дальнейших потерь, мы сдаёмся.

Немец понимающе кивнул.

— Тогда, пожалуйста, прикажите, чтобы ваши люди сложили оружие здесь. Вам будет нужно пройти на сборный пункт, где вы присоединитесь к остальной части вашей дивизии. Оттуда вас вывезут на железную дорогу и затем поездом в лагерь военнопленных в Германии.

— Итак, господа, последние указания по сегодняшнему вылету. Летят все, включая командный состав. Три боевых порядка по 18 машин и нижний из 21-й. Кроме того, к рейду присоединяется 11-я бомбардировочная группа. Суммарно три сотни B-17. Следом таким же способом пойдёт 41-е крыло, усиленное 401-й бомбардировочной группой.

В зале раздался недоверчивый свист. Шестьсот B-17 идут на цель. Всего лишь три месяца назад единственная эскадрилья бомбардировщиков, атакующая сортировочную станцию, считалась достижением. Более основательные лётчики из собравшихся здесь экипажей задумались о размахе усилий, необходимых для обеспечения такого вылета. Эшелоны, везущие топливо для "Летающих крепостей" и их прикрытия, бомбы для B-17 и сбрасываемые баки для истребителей. Тонны пулемётных боеприпасов и всего остального, что нужно бомбардировщикам. Чтобы всё это прибыло вовремя, даже останавливались другие поезда с войсками и снабжением, необходимым армии США в России.

Шторки над картой были раздвинуты, открыв схему запланированного рейда. Сразу стало понятно, что этот налёт нацелен куда глубже на запад, чем когда-либо ранее. Кроме того, траектория не упиралась в один объект, а разделялась надвое.

Полковник Филип Холл подождал, пока утихнет гомон.

— Наша задача – первый из ударов этого двойного рейда. Мы будем бомбить сортировочную станцию в Туле, южнее Москвы. Тула – не просто самый важный пункт распределения на этом участке фронта, она также ключевая станция для железных дорог, ведущих на запад. Туда приходят поезда из Западной Европы с боеприпасами, топливом, и всем прочим, что требуется немецкой армии, стоящей у Волги. Возвращаются они гружёные продуктами и награбленным. Гитлеровцы, в рамках принятой ими политики уничтожения населения России, вывозят всё съедобное и мало-мальски ценное. Исключив из этого уравнения Тулу, мы сделаем работу наших парней легче, сбережём огромное число жизней союзников, как военных, так и гражданского населения. Благодаря тому, что мы практически пресекли дальнейший развоз припасов, большинство прибывших в Тулу грузов до сих пор складировано прямо под открытым небом.

Холл включил проектор и показал снимки со штабелями бочек с горючим и ящиков с боеприпасами, загромоздивших улицы города.

— По нашему общему мнению, это самая огнеопасная цель на Земле. Поэтому мы возьмём побольше зажигалок и полутонных бомб. Вторая цель предназначена для 41-го крыла. Это Выксунский сталелитейный завод, расположенный, как ни странно, в Выксе239. Это один из крупнейших сталелитейных заводов в мире, построенный между 1933 и 1937 годами по плану второй пятилетки. Чтобы вы представляли важность этого производства: сейчас оно обеспечивает около десяти процентов общего производства стали для Германии. Более того, оно даёт сорок пять процентов из объёма высокосортных сталей. Без поставок из Выксы фашисты не смогут поддерживать выпуск боеприпасов и брони. Завод нужно уничтожить.

Холл откашлялся и выпил воды из стакана, стоящего на кафедре.

— Ну вот. Это мы хотим сделать. А теперь – как это сделать. Передовое звено выводит нас к развилке, расположенной здесь. Вас будут сопровождать P-47 356-й и 56-й истребительных групп, вместе с P-38 55-й группы, они займутся свободной охотой. В этом месте P-47 из-за выработки топлива будут вынуждены вернуться. Дальше 40-е крыло идёт на Тулу, а 41-е на Выксу без прикрытия. Это означает, что около ста пятидесяти километров вы пролетите самостоятельно. Сразу после сброса следует идти к точке сбора, где вас встретят P-47 4-й и 357-й истребительных групп, чтобы проводить домой. Теперь о противодействии. В Туле-сортировочной сосредоточено 175 88-мм орудий, в основном потому, что они просто застряли там…

Полковник посмотрел на внимательно слушающие его экипажи.

— …и недостатка в боеприпасах у них нет. Зенитный огонь будет интенсивным и продолжительным. Есть ещё 140 20-мм и 37-мм пушек, но нас они не заботят. В расчёт берём также шесть 105-мм зениток240 на железнодорожных платформах в центре станции. Они будут точкой прицеливания. Сталелитейный завод в Выксе прикрыт ещё сильнее. Там по меньшей мере 240 88-мм и десятка полтора 105-мм. Давайте взглянем на это с другой стороны – каждое орудие, защищающее эти цели и другие объекты в пределах нашей досягаемости, не стоит на фронте перед нашими армиями. Я понимаю, что нам прямо сейчас от этого ничуть не легче, но это действительно важно в стратегическом смысле. Мы уже значительно превосходим фашистов в отношении промышленности, при том что они до сих пор не перевели её полностью на режим военного времени. Поэтому чем больше растягиваются их силы, тем скорее мы их выгоним взашей.

— Сэр, а что насчёт истребителей?

— Ага. С этим всё сложилось наилучшим образом. Вчера 356-я сцепилась с JG52. Они были самыми титулованными и успешными истребителями в мире, колбасники направляли их на самые опасные участки фронта. Раз они появились тут, сами понимаете, что это значит. После того, как присоединилась "Волчья стая" Земке, мы сбили не менее сорока из их самолётов, включая пятерых ведущих асов. При собственных потерях в двенадцать "Тандерболтов". JG52 в сражении не участвует. В округе есть ещё четыре группы, но они разрозненны, а это намного лучше, чем было до вчерашнего дня. Можно ожидать Bf.109 и FW.190. Вероятно, после того как "Тандерболты" будут вынуждены уйти, появятся несколько тяжёлых истребителей. Имейте в виду, что с нами ещё P-38 на свободной охоте.

— А вы летите, сэр?

Вопрос был на грани субординации, но Холл обстоятельно на него ответил:

— Разумеется. Я полечу ведущим нижнего боевого порядка в рейде на Выксу. И, прежде чем кто-нибудь спросит. Генерал ЛеМэй лидирует верхний порядок 305-й группы на Тулу.

Хармон посмотрел на карту и внезапно осознал, что обстановка сложилась, прямо скажем, историческая. Передовые части американских сил вышли за западный край Чувашского плацдарма. Не так чтобы намного, километра на полтора, но это невеликое расстояние было существенным достижением. Оно означало, что согласно ежедневной оперативной сводке экспедиционной армии, подразделения выдвинулись с плацдарма и устремились на запад, вслед разбитым немецким частям. По изначальному плану, заворачивая на юго-запад, американцы должны соединиться с русскими и окружить всю фашистскую группировку, которая ранее давила на этот участок. И начальник штаба Паттона доходчиво объяснил, почему именно так. Эйзенхауэр сказал Хармону, что когда сражение закончится, линия фронта должна откатиться туда, где была за день до начала фашистского наступления. И тогда армия США, несмотря на поражения первых дней, сможет обоснованно утверждать, что выиграла своё первую главную битву в России. Но приподнятое настроение испарилось от одной-единственной радиотелеграммы.

— Генерал Хармон, сэр. Сообщение от Жнеца. Только что у Канаша остатки 83-й дивизии сдались в плен.

Хармону как будто под дых ударили. Хотя, донесение не вполне точное Многие части 83-й прорвались на восток, и сейчас находятся на переформировании в Урмане242. Благодаря парням в Канаше и на Яндобских высотах, которые продержались достаточно долго, прикрывая их отход.

— Что известно о пленных?

Адъютант посмотрел на листок.

— Предположительно около трёх сотен. Мы знаем, что в Канаше и Яндобе было блокировано примерно тысяча человек, но многие погибли в жестоких уличных боях. Мы ожидаем, что колбасники вскоре сообщат подробности.

— Я на вашем месте не был так в этом уверен, — в голосе русского офицера связи звучало весомое сомнение.

— В соответствии с Женевской конвенцией, германская армия, как предполагается, через Красный Крест передаст нам перечень имён, званий и личных номеров всех военнопленных, — и всё же генерал почувствовал себя наивным, сказав это. Он провёл в России достаточно долго времени, чтобы знать – в этой войне гитлеровцы не оглядывались ни на какие международные правила. В его уме вертелся единственный вопрос: будут ли немцы различать русских и американцев? И он с ужасом понял, что уже знает ответ.

— Фашисты давным-давно отбросили это соглашение, товарищ генерал. Мы никогда не получали подобных списков.

Хармон почти уже почти успокоился, когда разговор был прерван резким лязгом бронебойного снаряда, отскочившего от наклонной брони танка. Прямо перед ними M-3 остановился от прямого попадания в лоб. Нельзя было понять, поразил его снаряд или нет, но генерал рассмотрел, что команда машину покинула. Самое главное, танк не загорелся. Танк, который не горел, можно сохранить и всего за несколько часов вернуть в строй. Горевший годен только в переплавку. Была и другая причина. Если пожара нет, у экипажа намного больше шансов выбраться. Последние несколько дней дали понять американскому армейскому руководству, что покинуть "Шерман" намного проще, чем русский или немецкий танк243. Очень часто встречались экипажи, потерявшие технику, но сохранившие свой состав. Кроме всего прочего, это означало, что сохраняется боевой опыт, который можно передавать новичкам. И он уже передавался. Всего несколько дней назад танкисты и команды полугусеничников попытались бы рассмотреть, откуда стреляют. Теперь же все сразу открывали огонь по всем местам, где может притаиться противотанковая пушка.

Шум стоял невероятный. Рёв множества крупнокалиберных пулемётов, грохот 75-мм орудий и сухой треск 37-мм пушек лёгких танков. Пространство между продвигающейся американской бронетехникой и редкими укрытиями вспыхнуло мерцающими красными полосами и светлячками донных трассеров.

Невероятно, но несмотря на сильный подавляющий огонь, немецкая противотанковая пушка выстрелила снова. От лобовой плиты "Шермана" с пронзительным визгом отскочила алая искра. Ничего не случилось, танк продолжал двигаться. Однако выстрел дал американским экипажам ясное указание на вражескую позицию – разрушенный сельский дом, окруженный рулонами сена. На нём и сосредоточился обстрел. Танки открыли шквальный огонь из 75-мм орудий. Бронетранспортёры не остались в стороне, хлеща по укрытию плетями пулемётов. Хармон мог поклясться, что заметил, как офицер в одном из БТРов достал пистолет и стреляет в сельский дом.

А что, неплохая идея, подумал Хармон, извлёк собственный пистолет и выпустил магазин в направлении здания. Он понимал, что это совпадение, и маловероятно, чтобы медленные, тяжёлые пули его "Кольта" вообще долетели туда. Но, увидев, как взрыв разносит остатки строения, радостно рассмеялся. Чей-то выстрел попал в боеприпасы.

Казалось, на этом немецкие артиллеристы пали духом. Над руинами на палке поднялся белый флаг. Полугусеничный M-3 подъехал на несколько метров к руинам, и из него, чтобы принять сдачу, вышли двое. Русский офицер увидел это и подпрыгнул, крикнув: "Нет, назад!"

Но было поздно. Из норы, замаскированной кучкой битого камня, высунулся пулемёт MG42 и скосил обоих американцев. При этом длинный язык пламени выдал позицию. Возмездие пришло мгновенно. С расстояния всего двадцать метров "Шерман" выпустил в нору 75-мм снаряд, во все стороны полетели обломки. Русский со вздохом сказал:

— Братцы, не верьте сдающимся фашистам. Выведите их под открытое небо и пересчитайте, чтобы на каждого было две задранные руки. Иначе эти руки убьют вас. Они могут скрывать пистолеты или гранаты. Если рук не видно или не хватает, предполагайте худшее. Редко ошибётесь.

Пока разворачивались события у бывшей позиции ПТО, другой "Шерман" получил удар в борт и сполз с дороги. И вновь ответ был немедленным. Все вероятные места засады накрыли огнём, и за минуту-другую уничтожили. Тем не менее, Хармон уловил суть проблемы. Каждая такая заминка приостанавливала продвижение его сил и давала фашистам время на укрепление обороны. Пусть наставление по ведению боя с применением бронетехники может говорить о "подавляющем воздействии сочетания подвижности и огневой мощи", но как воплотить его на поле битвы, где за каждым деревом можно спрятать противотанковую пушку? Бесполезная книга, написанная теоретиками, которым никогда не доведётся командовать настоящей танковой частью в настоящей войне.

На этом моменте генерал осознал, что сделал первый шаг к истинной мудрости – понял, как мало он знает.

У детей появилась игра. Когда они слышали приближение самолета, то пробовали угадать, кто это, только по звуку двигателей. Сначала было много споров, сопровождаемых подножками и толчками, но война приближалась, и дети стали столь знакомы с самолётами, что опознавали их быстро и единодушно. Когда гитлеровцы подошли к пределу досягаемости города, у возобновившейся игры появился зловещий оттенок. Дружественные ли это истребители, прикрывающие город, или фашисты, явившиеся разрушать?

Зима и весна 1943 года заставили детей вновь стать специалистами, и часто они опознавали приближающиеся самолёты прежде, чем это делала ПВО. Советская армия, испытывающая отчаянный недостаток ресурсов, с готовностью прислушивалась к детям, когда не хватало взрослых, и использовала их умение. Так средняя школа № 18 и выиграла почётное наименование в честь героического пилота бомбардировщика. Школе также присудили другой приз, который дети оценили намного больше – чёрную свастику, вырезанную из хвоста упавшего He.111, в одиночку сбитого знаменитой "Белой розой".

Но пружина распрямилась, и ненавистным гитлеровцам не удалось подойти ближе к Казани. Игра внезапно возродилась из-за интереса к большому числу прибывших самолётов. Американские и русские машины отличались не только внешне. У них были разные имена, порой необычные. Двухмоторные "Мародёр" и "Молния", одномоторная "Кобра" и мощный "Гром". Но легче всего было узнать огромную "Крепость", четырёхмоторного гиганта, немилосердно бомбящего фашистов. Школьные учителя рассказали, что Советский Союз построил более крупные самолёты, но их было мало. Американцы построили сотни, и все они прилетели сюда, помогать защитить Родину.

— Американец! — звонкий детский голос раздался едва ли не раньше, чем появились первые признаки, но это было легко. Только огромная "Крепость" заставляла так дрожать землю. Затем повисла угрожающая тишина. Дети наблюдали за первыми очертаниями. Сохранят ли они свой авторитет? Будут ли им и дальше доверять зенитчики?

Затем пальцы указали вверх. Уже можно было рассмотреть первые самолёты. Репутация 18-й школы подтвердилась, в небе гудели "Летающие крепости". Первые группы бомбардировщиков летели над Казанью намного ниже, чем обычно. Их моторы ревели на полной мощности, так как каждая машина несла предельную нагрузку – топливо, бомбы и боеприпасы для пулемётов. Поэтому их скороподъёмность заметно упала. Отсюда их будут сопровождать P-39 и Як-9, "Тандерболты" присоединятся позже, как можно западнее. Каждый километр на запад означает, что P-47 смогут дольше прикрывать бомбардировщики. Дети считали пролетающие над головами тяжёлые машины. Они видели достаточно много рейдов, и сразу увидели плотные боевые порядки из 18 самолётов, рядом с которыми шла группа из 21-го. Они знали, что 57 бомбардировщиков это малый рейд, 114 – средний, а 171 назначают на какую-то очень важную цель. Иногда появлялись огромные формации из 340 машин. Они радовали. Такой вылет уничтожит множество фашистов. Но сегодня, к изумлению детей, казалось, поток бомбардировщиков никогда не остановится. После каждой прошедшей группы на горизонте появлялись ещё две. Их общее число перевалило за три сотни, и продолжало расти. "Крепости" продолжали лететь над городом, когда самые первые из них давно исчезли из виду, а всего на запад направилось более шестисот тяжёлых бомбардировщиков. Тишина, упавшая на Казань после непрерывной пульсации двигателей, казалась оглушающей. Дети переглядывались, немного напуганные таким длинным потоком, понимая, что такое зрелище запомнится на всю жизнь и о нём ещё будут рассказывать собственным детям. Вид B-26, летевших туда же, уже казался незначительным.

Потом зазвенел школьный звонок, и день вернулся в свою колею.

— Нужно больше мощности, — генерал ЛеМэй глянул на приборы, убедившись, что строй B-17 выровнялся на высоте 7300 метров. Этот эшелон, как и всё остальное касавшееся рейда, был выбран не просто так. Достаточно высоко, чтобы самые опасные немецкие истребители, FW.190 и Bf.109 существенно теряли резвость, зато "Тандерболты" с турбокомпрессором будут на пике тяги. Подъём был долгим и трудным. ЛеМэй знал, что B-17 загружены до предельного разрешённого взлётного веса, но подозревал, что многие бомбардировщики тащат и побольше. Экипажи, осведомлённые о более чем часе предстоящего полёта без прикрытия, запихали в самолёты все боеприпасы к пулемётам, которые нашли. Некоторые потрошили разбитые машины, снимая с них стволы. Очень расхожей была замена одиночных бортовых установок спаренными. Другие переделывали носы, устанавливая дополнительное вооружение, чтобы отражать атаки спереди. Так или иначе, но в скорости самолёты теряли.

— У новой модели F усиленные двигатели, — полковник Альберт Кокс тоже периодически поглядывал на панель. Один из уроков: второй пилот должен быть готов немедленно принять управление, если капитан убит. — 97-й "Циклон" в 1380 лошадей. Как раз из-за возросшего веса.

ЛеМэй знал, о чём говорит Кокс. B-17F строили с учётом первых результатов операций в России. Бортовые огневые позиции изменили и штатно оснастили спаренными установками. Нос переделали так, чтобы самолет мог нести ещё два 12.7-мм в верхней части носового остекления. В общей сложности 15 крупнокалиберных пулемётов. Также укрыли дополнительной бронёй двигатели и установили непосредственно перед пилотами броневую переборку.

— По крайней мере, они исправили проблему перетяжелённого хвоста.

— Малыши прибыли. Оба-на, два из них серебристые.

"Тандерболты" выстраивались вокруг длинной череды бомбардировщиков. Красно-синие полосатые обтекатели 356-й истребительной группы были хорошо знакомы ЛеМэю и другим экипажам. Сине-белые полосы "Волчьей стаи" появились недавно, но репутацию Земке уже заработал. Потом появилась пара серебристых P-47. Оба состояли в 356-й, у них был красно-синий нос, но больше краски нигде не имелось. Серебристый оттенок серьёзно затруднял обнаружение самолёта – полированный дюраль отражал цвет неба, и взгляд с него просто соскальзывал. ЛеМэй сделал себе заметку – стоит в будущем обдумать.

— Приготовиться к изменению курса, — штурман напряжённо работал над выдерживанием запланированного направления. Сразу со взлёта они приняли немного севернее и теперь проходили за Чебоксарами. Теперь следовало повернуть на юго-запад, чтобы оказаться прямо на юг от Нижнего Новгорода, и так пока не долетят до точки расхождения.

— Приготовиться к повороту на 247.

— Готов.

— Поворачиваем, — ЛеМэй потянул штурвал, и "Мемфисская красавица" плавно встала на новый курс, а следом за нею весь строй бомбардировщиков. Слётанность ещё была несовершенной, на повороте две группы из приданных выскочили из ордера, но старательно вернулись на место.

— Истребителей не видать, — Кокс вертелся в кресле, пытаясь смотреть во все стороны сразу.

— Сиди ровно. Стрелки скажут, когда они появятся. Но вряд ли скоро. Большинство передовых аэродромов колбасников уничтожено. В тактическом плане Люфтваффе отброшено назад. Дверь для нас открыта…

— Это главный стрелок. За нами на высоте идёт пара вражин.

Кокс покосился на ЛеМэя.

— Ну, началось.

— Звено P-47М, уберите соглядатаев.

Голос по радио был спокоен и маловыразителен, но командные нотки в нём звучали предельно ясно. Такие парочки раздражали эскорт с самого начала применения подобной тактики. Сначала в качестве наблюдателей использовали обычные Bf.109, но после того, как истребители прикрытия всё-таки сбили несколько из них, на фронте появился I/JG3. Слабая скороподъёмность P-47 не позволяла им достать самолёты этого штаффеля, но теперь майор Янг, очевидно, рассчитывал на иное.

Эдвардс слегка толкнул ручку от себя, приготовившись сбросить подвесной бак и дать тягу до упора. На этом моменте ему не помешала бы третья рука – чтобы включить впрыск воды. Он вытянул шею, отслеживая неторопливую "восьмёрку", которую описывали в высоте 109-е. Наконец, очередной манёвр поставил их впереди пары P-47M. Самый подходящий момент. Лейтенант толкнул вперёд сектор газа до предела, допустимого обновлённым оборудованием. Затем ткнул кнопку впрыска, и ощутил, как взревел двигатель. Одно нажатие, и подвесной бак полетел вниз, а самолёт стал набирать высоту быстрее, чем ему когда-либо доводилось. Раньше показания вариометра не изменились бы, а сейчас стрелка подрагивала у отметки 1800 метров в минуту. Эдвардс глазам своим не верил – весь его опыт сводился к тому, что недалеко от предела практической высоты приборы начинают здорово подвирать. Тем не менее, скорость, с которой сокращалось расстояние до "худых", подсказывала – он набирает высоту никак не медленнее 1500 метров в минуту. Да и давление от кресла на седалище тоже однозначно говорило, что мотор работает на запредельном режиме. Надолго ли его хватит?

109-е сделали очередной поворот и наконец заметили приближающуюся пару "Тандерболтов". Выглядели они не так, как привык Эдвардс – светло-голубые, как утиное яйцо, вместо зелёно-серой пятнистой масти. Ведущий самолёт уже вплыл в прицел, и лейтенант нажал спуск в тот момент, когда цель начала левый разворот. Эдвардс внёс небольшую поправку и снова нажал гашетку. По хвостовой части фюзеляжа пробежали яркие вспышки попаданий. Он ожидал взрыва 109-го, но потом вспомнил, что привык к мгновенному разрушительному действию восьмиствольной батареи "Тандерболта". Четыре пулемёта обновлённой машины никак не могли дать такой же эффект. Строчка вспышек добежала до кабины, там что-то взорвалось, потом "худой" лопнул белым шаром пламени и вниз расходящимися спиралями закувыркались многочисленные обломки.

Второй голубой 109-й сделал обычную ошибку – попытался оторваться от "Развратницы Люси?" снижением. На этот раз, однако, это сошло ему с рук. Облегчённые P-47M разгонялись медленнее, и с трудом догоняли 109-го. Эдвардс чувствовал, как тяжелеют рули. "Мессершмитт" так и не попал в зону поражения, когда управление задеревенело совсем. Ещё немного, и "Тандерболты" не смогут остановиться.

Эдвардс отдал приказ, который "Рипаблик" приготовил как раз для такого случая:

— Выворачиваем рули! Немедленно!

Оба пилота закрутили штурвальчики триммера246 руля высоты в максимальное положение "вверх". Самолёты стали медленно поднимать носы. Это ослабило давление, и они постепенно выровнялись. Поначалу Эдвардс разочарованно проводил взглядом удравший 109-й, но заметил, что тот так и не вышел из крутого пикирования. Он понял, что произошло. "Мессершмитт" точно так же упёрся в волновой барьер, его рули заклинило, и пилот не смог стронуть их. "Худой" отвесно шёл вниз, пока не исчез в ярко-оранжевом взрыве далеко на земле.

— Обоим 555. За вами чёрный дым, — голос Янга звучал взволнованно. Оба P-47M развернулись и, покинув строй бомбардировщиков, отправились домой.

— Подходим к точке поворота. По моей команде, курс 228, — штурман говорил вполголоса, как будто уже ожидал шквальную атаку истребителей. Впрочем, как и каждый на борту шести с лишним сотен B-17.

— Готов.

— Исполняем.

ЛеМэй направил "Мемфисскую красавицу" на новый курс, который выведет их точно на Тулу. 41-е крыло разворачивалось на 300, для налёта на Выксунский сталелитейный завод. Краем глаза он заметил, как несколько машин случайно последовало за порядками 40-го крыла, но, осознав ошибку, поспешили обратно.

— Это прикрытие и "Волчья стая". Мы возвращаемся. Местное время 11:41. Удачи вам.

— Спасибо, малыши. Надеемся, до скорой встречи.

ЛеМэй посмотрел на Кокса.

— Ну, Эл, мы летим одни. Несколько лет мы говорили, что способны прорваться к цели. Пора узнать, знали ли мы сами, о чём говорили.

— Надеюсь, нам не придётся узнать об этом прямо под обстрелом.

Генерал снова покосился на Кокса и увидел на его лице ухмылку.

— Не знаю, на что ты жалуешься. Почти на всём пути у нас было истребительное прикрытие.

— Расчётное время прибытия 12:30 местного, — штурман говорил всё так же тихо. Выход на боевой курс через 45 минут.

— Противник снизу на два часа, — стрелок шаровой установки определённо не хотел первым докладывать такие новости, но сражение начиналось. — Две группы, двенадцать Bf.109 и одиннадцать FW.190. Лезут вверх, как будто их за шкирку тащат.

— Понял. Они заворачивают на нас. Вторая направляется дальше.

— Бомбардир. Много самолётов противника на одиннадцать часов, далеко внизу. Поднимаются очень быстро. Я вижу в прицел их носы.

— Это "Чёрная вдова". По нашу сторону строя вражеские машины. Окружают нас.

ЛеМэй посмотрел туда и увидел Bf.110, удерживающие ту же высоту, что и формация бомбардировщиков, но вне досягаемости огня. Он догадывался – двухмоторные истребители подняли на замену высотных, сбитых облегчёнными "Тандерболтами". Они определённо собирались идти рядом с 40-м крылом до самой цели, передавая их положение и наводя на ослабленные места строя всё новые и новые группы фашистских стервятников. У него было нехорошее чувство, что гитлеровцы осведомлены о месте назначения 40-го крыла, или по крайней мере догадываются. И приготовили для "Летающих крепостей" капкан. Он знал, что самолёты уже прошли обычный пояс воздушной обороны. Очевидно, истребителей было больше, чем насчитала разведка.

— Их больше чем мы брали в расчёт, — Кокс явно думал в туже сторону.

— Они придержали часть эскадрилий в тылу, и наверняка накопили силы для внутренней системы ПВО. Создали текучую, гибкую эшелонированную оборону. Не мы одни умеем учиться.

— Приближаются истребители. Два 109-х, сверху на 12, — сообщил верхний стрелок.

— Два желтоносых "худых", на 2 часа сверху, быстро приближаются, — это был один из бортовых стрелков. Теперь на его позиции стояли спаренные пулемёты, скрученные с "Гончей Запада", и он жаждал испытать их.

— Противник на час сверху. Они нас на части порвать хотят, что ли? Гады желтоносые.248

ЛеМэй видел, как будет развиваться ситуация. Штаффель из двенадцати желтоносых 109-х начал разворот по широкой дуге. Траектория выводила "Мессершмиты" попарно на ракурс от 12 до 2 часов. Он с трудом преодолел желание зажмуриться. В такие моменты ему почти хотелось поблагодарить судьбу за паралич Белла, превращавший его лицо в свирепо-угрюмую маску.

Два "худых" надвигались точно в лоб. Их пилоты, очевидно, были более опытными, чем те, с которыми 40-е крыло встречалось раньше. Они заходили в атаку неторопливо, сбавив газ, чтобы увеличить точность и время стрельбы. Огненные капли носовых пулемётов сияли ярче, чем прежде, а снаряды мотор-пушек летели медленными жирными мазками. ЛеМэй отметил это для памяти, хотя донесения о новом тяжёлом вооружении 109-х уже поступали. Он успокоился и воззрился вперёд, являя собой воплощение намерения провести "Летающую крепость" сквозь атаку.

Когда стрелок верхней башни открыл огонь по 109-м, вспышки выстрелов, засверкавшие едва ли в полуметре над кабиной, создали полное впечатление рвущихся в кабине снарядов. Кокс подскочил в кресле. Но остальной экипаж к такому уже привык. Верхний стрелок, бомбардир и штурман дружно стреляли по ведущему "худому", оплетая его алыми хлыстами трассеров. "Мессершмит" закрутился, из его двигателя хлынул чёрно-белый дым. ЛеМэй, в свою очередь, ощутил скрежет пуль, пробивающих обшивку, за ним громко хлопнул взрыв. Самолёт покачнулся, но он быстро отработал рулями и выровнял машину.

— Это стрелок-радист. Попадание 30-мм снаряда. Куда помощнее 20-мм будет.

По правому борту B-17 из 305-й группы получил сразу несколько попаданий из пушки. Бомбардировщик медленно поплыл вправо-вверх, а через мгновение исчез в пламени взорвавшихся топливных баков. Все, что осталось – серебристый прямоугольник металла, пролетевший под правым крылом "Мемфисской красавицы". ЛеМэй узнал люк главного входа. Через несколько секунд мимо пролетело нечто тёмное, едва не зацепив винты. Генерал рассмотрел, что это единственный уцелевший член экипажа. Он сжался калачиком, подтянув колени к голове, как будто был пловцом, идущим на рекордный тройной прыжок. ЛеМэй видел его так чётко, что заметил листок бумаги, вылетевший из кожаной куртки. Но вот парашюта пока не было. Надеюсь, он решил не торопиться и прыгнул затяжным.

Воздушный бой набирал обороты. К нему присоединялось всё больше фашистских истребителей. Предупредительные доклады сыпались один за другим, вслед наседающим немцам. Генералу было совершенно ясно, что в системе немецкой ПВО осознали цель рейда, и дали соответствующую накачку пилотам: остановить американские бомбардировщики, прежде чем они долетят и сбросят свой груз. Многие начинали обстрел едва ли с сотни метров, а то и вовсе проносились сквозь строй, лупя длинными очередями. Такие истребители часто становились удобными мишенями прямо во время атаки. И количество длинных чёрных полос, расчертивших небо, показывало, что экипажи "Летающих крепостей" не оставались в долгу. Всё это наглядно говорило о падении мастерства немецких лётчиков. Некоторые из них делали типичную ошибку новичков – шли в набор высоты вместо того, чтобы снижаться, и подставляли уязвимые животы под огонь крупнокалиберных пулемётов.

Схема ударов стала прозрачной. Самые опасные атаки были в сближении спереди, нацеленные на уничтожение ведущих. Истребители отчаянно пытались разбить строй B-17, чтобы ослаб скоординированный огонь стрелков. Другие, по-видимому менее опытные, заходили с кормы, рискуя устраивать дуэли с хвостовыми и нижними башнями. Он видел, как несколько 190-х начинают стрельбу по верхним боевым порядкам почти с пятисот метров, и проносятся с зажатыми гашетками до самого низа, по пути задирая нос, чтобы подольше держать B-17 под огнём.

ЛеМэй сидел в кресле неподвижно, шевелясь только для того, чтобы удерживать "Мемфисскую красавицу" на курсе. Сражение он ощущал скорее обострившимися инстинктами, чем сознанием. В воздухе повсюду проносились обломки. Им постоянно грозили столкновением какие-то лючки, створки, преждевременно раскрывшие парашют пилоты, куски B-17 и фашистских истребителей. Всё это проносилось мимо бомбардировщика. Рядом с собой генерал наблюдал B-17 со всем спектром повреждений – от отстреленных рулей до горящих двигателей.

Тем не менее, со всей очевидностью было ясно: фашистам не удаётся остановить безжалостно накатывающий вал "Крепостей". Их истребители платили жестокую дань. ЛеМэй видел, что два из них взорвались ниже "Мемфисской красавицы" и исчезли в бутонах оранжево-белого пламени. Они присоединились к дымным полосам в небе и коптящим погребальным кострам на земле, отмечающим прорыв 40-го крыла сквозь немецкую систему ПВО.

— Ты это видишь? — с испугом в голосе спросил Кокс. Картина воздушного сражения подчёркивалась белыми точками шестидесяти с лишним своих и вражеских парашютов. Он был уверен, что никогда не видел подобного. Вот самолёт был, а снова посмотришь туда же, и в лучшем случае заметишь падающие обломки.

— Справа по борту "Крепость" потеряла управление и падает, — невозмутимо ответил ЛеМэй. Он наблюдал за B-17, кабина которого была охвачена огнём. Второй пилот выбрался через разбитое остекление, держась одной рукой, закрепил вытяжной тросик и отцепился, но не сумел увернуться от стабилизатора. Несмотря на отчаянную попытку спастись, он погиб от удара.

— Снизу на 6 заходит 190-й.

ЛеМэй приподнял "Мемфисскую красавицу" повыше, освобождая сектора обстрела для идущей рядом "Салли Б.". На "Фокке-Вульфе" скрестились трассеры нижних и хвостовых башенок. Истребитель кувыркнулся через крыло и пошёл в пологое пике, закончившееся белой вспышкой. Это был результат меткой стрельбы "Салли". По всем ощущениям, бомбардировщики сражение выигрывали. Мастерство и стремительность первых ударов прошли, и все последующие волны оказались скорее рассеянными одиночками. И хотя нападения не прекращались, не было ни меткости, ни каких-то явных умений. Истребители как будто в очереди за хлебом стояли, сменяя друг друга. В каждый момент времени в них летели снаряды, но стрелки уже определили периодичность и легко сосредотачивали огонь на атакующих самолётах.

Но всё-таки служить основной мишенью в этом воздушном тире было невыносимо. "Мемфисская красавица" постоянно дрожала от огня крупнокалиберных пулемётов, пороховой гари внутри накопилось столько, что дышать становился трудным даже в кислородных масках. ЛеМэй мельком глянул на контрольную панель двигателей и убедился, что все показания в норме. И насколько он знал, в экипаже до сих пор даже раненых нет.

— Выход на боевой курс через пятнадцать минут.

Кокс был потрясён непрерывной, получасовой атакой почти 200 истребителей. Но в последние несколько минут их давление исчезло. Немцы прекратили наскоки, хотя держались поблизости. У некоторых из них виднелись подвесные баки. По крайней мере, это объясняет, как они смогли так долго атаковать нас.

— Жёлудь на связи. Они достигли точки захода и докладывают, что истребителей там нет, — стрелок-радист на мгновение прервался и продолжил с недоверием. — Жёлудь говорит, что они заметили группу бомбардировщиков Do.217250, идущих к нам.

— Поставили на карту всё, — ЛеМэй был по обыкновению немногословен. Сложившаяся обстановка его устраивала. 40-е крыло потеряло несколько самолётов, это правда, но они приняли бой глубоко над вражеской территорией и вынудили немецкую оборону сделать ответный ход. Бомбардировщики перехватили стратегическую инициативу и диктовали условия воздушного сражения. Люфтваффе пришлось бросить в дело последние резервы. Теоретики предсказывали это ещё перед войной, когда начало развиваться само понятие стратегических бомбардировок. Раньше, при вторжении армии в другую страну, смерть и разрушение происходили "где-то там". Теперь и земля захватчика рисковала тем же самым. Как только в строй встанут В-29, бомбардировщики смогут дотянуться прямо до Германии.

Первыми новых противников заметил стрелок верхней башни.

— Тяжёлые истребители, сверху спереди на 12 часов.

— Жёлудь сообщает, что Тюдор обстреливает базу Люфтваффе в Дягилево251. Подловил Do.217 и He.111 на взлёте. Передаёт также, что на базе замечены He.177252. Они разнесли их в пыль.

— Колбасники решились бросить в бой тяжёлые бомбардировщики? — Кокс успокоился и наблюдал, как двухмоторные истребители над ними начинают выстраивать заход. — Дягилево – база тяжёлых бомбардировщиков. Как думаешь, на что они надеются?

В голосе Кокса звучало ощутимое презрение. На взгляд американца, приписывать Do.217 или He.111 к тяжёлым бомбардировщиками мог только больной на голову. Не.177 более-менее приближался к ним, но американские аналитики отказались его таковым признавать. По разведсводкам, у него были массовые проблемы с двигателями и склонностью падать безо всяких видимых причин. Тем не менее, как самый большой немецкий бомбардировщик из доступных, он стал приоритетной целью. Кокс не сомневался, что P-38 343-й эскадрильи хорошо там порезвились.

— ЛеМэй – экипажу, — рявкнул генерал. — Скоро узнаем, кто куда полетел. Какая разница, разнесли базу или отправили весь состав в бой. Смотрите за "Юнкерсами".

Перед боевыми порядками B-17 полтора десятка двухмоторных истребителей разворачивались для лобовой атаки. Они нацеливались на нижний строй 305-й эскадрильи. Он выделялся из остальных численностью, а кроме того, в нём сосредоточились все B-17F, полученные 305-й.

Ju.88 приблизились к B-17 плотной группой и выпустили ракеты, не заходя в зону поражения пулемётов. К невысказанной гордости ЛеМэя, ни одна "Летающая Крепость" не попыталась ответить огнем. Оказалось, что "Юнкерсы" не только в радиус действия обороны не вошли – они и ракеты выпустили чрезмерно издалека. Серые полосы дыма прошли далеко от бомбардировщиков и безвредно канули к земле. Передовые Ju.88 отвернули в стороны, следующие дали залп с таким же ничтожным результатом.

— Караколирование, — удивлённо воскликнул Кокс, увидев тактический приём XVI века.

— Что?! — выдавил ЛеМэй. Ему не нравилось, когда люди используют для объяснения непонятные слова. В его понимании достоинствами были ясность и краткость, но никак не зазнайство.

— Караколирование. Старая тактика конницы. Они налетали на вражескую линию, и стреляли из пистолетов. Однозарядных, кремнёвых. Потом они разворачивались и скакали назад, пока следующая волна едет и стреляет. Суть в том, чтобы поддерживать устойчивый темп огня и пробить оборону. Атака рейтар. Вот почему одномоторные истребители держатся поодаль. Они ждут, пока ракетные не раздёргают наш строй.

— Долго ждать придётся, Эл. Посмотри, как тесно держится нижний порядок.

— Сообщение от Жёлудя. Тюдор потерял три машины при обстреле Дягилево, но они уничтожили более двадцати самолётов на земле, включая все шесть 177-х. Жёлудь говорит, у них край по топливу, и они вынуждены возвращаться.

— Вот теперь похоже, что мы действительно сами по себе.

Кокс следил, как в лоб заходит группа немецких двухмоторных самолётов. Они были метров на двести выше B-17 и курс держали уверенно, нацеливаясь в начало строя. Это резко отличалось от неуклюжих попыток ракетного обстрела с Ju.88. ЛеМэю казалось, что "Юнкерсы", в отличие от "Дорнье", уже напарывались на оборонительный огонь B-17. Безотносительно причин, они выдержали направление, пока не оказались прямо над ведущим боевым порядком 40-го крыла. Стало понятно – сумрачный тевтонский гений наморщил лоб и породил новое решение в попытках сорвать рейды.

Do.217 попробовали применить воздушные бомбы. Их отсеки распахнулись, вывалив множество мелких элементов. Они, очевидно, были оснащены замедлителями, так как сдетонировали мелкими серыми облачками на верной высоте… но прилично в стороне. Взамен стрелки верхних башенок смогли прицельно расстреливать крупные медлительные цели в упор. Два из полутора десятков 217-х просто взорвались. Скорее всего, бронебойные пули попали им в бомбоотсеки. За другими потянулся дым от крыльев или двигателей, какие-то начали терять высоту или неуверенно пошатывались в воздухе.

Удивительно, но некоторого успеха достиг "Дорнье", который уже падал вниз, покинутый экипажем, плавно кружась и полыхая обоими двигателями. Он прошёл сквозь нижний боевой порядок 11-й бомбардировочной группы и нарушил его строй, так как "Крепостям" пришлось уворачиваться.

Обычные истребители, до этого кружившие в стороне, сразу воспользовались возникшим хаосом. Пока бомбардировщики повторно собирались, они несколько минут настойчиво атаковали "Крепости", пытаясь вырвать самых уязвимых. Кокс внимательно смотрел на новую волну истребителей. Они заметно отличались от 109-х и 190-х, которые нападали до этого.

— А это ещё что такое?

ЛеМэй бросил на них взгляд и по форме крыльев253 мгновенно опознал их.

— "Спитфайры". Построенные британцами "Спитфайры". Колбасники используют их как учебно-тренировочные или отдают союзникам.

Получив ключ к разгадке, Кокс разглядел странные жёлтые кресты на крыльях.

— Так это румыны!

Несмотря на разброд, вызванный падающим Do.217, румынские истребители не смогли разбить боевой порядок, как это легко сделали бы 190-е. Судя по вспышкам выстрелов и следам трассеров, на "Спитфайрах" стояло оригинальное вооружение из восьми пулемётов винтовочного калибра. Они обладали очень слабым воздействием на тяжелобронированные B-17. Только, когда повторно собравшийся строй подходил к началу боевого курса, охромевший на все четыре двигателя бомбардировщик оторвался от коллектива. Тройка румынских истребителей кружила рядом, но не стреляла, дожидаясь, пока команда его покинет. ЛеМэй считал.

— Хвостовой стрелок выпрыгнул. Трое вышли через бомбоотсек. Двое через задний люк. Ещё трое через бомбоотсек.

Остался только капитан. Он, судя по всему, до последнего боролся с управлением, удерживая самолёт, чтобы дать экипажу время. Пара Ju.88, поднявшаяся на эшелон, решила добить обречённый бомбардировщик. К восхищению генерала, два румына отвлеклись от американской машины и стали уверенно оттирать "Юнкерсы", не давая им зайти в атаку. На борту "Мемфисской красавицы" все заулыбались, увидев последний парашют. Через несколько секунд обезлюдевший B-17 вошёл в своё последнее пике.

— Проклятье. Ты это видел? Румыны не атаковали его сами и не давали немцам, пока все не покинули борт.

— Приближаемся к точке поворота. Приготовиться взять курс 355, - всё также безразлично сказал штурман. Начиная с этого момента, главным противником будут не истребители, а зенитки.

— На исполнительном, — ЛеМэй заложил пологий разворот, выводя "Мемфисскую красавицу" на последний отрезок перед целью. За ним, немного растянувшись, последовали пятнадцать других самолётов, оставшихся в ордере. Сейчас на каждом ведущем B-17 бомбардиры тщательно выискивают цель, наводя "Нордены" на огромную сортировочную станцию, раскинувшуюся в предместьях Тулы.

— Это бомбардир. Вижу цель. Беру управление на себя.

— Передал.

ЛеМэй выдохнул. Всё, они долетели. Бомбардировщики прорвались к объекту, проложив себе путь сквозь истребительную завесу. Цена оказалась изрядной, и такой рейд вряд ли будет повторён, но сам его возможность доказана. Стратегические действия тяжёлой авиации воплотились в жизнь. Для врага это означало, что даже в тысяче километров от американских баз нельзя чувствовать себя в безопасности.

Сейчас не было отдельных хлопков. В небе раскатился непрерывный гул от многочисленных разрывов. Ему вторило рычание сотен тяжёлых бомбардировщиков. Один B-17 внезапно споткнулся, его левое крыло переломилось от прямого попадания и вспыхнуло. Самолёт закрутило, крыло, сдавшись под напором пламени и перегрузок, отлетело в сторону. Парашютов не было. Ещё один потерял правое крыло, перевернулся и распался на части в воздухе.

От постоянных близких разрывов машина дрожала. Всё вокруг превратилось в непрерывную вибрацию. Попадания мелких осколков слились в сплошной гул. Внезапно "Мемфисская красавица" дёрнулась вверх, и ЛеМэй подумал, что бомбардировщик получил серьёзный удар. Но потом увидел сигнал на приборной панели и понял – бомбы ушли.

— Капитан, отдаю управление.

— Принял.

ЛеМэй развернул "Мемфисскую красавицу" на курс к дому. Позади расстилался прекрасный вид – огромные столбы дыма, поднимающиеся со станций. Только от новичков 11-й группы не ожидалась подобная точность, их бомбы рассеялись по городу. Так и ожидалось, и их бомбардировщики были загружены множеством мелких бомб и зажигательных "соток". Даже с большой высоты хорошо различались пожары и вторичные взрывы на улицах.

— Боже мой, мы выглядим так же?

Кокс смотрел на боевые порядки 41-го крыла, летевшего за 40-м. Многие бомбардировщики тянули за собой дым или ползли с частью выбитых двигателей. Другие выглядели как решето. Отстреленные стабилизаторы, вырванные рули, пробоины и глубокие дыры в фюзеляжах от огня истребителей и зениток.

В фюзеляже B-17 с именем "Настоящий американец" зияла огромная, рваная рана. По всем меркам у него давно должен был отпасть хвост. Но этого не случилось, и самолёт продолжал полёт. Холлу передали, что "Настоящий американец" столкнулся со 109-м, пилот которого, скорее всего, потерял сознание. Снесло, к тому же, левый стабилизатор вместе с рулём высоты. Киль и руль направления уцелели, хотя и получили повреждения. Фюзеляж был почти полностью перебит, и держался всего на двух стрингерах255 и антенне. Системы подачи кислорода и электропроводка вышли из строя. Пробоина получилась более чем на пять метров в длину и в метр шириной, дотягиваясь до амбразуры верхнего стрелка256.

Экипаж использовал парашютные стропы и куски "худого", чтобы скрепить разламывающийся бомбардировщик и удержать хвост на месте. По идее самолёт вообще не должен был лететь, но он летел! Более того, достаточно управлялся, чтобы завершить выход на цель и сбросить бомбы.

40-е крыло потеряло 24 машины. Пятнадцать было сбито на пути к Туле, шесть от зенитного огня, и ещё три подбито на обратной дороге. 41-е крыло лишилось 32 B-17. Двойной налёт обошёлся 8-й авиадивизии в 56 бомбардировщиков и 560 человек. В командах насчитывалось полтора десятка убитых и куда больше раненых. Вдобавок, в бою с немецкими истребителями ВВС потеряли шесть P-38 и два P-47.

— Большие, это Всадник. Мы подходим, не стреляйте. Кокс невероятно обрадовался, увидев красно-белые полосатые носы P-47 4-й истребительной группы.

— Большие, это Ясень. Мы выше и позади.

ЛеМэй извернулся в кресле и увидел "Тандерболты" 357-й истребительной, отличающиеся зелёным окрасом обтекателей.

— С возвращением, малыши. Рады вас видеть.

— Итак, P-38 претендуют на 13 сбитых, и ещё 30 уничтоженных на земле самолётов. P-47 заявляют о 19-ти.

— А сколько сбили стрелки B-17, по их словам?

Вошёл майор Гонсалес с готовыми снимками района цели после налёта. Несмотря на огромные облака дыма, на них явственно различались серьёзные разрушения.

— 288. На самом деле, где-то от 30 до 40, — ЛеМэй становился все больше предвзятым по отношению к успехам стрелков B-17. — Да здесь же почти ничего не видно.

— Слишком много дыма. Почти весь город горит. Можно совершенно точно сказать, что это пожары от топлива и складов. Пламя уничтожит даже то немногое, что уцелело при самой бомбардировке. Завтра мы отправим туда другой F-5, чтобы взглянуть. "Лайлани" на ремонте.

— Зенитки?

— 109-е. Те самые высотники, о которых вы говорили. Мне пришлось залезть на десять километров, чтобы уйти от них. Так что они дотянулись до меня только после нескольких заходов. "Нахалка из Миссури" тоже сделала хорошие снимки. Несколько интересных моментов. Цепочки попаданий лежат густо, но они задели примерно треть завода. Нужно будет слетать туда ещё раз и добить окончательно. Обратите внимание на восточную часть. Видите эти белые следы? Они находятся на земле. Я думаю, колбасники пытались прикрыть завод дымовыми завесами. Даже не знаю, прятали от вас или от меня?

— И то и другое, — ЛеМэй отодвинул снимки Выксунского сталелитейного в сторону и вернулся к фотографиям Тулы. — Сколько жертв на земле?

Гонсалес уже думал об этом.

— Из-за дыма очень сложно сказать, но я думаю – много. Множество бочек с горючим, накопленных на улице, создали обширные огненные озёра. Большинство тех, кто нашёл какое-то укрытие, там и погибли. Можно говорить о сотнях, возможно, тысячах. Плюс шесть почти сотен наших потерь. Хочется надеяться, что рейд того стоил.

— Вы ведь не знали, что Тула была не просто складским узлом и сортировочной станцией, но и средоточием самого квалифицированного ремонтного персонала в России? Мы целились в том числе по районам, где был расквартированы инженеры путей сообщения. Если повезло, большинство из них мертвы.

— То есть мы сознательно ударили по мирному населению на земле? Это ведь уже политическое изменение.

— Верно. Но неизбежно. Дома, в Вашингтоне, один мой друг изучает эти проблемы. Он полагает, что уничтожение военной промышленности означает уничтожение почти всего. И я начинаю думать, что он прав.

— Проклятая война, а?

— Так и есть, Ричард, так и есть. Просто эта грязнее других. И прежде чем станет лучше, будет ещё хуже.

ЛеМэй ненадолго замолчал.

— И это подводит нас к другому вопросу. Ко мне обратились с самого верха. В 1945-м Филиппины собираются стать независимыми, и чтобы они могли сами о себе позаботиться в будущем, мы помогаем им создать армию. За последние несколько месяцев вы сложили себе крепкую репутацию, за вами присматривает сам Хэп Арнольд. Вы подняли фоторазведку до стратегического уровня. И теперь генерал Арнольд хочет, чтобы вы отправились на Филиппины и занялись становлением их разведки. Наблюдать, что там происходит в Тихом океане, и в какой степени готовности находятся японцы, чрезвычайно важно. Поэтому мы передадим новые F-5G. Вы будете назначены временным представителем наших ВВС, с присвоением звания полковника. Такая возможность рвануть по карьерной лестнице выдаётся раз в жизни.

— Но для этого придётся уехать из России, сэр. Мы ещё толком не начали, тем более что работе конца и края не видно. Уезжать домой, когда экипажи бомбардировщиков рискуют собой, как-то не по мне.

— Ричард, значение этой войны простирается намного дальше пределов России. Оно далеко не только в том, чтобы уничтожать всё, на чём намалёвана свастика. Назначение, которое вам предлагают, намного серьёзнее, чем вы сейчас можете представить. Примете его сейчас – получите все возможные плюшки и привилегии. Затянете на неделю – вас переведут официально, но никаких преимуществ не будет. Мой совет, соглашайтесь.

Гонсалес вздохнул.

— Пойду паковаться. Мне будет не хватать работы с вами, генерал.

— О, я думаю, мы ещё свидимся снова. Я совершенно уверен.

Иногда ЛеМэй сожалел, что не может улыбнуться. Вместо этого он протянул руку, и они торжественно попрощались.

— Удачи нам всем.