Кисло-сладкое

6 глава. Оранжевый февраль

Зарницей оранжевой слепит глаза,

Морковно-лососевая органза,

Коралловый всплеск,

Мандариновый блеск,

Радости солнечные паруса.

Тимур рассказывал стихотворение уже в восьмой раз. Стоял посередине гостиной, важный, серьёзный, и читал строчки с непробиваемым безразличием, выдавая слова размеренно и четко, словно бездушный автомат сдачу.

Сегодня – праздник всех отцов!

Всех сыновей, всех, кто готов…

Соня невольно проговаривала стихотворение, она выучила его ещё на третьем повторении. Кирилл делал вид, что увлеченно слушает, но досадливо поглядывал на часы. Вера Андреевна ритмично постукивала спицами, удлиняя и без того бесконечный шарф.

Юля вытянула ноги и, свесив руки, изобразила заливистый храп.

Тимур выпал из образа, нашел взглядом сестру.

– Мам, ну скажи ей!

Соня вздохнула.

– Юль, сядь нормально, не паясничай. Тимур и так волнуется.

– Я сама уже эту тягомотину выучила. А если он так переживает, зачем вообще вызвался выступать?

Соня тоже хотела бы знать ответ на этот вопрос. Почему Тимур сам захотел читать стихотворение со сцены? На уроках литературы за выразительную декламацию он редко получал выше четверки, но решил подготовить номер для концерта в честь Дня защитников отечества. Никак не мог смириться с тем, что у него что-то не получается. Не покорив классную горку, решил штурмовать школьный Эльбрус.

Тимур волновался, вполне осознавал, что его затея попахивает провалом, но рисковал, шел напролом, даже когда боялся. Причем намеренно преодолевал страх сцены и толпы. Боялся и делал то, что его пугало.

Юля дослушала очередное прочтение до конца и встала:

– С вами, конечно, весело, аж обхохочешься, но мне нужно заняться своими скучными делами.

– Ты в комнату? – догнала ее вопросом Соня. – Гулять поздно.

– Я знаю.

Соня проводила дочку взглядом и снова повернулась к Тимуру. Наконец он выдохся, тяжело опустился на стул рядом с бабушкой.

– Я выступаю в третьей части, сразу после вальса. Вы же придете?

Кирилл приблизился к сыну, взлохматил его светлую макушку.

– Конечно, придем. А потом в закусочную сходим и отметим как следует.

Соня фыркнула:

– Шаурмой?

– Ну да, – Кирилл улыбнулся, – да шучу. Куда захочешь, туда и пойдём. Я не служил, праздник не мой.

Соня ухмыльнулась.

– Ничего не знаю, я тебе уже купила носки и пену для бритья.

– Ладно, мне нужно еще заехать на Уральскую. Там кофемашина сломалась, к утру нужно с этим разобраться. Там на завтрак всегда наплыв, – он склонился, поцеловал Соню в губы, чуть отстранился и чмокнул в нос, – не жди меня, ложись спать.

Тимур замахал руками,

– Фу, вы опять? Можно не при мне?

Вера Андреевна отвлеклась от вязания.

– Через пару лет сам будешь помидор тискать в целях обучения.

– Фу, ба, ну вообще. Не буду я никого целовать никогда. Бе!

Соня задумчиво улыбнулась. Не так давно Тимур собирался жениться на ней, а Юлька в детстве планировала выйти замуж за Кирилла. Теперь же Тим вступил в пору «Все девчонки – фу».

Закончив привычный обход жилых комнат, Соня собрала разбросанные вещи, выровняв стулья и подушки, остановилась перед дверью в спальню Юли. Сначала прислушалась, потом постучала. Получив разрешение, зашла в комнату.

Юля лежала поперек кровати, задрав ноги на стену, и с кем-то увлеченно переписывалась в телефоне.

Соня оглядела творческий кавардак, увенчанный гитарой, кружку из-под чая на комоде и стопку ватных дисков со следами туши. Руки так и чесались всё это собрать и отругать за неаккуратность. Еле сдержалась. После того как Юля начала ходить к психологу и даже набрала два килограмма, Соня старалась как можно меньше цепляться по мелочам. Все что можно просто делала молча или вообще не трогала. Обычно Юля сама все убирала, просто Соне тяжело было дождаться этого момента, её нервировали мелкие несовершенства и беспорядок.

Она села на кровать и провела ладонью по взъерошенным волосам Юли.

– Можно с тобой поговорить?

Юля отложила телефон, перевернула экраном вниз, подняла вверхтормашечный взгляд на Соню.

– Попытайся, – она нахмурилась и ощетинилась, сразу видно: приготовилась к схватке.

Соня заметила выпущенные иголки и хмыкнула.

– Я насчет твоего дня рождения. Осталось всего две недели.

– Хочешь узнать, что я хочу в подарок? – Юля заметно расслабилась, поймав Сонину ладонь, уложила на свою макушку, – и вот тут чуть-чуть почеши ногтями. Балдёжно.

– И это тоже.

– Я уже обдумала. Яхту можете не покупать. Достаточно билетов на концерт «Пикника».

Соня кивнула.

– Хорошо, поговорю с папой. Ты сказала «билетов», значит, нужно не один, правильно?

– Два.

– Ты пойдешь… с Игнатом?

Юля ответила не сразу, от почесывания головы разомлела и зажмурилась.

– С ним.

Соня задумчиво кивнула, этого ответа она и ждала. В их прихожей уже пару раз появлялись незнакомые мужские ботинки, но в этот раз тайный гость дочери не показывался на кухне, а Соня не врывалась в ее спальню. Пока она видела Игната только из окна гостиной, когда Юля его провожала или, вернее, выпихивала из дома. В Юлином случае это выглядело именно так. Соня убедилась, что парень реально существует, а еще похож на Юлин негатив: светловолосый, светлокожий и какой-то одухотворенный. Почему-то на ум пришло именно это странное слово. Игнат выглядел как человек, различающий Цветаеву и Ахматову.

Соня склонилась над Юлей, дождалась, когда та откроет глаза.

– Юль, в марте тебе будет восемнадцать, а он младше тебя на два года.

– На год и восемь месяцев, вообще-то, – Юля выдержала озабоченный взгляд Сони и усмехнулась, – говори уже, вижу, что на языке вертится. Ладно, так и быть, как только стану совершеннолетней, перестану заниматься с ним сексом.

Соня ойкнула, а Юля рассмеялась.

– А то я не вижу, что тебя беспокоит эта разница в возрасте.

– Беспокоит, – согласилась Соня, – разница на самом деле небольшая и скоро ее вообще не будет видно, но до совершеннолетия Игната катастрофическая. Надеюсь, ты это понимаешь.

Юля протяжно и печально вздохнула, она сама об этом думала. Это был второй по важности вопрос. Первый касался того, что в этом году она оканчивает школу, а Игнату учиться еще два года.

– Я знаю, мам, – неожиданно легко и с горечью согласилась она, – знаю.

Соня затаилась в нерешительности, перед тем как снова спросить. Видела, что Юле хочется поговорить о парне, но она боится собственной откровенности. Первые сильные чувства клубились в ней искрящейся шаровой молнией, светились в глазах, таились в уголках губ и прорывались в нервических жестах.

– Юль?

– Что?

– Какой он?

– Игнат? – Юля перевела рассеянный взгляд на стену. – Сначала думала, что он классический ботаник, еще и в очках, прикинь? Обычно меня от подобных типов тошнит. Весь такой, как геометрия: параллельно-перпендикулярный. Я его задирала. В январе на допах украла у него очки, так мы и познакомились в принципе. А он вообще не ботаник, умный, конечно, писец просто. Но такой… не как все, а взгляд, словно росой умывается. Давай, смейся, сама в шоке от сравнения. Но оно ему подходит. А еще он сам меня поцеловал. Первый. Меня, мам? Я всех первая целовала, парни меня в основном опасаются, я ведь и правда могу влепить, а он сам поцеловал и сказал, что он в меня влюбился с первого взгляда. Я его, конечно, послала тогда. Но, блин, приятно.

Соня застыла, боясь спугнуть редкий миг откровенности, смотрела на Юлю как на тлеющий огонек свечи, только бы не вздохнуть и не потушить. В смоляных волосах дочки запутались янтарные ленты – следы материнской ласки, а на щеках горели коралловые пятнышки. Может, Юля в январе и послала Игната, но сегодня позволила поцеловать.

Соня перевела взгляд на гитару в кресле.

– Он играет?

– На гитаре? Нет. На ней он не умеет, – Юля воздела палец вверх, – круче бери, он играет на саксофоне. Завтра будет выступать, кстати.

– Ого.

– Вот и ого. Я до сих пор огокаю.

Юля потянулась к телефону, Соня поняла, что разговор окончен, и нехотя встала.

– Спокойной ночи, – наклонившись, чмокнула дочку в макушку, – не забудь зубы почистить.

– Да, мам, – с привычным раздражением откликнулась Юля.

Соня вышла из комнаты, заглянула к Тимуру. Он уже спал, свернувшись плотным калачиком. Она поцеловала его в лоб, неосознанно проверив температуру, и выключила настольную лампу.

Выйдя в коридор, нащупала в кармане мобильный, но не достала его, хотя еще в спальне Юли он тренькнул сообщением. Соня включила свет на кухне, заварила чай и, укутавшись в плед, устроилась в кресле-качалке. Наконец-то все разбрелись и освободили вожделенное место. Только теперь она достала телефон и мечтательно улыбнулась. За месяцы переписки поняла, что Марк ложится поздно, а порой почти под утро. Если у них завязывалась длительная беседа, то почти всегда это случалось вечером или ночью. Днем он чаще всего присылал короткие ролики. Судя по тем, что отправлял на неделе, сейчас он снова вернулся в Железноводск. Озвучив место жительства, наконец-то похвастался своим домом. Не скрывая удовольствия и гордости, прошёлся по комнатам, попутно рассказывая, что сделал или переделал сам. Под ногами то и дело путались его питомцы, Генри Купер лез ласкаться и даже лизнул экран.

Соня несколько раз пересматривала эту запись, пытаясь представить, как живет Марк – один, за пределами города, почти в лесу, причем, благодаря стеклянной стене, казалось, чащоба начинается прямо в его гостиной. Марк виртуально провел Соню по просторному дому из тёмного дерева и стекла, со странной планировкой и скошенной крышей. На первом этаже расположился большой каменный камин, закопчённый и нарочно грубо сработанный, а веранда выходила прямо к озеру. Соня сразу же подумала, что для детей дом Марка неудобный и опасный, такое логово себе может позволить лишь закоренелый холостяк.

Сделав глоток чая, Соня открыла сегодняшнюю переписку и увидела фото. На нем обнаружилась она сама времен одиннадцатого класса. В ярко-алом пальто, расстёгнутом так, чтобы виднелось короткое платье и высокие сапоги. Смотрелось это излишне вульгарно. Соня стояла полубоком на площадке, открывающей вид на море. Яркая, тонкая и вызывающая.

Соня набрала ответ.

«Откуда у тебя это фото? Не помню, чтобы ты меня фотографировал, хотя выглядит, будто я позирую».

Марк ответил сразу же, будто ждал.

«Да ты всегда так двигалась, будто позировала. Поймать тебя было несложно».

«И все-таки откуда фото?» – настояла Соня.

«Я сам тебя снял, тайком. Чудик на площадке отказался, а мне очень хотелось фото с той поездки. Сегодня нашел снимки на старой флешке. Кстати, а браслет из ракушек ты сохранила?»

«Его уже давно нет, Юлька порвала еще в детстве, долго потом ракушки пятки кололи».

«Жаль», – коротко ответил Марк.

Соня снова внимательно посмотрела на фотографию.

«Это же в феврале как раз было, Маруська Игоревна повезла нас в дельфинарий. Мы тогда еще разбрелись кто куда и сильно ее подвели».

«Вели себя как сволочи, жестокие и равнодушные», – напомнил Марк.

«Точно», – согласилась Соня.

«А ты знаешь, что после нашего выпуска она ушла из школы?»

Соня удивилась, с тех пор как уехала, она не следила за жизнью временных одноклассников и тем более учителей. Единственный, кого бы она хотела увидеть, – Петр Петрович. Интересно, он еще работает в школе?

«Не знала. Мы ее довели, видимо».

Марк, как обычно, без переходов спросил:

«Можно тебе сейчас позвонить?»

Соня оглядела кухню, потом себя: она уже переоделась в пижаму, не вызывающую, похожую на обычную футболку, но всё же пижаму, да еще с пятном зеленки на рукаве – память о попытке Тимура вскрыть консервную банку со сгущёнкой. Порез давно зажил, а клякса осталась. Рукав можно приподнять и скрыть пятно, но не это волновало Соню. Распущенные волосы и отсутствие косметики делали ее беззащитной и слишком домашней.

Она набрала ответ.

«Только не видеочат».

Марк ответил не сразу, будто пытался понять, почему Соня не хочет показываться. Потом он что-то долго писал, курсор мигал почти минуту, а в итоге появилось всего оно слово:

«Ладно».

И спустя секунду звонок.

– Привет.

Соня бросила короткий взгляд на двери и ответила:

– Привет.

– По поводу Маруськи и класса. Ты была на вечере встречи выпускников?

– Ни разу и не горю желанием. Это же не совсем мой класс, десять лет я училась в Анапе. С ними скоро встречусь. У нас своя дата, мы всегда в марте собираемся. Ужасно скучаю по морю, мало мне его только летом, я его зимним люблю. А ты был?

В трубке послышалось утробное довольное урчание, а потом приглушенное мяуканье.

– Это Малик пришёл с тобой поздороваться, – Марк отодвинул трубку от кота, – я тоже не был. В принципе, только с Кристиной пару раз списывался, она на меня подписана в инсте, и еще с братьями-футболистами мы как-то пересеклись в Геленджике.

Соня отпила чай, вздохнула.

– Последнее время часто вспоминаю школу.

– Это понятно. Я напомнил.

– Наверное.

Оба замолчали на несколько долгих и томительных секунд. Одновременно нырнули в февральские воспоминания восемнадцатилетней давности. Они пережали горло спазмом и освежили забытую боль.

– Сонь, что тогда писали в женском туалете? Я помню, как на меня девчонки косились, но так и не узнал, что там было.

Соня издала смешок.

– Нет. Не проси. Не скажу. Тем более кое-что ты и так знаешь, я сама тебе сказала.

Марк шумно выдохнул, видимо, вспомнил, при каких обстоятельствах это случилось.

– Теперь я точно знаю, было ещё что-то. Говори. Олеся написала, да?

– Ну, она, да.

– Сонь, ты издеваешься, что ли? Сейчас сдохну от любопытства, меня обглодают коты и никто в этом лесу не найдет до самого апреля.

– Почему до апреля?

– Потому что начнут звонить и поздравлять меня с днём рождения. А найдут только сытых котов и Генри Купера. Сонь, у кого мне еще спросить?

Соня замялась, она действительно не знала, как это озвучить.

– Она написала, что у тебя проблемы… ну, с этим самым, – она замолчала и смущенно закончила словами самой Олеси: – Член маленький, как корнишон или столбик рублёвых монет.

Повисла длинная пауза, а потом Марк громко и заливисто рассмеялся. Соня сразу же пожалела, что не согласилась на видеочат. Смех Марка – редкое зрелище. Можно было по пальцам пересчитать разы, когда Марк так искренне хохотал.

– Как хорошо, что я уехал из Краснодара. Этот корнишон преследовал бы меня всю жизнь.

Соня смутилась. Обсуждать достоинство Марка ей было жутко неловко.

– Она тебе отомстила.

– Да уж. Отомстила так отомстила.

Соня перевела взгляд на настенные часы, прислушалась. Где-то в глубине дома завыло радио, но напугал ее другой звук – хлопнула входная дверь.

– Спокойной ночи. Мне нужно идти.

– Спокойной ночи, Соня. Пусть тебе приснится море.

– Хорошо бы. Теперь оно мне снится реже. Злится, наверное, что я давно к нему не приезжала.

Утром Соня приготовила завтрак, полчаса пыталась собрать семью за столом. Как ни странно, Юля пришла первой, а Тимур не впустил ее в комнату и даже не разрешил открыть двери. На разведку пошёл Кирилл. Вернулся, когда Юля уже сбежала из дома. Застал Соню в задумчивости у раковины с грязной посудой. Она оглянулась, поймала его озабоченный взгляд.

– Что случилось?

– Ничего.

– Ну конечно, Тимур пропустил занятие по робототехнике просто так. Что случилось?

Кирилл выглянул в коридор, убедился, что сына нет поблизости, и признался:

– Тим обмочил постель.

– Описался? – удивилась Соня.

Кирилл кивнул.

– Он так переволновался с этим концертом. Ему приснилось, что он рассказывает стихотворение и жутко хочет в туалет, но не может уйти, пока не произнесет последнюю строчку, а стихотворение все не заканчивается, зрители смотрят на него, будто видят, почему он торопится. В общем, он описался.

Соня нахмурилась, устало опустила плечи.

– Ну зачем ему этот концерт?

– Тише, – Кирилл приложил палец к губам, – он просил ничего тебе не говорить, но, зная твою фантазию, понял, что ты придумаешь что-то похуже. Я все отнёс в стирку, кровать не стелил, пусть матрас просохнет. Ты, главное, не заходи пока в его комнату. Ему жутко стыдно.

– Бедный Тим. Ему ведь сегодня вечером выступать.

Кирилл потянулся за остывшим чаем.

– Всё будет хорошо. Он сможет. Но надеюсь, больше не полезет на сцену за адреналином. Вот же любитель преодолевать себя.

Соня хмыкнула.

– Весь в тебя, между прочим.

Кирилл довольно улыбнулся.

– Характер. Зато не сдается. Никогда.

До вечера Соня успела провести два сеанса массажа. Когда вернулась домой, Кирилл и Тимур уже ждали её и оба от нетерпения постукивали пятками по полу.

– Мам, я же просил тебя пораньше!

– Тим, мы не опаздываем, еще полтора часа до начала, – она повернулась к Кириллу, – Юля дома?

– Ушла прямо перед нами с гитарой на спине.

Соня озабоченно потерла лоб.

– Как же быть с мамой? Она утром опять собиралась идти к Феодосию Аристарховичу и звать его в булочную за маковыми рогаликами. Сегодня точно что-нибудь учудит.

Кирилл на секунду задумался.

– Давай с собой её возьмём.

– У нас только два места.

– Я посмотрю из-за дверей или как-нибудь протиснусь.

– Ладно.

Кириллу действительно пришлось смотреть концерт практически из коридора. Он волновался не меньше самого Тимура, переживал, что Соня не включит камеру или Тим просто забудет слова и застынет перед полным залом людей.

Соня все сделала вовремя. Стараясь не мешать другим зрителям, навела экран телефона на сцену и записала выступление от начала до того момента, как Тимур поклонился, резко, будто его ударили под дых. Выступил он неплохо. Прочитал стихотворение ровно, ни разу не сбился, но и ни разу не приостановился, словно озвучил одну бесконечную строчку, без эмоций, четко и громко. Выложил в ряд слова-блоки и ушел, вполне довольный ровной стихотворной стеной.

Через пару минут, после того как Тимур покинул сцену, на телефон пришло сообщение от Кирилла.

«В зал не протиснуться, мы подождем вас на улице или в машине. Будете досматривать концерт?»

Соня вспомнила, что еще не видела Игната с саксофоном, и ответила:

«Будем. Тут недолго осталось».

Телефон снова пискнул. В этот раз сообщением от Марка. Соня неловко развернулась, чтобы скрыть экран от мамы и прочитала:

«Привет. Я же тебе плейлист новый обещал с человеческой музыкой, а не с тем, что ты слушаешь. Лови».

Соня невольно улыбнулась. Ну конечно, все песни в стиле Марка. Не все названия групп она знала и уж точно большую часть никогда не слышала.

Вера Андреевна толкнула ее локтем.

– Сонь, смотри.

Как раз закончился танец двух школьниц в ярко-оранжевых сарафанах, и вместо них на сцену вышла Юля. Соня застыла с телефоном в руках и открытым ртом. Словно загипнотизированная, смотрела, как Юля садится на высокий стул. Ведущий засуетился, помог опустить микрофон к гитаре, второй выровнял напротив лица.

– Сонь, снимай. Кириллу покажешь!

Если бы мама не сказала, Соня бы и не додумалась сделать запись, плавала бы в коктейле из трех затормаживающих ингредиентов: недоумения, смятения и удивления. Подняв экран, она нажала кнопку и только тогда заметила, что не вышла из переписки и снимает прямо в чате.

Юля постучала пальцем по микрофону, сморщилась, когда он в ответ издал пронзительный писк.

– Я хочу быть с тобой. «Наутилус», – голос дрогнул, она опустила взгляд.

Заиграла осторожно, словно проверяя струны на крепость. После короткого красивого проигрыша запела незнакомым чуть хриплым голосом.

Взгляд не подняла ни разу, смотрела на свои пальцы, скользящие по грифу, но перед припевом выпрямилась и, словно разозлилась, ударила по струнам сильно и резко.

Соня повторяла слова песни вместе с Юлей и беззвучно плакала, продолжая удерживать телефон трясущейся рукой. Эту песню когда-то пела Надя. Пела почти так же проникновенно и остро, словами, словно спицами, пронизывала беззащитное брюхо опрокинутой души. Соня затрясла головой, пытаясь отогнать видение. Это не Надя, это ее Юлька. Её Юлька-грубиянка играет на гитаре так, что музыкой, словно скальпелем, вынимает из груди сердце, сочащееся болью.

Когда Юля закончила петь и прижала струны ладонью, зал отреагировал не сразу, сначала послышались разрозненные аплодисменты, чуть с опозданием их поддержали и другие зрители.

Вера Андреевна тронула Соню за плечо.

– У тебя тушь потекла.

Соня вздрогнула, опустила телефон в сумку, забыв остановить запись.

– Мам, будь тут. Досмотри концерт и дождись Юлю, я сейчас.

Опустив голову, чтобы спрятать слезы, Соня протиснулась меж зрителей, не замечая возмущенных реплик. Кому-то наступила на ногу и даже чуть не села на колени тучному мужчине в середине ряда. Выбравшись из зала, оглядела коридор и торопливо пошла к темнеющему вдалеке подоконнику. Никак не могла унять слёзы, продолжала всхлипывать, зажимая ладонью рот. Почему сейчас? Зачем? Столько людей: не время и не место распахивать душу.

Отвернувшись к окну, Соня достала телефон и только сейчас увидела, что запись продолжается. Поспешно отключила ее и в отупении уставилась на темный экран. Почти сразу раздался звонок видеочата. Она тут же сбросила, но сигнал повторился. Соня стерла со щеки мокрую дорожку и нехотя приняла вызов.

Марк смотрел на нее несколько секунд, взволнованно, почти испугано.

– Соня, что с тобой? Ты плачешь?

Соня кивнула, говорить пока не могла. Он ждал, рассматривал ее лицо, скользя глазами жадно и нервно. Взгляд словно выбрался за пределы телефона, ощущался как лижущие языки пламени.

Соня судорожно вздохнула.

– Это была моя Юлька. Юлька моя. Какая же она талантливая, – она рывком втянула воздух, закашлялась. – Я ей горжусь. Да, точно горжусь. Пусть двоечница. Но она такая… не как я. Она смелая, цельная, искренняя. Никогда не думала, что гордиться своим ребенком – это такое острое чувство, такое яркое счастье. Оранжевое.

Марк улыбнулся.

– Она на тебя очень похожа.

– Неправда. И эта песня…

– Надя ее играла, – закончил Марк, – ты поэтому плачешь?

Соня неэстетично шмыгнула носом, воровато оглянулась.

– Я давно не слышала эту песню. Юлю вообще впервые увидела с гитарой. Я и не знала, что она ТАК умеет играть.

– Она у тебя действительно талантливая. Я смотрел и сам чуть не разревелся. Честно, только Надя могла забраться в самую душу и исцарапать ее изнутри. У тебя замечательная дочка. Это действительно счастье иметь такого ребенка, – он ухмыльнулся, – пусть и двоечница.

Соня оглянулась.

– Мне нужно идти, концерт уже закончился.

Марк сощурился.

– У тебя справа тушь потекла.

Соня принялась тереть кожу под глазом, одновременно пытаясь нащупать в сумке упаковку с влажными салфетками.

– Блин, красотка же я.

– Красотка, Сонь, правда.

И сразу же отключился. Соня положила телефон на подоконник, достала зеркальце и досадливо фыркнула. Тушь потекла на обоих глазах, пришлось аккуратно стирать и заново пудриться, чтобы хоть как-то скрыть следы слез.

Из зала выходили люди, Соня увидела светлую макушку Игната, а рядом с ним Юлю и маму.

Вера Андреевна разглядела машущую рукой Соню и потянула своих спутников к окну. Игнат смущенно поправил очки.

– Здравствуйте.

Соня кивнула и приветливо улыбнулась, в голове тут же всплыло Юлькино сравнение «будто росой умывается», а ведь действительно взгляд чистый, ясный и доверчивый.

– Приятно познакомиться.

Юля нахмурилась, заметила чуть подсохшие слёзы.

– Мам, все нормально?

Соня снова улыбнулась.

– Нормально, – повернулась к Игнату, – жаль, я не увидела, как ты на саксофоне играешь.

– Я сняла, ма, правда, из-за кулис, – она замялась, неуверенно и боязливо добавила: – А меня видела?

– Видела. Кажется, когда ты произнесла первое слово, я меньше удивилась, чем сегодня. Юль, я тобой так горжусь!

Зазвонил телефон. Вера Андреевна потянулась к сумке и достала мобильный. Приложив к уху, несколько раз кивнула.

– Это Кирилл, спрашивает, где мы и почему ты не отвечаешь?

– Скажи, мы сейчас придем.

Юля переплела свои пальцы с пальцами Игната.

– Вообще-то, нет. Я позже приду.

Соня перевела взгляд за спину Юли. Из толпы, покинувшей зал, вышел смутно знакомый мужчина в сопровождении полноватой женщины. Оглядевшись, они двинулись в их сторону. Игнат был похож одновременно на двух родителей. Светлые волосы и карие выразительные глаза точно достались ему от отца. В нём Соня узнала того самого клиента, который пришел к ней на массаж, рассчитывая получить услуги другого рода. Он еще обещал жену привести, но больше так и не позвонил.

Соня вымучила улыбку.

– Добрый вечер.

Мужчина кивнул, а его жена мельком оглядела Соню и сразу же обратилась к Игнату.

– Иди к машине. Мы сейчас придём.

– Мам, я…

– Я сказала, иди к машине.

Игнат отпустил пальцы Юли и нехотя побрел по коридору.

Соня перехватила взгляд женщины и поняла, что в ней видят соперницу. Видимо, она подловила-таки мужа на измене, сопоставила факты и нашла крайнюю. Соня с удивительной четкостью поняла, что он ею прикрылся, спрятав от жены настоящую любовницу.

Женщина оглядела Соню, не скрывая гадливости.

– Как твою дочь вообще допустили с этой песней на школьный концерт?

– Легко, – вклинилась Юля, – я другую репетировала. Фиговую и душную, а это был сюрприз, – насмешливо призналась она.

– Понятно, – многозначительно протянул отец Игната.

Женщина дернула подбородком в сторону, указывая куда-то влево.

– Можно с вами поговорить. Наедине.

Юля и бабушка переглянулись, но промолчали.

Соня прошлась по коридору к лестнице и остановилась на площадке. Дождалась, когда шаги приблизятся и повернулась.

– Говорите.

Несколько секунд они прожигали друг дружку взглядами.

Женщина набрала в легкие воздух и выпалила.

– Я знаю о тебе, – бесцеремонно перешла она на «ты», – Слава признался. Я приходила в твой притон, хотела… не знаю, что хотела. Не поговорить, наверное, выцарапать тебе глаза. Еле сдержалась.

Соня нахмурилась.

– У меня никогда ничего не было с вашим мужем.

– Ну конечно. Кто бы сомневался, что ты будешь отпираться. Я всё знаю, видела переписку, сравнила его отлучки и сеансы массажа.

– Вот массаж я ему и делала. Не больше.

Она не стала слушать, махнула рукой.

– Значит так, чтобы я не видела тебя рядом со Славой, а твою дочь рядом с Игнатом. Предупреждаю первый и последний раз. И хочу напомнить, он несовершеннолетний, а ей скоро восемнадцать. Я говорила с ее классной руководительницей и завучем, знаю про твою дочь всё. И про КДН и про оценки, и про все ее выходки.

Соня вскинула подбородок. Юлька может быть двоечницей и хулиганкой, но никому не позволено это замечать и озвучивать.

– Не смейте говорить о Юле в таком тоне. И не вам решать, с кем ей общаться, а с кем нет.

Женщина хмыкнула.

– Я тебя предупредила.

– Только попробуйте ей как-то навредить, пожалеете.

– Кто еще пожалеет.

Женщина развернулась, громко стуча каблуками, пошла по коридору, на ходу зацепила мужа и направилась к выходу.

Юля проводила родителей Игната недоуменным взглядом, обернулась к Соне и в немом вопросе развела руки в стороны.

Несколько дней Юля никого к себе не подпускала. Переживала новый виток войны с родителями Игната. Не могла понять, что произошло, и о чем на лестничной площадке говорили их мамы, но на всякий случай перенесла часть вины на Соню. Снова начались проблемы с едой, но занятия с психологом она не бросила. Сутками ходила мрачная, преисполненная фаталистических прогнозов, пинала цветной шарф и приставала к бабушке.

– Это всё ваше родовое проклятие! Выбрось камею, сегодня же. Или я сама выброшу!

– Не проклятие это, обычное недоразумение, – возразила Вера Андреевна и на всякий случай перепрятала шкатулку с брошками.

Соня знала, что Юле нужно остыть, трогать ее в таком состоянии не имело смысла, к тому же было не безопасно. Разъяренная и обиженная Юлька жалила в ответ особенно болезненно. Потом частенько раскаивалась, но укусы заживали долго и ныли на плохую погоду.

Спустя еще два дня, услышав перебор струн, Соня зашла в спальню дочери. Несколько минут молча наблюдала, как она терзает гитару и что-то неразборчиво бормочет. Дождавшись окончания странной песни, постучала в косяк двери.

– Юль, можно?

– Ты уже зашла.

Соня села на край кровати и посмотрела на гитару.

– А «Твой звонок» можешь?

Юля изумленно изогнула брови.

– «Сектор газа», что ли? Серьёзно?

– Серьёзно.

Юля тряхнула головой.

– Могу. Сыграть?

Соня кивнула, подтянула ноги и, забравшись на кровать, прислонилась к спинке. Слушая, Юлино пение, прикрыла глаза и соскользнула в прошлое. Действительно дежавю какое-то. Интонации, хрипотца и перевоплощение в образ – всё до боли знакомо.

Юля закончила играть, прокашлялась, привлекая внимание.

– Мам, ты меня пугаешь.

Соня взяла гитару, неумело и осторожно тронула струны.

– Почему ты не сказала, что будешь играть, мы ведь могли уйти после выступления Тима и не увидели бы тебя.

Юля провела рукой по грифу, задумчиво улыбнулась. Пальцы оставили четкие оранжевые полосы. Струны буквально горели, словно раскаленные огненные нити. Свой инструмент она обожала, гитара делала Юлю счастливой.

– Так не в этом был смысл. Главное, что я это сделала. Помнишь, я говорила про флешмоб «Сделай это» – это оно самое, моё страшное задание, моя мечта, мой Эверест. Я не могла сказать, боялась, что психану и не выйду на сцену.

– Это было великолепно. Папа твой до сих пор в шоке от ролика, он его теперь во всех закусочных ежедневно по пять раз показывает. Где ты так научилась играть? В какой студии или музыкалке?

Юля ухмыльнулась, во рту мелькнул металлический шарик пирсинга.

– Ты меня в музыкалке представляешь?

Соня задумалась.

– А где тогда?

– Есть одна женщина. Мия. Прошлой весной мы завалились в клуб, даже не клуб – Jazz-café, она там выступала на сцене. Я тогда впервые офигела от гитары. Не думала, что пальцами такое можно творить. Ну и пела она так, что её слушали. Не жевали, не орали, а слушали. Мы еще пару раз туда ходили, друзьям потом надоело, а я тебя как раз попросила купить гитару.

Соня еле удержалась от выпытывания подробностей про клуб. Неужели притон какой-нибудь? И когда это Юля успела там побывать? Она постаралась удержать мимику от гнева и язык от нравоучений, несколько раз глубоко вдохнула и досчитала до пяти.

– А как ты к ней в ученицы попала?

Юля засмеялась и шлепнула ладонью по деке.

– Как-как? Обнаглела просто, подошла и попросила научить меня играть.

Соня недоверчиво сощурилась.

– И она согласилась? Просто взяла и согласилась?

– Да. Просто. С тех пор занимаюсь. Иногда в клубе, иногда у нее дома.

Соня напряженно замолчала. Не знала, как реагировать. В голову тут же полезли всевозможные ужасы о растлителях малолетних, о насильниках и даже людоедах. В Краснодаре и такое было. Какая-то женщина, работающая в клубе, возможно, пьющая, наркоманка или психопатка находилась наедине с ее дочерью, а она об этом узнала только сейчас!

Юля словно прочитала её мысли, чуть отодвинулась.

– Вот не надо, мам, воображение свое извращенное включать.

Соня взяла гитару, погладила гриф.

– Расскажи о ней.

Юля задумалась всего на секунду.

– Ма, она просто офигенная. Она такая потрясающая, цельная. Ей никто не нужен. Одна, но не одинокая. Стильная такая, необычная. А как она играет! Поверь, мне до нее далеко, хотя она меня и хвалит. Она живёт музыкой, говорит музыкой, смеётся музыкой. Правда, не видела никого красивее и удивительнее Мии. В ней нет ничего приземленного, обыденного, сплошная яркая незаурядность. Я хочу быть такой, как она.

Соня вздрогнула, но Юля, поглощенная восторгом от новой знакомой, не заметила, как больно уколола, и в этот раз не обидной репликой, а восхищением. Восхищением другой женщиной.

Соня сглотнула ком, попыталась улыбнуться.

– А можно с ней познакомиться?

Юля вскочила, заметалась по комнате.

– Ма, это будет круто! Я хочу, чтобы ты ее увидела. Ты будешь восхищена, ты влюбишься в нее точно! Вот увидишь, она тебя покорит.

Соня вымученно улыбнулась.

– Обязательно.

Юля резко остановилась, смахнула со лба отросшие черные пряди.

– Мия выступает завтра. Пойдём?

Соня хотела сказать, что ей нужно проверить график работы, выкроить время, но неожиданно кивнула.

– Пойдём.

Юля едва не снесла Соню своими порывистыми объятиями.

– Я так рада, что ты наконец-то ее увидишь! Она тебе понравится, обещаю.

Соня печально хмыкнула.

– А я ей понравлюсь?

Юля застыла, задумалась.

– Ты? Ну да, почему нет. Ты мама. Папа же тебя любит.

Соня чуть не завыла в голос. Юля не смогла бы обидеть сильнее, даже если бы обозвала и нагрубила. Наверное, что-то похожее чувствуют дети, когда их родители хвалят соседского отпрыска или ставят в пример удачливого и прилежного одноклассника.

Оставив взбудораженную Юлю в комнате, Соня на несколько минут прижалась спиной к шершавой стене и закрыла глаза. Никак не могла унять горькую обиду и подавить желание разреветься, слезы скапливались в углах глаз и норовили пролиться потоком. Нельзя! Только не здесь. Соня отстранилась от стены, прошлась по гулкому коридору и нырнула в спасительный флигель. Цветы встретили ее молчаливым порицанием, уже несколько дней Соня забывала их поливать.

Приподняв увядшую ветвь традесканции, Соня зло дёрнула ее, но вместо того, чтобы оторваться, цветок прямо с горшком завалился на пол. К счастью, земля почти не рассыпалась, вывалилась тугим, каменным комком.

– Прекрасно, просто прекрасно.

Телефон в кармане настойчиво завибрировал, Соня нащупала мобильный, нашла чат с Марком и приняла вызов.

– Привет, – почти рявкнула она, прикладывая телефон к уху.

– Ого, ты чего такая добрая?

– Чуть-чуть злая.

– Может, позже позвонить?

Соня села на подоконник и, вытянув ноги, уперлась спиной в откос.

– Всё нормально, тебя всё равно не покусаю. Ты далеко, не бойся.

Марк ухмыльнулся.

– Кстати о «далеко». Ты говорила, что в марте едешь на вечер встречи выпускников. В Анапу.

– Да, в субботу, семнадцатого.

– Я буду в Анапе с семнадцатого на восемнадцатое. Нужно будет отснять короткий ролик, а потом я свободен, – он остановился на несколько секунд, закончил, явно волнуясь: – Мы можем увидеться?

Если бы Соня не сидела, она бы точно упала. Сейчас же чуть не уронила телефон. К переписке и даже видеочату она уже привыкла. Общение с Марком стало частью ее жизни, приятной, безопасной и волнующей. Сегодня утром он прислал фото, на котором сидел на ступеньках лестницы. В его ногах лежал Генри Купер, на коленке сидела юркая и гладкая Люська, чуть выше расположились упитанные Малик и Лопух. Домашняя фотография, не постановочная. Марк взлохмаченный, небритый, в трикотажных штанах и босой. В профиле таких непрезентабельных снимков не было, а Соне нравились именно они. На них Марк был неидеальным, носил удобную одежду, не позировал с глубокомысленным взглядом вдаль и не замирал, выпятив мышцы в наиболее выигрышных позах. Иногда Соня просматривала новые фото со съемок и каждый раз удивлялась тому, что рекламщики упорно гримируют веснушки Марка. Никак не вязались они с образом мачо на мотоцикле или любителем штанги.

И всё же это были снимки, а не он сам из крови и плоти. А теперь Марк предлагал увидеться, а это попахивало не просто авантюрой – трамплином в бездну.

– Я не думаю, что это хорошая идея.

– Почему? – почти искренне изумился Марк.

Соня прокашлялась.

– Ты знаешь почему.

– Я не собираюсь тебя насиловать. Предлагаю встречу днем в кафе, мороженое поедим, пройдемся по набережной. Да что хочешь. На виду у всех, просто увидеться. Раз уж мы будем в одном городе в одно время.

Соня потерла переносицу.

– Нет, Марк. Не стоит.

– Точно?

– Точно, – она вздохнула, – может, ты в другой день в Анапу поедешь?

– Это не я решаю, – грубо и резко ответил Марк, – ладно, извини, не стоило предлагать.

На заднем плане раздался душераздирающий вой, Соня оглянулась, потом снова приложила трубку к уху.

– Это у тебя? Кажется, призрак твоей первой жены взбунтовался.

– Ага, – хмыкнул Марк, – Люська загуляла. А Малик и Лопух теперь делят ее и очаровывают своими песнями. Генри Купер сбежал от этой оглушительной любви в лес. Я и сам скоро сбегу. Моя кофеварка тише работает, чем воют эти турбины.

Соня расслабилась. Снова вернулся безопасный Марк. Они проговорили еще минут десять, к теме поездки больше не возвращались, но Соня не могла выкинуть из головы эту мысль. Обдумывала ее всю ночь, утром вытесняла из головы бытовыми проблемами, потом работой, а к вечеру навязчивая идея сама наконец-то сбежала. Точнее, ее прогнали другие, более острые и актуальные. Соня собиралась в клуб.

Пожалуй, ни к одному свиданию она не готовилась тщательнее. Перемерила половину гардероба, подобрала аксессуары, духи и даже обновила маникюр. Перед великолепной, несравненной Мией ни в коем случае нельзя было осрамиться. Соню до сих пор душила обида. Юля не хотела походить на неё, выбрала себе другой образец для подражания.

Соня давно избавилась от маниакальной зависимости от мнения окружающих, но отношением детей дорожила, и так хотелось быть для них примером. Собравшись, она снова остановилась перед большим напольным зеркалом и печально вздохнула. Сегодня она увидит соперницу за любовь своей Юльки.

До клуба добирались на такси. Юля от нетерпения ерзала, постоянно теребила стрекозу на чокере, а Соня, наоборот, впала в задумчивую прострацию.

Клуб оказался не притоном, что не могло не радовать. Неприметный вход украшала лаконичная вывеска Jazz-café. Никакой иллюминации или зазывающе стильного оформления не обнаружилось. Соня нащупала Юлину ладонь и, открыв двери, застыла на пороге. Помещение ее поразило в первую очередь тем, что оказалось двухуровневым. Помимо столиков, чуть ли не упирающихся в край сцены, сверху стену опоясывал широкий балкон с перилами. Там тоже расположились столики, а с центра потолка свисали огромные софиты. Зал был оформлен в стиле вечеринок Великого Гэтсби. Стены украшали крупные лампы, пышные перья, пластинки и черно-белые фотографии. На сцене от края до края распластался затертый алый ковер с вензелями. Соня невольно подумала, что подобный лежит в одной из закрытых комнат усадьбы и, по слухам, подарен самим турецким послом в знак особого расположения.

Свободного места для танцев не было, видимо, и не предполагалось, бар ютился у одной из стен и словно врастал в нее зеркальной поверхностью. За стойкой суетился бармен в кожаной жилетке на голое тело и черном высоком цилиндре. Между столиков, словно юркие рыбки, сновали официантки, они разносили напитки, негромко переговаривались с посетителями. Выглядело это странно, будто все знали друг друга лично. Клуб производил впечатление закрытого замкнутого сообщества, куда не попасть случайным прохожим.

В заполненном под завязку зале стоял шум нетерпеливых возбужденных голосов. Люди то и дело оборачивались к сцене. На ней расположились самые разные инструменты: большой потертый рояль, барабанная установка, гитары, аккордеон и даже скрипка.

Юля помахала рукой бармену, поздоровалась с официанткой, пока они пробирались между столиков, успела поздороваться еще с десятком посетителей. Они улыбались ей, кивали, коротко расспрашивали и с интересом поглядывали на Соню. Поднявшись на второй этаж, они остановились у столика, прилипшего к ограждению балкона. Вид на сцену немного искажался за счёт высоты в несколько метров, а значит, им придется смотреть на макушки музыкантов и склонённые лица.

– Это мое место, – Юля отодвинула стул, – я всегда тут сижу.

Соня села, перегнулась через перила и оглядела зал.

– Такой странный клуб, никогда бы не подумала, что подобное место есть в Краснодаре. Временной портал какой-то.

Юля засмеялась.

– А наша усадьба что, по-твоему, не портал? То же в своем роде огрызок прошлого. Но клуб на самом деле не такой уж и старый. Ему лет десять всего. Это детище Мии.

– Её клуб? Она любит джаз?

Юля тоже бросила взгляд на сцену.

– Тут не только джаз играют. Арию даже пели и на скрипке часто играют. Мия так вообще любит русский рок и, не поверишь, Жанну Агузарову.

Соня вздрогнула, перевела взгляд на сцену, там уже появились музыканты, пощипывали струны, теребили клавиши рояля.

– А почему у нее имя такое странное?

– Мия? Это не имя. Типа ее псевдоним.

Соня почувствовала, что ее начинает лихорадить, вцепилась в деревянные перила, вонзилась немигающим взглядом в сцену. От долгого неморгания защипало глаза.

– А как ее зовут?

Юля задумалась.

– Не знаю, все говорят Мия, она предпочитает именно такое обращение. Но это не имя точно. Означает вроде «одиночка».

Юля встала, приблизилась к перилам, уловила напряженное внимание Сони.

– Она никогда не выходит первой, сначала выступают новички или гости.

– А ты тут выступала?

Юля расцвела.

– Теперь буду. Мия давно уговаривает спеть с ней в дуэте, говорит, что у нас хорошо сочетаются голоса, – Юля приложила палец к губам, – начинается. Когда поют, болтать не принято. Потом в перерыве поболтаем и выпьем… кофе. Кофе, ма, не смотри так на меня.

Соня и не смотрела на Юлю, она рассеяно слушала музыку, плавала в тумане воспоминаний и лиц почти не различала, в голове пульсировала мысль: не может быть столько совпадений. Юлино увлечение гитарой и слепое восхищение хозяйкой этого клуба – насмешка судьбы и кармический бумеранг.

Мелодия затихла, зал загудел, Юля резко подалась вперёд.

– Сейчас будет петь Мия.

Соня не шевелилась, воткнулась взглядом в невысокую стройную женщину с короткой стрижкой. Светлые, словно серебристые волосы спадали длинной челкой на лоб, затылок же покрывал необычный замысловатый узор, теряющийся на спине под тканью одежды. На Мие было длинное свободное платье, легкое не по погоде, и грубые широкие сапоги, практически ковбойские. Татуировки оплетали обнаженные тонкие руки, на груди в глубоком вырезе виднелось графичное солнце. Мия выглядела как симбиоз пугливого бездомного подростка и яркой, утонченной женщины. Действительно, оригинальная и нездешняя, почти инопланетянка.

Сев на высокий стул, она согнула одну ногу и уложила на бедро гитару. Обвела взглядом зал, безошибочно найдя глазами их столик, искренне улыбнулась Юле, но, наткнувшись на Соню, вздрогнула и замерла. Снова кивнула, но в этот раз медленнее. Соня не ответила на молчаливое приветствие, она свое дыхание не контролировала, не то что мышцы.

Мия перебрала струны и запела. Будто нарочно выбрала композицию Игоря Талькова «Летний дождь» про то самое прошлое, которое не догнать и не вернуть. Соня закусила губу, боясь расплакаться. Снова нахлынуло странное ощущение, что душу выворачивают мясом наружу и нашпиговывают сердце осколками.

Юля придвинулась ближе и шепнула Соне на ухо.

– Это что-то новое. Раньше Мия не пела эту песню. Красивая.

Соня судорожно вздохнула.

– Грустная.

Допев, она отложила гитару и встала, Юля недоуменно оглянулась.

– Обычно она несколько поет, впервые одну, – снова бросила взгляд на сцену, – о, она, кажется, к нам идет.

Соня следила за каждым шагом Мии: вот она прошла сквозь толпу, на несколько секунд затерялась среди людей, снова вынырнула, нашла взглядом их столик и двинулась вперед. Наконец ее шаги замерли напротив Сони. Юля вскочила и кинулась с бесцеремонными объятиями.

– Привет! Какая песня трагичная. Мы тут с мамой ревели.

Мия отстранилась и улыбнулась.

– Твоя мама любительница пореветь под музыку.

Юля перевела ошарашенный взгляд на Соню.

– Вы знакомы, что ли?

Соня медленно кивнула и встала, как-то неловко ей было сидеть и смотреть на призрак из прошлого снизу вверх. Несколько секунд они молчали, Соня сглотнула и кое-как выдавила из себя одно слово.

– Привет.

– Привет, Сонь. Юлька у тебя потрясающая.

– Мия, значит.

– Теперь Мия.

– Здравствуй, Надя.

Соня повесила куртку на крючок и хотела уйти, но, услышав знакомое имя, затаилась и чуть пригнулась. В гардеробной между вешалок можно было и динозавра спрятать, большое помещение с диагональными рядами пользовалось популярностью и у любителей прогуливать уроки. Здесь можно было посплетничать, пересидеть ненавистную математику и, самое главное, спрятать записку в кармане объекта своих сердечных мук. Своего рода школьная почта.

Ближе к окну, где расположилась скамейка для сменной обуви, шептались две девушки.

– …зря ты мне не веришь.

– С чего вдруг? Откуда у тебя такая информация?

– Моя старшая сестра дружит с сестрой Марины, той самой, что с Олесей общается. Так вот Марина сказала, что Марк ее бросил.

Соня перестала дышать и прислушалась.

– Да ладно!

– А может, Олеся его кинула? Стопроцентно она.

– Марина сказала, что он.

– Они же подруги, с чего ей так говорить?

Зашуршали фантики от конфет, Соня решила, что разговор окончен, но одна из девушек добавила:

– Какая разница. Абросимов теперь снова свободен – это главное.

Соня дождалась, когда они покинут гардеробную, и тоже вышла. Информацию стоило обдумать. Она сама склонялась к мысли, что инициатором разрыва был Марк, Олеся точно не выпустила бы добычу добровольно. Не в ее это стиле. Она только заполучила Абросимова и с удовольствием хвасталась новым приобретением. Да и злилась на Марка она слишком натурально, хоть и пыталась это завуалировать другими причинами.

На перемене Олеся потянула свою свиту в женский туалет. Грубо выгнала из помещения других сплетниц и развернулась к Вике.

– Дай ручку.

Та покопалась в сумке и послушно протянула ей карандаш.

Олеся нервно дернула головой.

– Не пойдет. Лучше пилку для ногтей давай. Чтобы до самых кирпичей достать, и не стерлось даже во время ремонта.

– Нет у меня пилочки.

Соня перехватила в отражении взгляд Марины. Та откровенно злорадствовала. Её забавляла ситуация, в которой оказалась Олеся, но она боялась открыто показывать свою радость, тихо наслаждалась пошатнувшимся троном королевы.

Соня нащупала в рюкзаке пилочку.

– Держи.

Олеся схватила предложенный инструмент возмездия и, отвернувшись к стене, принялась выскребать животрепещущую новость. Посыпалась побелка, а за ней и лохмотья штукатурки.

– Хочу вас предупредить, девочки. Абросимов умеет пускать пыль в глаза, но не ведитесь на его якобы мужественный вид. Он как раз из тех, кто уверен, что главное не размер, а умение им пользоваться.

Марина и Вика переглянулись.

– Там всё печально?

Олеся горестно вздохнула.

– Это не самое страшное. Когда не смог довести меня до оргазма, по секрету скажу, я даже не почувствовала, что он уже во мне, он жутко разозлился. Свой микро-член пытался замаскировать грубостью. Хватал меня, рычал, думала, вообще ударит. Да почти и ударил, кучу синяков на ягодицах оставил и на спине. Животное. За пять минут грубого и самого в моей жизни отвратительного секса только и делал, что дергался весь, словно припадочный. Какое там удовольствие, я даже не успела понять, что уже все.

Марина залилась краской смущения так явно, что невзначай выдала собственную неопытность.

– Господи, какой ужас. А так и не скажешь. Выглядит, как будто давно всё умеет.

Вика сочувствующе приобняла Олесю.

– Бедная, это же почти изнасилование.

– Да какой там изнасиловал, – возмутилась Олеся, – у него член как корнишон. Как тюбик помады. Почти избил меня, еще и разозлился, будто это моя вина, что он неуклюжий и не отрастил себе нормальный орган. Я даже смотреть теперь на него не могу. Всё время перед глазами его красное надутое от старания лицо. До сих пор по всему телу ощущаю его потные ладони. Брр.

Марина нахмурилась.

– Так ты поэтому с ним рассталась?

Олеся вывернулась из объятий и продолжила скрести стену.

– А как с ним теперь встречаться? Да я ему не позволю к себе прикоснуться даже пальцем, не то что этим кривым карандашом. Не дай бог вам когда-нибудь испытать такое на себе, – она развернулась к Соне и протянула пилочку, – все.

Соня перевела взгляд на стену и невольно улыбнулась. Да уж, прославился Абросимов на всю школу. Она еще не поняла, как относиться к свежей новости, что пары Олеся и Марк больше не существует. Не очень-то верила Олесиному сравнению с корнишоном. Но сам факт, что у них был секс, ее не просто злил, а погружал в черную бездну с кипящей злостью. Он еще ей нотации читал про Надю и про Сергея, стыдил, взывал к совести, а сам пошел на поводу у примитивных желаний. Такой же, как и все: думает только тем, что находится ниже пояса. К злости примешивалось постыдная радость – блистательность Марка потускнела. Его непоколебимая самоуверенность и сдержанность теперь выглядели не так впечатляюще. Выпендрёжник и позер, отобравший у Сони внимание школы, свалился с пьедестала прямо в грязь.

К концу учебного дня самой популярной достопримечательностью в школе стала ширинка Марка. Девчонки перешептывались, разглядывали его брюки со всех ракурсов, пытались представить тюбик помады или столбик рублёвых монет, как гласила надпись на стене. Соня высокомерно посмеивалась над ними, но на уроке биологии поймала себя на том, что тоже смотрит на бедра Марка, и залилась краской смущения. Хорошо еще, что он не заметил, увлекся темой урока.

Олеся приняла вид страдающей, оскорбленной королевы, еще дважды писала про Абросимова гадости, каждый раз меняла почерк, будто это делали разные потерпевшие от грубости и сексуальной несостоятельности Марка. Он же умудрялся игнорировать шепотки за спиной, отгородился от сплетен молчанием и наушниками. Что-то подозревал, но никого не расспрашивал.

Школа перешла в режим ожидания Дня всех влюбленных, на уроках английского рисовали валентинки для конкурса и украшали почтовый ящик для любовной корреспонденции, а дома втайне готовили простенькие, но искренние послания с настоящими признаниями и еще парочку для подруг, чтобы те не страдали от нехватки внимания.

Соня рисовала кособокую открытку и рассматривала Олесю, усердно украшающую розовыми сердечками коробку для почты. Её негодование было понятно. Остаться одной накануне Дня святого Валентина обидно и досадно. Звание самой красивой пары в школе без боя досталось Соне и Сергею. Теперь он регулярно обозначал свой статус, на переменах обнимал, утром прилюдно целовал Соню в губы, а порой тайно подкидывал в рюкзак конфеты.

Помимо школьных хлопот, Соня увлеклась подготовкой к выступлению в танцевальной студии, наконец-то появился повод еще раз выгулять замечательный хрустальный костюм. Легкая атлетика отнимала драгоценное время у репетиций, Соня злилась, но тренировки не бросала. С молчаливой покорностью терпела конвоирование, благо Марк не пытался заговорить, слушал музыку в наушниках и надзирал за ней, как опытный телохранитель.

В манеже Соня то и дело смотрела на Марка. Её не отпускала мысль о «тюбике помады». Надо же, раньше она об этом не задумывалась. В отношениях дальше поцелуев и не заглядывала. Никто и никогда не волновал её настолько, чтобы «тело начало предавать». Она вообще отличалась поразительным неведением в области секса. С мамой об этом никогда не говорила. Вера Андреевна полагала, эти знания приходят как-то сами в свое время, и нет нужды поднимать неудобную тему. Не проводила задушевных бесед и Ольга Станиславовна, она тоже придерживалась мнения, что всему научит муж или просветят подружки. Вот и случилось так, что в семнадцать лет Соня гораздо больше знала о гидростатическом давлении и математическом маятнике, чем об интимных отношениях.

Она производила впечатление всезнающей Кайлы, даже немного уставшей от собственной яркой и слегка вульгарной внешности. Сергей иногда называл её куртизанкой, но руки не распускал, умудрялся ходить по краю. Он-то разбирался в этом с пятнадцати лет и легко разгадал её неопытность.

А теперь Соню накрыло любопытство. Она постоянно ловила себя на упорном желании узнать, правду ли написала Олеся? Как и все легкоатлеты в зале, Марк занимался в тайтсах или в шортах, а такая одежда не слишком-то скрывала пропорции тела. Соня чувствовала себя извращенкой, но отвернуться не могла. Все время боялась, что ее кто-нибудь подловит на пристальном разглядывании, и искала себе оправдание: она просто ищет опровержение или подтверждение словам Олеси. Ничего личного.

Ещё больше Соню беспокоила мысль о грубости Марка. В принципе, поверить в неё было несложно. Его поцелуй с Олесей на новогодней вечеринке выглядел именно так – грубо, жестко, он и не пытался быть нежным. В феврале, когда их отношения только обозначились, после выходных Олеся пришла в школу, отсвечивая чуть затертыми алыми и коричневыми следами. Такую расцветку Соня встречала на женщинах, которых регулярно поколачивал муж, поколачивал, но не забывал про супружеский долг. Олеся принесла на себе отпечатки принудительной близости, но, судя по тому, как они быстро выцвели, для нее это было почти нормально и даже привычно. Соня боялась полагаться на свои странные способности, нюансы пока еще плохо отличала. Может, добровольное БДСМ оставляет такие же алые следы?

А еще Марк умел смотреть слишком уж горячо и нагло. После её танца на сцене откровенно признался, что ей это не привиделось. И этот взгляд никуда не делся. До сих пор Соня периодически ощущала его на себе. Последний раз – позавчера. Она заканчивала репетицию в танцклассе, сосредоточилась на оттачивании круговых вращений грудью, злилась, что не получается так амплитудно, как у Эльвиры Станиславовны.

Преподавательница её похвалила и объяснила, что многое зависит от одежды. В футболке, завязанной узлом под грудью, и в лосинах не было возможности акцентировать ударные моменты, как, например, в сценическом наряде, где для этого есть бусины или монеты. Ну и, бесспорно, свою роль играла магия перевоплощения, с танцевальным костюмом надевалась и новая личина, та самая, которую Сергей величал куртизанкой.

Сначала Соня почувствовала взгляд Марка словно отдалённый, назойливый гул, подсознательное беспокойство, а потом покалывающее жжение. Марк стоял в фойе за стеклом и смотрел на нее так, что уровень маньячности в воздухе ощутимо повысился. Соня недовольно сощурилась: как это бдительный охранник упустил постороннего наблюдателя? Она оглядела фойе и увидела чуть в стороне у окна Надю, видимо, она и убедила его не прогонять, а позволить подождать. К Наде охранник уже привык. Частенько она заглядывала в танцкласс перед собственным выступлением в музыкальном магазине. Теперь даже чаще – с недавних пор Соня захотела научиться играть на гитаре.

Марк не стал ждать, когда у Сони закончится занятие, ушел раньше, судя по всему, приходил именно к Наде. Соня с раздражением опознала всколыхнувшуюся ревность и злость, в груди снова запекло. Какое ей дело до Марка, тем более грубияна и обладателя постыдного «корнишона»?

Идею взять на себя роль учителя Надя восприняла с воодушевлением. После случая у кондитерской Соне было неловко и странно навязываться с просьбой, она боялась, что Марк рассказал про ее лицедейство, но Надя вела себя так, будто ничего не произошло. Соню она тогда не заметила, а Марк промолчал, оставил это на ее совести.

Первые занятия провели прямо в магазине, но от этого места пришлось отказаться. Владелец магазина явно был недоволен, что Надя использует его помещение для уроков музыки. Надя не стала ждать, когда их прогонят, и предложила пойти к ней домой. Соня несколько дней увиливала и находила причины, но однажды поддалась на уговоры и опять пожалела. Довелось познакомиться с мамой Нади, и встреча эта была не из приятных.

В этот раз к приему гостей Надя подготовилась – заварила чай, купила печенье и мармелад. Соня с опаской прошла в комнату. В квартире пахло хлоркой и гороховым супом. На стене появился телевизор.

Пока Соня разувалась, Надя заглянула в дальнюю комнату.

– Мам? – завернула на кухню и снова позвала: – Мам?

Соня наблюдала за ней из коридора.

– Может, потом позанимаемся?

– Проходи. Чай будешь?

Соня замотала головой.

– Нет. Я не голодная.

Надя прошла на кухню и оттуда выкрикнула:

– Я тебе все равно налью. Пить буду, а ты на меня смотреть, что ли?

– Ну ладно.

Надина спальня выглядела лучше, чем остальная квартира, ремонт был явно свежее, да и обои приятные светлые, здесь не проглядывала нужда, обычная комната, разве что практически пустая. Почти час Надя учила Соню щупать струны, в итоге покачала головой.

– Если ты серьезно намерена играть, маникюр всё-таки придется укоротить.

Соня печально вздохнула.

– Не хочу. Красивые же.

Надя хмыкнула:

– Кровавые.

Соня задумчиво постучала по деке алыми ногтями. С того дня как Марк появился в фойе, её мучил вопрос. Она не знала, как спросить и не выглядеть слишком заинтересованной. В итоге просто выпалила:

– А Марк зачем приходил?

Надя бросила на Соню быстрый хитрый взгляд.

– Так он не ко мне приходил.

Соня растерялась.

– А к кому?

– На тебя, наверное, посмотреть.

– Да ну. Бред. Почему тогда ушел?

– Посмотрел же.

Соня с наигранным равнодушием хмыкнула.

– У меня Сергей есть, и Марк прекрасно об этом знает.

Надя взяла гитару, уселась поудобнее. Лениво перебирая струны, загадочно смотрела на Соню.

– Но смотреть-то ему никто не запрещает. Он же вроде расстался со своей девушкой.

Соня сжала губы. Слова так и рвались наружу, так хотелось поговорить хоть с кем-то о Марке, пусть пренебрежительно и едко, хоть как-нибудь, просто поговорить.

– Расстался. Там не очень красивая история. Позорная даже.

Надя заинтригованно затихла, прижала струны ладонью.

– Расскажи.

– Ну-у-у. Олеся говорит, что он в сексе не ахти какой. Не гигант, в общем, еще и грубиян.

Надя звонко рассмеялась. Хохотала, пока не выступили слёзы.

Соня недоуменно нахмурилась.

– Что смешного?

Надя выпрямилась, на мгновенье стала серьёзной и немного смущенной.

– Да я почти уверена, что Марк девственник.

– С чего вдруг? – опешила Соня.

Надя вздохнула.

– Он мне ничего не говорил, это мои догадки, такое считывается легко, если сам уже знаешь, что такое близость. У него секса не было. А ещё Марк не из тех, кто заводит интрижки. Он однолюб и, – она замялась, – не знаю, как это правильно сказать, чтобы было ясно. Он уважает женщин. Вот. Отношение у него к ним другое.

Соня фыркнула.

– Уважительное? Ха! Не слышала ты, что он мне говорил.

Надя снова вздохнула.

– А, ну это тебе. Это другое.

Соня не успела отреагировать на странное заявление, дверь резко распахнулась, и в комнату вошла высокая и сильно потрепанная жизнью женщина. Оглядев мутным взглядом помещение, остановилась на Наде.

– Надюш, накрывай на стол! Сегодня праздник – День сосулек!

Надя гневно сощурилась, проговорила холодно, явно сдерживая раздражение.

– Неправда, до него еще несколько дней. Мам, иди в спальню и проспись.

– Сейчас гости придут.

Надя резко вскочила.

– Какие гости? Я же сказала, чтобы тут никого больше не было!

От неожиданного крика Соня испуганно съежилась, а вот нетрезвая женщина вообще не отреагировала, лениво и почти безразлично развела руками.

– А поздно, я уже позвала.

Стиснув зубы, Надя несколько раз грубо и грязно выругалась, в несколько шагов приблизилась к своей маме и попыталась выпроводить ее в прихожую.

– Закройся в комнате и не показывайся, а твоих друзей я сама отправлю.

Соня брезгливо сморщилась и тоже встала.

– Я пойду.

– Стой, я тебя провожу! – рявкнула Надя, забыв приглушить голос на пару тонов.

– Не нужно, я сама.

Соня кинулась в коридор и поспешно натянула сапоги. За спиной слышалась возня и споры, Надя пыталась спрятать маму в другой комнате, но та требовала праздника и собиралась встретить гостей. Соня, не прощаясь, выбежала в подъезд и захлопнула дверь. Гадливо передёрнувшись, отряхнула одежду. Придется обойтись без музыкальных уроков, сюда она больше не придёт.

День святого Валентина начался с сюрприза. Сергей встретил Соню на ступеньках школы и вручил букет роз. Девчонки завистливо и оторопело наблюдали со стороны, кто-то даже сфотографировал момент, когда Сергей поцеловал Соню и покружил, подняв над землёй. Такое внимание действительно было приятным. Букет пришлось оставить в кабинете Маруськи Игоревны. Она над ним восхищенно повздыхала и унесла в подсобку.

Но на этом сюрпризы не закончились. В течение дня школьные почтальоны разносили валентики, им даже позволялось забегать во время уроков, учителя только осуждающе покачивали головами, но молчали. Вызверилась только Карина Давидовна. Гаркнула так, что неосторожные ученики отпрыгнули на метр назад и сразу же захлопнули двери.

На каждой перемене Сонина коллекция пополнялась на пару штук. Сергей баловал ее вниманием, слал розовые сердечки с подписью, но без признаний или других откровений. Соня оценила его осторожность, она тоже не разбрасывалась такими словами, но от него всё же ожидала. Кроме валентинок от Сергея, пришло еще несколько анонимных, а вот там были признания в любви и даже откровенные комплименты на грани пошлости. Олесина пачка выглядела скуднее, но и она получала анонимные послания. С деланой беззаботностью отодвигала их в сторону, при этом поглядывая на Марка, проверяла, ревнует ли, переживает, что потерял возможность называть ее своей девушкой? Костя не додумался подготовить стопку, обошелся одной и теперь сильно нервничал, что не угодил королеве.

Олеся испугалась всерьёз. Соня не только обошла ее в учебе и популярности, у нее был Сергей, и часть его блеска доставалась теперь выскочке Кайле. Их пара вызывала зависть и ревность, вместе они вполне претендовали на школьный престол. Недолго Олеся радовалась, что распустила пикантные слухи о Марке. Сначала над ним посмеивались, а теперь ее жалели. И это было совсем не то чувство, которое ей хотелось вызывать.

Остался последний урок, а значит, последняя возможность разжиться валентинками. Соня отправила всего одну – Сергею, обошлась без утешительных посланий для подруг. Их в принципе у нее не было. Не Олесе же ей слать письмо со злорадным напоминанием, что День всех влюбленных она празднует в одиночестве.

Как только раздался звонок с урока, ученики разделились на две группы. Одна ждала посланий, другая кинулась их отправлять. В этот раз в стопке писем оказалось и одно для Кристины, запечатанное и довольно объёмное. Она покраснела до самых ушей и осторожно взяла конверт. Одноклассники удивлённо загудели, Костя недоверчиво хмыкнул.

– Ого, у нашей Монашки есть поклонник!

Олеся цокнула языком.

– Поклонник? Может, это наш сторож пишет или трудовик. Они любители выпить, вполне могут принять Монашку за женщину своего возраста.

Соня отвлеклась от представления, ей тоже пришли послания. Еще три от Сергея, снова сердечки, и еще одно запечатанное. На заднем плане слышались смешки, одноклассники подначивали Кристину, заставляли вскрыть конверт прилюдно и продемонстрировать письмо, она отпиралась и пыталась его спрятать.

Соня вскрыла свое послание, достала прямоугольную открытку и замерла. Лучше бы отправитель сохранил интригующее инкогнито, но нет. Под четверостишьем с признанием обнаружилась подпись. Соня подняла голову и сразу же наткнулась на взгляд Бублика. Он наблюдал за ней, в волнении мял пальцами край свитера и, кажется, не дышал. Соня отвернулась, смяла валентинку в ладони и торопливо спрятала в кармане джинсов. Господи, этого еще не хватало! Она же ему ясно сказала, чтобы держался подальше и не надоедал своей симпатией. К тому же теперь у нее есть Сергей, а унизительная преданность и щенячий взгляд и даром не нужны. Соня мельком оглядела класс, проверяя, заметил ли кто-нибудь, как она распечатала письмо. Но никто, кроме Бублика, не видел ее реакцию и смятую открытку. Ничего не сказав, он быстро вышел из класса и пропустил остальное представление.

С помощью Кости пухлый конверт для Кристины всё-таки вскрыли, на пол посыпались распечатанные картинки. Хватило и беглого взгляда, чтобы узнать кадры из порно самой разной степени откровенности. Кристина бросила конверт и отшатнулась от неприличных иллюстраций, как от контейнера с гниющими отходами. Зажмурившись, невольно перекрестилась, что вызвало новую волну смеха.

В класс вошел Марк, веселья не поддержал, собрал порно-корреспонденцию и выбросил в урну, накинул на плечо свой рюкзак, взял сумку Кристины и, не обращая внимания на затухающий смех, повел ее к выходу. На последний урок Кристина не пришла, не было и Марка.

Соня высидела половину истории и отпросилась домой. Злой и одновременно обиженный взгляд Бублика не давал ей покоя, сегодня он мог поспорить в жгучести со взглядом Абросимова. Соне казалось, Бублик сорвется прямо на уроке и всё ей выскажет. После звонка ей точно предстоит выдержать пытку откровенным разговором. От нетерпения он буквально подпрыгивал, постукивал пятками по полу, а пальцами по парте.

Соня отпросилась у Екатерины Тарасовны, поспешно собрала рюкзак и выбежала из класса. В коридоре наконец-то свободно вздохнула и даже улыбнулась. Так даже лучше, вечером Сергей пригласил ее в кафе, теперь она успеет хорошенько подготовиться. Если удастся раскрутить папу, то купит новое платье. Он недавно сменил работу и пытался подружиться с новыми коллегами, а они еще не познакомились с манерой Николая Николаевича вечно брюзжать и поучать.

Соня спустилась на первый этаж и направилась к гардеробу. По пути встретила «учеников-купидонов» и получила очередную валентинку от Сергея. Сегодня он расстарался. Оказывается, приятно быть чьей-то девушкой вот так официально со всеми вытекающими из этого статуса последствиями.

Зайдя в гардероб, Соня огляделась, не могла вспомнить, где именно повесила свою куртку, прошла вперед к окну и замерла. На подоконнике сидел Марк и молча наблюдал за тем, как она бродит по рядам. Из-за абсолютной неподвижности Соня не сразу заметила его и испуганно ойкнула.

– Чёрт! – она отшатнулась и уперлась спиной в мягкие бока пуховиков. – Ты почему не на уроке?

Он встал.

– Ты тоже, кстати.

Соня еще немного отступила, теперь уже протиснулась между курток.

– Мне домой нужно.

Марк сделал еще шаг и приблизился почти вплотную.

– Такое ощущение, что ты меня боишься.

– Ещё чего, – парировала Соня, – хотя, наверное, следовало бы.

Марк недоуменно приподнял брови.

– Почему? – и сам же через секунду догадался. – О господи, что там Олеся про меня наплела?

Соня выпуталась из меховых воротников, встала ровно и задрала подбородок, всем видом демонстрируя, что ей ни капли не страшно и даже безразлично.

– Правду.

– Судя по всему, эта какая-то другая правда.

Соня сделала шаг в сторону и попыталась обойти Марка, но он схватил её за руку и заставил снова упереться затылком в куртки. Она дёрнулась, опустила взгляд на его пальцы, крепко вцепившиеся в её предплечье. Покорно застыла, а потом толкнула его свободной рукой в грудь.

– Она сказала, что ты практически принудил её к сексу, был грубым и позаботился только о своем удовольствии.

– Что? – Марк отшатнулся и удивленно округлил глаза. – Да я ее пальцем не тронул. У нас вообще с ней ничего не было.

Соня нахмурилась.

– Для тебя это, может, и ничего. Женщины и мужчины по-разному смотрят на секс.

Марк тряхнул головой.

– Боюсь представить, что я еще с ней делал. Бил, наверное, унижал? – увидев выражение лица Сони, возмущенно выдохнул: – Видимо, и бил, и унижал. Надеюсь, это всё?

– Этого мало? – возмутилась Соня. Она заметила, что Марк ее уже не держит, но не сдвинулась, внимательно рассматривала темные прожилки в его голубых глазах и веснушки. Опять эти чёртовы веснушки! Редкие и светлые, можно даже посчитать, их не так уж и много, в основном на скулах и немного на носу.

Марк нарочно приблизился почти вплотную.

– Ты ей веришь?

Соня испуганно заморгала и опустила взгляд.

– Какая разница, верю или нет, правда от этого не перестанет быть правдой.

– Большая разница. Решающая. Кому ты веришь?

Марк вскинул руку, коснулся подбородка Сони, провёл большим пальцем вдоль щеки. Она замерла и зажмурилась. Почувствовала, как он убрал в сторону прядь волос и поцеловал её закрытые глаза, аккуратно, почти невесомо, с трогательным благоговением. Соня растерялась. Интуитивно готовилась к нападению, к жёсткому напору, но он коснулся ее век дыханием и лишь слегка губами. Скользнув на висок, снова поцеловал, нежно и легко, как на новогодней вечеринке, когда лечил поцелуями её ладонь.

Его губы медленно смещались по коже, прокладывая влажную дорожку от виска к углу губ. Там остановились. Ресницы защекотали веки, спутались с ее ресницами. Соне на секунду показалось, что мир лопнул и разлетелся живописными лоскутами, поэтому так тихо и ничего не происходит, она распахнула глаза и напоролась на взгляд Марка.

Он поднял её подбородок и замер. Соня знала, что произойдет, и это знание опьяняло похлеще самого поцелуя. И Марк это знал, поэтому не торопился. В этот раз в глазах Сони не было страха, только нетерпеливое ожидание и предвкушение. Второго первого поцелуя уже не будет.

Она едва заметно потянулась ему навстречу, этого было достаточно. Марк закрыл глаза и коснулся её губ. Они одновременно выдохнули и смешали дыхание за секунду до того, как случился сам поцелуй. Сначала целовал только Марк, а Соня никак не могла побороть опьяняющее изумление от того, что это вообще с ней происходит. Она сосредоточилась на том, чтобы не провалиться в ряды вешалок, держалась за шею Марка и неосознанно тянула его на себя.

Для грубияна и насильника он целовал слишком робко и осторожно, скорее изучающе. Руки не опустил и не пытался обнять, касался лица, шеи, щек, отстраняясь, трогал её припухшие губы, будто не мог поверить, что только что их целовал, проверял их реальность.

Соня сама потянула его обратно и заставила продолжить поцелуй. Теперь уже включилась и она. Её нежность довольно быстро переплавилась в лихорадочное возбуждение, она притиснулась к Марку вплотную, обхватила руками за плечи и замерла, ощутив животом, насколько сильно врут слухи про «столбик рублевых монет». Смущённо и нервно усмехнулась, Марк почувствовал движение губ и улыбнулся в ответ.

Он отстранился первым. Несколько секунд стоял, упираясь лбом в лоб Сони, и пытался сфокусировать взгляд. Снова коснулся влажных нацелованных губ, словно поставил точку, и с видимым усилием отступил.

Соня вздрогнула, с опозданием осознав, что натворила. Это же выпендрёжник Абросимов! А у нее, между прочим, есть Сергей, подаривший букет, сотню валентинок и ожидающий её вечером в кафе. Что за непростительное легкомыслие? Она не просто целовалась с Абросимовым, она сама его целовала!

Марк протянул руку, но Соня увернулась, схватила найденную куртку и ринулась к выходу.

– Соня…

Она не ответила, выбежала из гардеробной, натягивая на ходу рукава. Марк не стал ее останавливать, сам еще не отошел от шока, еще проживал событие планетарного масштаба – поцелуй с Соней.

Этот поцелуй преследовал ее фантомными ощущениями. Губы горели, уши пылали, ее лихорадило и шатало, как пьяную. Даже в кафе с Сергеем Соня то и дело уплывала мыслями в гардеробную. Сергей шутил, очень натурально и забавно пародировал Марка, Соня искренне смеялась, но иногда выключалась на середине предложения и снова задумчиво ощупывала языком нёбо и внутреннюю поверхность зубов.

Сергей постоянно говорил про весенние соревнования по лёгкой атлетике, после проигрыша на городском кроссе он намеревался взять реванш. Марк готовился к многоборью, показывал стабильно высокие результаты по всем видам, но в отдельных, в первую очередь спринтерских дистанциях, Сергей вполне мог побороться за место на пьедестале.

Он знал, что Соня занимается в том же спорткомплексе, что и Абросимов, сначала даже немного сердился на нее, теперь же нашел в этом плюсы: выпытывал подробности о тренировках соперника.

– Ты же видела, как он тренируется? Правда, что ли, он такой, как физрук говорит? Типа чемпион будущий?

Соня нервно пожала плечами.

– У нас разные тренеры, к тому же он каждый день занимается, а я только три раза в неделю по вечерам, не всегда его вижу. Но вроде слышала, что спринт не его сильное место. Зато в метаниях и прыжках он составит конкуренцию даже одиночникам.

Сергей недовольно поджал губы.

– Блин, хотел еще на прыжки в длину заявиться.

Соня заскучала, Сергей заметил это и снова принялся хохмить. На какое-то время она забыла о своем гардеробном грехопадении, но когда Сергей проводил её к дому и поцеловал, на мгновенье увидела другое лицо, другие губы и совсем другие глаза.

Соня ждала утра и трусила идти в школу. Боялась столкнуться с Марком и ненароком выдать свою растерянность. Всю ночь проворочалась без сна, даже, составив бабушке компанию, немного побродила по дому. Под утро решила считать поцелуй временным помутнением рассудка. У неё есть Сергей. Наконец-то все складывается хорошо, ее жизнь снова вошла в привычное русло. Абросимов временно ей не соперник, выбит с дистанции за лидерство позорными слухами, потерял Олесю, а вместе с ней и место в школьной элите.

И всё же она жутко волновалась и боялась встречи с Марком. А случилось это неожиданно. Она стояла с Сергеем у окна в коридоре, он приобнял ее и поцеловал в губы, а когда отстранился, Соня увидела всего в метре от них Марка. Он не двигался, как загипнотизированный, смотрел на руку Сергея, по-хозяйски лежащую на талии Сони. Вздрогнув, медленно отклонился, будто его качнуло ветром, и молча пошёл дальше.

Сергей ухмыльнулся.

– Эй, Абросимов, ты че не здороваешься? Это ты с Олеськой расстался, а не со мной. Я тебя по-прежнему люблю.

Марк оглянулся, но ничего не сказал.

Холодная война между ним и Соней перешла в третью стадию – саркастично-едкую. Почти все дискуссии на литературе плавно переходили на личности и выливались в завуалированные оскорбления. Несмотря на все заслуги, ворох пятерок, успехи по всем предметам и фото на доске почета, место Марка в иерархии класса не сильно отличалось от места Бублика. Грубого и эгоистичного Абросимова с «корнишоном» записали в изгои. Он и раньше отличался молчаливостью, так что теперь почти не заметил разницу.

Уставшие от бесконечной подготовки к ЕГЭ и замученные затяжной весной с жуткими перепадами температуры, ученики выпросили у Маруськи Игоревны поездку. Она обрадовалась, наивно посчитала это замечательной возможностью сплотить класс и наконец-то с ними подружиться. На деле же поездка в Анапский дельфинарий обернулась для нее катастрофой.

Поначалу все складывалось почти благоприятно. Деньги сдали дружно и без проблем, никто не опоздал, и выехали вовремя. Маруська Игоревна, воодушевленная и радостная, схватила микрофон для проведения экскурсий и принялась рассказывать, что их ждет в Анапе и по пути. Её никто слушал, все шумели, переговаривались, громко смеялись или надели наушники, как Марк или Соня. Учительница не сдавалась, но после вылетевшей из салона реплики: «Когда ты уже заткнёшься», – опустила микрофон и отвернулась к окну. До самой Анапы просидела молча, таращась на пробегающие мимо деревья и дома.

В дельфинарии старшеклассники на время забыли, что они взрослые и колючие, неожиданно увлеклись представлением. Для Сони, выросшей в Анапе, подобное развлечение не было диковинкой, но номер с белухой поразил и ее. Она даже сфотографировалась с дрессировщицей и парочкой юрких афалин.

После дельфинария решили погулять по городу. Маруська Игоревна кое-как собрала вокруг себя учеников и попыталась вразумить.

– Автобус будет ждать нас ровно в пять, поэтому не теряемся. У меня есть ваши номера, но давайте без опозданий. Сейчас все идем на набережную, можно будет прогуляться, только не расходитесь далеко.

Её не слушали, она еще не закончила, а ученики уже начали расползаться в стороны. Всю прогулку Маруська Игоревна только и делала, что подгоняла отстающих, прикрикивала на убегающих вперед и висела на телефоне, пытаясь найти тех, кто исчез из ее поля зрения.

Олеся нервно огрызалась.

– Нам что, по шесть лет? Вы нас еще за руки заставьте взяться.

– Я за вас отвечаю, свободно гулять будете с родителями или сами.

Она снова суетливо бегала, искала пропавших и звонила-звонила без остановки. На широкой площадке, выходящей к морю, устало смахнула взмокшую челку.

– Побудьте тут, я сейчас найду футболистов, опять куда-то запропастились, – и уже в телефон: – Каретников? Вы где? А Толик с тобой?

Соня отделилась от группы, приблизилась вплотную к парапету и вдохнула. Как же она скучала по морю, по его запаху, шелесту волн и переменчивому настроению. Зимнее море казалось выцветшим и побелевшим. Но именно таким оно нравилось больше. В нем ощущалась свобода и необузданность. Несмотря на довольно солнечную погоду, волны выглядели холодными и кусачими, не принимали солнечные лучи, отталкивали их и раздраженно пенились.

Боковым зрением Соня заметила в паре метров от себя лохматого мужчину неопределенного возраста. Надо же, когда она подходила к парапету, никого не было. Откуда он взялся? Его даже можно было назвать симпатичным, если бы не странный отсутствующий взгляд неестественно лазурных глаз. Ветер трепал его распущенные волосы и перебирал в них тонкие косички, стянутые синими нитками. Больше всего мужчина походил на хиппи. По сравнению с заснеженным январем, к концу февраля заметно потеплело, но даже для зимы незнакомец был одет слишком легко. Две рубашки, одна поверх другой, джинсы и растоптанные кроссовки. На запястьях болтались ракушечные браслеты. Соня остановила взгляд на самом необычном – из белых питаровcontentnotes0.html#note_11 и турителлcontentnotes0.html#note_12, скрученных как маленькие тугие смерчи.

– Продайте браслет.

Он нехотя оторвал взгляд от моря и приподнял руку.

Соня кивнула. Увидела, что с другой стороны необычного незнакомца стоит Марк. Он развернулся к морю, стянул наушники и явно прислушивался к их разговору.

– Продайте, пожалуйста, браслет, вот этот беленький.

Мужчина снял его с запястья и протянул.

– На.

– Сколько?

– Я его не покупал, чтобы продавать.

– Но я не могу его взять бесплатно.

Мужчина недоуменно нахмурился.

– Почему не можешь? Бери, ты любишь море, море любит тебя.

Соня улыбнулась и взяла браслет.

– Откуда вы знаете? Я ведь и правда выросла здесь, в Анапе.

Он отвернулся, чуть сощурился, вглядываясь в неугомонную стихию. Соня решила, что ответа не дождётся, но странный незнакомец снова заговорил:

– На тебе есть отпечаток моря. Ты напоминаешь молодую акулу. Ей все время нужно двигаться, чтобы не утонуть. Голодная, беспокойная, жестокая и неумная.

Соня фыркнула. Почти все, кроме последнего слова, ей понравилось. Тут же услышала сдавленный смешок Абросимова. Ну конечно, с «неумной» он точно был согласен.

– А я кто? – бесцеремонно вклинился в беседу Марк.

– А ты олень. В тебе нет ничего морского.

Соня не сдержалась и прыснула:

– Олень.

Марк не отреагировал, снова обратился к незнакомцу. Его всегда интриговали необычные люди, особенно такие чудики.

– Почему олень?

– Ты лесной. В своей стихии она тебя сожрет, а кишки скормит своим детям. В твоей же стихии не выживет.

– Мрачновато, – заключил Марк, глядя на Соню, замершую у перил, – вы нас не сфотографируете?

– Зачем?

– Ну как зачем? На память.

– У вас нет памяти?

Марк снова нахмурился.

– Есть, но хочется запечатлеть этот момент на фото.

Мужчина покачал головой.

– Смотри и запоминай, пока море на тебя не смотрит.

Соня снова усмехнулась. Странная беседа с чудаковатым типом её больше не интересовала. Она отошла дальше, чтобы побыть наедине с морем. В распахнутое пальто забирался ветер, короткое платье грело не больше, чем рубашка странного незнакомца, но Соня терпела, знала, что в таком виде выглядит привлекательно и интригующе. Что ж, красота требует жертв, а иногда и здоровья.

К вечеру Маруська Игоревна заработала нервный срыв и охрипла. Долго собирала у автобуса разбежавшихся учеников и удерживала от побега тех, кто пришел вовремя. Её звонки игнорировали, а если брали трубку, то откровенно дерзили и завуалированно посылали куда подальше. Когда же класс расселся по местам, она устало упала на кресло и беззвучно заплакала. Подружиться и сплотить класс не получилось, вышло только хуже. Колючие подростки, по отдельности вполне адекватные, сегодня превратились в стаю гиен.

Рассаживались они хаотично, многие почти сразу задремали. Соня забиралась в автобус одной из последних, её место рядом с безликой одноклассницей, чье имя она постоянно забывала, оказалось занятым. Некоторые спали, развалившись на двух креслах. Соня прошла дальше, хотела уже сесть на самое дальнее, но зацепилась взглядом за макушку Марка. Приблизившись к нему, в нерешительности приостановилась. Он поднял с соседнего кресла рюкзак и молча кивнул. Соня оглядела высокие спинки сидений, теряющиеся в темноте салона, и с опаской села.

Мутные сумерки быстро загустели, за стеклами теплого салона повис поздний вечер, больше похожий на полноценную ночь. Соню клонило в сон, размеренный гул и покачивание автобуса убаюкивали не хуже колыбельной. Марк чуть сполз по спинке и вытянул ноги, судя по расслабленной позе, устроился удобно, но глаза не закрыл, смотрел куда-то в темноту за окном и слушал музыку.

Соня ерзала, пыталась найти удобную позу, пока не поняла, что рядом с Марком это в принципе невозможно. Он её нервировал, злил и волновал. Потяжелевшая голова то и дело склонялась к его плечу, но Соня выравнивалась и снова искала удобное положение. Почти полчаса Марк наблюдал за ее попытками бороться с дремотным состоянием, а потом просто притянул к себе и обнял. Соня затаилась. Не обняла в ответ, но и не оттолкнула. Выждав немного, чуть сместилась и устроилась удобнее. Как назло, сон пропал. Лежать на его груди, касаясь щекой мягкого свитера, было комфортно и удобно, но глаза больше не слипались, тело передумало спать и впрыснуло в кровь адреналин.

Марк нащупал её ладонь, коснулся запястья, бережно перебрал ракушки на браслете, а потом скользнул пальцами в широкий рукав пальто. Коснувшись предплечья, невесомо погладил нежную кожу в изгибе локтя и снова вернулся к ладони.

Соня не отклонилась и не остановила его, предпочла сделать вид, что спит, поэтому и не отталкивает. Пусть думает, что нагло использует её сонное состояние. Это как притвориться пьяной, а потому чуть более развязной и смелой. Даже лучше. Она спит, и все происходит без ее ведома. Иначе она бы его давно остановила.

Марк щекотно водил подушечками пальцев по внутренней стороне предплечья Сони, мурашки бродили вслед за его прикосновениями. Она дрожала, прислушиваясь к захватившим ее необычным ощущениям. В животе разливалась сладкая истома, опьяняющая и обездвиживающая сильнее крепкого алкоголя, сердце тарахтело, как генератор, с перебоями и гулко.

Сосредоточено изображая крепкий сон, Соня вздрагивала от невинной и одновременно острой ласки и уговаривала себя не заснуть на самом деле.

И все же заснула, поцелуя в макушку уже не почувствовала.