Кисло-сладкое

3 глава. Янтарный ноябрь

Принятие, вера и ласка,

Янтарно-медовая маска,

Всполох закатный,

Лимонные пятна,

Родительская раскраска.

Тимур сосредоточенно жевал кашу, судя по задумчивому лицу, повторял про себя стихотворение. Кирилл словно подслушивал его мысли и периодически напоминал строчки:

– Зеленый золотой, багряный…

Еще спустя несколько секунд:

– Блестят в лазури голубой…

Вчера вечером они вместе разучивали стихотворение, Кирилл помнил, где возникали препятствия, и пытался помочь. Литературу Тимур брал измором. Красивые эпитеты и аллегории оставались для него бездушными словами, он не видел картинку, не включал воображение. Злился, что нельзя записать строчки в «дано» и решить, как уравнение или задачу. В итоге просто заучивал, о выразительности чтения не заботился, тараторил, как робот. Никак не мог смириться с тем, что в чем-то не лучший. Это же всего лишь литература, стишки наизусть!

Соня вращала в пальцах телефон и задумчиво рассматривала Тимура. Его щеки, макушка и лоб отливали янтарными оттисками поцелуев. Тимур пока еще разрешал себя обнимать, да и сам тянулся за порцией ласки. Юлька же отталкивала её раз за разом и как-то незаметно перестала перед уходом целовать и говорить, что любит. Она не позволяла приблизиться, не то что обнять. Все время была настороже и на взводе, как сторожевой пес на колбасном заводе, который и себе не доверяет, а потому добровольно сидит на привязи.

Вера Андреевна покачивалась в кресле-качалке и вязала узкий цветной шарф. Вернее, то, что могло бы быть шарфом, если бы она остановилась несколько десятков метров назад. Ей просто нравился сам процесс вязания и чередование цветных полосок. Результат её абсолютно не волновал. Шерстяной кишкой вполне можно было обернуть всю семью, причем три раза. Часть шарфа лежала на коленях Веры Андреевны, середина покоилась под столом, словно спящий измождённый удав, а начало, если верить слухам, можно было обнаружить в коридоре на пути к спальне Юли.

На чердаке что-то грохнуло, со стороны флигеля послышался скрип, затем протяжный стон. Все одновременно повернули головы, прислушались и снова продолжили свое занятие. «Дворянская усадьба» представляла собой вместилище самых разных звуков. К ним привыкли, словно к дыханию дома. Спустя несколько секунд где-то на чердаке заработало радио. На него давно никто не обращал внимания. Ну радио и радио. Правда, никто его не включал и в глаза не видел.

Веским кивком Тимур поставил гипотетическую точку в стихотворении и повернулся к Соне.

– Мам, нас снимать будут для альбома.

– Что?

Тимур щелкнул пальцами, имитируя взрослый жест, явно подсмотренный у папы.

– Говорю, нас снимать будут. Ну, для выпуска.

– Ноябрь же. Не рано о выпускном думать? Да и холодно сегодня, дождь. Вроде говорили весной, что надо на улице сделать фото. Будете похожи на мороженых креветок.

Кирилл задумчиво покачал головой.

– Точно сегодня. Вчера в чате обсуждали. Ты же вроде в телефоне весь вечер просидела. Там такая война развернулась эпичная. Я даже фильм бросил смотреть, мамская схватка обещала перерасти в поножовщину с кровавыми реками, покруче любого триллера.

Соня фыркнула, а Тимур засмеялся.

– Так что это точно сегодня. После физры.

– Еще и после физры, – недовольно протянула Соня, – будете взъерошенные и красные.

Кирилл кивнул.

– Будем, конечно. Это же одна из причин вчерашней родительской бойни.

Соня снова опустила взгляд на телефон. Ее пальцы нервно постукивали по тёмному экрану и одновременно ласково поглаживали гладкий бок мобильного. Да, она весь вечер таращилась в телефон, но переписку в чате пропустила. Она бы не заметила и алый капс лок от МЧС, сигналящий о надвигающемся землетрясении. Её мозг превратился в одноядерный процессор и обрабатывал одну-единственную неподъемную мысль: вчера она переписывалась с Марком.

С того дня как он прислал сообщение со словом «привет», прошла неделя, Соня несколько раз порывалась написать что-то незначительное, например, «как дела», «и тебе привет», «сколько лет, сколько зим» и каждый раз отдергивала палец. Все это выглядело неестественно и легковесно. Фальшиво.

Но ведь Марк смог.

Вчера в ленте мелькнул ролик, на котором она споткнулась: руки на руле мотоцикла и убегающая вдаль ночная дорога, вспоротая светом фары. Чаще всего Соня пролистывала ленту в инстаграме в беззвучном режиме, останавливалась только на знакомых лицах, в этот раз включила звук. Почти минуту картинка практически не менялась: асфальт, ускользающий от колеса мотоцикла, и мужские руки. В рычание мотора вплеталась песня, наложенная поверх ролика – «Твой звонок» группы «Сектор газа». Последний раз Соня слышала эту песню лет десять назад из проезжающей мимо тонированной шестерки, а до этого только в наушниках у Марка. Группу эту всегда считала верхом безвкусицы и вульгарщины. Как можно слушать эту какофонию их мата, грубости и набора неприятных уху звуков? Да еще открыто признавать, что эта музыка нравится? Для этого нужно иметь редкостное самомнение. Или быть Марком.

Прокрутив ролик несколько раз, она с неудовольствием признала, что песня откликается в ней напряженным дрожанием диафрагмы, а губы невольно проговаривают слова припева. Когда она их выучить успела?

Соня зашла в переписку с одиноким просроченным сообщением и написала:

«Ты всё еще слушаешь этот ужас?»

Прежде чем подумала, нажала отправить. Застыла с телефоном в руках в каком-то ледяном оцепенении. Сердце огненным комом колотилось в животе, отдаваясь в ушах чётким «бух-бух». Время растянулось, замедлилось и сосредоточилось на аватарке с ласточкой.

Соня сомневалась, что он ответит, и уже сто раз успела пожалеть о том, что написала. Экран ещё не потух, когда под ее сообщением появилась строчка «прочитано только что», а ниже бледные буквы, складывающиеся в слово «печатает…». Соня выключила экран и, отбросив телефон в сторону, вскочила с кровати. Прошлась по комнате от окна к дверям, нервно взлохматила волосы и снова села на кровать. Её знобило и трясло в лихорадке, а эта дурацкая приставучая песня продолжала звучать в голове повторяющейся строчкой и гитарными запилами. Соня постучала ребром мобильника по лбу, сжала его и только потом включила экран. Под её сообщением обнаружился ответ.

«Привет».

«Привет», – написала Соня в каком-то заторможенном состоянии.

«Ты очень медленно читаешь. Одно слово в неделю».

Соня вздохнула с обреченностью и написала:

«Я никогда не была особенно умной».

Марк откликнулся сразу. Явно не раздумывал.

«Это правда. Но не настолько же».

Соня хотела возмутиться, ответить так, как подсказывало самолюбие, приученное к препирательствам с Марком, но передумала. Они давно не школьники. К чему эта перезревшая война? Скорее всего, он просто пошутил, и, если бы она видела его мимику, восприняла бы фразу не так. Может, он улыбался. Подтянув подушку, она уложила ее между коленей, уперлась локтями и снова застыла. Что вообще писать? О чем с ним говорить? С выпускного в школе прошло восемнадцать лет. Целая вечность. Её пальцы в нерешительности подрагивали над клавиатурой. В итоге она констатировала банальный факт:

«У тебя мотоцикл».

«Это не мой чоппер. Скажем так, дали покататься».

«Мне это ни о чем не говорит. Что такое чоппер? Мотоцикл и мотоцикл. Вижу, что не самокат, ты ведь не на нем сейчас едешь и отвечаешь на сообщения?»

Пока мигал курсор, Соня успела представить, как он несётся по ночной трассе, небрежно держа руль одной рукой, и смотрит на экран. В ответ пришла фотография. Надо думать, тот самый чоппер, правда, без самого Марка. Новенький блестящий мотоцикл с длинной вилкой руля и узким передним колесом. Хищный, блестящий, изогнутый, больше похожий на произведение искусства, чем на средство передвижения.

«Это и есть чоппер?»

«Да, тот, который в ролике. Хотя руль на чопперах и называется “обезьянья вешалка”, я точно не обезьяна, чтобы писать на скорости сто километров в час. Ролик еще вчера выкладывал. У меня другой мотоцикл».

Соня хмыкнула. Решив, что он наверняка ждет вопроса, какой же именно у него мотоцикл, нарочно промолчала. Бросив взгляд в зеркало напротив кровати, неосознанно пригладила волосы, поправила лямку пижамного топа и нахмурилась: она прихорашивалась, будто Марк мог ее увидеть.

«Так ты модель?»

«Я предпочитаю называть себя лицом бренда».

Соня ухмыльнулась. Ага – лицо бренда. Неужели ему самому не нравится то, чем он занимается? Стыдится? Неловко? Может, там много неприглядного: контракты через постель, унижение, пьяные дебоши?

«Никогда бы не подумала, что ты будешь позировать перед камерой. И это всё. Не представляю».

«Я сам в шоке. Правда. Я сейчас не шучу. Но ты тоже изменилась».

Соня снова бросила взгляд на зеркало. Очертила пальцем бровь, чуть приподняла уголок губ и нервно улыбнулась. До нее с опозданием начала доходить мысль, что она переписывается с Марком. Почему вообще он ей написал? Это так удивительно и даже страшно. Ведь последний раз они общались в состоянии, которое даже войной назвать нельзя. Всё было хуже, гораздо хуже и больнее.

«Я знаю».

«У тебя дети».

«Двое».

«Да. Я посмотрел твой профиль. Дочка так на тебя похожа».

Соня вздохнула.

«И похожа и не похожа. По характеру – моя противоположность. Смелая, принципиальная и… двоечница».

Марк прислал смеющийся смайл.

«Представляю, как ты ее заклевала за двойки».

Соня вспыхнула. Откуда ему знать? И вообще, легко давать советы, когда своих детей нет. Она насупилась. Коротко и нервно настучала вопрос:

«У тебя есть дети?»

«Насколько я знаю, нет, – задумчивый смайл, а сразу за ним: – Ты очень красивая».

Соня неожиданно шумно вздохнула, запустив пятерню в распущенные волосы, потянула их и намотала прядь на нос. Хотела ответить какой-нибудь безобидной фразой или вообще написать, что ей пора идти, но не успела. В комнату вошел Кирилл.

– Юльки еще нет. Опять где-то бродит с гитарой. И на звонки не отвечает.

Соня поспешно закрыла сообщения. Пока Кирилл переодевался после душа, несколько раз набрала номер дочери, но ответом ей были длинные гудки.

– Не слышит, наверное.

Кирилл одернул задравшуюся на влажном теле футболку, и подмигнул.

– У меня подозрение, что у нее цветет любовь. С гитарой этой как сумасшедшая носится. Дерганая стала, не знаешь, чего ожидать.

– Да? Она всегда такая.

Телефон Сони просигналил входящим сообщением, почти сразу еще тремя.

Кирилл кивнул.

– Юля?

Соня включила мобильный и, неловко пряча экран, посмотрела, кто ей написал.

– Нет. Это по работе.

Телефон опять тренькнул два раза.

– Поздновато тебе по работе пишут, – возмутился Кирилл, – совести у некоторых нет. Если Юлька не ответит через пять минут, я начну её позорить и трезвонить друзьям.

Едва он договорил, как завибрировал телефон. Кирилл широко улыбнулся, продемонстрировав имя на входящем звонке. Поверх фотографии дочери, сделанной два года назад, ярко горела надпись «Юлька-Жулька».

– Легка на помине. Будто задницей чует, что начало подгорать. Потрясающая интуиция, – приложив телефон к уху, Кирилл направился к двери, на выходе из спальни оглянулся, – тебе чай сделать?

Соня заторможенно кивнула, продолжая прижимать мобильный экраном к груди. Юля нашлась. Она всегда находилась. Действительно чуяла задницей, когда нужно объявиться без последствий для себя. Соню огорошила другая мысль. Юля позвонила не ей, а Кириллу, хотя последним пропущенным был её звонок. Вроде мелочь, но именно она ярче любого откровенного признания говорила о том, что Юлька её ставит на второе место и доверяет отцу гораздо больше, чем ей.

Телефон снова пискнул, жалобно и тихо, будто она его слишком сильно прижала. Соня открыла переписку с Марком и прочитала лестницу из сообщений.

«Ты всегда была красивая, еще в школе».

«Но сейчас это ты, а не маска».

«Ладно. Не бери в голову».

«Просто хотел тебе написать. Я знаю, что ты замужем».

«Ничего не имел в виду. Просто, наверное, ностальгия по прошлому».

«Приятно было пообщаться».

«Пока, Соня».

Соня несколько раз прочитала семь сообщений, вернулась к началу переписки и снова рассмотрела фото чоппера. Руки уже не дрожали, её не трясло, наоборот, мышцы сковало онемением. Какая бессмысленная пустая беседа. Никто из них не написал того, что на самом деле тревожило. А может, Марка и не тревожило. Действительно ностальгия. Увидел её в ленте и написал. Всё-таки у них есть общее прошлое. Одиннадцатый класс, знакомые. Оба были новенькими, попали в незнакомую обстановку. Можно даже сказать, враждебную. Приходилось выживать в недружелюбной школе, бороться за место под солнцем и сражаться друг с другом, а еще доказывать всем, что золотая медаль даётся не за красивые глаза. Медаль едва не сорвалась, оба едва не загубили свое будущее.

Вряд ли он снова напишет. И не нужно. Абсолютно точно не стоит им общаться. «Пока, Соня» напоминало «прощай, Соня».

Ночью её мучили обрывки воспоминаний, видоизменённые причудливой фантазией в сумбурный сон с бессюжетным нагромождением небылиц. Встала она уставшая и разобранная, словно конструктор без важных деталей. Пожалуй, как и Юля, она хотела бы валяться в постели до самого обеда, спрятавшись от кусачей действительности под тёплым одеялом. Но её ждала работа и обязанности мамы.

Отложив телефон, Соня перевела взгляд на часы, хмуро покачала головой и, откинувшись на спинку стула, выкрикнула в коридор.

– Юля, в школу опоздаешь!

Тимур привстал.

– Дрыхнет. Схожу ее за ногу дёрну.

– Я сама.

– Давай я, – предложил Кирилл.

Соня решительно встала.

– Нет. Ты сейчас начнешь ее уговаривать, убеждать, она в итоге придумает новую болезнь, и ты сжалишься над ней. Оставишь дома. Я сама.

Соня прошла по коридору, следуя изгибам цветастого шарфа, будто по дорожке из хлебных крошек. Решительно толкнула дверь в спальню Юли. Оглядев сумрак в комнате, резко дернула штору. Бледное солнце лениво осветило углы и пристыженно ретировалось. Стало немного светлее, но неуютнее из-за дождя, скользящего по стеклу.

Соня включила свет.

– Вставай, до школы полчаса, ты даже позавтракать не успеешь.

Одеяло на кровати зашевелилось и засопело, но не приняло вертикальное положение. Соня дернула его за угол.

– Юль, сколько можно? Четверть только началась, а ты уже прогуливаешь.

– Я хочу спать, – пробурчала Юля, уткнувшись в подушку.

Соня прошлась по комнате, собирая разбросанные вещи.

– Все хотят спать, – она достала из шкафа форменную юбку, рубашку и положила на стул. – Юль, вставай.

– Я сегодня не иду в школу.

– Опять?

– Не хочу. Устала.

– Не нужно было допоздна гулять. Вставай сейчас же.

– Не-е-ет!

Соня остановилась рядом с кроватью, от бессильной злости сжала пальцы и стиснула зубы. Сев на край постели, несколько раз глубоко вдохнула. Возмущение кипело перцовой лавой, хотелось стащить Юлю с кровати, отругать и как следует встряхнуть, но вместо этого она отвернула край одеяла, нащупала лохматую макушку дочери и, наклонившись, принялась целовать куда придется. Пусть и на дочке будут янтарные следы, метки любви, а не злости.

Юля опешила, явно не ожидала такого поворота. Вцепилась в подушку и готовилась бороться за сон, но он схлынул сам собой, когда вместо криков случились поцелуи.

Наконец она выкрутилась и отодвинулась к спинке кровати.

– Мам, ты чё? Это что вообще такое было? Обслюнявила меня всю.

– Вставай, ты в школу опаздываешь.

Соня улыбнулась. Ей план сработал. Юлины щеки пестрели лимонно-шафрановыми всполохами, в глазах светилось недоумение и приглушенная радость.

– Да встаю уже. Лучше в следующий раз водой меня поливай. Нацеловала меня, как пухложопую ляльку.

Соня поднялась, бросила взгляд на гитару в кресле и, скрывая улыбку, вышла из комнаты. Дальнейшие события она предвидела и без способностей оракула. Естественно, на первый урок Юля опоздает, даже если не будет завтракать, а потом снова позвонит классная руководительница и будет сокрушаться, что Юля прогуливает и, если так будет продолжаться, им предстоит посетить очередное «чаепитие» у директора.

Соня резко остановилась посередине коридора. Господи! Она ведь так и не встретилась с учительницей. А это было две недели назад! Сейчас вытолкает дочь в школу, соберется на работу и обязательно позвонит, дело, может, и не срочное, но точно важное, раз классная руководительница хотела поговорить наедине.

Эту мысль Соня помнила еще около часа, а потом благополучно забыла.

После переписки с Марком прошло две недели, Соня реагировала на каждый сигнал телефона, вздрагивала и с нарочитой медлительностью заглядывала в инстаграм. Марк не писал и не лайкал её фото. Видимо, сказал все, что хотел. Признав этот факт, Соня испытала облегчение, а следом погрузилась в тоскливое состояние апатии. Зачем он вообще разбередил воспоминания?

Ноябрь дышал в спину сипло и промозгло, покусывал утренней изморозью, влажно облизывал затяжными дождями. Последнее время Соне все время казалось, что она заболевает. Такое неприятное состояние преднедуга, вроде и кашля нет, и температуры, но одолевает слабость, сонливость и озноб. Работа требовала внимания и силы, а ей порой тяжело было подняться с постели. Почти все утренние сеансы Соня перенесла на послеобеденное время, хотела выспаться. Но чем больше спала, тем больше хотелось.

Кирилл заволновался. Отправив детей в школу, остался дома.

– Сонь, что-то ты мне не нравишься.

Она отвернула край одеяла, выставив наружу только взъерошенную макушку и нос.

– Я и не должна тебе нравиться, люби меня.

– Прям сейчас?

Соня задумалась.

– Сейчас это будет похоже на некрофилию. Чувствую себя трупом.

Кирилл скривился.

– Фу, Сонька, – он пощупал её лоб, – что с тобой? Я переживаю. Может, нужно проверить щитовидку? Авитаминоз?

– Не знаю. Невесело мне. Всё такое серое и бессмысленное, как этот промозглый ноябрь. Дом все время стонет. Тоскливо, хоть вой.

Кирилл торопливо поднялся, наигранно хлопнул в ладоши.

– Я знаю, что тебе поможет. Поездка! Нужно выбраться из города, туда, где нет ничего серого. Помнишь, мы хотели съездить в Лаго-Наки? Там сейчас красиво. Скорее всего, снег лежит.

Соня приподнялась на локтях.

– Может быть. Придется клиентов предупредить, сеансы сдвинуть, – протянула она без энтузиазма.

– Сдвинешь. Это на пару дней. Детям тоже полезно будет отдохнуть. Поедем в пятницу после обеда, вернемся в воскресенье.

– Я подумаю. Дай мне еще часик поспать.

Кирилл покачал головой, скрутил Соню в охапку вместе с одеялом и понес в душ.

– Нет, Сонька, хватит оправдывать свое имя. Пришло время проснуться.

Муж оказался прав. Её встряхнула даже мысль о поездке. Детям пока не говорили, хотели сделать сюрприз. Втайне от них Соня собирала вещи и продумывала маршрут. Хорошо бы посетить водопады Руфабго, только пустят ли туда в такую холодрыгу? В любом случае их ждут красивые места: настоящие горы, покрытые пушистыми лесами, и скалистые берега реки Белой.

В четверг Соня все подготовила и утром наконец объявила о поездке. Тимур подпрыгнул, едва не упустил место в кресле-качалке, отвоёванное пару минут назад.

– О, круто. Как раз у нас тема в Кубановедении о достопримечательностях края. Нафоткаю и сделаю доклад.

Юля со стуком опустила на стол чашку, чай расплескался, запачкав манжет рубашки.

– Когда?

Соня растерялась. Радости от предстоящего приключения Юля точно не испытывала и даже не пыталась притворяться.

– Завтра после обеда.

– Я не еду.

– Как не едешь? Это семейная поездка.

– Я сказала, не еду. У меня другие планы.

Кирилл бросил взгляд на часы.

– Так, вы сейчас в школу опоздаете. Поговорим позже, – он повернулся к Соне, интенсивно сигнализируя бровями, – Юля как раз обдумает эту новость, и вечером поговорим.

Вечерний разговор с разъяренной Юлей достался Соне. После работы она решила заняться цветами. Продуваемый флигель с огромными окнами и легендарным пятном на потолке гораздо больше подходил для оранжереи, чем для спальни. Уже второй год Соня выращивала тут цветы, точнее созерцала, их медленное умирание. В садоводство иногда включалась Вера Андреевна, добывала косточки из магазинного авокадо, семечки из граната и закапывала в опустевшие естественным путем горшки. Вскоре благополучно забывала, что за ними нужно ухаживать, а у Сони появляюсь новые тяжелобольные приемыши.

Выживали только устойчивые к перепадам температуры и неравномерности заботы: сансевиерия, традесканция и алоэ. Именно эти цветы когда-то занимали подоконники и шкафы в классе. Маруська Игоревна развела в кабинете биологии сказочные джунгли, правда, из трёх видов комнатных цветов. Остальные не преодолевали порог совершеннолетия, помирали так же, как сейчас у Сони.

Входная дверь хлопнула так громко, что пятно на потолке чуть увеличилось. Соня вздрогнула, едва не выронила лейку. По коридору простучали быстрые нервные шаги, звонкие, как цокот копыт. В комнату влетела Юля и без предисловия выпалила:

– Я никуда не еду!

Соня поставила лейку.

– Мы уже всё решили и забронировали номер в гостинице. Тебе понравится.

Юля прошлась вдоль окна, резко развернулась.

– Нет. Во-первых, у меня другие планы. Завтра Осенний бал, потом будет дискотека. Пенсионерская поездка мне нафиг не сдалась.

Соня задумалась.

– Ты участвуешь в выступлении?

В школьные годы Соня каждый год с воодушевлением окуналась в подготовку к Осеннему балу. Писала сценарий, курировала репетиции и, конечно же, блистала сама. День её высочайшего триумфа случился в одиннадцатом классе. Тогда она впервые не получила титул Мисс Осень, но стала настоящей королевой – и это было важнее, гораздо важнее и приятнее. Такую причину отказа от поездки она могла понять.

Но Юля насмешливо фыркнула.

– Ещё чего. Пусть другие мартышки кривляются. Придумали сценарий для пятого класса. Пусть сами на сцене позорятся.

– Тогда не понимаю, – Соня приподняла плеть повядшей традесканции. Не могла вспомнить, когда поливала ее. Земля выглядела влажной, но куст сухим, – раз ты не участвуешь, не вижу проблемы.

Юля снова ощетинилась.

– Я вижу! Меня никто не спросил. А вдруг я не могу уехать на выходных? Не хочу, в конце концов.

Соня развернулась и тут же напоролась на взгляд дочери. Острый, злой, почти ненавидящий. На щеках Юли, на шее и даже на тонких ключицах кляксами расплывались коралловые разводы. Соня тяжело сглотнула, невольно подалась вперёд, чтобы коснуться расцвеченной первой любовью дочери. Клубнично-мармеладные пятна с округлыми краями поблескивали оранжевыми всполохами. Абсолютно точно это была первая любовь. Но эти отпечатки принадлежали не Юле, а тому, кто её касался.

Соня опустила взгляд и нахмурилась. Коралловые извилистые узоры уходили на грудь, проступали сквозь серую рубашку и терялись на животе. Это были смелые прикосновения, слишком смелые для первой робкой любви. Память тут же подсунула Соне кадры из ее собственного прошлого. Она точно помнила, к чему приводят такие прикосновения. Её Юльке-Жульке уже семнадцать лет. Её девочке, из всех сил убегающей от детства, всего семнадцать лет!

– Ты едешь с нами, – безапелляционно заявила она.

Юля интуитивно уловила напряжение, зависшее, словно шаровая молния. Ни дышать, ни двинуться: рванёт.

– Нет! Вы меня в багажнике, что ли, повезёте?

– Надо будет, повезем.

– Почему? Зачем я вам там нужна? Скука смертная ваш Лаго-Наки.

Соня сложила руки на груди и выпрямилась.

– Я не думаю, что тебе стоит идти на дискотеку.

– Что? Мам, ты совсем уже? Почему это мне на дискотеку нельзя? Это не ночной клуб, не притон. Это школа!

Соня вздрогнула. Не обязательно идти в притон, чтобы совершить ошибку. Ей это не понадобилось.

– Нет. Я сказала: нет, ты никуда не пойдёшь! – Соня и сама понимала, что её категоричный отказ выглядит странно и глупо, но не могла остановиться.

Юля превратилась в грозовую тучу, её ноздри побелели, глаза сощурились.

– Хоть я и двоечница, мозгов у меня больше, чем у тебя. Предохраняться я точно умею! – Развернувшись, она выбежала из флигеля, громко хлопнув дверью.

Поездка всё-таки состоялась, но без Юли. После ссоры в царстве умирающих цветов с дочерью разговаривал Кирилл. Не убеждал поехать, а завуалировал разрешение остаться в два слоя ответственности: необходимость присматривать за бедовой бабушкой и обязанность встретить посылку из транспортной компании.

Уже в красивом номере гостиницы с видом на присыпанные снегом горы он отругал Соню за категоричность.

– Юльке семнадцать. Неадекватность – первый признак пубертата. Но ты-то чего такая твердолобая? Иногда я тебя не узнаю. Это какая-то другая Соня. Непробиваемо-упёртая.

Соня стыдливо опустила взгляд. В ней порой просыпалась Кайла, и эта Кайла была похуже самого взрывоопасного подростка. Адекватностью там и не пахло. Голые эмоции.

– Прости.

Кирилл вздохнул, притянул к себе Соню и, обняв, упёрся подбородком в её макушку.

– Зачем ты каждый раз доводишь до ссоры?

– Не довожу. Это происходит как-то само. Неужели ты думаешь, мне нравится выслушивать от Юльки обидные слова? Она же абсолютно себя не сдерживает, несет все подряд и это очень, очень больно слышать. Каждый раз тычет носом в моё раннее замужество и беременность. Типа, если тебе можно, почему мне нельзя?

– Кое в чем она права, – нехотя согласился Кирилл, – как ты можешь ей запретить секс до восемнадцати, если себе всё позволила. В этом вопросе ты для нее не авторитет. Поэтому лучше не касайся этой темы. Слишком зыбко. Она явно считает себя ошибкой.

Соня возмущено затрясла головой.

– Юлька не ошибка. Во сколько бы я ее ни родила – она не ошибка.

– Я знаю, мне-то можешь не доказывать. Но каждый раз, когда ты пытаешься ее оградить от опасных связей, запрещаешь и предупреждаешь, кажется, будто ты считаешь её ошибкой. Она считывает это интуитивно.

Соня протяжно вздохнула.

– Я боюсь за нее.

Кирилл прекрасно понял, чего именно опасалась Соня. Эти страхи терзали и его.

– Ты же понимаешь, что мы не можем запереть её в четырёх стенах и надеть пояс верности. Она взрослая девочка. Если это произойдет, лучше мы окажемся рядом с ней, а не против неё.

Соня понимала и сейчас, когда эмоции утихли, уже казнила себя за несдержанность. В следующий раз она не станет пороть горячку, выкажет себя мягкой и уравновешенной. Она обязана такой быть. Она же мать. На ее стороне опыт, возраст и любовь, в конце концов. Юля должна чувствовать, что в семье ее поймут и поддержат. Примут любой. Такова уж безусловная родительская любовь – янтарно-канареечная.

Отдых действительно пошёл Соне на пользу. Возможность ничего не делать и просто созерцать белые макушки гор вылечила её лучше любого лекарства. Спать больше не хотелось. Наоборот, в первый же день Соня открыла глаза до звонка будильника. Стараясь не потревожить Кирилла и Тимура, вскипятила чайник. Засунув в карман шоколадку, надела поверх махрового халата теплую куртку и вышла на террасу.

Воздух не просто бодрил, опьянял морозной чистотой, такой острой, что было больно дышать. От чашки шел пар, смягчал ментоловую жгучесть вдоха. Соня любовалась горами и изгибом реки, колючими кустами, заиндевевшими под тощей пленкой снега. В третий раз в жизни она ощутила на себе истину фразы: больно смотреть. Но не потому, что белизна слепит глаза, а от щемящего, скручивающего сердце восторга. Хочется замереть, застыть, законсервировать этот момент и стать его частью.

Позже, когда это болезненное ощущение схлынуло, она достала телефон и сделала несколько кадров. Все выходные она только и делала, что фотографировала и выкладывала лучшие снимки в инстаграм. Каждый раз удивлялась тому, что камера не передает глубину и масштаб панорамы. Большую часть снимков удаляла, самые удачные сохраняла в телефоне. В воскресенье, когда Кирилл собирал вещи, а Тимур сосредоточенно делал домашнее задание, Соня сидела в беседке на краю обрыва и, закутавшись в теплую куртку, наполнялась свободой. Переключая песни в плеере, подпевала исполнителям и лениво проглядывала ленту в инстаграме.

Последнее время она намеренно избегала постов Марка. Подумывала вообще отписаться от него, чтобы не мелькал и не бередил добытое с таким трудом спокойствие. Увидев его фото на фоне гор с рюкзаком, невольно застопорилась и прочитала подпись: «Лако-Наки». Судя по дате, он отдыхал где-то тут позавчера. Соня, не раздумывая, зашла в его профиль. Самые новые фото были сделаны в дороге, значит, он уже уехал. На снимках сам Марк отсутствовал, фотографировал интересные места и просто красивые виды: дерево, завешенное цветными скворечниками, скрюченные кусты на фоне закатного неба, убегающую в туман дорогу.

Надо же, как близко они были друг к другу всего сутки назад. Интересно, видел ли он её снимки? Наверное, нет, во всяком случае, не лайкал. Она снова зашла в его профиль и впервые внимательно рассмотрела фотографии. По некоторым приметам опознала Москву, Питер, Венецию, даже Прагу, но большинство кадров никак не намекали на его место жительства. Просто широкий дом с огромными окнами и гуляющими по нему кошками. Соня насчитала целых три, все трёхцветные и беспородные. Надо же, кошатник. Почему-то она была уверена, что он любит собак. Собака и правда нашлась. Обычная дворняга, откормленная и лоснящаяся от любви и заботы.

Чаще животных Марк снимал только мотоциклы, и это были не чопперы. Соня не разбиралась в технике, но заметила, что на большинстве снимков нет знакомой «обезьяньей вешалки», по-другому выглядели и колеса, сиденья и глушители. Видимо, мотоциклы – страсть Марка, причем самые разные.

А ещё было много пейзажей, красивых, словно нарисованных акварелью. Фотографий из рекламы, как ни странно, почти не обнаружилось. В своем профиле Марк их практически не выкладывал. А вот поиск по его имени выдал много интересного. Марк не ходил по подиуму, не продвигал парфюм и не презентовал нижнее бельё, чаще всего рекламировал инструменты, технику, мотоциклы и оборудование для тренажерных залов. Соня невольно хмыкнула. Внешность у него действительно была подходящая. Мужчине, представляющему такой «мужской» товар, нельзя не поверить.

На снимках из тренажерного зала Соня остановилась. На них Марк был наиболее обнажен, на некоторых фото даже без майки. Судя по всему, он не только рекламировал тренажеры, но и сам их регулярно использовал. Выглядел он, конечно, сногсшибательно и вполне оправдывал комментарии под серией кадров. Женщины явно лишались дара речи, слов там практически не было, одни смайлы, истекающие слюной и стикеры в виде воздетого вверх большого пальца или языка пламени.

На одном из снимков, где Марк позировал спиной, Соня разглядела татуировку в виде птиц. На его лопатке поселилась ласточка, еще две, чуть поменьше, разлетались в стороны: к шее и плечу. Опять ласточки.

Выключив телефон, Соня перевернула его экраном вниз и снова развернулась к реке. Глубоко вдохнула морозный воздух, зажмурилась от удовольствия, почувствовав прилив сил. Теперь она сможет противостоять воспоминаниям. Она сильная и самодостаточная. Кем бы ни был для нее Марк, теперь он – прошлое.

Всего через три дня после поездки заболел Тимур. Юля не упустила возможности напомнить, что это все их чёртовое Лаго-Наки виновато, хорошо, что она не поехала, а то дом превратился бы в лазарет.

Ещё утром, собираясь в школу, Тимур избегал объятий, а получая традиционный поцелуй перед уходом, проявил чудеса эквилибристики. Умудрился так подставить щеку, что Соня попала куда-то в пушистый висок. Накануне он переживал из-за четверки по литературе, разнервничался так, что не мог уснуть, бродил по коридору и получил от Веры Андреевны нагоняй: нечего топтать шарф и будить фамильных призраков.

Недомогание Соня не распознала, а ночью Тимура накрыло высокой температурой. Никакими жаропонижающими она не сбивалась, пришлось вызвать скорую. Любая, даже пустяковая, болячка у Тимура начиналась с высокой температуры, однажды случились судороги, оставившие в Соне страх на всю жизнь. У Юли такого никогда не было. Тимур ужасно боялся врачей, даже в десять лет не давался и увиливал от любой процедуры. Пришлось зажать его как следует и силой оголить ягодицу. Кричал он так, что заглушил радио, а соседи уверились, что с этой странной семейкой лучше не иметь дело. Ночами они кого-то режут.

Выдержав испытание иголкой, Тимур сконфуженно извинился перед врачом. Свой страх перед белым халатом он не мог побороть и ужасно этого стыдился. Соне было неловко перед бригадой скорой и одновременно до слёз жаль сына. Пока Кирилл удерживал Тимура во время укола, она стояла в углу, совершенно сливаясь со стеной, и сжимала дрожащие руки.

Юлька болела редко, а вот Тимур в детстве постоянно попадал в больницу. Эта регулярность не приучила его ни к шприцам, ни к таблеткам. Завидев иголку, он белел до обморока и впадал в истерику. Соня до сих пор помнила, как однажды они вызвали скорую, а потом толпой гонялись за четырехлетним Тимуром по комнатам «дворянской усадьбы». Поймал врач, грубо схватил, перекинул через колено и безжалостно одним махом всадил длинную иголку в низ спины, явно попал не в предназначенную для экзекуции ягодицу, Тимур завизжал, но было уже поздно. Шприц опустел. Соня ревела вместо Тимура, он же был напуган до икоты. После этого заикался почти полгода, не отпускал мать от себя ни на шаг и все время переспрашивал, куда она идет, даже когда она просто вставала с дивана.

Учился Тимур с удовольствием и даже с каким-то остервенением. После плохих оценок заболевал не впервые. Четвёрки подкашивали его, делая беззащитным перед коварными вирусами. Страшно было представить, на что способна тройка, а двойка, видимо, приравнивалась к выстрелу в упор. Вот и в этот раз четверка за чтение наизусть послужила толчком к болезни.

За окном притаилась полноценная ночь, все спали, кроме Сони и Тимура. Хотя болел сын часто, она никак не могла привыкнуть к этому страху. А вдруг упустит какую-то жуткую болезнь? Вдруг решит, что обычная простуда, а это окажется что-то смертельное? Каждый раз её трясло, словно в лихорадке, этот страх иссушал, лишал сна и порождал чувство вины. Опять она пропустила начало заболевания, где-то недоглядела и попустительски не заставила надеть шапку.

Уже в пятый раз Тимур рассказывал злополучное стихотворение, планировал завтра пойти в школу и пересдать на пятёрку. Соня обтирала его влажным полотенцем, ждала, когда подействует укол, и терпеливо повторяла:

– Четверка – хорошая оценка и уж точно не стоит твоего здоровья.

– Я могу лучше.

– У тебя все равно выйдет пятёрка в четверти. Одно стихотворение не играет роли.

– Я запнулся и букву «г» назвал «гх». Она это терпеть не может. Даже не дослушала, сразу посадила, хорошо, что не влепила мне пару.

Соня пощупала лоб, приложила ладонь к своему лицу. Кажется, температура начала снижаться.

– Завтра ты все равно не идёшь в школу.

– М-а-ам?

– Т-и-им?

– У меня даже не болит ничего.

– Всего час назад на тебе можно было яичницу жарить и сушить мокрые рукавицы. Спи уже. Я еще немного посижу с тобой.

Тимур протяжно вздохнул.

– Давай завтра посмотрим. Если я буду огурчик, ты меня отпустишь.

– Завтра и посмотрим, – она наклонилась, коснулась губами лба сына, – спи, солнышко, я тебя люблю.

– Я тебя тоже люблю.

Тимур широко зевнул, предпринял попытку укрыться покрывалом, но Соня не позволила. Покачала головой. Приглушив свет на настольной лампе, пересела на кресло рядом с кроватью. Достала телефон, чтобы посмотреть, сколько прошло времени после укола. Надо же, почти час, до звонка будильника осталось всего ничего. Наверное, ей лучше перенести утренний сеанс. Какая из неё массажистка после бессонной ночи? Заснёт стоя, хорошо, если сверху на клиента не ляжет.

Беспокойство за Тимура немного утихло, ушло куда-то в подполье совести, оставив чуть горьковатый привкус. Тимур еще не спал, но уже впал в дремотное состояние. Как только у него снизится температура, она тоже сможет уснуть.

Листая ленту в инстаграме, Соня наткнулась на видео Марка, точнее, его зверинца. Женщин и детей в его профиле не обнаружилось, видимо, домашние питомцы и были его семьёй. А может, он просто предпочитал скрывать личную жизнь, или это было условием какой-нибудь рекламной компании. В кадр попала его рука, с откровенной нежностью поглаживающая шерсть собаки. Соня пролистала короткий ролик, не досмотрев до конца. Зашла в сообщения и, не раздумывая, написала:

«Почему ты приехал в Краснодар? Тогда, в семнадцать».

Отправив, поймала взглядом цифры 5:37. Он, естественно, спит, если, конечно, не обитает в другом часовом поясе. На ответ она не рассчитывала, всего секунду спустя после отправки пожалела об импульсивном поступке, но удалить не успела. Марк прочитал.

«Привет. Почему не спишь?»

«Я тебя разбудила?»

«Нет. Так почему?»

Соня придвинулась к Тимуру, пощупала его влажный лоб и облегченно выдохнула. Температура немного снизилась.

«Сын заболел, караулю температуру, – подумав, добавила: – Простуда. Надеюсь, ничего критичного».

«Понятно. Выздоравливайте. Спать, наверное, хочешь?»

Соня пожала плечами, прислушалась к ощущениям. Спать ей точно не хотелось.

«Уже нет. Часа в два хотелось. А ты почему не спишь в пять утра?»

«У меня четыре».

«У тебя?»

«В Римини».

Соня нахмурилась. Судя по всему, это название города, только ей это ни о чем не говорило. Она уже хотела залезть в «Гугл», но Марк снова написал.

«Успела погуглить, двоечница?»

Соня снова вспыхнула и с досадой осознала, что ей жутко стыдно. Планировала найти ответ и солгать, что знает, где этот город, но в последний момент передумала. Зачем она снова влезает в шкуру неуверенной в себе, зависящей от чужого мнения школьницы? Она давно другая, просто Марк её помнил именно такой и все его реплики, намеренно или нет, возвращали её в прошлое, в то самое состояние. Превращение из гусеницы в бабочку она, к счастью, пережила. Как же сложно, буквально с кусками личности сдиралась маска капризной высокомерной Кайлы.

«Не успела», – призналась она.

«Это город в Италии. Там расположен музей мотоциклов. Есть даже Дукати Десмо 1972 года в потрясающем состоянии. На втором этаже вообще мотоциклы эпохи Антонио и Бруноcontentnotes0.html#note_4. Очень много представителей старой школы Бенелли».

Соня прочитала его сообщение как абракадабру.

«Я думала, ты там по работе».

«И это тоже. А ещё в Италии перекраивают мой Дукати. Они сохранили оригинальный стиль скремблера, но теперь это кастомный байк, единственный в своем роде. В Римини я давно хотел наведаться. Почему ты спрашиваешь про Краснодар?»

«Подумала, что так и не узнала, почему ты был новеньким. Странно, когда в выпускном классе меняют школу».

«Ты тоже была новенькой».

«Я помню. Так почему?»

Марк печатал долго, Соня успела пощупать Тимура, укрыть его и переставить чашку с водой на стол. Наконец телефон коротко завибрировал.

«Мой отец был связан с Ростовской мафией. Большие деньги, наркотики и даже бриллианты. Спутался с наркокартелем из Китая, пришлось срочно убегать на весельной лодке по Дону, потом пересели на катер, и в итоге в Краснодар нас привез жуткий мужик в багажнике своей старой черной Волги. Разместил под видом родственников. Отцу пришлось записаться моим старшим братом, а матери – троюродной тётей».

Соня перечитала дважды, на багажнике «Волги» вскинула брови, на конспирации под вымышленным родством, начала подозревать, что Марк её разыгрывает.

«Печальная история. Жалко бриллианты».

«Не поверила?»

«Сначала да».

«Папу повысили на работе. Хорошо повысили. Чтобы не потерять должность, пришлось переехать немедленно, деньги были нужны. Вот и все. Скучно. А ты?»

Тимур пошевелился, подтянув колени к груди, обхватил себя руками. Соня пригладила его влажные растрепанные волосы и улыбнулась: температура заметно упала. Укрыв его покрывалом, она выключила свет и вышла в коридор. Подсвечивая дорогу экраном телефона, набрала ответ:

«Я говорила, еще тогда. Бабушка заболела. За ней нужно было присматривать».

«Это которая дворянка, наследница голубых кровей и фамильного горшка?»

Соня резко остановилась, сердито настучала на клавиатуре.

«Ты опять?»

«Прости».

«Не прощу».

«А я тебя простил».

Прочитав сообщение, Соня застыла. От макушки до пят пронеслась ледяная волна, сразу за ней – горячая. Отвечать не хотелось, снова вернулось ощущение, что это неправильно. Весь этот разговор и выплывший из небытия Марк.

Телефон снова пискнул. Соня включила экран и прочитала:

«С Надей виделась?»

Преодолевая жгучее желание разбить телефон о стену, Соня коротко ответила:

«Нет».

«Она же в Краснодаре вроде живёт?»

Зря она понадеялась, что Марк почувствует её нежелание обсуждать Надю. Пришлось снова ответить.

«Да».

«И?»

«Нет. Не виделась».

«Понятно».

«Спокойной ночи».

«Спокойной ночи. Вернее, доброе утро».

Спрятав телефон в карман, Соня умылась прохладной водой и сняла халат. Постояла в темноте у зеркала и всё-таки прилегла на кровать. Кирилл, не просыпаясь, нащупал её и притянул ближе. Уткнувшись носом в её затылок, плотно прижался и собственнически уложил руку на её грудь. У нее оставался целый час на сон, но дрема не шла. Сердце колотилось, а глаза горели, напряженно всматриваясь в прошлое. Постепенно запретные мысли о Марке вытеснила тревога за Тимура. Хоть бы эта сумасшедшая температура не вернулась. Уж лучше насморк и кашель, с ним она умела бороться без помощи пугающих сына врачей. Этот животный страх он впитал, будучи в утробе, очень уж часто Соне приходилось к ним обращаться в больницу.

Все уверяли, что вторая беременность проходит проще, не шокирует новыми ощущениями, да и переносится легче. Тимур с лёгкостью разрушил эту легенду. Соню накрыл полный букет незабываемых впечатлений: токсикоз, отёки, низкое давление и беспричинная плаксивость. Постоянно хотелось спать и есть, а Юлька требовала внимания, просилась гулять. В тот период любимой Сониной игрой стали нарды. Можно было, не вставая, подкидывать кубик и изображать вовлеченность.

Тогда их небольшая семья ютилась в двухкомнатной квартирке на девятом этаже. Анапа хоть и была для Сони родным городом, встретила неприветливо. С работой долго не ладилось, а потом нашлась временная должность администратора в санатории. Не зря говорят «нет ничего более постоянного, чем временное». Соня надолго осела в кресле администратора и тихо ненавидела суточные смены. Беременность она посчитала в каком-то смысле выходом, возможностью убежать от опостылевших трудовых будней. Всё складывалось как нельзя лучше. Тимуру предстояло родиться в тот же год, когда Юлька шла в первый класс. Соня предвкушала перспективу несколько лет отдыхать в декрете и помогать своей первоклашке осваивать школьную программу.

Когда Тимур родился, легче не стало. Он спал только на руках и короткими промежутками. Соня уставала, срывалась на Юлю и загоняла чувство вины перед детьми и мужем на вязкое дно подсознания. Считала себя дрянной женой – порой не успевала готовить и содержать дом в идеальной чистоте, последнее время не гладила постельное белье и джинсы, а на ужин подавала полуфабрикаты. В их семье настало время шаурмы. На нежность и секс у неё не оставалось ни времени, ни сил.

Еще хуже обстояло дело с материнскими обязанностями. Перед Тимуром она ощущала себя виноватой за то, что не смогла кормить его грудным молоком. Жидкое, синеватое и абсолютно не питательное, оно не давало ему насытиться, а еще его было мало. Больше месяца она мучила и себя, и сына, пытаясь, как настоящая мать, кормить грудью. Тимур плакал от голода и не набирал вес. Соня сдалась и дала ему смесь, развив в себе комплекс: хорошая мать не кормила бы ребенка искусственным суррогатом. Подруги и мама усердно намекали, что её полная на вид грудь абсолютно никудышная и сама Соня плохо старается.

В первом классе Юля еще не воевала с учительницей, но уже нудила, что, пока она сидит в школе, вся жизнь проходит мимо. Домашним заданием с ней занимался в основном Кирилл. Приезжал поздно вечером и привозил с собой праздник и отдых. Юля висла на нём мартышкой, щебетала без умолку и сразу же вспоминала все школьные события, которые почему-то не могла припомнить днем, когда к ней обращалась Соня.

Днём у Юли были дела поважнее, чем беседовать с вечно раздраженной и невыспавшейся мамой. После школы она ложилась на пол между диваном и креслом и, катаясь из стороны в сторону, беспрестанно повторяла: «Я ничья, я чужая».

Так и жили почти полгода, пока Соня не дошла до точки кипения. Тимур в очередной раз заболел, температуру сбивали три дня. На четвертый, едва ему стало лучше, Юля устроила скандал и отказалась убирать за собой магнитный конструктор. Кирилл задерживался на работе и не отвечал на звонки, а плов, который Соня варила к ужину, пригорел.

Юля отказалась есть «чернючую кашу». Насупившись, сидела в комнате и грызла яблоко. Конструктор Соня в итоге выбросила в урну, успев вырвать магнитный шарик из ладошки Тимура, осваивавшего мир на четвереньках.

Кирилл зашел в квартиру, перецеловал своих женщин, звонко чмокнул Тимура в лоб. Сгустившуюся грозовую тучу на небосклоне семейного счастья не заметил. Вымыв руки, сел за стол и подвинул к себе тарелку с пловом. Съев пару ложек, молча отодвинул в сторону.

Соня развернулась к нему, перевела взгляд на отвергнутый ужин.

– В чем дело?

Кирилл пожал плечами.

– Он, кажется, сгорел, ты только не расстраивайся. Сонь, я лучше шаурму съем. Привез парочку на всякий случай.

Услышав про шаурму, в комнату влетела Юлька.

– Ура! Шаурма!

Она потянулась к пакету, но Соня отодвинула его в сторону.

– Ешь плов.

– Мам, он гадкий и воняет ужасно.

Соня развернулась к плите, убрала крышку и, ни слова не говоря, изо всех сил бросила полную кастрюлю на пол. Жирный плов разлетелся по стене красивым веером, чернеющей массой вывалился на паркет, словно инопланетная чужеродная тварь. Тимур как раз дополз до коридора, ведущего на кухню. От грохота взвизгнул, шлепнулся на полный подгузник и залился плачем, Юля испуганно вжалась в угол комнаты, закрыв ладонями лицо. Кирилл укоризненно покачал головой, но промолчал.

Соня оглядела учиненный ею погром, развернулась и выбежала из кухни. На ходу стянула с вешалки куртку, зацепила зонт, не глядя влезла в высокие резиновые сапоги и кинулась вон из квартиры. Уже в подъезде дрожащими пальцами застегнула пуговицы и накинула капюшон. Проигнорировав лифт, ринулась вниз по лестнице. Куда мчалась и зачем – не думала. Ей важно было убежать, от сгоревшего плова, от капризной Юльки, вечно болеющего Тима, понимающего мужа и, главное, от себя.

Несколько часов она бездумно ходила по улицам. Бродила, поворачивая наугад, огибая лужи, меняя направление и возвращаясь обратно. Мир отгородился от неё потоками дождя, а она от него – слезами. Дорогу Соня не видела. Чистое везение и невероятная удача, что тогда её не сбила машина. С тех пор как родился Тим, она не видела оттенки эмоций, реальность превратилась в беспросветный, мутный туман. Соня плакала в голос и неэстетично размазывала слезы по щекам вместе с тушью. Пальцы ног превратились в ледышки, джинсы и низ куртки промокли насквозь. Зонт кое-как спасал только голову, выстуженную ноябрьским ветром, и абсолютно не скрывал от хлестких и колких капель косого дождя.

Ноги сами привели её к дому. Сняв мокрую куртку, Соня аккуратно поставила раскрытый зонт в коридоре и на цыпочках пробралась в спальню. Кирилл дремал на спине, уложив поверх себя Тимура. Тот слегка подрагивал во сне и судорожно вдыхал. Он всегда так делал после затяжного истеричного плача с икотой. Видимо, ревел. Из-за неё.

Стараясь их не разбудить, Соня прикрыла двери в спальню и направилась на кухню. На пороге резко остановилась и застыла с поднятой в шаге ногой. У стены на корточках сидела Юля и, отскребая рис от обоев, аккуратно складывала его обратно в кастрюлю. На полу плова уже не было, остались только жирные масляные разводы, будто паркет облизывал огромный сенбернар.

Соня медленно приблизилась к Юле и, опустившись на колени, молча обняла. Уткнувшись носом в её холодную влажную рубашку, Юля покорно опустила руки и всхлипнула. Обе напряженно замерли в одной секунде от повторной истерики.

Соня не выдержала первой и расплакалась.

– Юль, прости меня, прости, пожалуйста.

Та не сразу смогла ответить, ревела от всей души, заглатывая воздух большими порциями. От попыток успокоиться плач только усиливался, еще и набирал обороты.

– Мам, я… ты… не любишь… меня больше?

Соня отстранилась, положив ладони на плечи дочери, внимательно заглянула в её лицо.

– Люблю, конечно! Конечно, люблю! Юлечка, солнышко, как я могу тебя не любить? Прости меня. Я просто устала.

– Я испугалась, думала, ты совсем ушла.

– Я не уйду. Никогда не уйду.

Юля снова разревелась, но теперь не так безнадежно и надрывно.

Кирилл ни слова не сказал о «пловном инциденте», но уже к концу недели нашел себе помощника в закусочной и перестал задерживаться на работе. А через полгода отправил Соню исполнять мечту – получать среднее медицинское образование. Доучивалась Соня уже в Краснодаре, там же проходила многочисленные курсы массажа. Чтобы она все успевала, Кирилл нанял няню, которая занималась детьми, пока Соня сидела на занятиях и проходила практику. Когда ребята подросли, обязанности няни на себя взяла Вера Андреевна. Когда-то она с удовольствием возилась с пухлощекой непоседливой Юлькой, теперь же ей вручили двух внуков, хотя и за ней самой ненавязчиво приглядывали.

Плавая между прошлым и настоящим, Соня умудрилась задремать. Через секунду после того, как она плотно закрыла глаза, прозвенел будильник.

Соня не отпустила больного Тимура в школу, но сеанс массажа не перенесла. Собиралась на работу в сомнамбулическом состоянии. Даже патчи не поправили её уставшее и потрепанное бессонницей лицо. Красные прожилки в глазах придавали ей больной вид. Раньше она никогда не задумывалась о том, что в юности белки снежно-белые, оказывается, глаза ярче шеи и рук выдают возраст.

Несмотря на мелкий моросящий дождик, Соня снова шла пешком. Нахохлилась и, подняв воротник плаща, спряталась под зонтом. Под ногами хлюпало, над головой стучало, а цветы вдоль тротуара за ночь почернели от внезапного южного мороза. Быстрее бы уже выпал снег и прикрыл беззащитный оголенный город.

За квартал до места работы телефон тренькнул одиночным сообщением. Интуиция Сони не ошиблась. Писал Марк.

«Доброе утро».

Ниже он прикрепил картинку со взъерошенной совой с торчащим пером на макушке и разновеликими глазами.

Соня ухмыльнулась и набрала ответ.

«Откуда ты знаешь, что я так выгляжу? Хотя… может, даже хуже».

«Предположил. Бессонная ночь всё-таки. В твоем профиле последнее фото из Лаго-Наки, понятия не имею, как ты сейчас выглядишь. Как сын?»

«Лучше».

На этом короткая переписка закончилась. Соня печально улыбнулась. Всё-таки он знает, что она была рядом, возможно, в нескольких километрах, но не написал. Как же все это странно.

Весь сеанс массажа Соня прокручивала в голове мысль о том, что в таком виде, как сейчас, она бы не рискнула показаться Марку. Опустив взгляд на свои руки, массирующие мягкое податливое тело разомлевшей клиентки, представила на ногтях яркий лак. А почему бы и нет? Вызывающий длинный маникюр ей нельзя, но можно короткие и алые ногти. Проводив довольную женщину, Соня открыла окно для проветривания, замкнула свой кабинет и зашла в соседний.

Наташа встретила её беспардонной репликой.

– По тебе словно танк проехал. Плакала, что ли?

Зарина хмыкнула:

– Или с любовником кувыркалась.

Соня покачала головой.

– Тимур заболел. Бессонная ночь, – она села в кресло. – Наташ, я к тебе, кстати. Есть окно?

– Сейчас?

– Да.

– Есть. Как раз чаёвничать собирались. Тебе маникюр?

– Пока да, а потом педикюр хотела обновить.

Зарина разложила в кружки чайные пакетики, плеснула кипяток.

– Тебе бы шило отшлифовать. Серая какая-то стала. Крокодил натуральный.

– Мне просто нужно выспаться.

– Давай тебе гриву покрасим?

Зарина давно мечтала сделать что-нибудь с волосами Сони. Но та ни в какую не поддавалась. Длинные, густые, почти до пояса, без единого седого волоска, они ей виделись непаханым полем и пустым холстом. Пока только Наташа соглашалась на эксперименты с прической. Сегодня она красовалась с фиолетово-синей шевелюрой и выстриженным виском.

– Нет, но можно заламинировать.

Дверь приоткрылась, в комнату вошла Лера.

– О, я вовремя. Сплетничаете?

– Соньку уговариваем на метаморфозы.

– И она чё?

Зарина громко поставила чайник на подоконник.

– Собралась прихорашиваться по методу спящей царевны. Задрыхнуть и проснуться красивой.

Лера звонко рассмеялась. Среди подруг она была самой молодой, и проблемы возрастных изменений ее пока не волновали. Она частенько злорадствовала, когда они начинали рассказывать об утягивающих трусах или бюстгальтерах с широкими удобными лямками. Она же единственная в компании была не замужем и обожала истории из бракованной жизни. Желательно пикантные или тоскливые. Со всеми, кроме Сони, общалась ровно и немного высокомерно, свою молодость считала неоспоримым преимуществом и любила подшучивать над «пенсионерским клубом». Соня же её раздражала яркой привлекательностью, хищной и одновременно сдержанной.

– Тебе, кстати, пора на следующую эпиляцию, – напомнила она Соне, наливая чай.

Зарина и Наташа переглянулись.

– А чего это Сонька у нас эпилирует? Писюху?

Лера помакала пакетик чая и села на подлокотник.

– Всё. Под корень решила извести всю растительность. И правильно. Быть лохматкой нынче немодно.

Зарина громко рассмеялась, а потом резко замолчала и, хитро сощурившись, пригляделась к Соне.

– Сколько ты уже замужем?

Соня не успела ответить, её опередила Лера.

– Столько не живут.

– Ну, сколько? Юлька твоя выпускница, значит, лет двадцать.

– Восемнадцать, – поправила Соня.

– Да, это срок.

Наташа усадила Соню, заставила вытянуть руки.

– В какой цвет будем красить?

– Гранатовый.

Наташа кивнула со знанием дела.

– На коротких ногтях такие насыщенные цвета хорошо смотрятся.

Пока она занималась ногтями Сони, Зарина умудрилась налепить на её лицо маску и подравнять кончики волос.

Лера убегала к клиенткам и снова возвращалась. Не хотела пропустить такую интересную тему: обсуждали любовников. Еще через час к ним присоединилась Тоня, создательница бровей в стиле Кары Делевинь. Популярный тренд шокировал даже опытную бровистку. Широкие брови придавали лицу злое выражение и грозность, все остальное терялось на фоне этих мощных дуг, и шли они далеко не всем. Но клиентки просили мохнатое коромысло, а она на этом зарабатывала.

Зарина бродила по комнате, размахивая расческой и громко возмущалась. Она единственная никуда не отлучалась, отправила домой трех клиенток и объявила выходной. У нее была беда. Ей изменял любовник.

– Я его придушу, пса гулящего! Прочла его переписку с этой сучкой. Я понимаю, изменять жене – это как бы вообще не обсуждается. – Бросила слегка виноватый взгляд в сторону Сони: – Сонька, сорян. Но изменять любовнице! Это ни в какие ворота не лезет. Скотобаза такая. Я его пригрела, подстригла, кстати, Лешего лохматого, а он писюндровича своего в другом месте паркует!

Наташа и Тоня сочувствующе закивали.

– Да уж, проблема.

– Урод, конечно. Соболезную.

Лера распаковала шоколадку, снова уселась на подлокотник с кружкой чая.

– То есть ты изменяешь мужу, а твой любовник изменяет тебе?

Зарина тяжко вздохнула.

– Представь.

– А замужем, оказывается, интересней, чем я думала.

Соня оглядела гранатовые ногти, похожие на капли запёкшейся крови, бросила взгляд на Леру.

– Не все мужья изменяют.

Подруги одновременно замолчали. В комнате повисла такая тишина, что было слышно, как Лера жуёт шоколадку. Первой отмерла Зарина.

– Сонь, ты, конечно, идеалистка и всё такое. Но все. Просто не всегда жены об этом знают.

– То есть ты утверждаешь, что Кирилл мне изменяет?

Наташа бросила на Зарину предостерегающий взгляд, Соне миролюбиво улыбнулась.

– Ничего она не утверждает. Не забывай – Заринка у нас пессимистка. Она вообще о людях невысокого мнения.

Зарина фыркнула.

– Вот не надо меня тут прикрывать и закруглять углы. Да, я так думаю. Соня правда не похожа на ту, которой изменяют, скорее на ту, с которой изменяют, на вид классическая разлучница. Я бы её на семейный праздник не пригласила, от греха подальше, – она снова повернулась к Соне, – восемнадцать лет – это много, это охрененно много. Кирилл уже раз сто успел погулять. Мужик симпатичный, без брюха, ухоженный. И ты дура, если сама еще ни разу не сходила налево. Хорошая измена укрепляет брак. Поверь пятиопытной женилке.

Лера громко рассмеялась.

– Такая философия мне нравится. А я замуж боялась, думала, придется всю жизнь спать с одним мужчиной. Это ж тоска такая, – её явно радовала мысль о том, что красивой и самоуверенной Соне тоже могут изменять.

Тоня задумчиво почесала подбородок, печально вздохнула.

– Не хочется соглашаться с Зариной, и еще месяц назад я бы встала на сторону Сони. Но мой благоверный сделал пакость и оставил следы.

Наташа покачала головой.

– Сочувствую, Тонь. Неужели нельзя изменять незаметно? И ему счастье и тебе спокойно. Там на холодильнике коробка конфет с коньяком. Открывай. Что думаешь? Разводиться?

Зарина возмущенно топнула ногой, запустила руку в коробку, взяла сразу три конфеты и закинула в рот.

– Да вы что, с ума сошли? Разводиться? Нужно использовать ситуацию, а развестись всегда успеется. Он-то себе быстро бабу найдет. Голодных и жаждущих нормальных мужиков много, а ты можешь остаться у разбитого корыта. Еще дети, ипотека у вас. Не дури.

Соня хотела поспорить, даже вдохнула поглубже, но передумала и, наоборот, плотно сжала губы. Препираться бессмысленно. Зарине действительно встречались только такие мужчины, вот она и не верила в брак, да и сама не умела быть верной. Ей можно только посочувствовать. Соне повезло больше. Кирилл ей не изменял. Никогда. Даже в самый тяжелый для их семьи период он не приносил на себе бордовые отпечатки.

После разговора с коллегами Соня вернулась в кабинет и оглядела себя в зеркале. Надо же, после косметической маски цвет лица улучшился, и глаза возвратили себе естественный блеск. Теперь она снова стала похожа на всегдашнюю себя. Соня сощурилась и, разглядев на виске чёткий сизый отпечаток, резко отпрянула от стекла.

Чем она лучше Зарины? Она не изменяла Кириллу, но разве переписка с Марком не то же самое? Совесть подсказывала, что очень близко к измене. Неспроста ей так тревожно и сладко, когда телефон тренькает одиночным сигналом. А может, зря она себя накручивает? Ничего же не было и не будет. Просто редкие беседы, даже не беседы, а переписка. И неизвестно, напишет ли он снова.

Из раздумий вывело внезапно открывшееся окно. Соня вздрогнула и кинулась к раздувшейся парусом шторе. Она открывала створку, когда проветривала кабинет, и забыла о ней. Промозглый ноябрь ввалился в комнату и, раскрыв объятия, пощипал за щёки. Такого холодного конца осени давно не случалось, в воздухе пахло снегом. Обычно Кубань радует теплым климатом, а снегопад – редкое явление, достойное быть запечатлённым на камеру.

В тот год, когда состоялся её триумф на Осеннем балу, ноябрь был влажный и, пожалуй, такой же холодный.

Марина резко развернулась и едва не свалила горшок с алоэ. Вика возмущенно отпихнула её в сторону.

– Не ёрзай, отрастила себе жопу.

Огромные, просторные классы продувались насквозь, только у батарей было уютно и комфортно. На переменах заветные места не пустовали, их занимали в первую очередь. В кабинете биологии с доступом к вожделенному источнику тепла возникли проблемы. Маруська Игоревна устроила в своем классе оранжерею, правда, с довольно скудным набором флоры. Не слишком-то хороший из неё получился садовод. Чтобы цветы получали больше света, она попросила трудовика прибить дополнительные широкие подоконники, они-то и закрыли доступ к теплу. Между дощечек втискивался только один в меру упитанный человек или два щуплых полубоком. Олеся, естественно, занимала одиночное место. Вике и Марине пришлось делить одну батарею на двоих.

Соня не рвалась к батареям, сидела за партой и изо всех сил делала вид, что ей тепло и нет никакого дела до Марка, стоящего всего в метре от неё. Он слушал музыку в наушниках, но басы прорывались наружу, отчетливо различались даже отдельные слова. За батарею Марк тоже не воевал, да и замерзшим не выглядел: не застегнул воротник, не покрылся мурашкам и не сутулился.

Марина выровняла горшок с алоэ, снова втиснулась в узкое пространство.

– Какого хрена Маруська развела тут висячие сады Семирамиды? Как специально, чтобы нас заморозить.

– Да, это её великий план, – вклинился Костя, – она же нас ненавидит.

– Взаимно, – хмыкнула Олеся.

Словно услышав их беседу, в кабинет вошла учительница, но не одна, в сопровождении директора. Класс притих, появление Бориса Константиновича не предвещало ничего хорошего. Олеся напряглась, Костя судорожно копался в памяти, пытаясь припомнить все свои проступки. За курение в раздевалке он уже получил, а больше ни на чем вроде не попался.

С опозданием ученики поднялись.

Борис Константинович великодушно махнул рукой.

– Сидите, сидите. Я по делу, – он оглядел класс, остановил взгляд на Соне, затем перевёл его на Марка. – Двадцать пятого планируется осенний бал.

Класс не дослушал и радостно загалдел, хотя новостью это не являлось. Бал давно стал ежегодным событием. Директор дождался, когда голоса утихнут, и продолжил:

– До меня дошла информация: запечатлеть школьные таланты приедет журналист с местного канала. Поэтому к балу мы решили приурочить еще и награждение наших лучших учеников. Победительница олимпиады по химии и чемпион городского кросса в вашем классе. Кроме них будет еще пять человек. Так что Абросимов и Тихомирова вам нужно будет прийти ещё на общую репетицию, чтобы прогнать награждение без сучка и задоринки.

Марк хмыкнул и, невзначай придвинувшись к Соне, оперся костяшками пальцев в столешницу. На олимпиаде он отстал от неё всего на пару баллов, успел по этому поводу не раз выразить злое удивление. Соня скосила взгляд в его сторону и, задрав подбородок выше, демонстративно отодвинулась подальше от его руки.

– А дискотека будет? – поинтересовалась Вика.

– Дискотека будет, – недовольно подтвердил Борис Константинович, – к вам у меня особая просьба. Ваш класс всегда отличался творческим потенциалом. Вы дружные и сплоченные, не подведите меня, подготовьте выступление как следует.

Олеся отстранилась от батареи, скромно улыбнулась.

– Борис Константинович, можете на меня положиться. Всё сделаем! У нас не только бегуны и химики водятся.

– Очень на вас рассчитываю, – он развернулся к учительнице, – если будет нужен ключ от актового зала, без проблем берите в радиорубке, я предупрежу Артёма. Только вы с другими классами обговорите очередь.

Олеся благодарно улыбнулась.

– Спасибо вам, в классе, конечно, так не отрепетируешь. Ашки и бэшки тоже готовятся?

– Конечно. Но вы всегда меня выручали. Не представляю, что будем делать, когда вы уйдёте из школы. Эх, не подрастает подходящая замена.

– Будет сделано, – с готовностью подтвердила Олеся.

Уже на следующий день состоялась первая репетиция. Точнее, мозговой штурм. Олеся согнала класс в актовый зал, распустила шнурки на шторах, чтобы закрыть стеклянные двери и оградить важное совещание от любопытных учеников. Идеи были, но звучали как-то вяло, не впечатляюще. Олеся бродила вдоль сцены перед притихшими одноклассниками и возмущалась:

– Вы меня подводите! Если мы сейчас же не придумаем три адекватных номера, директор с нас спустит три шкуры.

– С тебя спустит, – напомнил Бублик.

Олеся развернулась на каблуках, бросила взгляд на Костю. Он тут же поднялся, сжал впечатляющих размеров кулак.

– Рот закрой. Тебя вообще никто не спрашивал.

Вика устало протянула:

– Давайте пародию какую-нибудь сделаем. Юмор всегда хорошо прокатывает.

Олеся снова прошлась вдоль ряда первых кресел, остановилась напротив Марка, бесцеремонно выдернула из его уха наушник.

– Что ты там всё время слушаешь?

Он молча вынул из разъема шнур и добавил громкость. Зал тут же заполнился простецкими гитарными переборами и мужским речитативом. Все прислушались, некоторые сразу распознали знакомый мотив и заулыбались, Соня же не знала эту песню и, нахмурившись, попыталась различить слова. Услышав отрывок исповеди бомжа, она удивленно застыла. В таком ошарашенном состоянии прослушала песню до конца, хорошо, что там остался один куплет, не пришлось долго мучиться. Некоторые подпевали. Костя явно знал слова, даже ногой притопывал.

Олеся тоже была удивлена.

– «Сектор газа»? Да уж, музыкальный вкус у тебя специфический.

Марк пожал плечами, оправдываться и защищаться не подумал. Ему нравилось, и этого было достаточно.

Марина взволновано вскочила.

– А ведь можно реально пародию сделать с этой песней. Нарядить кого-нибудь в бомжа, пусть бродит по залу с шапкой и клянчит мелочь.

Олеся махнула рукой в сторону Бублика.

– Я даже знаю, кому можно доверить эту роль. И костюм искать не нужно. Бублик каждый день так наряжается. И это его парадное одеяние.

Бублик выслушал оскорбление с улыбкой, его злость выдали пальцы, сжавшиеся на спинке кресла.

– Это лучше, чем костюм шалавы, который в принципе не снимается, врос в шкуру.

Олеся вспыхнула, ей не понадобилось ни просить, ни умоляюще смотреть, Костя вскочил без команды, кинулся к Бублику, одной рукой приподнял его за воротник хлипкого свитера и замахнулся.

– Что ты сказал, урод? Ты что-то много стал нарываться.

Ударить он не успел, Марк выключил музыку, приблизился к Косте и, положив ладонь на его плечо, с наигранной дружелюбностью похлопал.

– Оставь его в покое, найди себе равного по силе.

Костя скинул руку Марка.

– Тебя, что ли?

– Можно меня, – он бросил взгляд на окошко, ведущее в радиорубку, – но не в актовом зале. Оба вылетим из школы.

Костя отпустил воротник Бублика и брезгливо обтер руку о джинсы.

– Ещё одно слово – и ты труп. И не говори, что я тебя не предупреждал.

Бублик накинул на плечо лямку рюкзака и направился к двери. Ни с кем не прощался, вообще не сказал ни слова, только бросил злобный взгляд на Марка. Заступничество явно его оскорбило.

Несколько секунд в зале стояла тишина, воздух еще искрил напряжением после несостоявшейся драки. Соня опустила взгляд на сцепленные на коленях руки, только сейчас заметила, что сильно сжала кулаки.

Олеся хлопнула в ладоши.

– Ладно, проехали. Бублика вообще не нужно было звать на репетицию. Какой от него толк? Что насчет песни? Бомжа делаем?

Марина и Вика засмеялись одновременно и одинаково. Соня, в который раз подумала, что при такой безликости их легко спутать. Обе добровольно выбрали роли фрейлин Олеси, послушных и неприметных. И как-то так получилось, что прически они носили похожие – ассиметричное каре – и двигались одинаково. Порой даже заканчивали друг за дружку фразы. МариВика какая-то – один мозг на двоих.

– Это можно круто обыграть.

– Только вряд ли директору понравится наш юмор.

– Блин, я не подумала, – Олеся задумчиво постучала по подбородку длинным ногтем, – можно сделать нарезку из разных песен, и каждая будет пародией. Мальчишек нарядим в женские образы, а девчонок – наоборот.

– Прикольно. Костю точно переоденем в хрупкую даму, ржач будет!

– А чё? Я могу! – Костя, естественно, обрадовался возможности сыграть роль шута на публике.

– И я буду участвовать, – успела застолбить место Марина. Она знала, что ведущим будет, скорее всего, Сергей, а у участников есть возможность видеть его на репетициях и за кулисами на выступлениях.

– Ну и я, – подхватила Вика.

– Кайла? – Олеся приблизилась почти вплотную. – Ты будешь участвовать?

Соня подняла взгляд, сделала вид, что раздумывает

– Я могу взять на себя отдельный номер. Танец.

Олеся нахмурилась.

– И что ты будешь танцевать?

– Пока еще не решила. Но к балу точно успею подготовиться. А ты?

Олеся снова прошлась вдоль ряда, будто случайно скользнула пальцами по плечу Марка. Он снова слушал музыку в наушниках и сделал вид, что не заметил её жеста. В принципе, он уже две недели не реагировал никак, будто ничего не происходило. Флирт Олеси разбивался о глухую стену его вежливого безразличия.

– Я буду мисс Осенью от нашего класса. У меня и так есть чем заняться. Костюм шить и стихотворение разучивать.

Вика выставила два пальца.

– Два номера уже есть, остался еще один.

– Марк?

Он нехотя поднял взгляд.

– Нет, спасибо. Хочу в этот раз побыть зрителем.

Соню поневоле заинтриговала часть фразы «в этот раз». Интересно, а когда и с каким номером он выступал? Что умеет? Играет на гитаре или пианино, может, танцует тоже или фокусы показывает? О нём до сих пор никто ничего не знает. Джеймс Бонд какой-то под прикрытием.

Третий номер так и не придумали, разошлись по домам, решив разобраться с этим позже. Начались репетиции. Классы готовили свои номера втайне, когда репетировали в актовом зале, обязательно оставляли кого-то на карауле. Олеся на всякий случай велела общаться шифрами и разнесла фальшивый слух о том, что они готовят постановку одного из мифов древней Греции.

Олеся боялась плагиата, подозревала, что тупорылые ашки всё слижут, а бэшки просто разнесут информацию по школе, и сюрприза не получится. Кроме номера с пародией, решено было обыграть популярную рекламу. Эту часть программы готовили ребята из секции футбола. Они тренировались в одной команде и в классе держались компанией, общались в основном друг с другом. Те, что не были задействованы напрямую, помогали с костюмами и музыкой. Олеся командовала и изображала бешеную активность. Пару раз обращалась к директору, чтобы он знал: дело кипит, и она его организует чуть ли не в одиночку. Отметьте и запомните её вклад.

Марк на репетиции не ходил. Соня послушно сидела в середине зала и вяло давала советы по поводу расстановки на сцене, еще более вяло хвалила Олесю. Нельзя было не признать – читать стихи та умеет и владеет интонациями как настоящий профессиональный диктор. Костюм Осени Олесе шили на заказ, никакого кустарного наряда с самостоятельно приклеенными засохшими листьями клена не ожидалось.

Соня досадовала и злилась. Каждый Осенний бал она получала заветный титул и тонны восхищения, но в этой школе уже была своя королева, потеснить которую оказалось не так-то просто. Задуманный танец просто обязан был затмить Олесю, номер пародий и любой другой, готовящийся в строжайшей секретности.

Соню пару раз дергали, просили показать, что она будет исполнять, но она умело увиливала и обещала, что на генеральной репетиции кое-что продемонстрирует. Просто в школьной форме и в такой обуви танцевать неудобно и холодно. Клятвенно обещала, что не подведет, да и запороть номер невозможно. Участвует она одна.

Олеся была недовольна. Подозревала и боялась, что Соня придумала что-то сногсшибательное, а она не готова к противостоянию. В свою компанию королева пригласила новенькую из эгоистичного принципа: держи врагов поближе. Вот и держала, страшась получить нож в спину.

Соня не просто так предложила свой номер. У неё действительно был план. В танцклассе она готовила необычную постановку. На первый взгляд это был танец живота, да не совсем. Эльвира Даниловна называла его танцем африканской кобры. Как сказала преподавательница, с такой пластичной спиной нужно использовать все тело: руки, грудь и, конечно, спину. На занятиях Соня отдыхала и латала прорехи в самолюбии. В школе она все время находилась в тени Олеси, заручившись ее расположением, избавилась от страха стать объектом травли. Всё также воевала с Марком и, к сожалению, часто проигрывала. Победа в олимпиаде по химии стоила Соне бессонных ночей и занятий у репетитора. Марк же часто делал уроки на перемене. Запоминал на ходу без особых усилий, чем бесил её до зубовного скрежета.

В танцевальной студии Соня была, несомненно, лучшей, купалась в комплиментах преподавателей и зависти других учениц. Окрылённая похвалой, она с легкостью выполняла то, что в анапской школе танцев только наблюдала у более опытных исполнительниц и мечтала повторить.

За неделю до Осеннего бала староста ашек заглянула в их класс:

– Тихомирову и Абросимова просят задержаться после уроков для репетиции награждения и, если можно, прийти чуть раньше.

Карина Давидовна нахмурила брови.

– С моего урока не отпущу. Тихомировой не мешало бы больше внимания уделять математике. Абросимов пусть идет хоть сейчас.

Соня вспыхнула, но удержала самоуверенное, спокойное выражение лица: какой позор! Ей, будущей медалистке, такой выговор на глазах у всех! Нужно срочно вытрясти из мамы деньги на еще одного репетитора. Ещё одного подобного унижения она не переживет.

Марк не встал, досидел до звонка и уже вместе с Соней пошел в актовый зал. Кроме них, среди лучших учеников оказалось еще семеро. Все призеры или победители конкурсов и городских олимпиад. Соня села в самом центре, несмотря на пустой зал, Марк расположился на соседнем кресле и развалился на подлокотниках так вальяжно, что Соне пришлось убрать свою руку в сторону и даже отодвинуться, чтобы ненароком его не коснуться. Пока завуч, нервный и суетливый, как осенняя мышь, толкал речь, Марк делал вид, что внимательно слушает, но когда оратор пошел по третьему кругу, достал плеер и вытянул из кармана наушники.

Соня бросила на него порицающий взгляд.

– Это некультурно. Пропустишь, когда к тебе обратятся.

Марк пожал плечами.

– Хочешь?

Соня колебалась несколько секунд. Воровато оглядев зал, взяла наушник.

– «Сектор Газа»?

– Не только, но и он там есть.

– Как можно слушать эту вульгарщину?

– Ушами, Соня, – Марк чуть придвинулся ближе, чтобы провода хватало на них двоих, и нажал кнопку, – сейчас будет моя любимая песня.

Соня вставила наушник, прикрыла волосами и с деловитой сосредоточенностью устремила взгляд на сцену. Начало песни показалось медленным и заунывным, но с припева мелодия зазвучала по-другому – с надрывом и басами. Слова показались ей знакомыми. В Анапе бывший одноклассник пел «Твой звонок» под гитару, тогда она впервые захотела освоить этот инструмент. С тех пор прошло три года, а гитара так и осталась задвинутой в подсознание мечтой.

Неподвижно, словно затаившись, они просидели три композиции, оба смотрели на сцену и словно не замечали, что соприкасаются плечами и коленями. Отодвинуться не пытались. Соне даже показалось, что Марк намеренно прижался к ней плотнее и склонил голову. Она делала вид, что ничего не происходит, старалась дышать ровно и неглубоко.

От Марка снова пахло сигаретами, хотя курящим его никто ни разу не видел. Он же спортсмен, да ещё и перспективный. Как-то не к лицу ему эта вредная привычка. Соня с некоторой досадой заметила, что Марк всегда ухоженный, опрятный, ни перхоти на плечах форменного пиджака, ни пятен на брюках, ни налета на зубах. А еще у Сони был персональный бзик: она всегда рассматривала уши. Лопоухость не попадала в разряд недостатков, а вот грязные уши были приговором даже для самого красивого парня. Из-за сережки эта часть тела Марка притягивала внимание. Тут тоже все было в порядке: никаких залежей серы и лоснящихся полос грязи за ушами.

Он даже обувь всегда протирал и не считал это позерством. Никаких особенных деталей, говорящих о его благосостоянии, Соня не обнаружила, он носил только часы, на вид довольно старые, скорее всего, доставшиеся от кого-то в наследство. Точно не богач, но и не бедняк. Вещи добротные, но не ультра-новые, плеер тоже довольно старый, в прочем, как и музыка в нем.

Наконец, завуч выдохся. Увидев устремленный в их сторону взгляд, Соня торопливо и пристыженно вынула наушник. Случайно потянула за шнур слишком сильно и зацепила им за колечко на ухе Марка. Он скривился, но промолчал, убрал плеер в карман рюкзака, а потом неожиданно улыбнулся.

Соня растерялась, обычно он смотрел на нее свысока и с пренебрежением.

Учеников вызвали на сцену. Оказалось, правильно подняться по ступенькам и верно встать – это целое искусство, и им, бездарям косолапым, оно неподвластно.

Нудная и абсолютно бесполезная репетиция длилась уже час. В животе урчало от голода, Марк поглядывал на часы и нервничал. Десятый раз они выходили на сцену, выслушивали речь завуча, имитировали получение грамот и красивой дрессированной шеренгой покидали сцену.

Перед последним таким выходом в зал заглянул Сергей. Увидев Соню, улыбнулся ей и подмигнул, Марка намеренно проигнорировал. Последний выход прогнали уже с ведущим. Сергей шутил, будто перед ним был полный зал, а не горстка замученных отличников, решивших больше никогда не выделяться из серой массы. Он вовремя разрядил атмосферу и спас завуча от голодных и уставших активистов школы. Заключительный выход получился безупречным, ученики простояли с улыбками и даже правильно взяли невидимые грамоты, а потом так же грациозно спустились. Зал покидали неорганизованной торопливой толпой.

Соню задержал Сергей. Коснувшись её предплечья, заставил остановиться. Марк прошел мимо, едва не зацепив их. В этот раз Сергей его не проигнорировал, посмотрел вслед с нескрываемой злостью, явно не забыл, по чьей вине занял второе место в кроссе и не попал в число награждаемых. Отличником он не был, а потешить самолюбие и постоять рядом с лучшими из лучших ему очень хотелось.

Марк глянул на их руки, брезгливо скривился и вышел в коридор.

Соня успела перехватить этот взгляд и нахмурилась. Сергей не заметил, он вообще редко замечал обстановку, если начинал охоту. Правда, он не подозревал, что сам идет в силки, расставленные Соней.

– Я видел в программе твой номер.

– Да, я буду танцевать.

– А почему фонограмму не отдала ди-джею?

Соня замялась.

– Когда последний день?

Сергей упёрся рукой в стену на уровне ее лица, чуть склонился.

– Вчера. Но для тебя я сделаю исключение.

Она чуть отстранилась, такая близость нервировала.

– Послезавтра принесу.

– В четверг генеральная репетиция, должна быть фонограмма и ты вместе с танцем.

– Будет. Но танец покажу только в пятницу, на самом выступлении.

Сергей нахмурился.

– Так не положено.

– Еще не готов костюм, не могу танцевать в школьной форме.

– Кайла, – его интонации стали вкрадчивыми, – ты требуешь к себе особенного отношения?

– Конечно, требую.

Сергей загадочно улыбнулся и снова приблизился почти вплотную.

– Ну, смотри, должна будешь.

Соня выскользнула из почти объятий, поправила воротник блузки и отработанной походкой пошла по коридору, представляя, как Сергей провожает её восхищенным взглядом. Главное, не споткнуться, дойти до поворота королевским шагом. Она не ошиблась, Сергей смотрел завороженно, еще и присвистнул ей вслед. Наконец-то состоялась их первая беседа. Соня осталась довольна. Всё прошло как нельзя лучше, осталось закрепить эффект танцем.

Сигнальным огнем, затмевающим остальные мысли, горела проблема костюма. Он существовал, манил, дразнил и лишал сна, в первую очередь, потому что ей не принадлежал. Просить деньги у мамы было заведомо провальной идеей. Вера Андреевна даже на репетитора по химии согласилась скрепя сердце, а на костюм точно не даст ни рубля. Из Анапы переехало три концертных наряда, каждый был сшит на заказ и обошелся в кругленькую сумму. Мама вполне обоснованно могла заявить, что у дочери и так есть в чем танцевать.

Соня тоже так думала, пока Эльвира Даниловна не показала ей тот самый костюм. За него Соня готова была продать душу дьяволу, взять пожизненный кредит и получить двойку в четверти. Костюм состоял их двух элементов: юбки и топа. Только это и объединяло его с классическим нарядом восточной танцовщицы. Таких костюмов Соня раньше не видела и не щупала. Топ представлял собой переливающийся лоскут скользкой ткани, больше похожей на жидкий металл. Держался он за счёт нитки мелких стеклянных бусин, охватывающей шею и спину. От затылка веером расходилось пять таких нитей, они ниспадали и крепились к поясу юбки на уровне поясницы. Создавалось впечатление, что топ вообще не закреплен, держится на груди каким-то чудом, а бусины стекают по спине, словно сверкающие капли воды. Юбка состояла из двух лоскутов такой же переливающейся ткани, прикреплённых к широкому поясу. Провокационные глубокие разрезы открывали взгляду ноги до самых бедер и распахивались на каждом шагу. Ткань юбки так же была расшита стеклянными бусинами.

Когда Соня впервые надела этот костюм, Эльвира Даниловна восхищенно ахнула.

– Переливчато-хрустальный хамелеон. Словно для тебя шили. А ну изобрази восьмерку.

Соня послушно выполнила элемент, но им не ограничилась, развернулась спиной и прошлась, покачивая бедрами. Бусины, повторили её движения чуть с задержкой, украсили мелодичным перезвоном. Ткань обтекала бедра и ноги, колыхалась маревом, словно нечто живое, и меняла цвет от золотого до серебристого с оттенками лазури и изумруда.

– Белилиссимо-перфекто! Волосы нужно собрать в плотный пучок, можно на лоб обруч. Спину и руки открыть полностью. Только браслеты на запястья и щиколотки, они идут с этой неземной красотой в комплекте. Спина и плечи будут говорить за тебя, плавиться и соблазнять.

Соня выполнила связку и замерла.

– Он, наверное, очень дорого стоит?

– Очень, – согласилась Эльвира Даниловна, – неприлично дорого, из-за цены не хотела тебе его предлагать, но, когда увидела, просто влюбилась в ткань и вертикальные нити бус. Ты погляди, тут же кристаллы! О, мое бедное сердце, я хочу его себе. Где мои семнадцать лет!

Эльвира Даниловна обладала корпулентной фигурой, яркой аппетитной внешностью и при этом двигалась как ртуть. Соню она часто ругала за излишнюю худобу и советовала наесть жирок для текучести мышц.

Соня зачарованно разглядывала себя в зеркале и не узнавала. Из глубины прозрачной поверхности на неё смотрела Мата Хари, не меньше. Опасная, красивая, загадочная и манящая. Соня редко была довольна собой без оговорок. В принципе, впервые ей не хотелось придраться к деталям, нравилось абсолютно всё. Это ощущение хотелось удержать и желательно повторить.

– Я его куплю. Никому не отдавайте.

Нужной суммы у Сони не было. По пути домой она размышляла, как раздобыть деньги. Может, продать что-нибудь из бабушкиных «фамильных сокровищ» со штампом ныне разрушенной фабрики СССР? Почти всё, что Ольга Станиславовна считала уникальными реликвиями, на проверку оказывалось сущими безделушками, не стоящими и гроша. Попадались действительно редкие вещицы, но большинство из них имели ценность только для хозяйки дома и никогда не принадлежали дворянам в пятом поколении. Да и не позволит бабушка подобного самоуправства, в случае такого кощунства придушит Соню и повесит рядом с дедушкой на чердаке.

Что же делать?

Домой Соня шла, глубоко погрузившись в невесёлые мысли. Костюм был ей необходим даже больше, чем репетитор по математике. Намного больше.

Во дворе дома её встретил папа. Он сосредоточенно сгребал в кучи опавшую листву. Увидев Соню, оперся руками о черенок граблей и достал пачку сигарет. Как раз хотел сделать перерыв.

– Ты сегодня задержалась, – он выбил одну сигарету и подкурил, – мать тебя искала. Кажется, насчет секции легкой атлетики. Думает, тебе стоит вернуться к спорту.

Соня пнула носком ботинка сморщенное старое яблоко. Вздохнула и сразу перешла к делу.

– Пап, мне нужны деньги на новый костюм для танцев.

Николай Николаевич глубоко и задумчиво затянулся. Выдохнул дым сквозь ноздри, поскреб подбородок.

– А матери почему не сказала?

– Она не даст.

– Не даст. Что-то она разошлась с этим маниакальным минимализмом. Я заколебался жрать только основные продукты, богатые клетчаткой и витаминами. Хочу пиццу или шаурму. Какую-нибудь гадость для гастрита и ожирения.

Соня хмыкнула.

– Странно, что она у тебя сигареты не отобрала.

– Так пыталась! Подсчитала, сколько я на них трачу, и решила, что лучше эти деньги отложить на отпуск или ремонт, – Николай Николаевич снова с видимым удовольствием затянулся, – хочешь?

Соня усмехнулась и покачала головой.

– Я не курю, вообще-то.

– Ну, можно же попробовать. Неужели неинтересно?

– Нет.

– Ну давай.

– Пап, ты что? Я твоя дочь, между прочим. Ты должен меня отговаривать от вредных привычек, ругать за алкогольное дыхание и грозиться пристрелить любого моего ухажёра, как только он приблизится к забору.

– Ругать есть кому и без меня, – он потер шею, – на работе заездили, тут еще листву эту собирать. Дурдом, понимаешь? Дурдом. Не ценят вообще. Вчера только сломался принтер у бухгалтеров, а я им говорил, он у вас странно шумит. Нет, не послушали. Вобла сушеная эта вольтанутая, еще и съязвила. Они же типа умные, а я просто электрик.

Соня молча оглядела полупустой двор, заросший старыми липами и яблонями. Нарочно не ответила, не хотела поддерживать тему. О том, какой начальник козёл и коллеги тупицы, папа мог рассказывать вечно. Это была его любимая тема. Менялись места работы, руководители и сослуживцы, а претензии оставались прежними. Сослуживцы всегда были иродами, не умеющими ценить Николая Николаевича. Когда-то Соня возмущалась вместе с папой, охотно поддерживала пламя его праведного гнева, а потом… привыкла, что у него хорошо не бывает, всегда кто-то виноват. Поначалу папа воодушевленно повествовал, как прекрасно на новой работе, какой замечательный коллектив, не то что на прежней, но уже через пару месяцев появлялись первые причины недовольства. Папа не умел дружить. Конфликтовал гораздо чаще. Вот и с мамой в основном уживался, а не жил. Противоречил ей и втихаря делал все наоборот, получая удовольствие от скрытого бунта.

Соня поторопилась вернуться к теме беседы.

– Так что насчет костюма?

– Завтра зарплата, что-нибудь придумаю. Матери не говори. Будет наш секрет.

Соня кивнула, с опозданием вспомнила, что не поблагодарила.

– Спасибо, пап. Он мне правда очень нужен.

Той суммы, что дал отец, не хватило. Пришлось продать два своих костюма с большой скидкой за срочность и часть попросить у мамы якобы на школьный взнос. В результате хитрых манипуляций и капиталовложений в четверг Соня заполучила свою драгоценность и принесла домой. Пробравшись во флигель, она плотно закрыла двери и прижала к себе сверток. Наконец-то она поверила, что это не сон и не сказка, костюм принадлежит ей. Небольшой плотный пакет размером с толстую книгу стоил и денег, и переживаний, и даже обмана. Завтра она заткнет Олесю за пояс – и не за простой, а за расшитый бусами и кристаллами.

Ночью Соню грызли сомнения, звонко натянутые нервы не давали уснуть, как назло, чаще чем обычно включалось радио и передавало что-то трагичное, похожее на постановку балета, а после полуночи проснулась бабушка и начала своей традиционный обход. Ворчала, гремела ключами и громко разговаривала сама с собой. В огромное окно таращилась луна, высвечивала пятно на потолке, придавая ему форму кровавой окантовки трупа. Соня ворочалась и постоянно проверяла, рядом ли костюм. Нащупав на стуле прохладную ткань, блаженно улыбалась и снова пыталась уснуть.

Раньше бывало и не раз, что то, чего она сильно жаждала, и к чему заблаговременно готовилось, оборачивалось разочарованием. Соня не верила в Бога, но сейчас готова была молиться любым богам, лишь бы все сложилось хорошо и не приключилось непредвиденной пакости.

На следующий день уроки сократили, учителя не зверствовали и не вызывали к доске тех, кто был задействован в выступлении. Исключений не делала только Карина Давидовна. Зайдя в класс, она с порога заявила, что танцульки не освобождают от необходимости шевелить мозгами. Спросила Соню, не смогла прицепиться и слегка рассвирепела. Долго мучила у доски Олесю с таким же нулевым результатом, а потом вызверилась на Косте. Марк пару раз тянул руку, но учительница намеренно игнорировала его. Она распяла еще не всех легкомысленных учеников, подавшихся в звёзды, чтобы тратить запал на отличников.

Наконец учеников отпустили по классам для репетиций и облачения в костюмы. Соня не переодевалась, сначала ей предстояло выйти на награждение в форме отличницы и надежды школы. Костюм ожидал её в классе истории рядом с залом. В таком же положении находилась и юная художница из ашек. Наряд пирата лежал на соседнем стуле. Там же предстояло переодеваться и дожидаться своего выхода претенденткам на звание Мисс Осень.

Вика и Марина суетились вокруг Олеси, восхищались её прической, макияжем и поглядывали друг на друга в предвкушении. Шумной и возбужденной толпой отправились в актовый зал. По случаю праздника его украсили листьями всех оттенков оранжевого, ближе к сцене висели стенгазеты, они тоже участвовали в конкурсе. Соня не знала, кто рисовал их неоново-жёлтый плакат, но он тоже обнаружился на стене. Кое-где скотч отошел от поверхности, и бумажные углы норовили закрутиться рулоном. Часть листьев опала, вполне соответствуя духу ноября. Прилично вели себя только декорации сцены, не планировали отваливаться, держались крепко. На стене учительница рисования изобразила пару, кружащуюся в вальсе на фоне осеннего леса. «Одежда сцены» тоже подверглась нападению желтых листьев. Неделю в начальных классах темой урока рисования было осеннее убранство. Плоды их фантазии после приложения неострых ножниц стали украшением зала.

Почти час ушел на репетицию связок между выступлениями и проверку фонограмм. Впервые зазвучала мелодия, под которую предстояло танцевать Соне – плавная, тягучая, пробирающаяся под кожу. Она вышла на сцену, чуть постояла и кивнула, разрешая прервать музыку.

Вика и Марина напряженно переглянулись и одновременно нахмурились. По вступлению они узнали песню Шакиры и Бейонсеcontentnotes0.html#note_5. Как оказалось, не только они. Сергей перехватил Соню за кулисами.

– Любопытно, Кайла. Жажду посмотреть на твой танец.

– Имей терпение. Все жаждут.

Соня спустилась в зал и опустилась в кресло, довольная своим высокомерным ответом. Надо же, и слова не пришлось подбирать. Получилось как нужно: загадочно и многозначительно.

За стеклянными дверьми скучились зрители, периодически под их напором створки распахивались, и толпа вваливалась в зал. Сергей останавливал репетицию и в микрофон просил покинуть помещение всех, кто не задействован в номерах.

Ученики ходили в костюмах, скрывать то, что они подготовили, больше не было смысла, и все жадно рассматривали друг друга, пытаясь понять, что же означает такой грим или наряд? Претендентки на звание Мисс Осени наблюдали суету с некоторым высокомерием. Их выход должен был стать кульминацией программы.

Чуть с опозданием приехал корреспондент из газеты и видеооператор с игрушечной на вид камерой. Директор и завуч выдохнули с облегчением и велели пригнать в зал лучших учеников. Когда те расселись на первом ряду, наконец открыли двери и для простых смертных. Под каждый класс было отведено равное количество кресел, впереди сидели учителя, за ними – участники, а дальше всех – обычные зрители. Этих самых простых смертных было в три раза больше, чем свободных кресел. Размещались они как могли, по два человека на место, садились на подлокотники, а задние ряды просто стояли. Те, кто не поместился, напирали толпой в открытые двери и сидели на корточках между рядами.

Зазвучали фанфары, на сцену вышел Сергей, призвал соблюдать тишину и не кидаться тухлыми яйцами. Соня невольно заулыбалась. Ведущий из него получился своеобразный. Он шутил и постоянно обращался к залу явно не по сценарию, этим и располагал к себе. Импровизировал и острил, как опытный конферансье.

Зал еще немного пошумел и притих.

Программу начали с награждения. Всё прошло пафосно и скучно, затосковал даже журналист. Не зря десятиминутный выход репетировали почти три часа. После официальной части приступили самому интересному – концерту. Соня смотрела с удовольствием, праздничная атмосфера в зале захватила и ее. Она смеялась над пародиями песен – действительно вышло здорово, задумчиво слушала стихотворение «В прокуренном вагоне», каждый год его рассказывали на мероприятиях всех уровней. В Анапе оно тоже пользовалось популярностью. Марк сидел рядом, увлеченно смотрел на сцену, но порой Соня чувствовала его взгляд, касательный, мимолётный, будто случайный, оттого какой-то колючий.

Наконец объявили выход претенденток на титул Мисс Осень. Зал снова зашевелился и загудел, с задних рядов повставали, в дверях усилилась давка. Все жаждали увидеть кульминацию шоу. Среди девушек Олеся выделялась как жар-птица. У неё не только был самый красивый костюм, она несла себя по-королевски и всем своим видом демонстрировала превосходство. Когда начали читать стихи, сомнений, кому достанется титул, не осталось. Олеся прочитала Ахматову «Три осени» так прочувствованно, что сама всплакнула. Зал аплодировал стоя, директор рьяно отбивал ладоши, беспрестанно поглядывая на журналиста. Девушки, которым досталась участь выступать после Олеси, заметно потускнели и расстроились. Объявление результатов в конце бала стало чистой формальностью.

Соня так увлеклась, что едва не упустила время, когда ей нужно было бежать в класс и переодеваться. Её танец шёл после номера ашек, решивших покорить публику игрой на скрипке. Соня кое-как пробралась через живой заслон в дверях и ринулась в класс. На партах горой лежали куртки, небрежно валялись костюмы уже использованные и еще ожидающие своего часа. В углу кабинета, прячась от неожиданно открывающихся дверей, переодевалась незнакомая девушка, кажется, она танцевала чечётку в самом начале концерта.

Соня повернула ключ в замке.

– Вообще-то, можно было закрыться.

– Да я уже все, домой.

– А дискотека?

– Да ну ее. Кому она нужна? Директор и завуч будут коршунами висеть, чтобы перед журналистом не опозориться. Веселого мало. Ни выпить, ни покуролесить.

– Ну, как хочешь.

Как только девушка ушла, Соня закрыла двери, на всякий случай забилась в угол и развернулась спиной. Всё-таки костюм предполагал почти полное обнажение, не хватало еще светить голой грудью в окне. Аккуратно, стараясь не повредить тонкие нити бус, она влезла в свой наряд. Вынув из пакета браслеты, надела их на щиколотки и запястья, чуть встряхнув, прислушалась к мелодичному звону. Только теперь она заметила, что среди вещей нет серебристого обруча и резинки для волос. Видимо, в спешке она забыла их дома. Сердце и так лихорадило от волнения, теперь же Соню трясло полностью. Ну почему у нее не бывает все легко и просто?! Ведь она же сама собирала вещи, как можно было недоглядеть? Вот растяпа!

Она взволнованно оглядела класс. В углу из большой картонной коробки торчали рулоны с картами. Негнущимися пальцами Соня стянула с одной из них тонкую цветную резинку, собрала волосы в неаккуратный пучок и кое-как закрепила, осталось только надеяться, что прическа продержится до конца танца. Перед зеркалом Соня остановилась, несколько раз глубоко вдохнула и расправила ладонями гладкую прохладную ткань.

– Все будет хорошо. Я справлюсь.

Накинув длинное пальто, она снова влезла в свои сапоги, только теперь без носок. В зал она вернулась за минуту до того, как объявили её выступление. За кулисами её поймал Сергей. Притянув ближе, взволнованно прошипел явно недовольный опозданием:

– Я же думал переставлять номера, куда ты пропала?

– Никуда. Вот она я.

Соня отошла к стене, разулась, аккуратно поставила обувь, чтобы никто не затоптал или не отфутболил случайно на сцену. Пальто расстегнула, но не сняла. Ожидая выхода, слушала мелодию скрипки и поглядывала в зал. Напоровшись на пристальный взгляд Марка, она невольно отпрянула и отступила в тень кулис. Он сидел на первом ряду, после награждения вернулся на свое место. Другие одноклассники расположились дальше, на отведенных для них местах. Здесь же была и Олеся со своими фрейлинами – все еще в костюмах. У самой стены рядом с бэшками обнаружился Бублик. Он тоже поймал взгляд Сони и приветливо улыбнулся, она же разнервничалась еще больше.

Сергей вышел на сцену. Что-то говорил, но Соня не вслушивалась в его слова, в ушах шумел пульс, руки дрожали. Она не ожидала от себя такой реакции. Волновалась сильнее, чем на своем первом выступлении.

Верхний свет погас, включилась подсветка и заиграла музыка. Соня сняла пальто, зажмурилась и вышла на сцену. Песня звучала переливами, переходя в ритмичный бой барабанов. Поначалу мышцы, скованные волнением, не хотели подчиняться, амплитуда движений получалась рваной и короткой. Постепенно волнение схлынуло, уступив место эйфории. Соня обожала танцевать и любила, когда ею восхищаются. Сейчас эти две страсти удачно сплавились в одном событии. Мышцы стали мягкими и податливыми, как пластилин.

Соня практически не перемещалась по сцене, но при этом умудрялась двигаться всем телом, пластично и гибко, как змея. Движение зарождалось в кончиках пальцев, перетекало по рукам на шею, оттуда на спину и затухало в ногах. Бусины мелодично звенели, каждый раз как элемент оканчивался встряской или ударом.

Плавные движения чередовались с энергичными шимми и ударами бедром в стороны. Разворачиваясь к зрителям, Соня подключала к танцу и грудь. Самыми эффектными выглядели объемные восьмерки, заставляющие бусины звенеть и качаться подобно маятнику, топ интригующе подскакивал, но умудрялся оставаться на месте. Только на середине номера, Соня заметила, что зал, накрыло тишиной, словно колпаком. Сквозь музыку прорывался звон бусин и дыхание зачарованных зрителей. Выполняя качалку бедрами вперёд-назад, она приблизилась к самому краю сцены, а не резкой смене мелодии перешла в мелкую вибрацию. Тут резинка и не выдержала и лопнула, и волосы не рассыпались, а повисли вдоль позвоночника неаккуратным пучком. Поворачиваясь спиной, Соня перекидывала их на грудь, а возвращаясь лицом к зрителям, перебрасывала обратно. Это создавало дополнительные трудности и немного сбивало с ритма.

Еще в начале выступления Соня слегка сощурилась, чтобы не видеть лиц, на некоторых элементах полностью закрывала глаза. Не хотелось ни на что отвлекаться: ни на зрителей, ни на соперниц, – только слышать музыку и своё тело.

Ближе к концу песни свет на сцене стал ярче, Соня снова повернулась спиной, плавная волна прокатилась по её позвоночнику, поднялась к лопаткам, Соня развела руки в стороны и, не прекращая движения от плеч к кистям, начала опускаться все ниже и ниже назад. Коснувшись пола волосами, она резко выпрямилась и замерла на последнем ударе барабана. Только теперь она широко открыла глаза. Первым, кого она увидела, был Марк. Он не шевелился и даже не аплодировал, сидел неподвижно и смотрел не моргая. Соня вздрогнула. Так на нее никто никогда не смотрел: изумленно, восхищенно и откровенно. Зрители аплодировали и даже свистели, в этой клокочущей шумной массе он выделялся, как скала в бушующем море.

Соня слегка поклонилась и ушла за кулисы. У стены её перехватил Сергей, притянул за руку и без предисловий поцеловал в губы. Соня настолько удивилась, что даже не оттолкнула его. Он сам отстранился, оглядел её с головы до ног.

– Кайла, ты охрененная. Вот уж не ожидал. Круче стриптиза, ей-богу.

Он выскочил на сцену и еще несколько минут нахваливал танец. Соня надела сапоги, отыскала пальто и застыла у стены. Концерт продолжался, несколько номеров она не слышала и не видела, вроде пели и снова читали стихи, до неё звуки доходили словно сквозь слой воды. Кажется, с ней разговаривали, делали комплименты, Соня кивала, что-то отвечала, но не помнила что именно. Скорее всего, благодарила, это она давно научилась делать на автомате. Судя по всему, её триумф состоялся. Когда волнение отступило, Соня припомнила подробности и недовольно скривилась. Она запорола начало. На репетициях получалось лучше, а здесь первые двадцать секунд она двигалась как Буратино.

Ощутив способность шевелиться, Соня выскользнула из-за кулис и, протиснувшись сквозь толпу, выбралась в коридор. Успела пройти всего пару метров, как её перехватил Бублик. Преградив дорогу, заставил остановиться.

– Я хотел сказать, ты очень красивая. И талантливая, – он взволнованно теребил замок на кофте и переминался с ноги на ногу.

Соня оглянулась, из зала вроде кто-то выглянул, но она не рассмотрела лицо. Убедившись, что их никто не видит, едва заметно улыбнулась.

– Мне нужно идти.

– Ты останешься на дискотеку?

Соня замерла, вот теперь она заволновалась не на шутку. Не хватало еще получить от Бублика приглашение на медленный танец.

– Не пойду, мне домой нужно.

– Понятно… – протянул он, явно не зная, что еще сказать и как вообще разговаривать с этой новой Кайлой, взбудоражившей его сознание и тело.

Соня выпрямилась. Ощущение превосходства и собственной значимости заполнило её по самую макушку. Настал подходящий момент, чтобы отшить Бублика раз и навсегда, а то надумает себе невесть чего и однажды опозорит её своей унизительной симпатией.

– Скажу тебе один раз, чтобы не было недопонимания. Не подходи ко мне. У тебя никогда ничего не получится с такой, как я. Мы с тобой из разных…

– Миров?

– Можно и так сказать. Пусть будет миров.

– А ты стерва.

Соня вскинула голову.

– А ты не знал? Я вроде никогда не строила из себя мать Терезу.

Соня обошла его и почти бегом направилась в класс. Вроде сказала то, что хотела, почему же на душе стало муторно? Это же правда: они разные, он никогда не сможет удовлетворить её запросы, да ей даже находиться рядом с ним стыдно. Уж лучше сейчас предупредить, чем потом унижать прилюдно.

Танец Сони действительно произвел фурор. После концерта в классах обсуждали ее выступление, а не победу Олеси или потрясающе пафосное награждение, приманившее журналиста. В тот же вечер в курилке появились новые пошлые стихи и признания в любви, а в женском туалете – размашистая надпись «Кайла – шалава».

Соня ожидала, что Олеся перестанет с ней разговаривать и натравит МариВику и Костю. Но случилось наоборот. Олеся поздравила ее с хорошим выступлением, обняла и заговорщически прошептала:

– А я видела, как тебя поцеловал Сергей. Все видели. Идёшь на дискотеку? Он тебя там точно караулит.

Соня кивнула. Она как раз переоделась в белые джинсы и пушистый свитер такого же снежного цвета. Ей было любопытно увидеть, как теперь на нее будут смотреть, и жутко хотелось подслушать хотя бы парочку сплетен. Вика сдержанно поздравила, а Марина, переодеваясь, нарочно толкнула, так что Соня на несколько секунд прижалась к стене, хорошо, что головой не ударилась.

– Ой, прости. Я случайно, – неискренне извинилась она.

Если она не видела поцелуй, то Олеся наверняка уже просветила, и теперь Соня у нее стала врагом номер один. Это не злило, скорее вызывало высокомерную жалость.

Спустившись на первый этаж, они прошлись по тускло освещенному коридору. На Соню смотрели пристально, словно пытались разглядеть под закрытой одеждой то самое гибкое тело, что полчаса назад извивалось на сцене подобно чешуйчатой змее. Разве что пальцем не показывали, шептались за спиной и переговаривались. Олеся держала Соню под руку, как лучшая подружка. МариВика насупленные и явно недовольные шли немного позади.

Дискотеку проводили в фойе. Верхний свет потушили, по лицам танцующих скользили огни дискотечного шара. Соня растерялась. Почему-то думала, что танцевать будут в актовом зале, но Олеся сообщила, что обычные дискотеки всегда проводят в фойе, только Новогодние в актовом зале. Ди-джей расположился в тупике, ведущем к библиотеке. Рядом с ним отирались признанные звёзды школы. Там же был и Сергей. Соню он увидел ещё издалека, помахал рукой, но не подошёл. Она хмыкнула. Что ж, в эти игры она тоже умеет играть.

Поначалу танцующих было немного, постепенно подтягивались участники концерта, смывшие грим и наконец-то скинувшие костюмы.

Соня никак не могла найти себе место. Музыка толклась басами в подошвы и ворочалась в животе. Оказаться среди подпирающих стенки не хотелось, но и танцевать не тянуло. Она двигалась плавно и лениво, больше рассматривала других и демонстрировала себя.

Среди колышущихся силуэтов мелькнул Марк. Соня вскинула голову, нарочно принялась двигаться активнее, припомнила парочку вполне подходящих элементов из собственного выступления. Она танцевала самозабвенно, наслаждаясь вниманием, представляла, как он на неё смотрит. Периодически сканировала взглядом толпу, проверяла местонахождения Марка. К концу песни он пропал и неожиданно обнаружился у окна всего в двух метрах от неё. Не танцевал, стоял, упираясь в подоконник бедрами и сложив руки на груди. Соня отвернулась прежде, чем они встретились взглядами, и снова погрузилась в музыку.

Мелодия сменилась, ди-джей объявил белый танец. Соня не планировала никого приглашать. Еще чего, пусть сами за неё бьются на дуэлях. Белые танцы для унылых неудачниц. Сергей двинулся в ее сторону, но Марк его опередил. Коснувшись локтя, склонился ниже и сказал, чуть ли не касаясь губами её уха:

– Нужно выйти.

Соня не успела обрадоваться и вообще осознать, что вызывает в ней близость Марка. Фраза её огорошила. Она недоуменно захлопала глазами. Так он ее не танцевать позвал? Зачем им выходить?

– Я не хочу.

– Сонь, поверь, нужно.

Она нахмурилась, но пошла за ним. Правда, почти сразу они выровнялись, а потом он намеренно отстал, будто нарочно прикрывая её сзади. Как только вышли из фойе, Марк потянул ее в сторону класса, в котором они переодевались.

В освещенном коридоре Соня резко остановилась.

– Куда ты меня ведёшь? Я не хочу уходить с дискотеки.

– Давай зайдем в класс, там объясню.

Соня возмущенно фыркнула.

– Что происходит?

– Объясню. Давай только уйдем из коридора.

Марк опустил взгляд, когда посмотрел снова, Соня заметила на его лице непривычное смущение. Она могла поклясться, он покраснел. Едва сдержала ликующий возглас: Марк конфузился и волновался… из-за неё. Самоуверенный, молчаливый и заносчивый Абросимов, кажется, в неё влюбился. Вот что делает с мужчинами восточный танец.

– Я тебя внимательно слушаю, – высокомерно разрешила она.

Марк выдохнул.

– У тебя пятно на джинсах, сзади. Там… видимо, те самые дни начались.

Соня отпрянула.

– Что?

– Пятно.

Соню словно облили холодной водой. Господи, она ходила с этим пятном с начала дискотеки, вытанцовывала, выпендривалась и думала, что ею все восхищаются, а они смотрели на ее зад и злорадствовали, кому-то было банально стыдно за ее оплошность. А Марк вовсе не был сражен ее танцем, он просто хотел спасти ее от позора. И самое ужасное, что это пятно имело совсем другую природу. Соня прекрасно знала свой цикл, не могло быть на ее джинсах пятна. Кто-то постарался ей подгадить. Вряд ли сама Олеся, она никогда не марает свои руки в гнусных выходках, для этого у неё есть свита. Месть чисто женская, значит, Костя отпадает.

Как же унизительно! После ее триумфа на сцене это злосчастное пятно все перечеркнуло. Лишь бы к ней не приклеилась какая-нибудь постыдная кличка. В понедельник все будут обсуждать не ее танец, а это дурацкое пятно.

Не дожидаясь дальнейших объяснений, она ринулась к дверям класса. Они оказались запертыми, но внутри кабинета явно кто-то был. Ни присутствие директора, ни завуча не помешало школьником протащить на дискотеку алкоголь. В классе как раз откупорили бутылку, остервенело дергающаяся ручка едва не стала причиной сердечного приступа сразу у группы Сониных одноклассников.

– Да, блин! Откройте!

Марк подошел сзади, постучал костяшками пальцев.

– Откройте, директора тут нет.

– Директор бы так и сказал, – раздалось в ответ.

– Открывай.

Как только двери распахнулись, Соня влетела в класс, чуть не сбив с ног Костю. Стянула с вешалки пальто, накинула на плечи, схватила пакет с костюмом, выбежала обратно. Марк вышел следом. На ходу надел куртку и догнал Соню уже на ступеньках школы.

– Соня, подожди!

Она резко остановилась, торопливо застегивая пуговицы, покачала головой.

– Это не то. Не то. Это Марина. Не знаю, как она это сделала, – на секунду задумавшись, воскликнула: – Наверное, когда к стене прижала.

Марк поёжился от студеного ветра и поднял воротник.

– Ну, с кем не бывает, – он явно не поверил в объяснение, пытался сгладить конфуз и посочувствовать, хотя ему самому было жутко неловко, что приходится об этом говорить.

Соня накинула капюшон.

– Все на меня смотрели. Все это видели.

Пытаясь закрыть Соню от потоков кусачего влажного ветра, Марк чуть придвинулся.

– Там было темно и много людей. Вряд ли многие заметили. Ничего страшного не случилось, я вовремя тебя увел.

– Почему ты мне не веришь? Я говорю, это Марина!

Марк устало вздохнул.

– Если тебе удобнее винить всех подряд, пусть будет она.

Соня скинула капюшон, посмотрела на Марка холодно и зло.

– Я бы никогда так не оплошала. За кого ты меня вообще принимаешь? За идиотку?

Марк засунул руки в карманы, бросил взгляд на освещенный уютный холл за стеклянными дверьми.

– За обычную девушку. А такое бывает. Наверное, – не очень уверенно закончил он.

– Чтобы ты знал, я не просто какая-то обычная и уж точно не дебилка, чтобы так глупо прилюдно опозориться.

Марк сощурился.

– А кто ты? Дворянка? Слышал я и этот слух.

Соня отпрянула, привычно вскинула подбородок.

– Да, дворянка. По бабушке у нас в роду были самые настоящие дворяне.

Марк громко и искренне рассмеялся. Подавившись студеным воздухом, закашлялся.

– Куда ни плюнь, у всех в родословной дворяне. А куда же все крестьяне делись? Их вроде больше было?

Соня оскорбленно отвернулась. Дышала коротко и шумно. Не ожидала, что ее так сильно разозлит сарказм Марка. Только он умел так бесить. Буквально от двух слов она вспыхивала и взрывалась неисправной петардой.

– Крестьяне тебе достались. Сразу видно плебейскую тягу во что бы то ни стало выбиться в люди.

Марк хмыкнул.

– Узнаю Кайлу. Человек пока из тебя не получается, не то что дворянка.

– Заткнись! – не сдержалась Соня. – Ты просто завидуешь мне.

– Конечно, завидую, у меня нет фамильного горшка и серебряной вилки для устриц. Как дальше жить?

Соня снова надвинула капюшон на самый лоб, в отчаянии показала слишком много эмоций и обнаружила уязвимость.

– Я видела, как ты на меня смотрел, – выдала она последний козырь.

– И что? – не стал отпираться Марк.

– Что бы ты сейчас ни говорил, ты был поражен танцем. Мной.

– Сонь, ты вроде не дура. Поражен, конечно. Пока ты танцевала, половина зала воображала, на что ты способна в постели. Это нормальная мужская реакция. Я тебя хочу, но ты мне не нравишься. Ты отвратительна мне, – чуть тише добавил: – Когда ты Кайла.

Соня вспыхнула. Обидные, злые слёзы повисли на ресницах. Она отвернулась. Не хватало еще расплакаться. Только не перед ним. Не дождётся.

– Ты мне тоже отвратителен.

– Как хорошо, что мы это выяснили. Всё-таки мы из разных миров, да, Соня?

Она не ответила, сбежала по ступенькам во двор и только тогда в голос расплакалась. Задыхаясь от злости и обиды, летела по улице навстречу колющим каплям и мысленно повторяла: «Ненавижу! Ненавижу! Больше всех ненавижу! Чёртов Марк, ты еще поплатишься и за свои слова, и за мое унижение!»