Кэннон

Глава 17

Хендрикс

Четыре года и одиннадцать месяцев назад

— Кто это, черт возьми, такая? — Лоусон хватает фотографию с нижней стороны моей стойки и держит её подальше от своего лица. — Это твоя девушка?

Я выхватываю фотографию у него из рук и отталкиваю его со своего пути:

— Не трогай дерьмо, которое тебе не принадлежит, Лоусон.

— Пошёл ты тоже, чувак, — говорит он, присвистывая. — Ты под кайфом или как? Ты чувствительнее телки.

— Это не его девушка, идиот, — произносит Эндрюс. — Это Эддисон Стоун.

— Предполагается, что я должен знать, кто это, чёрт возьми? — спрашивает Лоусон.

— Она музыкант, — говорит Эндрюс. — Ты что, никогда не видел это шоу «Американский певец»?

— Нет, — отвечает Лоусон. — Я был слишком занят, трахая твою мать, чтобы смотреть это.

— Убирайтесь отсюда, тупые засранцы, — я засовываю фотографию обратно. — И заткнитесь. Я не хочу слышать ваши голоса.

— Ты сталкер, не так ли, Коул? — говорит Эндрюс, называя меня по фамилии. — Точно говорю.

— Что, если я скажу тебе, что я ее родственник?

Лоусон смеётся, звук эхом разносится по комнате:

— Тогда я бы сказал, что ты подонок, раз держишь её фотографию у себя на стойке, чтобы подрочить на неё ночью.

Я сильно толкаю его в грудь.

— Не говори больше ничего подобного, — рычу я и близок к тому, чтобы ударить его, но отстраняюсь, заставляя себя сохранять самообладание. Я изображаю безразличие, пожимая плечами. — Как будто я всё равно стал бы дрочить в комнате, полной вас, придурков.

Лоусон просто смеётся.

— Ты сумасшедший ублюдок, Коул, — говорит он, хлопая Эндрюса по руке и качая головой. — Как будто ты знаешь кого-то знаменитого.

Наши дни

Я не трахаю Эдди сразу. Я веду её в душ, где провожу с ней час, разговаривая в коконе душной комнаты, мои руки исследуют каждый дюйм её тела, мой рот на её губах, её сиськах, между её ног. Она снова гладит меня рукой, её голос звучит как страстное мурлыканье, когда она заставляет меня кончить, говоря, чего она хочет. Когда мы, наконец, заканчиваем, её лицо раскраснелось от горячей воды и оргазма, и я поднимаю её и несу обратно в её комнату, не потрудившись взять полотенце.

— Хендрикс, я насквозь мокрая, — протестует она. — И ты тоже.

— Да, ты такая.

Я поднимаю брови и одариваю её своей лучшей ухмылкой, и она хлопает меня по руке, так что я бросаю её на кровать.

— Мы испортим это постельное бельё, — шепчет она, проводя ладонью по поверхности того, что, несомненно, является постельным бельём из импортного шёлка по смехотворно завышенной цене.

— Им придётся сжечь это, когда мы закончим, — соглашаюсь я.

— Что, если они поймут?

Меня охватывает чувство вины при мысли о том, что наши родители узнают. При мысли о том, что общественность узнает.

«В её контракте есть пункт о морали, — напоминаю я себе. — Это может опустошить её. Ты ведёшь себя эгоистично».

Я отворачиваюсь от неё на минуту, с трудом сглатывая. Я мог бы уйти. На данный момент это не зашло слишком далеко.

— Хендрикс, — тихо произносит Эдди, и я оборачиваюсь, чтобы увидеть её на кровати, с раздвинутыми ногами, соблазнительно смотрящую на меня. Она прикусывает уголок губы, выражение её лица вызывающее, а палец описывает круги над клитором. — Я больше ни о чём не хочу думать.

— Эдди, ты не знаешь, что ты…

— Я хочу, чтобы ты трахнул меня, — молвит она. — Я не хочу думать ни о чём другом. Просто трахни меня.

К чёрту чувство вины.

Я достаю из бумажника презерватив и обволакиваю им свою длину, глядя в лицо Эдди, пока она наблюдает за мной. Я твёрд, как скала, потому что эта девушка сводит меня с ума. Она — воплощение всех моих фантазий с тех пор, как мне исполнилось семнадцать.

Я стараюсь быть нежным с ней. Я не тороплюсь, облизывая и посасывая её грудь и соски, пока она не выгибается на кровати, её дыхание вырывается из неё коротким выдохами. Но она тянется ко мне, говорит, что хочет меня прямо сейчас. Умоляет меня.

Её киска становится скользкой, когда я просовываю пальцы ей между ног, но я всё ещё колеблюсь, чувствуя необходимость быть с ней осторожным, пока она не обхватывает основание моего члена.

— Пожалуйста, Хендрикс, — шепчет она, направляя меня к своему входу, и я медленно погружаюсь в неё.

Когда я вжимаю в неё кончик своего члена — всё кончено. Она такая чертовски тугая, такая тёплая, такая влажная, что я больше не могу думать. Чёрт, я едва могу дышать. Она сжимает мои ягодицы, втягивая меня внутрь себя, и издаёт тихий стон, когда я наполняю её.

Двигаясь осторожно, я наблюдаю, как меняется выражение её лица, пока в нём больше нет ничего, кроме удовольствия. Пока она не вцепляется мне в спину и не умоляет меня.

— Сильнее, — шепчет она. — Трахни меня, Хендрикс.

— Всегда пытаешься всё контролировать, — говорю я, поднимая её руки над головой, используя их как рычаг, чтобы трахать её сильнее, короткими толчками, чувствуя, что становлюсь всё ближе и ближе, подводя её к краю. Я трахаю её без слов, слушая её вздохи в неподвижной тишине комнаты, пока не убеждаюсь, что она близко — её киска набухла вокруг меня.

— Трахни меня, Хендрикс, — снова шепчет Эдди, сильнее прижимаясь ко мне всем, что у неё есть, обхватывая меня ногами.

Я пытаюсь приглушить свой стон, но слышать, как она умоляет меня — это уже слишком. Я шепчу ей, надеясь, что мои слова не будут слышны за дверями спальни.

— Мне нравится трахать тебя, — говорю я. — Мне нравится ощущение твоей киски, то, как ты сжимаешь мой член, когда так близка к оргазму. Потому что я знаю, что ты близка, Эдди. Я думал о том, как бы ты ощущалась, кончая на меня, семь чёртовых лет.

И она кончает.

Она кончает, и это именно так, как я, чёрт возьми, и думал. Её оргазм запускает мой, её мышцы выдаивают из меня всё до последней капли, и я заглушаю её крик своим ртом, глотая её стоны.

После этого никто из нас не произносит ни слова. Больше нечего сказать.

И впервые за много лет я засыпаю.