Китай. Искусство есть палочками

Глава 11 Вечер в приятном обществе

В мою каюту ввалился мордатый парень, похожий на быка, с глазами навыкате, и радостно плюхнул сумку на нижнюю койку. Я с тревогой вскинула голову. Ай-ай-ай, это не входило в мои планы! Я пришла заранее, нашла свою каюту, заняла верхнюю койку, а потом уселась в кресло в дальнем углу каюты и начала спокойно читать. И не нужны мне никакие попутчики!

— Ни хао. Здравствуйте, — парень нервно улыбнулся. Он снял ботинки и аккуратно поставил их под кровать, надев на ноги в темно-серых носках белые махровые тапочки, которые извлек из сумки.

— Ни хао, — вздохнула я. Мистер Тапочки посмотрел на меня с волнением и скрылся в коридоре, а через пару минут вернулся вместе с другом.

— Ни хао, — сказал тот.

— Ни хао, — эхом отозвалась я.

Друг Мистера Тапочки был одет в военную форму оливкового цвета. Он присел на нижнюю полку, а его толстомордый компаньон занял второе кресло.

— Мой друг служит в НОА[7], — сообщил мой новоиспеченный сосед по каюте. Он говорил на английском с ужасным акцентом, показывая при этом на военную форму и застенчиво улыбаясь.

— Я вижу, — улыбнулась я.

Друг был маленького росточка, но довольно упитанный, со вздернутым носом, в маленьких круглых очечках и с армейской стрижкой. Форменные брюки цвета хаки были велики ему на пару размеров, поэтому на талии он затянул их черным пластиковым поясом.

— А как вас зовут? — спросил солдат.

— Полли.

— А что это значит?

— Ничего.

— Неужели совсем ничего?

Судя по всему, мои собеседники ужасно удивились, узнав, что человек может носить ничего не значащее имя, и обсудили это между собой на китайском.

— А вас как зовут? — поинтересовалась я у соседа по каюте.

— Мое имя по-английски значит «Бык», а моего друга в переводе зовут Герой. Мы оба солдаты НОА.

Вскоре я успокоилась, узнав, что Герой едет с женой в соседней каюте, так что вряд ли Бык в тапочках ночью забьет меня насмерть термосом; более того, попутчик мне даже начал нравиться. А забавно: Быку как нельзя лучше подходило его имя, да и его приятель в военной форме с говорящим именем Герой — это тоже в точку.

Как выяснилось, Бык и Герой жили в Пекине. Оба сейчас в отпуске: побывали в Ханчжоу, а теперь вот отправились в Сучжоу.

— А почему на вас военная форма, если вы в отпуске? — спросила я у Героя.

Они с Быком опять о чем-то зашептались, а потом Герой ответил:

— А я сегодня был на службе.

Мне показалось, что Герой лучше владеет английским, чем его товарищ.

— А почему вы плывете на пароме, а не едете на экспрессе? — задала я следующий вопрос.

Герой терпеливо улыбнулся, как улыбаются несмышленым детям, и принялся объяснять таким тоном, как если бы говорил с дауном.

— Понимаете, Великий канал — это история. — Он помолчал немного, восторженно глядя на грязно-коричневую гладь воды. — Вы знаете, когда его прорыли?

— Э-э-э… — Вообще-то я что-то читала в путеводителе, но все позабыла.

— Великий канал — самый старый и самый длинный канал в мире, — назидательно сообщил Герой и кивнул, довольный собой. — И его первый отрезок был построен… — тут он замолчал и подумал немного, — в пятом веке до нашей эры, а потом во времена правления династии Суй император Янди расширил его.

Точно, я ведь видела портреты этого императора, правившего примерно полторы тысячи лет назад: решительный мужик с суровым взглядом в черном халате, его лицо на картине казалось удивительно плоским, а по обе стороны рта свисали длиннющие усы. За его спиной художник изобразил двух придворных, которые выглядели крайне затюканными.

Герой забыл упомянуть, что император Янди был тот еще фрукт, ибо испытывал неуемную тягу к спиртному и женщинам. Когда он путешествовал по воде, то его лодки, наверное, еле тащились из-за обилия юных красавиц на борту.

А еще Герой умолчал о том, что один из придворных, руководивших строительством канала, по имени Ма Шумоу, по легенде, съедал каждый день двухлетнего ребенка. Не знаю, правда ли это или пустые россказни, но одно понятно — канал дорого обошелся подданным императора. На строительстве были задействованы пять миллионов человек. Трудности, сопряженные с чисто техническим воплощением грандиозной задумки императора, вкупе с несколькими военными кампаниями сделали императора крайне непопулярным. В итоге в 618 году, когда Янди исполнилось пятьдесят лет, его убил собственный слуга. Пожалуй, императору стоило бы обратить внимание, с какими мрачными рожами слуги изображены на портрете.

В начале двадцатого века миссионеры добирались по Великому каналу до первого пункта назначения по пути на гору Могань, что в шестидесяти километрах от Ханчжоу. В их мемуарах описывается прохладная свежесть и то, как они окунали ноги в холодную воду, пока слуги усердно работали веслами, и лодка плыла мимо заливных полей и рыбацких джонок.

Времена изменились.

Ночью на канал спустился густой туман. К несчастью, каюта, которую я делила с Быком, располагалась ближе всего к рулевой рубке, а следовательно, к туманному горну. Это такая штука, которая должна была оповещать другие суда, что мы с Быком плывем им навстречу.

— Уууууууууу! — громкий гул врывался в мой сон.

Я просыпалась, но через некоторое время снова засыпала, и тут раздавалось очередное «у-у-у-у-ууууууууу». В ночной тишине звук казался неестественно громким. Откуда-то издалека нам отвечали другие корабли. И опять становилось тихо. Я снова проваливалась в сон под монотонное жужжание мотора и снова просыпалась через пару минут под неизменное «у-у-у-у-ууууууууууууууууууууу!».

На следующее утро на канале было не протолкнуться, хотя накануне, до того, как сгустилась темнота, мы казались там единственным судном. Теперь же кругом теснились суда и суденышки разного калибра, которые выплевывали в небо клубы дыма. Некоторые были раскрашены в яркие цвета — бирюзовый, желтый, оливковый и оранжевый, правда, краска местами облупилась. В головной части перевозили грузы, а в задней порой жили целые семьи. Некоторые суда перевозили кучи ящиков с бутылками, другие — горы угля. Иногда несколько лодок были привязаны друг к дружке и двигались в связке. Периодически я замечала одинокие фигуры, мужчин или женщин в теплой одежде, которые вглядывались в пасмурное утро или попивали чай из термоса.

— Некоторые семьи так и живут на воде, — объяснил Герой. — Даже целые общины.

Он по-прежнему был в военной форме. Скорее всего, на ночь он ее снимал, поэтому тот факт, что сегодня Герой не стал переодеваться в гражданскую одежду, поставил под сомнение его вчерашнюю отговорку. Мне это показалось странным. Вряд ли у этого парня нет другой одежды, раз он может позволить себе поехать в отпуск, да еще и оплатить двухместную каюту. Так что наверняка мог бы наскрести денег и на новые брюки. Может, просто его жена питает слабость к мужчинам в военной форме?

По мере того, как мы приближались к городу, вода воняла все сильнее и сильнее. Герой вздохнул:

— В Лондоне реки, небось, так не воняют, да?

Я согласилась, что обычно у нас так сильно не пахнет.

Герой продолжил:

— А вода у вас там, наверное, голубая и прозрачная, да?

Когда я сказала, что Темза такого же мерзко-коричневого цвета, как и Великий канал, бедняга так погрустнел, словно я разбила вдребезги его мечту об идеальной реке.

Мы прибыли в Сучжоу с четырехчасовым опозданием из-за тумана, в одиннадцать вместо семи. Тем не менее, у меня была целая куча времени — вполне успею заселиться в отель и потом погулять по зеленому городу. В отличие от Ханчжоу здесь деревья были по-настоящему старыми, а на их ветвях пели настоящие птицы. Я села за столик в маленьком кафе, где услужливая улыбающаяся официантка тут же принесла мне дымящуюся чашку вкуснейших пельменей со шпинатом и свининой и чайник зеленого чая.

Я решила привезти домой китайские чайники, только не абы какие, а самые лучшие. Самые известные чайники производят в Исине, примерно в сотне километров от Сучжоу. Говорят, что в старинный чайник из Исина можно просто налить кипятка, и все равно получится вкуснейший чай, так что я решила приобрести настоящий чайник, а не такой, которыми завалены сувенирные лавки в расчете на легковерных туристов, поэтому я отправилась в самое сердце индустрии по производству чайников — в Исин.

Легенда гласит, что китайцы впервые попробовали чай около пяти тысяч лет назад. Император Шэнь Нун (в переводе «Божественный земледелец») был очень наблюдательным человеком: он подметил, что пить кипяченую воду полезнее для здоровья. Однажды во время путешествия он остановился перекусить. Слуги стали кипятить воду, и тут в чайник упало несколько сухих листочков, отчего жидкость окрасилась в желтый цвет. Император заинтересовался новым напитком и обнаружил, что он обладает тонизирующим свойством.

Если верить другой легенде, родоначальником чая является уже знакомый нам монах Бодхидхарма, тот самый, который приехал в монастырь Шаолинь и прожигал взглядом стены в пещере. Якобы однажды Бодхидхарма обрезал себе ресницы, чтобы не заснуть во время медитации, и в том месте, куда упали его ресницы, вырос первый чайный куст.

Как бы то ни было, чай, который в Китае называют «ча», постепенно приобрел популярность. В восьмом веке нашей эры некто по имени Лу Юй даже написал целый трактат в трех томах, посвященный искусству чаепития, «Ча цзин».

Англия услышала о новом напитке несколько веков спустя, только в середине семнадцатого века, но впоследствии англичане пристрастились к чаю настолько, что это сыграло немаловажную роль в отношениях между двумя странами. Импорт сундуков с чаем привел к торговому дисбалансу, который, в свою очередь, стал причиной опиумных войн. Да, невинный сухой листочек, нечаянно залетевший в чашку Шэнь Нуна, навел в истории такого шороху, что императору и в страшном сне не могло присниться. Однако бог с ним с императором, надо и себя пожалеть. После той ужасной поездки на Утай Шань я больше не ездила на китайских автобусах, а сегодня мне предстояло сделать пять (!) пересадок (и это не считая такси), и все для того лишь, чтобы выпить потом чашку хорошего чая из настоящего чайника.

В первом автобусе, который отвез меня из Сучжоу в Уси, имелся кондиционер, и я ехала с комфортом. Настроение поднялось. Возможно, в прошлый раз мне просто не повезло и печальный опыт поездки из Утай Шань до Тайюаня — это исключение, а в большинстве китайских автобусов есть нормальная вентиляция. Может быть, «Сэм Хун — веселый дух» — это плод моего воспаленного воображения из-за отравления никотином? Через два часа я прибыла в Уси.

И дальше все пошло как кривое колесо, хотя могло быть и хуже, если бы добрые пассажиры не подлетели ко мне, когда я села не в тот автобус, не подхватили меня и мой багаж и не дали мне уехать на другой конец страны и пропасть там без вести. Нужный мне автобус оказался набит битком и громыхал так, будто вот-вот развалится на части, дорога заняла два часа, а я до сих пор так и не добралась до столицы чайников. Мне предстоял еще один короткий переезд в Диншань. Выйдя из здания автовокзала, я стала искать третий автобус, но меня тут же окружили зазывалы.

— Нету, нету, — отвечали они на мои вопросы о наличии общественного транспорта. — Поедем на нашей машине. — И задирали цену чуть ли не до неба.

— Не, автобуса нету, — вторили им случайные прохожие, видимо, желая присоединиться к охоте на иностранку.

Настырные зазывалы пристали ко мне как банный лист. Среди них был один мужчина лет сорока-сорока пяти. Тощий, как скелет. Его ключицы торчали под тонкой кожей, усеянной родимыми пятнами, словно палочки для еды, брошенные на тарелку, по которой разбрызган соевый соус, а голова со впалыми щеками покачивалась на тонкой, как у цыпленка, шейке. Он что-то орал на китайском прямо мне в ухо.

Я попыталась потихоньку смыться от него. Не тут-то было. Какая-то пухлая бабища, казавшаяся еще толще на фоне своего тощего коллеги, заржала как лошадь и вцепилась мне в руку железной хваткой. Я с трудом вырвалась и, отказавшись от мысли ехать на автобусе, сбежала от них на лицензированном такси. В итоге через четыре с половиной часа пути я добралась-таки до Диншаня.

Очень скоро я с грустью выяснила, что Диншань — это грязная дыра по обе стороны безликой автострады; правда, кругом виднелись груды или даже небольшие горы керамических изделий: маленькие чайнички, малюсенькие чайнички и совсем уж крошечные чайнички. Похоже, на продолжительное чаепитие рассчитывать нечего.

Чуть поодаль от автострады на грязной площади торговали с лотков керамикой всех цветов и форм: глянцевые цветочные горшки, фаянс, яркие кружки, кракелированные вазы «под старину», кофейные сервизы, глубокие и мелкие тарелки. Около часа я просто бродила и смотрела на эту красоту. Такое впечатление, что сегодня у всех прочих иностранцев кроме меня хватило ума сюда не ехать. Время от времени мне попадались и другие зеваки, бродившие вдоль торговых рядов, но никто ничего не покупал.

Я подумала, что в таком случае владельцы лавок будут рады потенциальному клиенту, но они на меня не обращали никакого внимания, или, может быть, удивились моему появлению настолько, что лишились дара речи (правда, непонятно, почему в таком случае они не отложили в сторону чашки с лапшой, которую продолжали молча поедать).

Я выбирала чайники около часа, обращая внимание на множество параметров: ширину, форму крышечки, а еще надо было убедиться, что они глиняные и ничем не покрашены — я читала, что это все и есть составляющие качества. Наконец-то миссия завершена. Больше делать в Диншане было нечего, так что я снова села в старый скрипучий автобус и поехала обратно в Исин.

На автовокзале мне даже не пришлось ждать вместе с другими пассажирами. Возможно, служащий автовокзала присутствовал при моей попытке сесть в Уси не на тот автобус. Как бы то ни было, в этот раз он не оставил мне ни единого шанса ошибиться, поскольку еще до того, как турникеты стали пропускать пассажиров, едущих тем же рейсом, лично отвел меня в автобус и заботливо усадил у окна, потом что-то сказал водителю, и тот кивнул и дружелюбно мне улыбнулся. Я не поняла, что именно сказал мой благодетель, небось, что-нибудь вроде: «Очередная бледнолицая, страдающая географическим кретинизмом. Ты присмотри за ней, ладно?»

Все искренне старались мне помочь. Благодаря заботе сотрудника автовокзала и под присмотром водителя, я добралась до Уси, где сделала последнюю на сегодня пересадку на автобус до Сучжоу. Это был вонючий загазованный автобус, который каждые две-три минуты останавливался, чтобы подобрать желающих сесть или высадить кого-то. Через полчаса в автобус вошли две бабульки с котомками, причем одной из них было хорошо за восемьдесят. Поскольку свободных мест не было, то они уселись прямо на полу и оттуда вступили в перепалку с кондуктором.

Я решила, что они спорят из-за платы на проезд. Я не понимала слов, но, основываясь на сердитом тоне и решительных взмахах руки кондуктора, сделала вывод, что старушки пытаются сторговаться и заплатить только за один билет, раз уж им приходится сидеть на полу. Остальные пассажиры явно наслаждались сценой. Они с радостью присоединились к спору, громко выкрикивая свои комментарии и вставляя ремарки. Спор то и дело затухал, и на пару минут воцарялось молчание, а потом кто-нибудь из пассажиров снова встревал. Например, бойкий сморщенный старикашка с третьего ряда скорее всего кричал: «Нет, ты только глянь, ей же восемьдесят четыре, а она сидит на полу! Позор!» А может, он выкрикивал что-то типа: «Да бедняга, наверное, и встать-то уже не сможет, так и будет сидеть тут до конца своих дней, а ты еще требуешь, чтоб она заплатила по полной, стыдись!»

Остальные пассажиры заливались счастливым смехом, а троица начинала спор с новой силой.

Обратная дорога заняла пять с половиной часов. Учитывая, что до Диншаня я добралась за четыре с половиной, получается, что ради пары глиняных чайничков я в общей сложности провела десять часов в китайских автобусах. Я страшно устала. Но самое ужасное, как я сейчас понимаю, это, что чайники в сувенирных лавках ничем не отличались от тех, что я приобрела. Я купила ширпотреб, самые обычные, абсолютно непримечательные чайники. Вот облом!

На следующий день я планировала поехать в Чжоучжуан, симпатичный маленький городок, изрезанный каналами и мостиками, этакую крошечную Венецию. Герой, помнится, очень рекомендовал туда съездить. Но после марафона за чайниками я не нашла в себе сил снова сесть на автобус, а вместо этого весь день гуляла по знаменитым садам Сучжоу.

Сады эти были разбиты учеными, чиновниками и торговцами, которые переехали в Сучжоу, когда во времена династии Южная Сун император в 1127 году перенес столицу в соседний Ханчжоу, а также через пару веков, когда во времена Мин императорский двор обосновался в Нанкине. Сучжоу, помимо близости к столицам, привлекал торговцев и возможностью сколотить неплохой капитал, поскольку город являлся центром производства шелка. Пока бедняки потели в душных мастерских, богатеи велели озеленять территорию вокруг их домов.

В планировке сада нужно было достичь гармонии нескольких элементов: камней, воды, деревьев. Беседки строили таким образом, чтобы прекрасный вид открывался под любым углом, где бы ты ни сел. Дорожки мостили, чтобы ученый, гулявший по саду в поисках вдохновения, мог быть спокоен за свою обувь хоть в дождь, хоть в слякоть.

Я гуляла по самому маленькому из садов, носившему название Сад Мастера Сетей (Ваншиюань), где заботливые руки довели крошечное пространство до совершенства, и по Саду Скромного Чиновника. Голубое небо отражалось в бирюзовой воде прудиков, как и крыши беседок и кроны деревьев. Гуляя по мощеным дорожкам мимо речушек, бамбуковых рощиц, пагод и каменных мостиков, я задумалась о поэтах, которые приходили сюда в ожидании музы, и заключила, что у них были крепкие задницы. Сады эти прекрасны, спору нет, но не слишком удобны для посетителей. Сидеть здесь можно только на каменных скамейках. Да моя муза мигом задохнулась бы под гнетом тяжких мыслей о возможности заработать геморрой. Но, может, писатели в те дни отличались более крепким здоровьем, или же они приходили сюда со своими подушками.

Несмотря на неудобные каменные скамьи, сады привели меня в полный восторг. В Саду Скромного Чиновника в огромных бело-голубых фарфоровых чашах в зеленоватой воде плескались золотые рыбки; рядом с одной такой чашей красовалась надпись на корявом английском: «Рыбки плавают, веселятся». Ха-ха, интересно, как они узнали? Чуть дальше висели клетки с говорящими скворцами. Один из них, когда я проходила мимо, поздоровался по-китайски:

— Ни хао.

А второй пропищал:

— Хэллоу!

Боже, даже птицы пристают с приветствиями, подумала я.

Я вернулась в отель по узким улочкам, ведущим вдоль берегов извивающихся каналов, рядом с которыми притулились потрепанные домики; их жители, как в Венеции, сушили белье прямо за окном. Здесь царило спокойствие, хотя всего в паре кварталов раскинулись новые районы с неизбежными автомобильными пробками и современными торговыми центрами.

В одном из переулочков под деревянным стульчиком свернулся клубочком белый пес, чьи владельцы слишком буквально восприняли моду красить волосы — у несчастного животного уши и хвост были выкрашены в ядовито-розовый цвет.