КГБ в 1991 году

Вы за или против СССР?

Главным политическим событием марта был, конечно же, Всесоюзный референдум о сохранении Советского Союза.

Проходил он 17 марта. Итоги известны: в референдуме приняли участие 78 % граждан из внесенных в списки голосования, из них 76,4 % высказались за сохранение Союза, что в численном выражении составило 113,5 млн человек.

На сегодняшний день историки не располагают данными, кому первому пришла в голову эта идея. Версий несколько. Единственное, в чем нет разногласий, — ее инициировали явно не из «параллельного центра». Действительно, уж кому-кому, а им какой был резон проводить опрос населения? И без него было ясно, за что проголосует большинство.

Значит, авторов идеи следует искать в команде Горбачева. В его «мозговом центре» были разные люди. По замыслу тех, кто выступил с таким предложением, итоги референдума с его оглушительным результатом, в чем они нисколько не сомневались, выбили бы почву из-под ног у «параллельного центра» во главе с Ельциным, лишили бы его поддержки населения, особенно в национальных республиках, руководство которых к тому времени уже не скрывало своих истинных намерений о выходе из состава Союза.

На прямой вопрос, кому конкретно принадлежала формулировка вопроса, вынесенного на референдум, многие бывшие аппаратчики ЦК КПСС отвечали, что все-таки это была идея Горбачева. Мол, он хотел убить двух зайцев: чтобы народ высказался в пользу сохранения СССР и одновременно поддержал его курс на перестройку, поскольку речь шла об обновленном Советском Союзе. Хотя было совершенно ясно, что речь шла о выживании Советского Союза, и что на референдум надо было выносить один вопрос: «Вы за или против сохранения Советского Союза?». Кстати сказать, все последующие референдумы, которые проводились в республиках, тоже были двусмысленными. Нигде не было такой формулировки: «Голосуете ли вы за выход из Советского Союза?». Например: «Голосуете ли вы за независимую Украинскую республику?».

По словам тогдашних специалистов в области национальной политики, согласно Конституции СССР, все союзные республики были независимыми, ибо они имели право на сецессию, то есть на выход из СССР. Поэтому везде формулировка должна была быть приведена в соответствие с Конституцией, с законом, который был принят с большим опозданием.

— Стало быть, — развивал свою мысль один из видных знатоков государственного устройства, — формулировка могла быть только такой: «Выступаете ли вы за сохранение СССР или за выход из СССР?». Результат был бы совершенно иной. А прибалтийские республики не проводили даже референдумы. Они проводили опрос. Потому что даже в Прибалтике на референдуме можно было бы не набрать положенных двух третей голосов в пользу выхода из состава СССР. Причем опрашивали главным образом представителей так называемой титульной нации.

Известны время, когда официально было принято постановление о проведении референдума — декабрь 1990 года, и место — IV Съезд народных депутатов СССР.

Крючков впоследствии считал, что съезд попался на эту удочку. «Сама постановка вопроса о Союзе носила провокационный характер, — напишет он позднее в своей книге “Личное дело”, - в нем не было никакой нужды, для широких масс этот вопрос не существовал, они не выступали против Союза, более того, у людей вызывало удивление, а то и возмущение, когда кто-либо высказывал сомнение в необходимости сохранения Союза. Союзное государство устраивало большинство граждан, и его существование воспринималось как естественное состояние».

В идее проведения референдума Крючков видел коварный замысел разрушителей Союза, нападавших на него со всех сторон. «Им было важно обозначить хотя бы сам вопрос», — считал он. Что ж, такая точка зрения имела право на жизнь. Особенно с учетом тех изощренных приемов, которые применяли всевозможные психологи и политологи, работавшие на разрушителей.

Спору нет, первый вопрос, вынесенный на референдум, воспринимался довольно трудно и был малопонятен, особенно для рядовой части населения: «Считаете ли вы необходимым сохранение Союза Советских Социалистических Республик как обновленной федерации равноправных суверенных республик, в которых будут в полной мере гарантироваться права и свободы человека любой национальности? (да/нет)».

Говорили, что поначалу сомневался в целесообразности проведения референдума и Горбачев. Тем более, что в бюллетени в РСФСР все же включили злополучный вопрос — о введении поста президента России. Растиражировали даже статью итальянского журналиста под кричащим названием «В результате референдума распяли Иисуса Христа».

Однако референдум все же состоялся. Из крупных городов Союзу сказали «нет» лишь Киев и вотчина Ельцина Свердловск.

На грани этого результата балансировали Москва и Ленинград. В шести республиках — Грузии (за исключением Южной Осетии и Абхазии), Литве, Латвии, Эстонии, Армении и Молдавии референдум не проводился. В некоторых республиках он сопровождался оговорками.

Ельцин торжествовал: введение поста президента РСФСР одобрили 70,88 % россиян.

В целом итоги референдума о сохранении Союза ССР превзошли самые оптимистические ожидания руководителей КПСС. Результаты референдума: Узбекистан: «за» — 93,7 % голосов, Киргизия — 93 %, Казахстан — 94 %, Таджикистан — 96 %, Туркмения — 98 %. Даже митинговавший Азербайджан отдал за СССР 93 %.

«Эти восточные республики всегда брали под козырек», — был и такой аргумент у сторонников развала Союза. Что же, вспомним, как голосовали европейские республики: Россия — «за» — 71 % населения, Украина — 70 %, Белоруссия — 83 %!

«Но, к сожалению, и этот капитал не был использован, — сокрушался Крючков. — В период подготовки к референдуму и его проведения обращала на себя внимание удивительная пассивность властей и, в частности, президента Горбачева».

Тогда, отмечал Крючков, у него закралась мысль, а в последующем он еще более в ней утвердился, что Горбачев или не верил в положительные результаты референдума, или, более того, опасался их.

«Должен сказать, — вспоминал позднее Горбачев, — что было много споров вокруг формулы всенародного опроса. Мы долго обсуждали ее с помощниками, рассматривали на Совете Федерации и, конечно, на заседаниях Верховного Совета. А когда наконец пришли к общему мнению и предали гласности, демократическая печать немедленно приняла ее в штыки. При этом приводилось два довода. Во-первых, жаловались на то, что в одну связку соединены вопросы о сохранении Союза ССР и его обновлении, преобразовании в федерацию — такая-де расплывчатость формулировки может подтолкнуть многих проголосовать “за” и в будущем послужит основой альтернативных трактовок итогов опроса. А другой довод заключался в том, что-де воля народов малых республик будет искажена, поскольку в численном отношении их население несопоставимо с населением России. Русские люди, скорее всего, выскажутся за сохранение Союза, и это решит дело».

Спустя 25 лет Сергей Шахрай, народный депутат СССР и РСФСР, а затем вице-премьер российского правительства, дал критическую оценку вопросам, которые были вынесены на референдум.

— Обычно на референдум выносят вопросы, — сказал он в одном их своих юбилейных интервью, — ответы на которые можно потом исполнить. На нем не спрашивают: хотите ли вы быть богатым и здоровым? Формулировка должна быть предельно четкой. А тут как сформулировали, так и получили. Каждый вопрос можно трактовать как угодно, а всего их было пять.

В массовом сознании они уже забыты. Первый из них воспроизведен выше. Напомню остальные.

2. Считаете ли вы необходимым сохранение СССР как единого государства? (да/нет).

3. Считаете ли вы необходимым сохранение в СССР социалистического строя? (да/нет).

4. Считаете ли вы необходимым сохранение в обновленном Союзе советской власти? (да/нет).

5. Считаете ли вы необходимым гарантирование в обновленном Союзе прав и свобод человека любой национальности?(да/нет).

Шахрай и сегодня не только подвергает критике формулировки вопросов, но и не изменил свою позицию по отношению к самой идее проведения референдума. Считает, что проводить не надо было. Аргументы?

Референдум, по мнению Шахрая, повлиял на распад Союза. Референдум был первым за всю историю СССР и потому создал прецедент — после него стали проходить плебисциты о независимости в союзных республиках. Закончился парад референдумов и суверенитетов тем, что к моменту Беловежской Пущи в Союзе остались только две республики — Россия и Казахстан.

В команде Горбачева, между тем, ликовали: народ высказался за Союз! Это ли не доказательство правильности курса, проводимого руководством страны? Находясь в эйфории от одержанной победы над «параллельным центром», Михаил Сергеевич допустил обнародование постановления Кабинета министров СССР «О реформе розничных цен и социальной защите населения».

Оно было подготовлено еще до проведения референдума, но тогда хватило ума не рисковать, подождать итогов голосования. Обстановка до плебисцита и без того была крайне напряженной, и сообщение о реформе розничных цен могло бы вызвать новую волну протестов населения, которой воспользовались бы Ельцин и его сторонники.

По тогдашним наблюдениям аналитических служб, Борис Николаевич снова начал набирать очки. Он окончательно был признан единоличным лидером организационно оформленного блока политических партий «Демократическая Россия». Скандальное февральское телеинтервью, в котором Ельцин потребовал, чтобы Горбачев ушел в отставку, было не чем иным, как началом, на американский манер, предвыборной кампании в борьбе за пост президента РСФСР.

Наступивший первый месяц весны не сулил Горбачеву и его команде ничего утешительного. 1 марта грянул гром в Кузбассе — забастовали шахтеры. Минимум экономических, максимум политических требований. Неплохо поработали в горняцких городах московские эмиссары из «ДемРоссии». Лозунги, под которыми протестовали шахтеры, бескомпромиссные: департиза-ция, устранение КПСС, отставка Горбачева!

Михаил Сергеевич был настолько уязвлен и напуган, что потребовал от членов Политбюро и секретарей ЦК «мобилизовать всю партию», потому что надвигается «политическое сражение, может быть решающее». Сохранилась его резолюция на одной из аналитических записок, где генсек применил несвойственный его стилю оборот с требованием «перевести все партийное руководство на “чрезвычайный” режим».

5 марта он провел совещание с первыми секретарями ЦК компартий, крайкомов, обкомов и рескомов. Историк-архивист Рудольф Пихоя рассказал о выступлении Горбачева на той встрече по записи, сделанной секретарем ЦК КПСС А.Н. Гиренко. В своей книге «Советский Союз. История власти. 1945-1991» Р. Пихоя приводит фразу, произнесенную Горбачевым, в записи Гиренко: «Уже мало чрезвычайных мер, в России ситуация требует развязки, идея подмены центра вызрела в США».

«Идея подмены центра вызрела в США…» Выходит, генсек знал, откуда идет угроза? Как же тогда понимать разговор, который состоялся у него с председателем КГБ Крючковым в мае 1991 года?

Ему позвонил Горбачев:

— Я ознакомился с информацией КГБ из Вашингтона. Скажи мне: кому нужно так нагнетать атмосферу?

Крючков доложил: информация достоверная, из надежного источника.

— И ты веришь этому? Мало ли что они говорят! — в голосе Горбачева слышны были недовольные нотки.

В информации приводились оценки высокопоставленных американских лиц о ситуации в Советском Союзе. По их убеждению, дело неуклонно двигалось к концу существования СССР. Причем они предполагали, что произойдет это в самые ближайшие месяцы.

— В общем, прошу не драматизировать. Не поддавайся панике и ты! — сказал он в заключение.

Но вернемся к совещанию 5 марта. Р. Пихоя приводит выдержку из выступления первого секретаря ЦК Компартии РСФСР И.К. Полозкова. Иван Кузьмич, воодушевленный неожиданно изменившейся фразеологией генсека, обратился к нему с призывом ввести президентское правление в стране.

— Михаил Сергеевич, — сказал окрыленный Полозков, — ваши последние выступления вселили уверенность в партийных коллективах… Теперь, Михаил Сергеевич, вы прочно срослись с консерваторами…

Правда, Пихоя, не скрывавший своих симпатий к Ельцину, назвал слова Полозкова о сращивании Горбачева с консерваторами сомнительным комплиментом.

Перетягивание каната продолжалось. С переменным успехом. С обменом обвинениями. С неприязнью, перераставшей в открытую вражду.

9 марта Ельцин выступил в Доме кино. Речь длилась 25 минут, восторженные сторонники подсчитали, что она прерывалась бурными овациями 20 раз.

Какие вопросы поднимал, к чему призывал? Главная тема — угроза коммунистического реванша. Призывал своих сторонников переходить в наступление, объявить войну руководству страны, «которое ведет нас в болото».

— Пришло время создавать на базе «ДемРоссии» мощную политическую партию, — ставил он первоочередную задачу. — Мы видим, как на глазах организовывается КПСС. Мы должны понять: они идут организованным фронтом.

Заявил, что март и в целом весь 1991 год будет решающим:

— Или демократию задушат, или мы, демократы, не только выживем, но и обязательно победим в этом году.

В наэлектризованный зал летели его тяжеловесные, как кирпичи, слова:

— Нас обвиняют в развале Союза. Кто развалил Союз, кто оттолкнул семь республик? Демократы? Российский парламент? Его руководство? Российское правительство? Семь республик из Союза вытолкнул президент со своей политикой.

И с нажимом, с натиском:

— Нам не нужен Союз в таком виде, в котором существует сейчас. Нам не нужен такой центр — огромный, бюрократический. Нам не нужны министерства, нам не нужна вся эта бюрократическая крупная машина, которая жестко все диктует сверху вниз уже семьдесят с лишним лет. Мы должны от этого избавиться…

Уличил Горбачева во лжи:

— Сегодня напечатан проект Союзного договора. В очередной раз, выступая на сессии Верховного Совета Союза, президент обманул, когда сказал, что на девять десятых это все согласовано. Со стороны России руководитель рабочей группы Хасбулатов не подписал. Горбачев обманывает народ и демократию…

В зале возгласы негодования.

— Вы понимаете, — прикидывался оратор наивным простачком из уральской глубинки, — мы по своей искренности, может, это громко сказано, считали, что политика нравственна. Ничего там нравственного нет. У них политика безнравственная, она грязная, эта политика! И, может быть, кое в чем нам тоже пора, как шахтерам, засучить рукава и уже кулаки поднимать.

Изложил свою позицию:

— Я за то, чтобы президента избирали всенародно. Это я говорил и перед выборами. Но я за то, чтобы тогда вся структура власти была таким же образом подкреплена народом. То есть тогда бы все председатели Советов избирались всенародно.

И в заключение:

— Во-первых, тогда туда предателей не пропустят, народ их видит насквозь. Во-вторых, это будет сильная исполнительная и законодательная власть на местах. Мы будем знать, через кого действовать.

В стане Горбачева не обратить внимания на такие возмутительные пассажи не могли. Кто-то даже вспомнил слова Екатерины II об авторе книги «Путешествие из Петербурга в Москву» Радищеве: «Да он бунтовщик хуже Пугачева!».

Прокомментировать поручили председателю Верховного Совета СССР А.И. Лукьянову. Анатолий Иванович слыл более образованным и начитанным, нежели его однокурсник по университету Горбачев. Вечером того же дня Лукьянов появился в новостной телепрограмме «Время». Сказал, что выступление Ельцина в Доме кино направлено на конфронтацию, на возбуждение народа против законно избранных органов власти.

10 марта в Москве состоялся многочисленный митинг «в поддержку Ельцина, шахтеров, суверенитета России».

Истины ради следует отметить, что тогда Горбачев санкционировал два важных решения. На совещании 10 марта он дал резко отрицательную оценку телевидению. «Наполнить эфир нашими точками зрения», — потребовал он. «Выиграть референдум и российский Съезд» — вот главная задача.

С целью жесткого контролирования телевидения 14 марта парторганизация Гостелерадио СССР была преобразована в Московскую партийную организацию Всесоюзной телерадиовещательной компании на правах райкома КПСС.

На следующий день он согласился с мерами противодействия подстрекательской деятельности западных радиостанций, вещавших на русском языке на СССР. Меры были разработаны в идеологическом и международном отделах ЦК.

Но время было упущено. И пользы от этих запоздалых мер — никакой. Как и от ввода в Москву войск накануне начала работы внеочередного III Съезда народных депутатов России. В знак протеста съезд, открывшийся 28 марта, отказался начать свою работу, депутаты покинули зал заседаний. И союзный центр дрогнул — войска были выведены с улиц столицы.

Вот как описывает В.И. Воротников в своем дневнике второй день работы съезда. «Особенно сильно разгорелись страсти в связи с недавним выступлением заместителя председателя Верховного Совета С.П. Горячевой. Она от имени шести депутатов обратилась с заявлением, в котором выражалось недоверие Ельцину и требование о его отставке.

Многие депутаты из “ДемРоссии” буквально взрывали съезд. На пресловутую “шестерку” обрушились потоки брани, оскорблений. Как они посмели?! Это предатели! Враги! И так далее. Попытки Горячевой, других членов этой группы объяснить, обосновать свои позиции встречались криком, скандированием. Им просто не давали говорить. Эта обстановка меня буквально потрясла! Что я могу и должен делать?»

Провал для Горбачева был полный. «Выиграть» внеочередной III Съезд народных депутатов РСФСР не получилось. Ельцина не удалось ни сместить с поста председателя Верховного Совета РСФСР, чтобы закрыть путь к президентству, ни отклонить саму идею введения в России президентского поста.

Борис Минаев, биограф Ельцина, издавший в 2010 году книгу о нем в серии «ЖЗЛ», заметил: когда говорят о 1991-м, то вспоминают всегда август и декабрь, ГКЧП и Беловежскую Пущу. Но, утверждает он, ключевыми месяцами того года были январь — март. Именно в январе — марте 1991 года, задолго до путча, Ельцин переиграл своих противников. Безусловно, соглашается ельцинский биограф, свою роль сыграло и то, что сам Горбачев всегда был противником любых силовых действий, но при этом раз за разом шел за ситуацией, действовал по воле обстоятельств, не в состоянии был выработать собственный сценарий.

КПСС: новый статус

10 апреля 1991 года Министерство юстиции СССР зарегистрировало КПСС в качестве общественной организации. Могло ли безропотно смириться оскорбленное консервативное крыло ее руководства с новым статусом, приравненным к обществу филателистов, после многих десятилетий в роли «ума, чести и совести эпохи», «руководящей и направляющей силы общества»?

Ответ — в письме А.Н. Яковлева Горбачеву. Дата — 18 апреля. «Все говорит за то, что партия перерождается на сталинистской основе, — предупреждал генсека “архитектор перестройки”. — Это стопроцентная гарантия катастрофы. Насколько я осведомлен, да и диагноз диктует такой прогноз, готовится государственный переворот справа».

Осведомленный «посол беды», как позднее назовет его председатель КГБ Крючков, пугал: «Наступит нечто подобное неофашистскому режиму. До сих пор только общее великое дело, личное доверие и лояльность к вам удерживали меня… Эскалация кампании унижения снимает с меня морально-этические обязательства… Вот почему я буду искать достойные формы борьбы с нарождающимся новым фашизмом».

Яковлевское письмо некоторые историки новейшего времени называют доносом на ту часть партийного руководства, которая намеревалась вернуть партии ее руководящую и направляющую роль.

«Идеолог партии», «архитектор перестройки», «отец гласности», «серый кардинал», «посол беды»… Это все про него - Александра Николаевича Яковлева, члена Политбюро ЦК КПСС в 1987–1990, секретаря ЦК КПСС в 1986–1990 годах.

Это тот самый А.Н. Яковлев, который в августе 1968 года во время политического кризиса в Чехословакии выезжал туда для пропагандистского обеспечения ввода советских войск и создания нового рабоче-крестьянского правительства, а на XXVIII съезде КПСС в июле 1990 года каялся: «Я был в 68-м в Чехословакии, восстанавливал, так сказать, основы социализма, и мне до сих пор очень неловко за эту миссию» (XXVIII съезд Коммунистической партии Советского Союза. Стенографический отчет. М., 1991. С. 616).

В апреле 1991 года А.Н. Яковлев занимал должность старшего советника президента СССР М.С. Горбачева.

В начале этой книги уже упоминалось о том, что КГБ подозревал Яковлева в связях с иностранными разведками. Думаю, следует рассказать об этом подробнее.

Первым публично объявил об этом председатель КГБ Крючков. «Начиная с 1989 года, — читаем в его книге "Личное дело”, - в Комитет госбезопасности стала поступать крайне тревожная информация, указывавшая на связи Яковлева с американскими спецслужбами. Впервые подобные сведения были получены еще в 1960 году. Тогда Яковлев с группой советских стажеров, в числе которых был и небезызвестный ныне О. Калугин, в течение одного года стажировался в США в Колумбийском университете».

Крючков далее пишет о том, как Яковлев пошел на несанкционированный контакт с американцами. Затем о периоде, когда Яковлев работал советским послом в Канаде и о мнении канадцев насчет перспективности продолжения с ним тесных контактов.

После 1989 года, отмечает Крючков, он доложил эту информацию лично Горбачеву, которая произвела на генсека тягостное впечатление. К тому времени он уже прочно связал свою судьбу с Яковлевым, а тут вдруг такой материал…

«В 1990 году, — продолжает Крючков, — Комитет госбезопасности как по линии разведки, так и по линии контрразведки получил из нескольких разных (причем оценивавшихся как надежные) источников крайне настораживающую информацию в отношении Яковлева. Смысл донесений сводился к тому, что, по оценкам спецслужб, Яковлев занимает выгодные для Запада позиции, надежно противостоит “консервативным” силам в Советском Союзе и что на него можно твердо рассчитывать в любой ситуации».

Дальше — больше. Крючков пишет, что одному американскому представителю было поручено провести с Яковлевым соответствующую беседу и прямо заявить, что от него ждут большего: «Профессионалы хорошо знают, что такого рода указания даются тем, кто уже дал согласие работать на спецслужбы, но затем в силу каких-то причин либо уклоняется от выполнения заданий, либо не проявляет должной активности. Именно поэтому информация была расценена нами как весьма серьезная, тем более, что она хорошо укладывалась в линию поведения Яковлева, соответствовала его практическим делам».

Крючков самостоятельно предпринимать какие-либо меры проверочного характера не мог — поскольку речь шла о члене Политбюро, секретаре ЦК. И доложил обо всем Горбачеву. Тот, по словам Крючкова, был в полном смятении. Потом у него вырвалось: «Неужели это Колумбийский университет, неужели это старое?!»

Крючков предложил провести контрольную проверку. И что услышал в ответ? «Михаил Сергеевич, как всегда в таких случаях, начал искать не решение возникшей проблемы, а думать, как уйти от нее». И процитировал слова Горбачева: «Возможно, с тех пор Яковлев вообще ничего для них не делал, сам видишь, они недовольны его работой, поэтому и хотят, чтобы он ее активизировал».

И посоветовал Крючкову самому поговорить напрямую с Яковлевым. Что тот и сделал. «Вид у Яковлева был неважнецкий, он был явно растерян и ничего не мог выдавить из себя в ответ, только тяжело вздыхал», — вспоминал Крючков.

По его словам, он доложил об этом разговоре Горбачеву. Но в ответ — никакой реакции. Спустя некоторое время, когда Крючков спросил, что все-таки делать, Горбачев сказал, чтобы поговорил еще раз. Крючков поручение выполнил, но ничего вразумительного не услышал. Доложил Горбачеву, но он тоже промолчал. На том все и закончилось.

Но имело продолжение после ареста Крючкова в августе 1991 года и замены руководящего состава КГБ. В его мемуарах есть такие строки: «Не знаю, были ли в процессе этого разгрома уничтожены материалы на Яковлева…»

После освобождения из-под стражи Крючков 13 февраля 1993 года опубликовал в газете «Советская Россия» статью «Посол беды» о Яковлеве. Публикация вызвала большой резонанс, и группа депутатов обратилась в Генеральную прокуратуру России с запросом по поводу изложенных фактов. Вот что написал Крючков в своих мемуарах о результатах проверки: «…были получены какие-то сведения о том, что в Комитете госбезопасности находились материалы о несанкционированных контактах Яковлева с американцами во время пребывания его на стажировке в Колумбийском университете в 1959 году. Далее в Комитет госбезопасности также поступали материалы, которые давали повод судить о недозволенных действиях Яковлева, но все это не нашло подтверждения, и потому прокуратура эту проверку прекратила».

«Позже, — пишет далее Крючков, — из печати мне стало известно, что 13 июня 1993 года Генеральная прокуратура Российской Федерации вынесла постановление о прекращении уголовного дела по фактам, изложенным в показаниях бывшего председателя КГБ В.А. Крючкова в статье “Посол беды” в газете “Советская Россия” от 13 февраля 1993 года о недопустимых с точки зрения безопасности государства контактах Яковлева с представителями западных стран. Дело было прекращено за отсутствием состава преступления».

С другой формулировкой — «за отсутствием события» — было прекращено дело в связи с заявлением А.Н. Яковлева о том, что КГБ готовил его убийство в автомобильной катастрофе. Такое сенсационное заявление Яковлев сделал во время дачи свидетельских показаний по «делу КПСС» в Конституционном суде.

«О готовящемся покушении его якобы предупредил какой-то генерал, — пишет в своих воспоминаниях Крючков, — после чего Александр Николаевич будто бы бросил мне решительный вызов: “Учти, Крючков, я написал письма, и в случае моей гибели произойдет разоблачение!”»

В то время Крючков находился в «Матросской Тишине» и обратился к Генеральному прокурору с просьбой провести официальное расследование заявления Яковлева. Оно не нашло подтверждения.

СМИ тогда вволю поиздевались над амбициями и упорством обоих. Вроде бы серьезные люди, крупные государственные деятели, а вцепились друг в друга, сводя какие-то свои счеты.

Сегодня к этой истории, занимавшей четверть века назад умы просвещенных демократов и простых обывателей, добавить нечего. За прошедшие два с половиной десятилетия не появилось ни одного, даже самого маленького штришка, который помог бы прояснить картину. Молчат все «тайнописцы» постсоветского времени.

Но хроника тех смутных лет была бы неполной без хотя бы краткого, беспристрастного упоминания об этом эпизоде. Он ведь был, был! И отражает те непростые нравы, когда все были против всех, а те и другие доказывали свою правду.

Между тем приближалось 24 апреля 1991 года — день открытия объединенного пленума ЦК и ЦКК КПСС.

Время было неспокойное. Шахтерские забастовки, угля не хватало, начала останавливаться металлургия. В Москве демократы во главе с Ельциным выводили на улицы сотни тысяч людей и готовились к намеченным на 12 июня президентским выборам. В начале апреля были резко повышены цены, но полки магазинов все равно пустовали. СМИ вышли из-под партийного контроля, счет сдававших партбилеты шел на сотни тысяч. Среди оставшихся в партии росло недовольство Горбачевым — «перестройка превратилась в антикоммунистическую контрреволюцию». Все громче звучали призывы о смене лидера.

Эти настроения сильно проявились на встрече партийных руководителей городов-героев РСФСР, Украины, Белоруссии. Она проходила 16 апреля в Смоленске. Официальным поводом была подготовка к 50-летию начала Великой Отечественной войны. Обеспокоенные положением дел в стране, участники встречи призывали к чрезвычайным мерам спасения Родины.

На обсуждение пленума ЦК КПСС был вынесен вопрос о положении в стране и путях вывода экономики из кризиса. Доклад делал Горбачев. И уже с самого начала работы пленума подтверждались прогнозы, изложенные А.Н. Яковлевым в письме Горбачеву, направленном ему за три дня до пленума.

Такой зубодробительной критики в свой адрес, которая началась на второй день работы пленума, Михаил Сергеевич еще не слышал, хотя уже привык к резкому осуждению проводимого им курса. «Со страной сделали то, что не смогли сделать враги» — было не самым страшным. Звучали формулировки и похлеще. Дело дошло до того, что Горбачев поставил вопрос о своей отставке.

«Партия утратила бдительность, — сказал глава правительства Павлов. — Кабинет министров предлагает немедленно ввести чрезвычайное положение на транспорте, в отраслях топливно-энергетического комплекса, металлургии. При необходимости ЧП должен вводиться и в отдельных регионах страны. Особый режим деятельности должен быть введен и в банковской системе».

На пленуме собирался выступить один из создателей ракетно-ядерного щита СССР, куратор военно-промышленного комплекса, секретарь ЦК КПСС О.Д. Бакланов. После ареста в августе 1991 года во время обыска у него обнаружили текст речи, подготовленной для выступления на том пленуме. Кстати, с пленума он вышел уже не в статусе секретаря ЦК.

«Иллюзорными выглядят сегодня представления о том, — намеревался сказать он, — что военной угрозы извне нашему народу не существует. Нами и так сделаны колоссальные односторонние сокращения Вооруженных Сил, производства вооружения и военной техники, ведения научных и конструкторских работ в области обороны. Достигнутый в 70-е годы с огромным напряжением сил и средств народа военный паритет сегодня разрушен, и мы живем практически под диктовку США, которые стали фактически безраздельным властелином стран и народов, мировым жандармом.

Дальше отступать нельзя. Коварными заблуждениями дилетантов являются навязываемые народу представления о якобы безграничных возможностях военно-промышленного комплекса…

Основным условием антикризисной программы должно быть немедленное приостановление всех республиканских и региональных законов, принятых после 1985 года… восстановление целостности СССР “в границах 1985 года”, создание Комитета национального спасения с чрезвычайными полномочиями, вплоть до введения военного положения в стране.

Чрезвычайные меры могут быть осуществлены лишь чрезвычайной политической властью, которая имеет разветвленную структуру, пронизывающую все слои общества, все сферы народного хозяйства.

Такой властью может быть лишь КПСС, пусть обескровленная, отлученная от рычагов управления, но сохраняющая в себе вертикальные структуры, а значит, способность и возможность управлять на основе железной дисциплины ее членов…» Вадим Андреевич Медведев, в апреле 1991 года занимавший должность старшего советника президента Горбачева, в прошлом член Политбюро и секретарь ЦК, ведавший идеологическими вопросами, утешал Горбачева, что атака на него была не спонтанной, а организованной.

«Началось все с выступления Полозкова, — делится он своими впечатлениями, — а затем критика Горбачева приобрела разнузданный характер. Предел терпению наступил во время речи секретаря Кемеровского обкома партии. Горбачев подал реплику: “Хватит. После вашего выступления я выскажусь по этому вопросу”. Он вышел на трибуну и внешне спокойно произнес буквально несколько фраз, наполненных глубоким внутренним напряжением, смысл которых сводился к тому, что в обстановке такого отношения к Генеральному секретарю он не может дальше выполнять эти функции. Поэтому предлагает прекратить прения и заявляет об отставке.

Зал оказался в состоянии оцепенения. Объявляется перерыв. Стали собираться группами — где-то военные, где-то по республикам и областям.

Минут через десять зашел в комнату президиума. Там собрались члены Политбюро и секретари. Был и Горбачев. Кто-то стал уговаривать генсека отказаться от заявления. Но он стоял на своем, заметив при этом, что и в составе Политбюро нет единой позиции: “В таких условиях работать нельзя, и я настаиваю на том, чтобы заявление об отставке было рассмотрено”.

Большинство высказалось за то, чтобы обсуждение не развертывать, а в отношении голосования мнения разошлись. Генсек заявил: “Я высказал свою позицию, а вы тут решайте", — и удалился. Началось вроде бы официальное заседание Политбюро под руководством Ивашко. Я, естественно, вышел (в это время я не занимал какого-либо поста в партии, а в работе пленума принимал участие как народный депутат от КПСС) и лишь потом узнал, что приняли “соломоново решение” — поставить на голосование вопрос не о самом вотуме доверия генсеку, а о том, обсуждать этот вопрос или снять его.

В кулуарах пленума все бурлило. Более 70 членов ЦК поставили свои подписи под заявлением, составленным Вольским, в котором высказывалось категорическое возражение против отставки генсека. Констатировалось, что ЦК в данном составе не в состоянии руководить партией, и выдвигалось требование о созыве нового съезда партии. Я уверен, что подписей под заявлением оказалось бы значительно больше, если бы все знали о нем.

Заявление не было оглашено на пленуме, поскольку сразу же после окончания перерыва проголосовали предложение Политбюро о снятии вопроса об отставке генсека с обсуждения. Оно было принято подавляющим большинством при 13-ти, по-моему, воздержавшихся. Знакомая ситуация — шумная критика, а при голосовании — в кусты».

«Видимо, они держали совет ночью, — вспоминал позднее Горбачев в своих мемуарах, — и на другой день обойма ораторов, распаляя зал, насела на генсека. Особенно резко, даже грубо выступил Гуренко, заявивший: “Со страной сделали то, что не смогли сделать враги”. Он потребовал “законодательно закрепить за КПСС статус правящей партии”, восстановить прежнюю систему расстановки руководящих кадров, контроль партии над средствами массовой информации. Трудно было поверить, что можно в такой степени быть рабом предрассудков и оторваться от жизни.

Не отстали от него Прокофьев, Гидаспов, Малофеев. Первый секретарь Компартии Белоруссии прямо потребовал от президента ввести чрезвычайное положение. Собственно говоря, к этому вели и другие критики генсека: пусть он либо вводит ЧП, либо уходит. После самого жесткого из таких выступлений — кажется, это был Зайцев из Кузбасса — я взял слово. Сказал: хватит демагогии, ухожу в отставку.

У меня спрашивали, было такое решение принято под влиянием импульса, раздражения и досады, вызванных нападками на генсека, или это был заранее взвешенный, обдуманный “на холодную голову” тактический шаг? Как ни странно, в какой-то мере верно и то и другое. Конечно, не обошлось без эмоций, возникло желание сразу же покончить с этим. А с другой стороны, повлияло и то, что я заранее не исключал такой развязки, был готов к ней. Что ж, подумалось тогда, вероятно, настал “момент истины”, когда надо отбросить колебания и принимать решение».

Что же такого, возмутившего генсека, сказал первый секретарь ЦК Компартии РСФСР Иван Полозков? «Я не могу понять, Михаил Сергеевич, как, взявшись за такое большое, доброе и ответственное дело перестройки, вы могли выпустить штурвал из рук?».

А первый секретарь Кемеровского обкома А. Зайцев, выступление которого вывело из себя генсека? «Михаил Сергеевич, я бы хотел сказать, почему все-таки шахтеры добиваются вашей отставки. Наверное, интересный вопрос. Это, я думаю, у них профессиональное. Когда в шахте авария, то они оперативно, в чрезвычайном режиме, при четкой дисциплине ее ликвидируют, зная, что, если они этого не сделают, — дальше взрыв, катастрофа. И видя, что страна сегодня в аварийном состоянии, а вы мер не принимаете, они требуют другого лидера, который не допустил бы этой катастрофы».

Масла в огонь подлил машинист электровоза из Иркутска Сапачев: «Руководство страны ведет страну на красный свет. Криками исходят пассажиры, а в это время машинист, как глухарь, токует: все хорошо, верной дорогой едем, товарищи. Втайне от народа перевели стрелки, перестроечный поезд пошел не по тому пути, куда были куплены билеты в 1985 году».

Участники пленума шептались: «А кто придет вместо него? Этот кемеровский секретарь?» К тому же многие понимали: снять Горбачева пленум не может. На XXVIII съезде в июле 1990 года он под предлогом демократизации провел изменения в уставе партии, чтобы генсека избирал съезд.

Вот как это изложил Горбачев: «Меня стали уговаривать взять свое заявление обратно. Я отказался и ушел в свой кабинет. В Политбюро продолжались дебаты. Тем временем в зале вокруг Вольского, Лациса, Бакатина, Грачева и ряда других товарищей стали собираться многие члены ЦК, выражавшие категорическое несогласие с нападками на Горбачева, бывшие решительно против его отставки. Таких набралось, кажется, 72 человека. Они составили заявление, в котором речь шла о том, что ЦК в данном составе не в состоянии руководить партией, выдвигалось требование созвать новый съезд КПСС.

Спустя полтора часа Пленум по предложению Политбюро подавляющим большинством голосов (13 — против и 14 воздержавшихся) решил снять с рассмотрения выдвинутое мной предложение об отставке с поста Генерального секретаря ЦК КПСС».

После пленума родилась легенда о «заговоре секретарей» — якобы руководители местных парторганизаций хотели снять Горбачева. Другие считают: заговора не было, просто впервые недовольство Горбачевым вылилось наружу. По некоторым деталям становится ясно, что как раз после этого пленума секретари обкомов начали обсуждать необходимость замены генсека и подбирать ему замену, надеясь осенью 1991 года провести внеочередной съезд партии.

Впрочем, дебаты вокруг вопроса об отставке Горбачева возникали на пленумах Московского городского и Ленинградского областного комитетов КПСС. Их руководители Прокофьев и Гидаспов сами этот вопрос прямо не ставили, но объясняли так: все идет «снизу», отражает настрой рядовых коммунистов, ничего не поделаешь.

Называлось даже имя возможного преемника Горбачева на посту генсека. Им мог стать председатель Верховного Совета СССР А.И. Лукьянов. Однако августовские события 1991 года, приведшие к запрету КПСС, спутали все планы.

Майская маета

3 мая 1991 года. Заседание Политбюро. Констатируется массовый выход из КПСС. За 4 месяца ее ряды покинули 130 тысяч человек. Это столько же, сколько за весь 1989 год.

Добровольный выход из партии начался в 1988 году. Тогда ее ряды покинули 18 тысяч членов. Наибольшее число вышедших составляли рабочие. 26 % причиной выхода назвали неверие в КПСС как в политическую силу, 17 % — неверие в перестройку. Стихийное недовольство политикой КПСС выражалось и в неординарных формах — отставках первых секретарей и даже бюро обкомов — Тюмень, Волгоград, Башкирия, Донецк. Наибольшее число вышедших из КПСС (в процентном отношении) приходилось на цитадель ЦК — Москву и колыбель революции — Ленинград.

Зафиксированы открытые надругательства над памятниками, связанными с историей советского государства и его символикой.

В 1990 году, когда обстановка еще более накалилась, партию покинули 1800 тысяч членов, в том числе 1 млн в октябре — декабре.

6 мая Ельцин и Крючков подписали протокол о создании КГБ РСФСР. Россия была единственной республикой в СССР, которая не имела своего Комитета госбезопасности.

А он ей был нужен? Ленин со Сталиным, а потом и их преемники Хрущев, Брежнев, Андропов, Черненко чем-то, наверное, руководствовались, не создавая в самой крупной республике этот орган.

Крючков доказывал: союзный Комитет — одна из важных скреп, цементирующих целостность государства. В условиях, когда главная политическая и идеологическая скрепа — КПСС — была удалена из Конституции и жизни советского общества, децентрализация может привести к пагубным последствиям.

Под нажимом Горбачева и Ельцина Крючков вынужден был уступить. Пост председателя КГБ РСФСР получил произведенный в генерал-майоры Виктор Валентинович Иваненко. Профессиональный чекист, последняя должность — заместитель начальника инспекторского управления КГБ СССР.

По словам Иваненко, после назначения, состоявшегося за три месяца до августовского кризиса, он был полководцем без армии. «Два месяца пришлось вести переговоры с Крючковым об увеличении штатов российского КГБ с 23 до 300 человек, — вспоминал он в интервью газете “Россия” в сентябре 1993 года. — Он (Крючков. — В.С.) подписал этот приказ только 17 августа. Было много недоверия и со стороны радикальных демократов. У меня же все мысли были о том, как быстрее раскрутить машину российской госбезопасности, чтобы у России появился свой инструмент защиты государственности».

17 мая 1991 года недавний министр внутренних дел СССР и будущий последний председатель КГБ СССР В.В. Бакатин подал заявление в Центральную избирательную комиссию по выборам президента РСФСР о согласии баллотироваться в качестве кандидата в президенты РСФСР.

В тот период Бакатин являлся членом Совета безопасности СССР. В поддержку его кандидатуры жители Кировской области, где он ранее был первым секретарем обкома КПСС, собрали более ста тысяч подписей.

В тандеме с ним на должность вице-президента согласился баллотироваться Р.Г. Абдулатипов — председатель Совета национальностей Верховного Совета РСФСР. Они выступили по первой программе телевидения и заявили, что их решение баллотироваться вызвано стремлением вызволить Россию из скорлупы отмирающих структур.

Впоследствии Бакатин рассказывал: Горбачев сказал ему, что будет соблюдать нейтралитет и, по-видимому, действительно соблюдал, но «болел» за Рыжкова.

— В ходе выборов я с ним не встречался и не говорил, — откровенничал Бакатин. — Своим советникам и части сотрудников аппарата он разрешил исполнять мои просьбы. Но просьб было немного.

По мнению ряда историков и политологов, Бакатин должен был отнять часть голосов демократов у Ельцина. Но сам он признавал, что его роль в этом плане сильно преувеличивалась.

На пост президента России баллотировались также народный депутат РСФСР А.М. Тулеев (в паре с кандидатом на пост вице-президента народным депутатом РСФСР В. Бочаровым), командующий Приволжско-Уральским военным округом генерал А.М. Макашов (в паре с членом ЦК Компартии РСФСР А. Сергеевым) и председатель Либерально-демократической партии В.В. Жириновский (в паре с предпринимателем А. Завидия).

Наиболее видным среди них кандидатом, не считая, конечно, Ельцина, был народный депутат СССР, в недавнем прошлом председатель Совета министров СССР Николай Рыжков. 18 мая его кандидатуру официально поддержало руководство российской Компартии. В паре с ним на пост вице-президента шел генерал Б.В. Громов, командовавший в Афганистане 40-й армией и выводивший ее оттуда.

Кого Ельцин выбрал на роль вице-президента? В прессе мелькали имена Г.Э. Бурбулиса и РИ. Хасбулатова. Но Борис Николаевич неожиданно назвал кандидатуру народного депутата РСФСР, лидера группы «Коммунисты за демократию», Героя Советского Союза, полковника А.В. Руцкого. Впоследствии Ельцин в своих «Записках президента» указывал, что идея исходила от его спичрайтеров Л.Г. Пихои и Г.И. Харина.

Сегодня о Руцком уже мало кто помнит, а тогда он был широко известным человеком. Боевой летчик, воевал в Афганистане, его самолет был сбит, а сам он получил ранение и попал в плен к моджахедам. Участвуя в выборах народных депутатов СССР, критически отзывался о «ДемРоссии» и Ельцине. Выборы проиграл, но в Верховный Совет РСФСР прошел. Будучи членом ЦК Компартии России, на III Съезде народных депутатов РСФСР расколол парламентскую фракцию коммунистов. Некоторые газеты тогда писали, что этим поступком Руцкой спас Ельцина от готовившейся ему отставки с поста председателя Верховного Совета РСФСР.

Возможно, выдвижение «афганца» Руцкого было своеобразным ответом на выдвижение такого же «афганца» Громова, которого выбрал Рыжков на должность кандидата в вице-президенты. Как бы там ни было на самом деле, но оба главных претендента на президентский пост использовали так называемый «афганский фактор», рассчитывая на то, что имена Громова и Руцкого привлекут на их сторону голоса избирателей из числа «силовиков», а также ветеранов Великой Отечественной войны и боевых действий в Афганистане.

18 мая Совет безопасности рассматривал записку премьера В.С. Павлова о вступлении СССР в Международный валютный фонд и в Международный банк реконструкции и развития.

О том, какие мнения высказывали члены Совбеза о возможности долгосрочной программы привлечения средств в размере до 15 млрд долларов в год, дает представление запись хода обсуждения, помещенная в книге «В Политбюро ЦК КПСС. По записям Анатолия Черняева, Вадима Медведева, Георгия Шахназарова (1985–1991)».

Евгений Примаков:

— Без Запада нам не обойтись. Терех (министр торговли СССР) в Италии подписал контракт на 1 миллиард без согласования, без гарантий, без проработки. Покупаем обувь, а собственные фабрики стоят из-за отсутствия подошв.

Павлов убеждал: самим своих проблем не решить, экономику не перевооружить. Надо развивать связи и с Европой, и с США, и с восточными странами.

— Делать это надо осмысленно. Например, купили лицензию на переработку свиных кож, но нет химикатов, а без них использовать ее нельзя.

Советник Горбачева Вадим Медведев:

— Разумной альтернативы тут просто нет. Иначе — самоизоляция с введением жесткой дисциплины, диктаторских методов…

У председателя КГБ Крючкова особое мнение:

— Европа — за, а США против нашего участия в МВФ. Никаких 15 миллиардов не получим. Политические издержки будут большие. И не надо на это настраивать общественность.

Министр иностранных дел Бессмертных напомнил:

— Буш предложил нам ассоциированное членство в МВФ, которое означает только консультационную помощь.

Безысходностью веет от этих разговоров. Хотя Горбачев бодрился.

— Сможем ли мы решить наши задачи, опираясь лишь на собственные силы? — спрашивал он. — Кто тут больший патриот? Крики о распродаже, об унижении — не что иное, как проявление «квасного» патриотизма, результат непонимания ситуации. Мы живем в другой эпохе. К сожалению, сильно отстали от Запада, а наука используется должным образом только в военной области. Альтернатива — зажать все в кулак. Но это гибель…

И, спустя несколько минут, неожиданный афоризм:

— Сотрудничество с Западом в интересах страны, для ее подъема — это и есть патриотизм!

Резюме:

— Пусть Явлинский продолжает свои контакты в США. Потом, может быть, поехать туда Примакову и Щербакову. А здесь нам надо широко развернуть подготовку концепции вхождения в мировое хозяйство и моего выступления на встрече «семерки» в Лондоне.

Как видим, позицию председателя КГБ не поддержал.

22 мая Крючков принял участие в обсуждении на Секретариате ЦК КПСС вопроса о растущих преступлениях в сфере экономики. Дал исчерпывающий анализ состояния криминальной обстановки, отметил тенденцию роста правонарушений в тех отраслях народного хозяйства, которые непосредственно связаны с удовлетворением жизненно важных потребностей населения.

Между тем май приносил Горбачеву все новые сюрпризы.

Сгущались тучи над КПСС. «ДемРоссия» и ее союзники по оппозиции потребовали провести референдум по вопросу о национализации имущества КПСС. В Москве и ряде других городов производился сбор подписей.