КГБ в 1991 году

Как они вели себя в заключении

24 августа Ельцин в своем выступлении на траурном митинге с гневом обрушился на гэкачепистов. Больше всех досталось Крючкову. Он не отмолчался, не побоялся отстоять свою правду.

Находясь под стражей, Владимир Александрович услышал по радио выступление и откликнулся письмом на имя Ельцина.

Якобы им, Крючковым, было сказано, что организаторам переворота надо было бы действовать против российского руководства более энергично.

«Нигде и никогда ничего подобного я не говорил!» — решительно опроверг он это приписываемое ему высказывание. И указал на возможный источник его происхождения.

Пару дней назад у него, уже задержанного, взял короткое, двух-трехминутное интервью тележурналист Молчанов. «Может быть, Ваши слова связаны с этим интервью?» — высказал он предположение.

«Тогда кто-то не так интерпретировал Вам его. Очень прошу Вас просмотреть запись этого интервью, и Вы убедитесь».

«Далее Вы сказали, что был список из 12 человек, определенных к убийству, — писал Крючков. — Такого не было! Это категорично! Наоборот, строго подчеркивалось как непременное условие — никаких жертв, и выдвижение войск производить исходя из этого».

Он сильно переживал за коллектив КГБ. Мучился от того, что над людьми с Лубянки навис карающий меч. Уже в тот же день, 24 августа, узнав о назначении Бакатина председателем КГБ, обратился к нему с письмом в надежде, что под горячую руку не попадут невиновные люди.

«Уважаемый Вадим Викторович, — выводил он рукописные строчки, — обращаюсь к Вам как к Председателю Комитета госбезопасности СССР и через Вас, если сочтете возможным довести до сведения, к коллективу КГБ со словами глубокого раскаяния и безмерного переживания по поводу трагических августовских событий в нашей стране и той роли, которую я сыграл в этом. Какими бы намерениями ни руководствовались организаторы государственного переворота, они совершили преступление.

Разум и сердце с трудом воспринимают эту явь, и ощущение пребывания в каком-то кошмарном сне ни на минуту не покидает».

Отмечал, что в течение своей полувековой трудовой жизни отдавал себя полностью служению Отчизне. А теперь Комитет госбезопасности оказался в сложнейшей и тяжелой ситуации.

«Мне сказали, что в КГБ СССР была Коллегия, которая осудила попытку государственного переворота и мои действия как председателя КГБ. Какой бы острой ни была оценка моей деятельности, я полностью принимаю ее». Просил не оценивать всю свою жизнь только по августу 1991 года.

На другой день, 25 августа, обратился с письмом к Горбачеву. Объяснял, что забота у ГКЧП была одна — как-то помочь стране. «Что касается Вас, то никто не мыслил разрыва с Вами, надеялись найти основу сотрудничества и работы с Б.Н. Ельциным. Кстати, в отношении Б.Н. Ельцина и членов российского руководства никаких акций не проводилось. Это было исключено.

В случае необходимости полагали провести временное задержание минимального числа лиц — до 20 человек. Но к этому не прибегли, считали, что не было нужды».

С учетом своего положения заключенного, на встречу он питал слабую надежду. Но на всякий случай просил подумать о встрече и разговоре с личным представителем Горбачева.

Увы, ни на одно обращение ответа не было.

26 августа его перевели из г. Кашина в следственный изолятор «Матросская Тишина». В камере было двое.

«Я представился, — рассказывал Крючков. — Удивлению их, казалось, не было предела. По-моему, на какое-то время они лишились дара речи. Переспросили. Я еще раз повторил. Предложили согреть воды, достали сухари, сахар, конфеты, помогли освоить немудреное камерное хозяйство. Попросили разрешения закурить, кратко объяснили порядки. Рассказали, что пару дней назад в камере было шесть человек. Срочно отделили четверых, оставив только двоих».

Свои тюремные ощущения вспоминал как тяжелый, навязчивый сон. «Постоянная тревога за родных, чувство горькой вины перед сослуживцами, да и вообще перед народом за то, что не получилось так, как хотелось, ради чего рисковал. Но, пожалуй, самое гнетущее — это смерть людей, с которыми очень многое связывало, которых хорошо знал и глубоко уважал». Крючков имел в виду главу МВД Пуго, маршала Ахромеева. О тюремных буднях: «Радиоточка да одна-две газеты — вот и весь источник информации. Узнать можно многое, однако объем информации — голодный паек по сравнению с тем, что несколько дней назад было в моем распоряжении. Счет ведется на недели, от бани до бани. Тюремные радости — лишняя газета, хороший матрац, второе одеяло, чудом полученная весточка от родных и друзей. Вот, пожалуй, и все. Иногда даже не знаешь, то ли радоваться им, то ли печалиться».

Первый раз обвинение ему было предъявлено 31 августа 1991 года. Постановление за подписью заместителя Генерального прокурора РСФСР Е. Лисова. Статья 64, пункт «а» УК РСФСР — измена Родине.

Второй раз обвинение предъявили 13 декабря того же года.

Крючкова и всех проходивших по делу ГКЧП уведомили, что Генпрокуратура России приняла решение о прекращении уголовного дела по факту измены Родине — по статье 64, пункт «а». Основание — отсутствие состава преступления, которое подпадало бы под статью об измене Родине. Теперь им инкриминировался заговор с целью захвата власти. Статья оставалась прежняя — 64-я, но обвинение было другое.

На допросе 17 декабря 1991 года показал: «Поступали сведения о глубоко настораживающих задумках в отношении нашей страны. Так, по некоторым из них, население Советского Союза якобы чрезмерно велико, и его следовало бы разными путями сократить. Речь не шла о каких-то нецивилизованных методах. Даже производились соответствующие расчеты. По этим расчетам, население нашей страны было бы целесообразно сократить до 100–150 млн человек. Определялся срок — в течение 25–30 лет. Территория нашей страны, ее недра и другие богатства в рамках общечеловеческих ценностей должны стать достоянием определенных частей мира. То есть мы должны как бы поделиться этими общечеловеческими ценностями.

Докладывалось ли все это высшему руководству страны? Регулярно!»

За время пребывания в «Матросской Тишине» у него сменились три следователя и восемь сокамерников. В январе 1992 года третий следователь объявил об окончании следствия. И тогда Крючков приступил к ознакомлению с материалами своего дела. Их было 125 томов по 300 страниц в каждом.

В июле 1992 года Крючков направил письмо Ельцину с категорическим несогласием высказанного им в телеинтервью утверждения о том, что главная вина за развал Союза лежит на ГКЧП. «Очень многие уже подметили, — писал Крючков, — главную черту, присущую всей вашей деятельности, тягу не к созиданию, а к разрушению. Последние два года до августа 1991 года вы всю свою энергию направляли исключительно на разрушение центра, “имперского союза”, разносили в пух и прах буквально все, что было сделано до вас. Показывали, как плохо живут люди, щедро рассыпая при этом обещания».

Письмо было большое, Крючков заканчивал его такими словами: «Я достаточно хорошо знаю вас и полагаю, что это письмо не пройдет мне даром, но мне уже 69-й год, так что жизнь в любом случае уже позади. Оглядываясь назад, могу сказать, что мне нечего стыдиться, сожалеть приходится не о содеянном, а о том, чего не успел или не сумел сделать».

20 августа 1992 года ему предъявили еще одно постановление о привлечении в качестве обвиняемого. Это было уже третье по счету обвинение. Вина Крючкова и других лиц по делу ГКЧП уже квалифицировалась как измена Родине в форме заговора с целью захвата власти. К этому уголовному делу приобщили другое уголовное дело по факту столкновения военнослужащих и гражданских лиц в ночь на 21 августа 1991 года в тоннеле под Калининским проспектом, в результате чего погибли три человека и несколько из числа гражданских лиц и военнослужащих получили ранения. А это еще 15 томов, приобщенных к 125 томам основного уголовного дела.

В январе 1993 года содержавшимся под стражей Крючкову, Янаеву, Павлову, Язову, Бакланову, Тизякову изменили меру пресечения под подписку о невыезде. В постановлении было сказано: «При этом учитывается, что предварительное следствие по делу окончено, а также принимаются во внимание их возраст, длительное пребывание в изоляции, состояние здоровья и резкое обострение хронических заболеваний».

За время пребывания в следственном изоляторе «Матросская Тишина» сильно похудел и постарел, тяжело болел.

С 30 ноября 1993 года с перерывами до 20 января 1994 года допрашивался по делу ГКЧП на заседании Военной коллегии Верховного суда РФ.

На первом же заседании суда адвокат Крючкова Юрий Иванов поддержал ходатайство об отводе государственных обвинителей, с которыми выступили другие обвиняемые и их защитники. В результате Военная коллегия Верховного суда вынесла определение с оценками грубых нарушений предварительным следствием уголовно-процессуального права, неправомерности действий Генерального прокурора Степанкова и его заместителя Лисова, написавших и издавших книгу «Кремлевский заговор».

В определении было сказано, что в указанной книге обвиняемые неоднократно именовались «заговорщиками», а их действия назывались «заговором» и «захватом власти», то есть практически квалифицировались как преступление, предусмотренное статьей 64 УК РСФСР. «Таким образом, посредством этой книги еще до суда действия обвиняемых публично объявлены преступными, а также дана оценка их возможным показаниям в предстоящем судебном заседании, достоверность которых вправе оценивать только суд».

В связи с изложенным Военная коллегия Верховного суда определила: «Обратить внимание Верховного Совета Российской Федерации на грубые нарушения закона, допущенные Генеральным прокурором Российской Федерации Степанковым В.Г. и заместителем Генерального прокурора Российской Федерации Лисовым Е.К., и предложить рассмотреть вопрос о реальном обеспечении независимости государственных обвинителей по данному делу».

Зал встретил это определение бурными аплодисментами.

Сторонники обвиняемых рассматривали произошедшее как их первую победу по делу ГКЧП. Но, как отмечал позднее Крючков, Верховный Совет, в конце концов, спустил все на тормозах.

О дальнейшей судьбе Крючкова. С середины 1990-х годов работал в акционерной финансовой корпорации (АФК) «Система».

В июне 1999 года директор ФСБ В.В. Путин лично приезжал к Крючкову, чтобы пригласить его на заседание коллегии ФСБ в связи с 85-летием Ю.В. Андропова. Будучи премьером, Путин приезжал на день рождения Крючкова, который он отмечал раз в 4 года, поскольку родился 29 февраля.

В мае 2000 года Крючков был приглашен в Кремль на церемонию инаугурации Президента РФ В.В. Путина. Поскольку у Крючкова больные ноги, он был единственным из приглашенных, кто провел в кресле всю часовую процедуру вступления Путина в должность и встал, только когда зазвучал Государственный гимн.

Мнения о Крючкове.

Генерал-майор КГБ В. Широнин:

— Все его действия, на мой взгляд, свидетельствуют о том, что в августовские дни он находился как бы в растерянности и плыл по течению событий. Конечно, он не был «заговорщиком», каковым в сложной политической интриге его пытались представить антикоммунистические силы. Объективности ради надо также сказать, что в чекистской среде бытует мнение, что Крючков, понимая безнадежность силовых методов, попытался смягчить удар по органам госбезопасности. Он намеренно во время августовских событий опирался на узкий круг сотрудников из своего окружения, выводя из-под удара всех остальных, ибо они действительно ничего не ведали о планах ГКЧП. Только сам Крючков знает, так ли было на самом деле. Уж он-то лучше, чем кто-либо понимал, как были раздавлены органы госбезопасности в бывшей ГДР и некоторых других странах Восточной Европы.

О.Д. Бакланов (запись 2011 года):

— А позиция Крючкова мне до сих пор непонятна. Получилось, что страны нет, а Комитет государственной безопасности весь в белых перчатках. Между тем именно он в первую очередь и отвечал за то, чтобы арестовать Ельцина и отправить его в «санаторий».

Л.В. Шебаршин:

— В 1990 году волею Крючкова я посылался в три прибалтийские республики, во Владивосток, в Краснодар… Видел одно и то же. Огромные штаты местных подразделений КГБ не знали, ради чего они работают, какие проблемы должны решиться ими или с их помощью, какую информацию собирать и кому докладывать. Совершалось множество суетливых механических движений (так бегает и хлопает крыльями обезглавленная курица), создавалась видимость активной работы. Люди обслуживали сами себя, успокаивали видимостью работы совесть, пытались быть чем-то кому-то полезными. Пустота, выморочность, обреченность и в зданиях КГБ, и в зданиях партийных инстанций. Молчащие телефоны, томительное предчувствие надвигающейся беды и полная беспомощность всех должностных лиц, совсем недавно бывших полноправными и абсолютными властителями своих территорий.

В.И. Болдин:

— Крючков обладал спокойным и веселым нравом, тонким и добрым юмором, часто шутил, с близкими ему людьми устраивал забавные розыгрыши и в нерабочей обстановке был компанейским веселым человеком. Насколько я знал, он был трезвенником и практически не пил. И только на официальных обедах набивал льдом стакан, наливал содовую воду, сдабривал все это глотком виски. Он почему-то считал, что такая вода полезна, и льда не жалел.

Первый мэр Москвы Г.Х. Попов:

— Хуже, но все же я знал и В.А. Крючкова. Настоящего профессионала внешней разведки, напрасно взявшегося за неизвестные ему дела внутри страны, для руководства которыми гораздо больше подходил Ф.Д. Бобков.

С 29 августа 1991 года по 14 декабря 1992 года находился в «Матросской Тишине». Первоначальное обвинение в измене Родине в ноябре 1991 года переквалифицировали на «заговор с целью захвата власти и превышение властных полномочий».

Он был единственным из арестованных по делу ГКЧП, кто с самого начала отказался давать показания. Заявил, что не считает себя виновным и не может контактировать с людьми, которые, игнорируя презумпцию невиновности, уже в ходе первых следственных действий объявили его «уголовным преступником».

В ночь с 5 на 6 сентября 1991 года ему стало плохо после того, как ему было предъявлено обвинение. В камере его посетили Генеральный прокурор РСФСР В. Степанков и министр внутренних дел СССР В. Баранников. Интересовались, почему Лукьянов отказывается давать показания.

Ответил: потому что не признает себя виновным. Более того, считает беззаконным сам арест, то, как он проводился. И поэтому отказывается разговаривать с людьми, причастными к этому беззаконию.

После того посещения условия содержания Лукьянова в следственном изоляторе изменились, а его самого поместили в центральный госпиталь МВД. У него стали плохо двигаться левая рука и левая нога.

18 октября 1991 года дал первое интервью радио «Франс Интернасьюналь». Интересны те вопросы, на которые он отказался отвечать. Вот они: «Кто, по Вашему мнению, мог быть инициатором переворота?», «Ожидаете ли Вы справедливого суда?», «Ваш политический прогноз развития событий в бывшем СССР?».

В августе 1992 года следствие вернулось к первоначальному обвинению в измене Родине и добавило обвинение в ряде должностных преступлений. 14 декабря 1992 года был освобожден под подписку о невыезде.

В канун Нового 1993 года принимал участие в торжественном вечере, посвященном 70-летию СССР. Мероприятие проходило в Парламентском центре России. Лукьянова встретили дружными овациями.

В феврале 1993 года участвовал в работе Московской областной партийной организации в Ивантеевке, 1 мая того же года вместе с Крючковым и Янаевым — в первомайской демонстрации. Тогда Генеральная прокуратура даже обратилась в Верховный суд с просьбой изменить меру пресечения с подписки о невыезде на заключение под стражу. Пытались обвинить в том, что они «начали активно заниматься политической деятельностью, дестабилизируя обстановку в обществе… Последняя из демонстраций с их участием прошла в Москве 1 мая и закончилась массовыми беспорядками». Однако суд отклонил ходатайство прокуратуры.

23 февраля 1994 года постановлением Госдумы амнистирован в числе всех членов и сторонников ГКЧП, уголовное дело было прекращено.

На свободе стал заниматься политикой. В декабре 1993 года был избран депутатом Госдумы первого созыва по одномандатному округу от своей родной Смоленской области. Переизбран в 1995 и 1999 годах. Был членом и председателем думских комитетов.

В августе 1995 года на вопрос, могли ГКЧП победить, ответил: «В августе 1991 года вопрос о победе не ставился. Просто надо было предотвратить подписание Союзного договора. Товарищи, которые подписали известное обращение, рассчитывали на поддержку, но…»

В 1998 году ответил так:

— ГКЧП никогда не был ни переворотом, ни путчем. Все события длились 72 часа. Если это заговор, то где вы видели такой заговор, чтобы заговорщики поехали к тому, против кого заговор. Если это был путч, то должен был произойти слом всех структур. Здесь же осталось все: и правительство, и Верховный Совет…

Переворот — изменение социального строя. Где вы видели переворот в защиту строя, который есть?.. Это был отчаянный, очень плохо организованный шаг в защиту Союза, против его развала с помощью Союзного договора. Никаких сил в Москву практически не вводилось, никаких жертв не было, кроме трех человек, практически жертв автокатастрофы. Не было ни захвата радиостанций, ни захвата правительства. 21 августа свободно ко мне приехали Руцкой и Хасбулатов. Потом все поехали к Горбачеву договариваться…

О Горбачеве:

— Это типичный комсомольский деятель, который сам ничего не привык решать. Решать всегда должны были коммунисты или работники исполнительного аппарата… Я ни в коем случае не склонен думать, что он заранее что-то предугадывал в событиях. Ничего он не предугадывал. Тяжелейшая шинель власти в этой стране была не по его комсомольским плечам. Вот и все…

В 1994–2000 годах Лукьянов был членом Президиума ЦК КПРФ, с 2000 года — председатель Консультативного совета при ЦК КПРФ. Профессор юридического факультета МГУ им. Ломоносова.

Обвинялся в измене Родине в форме заговора с целью захвата власти в связи с событиями 19–21 августа 1991 года.

Проявил твердость духа и непоколебимость характера, хотя и не был членом ГКЧП. В его биографии было памятное событие — в 1945 году участвовал в Параде Победы, нес боевое знамя. Находясь в следственном изоляторе, узнал, что 31 августа освобожден от должности заместителя министра обороны и Главкома Сухопутных войск. Не выступал с покаянными письмами и заявлениями.

14 декабря 1992 года его освободили из СИЗО под подписку о невыезде. Отказался принять амнистию, объявленную Госдумой 23 февраля 1994 года, и потребовал, чтобы его судили. Варенников был единственным из 12 подсудимых по делу ГКЧП. 11 августа 1994 года суд оправдал его за отсутствием состава преступления по всем пунктам предъявленного ему обвинения.

В оправдательном приговоре Военной коллегии Верховного суда РФ было сказано: «Совершая инкриминированные ему действия, он не располагал достоверными данными, позволяющими считать, что происходящие события фактически противоречат воле Президента СССР — Главнокомандующего Вооруженными Силами государства. Мотивами и целью содеянного им были не корыстные побуждения или иная личная заинтересованность, а сохранение и укрепление своего государства, что соответствовало воле народа, высказанной на референдуме 17 марта 1991 г.»

Суд счел ошибочной квалификацию действий В. Варенникова в августе 1991 года как «измена Родине». «Умысла в нанесении ущерба суверенитету, территориальной неприкосновенности или государственной безопасности и обороноспособности» в действиях подсудимого суд не нашел. В приговоре отмечалось, что «Варенников руководствовался только интересами СССР».

Суд также пришел к выводу, что в действиях В. Варенникова не было состава должностного или другого преступления.

Невиновным признан он был и в том, что в результате ввода войск в Москву в августе 1991 года погибли три человека. Не усмотрен состав преступления и в телеграммах, которые Варенников направлял в адрес ГКЧП из Киева.

Анализируя показания Михаила Горбачева, суд сделал вывод, что «Горбачев, если и не одобрял, то и не возражал против того, чтобы спасти страну введением чрезвычайного положения».

Варенников потребовал, чтобы на процесс в качестве свидетеля вызвали Горбачева. И суд удовлетворил это ходатайство. Варенников задал ему вопрос:

— Свидетель, почему вы в итоге своей деятельности стали изменником своей Родины и предателем нашего народа?

Горбачев на этот вопрос не ответил.

Интересно то, что в своей книге «Записки президента» Борис Ельцин отнес Варенникова к «радикальному крылу заговора», которое «предусматривало жесткий вариант». Варенников, отмечал президент, «уже 19-го числа начал звонить, телеграфировать, диктовать из Киева депеши, в которых требовал немедленно “прекратить игры в демократию”, покончить с “авантюристом Ельциным”».

На пресс-конференции в российско-американском пресс-центре, устроенной по поводу оправдательного приговора, Варенников заявил, что будет настаивать на судебном расследовании дела по факту развала СССР. Считал, что необходимо привлечь к ответственности Горбачева и его соратников не только в России, но и тех, кто проживает за ее пределами. Обвинил их в предательстве, в частности Эдуарда Шеварднадзе. Отвергал вину ГКЧП. Никакого государственного переворота в августе 1991 года не было. По его словам, это страна выступила против политики Горбачева.

Вечером того же дня, когда проходила пресс-конференция, по телевидению передали: Генпрокуратура затребовала дело Варенникова для проверки законности вынесенного приговора.

Однако в феврале 1995 года президиум Верховного суда РФ оставил в силе оправдательный приговор. Один из архитекторов горбачевской перестройки — А.Н. Яковлев — прокомментировал по телевидению: «Этот суд, который оправдал Варенникова, надо судить».

Варенников подал в суд письменное ходатайство о возбуждении уголовного дела по факту развала Советского Союза.

Оно было принято, но потом повисло в воздухе.

В 1995 году на вопрос, мог ли ГКЧП победить, ответил:

«Если говорить откровенно и исходить из исторических событий, то — да. Но при условии, что Горбачев обладал бы даром предвидения и опирался на ГКЧП».

Варенников выделил две причины, по которым выступление ГКЧП закончилось неудачей. Первая: «ГКЧП как орган государственного управления страной в условиях фактически чрезвычайных не состоялся. Он был формально создан, были продекларированы прекрасные документы, но страной никто не управлял. Даже свои документы Комитет не разъяснял народу, не доводил до сознания цели и задачи, которые он преследовал. Вполне понятно, что в головах наших сограждан стоял туман: никому не было понятно, что творится в стране».

Вторая причина, вытекающая из первой: «ГКЧП не ставил перед собой задач свернуть Горбачева как предателя. Мало того, руководители Комитета даже в дни событий не заняли по отношению к нему хотя бы жесткую позицию».

До последнего своего вздоха Варенников считал, что в августе 1991 года действительно был переворот, но совершенный Ельциным, в результате чего он не только утвердился в российской власти, но и захватил власть союзную, чтобы потом разломать Советский Союз.

При Путине Варенников избирался депутатом Госдумы РФ, был председателем думского комитета по делам ветеранов, входил в состав фракции «Родина», возглавлял российскую Ассоциацию Героев Советского Союза. Целиком и полностью поддерживал курс Путина. Автор пяти книг мемуаров.

Скончался в 2009 году накануне Дня Победы.

Обвинялся в заговоре с целью захвата власти. Находясь в следственном изоляторе «Матросская Тишина», не терял присутствия духа, проявлял твердость. Убеждений не менял, покаянных заявлений не подавал.

Наоборот, проявлял бойцовские качества, отстаивал свою правоту. В ноябре 1991 года, прочитав только что вышедшую брошюру Горбачева «Августовский путч», обратился с заявлением на имя Генерального прокурора России В.Г. Степанкова.

«Публикацию в печати указанной книги, — говорилось в заявлении, — с описанием обстоятельств событий 19–21 августа 1991 года, которые расследуются органами прокуратуры, считаю недопустимой, т. к. тем самым попирается принцип презумпции невиновности указанных в книге лиц, влияет на формирование общественного мнения о полной непричастности автора к драматическим событиям и скрывает его истинную роль и участие в них».

Перечислив действия Горбачева по развалу страны, сделал вывод, что тот должен нести ответственность перед народом и законом.

В декабре 1992 года ему из-за болезни была изменена мера пресечения на подписку о невыезде.

— Тюрьма есть тюрьма, — рассказывал он позднее. — В России в тюрьмах сидит около миллиона человек. Я отлично представляю, в каких ужасных условиях. В «Матросской Тишине» со мной в одной камере сидели три человека. Один — «ворошиловский стрелок», сидел за «мокрое» дело. Другой — бизнесмен. Третий — за бытовуху. Кормили отвратительно. Но я прошел немецкую оккупацию, и меня это не сильно волновало. Подсаживали ко мне и сексотов. Но их же сразу Видно. Так что их попытки поговорить по душам ни к чему не привели.

Об охране и следователях:

— Она у нас сначала была штатная, а потом к нам приставили ОМОН. Там были разные люди. В основном простые ребята.

С некоторыми возникала взаимная симпатия. А следователям я прямо говорил: «Ну какой я преступник? Я защищал страну, а вы мне шьете измену Родине! Вы сами-то в это верите?» Молчание. «Я делаю свою работу». И так полтора года, пока я сидел.

В ноябре 1993 года судебное разбирательство в отношении Бакланова было приостановлено из-за его болезни.

Амнистирован в феврале 1994 года на основании постановления Госдумы вместе с другими членами и сторонниками ГКЧП. Сотрудничал с различными банковскими и промышленными кругами, возглавлял совет директоров корпорации ОАО «Рособщемаш», объединявшей предприятия ракетно-космического комплекса. В 2001 году избирался в состав Секретариата Совета СКП — КПСС.

Никогда не жалел о своем участии в августовских событиях:

— Иначе бы меня всю жизнь мучила совесть. Вот только жаль, что наша попытка окончилась неудачей.

В целом держался стойко. Когда узнал о самоубийстве маршала Ахромеева, сказал сам себе: «Ну что ж, держись Язов! Уходить из жизни сейчас — подарок для переворотчиков, они об этом только и мечтают. Все на тебя спишут».

Но и у него иногда бывали минуты некоторого душевного смятения. Об этом свидетельствуют записи, сделанные в следственном изоляторе «Матросская Тишина».

«23.8.91 — пятница.

Всему конец, имею в виду собственную жизнь. Утром снял мундир Маршала Советского Союза. Поделом! Так и надо. Чего добивался? Прослужив 60 лет, я не отличил от политической проститутки себя — солдата, прошедшего войну».

«24.8.91.

Слушаю в одиночной камере радио о событиях 19, 20, 21 в Москве. Понял, как я был далек от народа. Сформированное мнение о развале государства, о нищете — я полагал, что это разделяет народ. Нет, народ не принял Обращения. Народ политизирован, почувствовал свободу, а мы полагали совершенно обратное. Я стал игрушкой в руках политиканов!..

М.С. Горбачев: “Прощения не будет!” — комментарии излишни. Осуждают все.

Хорошо, что идет единение народа…

Министром обороны назначен г.п. Шапошников Е.И. - дал интервью о происшедшем и о моих распоряжениях.

Б.Н. Ельцин сказал о списке — кого должны убить. Не знал об этом! В МО, по-моему, никто об этом и не ведал? Может быть, Грачев знал? А кто мог знать: кто, где? Только КГБ».

«27.8.91.

…Ст. 64 — измена Родине!»

В «Матросскую Тишину» Язова перевели из тюрьмы, расположенной в монастыре старинного городка Кашина Тверской области. В «Матросской Тишине» маршальскую форму с него сняли, одели в тюремную. «Дали такие штаны, что надо было держать все время в руках, — вспоминал он в одном из интервью 25 лет спустя. — Подвязал бинтом, чтобы не спадали. Все так издевательски было. Дескать, мы с тобой что угодно сделаем, мы — хозяева».

«Целый день в камере горел дневной свет, — описывал он свое пребывание в СИЗО “Матросская Тишина”. — Только ночью зажигалась красная лампа, словно кровью налитый глаз. Я пытался прикрыть это направленное свечение газетой, но тут же открывалась дверь. Каждый раз бдительный наблюдатель-майор срывал мое нехитрое “изобретение”, дескать, не положено, я вас не вижу. Наверное, охранник полагал, что я повешусь на своем спортивном костюме… Я еще подумал: “В армии майоры командуют батальонами, в войну командовали полками, а здесь майор стоит возле “глазка” каждой камеры».

Сильно переживал из-за состояния жены. Три месяца назад Эмма Евгеньевна на его бронированном «ЗИЛе» попала в автоаварию. «ЗИЛ», избегая столкновения с бензовозом, слетел с мокрой дороги. Сила удара была такая, что автомобиль восстановлению не подлежал. Двенадцать дней пролежала в реанимации. Врачи сказали, что в течение года ходить без посторонней помощи не сможет.

В последний раз она видела его утром 21-го, а последний разговор по телефону был 22-го. Не помнит, о чем говорили. Он ее успокаивал, причем такими ласковыми, добрыми словами, которых она вообще ни от него, ни от кого другого не слышала.

По ее мнению, это был никакой не путч: «Путч делается для того, чтобы захватить власть, но вы же понимаете, что у моего мужа ее и так было достаточно. Он был министром обороны, звание у него для военного человека предельное — Маршал Советского Союза. Он собирался уходить на пенсию, мы много об этом разговаривали. У нас ведь своего ничего нет, ни дачи, ни машины. Я ему говорила: “Дима, надо бы и квартиру поменять, зачем нам такая большая, если ты уйдешь на пенсию?” Он со мной соглашался: “Уйду на покой, займемся своими делами, сейчас на это нет времени”. И его действительно не было».

Считала, что муж был искренен в своих поступках, очень переживал за то, что происходит в стране.

На их долю выпало много горя: семью выселили из квартиры на улице Косыгина и передали ее новому министру обороны Е.И. Шапошникову. Горбачев при этом сказал новому владельцу: «Язовскую жену куда-нибудь переселим, ты моим соседом будешь». Отняли дачу. Сына отчислили из Академии Генштаба, и он скоропостижно скончался в 1994 году. Зятю, военному дипломату, запретили выезд в загранкомандировки.

2 декабря 1991 года заместитель Генерального прокурора РСФСР Е.К. Лисов предъявил Язову новое обвинение в заговоре с целью захвата власти как самостоятельного преступления.

В октябре 1992 года помещен в госпиталь, в ноябре возвращен в «Матросскую Тишину». В январе 1993 года снова направлен в госпиталь. Там объявили об изменении меры пресечения на подписку о невыезде и сняли охрану.

14 апреля 1993 года после первого заседания Военной коллегии Верховного суда РФ на вопрос корреспондента «АиФ», с явной издевкой спросившего: «Как спите? Что видите во сне?» — выдержал паузу, ответил: «Привык к экстремальным условиям, и пошли вы к черту!» «Так и напечатали», — вспоминал позднее в мемуарах. Не скрывал: «Хотелось послать его в дальние страны, по маршруту, но я знал, что они не постесняются напечатать и сто крат добавят от себя».

17 февраля 1994 года указом Ельцина был уволен из рядов Вооруженных сил, а 19 февраля получил выписку из приказа министра обороны об увольнении. В ней значилось: «Выслуга лет в Вооруженных Силах: календарных — 52 года 1 месяц, в льготном исчислении — 59 лет 5 месяцев».

«Получение выписки я воспринял спокойно. И на гражданке можно служить Родине», — записал в своем дневнике.

В начале мая 1994 года на основании постановления Госдумы РФ «Об объявлении политической и экономической амнистии» уголовное дело против него было прекращено.

В 1995 году на вопрос, могли ГКЧП победить, ответил: «Вопрос весьма сложный, но я ответил бы “да”».

С 1998 года консультант Главного управления международного военного сотрудничества Министерства обороны РФ. В 1999 году издал мемуары «Удары судьбы».

В 2001 году, в день десятилетия ГКЧП, засомневался, надо ли было создавать ГКЧП: «Ведь что такое ГКЧП? Все правительство: премьер-министр, министр обороны, председатель КГБ и другие товарищи, которые создавали государство. Зачем им нужно было самих себя обзывать ГКЧП? Этого можно было и не делать».

В 2016 году, в 25-ю годовщину событий 19–21 августа 1991 года, опроверг в интервью «Комсомольской правде» слова Горбачева о том, что «путчисты» спасали не СССР, а свою шкуру, свои должности:

— Я не держался за должность министра. За год до ГКЧП я к Горбачеву сам пошел и говорю: мне скоро 70 лет. Нужно молодого, послевоенной генерации человека найти. Специально ввели должность свободного заместителя министра, назначили Ачалова. Он за год должен был проехать по гарнизонам, посмотреть, что собой представляет армия. И я должен был осенью 1991 года сдать ему должность. Восьмого ноября мне исполнялось 70 лет. Так что никакого шкурного интереса у меня не было.

Рассказал о своей последней встрече с Горбачевым. Она состоялась во время суда над генералом Варенниковым, который не согласился на амнистию. Горбачев мимоходом, увидев Язова, обронил:

— Мне тебя жаль и Ахромеева. А остальные — черт с ними. Язов ответил: ему жаль, что Родину потеряли. Горбачев махнул рукой и ушел. Больше они не встречались.

26 августа из следственного изолятора г. Кашина Тверской области был переведен в «Матросскую Тишину», где провел почти полтора года. 4 сентября 1991 года освобожден от должности вице-президента внеочередным V Съездом народных депутатов СССР. Обвинялся по ст. 64 п. «а» УК РСФСР (измена Родине, в части «заговор с целью захвата власти») и по ст. 175 (должностной подлог).

Его адвокат Абдулла Хамзаев, единственный, кто был назначен государственным защитником, а не приглашен родственниками, рассказывал:

— Мой подзащитный физически чувствует себя абсолютно нормально, выбрит, подтянут. Словом, выглядит куда лучше, чем на той знаменитой пресс-конференции. Условия содержания не нарушаются, но после встреч с подзащитным становится обидно за всех заключенных, за тех, кто терпит наказание, еще не будучи признан виновным…

Сняв «мундир», Геннадий Иванович оказался обычным человеком, естественно, подавленным обрушившейся на него катастрофой.

По словам А. Хамзаева, он не является политическим сторонником своего подзащитного. Но задача профессионального защитника — в определенных законом рамках облегчить участь человека, вольно или невольно оказавшегося в критической жизненной ситуации.

— Бросать сейчас в него камни, — подчеркивал адвокат, — найдется много желающих. К сожалению, у нас любят бить лежачих. А вот быть рядом с попавшим в беду желающих нет. Моя обязанность — помочь ему как на суде, так и по ходу ведения дела.

И он помогал — профессионально. Когда материалы дела ГКЧП были переданы в суд, Хамзаев на первом же заседании подал ходатайство об отводе всего состава суда. В обосновании указывалось на зависимость судей от Министерства обороны. «Поскольку народные заседатели по своему положению являются подчиненными нынешнего министра обороны России генерала армии Грачева, а тот, в свою очередь, проходит по делу как свидетель, то народные заседатели не могут объективно исследовать показания Грачева, роль которого в событиях 19–21 августа неоднозначна».

Янаев тоже боролся. «Заявляю отвод всем прокурорам, — сказал он, — поскольку они являются подчиненными Генерального прокурора России Степанкова, который до судебного заседания, выполняя социальный заказ президента России, неоднократно выступал перед прессой, другими средствами массовой информации с явно обвинительным уклоном в отношении меня и других подсудимых». Ссылался при этом на утечку материалов следствия за границу, в СМИ, а также на выход книги Степанкова и Лисова «Кремлевский заговор».

В январе 1993 года освобожден из-под стражи вместе с другими бывшими членами ГКЧП Павловым, Крючковым, Тизяковым, Баклановым и Язовым. 1 мая 1993 года вместе с Крючковым и Лукьяновым участвовал в демонстрации, которая закончилась столкновением с милицией.

В феврале 1994 года уголовное дело было прекращено по амнистии Госдумы.

— Надо по-человечески понимать ситуацию, — объяснял он в десятую годовщину ГКЧП, почему согласился на амнистию. — Полтора года немолодые люди просидели в тюрьме. При этом мы знали, что у высшего российского руководства есть твердое намерение довести процесс до конца, подвести нас под «вышку». Да и Ельцин пошел на амнистию, чтобы скрыть свои преступные действия в «Белом доме» в 1993 году. Ведь амнистия была объявлена не только нам.

Впоследствии работал консультантом комитета ветеранов и инвалидов государственной службы, руководителем Фонда помощи детям-инвалидам с детства (Фонд входил в негосударственную организацию «Духовно-просветительский комплекс традиционных религий в Москве»), возглавлял кафедру отечественной истории и международных отношений Российской международной академии туризма.

В большую политику больше не вернулся, да и вообще от политики отошел. Издал книгу мемуаров «Последний бой за СССР». Скончался в сентябре 2010 года. Похоронен на Троеку-ровсом кладбище в Москве.

Свои мемуары «Разрушение пьедестала» начал с описания первых минут пребывания в следственном изоляторе «Матросская Тишина». Впечатления настолько его ошеломили, что есть смысл воспроизвести их здесь, поскольку они передают его тогдашнее состояние. Действительно, из кремлевского кабинета — на тюремные нары.

«Взвизгивает и скрежещет стальная дверь, — рисует он потрясшую его резкой переменой картину, — меня вводят в камеру, и слышно, как в замке закрывшейся двери гремят ключи. Я остаюсь в полумраке и сразу не могу различить, что это. Тотчас наталкиваюсь на стальные нары. В полуметре умывальник и унитаз. Окна нет, лишь стальная пластина с просверленными отверстиями.

Приглядевшись, вижу — одиночка три метра на два. Сажусь на нары, еще раз озирая свое новое узилище. Да, одиночка, впрочем, это и лучше. Видеть никого не хочу. Под мышкой еще держу вещички, которые мне оставили. Но ни ремня, ни галстука, ни шнурков нет. Документы, деньги изъяты. Оказалось, мне не нужно и многое другое. Ну что ж, им видней. Ложусь на стальные ленты нар и чувствую холодный металл.

Часов через пять дверь отворяется, и прямо в раковину ставят то, что они называют обедом. Я не притрагиваюсь к пище. Через час ведут куда-то наверх и скоро попадаю в камеру, где на меня с любопытством взирают две пары глаз. Видя мое состояние, люди уступают нижнее место, помогают расстелить матрас из свалявшейся ваты. Я укладываюсь, пытаясь согреться, но только верчусь от неудобства и боли. Что ж, это надо пережить — впереди только худшее».

Ну а дальше начались тюремные будни. Все время вспоминал горбачевские слова, сказанные 18 августа 1991 года, когда в Форос приехали он, Бакланов, Шенин и Варенников: «Ну действуйте, черт с вами». Фактически он благословил на действия по вводу чрезвычайного положения.

По мнению Болдина, дело было слишком серьезным, чтобы его можно было доверить генералам. Успеха можно было добиться только в том случае, если бы за дело взялись майоры и подполковники.

Что ждет Горбачева:

— Нынешнее поколение его точно не оправдает, следующее — тоже. Возможно, где-нибудь в середине XXI века, если жизнь начнет налаживаться, то могут возникнуть и какие-то иные оценки. Но я глубоко сомневаюсь, что потомки когда-либо оправдают человека, с именем которого связан распад страны.

Еще из записок Болдина: «Кажется, и мой час настал. Вот уже несколько дней не могу подняться с нар. Врачи сидят около меня, стараясь по возможности помочь в условиях камеры. Их многочисленные докладные начальству с просьбой о переводе меня в больницу действия не имеют, на доклад начальника СИЗО прокуратуре с той же просьбой ответа нет. Ни Степанкову, ни Лисову не до меня. Они, как Ильф и Петров, увлеченно пишут бестселлер под скромным названием “Кремлевский заговор”. Из-за их литературной занятости можно и ноги протянуть.

Впрочем, так и не дождавшись ответа, начальство СИЗО на свой страх и риск отправляет меня в 20-ю городскую больницу. Там Всесоюзный центр портальной гипертензии и лучшие в стране специалисты по зашиванию вен и лечению сопутствующих болезней. Оперироваться страшно не хочется, и я оттягиваю эту процедуру. Но через несколько дней меня на каталке срочно везут в операционную».

В декабре 1991 года освобожден под подписку о невыезде из СИЗО «Матросская Тишина». В мае 1994 года уголовное дело прекращено на основании постановления Госдумы РФ «Об объявлении политической и экономической амнистии».

Скончался в 2006 году на 71-м году жизни после тяжелой продолжительной болезни.

«Арест был самым страшным ударом за всю мою жизнь, — описывал он впоследствии свое состояние. — Никогда в жизни не нарушал советских законов и учил законопослушанию своих подчиненных. И вдруг нахожусь в тюрьме, бессильный и беспомощный, не зная, в чем меня обвиняют и что мне грозит.

Не вижу за собой никакой вины. В то же время отдаю себе отчет в том, что решение о моем аресте принято на самом высоком уровне, то есть Горбачевым, и ожидать можно чего угодно.

Клевета и очернение всего, что хоть как-то связано с чрезвычайным положением, нескончаемым потоком льются по радио в стенах тюремной камеры с 6 утра до 10 вечера. Это действует на нервы».

28 августа услышал по радио сообщение: Горбачев отстранил его от должности первого заместителя председателя КГБ СССР. До декабря 1991 года содержался в следственном изоляторе «Матросская Тишина» в камере площадью 12 м2, где уже находились четыре человека. Когда ввели его и он представился сокамерникам, те потеряли дар речи. С генерал-полковником КГБ никому из них встречаться еще не приходилось. Обращались с ним уважительно, возражали против его участия в уборке камеры.

Ее стены были рифленые, чтобы на них нельзя было оставлять записи. «Удобства» — внутри камеры. Уборка — своими силами. Душ раз в неделю был событием. Питание — тюремное. Через месяц семья получила разрешение на передачи — до 10 кг продуктов в месяц.

Следствие велось по статье 64 УК РСФСР, предусматривавшей высшую меру наказания за измену Родине.

От сильных переживаний перенес два инфаркта, похудел на 20 кг. Стационарное лечение, назначенное врачами, вместо 14 дней растянулось на 8 месяцев. Проходил его в госпитале КГБ под усиленной охраной двух автоматчиков в палате и нескольких охранников с оружием, ночевавших в телевизионной комнате на этаже.

В январе 1992 года освобожден по состоянию здоровья, но без снятия обвинения. Зато охрана снималась и устранялись ограничения свободы. Начальник следственного изолятора подошел к Грушко, подозвал главного из группы охраны и объявил:

— С данного момента охрана с Виктора Федоровича снимается.

Охранники отдали честь — для них он снова генерал-полковник.

Кадровики предложили выйти в отставку по болезни, и он согласился. Третий инфаркт застал его дома. А всего он пережил шесть инфарктов и инсультов.

В 1994 году амнистирован Госдумой РФ в числе арестованных по делу ГКЧП.

В 1996–2001 годах — вице-президент СОАО «Русский страховой центр». Издал мемуарную книгу «Судьба разведчика».

Был награжден орденом Октябрьской Революции, орденом Красного Знамени, орденом Дружбы народов. Скончался в 2001 году. Похоронен на Троекуровском кладбище Москвы.

По словам генерала КГБ В.В. Генералова, во время возвращения из Фороса Д.Т. Язов и другие члены ГКЧП заперлись в салоне и оттуда не выходили. «Вышел лишь, подсев ко мне, Плеханов: “Собрались трусливые старики, ни на что не способные, — сказал он в сердцах. — Попал я, как кур в ощип”. Я пытался его утешить, но в ответ он сказал: “Нас сейчас, наверное, в аэропорту арестуют…”»

Горбачев жестоко обошелся с Плехановым. Он лишил его генеральского звания, наград и назвал «стяжателем». Освободил от занимаемых должностей и уволил со службы его заместителей генералов В.В. Макеенкова, М.В. Титкова, начальника отдела личной охраны генерала В.В. Алейникова и других.

Бывший заместитель начальника 9-го управления КГБ, занимавший эту должность в 1975–1989 годах, Герой Советского Союза, лауреат Государственной премии СССР, генерал-майор М.С. Докучаев, хорошо знавший Плеханова, назвал несправедливыми слова Горбачева по поводу «стяжательства» Плеханова.

«Жил он с супругой очень скромно, — отмечал Докучаев в своих мемуарах “Москва. Кремль. Охрана”, - в чем убедились те, кто арестовывал его. Кроме холодильника, телевизора и подаренного ему кем-то маленького кинжала, в его квартире нечего было арестовывать. У него изъяли две сберегательные книжки: одну — на четыреста рублей, другую — на пять рублей.

И этого труженика, честнейшего человека, отдавшего многие годы добросовестного служения делу обеспечения безопасности высоких советских и зарубежных руководителей, Горбачев, не разобравшись в сути дела, охарактеризовал как стяжателя, выгнал с позором и разжаловал».

В декабре 1992 года Плеханова освободили из-под стражи под подписку о невыезде. 23 февраля 1994 года постановлением Госдумы РФ амнистирован со всеми участниками по делу ГКЧП. В общественной и коммерческой деятельности не участвовал.

Умер в июле 2002 года. В день смерти указом президента РФ В.В. Путина восстановлен в воинском звании и наградах.

Свою вину не признавал, заявлял, что никакого заговора не было. На допросах удивлялся: ну как можно инкриминировать ему захват власти? Ее что, мало у него было? Подчеркивал, что Верховный Совет СССР утвердил его в должности премьер-министра с первого голосования, а не повторного, как некоторых.

В январе 1993 года ему была изменена мера пресечения с содержания под стражей на подписку о невыезде. В феврале 1994 года был амнистирован Госдумой.

В 2007 году в интервью газете «Труд» категорически не соглашался с тем, что ГКЧП стремился повернуть историю вспять, от демократии к крепкой руке: «Мой отец, шофер, был незаконно репрессирован в 1937 году, а мать, медсестра, находилась после войны под следствием по “делу врачей”. Как я мог ратовать за возвращение к сталинизму?»

Работал в финансовой и экономической сферах: президент «Часпромбанка», советник «Промстройбанка», заместитель председателя Вольного экономического общества.

В последние годы некоторые исследователи августовских событий 1991 года обращают внимание на строки генерала армии В.И. Варенникова: «В ночь с 18 на 19 августа руководство страны, учитывая отказ Горбачева участвовать в действиях, вынуждено было создать “Государственный комитет по чрезвычайному положению”. Такого типа государственные структуры в то время имели право создавать два лица: Президент СССР или председатель Кабинета министров СССР. Руководитель Кабинета министров Валентин Павлов взял ответственность на себя, создал комитет и сам вошел в его состав».

В 2002 году перенес инфаркт, затем — инсульт. Умер в 2003 году. Ему было 65 лет.

Полтора года в СИЗО не сломили его волю. Остался убежденным в своей правоте.

Из свидетельских показаний главного конструктора КБ «Новатор» В. Смирнова: «В начале февраля 1991 года я вместе с Тизяковым летел в одном самолете в командировку в Москву. Тизяков сидел в кресле, расположенном впереди меня. Он что-то сосредоточенно писал. В просвет между креслами я увидел раскрытую страницу блокнота. На ней по пунктам излагался план заговора с целью реорганизации структуры управления страной. Как я понял, вся власть в СССР должна была перейти к ВКУ (Временный комитет управления СССР — первоначальное название ГКЧП), президент должен был только исполнять волю этого органа.

Когда Тизяков перелистнул страницу блокнота, мое внимание под пунктом 19 привлекла запись: “Нападки на армию, КПСС, КГБ, МВД. Выяснить, кто. Составить списки”.

После того как полет закончился, я поделился увиденным с главным инженером КБ “Новатор” Вячеславом Горбаренко».

В январе 1992 года Тизяков обратился с письмом на имя Генерального прокурора РФ В.Г. Степанкова. Послание было довольно длинное. Анализируя последствия этого «странного заговора», пришел к выводу: «Каждый в стране понял, что так, как ведет политику Центр во главе с Горбачевым М.С., - “ни да, ни нет” — никого больше не устраивает».

Квинтэссенция — в последнем абзаце пятого пункта: «Порой кажется, что этот “странный заговор” и произошел специально для решения этих тупиковых проблем».

В шестом пункте сказано: «Следствие закончено, и сейчас ясно, что два руководителя крупнейших общественных организаций в СССР АГПО СССР и Крестьянского союза СССР — я и Стародубцев В.А. - в этом деле пятое колесо в телеге, правда, это было ясно еще с 19.08.91 г., и есть все основания закрыть дело, начиная с нас первых. Это будет по достоинству оценено в кругах промышленности и сельского хозяйства».

В январе 1993 года освобожден из-под стражи. В феврале 1993 года был избран делегатом Свердловской областной восстановительной партийной конференции. Его появление в зале вызвало бурные овации. В сентябре 1993 года Военная коллегия Верховного суда приостановила производство по делу Тизякова из-за его серьезного заболевания. Амнистирован Госдумой РФ в феврале 1994 года.

Член КПРФ. Был соучредителем и учредителем нескольких компаний, президентом российско-киргизского предприятия «Технология». Избирался депутатом Свердловского областного Совета.

В ноябре 1992 года мера пресечения была изменена на подписку о невыезде. Приступил к работе как председатель агропромышленного комплекса «Новомосковское» и колхоза им. Ленина Тульской области.

Вернулся в большую политику — был губернатором Тульской области, членом Совета Федерации, возглавлял Аграрный союз России. В 1995 году на вопрос, могли ГКЧП победить, ответил: «Если бы я не был уверен в том, что ГКЧП сможет победить, я бы никогда не стал его членом».

Никогда не менял свою точку зрения. «Если бы тогда можно было остановить развал великой державы, задуманный и спланированный на Западе с использованием наших предателей, то страну можно было бы спасти. Был бы ГКЧП или бы его не было, если бы 20 августа 1991 года состоялось подписание всем известных соглашений, то был бы подписан смертный приговор великой державе. Так что от нас уже мало что зависело».

Не сломался, не пал духом, отстаивал свою позицию до конца. В первую годовщину августовских событий 1991 года «Правда» поместила материал «Так кто же совершил настоящий путч?..», где он ответил письменно на вопросы газеты, которые ему передали в тюремную камеру.

Утверждал, что проект Союзного договора, подготовленный для подписания 20 августа 1991 года, на самом деле означал фактический раскол СССР и шел вразрез с мнением народа, высказанным на референдуме 17 марта.

Что касается изоляции Горбачева в Форосе, то в действительности никакой блокады не было. Имело место банальное самоустранение от выполнения своих конституционных обязанностей.

В октябре 1992 года в следственном изоляторе «Матросская Тишина» объявил бессрочную политическую голодовку. Его предупредили, что существует инструкция МВД, по которой будут кормить насильно. Но это его не остановило.

В конце того же месяца мера пресечения по состоянию здоровья была заменена на подписку о невыезде. Место передвижения ограничили Москвой. В тюрьме перенес три операции.

В феврале 1994 года давал показания в судебном заседании. Категорически отрицал свою вину в предъявленном ему обвинении в измене Родине. «Я действительно, — сказал он, — несу ответственность, но отнюдь не по тому обвинению, которое предъявила прокуратура. Я, как гражданин СССР, как член КПСС, несу политическую и моральную ответственность перед народом и партией: не все сделал для того, чтобы предотвратить разрушение великой державы — Союза Советских Социалистических Республик».

Дал свою оценку событиям 1991 года: «Ликвидация на основе Новоогаревского договора единого государства, раздробление его на части не только без согласия народа, но и вопреки его воле, выраженной на референдуме, разрушение основ Конституции и были, без всякого сомнения, государственным переворотом, за что организовавшие его лица подлежали уголовной ответственности по статье 64 Уголовного кодекса РСФСР в точном ее смысле — “за измену Родине”».

Подчеркнул, что Горбачев был осведомлен относительно предстоящего развала Союза. «Знал ли Горбачев о том, что Ельцин готовился к заключительной стадии антиконституционного переворота — ликвидации союзных структур власти и управления? И что Ельцин в такой ситуации не подпишет 20 августа 1991 года Союзный договор, а наоборот, будет стремиться сорвать его подписание и ликвидировать центр? Знал. 29 июля 1991 года он мне лично сказал, что если обстановка и дальше будет ухудшаться, то он пойдет и на крайние меры».

О законности или незаконности ГКЧП: «Создание ГКЧП я не считаю противозаконным действием, поскольку такой комитет как не был предусмотрен Конституцией СССР, так и не был ею запрещен. Его создание — и этого нельзя не видеть — связано с целым рядом нарушений Конституции СССР и союзных республик высшими должностными лицами, создавшими реальную угрозу конституционному строю и целостности страны. К тому же само образование подобного органа не влечет уголовной ответственности. Ведь создавал президент Российской Федерации Ельцин неконституционные органы, однако за это не понес никакой ответственности».

Не терял самообладания и даже чувства юмора под шквалом вопросов со стороны обвинения. Когда они стали допытываться, заезжал ли он в ЦК КПСС 18 июня 1991 года после возвращения из Фороса перед тем как идти в Кремль, и он ответил: нет, не заезжал, они снова начали выяснять этот вопрос, Шенин ответил:

— В следующий раз, перед тем как идти в Кремль, обязательно заеду в ЦК КПСС.

После амнистии вернулся в политику. В 1993–2001 годах возглавлял Совет леворадикального «Союза коммунистических партий — КПСС», куда входили 22 компартии бывших советских республик, был членом ЦИК КПРФ и ЦК КПРФ. В 2000 году возглавил новосозданную Коммунистическую партию Союза России и Белоруссии, за что был исключен из ЦК КПРФ. В 2007 году пытался выдвинуть свою кандидатуру на пост президента РФ.

В августе 1995 года на вопрос, мог ли ГКЧП победить, ответил: «Да, победа ГКЧП была вполне возможна». И добавил: «Если бы ГКЧП состоялся хотя бы в декабре 1990 года».

Непоколебимо стоял на своей позиции: «ГКЧП просто не могло не быть. С 1985 года страна покатилась черт знает куда.

Хотя у нас всегда хватало полоумных руководителей, начиная с Хрущева, со всеми его глупыми выходками, но во времена “перестройки” число таковых превзошло невозможное. ГКЧП было запоздалой попыткой вытащить страну из пропасти. В августе 1991 года мы могли лишь заявить о своей позиции…»

Умер в 2009 году. Похоронен на Троекуровском кладбище в Москве, рядом с могилой генерала армии В.И. Варенникова.

Больше года провел в следственном изоляторе «Матросская Тишина» по делу ГКЧП. Серьезно болел, но, по словам Крючкова, ни на минуту не терял мужества и самообладания. Во многом благодаря ему на следствии и в суде удалось убедительно показать самозатворничество Горбачева в крымской резиденции.

Находясь в Форосе с 18 по 21 августа, «вел себя достойно, видел лицемерие Горбачева, не поддался искушению пойти на сделку с совестью, несмотря на то, что отдавал себе отчет в том, какие лишения ожидают его».

В декабре 1992 года ему была изменена мера пресечения на подписку о невыезде.

Впоследствии работал в АО «Регион», входившем в АФК «Система».