Казанские "Тандерболты"

ГЛАВА 5 ПЕРЕДЫШКА

— Сегодня вечером выходим, шкипер?

Кеннеди покачал головой.

— Мы ещё не закончили ремонт, и остаёмся по крайней мере ещё на ночь. У Генри оказались неважные новости для нас. Шнельбот и буксир, которые мы вроде бы уничтожили, вернулись в порт. Сегодня их видели в Мордово. Оба выглядят почти разбитыми, но они уцелели. Что там у нас?

На самом деле работы почти подошли к концу. Пуленепробиваемое остекление уже заменили, приборы, разбитые 20-мм снарядами шнельбота, извлекли и поставили новые. Русские рабочие шипели сваркой, меняя внешнюю броню мостика. Американские бронекатера базировались на Волге всего нескольких месяцев, но экипажи уже усвоили, что большая часть подобных повреждения, как правило, результат артиллерийских поединков на реке. Поэтому они быстро научились латать их в самый короткий срок. Весной они были неопытными новичками, только нащупывающими свой путь в искусстве прибрежной войны. А теперь уже без труда учили русских мастеров, как вернуть корабль в строй с наименьшей задержкой.

Кеннеди так увлёкся, помогая исправлять повреждения на площадке позади надстройки, что он не слышал, как у причала затормозил грузовик. Он как раз придерживал часть повреждённой мачты, пока её прихватывали сваркой, когда послышался крик Магуайра.

— Шкипер! Здесь кто-то хочет тебя видеть. Русский.

Лейтенант выпрямился и подошёл к борту. Чекист, которого он видел накануне, помогал выгружать из "Студебеккера"92 массивный короткоствольный миномет.

— Товарищ лейтенант, разрешите подняться на борт?

— Добро пожаловать.

Русский взобрался на палубу неожиданно ловко, выказав хорошее знакомство с маленьким корабликом.

— Товарищ лейтенант, я изучил доклад о бое на острове и был удивлён одним моментом. Брусилов отметил, насколько бесполезным оказался ваш 60-мм миномёт. Я привёз кое-что получше. Несколько лет назад наши оружейники предложили облегчённый короткоствольный вариант 107-мм миномёта 1938 года для парашютно-десантных и горнострелковых подразделений. Успеха он не достиг – из-за малого заряда и короткого ствола у него получилась невысокая дальность, и дальше опытных образцов дело не пошло. Но я думаю, он станет хорошей заменой для 60-мм миномета. Если ваши люди согласятся установить его, мы узнаем, что получится.

— Эй, Ленни, Джонни, наш друг… Товарищ чекист, я ведь не знаю, как вас зовут.

— Напалков, Иван Михайлович93.

— Джон Фицджеральд Кеннеди. Э… минутку, Иван то же самое что и Джон, верно?

— Так и есть.

Можно было бы подумать, что это совпадение. Напалков определённо знал, что отец Кеннеди очень важный и влиятельный человек. Дружба с его сыном могла дать много преимуществ.

— Большинство друзей зовут меня Джеком. Ленни, Джонни, Иван привёз нам легкий 107-мм миномёт. Вытащите старый из ниши и придумайте, как поставить туда новый. Иван, посадочное место разработано под 81-мм миномёт, но их не хватало, и нам выдали 60-мм. Так что ваш подарок весьма кстати. Спасибо.

— Это ещё не всё. Когда я приехал, на складе лежали какие-то ящики, помеченные как груз для вас. По-видимому, они прибыли поездом. Вот я их и привёз.

Команда ПР-73 полезла на "Студебеккер" и начала разгружать ящики. Донёсся голос Магуайра.

— Эй, шкипер, нам привезли винтовки!

Кеннеди обернулся.

— "Гаранды"? Или "Спрингфилды"94?

— Ни то, ни другое. Ящики подписаны. Винтовка Джонсона95, М2, калибр.30–06, полуавтоматическая. Здесь хватит всем и ещё немного останется.

Лейтенант поднял бровь.

— Никогда о них не слышал. Откройте один ящик, посмотрим, что там такое.

Винтовка сильно отличалась от "Гаранда". У неё был барабанный магазин, а ствол вывешен над ложей и, очевидно, двигался при выстреле. Кеннеди взял одну и осмотрел. Она однозначно нуждалась в разборке и чистке от заскорузлой консервационной смазки. Вот радости будет команде на вечер, все хиханьки мигом из голов повылетают.

— У вас раньше не было винтовок? — удивлённо спросил чекист.

— Пистолеты и два "Томпсона".

Джон ещё раз посмотрел на винтовку.

— Спасибо за них, товарищ Напалков. И отдельно за новый миномет.

— Лучшей благодарностью для меня будет знание, что я помог убить больше гитлеровцев. Я уеду на несколько дней, в Архангельск. Надо узнать, что там случилось с распределением патронов. Джек, вы знаете организационную деятельность железных дорог намного лучше меня. Поможете мне в расследовании здесь, когда я вернусь?

Кеннеди чувствовал обязанным после такого богатства. Могу спорить, вы думаете, будто я полагаю, что имя – просто совпадение. И будто мне неведомо, что вы знаете, кто мой отец. Я помогу, но доверять вам никогда не буду.

— Само собой, Иван. Всё, чем смогу.

— Спасибо. Кстати, мне прислали новый стеклянный глаз. Что скажете?

Лейтенант демонстративно присмотрелся.

— Намного суровее. Определенно, лучший выбор для чекиста.

— Превосходно. Встретимся, когда я вернусь.

Как только грузовик был разгружен, и выложен сборочный комплект 107-мм миномёта, экипаж ПР-73 начал демонтировать старый и устраивать на его месте новый. Том подозрительно смотрел на детали.

— Будет тесновато. Интересно, подойдут ли к нему выстрелы от нашего 4.296?

Кеннеди пожал плечами.

— Скорее всего нет, он же нарезной. 60-мм далеко не прячьте, мало ли когда он может пригодиться. Теперь у нас есть винтовки, и мы, скорее всего, сможем создать десантную партию.

На пристани зазвонил телефон. Том взял трубку. Разговор был кратким.

— Шкипер, тебя хочет видеть Генри. Немедленно.

— Привет, Рэй. Старик хотел видеть меня?

Лейтенант-коммандер Рэймонд Блэйк отмахнулся от Кеннеди. Фэрроу едва было видно из-за груды бумаг на столе.

— Привет, Джек. Вам привезли новые игрушки?

— Винтовки, наконец-то. Можно вооружить всю команду. Что-то под названием "Джонсон М2".

— Я наслышан о них. Армия забирает все "Гаранды", нам и морской пехоте не достаётся ничего. Поэтому нам отправляют "Джонсоны". Армейцам они не понравились, говорят, слишком хрупкие и их трудно ремонтировать в боевой обстановке. Вот нам и передали. И морпехам, которые готовы на всё, лишь бы доказать, что они способны заставить работать то, с чем не справляется армия97. Вам ещё и миномёт новый привезли?

— Наш местный приятель-чекист добыл где-то. Лёгкий 107-мм, не пошедший в серию. Для парашютистов-десантников, как он сказал. Мы его уже установили, теперь в нише немного тесно, и боеприпасы занимают больше места, но выглядит он впечатляюще98.

— Хорошо. Напиши потом, каков он в деле. Если с ним лучше, посмотрим, удастся ли нам добыть гладкоствольный вариант нашего 4.2. Погода хорошая, давай-ка прогуляемся к твоему катеру, покажешь заодно.

Как только они вышли из штаба, Фэрроу повёл себя иначе.

— Джек, умному хватит и полуслова. Не слишком связывайся с ЧК или нашим товарищем чекистом. Традиции и влияние твоей семьи делают тебя главной целью. Тот парень – один из руководства, и можно ставить на что угодно, для всех поступков у него есть скрытые мотивы.

Кеннеди согласно кивнул.

— Он напоминает мне людей, с которыми мой старик вёл дела, когда занимался контрабандой. Неважно, насколько добрыми они казались, а для ребёнка моего возраста они действительно были очень добрыми – они всегда были себе на уме. И что бы они ни делали, старались всё выводить к своей выгоде.

— Снижаемся до верхушек деревьев.

Майор Вуд вёл группу из двенадцати B-26 на подавление второго радарного узла. Первый вылет, тремя днями ранее, пробил небольшую, но важную брешь в немецкой радарной цепи. Теперь они, пролетев три с половиной сотни километров от своей базы в Суровке, просочились сквозь эту брешь и повернули на юго-запад. На цель – установку в Луговском99 – они решили зайти с запада, с запасом почти в пятьдесят километров. Замысел заключался в том, что немцы, даже если обнаружат их, решат, что бомбардировщики идут дальше, чтобы ударить по транспортным узлам в районе Новоспасского100.

— Есть снизиться, — Эдди Грир почувствовал, как весь строй пошёл к лесу. Русский равнинный лес был хорош тем, что над ним можно лететь так до самой цели. Верхушки деревьев крайне редко торчат из него, в отличие от холмистых земель. Это делало бреющий полёт намного легче.

— Курс 165.

Грир знал, что удар по радарам у Луговского очень важен. Налёт на Ломы создал пробел в радиолокационном поле, созданном немцами на западном берегу Волги. Если выбить из этой цепи ещё и Луговское, получится зияющая дыра. Немецкие части, осаждающие Самарский плацдарм, останутся без прикрытия. И хотя он меньше, чем лежащий севернее Чувашский, его стратегическое значение куда весомее. Плацдарм прикрывал большую Самарскую ГЭС и связанные с ней судовые шлюзы. Если немцы подойдут к ним слишком близко, то электростанцию и канал придётся подорвать, несмотря на колоссальный ущерб. А ещё он выстроил собственную теорию русского наступления. Зная карты области почти наизусть, он разработал выигрышный план. Все, что требовалось для его воплощения – удары союзников южнее Чувашского и севернее Самарского плацдармов, обеспечивающие окружение немецких армий возле Ульяновска. Поражение на этих участках было бы для гитлеровцев катастрофой. Все знали, что сражения у Москвы и Сталинграда обескровили вермахт, и у него нет резервов, чтобы восполнить такие потери во фронтовых частях.

Грир увидел, как лесистая местность под самолётом расступилась небольшой поляной. На ней стояло несколько разнесённых зданий, сгруппированных вокруг перекрёстка, где сходились две грунтовки. Немного поодаль, там, где снова появлялся лес и виднелся небольшой холм, находилась их цель. Чуть больше четырёх километров.

— Они на подходе. Азимут 345, всем орудиям приготовиться!

Капитан Кристоф Лёве бросил трубку полевого телефона обратно на кронштейн, удерживая в другой руке секундомер. В пяти километрах находился выносной пост, и наблюдатель доложил сразу, как только ведущий бомбардировщик прошёл над ним. Он узнал американские B-26, выдерживающие на боевом курсе скорость 430 километров в час. Ровно 36 секунд от опушки леса. Лёве расположил девять самоходных счетверённых зениток калибра 20-мм равносторонним треугольником, по три на каждую сторону. Он догадывался, что самолеты появятся прямо с севера, но пятнадцать градусов разницы не играли существенной роли. Северная тройка встретит бомбардировщики, а две остальные накроют их перекрёстным огнём, как только они войдут в район цели.

Спустя тридцать пять секунд после предупреждения, три зенитки дали залп – казалось бы, в пустое небо. Но ровно через одну секунду огненные потоки пересеклись в точке упреждения с курсом ведущего В-26. Оранжевые искры немного промахнулись, но расчёты поправили прицел, и следующая серия рассыпалась сверкающими вспышками вдоль самолёта. Левый двигатель окутался брызгами красно-белого пламени, оно быстро распространилось по всему крылу. Затем топливные баки взорвались, крыло отломилось, и самолёт, перевернувшись, врезался в деревья. Лёве даже немного испугался, наблюдая, с какой скоростью взорвался второй B-26, сбитый снарядами следующего орудия. Он рухнул в лес, место отметилось шаром рыжего пламени и чёрного дыма. Капитан так увлёкся зрелищем, что пропустил смерть третьего "Мародёра". Ещё один B-26 снижался не горя, но его правое крыло оторвалось почти у самого двигателя. Высоты для прыжка уже не хватало, чтобы покинуть самолёт до падения.

Уцелевшие B-26 пересекали радарное поле под перекрёстным огнём. Лёве видел, как один из них покрылся разрывами от середины до хвоста. Оперение просто осыпалось с неба, но носовая часть продолжила траекторию и упала, врезавшись в один из радаров "Фрейя". Жестокий обстрел на глазах уничтожал бомбардировщики. Большая часть взорвалась в воздухе или упала на землю, когда погибли экипажи. Другие сгорели от пламени разрушенных двигателей или топливных баков. Почти все погибли, не успев сбросить бомбы, другие – сразу после того. Радарная станция была повреждена, но её окружали дымные костры.

— Ну, теперь они сюда не сунутся, — Лёве оглядел расчёты, которые только что не плясали, радуясь успеху друг друга. — Молодцы, ребята.

— Мы их видим, — полковник Иоахим Блехшмидт засёк сначала чёрные потоки дыма, и только потом – коптящие оливково-серые B-26. Из двенадцати "Мародёров", которые вылетели в рейд, девять были сбиты зенитками. Оставшиеся три ковыляли домой. Ну или пытаются, подумал Блехшмидт. Не уверен, долетят ли они так далеко даже без нас.

Полковник до сих пор пытался привыкнуть к новому самолёту. Несмотря на то, что технически это оставалась модель F, у неё появился ряд улучшений по сравнению с более ранними. Прежде всего – спаренный пулемет в задней части кабины. Да уж, много от него пользы при встрече с "Тандерболтом". Там же сидел новый стрелок. Ага, только что из учебки, и которому едва исполнилось семнадцать. Впереди тройка уцелевших "Мародёров" шла плотным строем, чтобы прикрывать друг друга от атак истребителей. Блехшмидт выбрал средний – у него не работал один двигатель. Одновременно он оставался, наверное, наименее поврежденным из трёх и единственным, за которым не тянулся шлейф дыма.

Звено из четырёх Bf.110 зашло со встречно-пересекающегося курса. Их встретил заградительный огонь носовых пулемётов, и Блехшмидт хорошо представил, какими жалкими казались "Тандерболтам" их собственные попытки. Он нажал гашетки на штурвале. Одновременно загрохотали обе 20-мм пушки и четыре пулемёта. Первые несколько трассеров пронеслись перед "Мародёром", но остальные врезались в кабину бомбардировщика, кромсая остекление и вышибая куски металлического переплёта. B-26 вывалился из строя, перевернулся и упал в лес. Левее него второй неистово полыхал всем корпусом от одного мотора до другого. От жара ослабли лонжероны101, крылья сложились, и то, что когда-то было самолётом, рухнуло с неба.

Блехшмидт сбавил скорость и проводил взглядом одинокий B-26. Он с удивительной прытью уходил к Волге. Полковник понимал, что 110-е не смогут догнать его, а пересекать реку не разрешалось без особого распоряжения. У пилотов, подбитых на восточном берегу, шансы выбраться становились призрачными, а Люфтваффе нуждались в обученных экипажах, и старались избегать потерь при любой возможности. Следовало признать, что "Мародёр" ушёл. Единственный из двенадцати.

— Где они, чёрт подери?

Бригадный генерал Клейтон Эдкинс обшаривал в бинокль горизонт. Он знал, что рейд столкнулся с сильным сопротивлением, но это было слишком.

— Они уже опоздали, — полковник Грегори Хьюз тоже смотрел на небо и в его животе начинало зарождаться отвратительное ощущение. В Суровке базировались 64 B-26, четыре эскадрильи по 16 самолётов. В налёт пошла почти вся 574-я эскадрилья, и у Хьюза было плохое чувство, что она только что прекратила существование.

По авиабазе прошелестело внезапное волнение, и Хьюз, вздохнув, подумал о преимуществе, которым обладали молодые и нетерпеливые глаза. Люди, ждущие возвращения бомбардировщиков, указывали на западную часть горизонта. Затем это рассмотрел и Хьюз – чёрная полоса в небе, которая быстро превратилась в "Мародёр", продирающийся сквозь воздух. Правый двигатель стоял, из левого струился маслянистый дым, от корней крыльев тянулись полосы серо-белого пара. Самолёт выровнялся вдоль осевой линии и, очевидно, собирался садиться, но его шасси оставались убранными. Полковник увидел, как загорелись красные аварийные огни, но понимал их бессмысленность. Если бы стойки вышли, они ещё имели бы значение, но "Мародёр" садился на брюхо. Пожарные машины, медпомощь, технички – все помчались к месту, где должен остановиться подбитый самолёт. 391-я разбила достаточно B-26 во время обучения, чтобы понимать, что сейчас произойдёт.

"Мародёр" стремительно притёрся к полосе. Все американцы ожидали этого – его посадочная скорость была свыше 250 километров в час, и горе тем, кто попытается сесть на меньшей. Следом всегда шло резкое капотирование102 или кувыркание. Хьюз удивился, что повреждённый B-26 смог удержать такой режим до самого касания. Он уже начинал переворачиваться, когда его брюхо стукнуло по стальному настилу полосы. Медленно вращаясь и разбрасывая вокруг куски конструкции, самолёт съехал на траву "на ровном киле". Лонжероны правого крыла сдали от жара горящего двигателя, а перегрузки от вращения их добили. Крыло отвалилось и поползло отдельно, разваливаясь на части.

И вот здесь B-26, наконец, настигла удача. Разбитые баки вспыхнули, но к этому мгновению они оказались в стороне от фюзеляжа. Самолёт встал наискось, проелозил на обрубке, задрав уцелевшую плоскость почти вертикально. Хьюз не уловил момент, когда он всё-таки остановился и замер, гулко хлопнув крылом по краю металлического настила. Следом отвалилось и оно.

Спасатели уже добрались до самолёта и теперь торопились вызволить команду. Хьюз рассмотрел нескольких русских рабочих, лупивших по хвостовой башенке кирками, кувалдами и всем что смогли найти. Плексиглас сопротивлялся недолго. Полковник услышал "уррра", когда они вытащили стрелка, живого и, по-видимому, вовсе невредимого. Другая группа русских построила пирамиду, чтобы поднять двоих товарищей на самый верх фюзеляжа "Мародёра". Они расколотили верхнюю башенку и под одобрительные вопли извлекли ещё одного стрелка. Возле носа разбитого бомбардировщика американцы вытаскивали экипаж из штурманской и пилотской кабины. Два сержанта забрались в рассевшийся фюзеляж, чтобы найти других выживших, и вернулись с тяжелораненым бортинженером.

Генерал Эдкинс подошёл к ним.

— Вы оба достойны Бронзовой Звезды103. Как вас зовут?

Более старший из них взял инициативу на себя.

— Я – сержант Уинт, сэр. А это сержант Кидд. Мы оба из БАО104.

— Ну, сегодня вы однозначно заслужили награды. Я напишу на вас представления. Правда, не буду обещать, что они пройдут, но напишу.

Эдкинс перешел к русским, обменявшись рукопожатиями и похлопав по плечам. Он знал, что они предпочтут в качестве награды добрую выпивку, и направился к помощнику за новостями.

Члены команды, живые и мёртвые, лежали на траве в стороне от разбитой машины. Эдкинс и Хьюз посмотрели на них. Бомбардир, второй пилот и радист погибли. Пилот и бортинженер ранены. Только верхний и хвостовой стрелки не пострадали.

— Что произошло?

— Зенитки, сэр. Они просто растерзали нас. И ещё дежурили истребители, добить тех, кто успел выскочить из-под обстрела.

Майор Вуд до сих пор не совсем осознавал, что жив и вернулся на базу.

— Истребители встретили нас в лоб. А у нас спереди всего один пулемёт.

— Как только будете в состоянии, изложите всё письменно, — Эдкинс наблюдал, как раненых укладывают в машину скорой помощи. Обоих стрелков тоже отправили к медикам, на них накатил шок от пережитого. — Нам надо точно знать, что сегодня произошло и почему.

— Я и сейчас могу сказать, почему, — Вуд был потрясён тем, с какой скоростью исчезла его эскадрилья. — Нельзя летать на таких крупных самолётах как 26-е, столь низко. Лёгкая зенитная артиллерия убийственна для них. "Крепости" доказали, что способны преодолевать огонь средней и тяжёлой на большой высоте. Нам надо делать так же.

Теперь их было восемь. Телом, по крайней мере. А вот где сейчас душой Елень106, я не знаю, — Шульц посмотрел на молодую женщину, которая осуществила невероятный подвиг – проникла в центр управления Люфтваффе, а сейчас, казалось, хотела бы никогда не появляться на свет. Её потайное имя Шульц узнал ночью, оно означало оленя женского пола, и удивительно подходило ей. Она обладала естественным изяществом самки, вот только хотела умереть.

Партизаны разошлись вокруг. Двое обеспечивали боковое охранение, один ушёл в передний дозор, ещё один – тыловой. Оставшиеся двое прикрывали непосредственно Шульца и Елень. Это внезапно напомнило сержанту, насколько основательно партизаны взялись за задачу провести его через линию фронта. А ещё он подозревал, что это должно было предотвратить попытку Елень застрелиться. Шульц искал способ поговорить с нею, попытаться заставить её выйти из раковины и вернуться в окружающий мир. Он решил, что стоит попробовать прикоснуться к чему-то, что, вероятно, осталось для неё хорошим воспоминанием.

— Мне говорили, до войны ты была учительницей?

К его облегчению, он угадал. Елень действительно слегка улыбнулась, вспомнив дни перед тем, как на страну обрушилось страдание и отчаяние.

— Всё верно. В Саранске, это порядком на запад отсюда. Я преподавала детям немецкий и английский, как часть сложного школьного предмета "Жизнь и работа семьи в деревне и городе". Ещё я наставляла их в диалектике и понимании леса. Юным пионерам нужно знать, как вырасти хорошими товарищами. Так я и сама научилась по-настоящему выживать в лесах.

Её голос ожил, когда она говорила о довоенном времени, но улыбка исчезла, как только вернулись воспоминания, связанные с войной. Но обнаружив, что кто-то интересуется её жизнью, она рискнула сделать шаг навстречу.

— А чем ты занимался до войны?

Шульц заметил, что она не использует его имя, кажущееся немецким.

— Меня зовут Чарльз, но в основном люди называют меня Чарли или Чаком. Я ушёл из школы сразу после церемонии вручения дипломов, но никакой приличной работы не было. И мы с другом открыли мастерскую по ремонту и восстановлению мотоциклов, в гараже моих родителей. Люди часто не могут позволить себе новый, привозят старый, изношенный, а мы приводим его в порядок. Я научился хорошо управляться с краскопультом. Первый год было очень трудно, но мы работали на совесть, и к нам стали приезжать люди из соседних городов. К концу второго года мы развернулись так, что смогли снять настоящую мастерскую, а на третий поняли, что на самом деле прилично зарабатываем. Потом появилась новость о "Тани". Следующим же утром мы с Дугом, моим партнёром, пошли на ближайший призывной пункт военно-морского флота, но очередь уже трижды огибала квартал.

— "Тани"? — задумчиво переспросила Елень. Шульц мысленно обрадовался. Она уже заинтересовалась, и это было большим шагом вперёд.

— "Роджер Б. Тани"107, фрегат Береговой охраны. Его торпедировала немецкая… гитлеровская подводная лодка. После того, как команда покинула корабль, она расстреляла из пулемётов всех оставшихся в живых. Погибло почти сто человек. Я понимаю, это кажется малым по сравнению с тем, что фашисты натворили здесь, но матросы Береговой охраны… они занимают особое место в сердцах людей, живущих у побережья. Понимаешь, они всегда идут на помощь, если мы попадаем в беду в море. У них есть девиз – "Мы обязаны идти, но не обязаны возвращаться". Поэтому, когда к берегу начало прибивать тела, люди как будто сошли с ума. Это стало последней соломинкой, последним, что подвигло нас на такой шаг. А потом, когда мы узнали, как храбро сражаетесь вы, русские, как вы заставляете фашистов умываться кровью и умирать за каждый шаг… ну, мы должны были помочь.

— И так ты оказался здесь.

Елень на какое-то время ушла в себя, а потом разразилась такой скороговоркой, будто слова долго копились в ней под большим давлением. Шульц решил, что так оно на самом деле и было.

— Когда мы уничтожили фашистский конвой, и я увидела мёртвую девушку, ну, ту, так похожую на меня, сразу поняла, что нужно сделать. Её ранило в голову, и форма почти не запачкалась. Я переоделась и спряталась, пока не появились немцы. Они нашли меня и довезли до центра управления, как было написано в её – моём – назначении. Обман сработал. Я только одного не знала. Гитлеровские офицеры считали женщин, поступивших по спискам вспомогательных сил, своим собственным частным гаремом. На ночь они разбирали всех по своим квартирам. Мне приходилось притворяться, что это самое замечательное в моей жизни событие, и я наслаждаюсь всем, что они заставляют меня делать. Фашистские свиньи, убивающие наших отцов, братьев, сестёр, разрушающие всё, что мы построили! Когда они касались меня, я верещала от радости, несмотря на то, что их пальцы для меня были подобны кислоте. А потом я мылась и мылась, но так и не смогла почувствовать себя чистой. Все, чего они коснулись, стало осквернённым. Да если бы я сумела, то разрезала бы себя на части и разбросала!

Шульц смотрел, как она плачет, и жалость к ней смешивалась с чувством вины. Мы с Дугом сумели развить своё дело и достигли успеха. Мы нашли то, что нужно людям, и попали на гребень волны. У нас, пожалуй, получилась одна из первых небольших компаний, которые возродились после Депрессии, и недостатка в девочках мы не испытывали. Сколько их чувствовало то же самое? Сколько пошло с нами, потому что им было нечего есть, а у нас водились деньги на хорошую еду и кино? Сейчас Дуг вернулся домой, его комиссовали по зрению и из-за проблем с ногами, и наш бизнес работает – мы делаем запчасти для армейских мотоциклов. Половину прибыли он откладывает до моего возвращения. Но как себя чувствовали те девочки?

— Елень, ты когда-нибудь видела "Летающую крепость"?

Она покачала головой, смущенная и изумленная, опустошенная от излияния накопившихся эмоций. Шульц старательно подбирал слова, потому что очень не хотел быть неправильно понятым.

— В ней десять человек. Сразу в носу сидит бомбардир, позади него штурман. Затем пилот и второй пилот в кабине, рядом с бортинженером – это я. В задней части кабины стрелок-радист, потом два бортовых стрелках, стрелок в шаровой установке снизу и хвостовой. Десять человек. На бомбардировщиках летают взрослые люди, как правило, проверенные мужики среднего возраста. Истребители – игрушки для молодёжи. В моем самолёте были женаты пятеро, и ещё один помолвлен. У двоих из женатых – дети. Наш бомбардировщик был самым обычным, они почти все такие. Елень, я не пытаюсь умалить то, что ты перенесла, но если ты спасла всего один самолёт, то шесть жён или невест увидят своих мужчин. Это дети, которые будут расти, зная отца не по выгоревшей фотографии на стене. Благодаря тебе. И это один бомбардировщик за один вылет одной эскадрильи из одного полка одной дивизии. К тому времени, когда эта война закончится, добытые тобой сведения спасут, наверное, сотни бомбардировщиков и их экипажи.

— Сотни? Ну ты хватил.

— Война будет идти ещё долго. Мы летаем два раза в неделю, теряя каждый раз одну или две машины. В нашей авиагруппе 72 "Летающих крепости". Математика простейшая. Ради нас ты пожертвовала сверх всего возможного, но кроме того, преподнесла бесценный дар. Лишний шанс вернуться домой.

— Герр оберлейтенант, прибыл комплект брони для ремонта вашего мостика.

На лице руководителя мастерских сияла лучезарная улыбка. Прибытие готовой сборной бронерубки для S-38 означало, что наконец сможет сплавить надоевший ему кораблик и его придирчивого капитана со своей небольшой ухоженной верфи.

Оберлейтенант цур зее Оскар Вупперман не впечатлился, и даже не почувствовал особой благодарности. Полностью бронированная рубка это конечно очень хорошо, но по сравнению со всей остальной – деревянной – конструкцией шнельбота несущественно. Результативность обстрела была куда как наглядной. Всё выше края палубы превратилось в перекрученные обломки. Кормовая 37-мм установка разбита, обе спаренные 20-мм скорострелки на миделе снесены полностью. Лишь носовая 20-мм пушка уцелела, и только потому, что её турель пряталась за приподнятыми бортами бака. Мостик и надстройка в средней части корпуса были изрешечены и переломаны. Мне нужно более мощное вооружение, а не пара лишних тонн брони. У бронекатеров огневое преимущество перед нами, да такое, что после их первого залпа нам почти нечем было ответить.

— Это хорошо. Может, пока ваши работники устанавливают панели, они смогут сделать ещё кое-какие изменений? Я хочу убрать торпедные аппараты и заменить 20-мм пушки на 37-мм. Одну на носу, одну посередине, одну на корме. По обе стороны мостика – спаренные MG42108.

Вупперман призадумался о том, как американские тяжёлые пулемёты растерзали его шнельбот. Насколько он знал, ничего столь же хорошего, как американские крупнокалиберные "Браунинги", не имелось. Но надо было сделать хоть что-то.

— У меня уже есть 37-мм пушка, как раз для вас, — инженер на самом деле старался прилагать все усилия для экипажей, действующих из Мордово. — Это зенитная M42U109. И по весу меньше будет. У меня их шесть, для перевооружения небольших буксиров. Но один из них потопили раньше, чем он попал сюда. Ваш S-38 так раздолбан, что почти всё на корме проще собрать заново, чем ремонтировать. У нас нет другой 20-мм спарки, но, возможно, вы согласитесь на ещё одну M42?

Вупперман вовсе не был неблагоразумным человеком. Иногда немного бесцеремонным, но упрямых дураков на дух не переносил. При этом он старался изо всех сил помогать тем, кто приложил усилия от его имени.

— Это было бы здорово. А получится поставить одну из них на носу? Очень часто на реке первым вступает в дело именно носовое орудие, и именно поэтому у амеров есть трёхдюймовка. Один выстрел из такой пушки порой сразу заканчивает сражение. Поэтому ещё одна всё прилично бы упростила.

Начальник покачал головой.

— Я бы с удовольствием, но проблема в самой установке. Выгородка под 20-мм пушку слишком мала для 37-мм, а для её расширения понадобится перекраивать скулы. Демонтаж торпедных аппаратов упирается в то же самое, в переделку борта. Такой объём работ должен утверждаться официально, и флот настоит, чтобы были изготовлены надлежащие чертежи. И результат вы получите через год или даже больше. А сейчас, если борта повреждены достаточно сильно, можно попробовать просто установить побольше вооружения, не погрязнув в согласованиях.

Их прервало завывание сирен по всей базе. Вупперман огляделся и увидел высоко в небе над восточным берегом Волги струи инверсионных следов. Боевой порядок шёл прямым курсом, а вокруг него истребители вычерчивали длинные, изящные кривые. Американские тяжёлые бомбардировщики и их прикрытие. Мир меняется прямо у меня на глазах.

Было в таком зрелище нечто неотвратимое. В бинокль Вупперман видел, что B-17 летят в плотном строю. Он попытался сосчитать их, но численность была слишком велика. Больше сотни точно. А может, все двести. Вокруг бомбардировщиков появились маленькие чёрные клубки разрывов, но, на взгляд Вуппермана, самолёты вовсе не обращали на них внимания.

— Интересно, куда они идут? — посмотрел оберлейтенант на инженера.

— Кажется, это "куда" прямо здесь.

Они уставились друг на друга, словно одновременно прозрев и, в унисон крикнув "Вот дерьмо!", рванули в укрытие. И успели туда вовремя. Когда они сиганули в бомбоубежище, на северо-западной окраине верфи раздались первые взрывы. Вупперман облегчённо вздохнул, увидев здесь всю свою команду, уцелевшую после дуэли с американским бронекатером. Насыщенный гул становился всё ближе, и с потолка стала сыпаться пыль. Вупперман видел, как инженер и его рабочие вздрагивают по мере приближения ударов.

— Расслабьтесь, камрад, мы в укрытии, — оберлейтенант делал скидку на то, что начальник верфи – гражданский.

— Да ладно вам, — его голос дрожал, от взрывов бомб и от его собственного страха. — Эти укрытия были построены, когда нас по ночам бомбили Иваны. Их ночные бомбардировщики – небольшие бипланы, способные нести 10- или 20-кг бомбы. Потом явились американцы, и их четырёхмоторники сбрасывают фугаски по 500 кило или по тонне. Любое прямое попадание, и наша нора вскроется как яичная скорлупа.

Осознание этого раздражало Вуппермана. Он предположил, что в убежище они будут в безопасности, но… Пыль и дым постепенно заполняли помещение, вскоре стало тяжело дышать. Температура медленно, но постоянно росла. Вне всяких сомнений, бомбардировщики сбросили на верфь зажигалки. Оберлейтенант мрачно подумал, что S-38 прямо сейчас может полыхать с носа до кормы. А спрятаться от ужасающего грохота было некуда.

Он понял теперь, почему пережить артналёт или бомбардировку так разрушительно для боевого духа. Постоянный рокот сотрясал всё тело, заставляя суставы ныть от боли при каждой серии разрывов. Более близкие попадания заставили его чувствовать, как воздух вылетает из лёгких. Учитывая, что дышать и так было нелегко, вскоре стало темнеть в глазах.

Наконец, через двадцать минут, показавшихся вечностью, бомбардировка прекратилась и прозвучал отбой тревоги. Когда они покинули убежище, перед ними расстилались руины судоремонтного завода. Здания и склады развалились и горели, причалы и мостки исчезли. На реке догорал и садился в воду буксир, который Вупперман спас несколькими ночами. Столб дыма поднимался и с другой стороны Елаурки, указывая, что некоторые бомбардировщики сбросили свой груз туда.

— Они накрыли Выристайкино110, - инженер указал на дымы вверх по реке. — Там был ещё один судоремонтный завод, небольшой. Амеры всегда так делают. Бомбят основную цель и несколько мелких вокруг. Так они обрезают нам возможности восстановления техники. Мы нашли способ в той или иной мере справляться с этим. Как бомбардировщики улетают, все бросаются тушить пожары и спасать раненых. Так нам удаётся сохранить часть мощностей и исправить повреждения прежде, чем они станут катастрофическими. Давайте проверим, что там с вашим шнельботом.

Когда они подошли к берегу, Вупперман увидел, что повреждения не столь велики, как он ожидал. S-38 был всё ещё на плаву и даже не загорелся. Однако тяжелая бомба разнесла причал рядом с ним, и взрыв разрушил часть борта. Деревянный полубак, где крепились торпедные аппараты, был продырявлен осколками, а металлические узлы покорёжены ударной волной.

Инженер покачал головой.

— Такое нам не исправить. Придётся восстановить целую секцию борта перед мостиком и выше ватерлинии. Отсюда выходит, герр оберлейтенант, что мы можем установить третью 37-мм пушку. По ходу дела снимаем пусковые и ящики для запасных торпед. Это займёт какое-то время, особенно с повреждениями от налёта, но зато получится так, как вы хотите.

— Как молоко по улице развезти111, — в кабинет вошёл Гонсалес, держа в руках пачку фотографий. Для него это тоже был лёгкий, почти безрисковый вылет.

ЛеМэй неразборчиво буркнул. Он был настроен против использования его B-17 на цели, расположенные так далеко, но просьба уничтожить порт в Мордово пришла срочно. Посмотрев на карту, он понял, что налёт станет отличной тренировкой для неопытных экипажей. Флот запросил хотя бы одну эскадрилью бомбардировщиков для рейда на Мордово. ЛеМэй решил не скромничать, и отправил три: 305-ю, 35-ю и 19-ю. В общей сложности 162 B-17 и 96 P-47 в качестве сопровождения. Не был потерян ни один самолет, только у некоторых "Крепостей" нашли незначительные повреждения от зенитного огня. B-17 потратили целый час, собирая плотный строй и согласовывая манёвры. Затем взяли курс на цель, и удержали порядки даже под обстрелом. Для учебного вылета получилось почти идеально. ЛеМэй подумал, а не проявить ли ему великодушие к флоту, и спросить, есть ли у них ещё объекты, которые надо разбомбить? Вот сейчас снимки Гонсалеса и расскажут нам, как всё прошло.

— Стереопроектор как раз привезли. Начнём со снимков вертикальной камерой.

Гонсалес посмотрел в угол кабинета, где уже установили оборудование для просмотра. Стереопроектор занимал почётное место. Именно он впечатлил капитана – помимо скорости доставки. Проектор прибыл спустя всего два дня после запроса, в то время как другие подразделения могли ждать поставку неделями. Он присмотрелся получше.

— Странно.

— Что-то не так?

— Отнюдь, сэр. Совсем наоборот. Просто это не армейский проектор, а гражданский довоенного образца. У него много всяких свистелок и перделок, от которых армия отказалась ради ускорения производства. Кто-то позаботился обеспечить вас по первому классу.

Весь следующий час они тщательно исследовали снимки. С самого начала было очевидно, что B-17 научились бомбить, по сравнению с первыми вылетами. Гонсалес видел, что воронки находятся плотно, одна к одной, и главным образом там где надо. Шесть из девяти порядков разгрузились на порт Мордово. Один сбросил бомбы на небольшой перевалочный причал по другую сторону реки, ещё два на другой порт, Выристайкино. По крайней мере две трети бомб упали в районах второстепенных целей так густо, что кратеры от полутонок занимали большую часть площади снимков. Оба объекта были стёрты с лица земли, но несколько расстраивал тот факт, что они относились к запасным.

— Девять групп. Три из них поразили не основную цель, а вместо неё накрыли второстепенные. С этим надо что-то делать, — обозначил ЛеМэй проблему. — Почему? Вот вы, капитан, всегда снимаете нужное. И тот же вопрос – почему?

Гонсалес мог бы сумничать, и при других обстоятельствах, вероятно, так бы и сделал. Но он знал, что ЛеМэю требуются сведения для решения задачи, а не светская беседа. Он уже понял, на кого работает. Для полковника работа и отдых никогда не смешивались, и первое всегда было важнее. Понимают ли в самой 305-й эскадрилье, насколько им повезло?

— Полковник, я ведь сам по себе. Когда я добираюсь до района цели, и не могу точно её опознать, как и было в эти дни, то кружу рядом какое-то время, чтобы определиться. Только когда я совершенно уверен, что нахожусь где надо, и представляю относительное расположение ориентиров, начинаю заход для съёмки. У ваших бомбардиров нет такой роскоши. Они видят район цели только однажды. Им приходится принимать решение на основе одного взгляда, нескольких минут над картой и снимками несколькими часами ранее. Не удивительно, что они так ошибаются.

ЛеМэй надолго задумался, досконально разбирая ответ Гонсалеса, и нашёл ключевой момент. Капитан-филиппинец знал своё дело и был в нём специалистом. В таком разрезе вся суть заключалась в знании. Он сначала удостоверился, что хорошо изучил район цели и прилегающую местность, и только потом начал съёмку. Решение задачи лежало здесь.

— Я понял. Итак, я говорил с командованием авиагруппы, и с этого времени вы – майор Гонсалес. Ваши золотые дубовые листья у меня. Как вы можете догадаться, это означает, что у меня нет ни малейших нареканий к вашей работе.

Гонсалес козырнул и взял новые знаки различия. Так как он разобрался в характере полковника, то понял, что получил серьёзную похвалу.

Зрелище, открывшееся полковнику Райану Андерсону, было позором и оскорблением для американской армии. Других слов он подобрать не мог. Генерал-майор Ллойд Фредендаль113 силами всей инженерной роты 19-го сапёрного полка отгрохал укреплённый штаб более чем в ста километрах за линией фронта. В твёрдый гранитный гребень севернее небольшого городка сапёры заглубили два U-образных комплекса, уходивших в камень на 50 метров. На постройку потребовалось три недели. Прикрывал штаб батальон ПВО, вооружённый так необходимыми в войсках 90-мм орудиями.

Все это происходило в время, когда переправы через Волгу напрягались как могли, доставляя подкрепления на западный берег. Фронт на плацдарме удерживала американская 83-я пехотная, кроме неё, туда направлялись ещё шесть. 1-я и 2-я бронетанковые, также русские 1-я, 2-я, 9-я и 34-я пехотные. Но они были в составе подкрепления и ожидали своей очереди переправиться. На самом деле, по одному из полученных Андерсоном докладов, 1-я бронетанковая уже начала пересекать Волгу, и готовилась занять своё место в первой линии. На три недели позже запланированного! Те самые три недели, которые потратили на постройку штаба, и это не было совпадением. Сроки по замене русских частей на плацдарме американскими постоянно сдвигались.

Практически все в основном комплексе знали, что генерал Фредендаль никогда не бывал на переднем крае. Ни разу. Все сведения о ландшафте и обстановке он получал из отчётов, и был склонен руководить развёртыванием частей, вплоть до уровня всей кампании, просто тыча в карту. Он быстро получил прозвище "Ветреный Фредди", которое непонятно с какого перепугу понял как "Ветеран Фредди" и хвастался им направо и налево. На самом деле "ветреный" в русском означало ту же слабохарактерность, что и в английском.

Просто генерал за четыре месяца в России не потрудился выучить ни единого слова по-русски. Иногда штабные полагали, что английского он не знает тоже. Когда он сам отдавал приказы, обычно по радио, то использовал сочетание сленга и расплывчатых фраз, придуманных, чтобы сбить с толку вражеских радиоперехватчиков. К сожалению, подчиненные тоже оказывались сбиты с толку вместе с противником. Андерсон был совершенно уверен, что беспорядок на линии фронта – прямой результат деятельности генерала.

— Генерал примет вас через несколько минут, сэр, — секретарь примирительно кивнул. У Фредендаля была привычка заставлять всех ждать, иногда по часу. Полковник решил, что так он утверждает свою власть. Андерсон не впервые сталкивался с этим, и заранее подготовился. В портфеле у него лежала книга в мягкой обложке, и он присел, чтобы вновь погрузиться в приключения сотрудника агентства "Континенталь"114.

Трудность состояла в том, что даже чёткие, выверенные фразы Дэшила Хэммета не помогали ему сложить воедино в уме тактическую картину. Фредендаль располагал небольшими группами войск, рассеянными по значительной площади на позициях, которые чрезвычайно трудно поддержать. Один батальон 83-й пехотной дивизии стоял в Хорнзоре115, второй блокировал дорогу Ямашево116 – Канаш117. Основное командование 83-й дивизии находилось в Климово, а резервное – в Хормалах118.

У Фредендаля имелся большой выбор. Отправить подкрепления русским силам к северу и к югу от американских позиций. Придержать свои части сконцентрированными в центре наготове к контратаке. И наконец, начать наступление на север, чтобы открыть путь освобождению Нижнего Новгорода. Он не сделал ничего. На самом деле, рассмотреть хоть какой-то результат его действий было очень сложно.

— Полковник, генерал готов вас принять.

Андерсон не мог не взглянуть на часы. Он прождал 35 минут. Неплохо по меркам Фредендаля.

Войдя и обменявшись обычными приветствиями, Андерсон перешёл сразу к делу.

— Генерал, практически все выводы наших аналитиков говорят о том, что готовится массированное немецкое наступление. Первые признаки наращивания сил немцами выявлены в районе Климово примерно неделю назад, при оценке результатов бомбардировки. Над всем западом Чувашского плацдарма летает 10-я эскадрилья фоторазведки. Она обнаружила множество немецких позиций, частей в расположениях, а также складов. Более того, когда они повторно сняли те же самые районы несколько дней спустя, плотность позиций только увеличилась. Были найдены топливные и артиллерийские парки, стоянки пехоты и оперативные склады. Повсюду за передним краем плацдарма, но с основной – напротив фронта 83-й дивизии.

— Дайте-ка взглянуть, — бесцеремонно протянул руку Фредендаль. Он бегло просмотрел снимки, качая головой. — Колбасники даже не спрятали ничего.

— Сэр, у русских нет хороших камер для воздушной съёмки, как и подходящих самолётов. Тем более таких, как наши F-5. Колбасники умеют маскировать свои объекты от наблюдения с воздуха. Всё это продлится до тех пор, пока они не собьют F-5. Изучив его, они поймут, на что он способен. Но пока совсем не скрываются.

Фредендаль насмешливо фыркнул.

— Я думаю, причина намного более проста. Немцы делают лучшие камеры в мире, и знают, что мы их видим. Они намеренно подставили ложные цели.

— Сэр, когда B-17 несколько дней назад накрыли Пензу, они разбомбили сортировочную станцию, полную вагонов с топливом и боеприпасами. Вторичными взрывами разнесло всё вокруг. Колбасники действительно подтягивают большие объёмы грузов.

На этот раз фырканье стало презрительным.

— Железная дорога из Пензы проходит на Сызрань, к Самарскому плацдарму. Это стратегически намного более важная цель. Если и можно предположить наступление, то оно будет там. Я не могу принять сведения авиаразведки всерьёз. Лётчики сделают что угодно, лишь бы выставить себя в выгодном свете.

— Сэр, ветка на Сызрань – одноколейная. А на север, к Шумерле, ведут четыре колеи.

Генерал раздражено махнул рукой.

— У вас есть что-либо ещё?

— Доклады авиагрупп обращают внимание на снижение интенсивности воздушных операций колбасников. Русские говорят, что это всегда предшествует наступлению. Самолеты садятся на обслуживание и ремонт, чтобы к моменту наступления собралось максимальное боеспособное количество.

— Русские говорят… Ну, я понимаю, они готовы найти любое оправдание своим поражениям. Не вижу ничего, о чём стоило бы волноваться, Райан. Свободны.

— И куда мы идём сегодня вечером, шкипер?

Том казался ехидным до омерзения, так как задал стандартный вопрос, которым приветствовал Кеннеди всякий раз, когда тот возвращался из штаба. ПР-73 закончил ремонт в рекордно короткий срок, посередине палубы у него стоял новый тяжелый миномёт, а у команды наконец появились винтовки. Мир был прекрасен.

— Вниз по реке, в место под названием Подвалье119. Простая задача. Об Ульяновском сужении можно не беспокоиться – войска, которые перешли на тот берег, не только удержались, но и немного расширили плацдарм.

Разглядывая город при свете дня, Кеннеди вполне мог представить, что там происходило. Союзные войска, сумевшие отбить себе пятачок на берегу рассредоточились у подножия парковой гряды. Лейтенант сейчас хорошо её видел. Немцы засели с другой стороны той же гряды и, несомненно, будут стараться пересечь её, чтобы оттеснить союзников. Но как только они покажутся на гребне, попадут под огонь русской артиллерии с восточного берега. По мнению Кеннеди, мощные русские орудия с такого расстояния будут работать прямой наводкой, и любая атака в таких условиях станет бесполезной. Слухи донесли, что прибыли дополнительные орудия из американских подразделений, ожидающих на восточном берегу, для усиления артиллерийского прикрытия нового плацдарма.

— А Сенгилей?

— Армейские отправляли сегодня туда самолёт. Пушек нет. Одна из наших задач – высадить разведгруппу морпехов. Они досконально изучат, что там к чему. Мы высаживаем их, ждём, затем идём на юг к Стручковой долине. Там принимаем груз и возвращаемся на базу. А вот и наши гости, кажется.

У пристани остановился грузовик. Из-под тента выбралась небольшая группа морских пехотинцев и построилась возле трапа ПР-73. Это был не первый раз, когда они доставляли разведгруппу на западный берегу, но сама группа отличалась от предыдущих. Хотя бы тем, что они носили стандартную американскую форму оливково-серого оттенка, а не "лягушку", как раньше. Кеннеди знал, почему. "Лягушка" слишком походила на пятнистый камуфляж войск СС, и такое подобие, как говорили, привело к нескольким инцидентам.

— Лейтенант Кеннеди, сэр? — командир десантной группы остановился у начала трапа. — Сержант-канонир120 Кастер, рапортую по случаю прибытия.

— Добро пожаловать на борт. Ээээ… а вы, часом, не родственник тому самому?..121

— Даже не однофамилец, cэр. И, со всем уважением, у шуток на эту тему давным-давно выросла вооот такая борода.

Кеннеди хихикнул.

— Ну я догадываюсь. Заходите, обсудим сегодняшнее дело. Ларри, расположи народ как можно поудобнее.

В кают-компании, после того как они выпили по маленькой, Кеннеди сказал:

— Предлагаю начать со сверки приказов. Хочу быть уверен, что они одинаковы. А то тут у нас нервы немного на взводе.

— Да, сэр, до меня доходили слухи. Мой приказ – высадиться неподалёку от Сенгилея и убедиться, что орудия на самом деле вывезены. Затем пошарить по округе, поискать какие угодно материалы для разведки. Удивительно, сэр, что порой оставляют колбасники. Они нечасто ошибаются, но уж если да, то по крупному. Способны тщательно сжечь весь мусор, но оставить конверт, подписанный "Совершенно секретно, перед прочтением съесть". Потом возвращаемся к вам и идем в Стручковую долину. Надо забрать и сопроводить на борт троих человек. Один выживший летун и двое не знаю кого, но очень важных для штаба.

— У меня более-менее то же самое. Мы не знали, скольких надо будет забрать, но трое не проблема. На берег вас доставим на резиновых плотиках. Мои ребята могут остаться на пляже, если вам случится уходить второпях.

— Звучит хорошо, — Кастер оглядел скромную кают-компанию ПР-73. — Последний раз мы ходили на "Хиггинсе", ПР-109. У вас немного просторнее.

Кеннеди выглядел польщённым.

— Это "Элко". Его разработали как бронекатер и улучшили по рекомендациям русских. Лодки Хиггинса – переделанная серия ПТ. Они сами меньше, и мостик у них меньше, спаренные пулемёты стоят вдоль, а не побортно. Трёхдюймовка старая, с коротким стволом. Хотя 109-й – хорошая посудина.

— Разгромили нас без единого выстрела. Его команда просто ограбила моих парней в покер.

Кеннеди рассмеялся.

— У МакХейла и его экипажа, скажем прямо, репутация вперёд них бежит. Они способны сделать невозможное. А теперь самое время вникнуть в карты.

— Товарищ чекист, наша станция самая важная на всём северном побережье. Даже до войны мы распределяли огромные объемы грузов, проходящих через область. Поставки для Северного флота в Северодонецке идут через нас. После начала войны тоннаж удвоился, а когда стали приходить конвои, удвоился ещё раз. Ежедневно мы обрабатываем не менее двухсот составов. Большинство поставок предназначаются для Карелии и Костромского фронта. Другая часть поездов направляются на юг, в Череповец и Казань. Ещё мы перенаправляем грузы Северодвинского и Беломорско-Балтийского каналов. Поставки по второму связывают нас со всеми путями от Ладоги до самой Волги. Нам приходится не просто справляться с вчетверо возросшими объёмами. Сортировка разнонаправленных грузов, причём упакованных и перевозимых кто во что горазд – вот где задача!

Напалков знал и понимал всё это, но позволил управляющему выговориться.

— Вы, товарищ, не единственный, кто сталкивается с трудными задачами. Отчаянные дни требуют напряжения всех усилий. Любая ошибка, допущенная в такое время русским человеком, помогает фашистам творить разруху на нашей земле. Это саботаж.

Голос чекиста понизился до угрожающего шипения. Начальник сортировочной станции побледнел. За саботаж расстреливали без промедления.

— В день через нас проходит более 4000 вагонов. Просто один заблудился.

— Из-за этой ошибки могли погибнуть двенадцать хороших ребят, морских пехотинцев, сражающихся за Родину. Они спаслись только благодаря американцам с их дотошностью и вниманием к деталям.

Несмотря на страх, пронзающий его до самого нутра, управляющий понял значение последнего замечания. Американцы выручили наших солдат, и ЧК позаботится, чтобы все знали об этом. Значит, официально признано, что американцы действительно наши друзья и доверенные союзники. Одновременно сравнивается эффективность нашей и их работы. Это совсем нехорошо – для меня, по крайней мере.

Напалков задумался, изучая выражение лица собеседника.

— Расследование привело меня сюда. Позовите диспетчера, который формировал состав и того, кто составлял накладные.

Начальник станции выглянул в приёмную и послал кого-то за названными сотрудниками. Тем временем Напалков внимательно рассмотрел накладную, и сразу нашёл источник неприятностей. Бумага была написана от руки. Он взял телефон, набрал местное отделение ЧК и передал краткие указания. Как раз когда он положил трубку, прибыли служащий, молодой человек около тридцати, и диспетчер, которому на вид было за сорок. Оба выглядели напуганными.

— Товарищи, вагон, из-за которого я здесь, был обозначен номером 139–555. Но в накладной его нет. Объяснитесь.

Диспетчер взял бумагу и просмотрел её.

— Он здесь, хотя… ох.

— Вот именно, ох. Вагон в накладной – № 139–556. И по этой причине едва не погибли двенадцать морских пехотинцев. Вам стоит найти смягчающие обстоятельства, прежде чем я решу, что с вами делать.

— Товарищ чекист, накладная должна быть печатной, но мне пришлось переписывать её от руки. "Шесть" так плохо написана, что я прочитал её как "пять".

Напалков повернулся к побледневшему письмоводителю.

— Таким образом, вина на вас. Почему список вагонов для накладной был написан от руки?

— Нашей пишущей машинке сорок лет. Её сделали ещё перед войной с Японией. Она печатает так плохо, что слова трудно прочитать даже с новой ленты. А единственная лента, которая у меня есть, сама довоенная. Нам приходится обводить напечатанное чернилами, если необходим именно печатный документ. От руки получается быстрее и более понятно для чтения.

— Вы сообщали об этом?

— Да, товарищ капитан.

— Я понял. Кругом.

Напалков уловил безнадёжное отчаяние в глазах письмоводителя, когда он выполнял приказ. Его губы сжались и беззвучно задрожали – он наверняка ожидал традиционный выстрел из пистолета, приставленного к затылку. Вместо этого Напалков едва заметно шевельнул пальцами, дав знак одному из своих помощников. Кулак, усиленный медным кастетом, со всего маху врезался в живот служащего. Тот сложился пополам и упал на пол, корчась от удара, но не мог издать ни звука. Он отчаянно пытался вдохнуть, но удар парализовал его. Наконец справился с собой и смог набрать воздух в лёгкие.

Капитан повернулся к диспетчеру.

— Вы усомнились в информации, но не удосужились проверить её. Вы не заслуживаете привилегий тыловой работы. Товарищ Беляков, отправьте этого новобранца в ближайший пехотный батальон и посмотрите, для чего там его сочтут пригодным. Стрелковое отделение, наверное, ему по плечу.

Человек на полу перестал сопеть, его вырвало прямо на ковёр. Он посмотрел наверх, очевидно, ожидая дальнейшего избиения. Но Напалков только покачал головой. Он ничуть не сомневался – на самом деле черновик накладной составляла женщина из его отдела, но письмоводитель сам пришёл за наказанием, чтобы прикрыть её. В глазах чекиста этого было достаточно, чтобы заслужить снисхождение.

— Хватит. Возвращайтесь к работе. А что касается вас, товарищ управляющий – вы понижены до диспетчера. Вашу должность примет заместитель. Выполняйте свои новые обязанности как следует, или мы встретимся снова. Только приберитесь здесь перед уходом.

Спустя несколько минут чекист подошёл к столу, занятому женщиной-машинисткой. Она вздрогнула, увидев его. Понятное дело, всем было слышно, что сейчас произошло с непосредственным начальником. Очевидно, она опасалась, что об её ошибке станет известно, и с удивлением посмотрела на двоих помощников Напалкова. Они внесли следом за капитаном большую коробку. Третий убрал древнюю пишущую машинку. Потом они вместе распаковали коробку и поставили на стол совершенно новую IBM Electromatic-01122.

— Ирина Григорьевна, американцы отправили нам в числе прочей помощи электрические пишущие машинки. И даже положили переходник для нашей сети и руководство на русском языке. Вот коробка запасных лент. Работайте, и пусть у вас больше не будет таких ошибок. Обязанность ЧК не только в наказании. Мы помогаем всем, кто честно трудится для Родины.

Женщина кивнула, волнение от вида новой машинки пересиливало опаску перед чекистами. Напалков с интересом смотрел, как она исследует обновку. НКВД относился к людям с жестокостью, и люди в результате цепенели до такой степени, что жестокость перестала достигать желаемого результата. Сейчас мы совмещаем серьёзность с добротой и великодушием, создавая контраст, подчеркивающий все эти свойства. Первое даёт урок, другие дают людям основание для надежды и веры в фундаментальную справедливость нашей работы. Ирина запомнит удар, повергший её начальника в наказание за небрежность, но запомнит также и нашу помощь, чтобы этого не повторилось.

Капитан смотрел, как она печатает новую накладную и восхищается чёткостью результата. А сам Напалков думал о другом. Люди считают, что ленд-лиз просто поставляет нам танки и самолёты, но мне кажется, помощь канцелярским штабным имуществом не менее важна, чем оружие и снабжение.

— 92-я, 303-я и 306-я группы скоро вступят в строй.

Генерал Айра Икер123 явно был доволен результатами полугодовой работы. Три дополнительные группы означали, что 40-е крыло увеличится до шести групп. В общей сложности 432 "Летающих крепости". Предполагалось, что до конца года к ним присоединятся ещё две, подняв численность до 576 машин. Тогда 40-е крыло разделится на два по четыре группы.

ЛеМэй согласно пробурчал, давая знать, что услышал новость.

— Первым делом мы нанесём удары по некоторым целям западного берега. Слётанность экипажей очень важна для более серьёзных задач. Пока останавливаемся на восьми группах?

— Да. На самом деле производство B-17 начинает сокращаться. Последние "Боинг" выкатит в августе. 2-я, 7-я и 58-я группы уже будут перевооружаться на В-29.

Икер на мгновение заколебался. Ему не позволяли летать на боевые задания и вообще на любые, где он мог подвергнутся риску. Причина запрета была проста. Он входил в число тех немногих, кто знали тайны нового бомбардировщика.

— Конечно, самолётов у них ещё нет. Первый опытный полёт YB-29 случился только на прошлой неделе. "Боинг" до сих пор не устранил проблему возгорания двигателей.

— На B-17 нельзя далеко залетать, — заметил ЛеМэй. — По крайней мере, сейчас. Мы окружаем их облаком "Тандерболтов", но истребители колбасников находят способы пробиться сквозь заслон.

Икер вздохнул. Качества немецких истребительных сил стали неслабым потрясением. Их опытные пилоты наглядно показали преимущество, которое теперь измерялось устойчивыми потерями B-17 и P-47.

— Я знаю. Германия подождёт, пока в строй встанут B-29. Суть вопроса ведь в том, что вы здесь решаете ключевые проблемы стратегического применения бомбардировщиков. Вопрос точности уже решили. Ваш способ построения позволяет "Крепостям" отбиваться от истребителей так, будто они изначально были на это способны. Все ваши находки осмысливаются и передаются в части, ожидающие новую технику. Итак, куда мы летим?

Ответ у ЛеМэя был наготове.

— Москва. Там находятся две сортировочные станции, критически важные для перевозки войск и снабжения в сторону Казани. Одна из них одновременно территория Коломенского паровозостроительного завода. Там производится большая часть вагонного парка, доступного колбасникам. Уничтожим обе станции и Коломенский завод – выбьем из их системы перевозок целое звено. Есть и политическая сторона вопроса. Налёта на Москву хотят русские. Этим они укажут, что город всё ещё в осаде, и они не приняли немецкой оккупации.

— Я думал, вы не хотите отправлять B-17 так далеко. Москва в пятистах пятидесяти километрах за линией фронта.

— Если мы примем севернее и пересечём Волгу у Нижнего, получится четыреста с небольшим. Это в пределах боевого радиуса P-47, и они смогут прикрывать нас до самой цели. Можно отправить северным маршрутом три новых группы. Если они пролетят Волгу под Костромой, то до Москвы останется двести шестьдесят километров. Первый ударный отряд пойдёт прямо с востока. Полчаса спустя вторая группа появится с северо-востока. Если колбасники и увидят вторую, то примут её за новичков, летящих куда-то на западный берег. А за главную силу примут первую группу, и отправят истребители южнее. На долю второй останется только зенитный огонь.

Икер обдумал предложенный план.

— А прикрытие?

— Для первой группы 56-я эскадрилья Земке. Для второй – 4-я Блэксли.

— И та и другая только сформированы. Может быть, 356-я? У них боевой опыт, — схема Икеру понравилась.

— Они не пойдут в эскорт как раз из-за опыта. Один из пилотов написал служебку и предложил выделить истребители для свободной охоты, расчищать воздух перед бомбардировщиками. Попытаться отбить атаки истребителей ещё до того, как они долетят до наших B-17. И я считаю его идею целесообразной. "Тандерболты" выманят колбасников раньше времени, а когда подойдут "Крепости", у гуннов останутся пустые зарядные ящики и бензина на донышке124. "Тандерболты" же смогут преследовать их до самых баз, чтобы убедиться, что они выведены в отбой.

— Составьте график вылетов. Проверьте, что всё согласовано по времени. Добавлю только одно. К юго-западу от Марфино125 есть радарная станция. Мы отправим на неё 391-ю. Со средней высоты, конечно, более "Мародёрам" на бреющий хода нет. С двумя группами "Крепостей", "Мародёрами", да ещё группой свободной охоты колбасники устанут гадать, что на самом деле происходит.

— Внимательно всё проверяйте. Колбасники мастера устраивать ловушки.

Кастер лишний раз напомнил своей команде об осторожности, так как они разошлись по довольно большой и основательно перекопанной площади. Окопы и огневые позиции были окружены высокими, но сейчас обрушенными валами, которые защитили орудия от взрывов и осколков, неизбежных при контрбатарейной борьбе.

— А кто такая "г-жа Лаф?", — шёпотом спросил один из разведчиков, обыскивающий орудийный окоп. В его руке был листок бумаги, на взгляд Кастера похожий на наклейку от снарядного ящика. Надпись гласила: "SK C/28 in MrsLaf".

— Спокойно, МакБрайд. Нет здесь никакой одинокой немки, жаждущей твоего внимания. Это укладка для 15 cm Schiffskanone C/28 на мортирном станке. Или, иначе говоря, 5.9-дюймовое корабельное орудие на берегу, переделанное для использования сухопутными силами.

— То есть парни на бронекатерах думали, что ходят мимо "восемь-восемь", а на самом деле им противостояли крейсерские шестидюймовки? Что они, чёрт возьми, здесь делают?

— 88-мм не для всего годны. Эти дальнобойные орудия, скорее всего, должны были обстреливать цели на другой стороне реки и их перевели в более важное место. Перетащить такие установки нелегко, и причина нужна веская. Могу предположить, что когда Джек и его пираты проходили здесь в прошлый раз, их уже увезли. Колбасники просто сделали вид, что орудия ещё на месте, — объяснил Кастер, кивая в такт собственным мыслям.

Потихоньку разведгруппа просеяла всю площадку артиллерийской батареи, собрав клочки бумаги и другие мелочи, брошенные при отходе. Наконец МакБрайд, прокряхтев, выпрямил спину.

— Когда я вызвался добровольцем для этой вылазки, никто не сказал, что я буду ночью перебирать помойку.

Кастер его понимал. Он, опытный водолаз, под водой провёл больше времени, чем большинство пилотов в воздухе. Другие члены его команды также были ветеранами со множеством боевых специальностей. Все они пошли в морскую пехоту добровольно, ожидая, что будут готовить берег для высадки десанта, снимать мины, обезвреживать ловушки и определять степень вражеской обороноспособности. Но война на Тихом океане так и не началась. Работа по профилю нашлась на берегах Волги. Как заметил МакБрайд, поиски армейского мусора больше походили на ковыряние в помойке.

— Сэр, оно кажется подозрительным, или оно на самом деле подозрительное?

"Оно" выглядело полной бутылкой шнапса, лежавшей на земле около одного из орудийных окопов. На уловку вполне мог клюнуть солдат, особенно уставший от долгого перехода или утомительной работы. Кастер был уверен – такая бутылка станет достойным средством отучения от пьянства. Его же самого занимал совсем другой вопрос. Рванёт от натяжения проволочного поводка или от электродетонатора?

МакБрайд осторожно встал на колени возле бутылки.

— Её нельзя здесь оставлять. Какой-нибудь гражданский наверняка схватит.

Кастер согласился. Он считал установку подобных мин-ловушек непростительным. Устроить пакость на технике или оружии, которые привлекут солдат, это одно. А сделать так с предметом, привлекательным для мирного населения, совсем другое. На предыдущем выходе они заглянули в небольшую деревню, оставленную немцами, и нашли там заминированную тряпичную куклу-ловушку. Обезвредили.

— Добро, я понял. Они втиснули бутылку между двумя палками, так она не укатится с гранаты под нею. Поднимаешь бутылку, рычаг отлетает и бах! Я слышал, колбасники делают для таких ловушек запал мгновенного действия126.

МакБрайд огляделся, проверяя, чтобы все отошли подальше. Стало немного одиноко, но у яйцеобразной французской гранаты127 радиус сплошного поражения доходил до десяти метров. Он опустил пальцы, тщательно прижимая рычаг. Когда стало ясно, что тот никуда не денется, убрал бутылку и откатил её подальше. Затем вставил кусок проволоки в предохранитель. Как только он помахал рукой в знак отбоя опасности, подошли остальные.

— С возвращением, — иронично сказал МакБрайд.

С ценной добычей, с виду больше похожей на несколько мешков мусора, они пошли туда, где их ждал бронекатер. По дороге МакБрайд выбросил обезвреженную гранату в Волгу. Он был уверен, что утонув в мягком иле, она станет окончательно безопасной. Да и Кеннеди не обрадовался бы, притащи он на борт такую вещь. Разведгруппа заметила матросов, охранявших место высадки, задолго до того, как они поняли, что приближаются морпехи. Те привыкли подкрадываться невидимо и неслышно.

Несколько минут спустя он стоял на мостике и рассказывал, как всё прошло. Берега Волги проплывали мимо в темноте. Кеннеди медленно кивал по мере развития событий.

— А что было в бутылке?

— Мы вскрыли её. Просто вода. Наверняка отравленная. Как бы там ни было, теперь она никому не навредит.

Слова странно противоречили совершенно мирной обстановке вокруг. Тёмные берега Волги отражали тихое мурлыканье двигателей под ногами.

— Как вам удается так легко просачиваться и уходить? Разве у колбасников нет гарнизонов у реки?

Кастер покачал головой.

— У них нехватка людей. Если поставят караул в несколько человек, их либо партизаны убьют, либо мы устроим вылазку и утащим в плен. Если наблюдательная команда будет достаточно многочисленной, чтобы отбить нападение партизан, им придётся сражаться насмерть ради никому не нужной поляны. В итоге они группируют свои силы в батальонных и даже полковых опорных пунктах, и пускают между ними моторизованные патрули, обычно на полугусеничниках и бронемашинах. Мы просто не пересекаемся с ними. Большую часть времени мы прячемся, потом быстро выполняем задание и снова растворяемся – раньше, чем появятся колбасники. Я думал, что они могут оставить засаду на позиции артиллерии, но её не было. Всё от недостатка сил. Мы пристально наблюдали за их лагерями, и знаем, где какие части размещены, какова их обороноспособность. Люди говорят, что западный берег держат колбасники, но по правде говоря, нет. Он больше похож на нейтральную полосу.

— Шкипер, подходим к Стручковой долине, — Эд Мейер поднял глаза от штурманского столика. — Устье должно быть прямо впереди.

Кеннеди посмотрел в бинокль на тёмную массу берега. Устье одного из небольших притоков Волги было достаточно широким и глубоким, чтобы бронекатер мог пробраться в него, немного поманеврировать и спрятаться. У самой воды замерцало красным, и после недолгой паузы последовательность повторилась в жёлтом. Том с верхушки мостика просемафорил в ответ синим и зеленым. Контакт установлен. Это не обязательно означало, что всё в порядке. Опознавательные сигналы могли попасть в руки врага, и тогда начнётся скоротечный бой на кинжальной дистанции.

— Внимание всем, боевая готовность. По местам стоять. Приготовиться к атаке береговых целей.

Для Кастера и его людей это была уже третья поездка на плотиках за ночь. Вода в устье стояла зеркалом, и они достигли берега так стремительно, что партизаны прозевали сам момент высадки. Морпехи рассредоточились, создавая оборонительный рубеж, и обнаружили, что на них смотрит примерно десяток вооружённых людей.

— Товарищ сержант, — один из партизан вышел поприветствовать их. — Добро пожаловать на западный берег.

— Привет, братишка. Мы вам кое-что привезли. Радиостанции, взрывчатка, пайки. Матросы сейчас разгружают плоты.

— Сержант, если у вас есть аварийный шоколад, они его с радостью примут. Сержант Шульц, бортинженер с "Летающей крепости".

Он был взъерошен и, очевидно, утомился от марша по оккупированной территории. Но Кастер заметил что-то ещё. Смесь гнева, потрясения и негодования, глубоко запавшая в душу.

— С возвращением. Ты первый, кого мы подбираем.

— Это меня не удивляет. Фашисты убивают наших, которые прыгнули с парашютом. Я сам видел. Трое парней из 35-й, Никсу, Розенблюма и МакДермотта, сбитых во время налёта Пензу, первыми нашли гитлеровцы. Убили и сожгли тела. Я собрал их жетоны после того, как фашисты уехали. Надо обязательно сообщить об этом командованию.

— Вот чёрт… — Кастер был потрясен. Он слышал, конечно, как немцы ведут себя с русскими, но почему-то предполагал, что на американцев они будут смотреть иначе. И теперь понял, насколько ошибался.

— Сам и расскажешь. Но мы, как предполагалось, забираем трёх человек?

— С нами есть девушка. Самая храбрая, которую я когда-либо встречал, но ей многое пришлось пережить. Наверное, худшее, что может случиться с женщиной. Обращаться с ней надо как фарфоровой чашечкой. Сведения, добытые ею, бесценны. А третьего я не знаю.

Он обернулся и махнул рукой. Девушка вышла из деревьев и присоединилась к нему. Кастер бегло оглядел её, отметив, что она стоит достаточно близко к Шульцу, чтобы чувствовать его поддержку, но достаточно далеко, чтобы не касаться. На морпехов она смотрела со странным выражением на лице. Нечто намного глубже и первобытнее простого страха. Кастер сначала принял это за ненависть, но догадался, что неправ – это был именно страх, но такой, как будто она проснулась и обнаружила у себя в постели ядовитую змею. И тогда до него дошло, о чём говорил бортинженер.

— Доставь даму на бронекатер первым плотом. Когда доберётесь, попроси капитана, лейтенанта Кеннеди, передать на берег все плитки шоколада. Ну а теперь, кто у нас третий?

— Думаю, я, — прозвучал голос с британским акцентом, сильно удивившим Кастера. — Флеминг. Я служил британской военно-морской разведке, но теперь занимаюсь другими делами. Рад видеть вас, сержант.

— Так точно, сэр, — Кастер даже не усомнился, что британец – офицер. Всё просто говорило об этом. — Пожалуйста, садитесь во второй плот, и отчаливаем.

Берега Волги до сих пор оставались тёмными и тихими, ПР-73 потихоньку шёл против течения, направляясь домой вместе со своим драгоценным грузом. Он миновала остров № 10, где команда мысленно поприветствовала Брусилова и его морских пехотинцев. Вскоре будет поворот, который приведёт их мимо Сенгилея и дальше вверх по реке, к Ульяновску, а потом на базу. По расчётам Кеннеди они должны достичь Старой Майны незадолго до рассвета. Нынешнее задание разительно отличалось от предыдущего похода, когда они вернулись с почти пустыми погребами и облезшей со стволов краской. На этот раз они не сделали ни выстрела, как и разведгруппа.

Мысли Кеннеди переключились на более приземлённые вещи.

— Товарищ партизан, у нас довольно тесно, но позади под рубкой есть небольшой отсек. Если вам необходимо уединение, там вас никто не потревожит.

— Вот, я сделал, — Эд Мейер прослышал об этой женщине и попытался помочь. Он протянул пару деревянных клиньев, вырезанных из старой распорки. — Подсуньте под дверь, и никто не может открыть её. Как сказал шкипер, вас никто не потревожит, но ребята решили, что так вам будет спокойнее.

Она кивнула и попыталась благодарно улыбнуться. Мейер, говоря с нею, намеренно использовал сухопутные слова, поэтому она поняла и его слова, и их смысл. Такое участие пробилось сквозь всё ещё затуманенный горем разум.

— Спасибо, товарищ моряк. Я понимаю вашу заботу, но чувствую, что с вами и вашей командой я в безопасности.

— Меня зовут Эд, Эд Мейер, — впечатлился он.

— Павлова Татьяна Тимофеевна.

Кеннеди выдохнул. По крайней мере одна потенциальная проблема только что испарилась. Он повернулся к англичанину, стоявшему в крошечной кают-компании.

— Раз уж мы начали знакомиться, я – Джон Фицджеральд Кеннеди. Все зовут меня просто Джеком. Но позвольте полюбопытствовать, что британский морской офицер делает на западном берегу Волги?

— Флеминг, Ян Флеминг128. Псевдоним – Аттик. Мы пытаемся развернуть в Британии партизанскую борьбу, но это не так легко, как мы считали три года назад. У нас есть неплохое движение сопротивления, но вот заставить его что-то сделать очень трудно. К тому же оно насквозь профильтровано гуннами. Русские предложили нам помощь словом и делом. Поэтому мой брат попросил, чтобы я приехал сюда и разобрался, что мы сделали не так, как надо. Я провёл с партизанами три месяца день в день, и получил ответ: всё. Мы думали, что знаем, прочитали все наставления и выслушали советы так называемых специалистов, но без толку. Теперь начинаем с нуля.

— Как и мы на бронекатерах, — Кеннеди заинтересовался куда более, чем показывал. — Нам тоже пришлось изучать всё от пирса. А чем вы раньше занимались?

— Я был писателем и журналистом. Но всегда хотел написать приключенческий роман. Может даже не один. Знаете, я решил сделать ту девушку героиней книги. С 1939-го я был в Канаде, а когда Тот Человек предал нас, пошёл на флот. Меня беспокоит возможная установка Осью радиолокационного и радиоразведывательного оборудования в Британии. "Кондоры" и Ju.90, базирующиеся там, могут захватить власть над Атлантикой. Главной задачей Сопротивления будет постоянное беспокойство таких баз. Вот поэтому я с февраля 1942 в России. Учусь у русских, как планировать и проводить партизанские кампании в Британии. Кстати, наша совместная с русскими операция называется "Золотой глаз"129. Несколько недель назад я встретил друга вашего отца, Уильяма Донована130. Он из какой-то конторы, называемой УСС.

— Я слышал о нём, — кратко сказал лейтенант, и это развеселило Флеминга. Он хорошо знал, что между отцом и сыном Кеннеди особой любви нет.

— Ну, у него на самом деле нет ясного морального определения правильного и неправильного.

— Как и у моего отца. Вот почему он в США, а я тут. По крайней мере, здесь на Волге я делаю то, что считаю верным.

— Джек, я вовсе не с критикой это говорю. В движении Сопротивления понятия "правильное" и "неправильное" очень быстро размываются. Но боюсь, ваш отец – типичный вашингтонский политик. Война, так или иначе, идёт к концу, а они совершенно не готовы управлять тем миром, который скоро сложится.

Кеннеди думал об этом. Несмотря на его неприязнь к отцу, он хорошо чувствовал направления политических ветров, и они доносили до него совсем другие вещи. Чутьё говорило ему, что под налётом обычного для Вашингтона борзого политиканства таился хладнокровный расчёт по поводу очертаний послевоенного мира.

— Я не был бы так уверен в этом, Ян. Наши люди умеют учиться не отходя от дела. Следующее поколение американских лидеров придёт не из Вашингтона, а отсюда, с Волги. Они готовятся к тому, в чём послевоенный мир нуждается уже сейчас. Вашингтонские вожди выросли в 20-е – 30-е годы, десятилетия мира. 40-е и 50-е возглавит закалённое войной поколение.

— Надеюсь, так и будет. Когда я вернусь в Пермь, прежде всего займусь согласованием работы "Золотого глаза" с Соединенными Штатами. Тогда мы сможем проводить чёткие, скоординированные операции. Для этого понадобится оценка средств и обеспечения для сбора сведений по всей Европе. Донован хочет, чтобы такая централизованная информационная система управляла повсеместным наблюдением и поддержкой саботажа, для помощи военным действиям в России.

Ничего толком не сказав, Флеминг вполне ясно показал своё отвращение к плану Донована.

Так вот почему отец написал мне, что он думает обо всём этом, — обдумал Джон только что услышанное. Если есть централизованная разведывательная служба, то она станет единственным источником информации. И кто бы ею ни управлял, он будет также управлять политическими решениями, принимаемыми на основе этой информации. Если эту схему протолкнут, во главе встанут Джозеф Кеннеди и Уильям Донован. Дурное дело. И русским оно явно не понравится.

Лейтенанта осенило. Теперь понятно, почему Напалков так стремился завести знакомство со мной. Он и его начальство уже просекли тему. Теперь хотят притормозить её, оглядеться и найти союзников.

Списочный состав 305-й группы гласил, что в ней 96 экипажей на 72 B-17. Но суровая действительность Волжского фронта брала своё, и теперь в ней осталось по одной команде на самолёт. Четыре эскадрильи по восемнадцать машин. Каждая эскадрилья состояла из трёх звеньев по шесть бомбардировщиков. Боевой порядок тоже слагался из трёх таких звеньев, даже если они принадлежали разным эскадрильям. ЛеМэй немного перестроил самый нижний порядок, добавив ещё три самолета, чтобы усилить огневую мощь. Немцы уже разобрались, что нижние машины более уязвимы и в первую очередь набрасывались на них.

По итогам нескольких последних вылетов полковник пристально отобрал двенадцать лучших штурманов, бомбардиров и командиров, перетасовав команды так, чтобы все находились в одних экипажах. Сегодня вечером он объяснил почему – они пойдут головными для своих звеньев. Каждый боевой порядок сбрасывает бомбы по ведущему, и он выбрал лучших для той задачи.

— Вы возглавите свои звенья. Это означает повышение на одно звание для каждого, авансом. Подведёте, не справитесь – вернётесь на свои предыдущие места, а вместо вас наберу других.

ЛеМэй на мгновение задумался и продолжил.

— Мы получили список целей на ближайшие три месяца. Двадцать четыре папки. Я разделил их для каждого экипажа. Внимательно изучайте их в любую свободную минуту. Штурманам – разработать наилучшие маршруты, ознакомиться с реками, шоссе, железными дорогами, всеми ориентирами, которые могут помочь долететь до цели. Бомбардирам – изучить снимки, пока они вам сниться не начнут. Если вам покажется, что фотографии недостаточно хороши, немедленно сообщите, мы добудем более качественные. F-5 у нас как раз для этого. Когда подойдёт очередь соответствующей цели, вы пойдёте ведущими. До сих пор как минимум треть боевых порядков разгружается не по тем или по запасным объектам. Это не годится. Если бомбардиры в дальнейшем будут бить не туда, вся команда немедленно теряет место и отправляется в обычные экипажи. Так что изучайте материалы. Всем понятно?

— Что будет, если неправильная цель будет поражена не по нашей вине?

ЛеМэй холодно посмотрел на бомбардира, спрашивая себя, а не является ли поиск оправданий признаком ошибки в выборе человека.

— У меня нет ни времени, ни желания выяснять разницу между некомпетентностью и неудачей.

Спустя несколько секунд один из штурманов задал вопрос, пришедшийся ЛеМэю больше по вкусу.

— А нас похвалят за поражение нужной цели?

— Как правило, отсутствие наказания есть достаточное вознаграждение за выполнение своих обязанностей должным образом. А обратить внимание на превосходное их выполнение – всегда полезно для обучения. С этим за мной заржавеет.

Полковник ушёл, оставив экипажи изучать сведения о маршрутах и целях. Контрразведка поначалу возражала насчёт раздачи таких материалов, а у русских вовсе встала на дыбы от нарушения режима безопасности операций. Но он терпеливо объяснил, что любой, у кого есть карта и приблизительные данные о характеристиках B-17 и B-26, сможет вычислить вероятные цели. При этом всё равно останется неизвестным, когда и по какой будет нанесёт удар. ЛеМэй и сам не знал, не говоря о других. Он подозревал, что это событие значительно повлияет на другие планы союзного командования. Витало в воздухе этакое странное напряжение. Полковник хорошо чувствовал его и понимал – грядёт нечто важное.

По пути домой он внезапно решил заглянуть в один из ангаров. Там стояло два B-17L. Первый латали по мелочи в районе хвоста. Второй казался неповрежденным, но вокруг пахло свежей краской.

— Полковник, сэр! — старший сержант приветствовал его, одновременно предупреждая других авиаторов о появлении начальства.

ЛеМэй козырнул в ответ.

— Продолжайте. С этими машинами ещё много работы?

— Нет, сэр. У LG-J есть мелкие пробоины, ничего серьезного. И мы немного подкрасили LG-K. Кофе, сэр? Совсем свежий.

ЛеМэй кивнул, отметив, что сержант умело отвлекает его от осмотра самолёта. Он знал, что "старшой" отвечает за боевой дух, благополучие и дисциплину всей эскадрильи, одновременно являясь главным советником комэска по кадровым вопросам131. Значит, что-то прячут, понял полковник. Он обошёл вокруг бомбардировщика и замер. На борту у самого носа была нарисована молодая женщина, почти полностью раздетая. Рядом с этим потрясающим портретом даже подписали имя – Салли Б132.

— Сержант, всё готов… о, полковник, сэр, — молодой капитан остановился и вытянулся в идеальной уставной стойке.

ЛеМэй сказал "вольно" и снова посмотрел на произведение искусства. Его жена была художницей, и он легко мог узнать высококачественное исполнение с первого взгляда. Здесь явно чувствовалось влияние Варгаса133. Командира экипажа он узнал по голосу.

— Ага. Капитан Баркер. Что бы ваша жена сказала об этой живописи?

— Я думаю, восхитилась бы, сэр. Вот, это моя жена. Посмотрите.

Баркер вытащил из своего кошелька снимок. Стало совершенно очевидно, что это одна и же женщина, только фотография изображала её скромно одетой в лучшее выходное платье. Потом он вздохнул.

— Стереть?

— Устав ВВС не запрещает наносить имена или рисунки на боевой самолёт, когда такие отличия идут на пользу делу. Боевой дух сюда тоже относится. Посему, я не вижу причин для недовольства. Пусть остаётся.

У ЛеМэя появилось странное ощущение, будто он смотрит на решение проблемы, которая ещё даже не возникла.

— Старшой, отойдём, поговорим.

Сержант принёс обещанную чашку кофе. Он действительно был свежим, и полковник не торопясь выстроил мысли, пока пил.

— У скольких самолётов есть имена?

— У всех, сэр. Просто LG-K станет первым, носящим его открыто.

ЛеМэй понимающе кивнул. Индивидуальные рисунки на самом деле очень хорошо подходили для решения этой задачи.

— Передайте всем, что имена и картины на самолётах одобрены. И, между нами, позаботьтесь о поощрении тех, кто хорошо рисует.

— Так точно, сэр!

— Полковник, пришло сообщение от командования крыла, — Холланд выглядел сильно взволнованным. — Там просто чёрт знает что творится. Скорее туда.

Если бы немецкие бомбардировщики могли залететь так далеко, то сочли бы плотность начальства в Колосовке непреодолимо вкусной. Служебные машины выстраивались целыми рядами, прежде чем выгрузить своих седоков и разъехаться по стоянкам.

— Кертис, сколько лет, сколько зим. Как твои бомбардировочные успехи в России? — полковник Хуберт Земке134 тоже только что приехал.

— Громлю колбасников, и стараюсь делать это как можно лучше. А что твои "Кувшины"?

— 56-я группа встала в строй два дня назад. Укроти 47-й, и он станет отличным оружием. Пикирует и вертится как никакой другой. Хочешь, чтобы мы вылетели вместе с твоей 305-й?

— В основном нас прикрывает 356-я, они тоже оснащены "Кувшинами". Но мои ребята будут рады видеть твоих поблизости. Как и твоих, Дон, — ЛеМэй заметил полковника Дональда Блэксли135 из 4-й истребительной.

— Кертис, что происходит? Меня выдернули прямо из кабины.

Это вызвало смех среди собравшихся командиров, которые знали, что Блэксли использует любую возможность для полётов, и его пилоты были из того же теста. Несмотря их недавнее прибытие, 4-я группа заслуженно считалась самой опытной среди истребителей. Большинство лётчиков уже обладали боевым опытом. Некоторые ещё до официального прибытия экспедиционной армии в Россию служили в русских полках, вооружённых P-40, как инструкторы, или в добровольческих эскадрильях. Эти подразделения приобрели легендарную репутацию во время свирепого сражения за Москву. Пресса окрестила их "Летающими медведями", по аналогии с "Летающими тиграми", добровольческой истребительной эскадрильей в Китае. Все пилоты 4-й почти свободно говорили на русском, а большинство видело ужасы немецкого вторжения своими глазами.

— Я тоже не знаю, — сказал Икер. — Но вижу, что все командиры истребительных групп здесь, включая Фрэнка Джеймса из 55-й. Видимо, он сумел поставить P-38 на крыло.

Двухмоторные истребители были своенравными и плохо переносили грубые полевые условия.

— И Гарри со своими P-39 тоже.

Все понимали, что это значит. За полтора месяца американские истребительные силы в России выросли от одной группы P-39 до шести групп общей численностью свыше 600 машин. Половину из них составляли "Тандерболты". И все собравшиеся здесь полковники знали, что это только начало. Ручеёк самолётов, поступающих в Россию, скоро станет рекой.

Все уже расселись по местам. Четыре командира групп B-17 и два – B-26, представляя более чем 450 тяжёлых и средних бомбардировщиков. Это поразило ЛеМэя. Он внезапно понял, что в России уже свыше тысячи американских боевых самолетов. И пусть у сухопутных войск было больше времени на развёртывание, авиация на Волге росла с приличной скоростью.

Большой квадрат в центре зала был наглухо занавешен, а кресла разместили так, чтобы образовалась круглая аудитория. Как только все собрались, занавески убрали, чтобы показать… центр управления полётами. С первого взгляда он походил на любой другой – большой стол, окружённый планшетами для представления расположения самолётов, множество телефонов вдоль одного края. Но через несколько секунд полковник осознал разницу. Стол был устроен так, чтобы смотреть на Волгу в направлении с запада на восток. Да это же реконструкция немецкого центра управления истребительной авиации. Сделанная кем-то, кто видел всё изнутри!

Его впечатление окрепло, когда на сцену вышли действующие лица. ЛеМэй опознал нескольких дам как персонал Женского армейского корпуса или вспомогательных частей Люфтваффе. Мужчины заняли места у телефонов.

Только один человек не был одет в немецкую униформу. Молодая женщина, майор русской армии. Похоже, именно она будет проводить показ. ЛеМэй предположил, что и сведения добыла она, но как – не мог понять.

Действо началось. Операторы расставляли маркеры на карте вслед докладам о пролёте самолётов союзников. Быстро стало очевидно, что обстановка соответствует налёту на Пензу полтора месяца назад.

Внезапно всё остановилось. Майор, показав на одного человека, пояснила:

— Это Jagdfliegerführer. Он отвечает за всю организацию управления немецкими дневными истребителями в области. К нему сходится вся доступная информация о движении союзных воздушных сил – радиоперехваты, доклады радаров и от зрительного наблюдения. Он готовит краткую оценку вероятного налёта, и потом её передают в различные подразделения.

Игра продолжилась. Jagdfliegerführer оценил поступившие сведения и принял решение. Как только он начал отдавать приказы, реконструкция вновь остановилась, и майор прокомментировала:

— Эти люди у края сцены – Jagerleitoffizieren, прикомандированные офицеры связи Люфтваффе. Они поддерживают контакт с различным эскадрами. В идеале командир эскадры сам решает, какая из его групп будет прикрывать свои самолёты, а какая пойдёт на перехват бомбардировщиков. Обратите внимание на то, что предел полномочий Jagdfliegerführer'а – время вылета и указание курса и высоты, чтобы помочь им добраться до вероятного района боевых действий. Как только подразделение взлетело, все тактические решения принимает ведущий её командир. Обычно командир группы.

Глаза ЛеМэя следовали за отметками, представляющими строй его бомбардировщиков. Операторы перемещали их в соответствии со свежими докладами и наводили истребители на приближающуюся цель. Время от времени действие приостанавливалось. Майор поясняла, кто есть кто и за что отвечает. Потом представление продолжалось. Зрелище ясно демонстрировало – все уловки и попытки скрыть истинный курс бомбардировщиков были пустой тратой времени. Немецкая система совершенно не поддавалась на них и чётко вела истребители к боевым порядкам.

Имелась и специальная доска, на которой вёлся счёт сбитых бомбардировщиков. ЛеМэй развеселился, глядя, как "немцы" сбивают B-17 столь же бодро, как и его стрелки, требуя какого-то невероятного числа побед. Согласно окончательному итогу, защитники заявили двенадцать B-17 и десять P-47 против действительных потерь в три и два соответственно. И конечно, немцы потеряли семь истребителей против заявленных пятидесяти четырёх.

В конце концов бомбардировщики ушли на восток. Генерал Икер встал и, выдержав небольшую паузу.

— Реконструкция, которую вы только что видели, была подготовлена майором Павловой Татьяной Тимофеевной, партизанкой. Она с огромным риском для жизни проникла в центр управления Люфтваффе и провела там три недели, запоминая все действия и способы решения задач.

Икер замолк, потому что Земке вскочил и захлопал. К нему присоединились все остальные. Гром аплодисментов эхом заметался от стены к стене, майор смущённо покраснела.

Генерал поднял руку.

— Тише, господа. Я рад сообщить вам, что по совместному представлению нашего начштаба генерала Маршалла и русского командира 2-го Волжского фронта, маршала Конева, за беспримерный героизм Татьяна Тимофеевна награждается "Крестом за выдающиеся заслуги"136. Также она получает орден Александра Невского137 за личную отвагу, мужество и храбрость. А сейчас, перед тем как мы перейдём к вопросам и ответам, я попрошу озвучить важные и тревожные вести с западного берега.

Место Икера перед микрофоном занял сержант.

— Я Чарльз Шульц, бортинженер B-17 DE-G 35-й авиагруппы, одной из трёх "Крепостей", подбитых во время рейда на Пензу. Я и ещё три члена экипажа сумели выпрыгнуть с парашютом. Со мной были рядовой ВВС первого класса Альфред Никса, рядовой ВВС первого класса Эдвард Розенблюм и рядовой ВВС первого класса Франк МакДермотт. Меня очень быстро подобрали партизаны. Никсу, Розенблюма и МакДермотта взяли в плен немцы. Все трое были убиты – расстреляны – а их тела сожгли. После того как фашисты уехали, я сумел забрать жетоны. По словам партизан, гитлеровцы убивают всех сбитых пилотов, кроме тех, кого увозят на допрос. Выколотив из них всю информацию, всё равно убивают.

Все в зале ошеломлённо затихли. Наконец встал Земке.

— В подразделениях "Кувшинов" уже несколько дней ходят слухи, что немцы расстреливают наших пилотов, покинувших подбитые машины. Мы не могли ни подтвердить, ни опровергнуть это, но после рассказа Шульца очевидно, что так и есть.

Блэксли согласно кивнул.

— С самого начала этой войны фашисты убивали сбитые экипажи и лётчиков, выпрыгнувших с парашютом. "Медведи" взяли в привычку прикрывать своих до самой земли, а иногда садиться и подбирать. Нам нужно придумать, как вытаскивать сбитых.

— Первым делом следует как можно скорее связываться с партизанами, — сказала Татьяна Тимофеевна. — Мы будем искать ваших людей. У нас есть возможность защитить их и скрытно доставить к реке, где потом катерники их подберут.

— Нельзя взваливать всю нагрузку на партизан, — глубоко задумался Блэксли, поднимая в памяти опыт, накопленный пилотами 4-й истребительной группы. — Риск и для вас и для нас возрастёт экспоненциально. Нам надо будет помочь партизанам. Я слышал, что "Медведи" провожают сбитых пилотов до самой посадки и подбирают их при первой возможности. Тогда я задумался, почему, а теперь мы знаем. Если можно так сделать, не подвергая чрезмерному риску другой самолёт, будем делать. Это вопрос жизни и смерти для попавших в передрягу пилотов.

— Мы не бросаем своих там, где фашисты будут на них охотиться, — слова Блэксли были встречены громом аплодисментов.

Генерал Икер выглядел хмуро.

— Должен признать, никогда не представлял, будто одни лётчики смогут рассматривать других как живую воздушную мишень. Если кто-нибудь из вас получит неопровержимые свидетельства расстрела пилотов и экипажей после прыжка с парашютом или на земле, немедленно сообщайте. Майор Павлова свободно говорит на английском. Сержант Шульц, несмотря на то что родом из Пенсильвании138, тоже. Они ответят на любые вопросы, которые вы придумаете. Звание и должность значения не имеют.

Обсуждение закипело. Командиры групп хотели получить сведения, полезные для своих подразделений. Постепенно шквал вопросов начал стихать, и поднялся ЛеМэй.

— Товарищ майор, как фашисты распознают неопытные звенья и эскадрильи, чтобы атаковать их в первую очередь?

— Слушая радиообмен. Ваши самолеты обращаются друг к другу, называя код подразделения. У гитлеровцев есть как минимум одна крупная агентурная сеть на восточном берегу. Им известно, какой код с кем связан, и кто когда прибыл на фронт. Вам необходимо прекратить использование таких обозначений, они нарушают режим секретности. Тем же путём фашисты узнают, кто когда садится и взлетает. Сотрудники госбезопасности уже ищут эту сеть, и непременно вскроют её.

Все части неясной головоломки встали на свои места.

— Господа, дамы. В 305-й авиагруппе все экипажи дали имена своим самолетам. Я разрешил командам нарисовать их на бортах. Если мы станем использовать эти имена в качестве позывных, то радиоперехват будет бессмысленным.

Земке добавил:

— А от некоторых имён колбасники просто ёбнутся.