Китай. Искусство есть палочками

Глава 12 Политики и мореплаватели

Когда ешь яичницу палочками, важно, чтобы яичница была хорошо прожаренной, в таком случае она достаточно плотная и ее легко ухватить. Если же вы выберете глазунью, то готовьтесь к проблемам.

На следующее утро за завтраком мне пришлось решать головоломку. Я подумала, что было бы неплохо поплотнее подкрепиться перед поездкой на автобусе в Нанкин, и заказала себе яичницу. Глазунью. Каждый раз, когда я пыталась подцепить ее палочками, непрожаренный белок выскальзывал и яичница радостно плюхалась обратно на тарелку. Я решила поднести тарелку ко рту и палочками направить всю скользкую субстанцию прямиком себе в глотку, но потом передумала, побоявшись, что подавлюсь огромной яичницей. В итоге я вооружилась фарфоровой ложечкой, которой обычно китайцы едят суп, и, помогая себе пальцами, расправилась с непрожаренной частью яичницы, а остаток съела при помощи палочек. Когда мои мучения, наконец, закончились, появилась официантка с ножом и вилкой.

Позднее, когда я уже сидела в автобусе до Нанкина, мне пришло в голову, что борьба с яичницей символизирует те трудности, с которыми сталкивается иностранец, путешествуя по Китаю. Здесь часто попадаешь в нелепые ситуации. И на решение самых простых задач требуется куда больше времени, чем обычно. Иногда ты кажешься со стороны смешным, но, в конце концов, наступив на горло собственной гордости, потратив немало нервных клеток и, невзирая на трудности, достигаешь цели, и как раз в этот момент на сцене появляется кто-то из местных и, улыбаясь, указывает на более легкий путь, чем тот, что ты преодолел.

Однако, похоже, боги унижения, кто бы они ни были, потешили свое самолюбие, наблюдая за моими мучениями за завтраком, и решили, что этого на сегодня будет достаточно. Так или иначе, поездка в Нанкин принесла мне огромное удовольствие. Огромный удобный автобус, оснащенный кондиционером, с ревом несся по автостраде и сделал всего одну остановку, чтобы пассажиры могли посетить туалет. В этот раз я ехала по новенькому шоссе, одному из многих, которые китайцы понастроили в последнее время, а не смотрела на него из окна, трясясь по ухабам соседней дороги. Разделительная полоса была еще девственно-белоснежной, но при всей своей внешней привлекательности автострада почему-то совершенно не привлекала других автомобилистов, так что мы неслись как ветер и через пару часов без происшествий добрались до Нанкина.

Нанкин в переводе с китайского означает «Южная столица». Этот город действительно был столицей на протяжении нескольких периодов китайской истории. Династии менялись, императоры переносили столицу с места на место. Когда в 1368 году к власти пришла династия Мин, то император распорядился сделать столицей Нанкин, и именно отсюда начинается одно из увлекательнейших путешествий по морю, но обо всем по порядку.

В древние времена жившие на юге страны китайцы активно плавали по морю, однако Конфуций считал, что путешествия в чужие земли — зло, поскольку это идет вразрез с его доктриной о семейном долге. Начиная со второго века нашей эры учение Конфуция приобрело популярность, и потому мореплавание вышло из моды на несколько столетий. Вообще-то Конфуций родился в 551 году до нашей эры, но при жизни не был особо почитаем. Он много ездил по Китаю, пропагандируя свои идеи социального порядка, но сначала к нему не очень-то прислушивались. После смерти философа увидел свет сборник его изречений «Луньюй», и основы конфуцианства стали основой образования. Так или иначе, несмотря на возражения Конфуция, к шестому веку внешняя торговля процветала, к девятому веку в Китае появились рабы из Африки, а придворные дамы носили вуали на персидский манер.

Правда, дальние морские путешествия достигли апогея при Чжу Ди, императоре династии Мин. Несмотря на все увещевания советников-приверженцев идей Конфуция, Чжу Ди распорядился создать флотилию из торговых и военных судов, и эта армада известна в истории как «драгоценный флот».

В первом десятилетии пятнадцатого века по приказу императора построили около двух тысяч кораблей. Флотилией командовал евнух Чжэн Хэ по прозвищу Сань Бао, что в переводе обозначает «три драгоценности». Он отплыл из Нанкина и бороздил моря Юго-Восточной Азии, Индии, Ближнего Востока и Африки и даже стал прототипом легендарного Синдбада-Морехода. В последнее время Чжэн Хэ приписывают и открытие Америки. Отставной британский подводник Гэвин Мензис в своей книге «1421» (Gavin Menzies «1421») утверждает, что Чжэн Хэ высадился на берегах Нового Света на семьдесят один год раньше Колумба.

Евнухов использовали для службы при дворе на протяжении двух тысячелетий, вплоть до падения последней династии Цин в 1911 году, поскольку императоров всегда беспокоил вопрос чистоты крови. Считалось, что императора, или Сына Неба, выбирают боги, и он, выполняя ряд необходимых ритуалов культа предков, обеспечивает гармонию между небом и землей, так что было крайне важным, чтобы в жилах наследника текла та же кровь. Поэтому слуг оскопляли, добиваясь таким вот драконовским способом гарантии того, что жены и наложницы императора от скуки не закрутят роман со слугами.

К концу имперской истории Китая евнухами чаще всего становились добровольно, поскольку евнухи, благодаря близости к правителю, могли очень неплохо устроиться в жизни. Они зачастую предлагали себя в качестве сексуальной игрушки правителям, поскольку в древнем Китае гомосексуализм не являлся чем-то из ряда вон выходящим, и становились богатыми и влиятельными людьми.

Чаще всего евнухов кастрировали еще в детстве, поскольку более всего ценились те евнухи, которым операцию производили до достижения ими десяти лет. Отцы таким образом устраивали карьеру своих сыновей. Семья мальчика получала вознаграждение, но кроме того, родственники надеялись, что их отпрыск добьется влияния при дворе и им тоже что-нибудь перепадет. Странные люди. Быть евнухом не так уж весело. Только законченный оптимист может надеяться, что мальчик, повзрослев, поблагодарит родителей за то, что они позволили дядьке с ножом отчикать ему все самое нужное. Евнухи часто не могли контролировать мочеиспускание, кроме того, их душам предстояло потом голодать в загробном мире, поскольку, по китайским представлениям, кормить души предков способен лишь потомок мужского пола, принося жертву, а тут ни о каких сыновьях не могло быть и речи.

Сам процесс кастрации ужасен. В один судьбоносный день родители отводили несчастного ребенка к так называемому «резчику», клали на кушетку и в последний раз спрашивали, согласен ли он на кастрацию, после чего привязывали, чтобы не рыпался, опаивали настойкой опиума (такое вот садистское обезболивающее) и смазывали бедняге гениталии соусом чили. Затем «резчик» с помощью миниатюрного изогнутого ножа отрезал бедному мальчику яички и половой орган как можно ближе к основанию, чтобы даже обрубка не осталось, а в мочеиспускательный канал вводилась специальная металлическая затычка. Рану перевязывали, и ребенка заставляли два-три часа ходить, потом разрешали, наконец, лечь, но не давали ему в течение трех дней пить и мочиться. Все три дня бедняга, ясное дело, испытывал сильнейшие боли. Через три дня затычку вынимали, и, если повезет, наружу вырывалась струя мочи. Это было хорошим знаком — опасность для здоровья мальчика миновала. Если же мочеиспускательный канал зарастал, то бедолага, в конце концов, умирал медленной мучительной смертью.

Яички и пенис, которые по-китайски называли «три драгоценности», хранили в специальном сосуде всю жизнь, чтобы после смерти евнуха похоронить тело «в целости».

В другой своей книге (Sterling Seagrave «Dragon lady») Стерлинг Сигрейв рассказывает об одном евнухе, жившем во времена династии Мин, который держал наложницу. Он ублажал ее другими способами и отчаянно хотел сына. Бедняга долго искал способ разрешить проблему и в конце концов познакомился с врачом, который рассказал, что у евнуха снова отрастет пенис, если тот съест мозг семи живых человек. Евнух велел доставить к нему семерых преступников, вскрыл их черепа и съел их мозг. Вот, правда, не осталось свидетельств, сработал ли рецепт.

Чжэн Хэ стал евнухом не по собственной воле. Он родился к югу от Куньмина, в провинции Юннань, и исповедовал ислам. Еще мальчиком Чжэн Хэ попал в плен, когда китайская армия оккупировала Юннань в 1382 году. Захватчики кастрировали Чжэн Хэ.

Тогда это была обычная практика, которую применяли к пленным мальчикам. После этого Чжэн Хэ отвезли в услужение к Чжу Ди, четвертому сыну императора.

Чжу Ди был военным, поэтому Чжэн Хэ рос в походах, постепенно став доверенным лицом своего господина и его правой рукой. Обычно евнухи, которых кастрировали в детстве, вырастали женоподобными, с высокими, писклявыми голосами. Чжэн Хэ разрушил стереотипы. По свидетельствам современников, он отличался огромным ростом и крепким телосложением, горящим взглядом, белоснежными зубами и громовым голосом. К тому моменту, как в 1402 году Чжу Ди взошел на трон, его любимый евнух уже стал очень влиятельной фигурой.

В 1405 году первая флотилия под командованием Чжэн Хэ отплыла от берегов Китая. Корабли ломились от груза золота, серебра, тончайшего шелка и фарфора. Несколько лет матросы сражались с пиратами и штормами и все ради того, чтобы выменять китайские товары на специи — кардамон, корицу и куркуму из Индии, а также на красное дерево из Сиама (ныне Таиланд), эбеновое дерево и алоэ из Малакки, каучук с Суматры и многое другое.

Из Бенгала (ныне Бангладеш) «драгоценный флот» привез в подарок императору удивительное существо с длинной шеей, которое, по китайским представлениям, подходило под описание цилиня, одного из четырех божественных животных, появление которого сулит благоденствие. На самом деле это был, разумеется, жираф. Когда божественное создание привезли ко двору в 1414 году, чиновники пришли в восторг, после чего жираф присоединился к «райским лошадям» (зебрам) и «райским оленям» (предположительно сернобыкам), слонам, тиграм, леопардам, попугаям и павлинам, обитавшим в императорском зоопарке во дворце Чжу Ди.

Кроме того, матросы привезли в Китай массу впечатлений — они рассказывали невероятные вещи о жизни в других странах. В Индии они видели, как вдовы сжигают себя заживо на похоронах мужей.

В Сиаме их глазам предстало другое удивительное зрелище — там всем заправляли женщины, а богатые мужчины развлекали себя диковинным образом: когда они шли, то из области гениталий раздавался странный перезвон: как потом оказалось, в Сиаме было модно вшивать металлические шарики прямо в мошонку, именно они и издавали звон при ходьбе. Помимо заморских товаров и удивительных рассказов, корабли привозили с собой официальные делегации из других стран, которые отправлялись в Нанкин поклониться императору. Иностранцев селили в специально отведенном районе, где четыреста слуг готовили еду и выполняли все их прихоти, и там им было разрешено торговать.

Чжэн Хэ отплыл в свое последнее, седьмое по счету путешествие в 1431 году, уже под покровительством внука Чжу Ди, поскольку сам Чжу Ди скончался за семь лет до этого. Флот добрался до индийской гавани Каликут, а оттуда отправился в Африку, но в пути Чжэн Хэ умер в возрасте шестидесяти двух лет. Это путешествие стало последним и для его прославленной флотилии, поскольку в 1435 году внук Чжу Ди Чжу Чжаньцзи умер, а следующий император счел, что казне не по карману подобные экспедиции.

Судя по всему, отношение к путешествиям по воде несильно изменилось в Китае за последующие годы. Дело в том, что я хотела проплыть по реке Янцзы от Нанкина до Шанхая. Опыт показывает, что лучше сразу подумать о следующем переезде, как только добираешься до очередного населенного пункта, поскольку не сразу удается купить билеты на нужный поезд или откопать паром.

Поэтому в Нанкине я первым делом спросила у администратора за стойкой регистрации в отеле, как забронировать билет на паром до Шанхая. Девушка в ответ захихикала и предложила поехать на поезде. Тогда я отправилась туда, где, если верить путеводителю, располагалась билетная касса, торговавшая билетами на паром, но, как выяснилось, ее снесли. Действуя по проверенной схеме, я вернулась в отель и обратилась в бизнес-центр, но там мне насмешливо сообщили, что паром больше не курсирует.

Однако я уже пробыла в Китае достаточно долго, чтобы понять: отрицательный ответ не всегда означает, что чего-то действительно нет. Китайский этикет, а порой и простое желание не усложнять себе жизнь приводят к тому, что китайцы иной раз дают не совсем правдивые или совсем не правдивые ответы. Когда иностранец попадает в Китай впервые, эта особенность их менталитета его жутко раздражает, а китайцы со своей стороны считают иностранцев грубиянами, когда те режут правду-матку.

В данном случае мне показалось подозрительным то, как именно мне говорят, что паром не курсирует: слишком уж много хихиканья и потупленных глазок. Нет бы просто авторитетно заявить: «Да паром перестал курсировать с 2002 года, когда он рассыпался на куски прямо по пути и затонул».

Я решила не сдаваться, даже обнаружив, что билетную кассу сровняли с землей, и позвонила в две турфирмы. Но там услышала практически то же самое: зачем вам плыть по вонючей реке на старой консервной банке, если можно поехать на новеньком комфортабельном поезде, причем добраться в Шанхай в четыре раза быстрее?

Ответ прост: мне хотелось почувствовать дух истории. Янцзы — самая длинная река в Китае и третья по величине в мире после Амазонки и Нила, она берет истоки в предгорьях Тибета и впадает в море чуть выше Шанхая на восточном побережье, разрезая таким образом территорию страны пополам. Несмотря на ужасы навигации, Янцзы всегда оставалась главной артерией Китая, по которой продовольствие доставлялось в глубь страны. Кроме того, эта река является важным политическим символом. В 1956 году Мао даже купался в Янцзы, и это было не просто купание. Он прыгнул в бурлящую воду, чтобы продемонстрировать свою непогрешимость и вместе с тем бросить вызов своим подчиненным. Ну, в этот раз свита Мао была готова, поскольку в том же году, но чуть раньше он без предупреждения нырнул в Жемчужную реку в Гуанчжоу, и тогда партийным бонзам пришлось раздеваться и прямо в трусах сигать в воду вслед за своим лидером.

В последнее время название «Янцзы» часто мелькает в газетных статьях из-за весьма противоречивого проекта — строящейся в Санься дамбы. Водохранилище растянется на четыре тысячи миль, под воду уйдут целые города.

Сторонники «стройки века» радостно сообщают, что Китай будет вырабатывать огромные объемы электроэнергии, что само по себе повод для ликования в стране, задыхающейся от угольного дыма. Возможности навигации улучшатся, и шесть месяцев из двенадцати в центр страны прямо из океана смогут доплывать огромные суда водоизмещением в десятки тысяч тонн. Кроме того, новая дамба защитит от наводнений, которые за последние сто лет стали причиной гибели более миллиона людей.

Но есть и куда менее восторженно настроенная публика. Экологи заявляют, что дамба нанесет непоправимый, просто катастрофический ущерб окружающей среде и обществу в целом. Из-за дамбы в реке начнут скапливаться токсины, бытовые отходы и заводские сточные воды. Более полутора миллионов человек придется переселить с насиженных мест, полностью ломая их уклад жизни. А если плотину вдруг прорвет, то это будет настоящая катастрофа. Саймон Уинчестер в своей книге «Река в центре мира» (SimonWinchester «TheRiverattheCentreoftheWorld») даже высказывает следующую точку зрения: якобы китайские власти намеренно преувеличивают масштабы наводнений, чтобы оправдать строительство дамбы. Когда Уинчестер путешествовал вдоль Янцзы, то по радио передавали всякие ужасы о разрушениях, но сам он ничего такого не увидел.

В любом случае я не собиралась плыть до Трех ущелий, а хотела лишь проделать по воде небольшой участок пути. Мне казалось символичным прибыть в Шанхай на корабле, как некогда приезжали туда торговцы, а покинуть город на высокоскоростном поезде на магнитной подушке, который является вершиной развития технологии в Китае.

Я добралась до порта на такси. Если паром существует, то в порту я непременно обнаружу хоть какие-то следы. Водитель высадил меня на пустынной улице на краю города, которая показалась мне необитаемой и мокрой. Пара торговцев вяло предложила купить фрукты, еще мне попалась группа скучающих старичков, радостно закричавших «Хэллоу!».

Какое-то время я шла по улице в поисках шестого причала, откуда, как утверждал путеводитель, отправляется пассажирский паром. Номера с первого по пятый были обозначены цифрами, затем улица сделала крюк и уперлась в пустырь, миновав который, я оказалась на автомобильной парковке. Вдали виднелось какое-то большое здание. Вероятно, это и есть пассажирский терминал.

Я устремилась туда. Пятеро рабочих, заприметив меня, завопили:

— Хэллоу!

Я остановилась и обратилась к ним на китайском:

— Есть ли паром до Шанхая?

Сначала они удивились, что странное белое существо вообще умеет разговаривать, а уж каково было их удивление, когда они поняли смысл сказанного! Эти работяги вряд ли привыкли расшифровывать, что там мяукают иностранцы, это вам не администраторы в гостиницах, с которыми я общалась в последнее время.

Повисло молчание. Они смотрели на меня, а я — на них. Потом четверо рабочих быстро повесили головы, словно марионетки, которым кукольник ослабил ниточки, и начали изучать носки своих поношенных туфель, а пятый, самый смелый, пошел в мою сторону. Его лицо напоминало гигантский плод личжи — красное, грубое и в мелкую крапинку.

— Нету, — сказал он прокуренным голосом и яростно помотал головой. — Есть только паромы до города Ухань.

Честно говоря, в глубине души я даже испытала облегчение. Я все еще не до конца верила, что мне говорят правду, но решила, что сделала все от меня зависящее для обнаружения парома и теперь могу с чистой совестью поехать на новеньком чистом поезде, а не на старом вонючем пароме. Сэкономленное таким образом время можно провести на Хуаншань, но перед этим я поживу пару дней в знаменитом Нанкине, пускай он уже и не является столицей Китая.

По договору, подписанному здесь в 1842 году, Гонконг отходил Великобритании, а Китай открывал свои города для иностранцев. Именно Нанкин сделали своей базой тайпины во время восстания в 1850 году. В марте 1853 года здесь было создано так называемое «Небесное государство великого благоденствия», которое просуществовало аж одиннадцать лет. Тайпины выступали под предводительством весьма интересного персонажа по имени Хун Сюцюань: он верил, что приходится младшим братом Иисусу Христу и является Сыном Божьим, поскольку однажды во сне увидел старика с золотыми волосами и молодого человека, который обратился к нему «брат» и велел изгонять демонов. Хун считал своей миссией свергнуть коррумпированную маньчжурскую династию, чтобы править «чистым» Китаем, где не будет места опиуму, алкоголю, бинтованию ног, проституции и идолопоклонничеству. Восстание охватило шестнадцать провинций. В результате погибло около двадцати миллионов человек, прежде чем в середине 1860-х годов Цины не восстановили контроль над страной.

Но и это еще не все. Нанкин печально известен как место, где чинили зверства японские захватчики. В начале 1930-х годов политическая ситуация оставалась нестабильной, и этим воспользовались японцы, оккупировавшие часть территорий вплоть до конца Второй мировой войны. В Нанкине в декабре 1937 года всего за неделю японцы убили около трех тысяч мирных жителей. В мемориальном зале, посвященном так называемой «Нанкинской резне», лежат груды скелетов, а на стенах висят фотографии, на которых главные проспекты города, где ныне блестят витрины магазинов, буквально усеяны трупами. В экспозиции выставлена даже окровавленная одежда. Моего воображения не хватало, чтобы соотнести те жестокие убийства и сегодняшний процветающий Нанкин.

А еще в Нанкине похоронен Сунь Ятсен, в городском парке возвышаются памятная стела и мавзолей.

Сунь Ятсен много лет планировал свержение Цинской династии, но в итоге все получилось, можно сказать, случайно. В октябре 1911 года в Ухань группа недовольных офицеров, готовивших свое собственное восстание, по ошибке взорвала бомбу. У них было лишь два пути: покорно ждать ареста и жестокого наказания или же довести начатое до конца. Бунтовщики выбрали второе и в течение следующих суток взяли под контроль весь город. Случилось это в десятый день десятого месяца, и на Тайване до сих пор отмечают праздник двойной десятки. Буквально сразу же к восстанию присоединились соседние провинции, и многовековая династия Цин пала.

Что же касается Сунь Ятсена, то в этот момент его даже не было в стране, он находился в Штатах и якобы узнал о случившемся только из газет. Там же он прочел, что его рассматривают в качестве одного из претендентов на роль президента страны. В поисках поддержки Сунь Ятсен объехал Вашингтон, Лондон и Париж, но везде получил от ворот поворот. В декабре он вернулся в Нанкин. Республиканцы по-прежнему грызлись, не в состоянии выбрать президента, и кандидатура Сунь Ятсена стала компромиссным вариантом.

Спустя месяц Сунь Ятсен был вынужден оставить пост в пользу Юань Шикая, который через два года приказал арестовать своего предшественника. После фиаско второй революции Сунь Ятсен бежал в Японию. Несколько лет спустя он вернулся в Китай и был избран главой самопровозглашенного Кантонского правительства в южном Китае, хотя фактически в тот момент в стране царила анархия. После смерти Сунь Ятсена его сторонники раскололись на два непримиримых лагеря: партию Гоминьдан под руководством Чан Кайши и коммунистов. Сначала верх одержали гоминьдановцы, но после того, как в 1927 году они жестоко уничтожили пять тысяч шанхайских коммунистов, их противники собрались с силами и начали бороться за власть. Целых двадцать лет страна утопала в крови из-за стычек гоминьдановцев и коммунистов друг с другом и с оккупантами-японцами. После окончания Второй мировой японцы убрались восвояси, и в 1949 году коммунистам удалось одержать окончательную победу. Верхушка Гоминьдана перебралась на Тайвань, а коммунисты контролировали материковый Китай.

Несмотря на то, что Сунь фактически не управлял объединенным Китаем, и тайваньцы, и живущие на материке китайцы считают его отцом революции, при этом оба правительства опираются на провозглашенные им три принципа республики (национализм, демократию и социализм), правда, трактовки этих принципов на Тайване и в материковом Китае сильно разнятся.

На мемориале, посвященном Сунь Ятсену, висит табличка, на которой начертаны Три Принципа. Внутри мавзолей декорирован в бело-голубой гамме, цвета Гоминьдана, поскольку гоминьдановцы во время своего правления хотели, чтобы фигура усопшего вождя ассоциировалась только с их партией. Мавзолей стал последним пристанищем для революционера, так и не успевшего толком побыть у власти. Это была попытка правящей элиты того времени заручиться поддержкой Сунь Ятсена, несмотря на то, что он умер.

Я долго-долго поднималась по широкой каменной лестнице и добралась до внушительного, но уродливого сооружения — восемьдесят тысяч квадратных метров холодного мрамора. В первом зале мраморный Сунь Ятсен с каменным (в прямом смысле слова) выражением лица сидел в кресле, а на стенах был вырезан полный текст его речи, посвященной трем великим принципам. В следующем зале располагалась сама могила с надгробием в виде усопшего вождя. На этот раз никакого трупа не было, хотя тело изначально забальзамировали и выставили в открытом гробу, правда, власти переодели Сунь Ятсена в китайский френч, который нам известен под названием «суньятсеновка». Вообще-то происходило это за полвека до смерти Мао, а бальзамировать тела тогда еще не научились, так что все закончилось тем, что останки Сунь Ятсена поместили в мраморный гроб, к которому каждый день приходят сотни паломников.

Честно говоря, мне больше всего в Нанкине понравились не мавзолей и не музей, а маленькие зеленые человечки на светофорах на пешеходных переходах. В большинстве городов эти человечки изображаются спокойно идущими, в Нью-Йорке вообще просто загорается зеленая надпись «Идите!». Другое дело в Нанкине. Здесь зеленые лампочки яростно мигают, отчего создается впечатление, будто человечек бежит, что есть мочи. Нет, это не призыв идти. Не забывайте, что вы в Китае, а здесь через перекресток надо бежать, если тебе дорога жизнь.

Следующее утро я провела, отправляя купленные в Диншане чайники домой в двух посылках. Мне удалось раздобыть подходящие коробки в Сучжоу. Я даже сумела на языке жестов объяснить, что мне нужны «две такие маленькие штучки из полистирола», и меня поняли! Я запаковала чайники и привезла с собой в Нанкин. Оставалось только отправить их в Англию.

Администратор в отеле объяснил мне, как дойти до почтового отделения. Правда, вскоре я не там свернула и заблудилась, при этом пришлось задавать вопрос «простите, а где находится почта?» столько раз, что я отточила фразу до совершенства.

Отыскав почту, я встала в очередь и стала пробиваться вперед. Вы спрашиваете, почему пробиваться? В обычных очередях вы встали себе и стоите. Однако в Китае все куда интереснее, здесь надо толкаться, прокладывая себе дорогу локтями и плечами, кроме того, желательно обладать громким голосом, чтобы, перекрикивая всех остальных, проорать кассирше, что вы от нее хотите (при этом толпа вполне может оттеснить вас от прилавка так, что кассирша даже не увидит, с кем разговаривает).

В конце концов, мне удалось пробиться к первому окошку. Кассирша буркнула что-то невразумительное и махнула рукой в сторону второго окошка. Оказывается, я все это время стояла не в той очереди. Пришлось начинать все сначала и становиться в хвост новой очереди.

Я добралась до второго окошка, несмотря на то, что меня пару раз оттесняли особо ретивые китайцы, которые не собирались ждать полдня, пока иностранка отправит свои посылки. Там мне дали бланк, после чего велели снова отстоять очередь в первое окошко. Китайцы, как водится, опять меня долго пихали и сжимали со всех сторон, пока строгая дама в первом окошке не сжалилась и не освободила меня от моих коробчонок.

Вечером я поужинала в пиццерии, которая выживала, по всей видимости, лишь благодаря иностранным студентам из местного университета. Здесь снова играли все те же хиты семидесятых. За соседним столиком белобрысый немец с клочковатой козлиной бородкой сражался с огромной тарелкой спагетти, до ужаса напоминавших его бороду. Мы разговорились. Он преподавал в Политехническом университете, где пытался обучить немецкому будущих инженеров. Первые два года студенты изучали только специальность, а на третьем курсе приступали к немецкому. Немецким они занимались каждое утро шесть дней в неделю, а три раза в неделю после обеда у них была еще и пара разговорного, после этого они ехали по обмену в Германию. Чисто китайский подход — интенсивная зубрежка, которая должна давать результаты. Я спросила, легко ли работать с китайскими студентами, на что немец ответил:

— Да, пока четко формулируешь задачу, но как только даешь студентам выбор или требуешь творческого подхода, они теряются.

На следующее утро перед тем, как сесть на ночной поезд до Хуаншань, я решила посетить еще одну местную достопримечательность — мост через Янцзы. Обычно туристов туда не возят, но этот двухъярусный мост — особая гордость коммунистов. Машины едут по верхнему ярусу, а поезда — по нижнему. Мост был спроектирован и построен исключительно китайскими специалистами, уже после того, как отношения с СССР в 1960-х испортились и русские спешно покинули Китай, прихватив с собой чертежи и схемы.

Таксист, как мне показалось, не знал, куда меня отвезти, или он просто растерялся, недоумевая, что я там забыла. Путеводитель поведал мне, что легче всего добраться до моста через парк с говорящим названием Дацяо (Большой мост). Мы выехали из центра города и долго колесили по окраинам. В конце концов, таксист, явно сомневаясь, притормозил рядом с неряшливыми воротами. Напротив, через дорогу, огромные бетонные колонны поддерживали скоростную автостраду, напоминавшую гигантского серого динозавра с колоннами вместо ног, а машины и грузовики летели по ней, словно разноцветные кровяные шарики по венам. Да, похоже, я приехала именно туда, куда нужно.

Я купила входной билет и пошла через парк. Снаружи был припаркован всего один экскурсионный автобус. Некоторое время я бродила по аллеям, не понимая, как попасть на мост, а спросить дорогу было не у кого. В конце концов, я нашла магазин, откуда можно на лифте подняться наверх, села в лифт вместе с китайскими туристами и через пару минут оказалась на смотровой площадке.

Нанкин — типичный китайский город, поэтому над ним висел такой смог, что я не могла рассмотреть противоположный берег. Мост исчезал в тумане, но в этот раз загазованность придавала картине особый колорит: сквозь серебристую дымку машины, фургоны, грузовики и автобусы медленно ползли по четырем полосам через великую реку, делившую Китай на север и юг.

А в противоположной стороне подъезд к мосту украшала архитектурная доминанта — гигантская скульптурная группа. На постаменте спина к спине стояли фигуры мужчин и женщин в торжественных позах: у некоторых были подняты руки, как у футболистов, радующихся забитому голу, другие держали винтовки наизготовку, чтобы в случае необходимости расправиться с мятежниками. И все эти персонажи были полны патриотизма и гордости за родину. Они стояли, выдвинув одну ногу вперед, словно бы готовые повести страну вперед, в светлое будущее.

В этих скульптурах, окутанных смогом, было что-то оптимистичное. Мне показалось, что это и есть воплощение современного Китая — идеализм коммунистического прошлого плечом к плечу с проблемами настоящего, от которых страна задыхается, необыкновенная решимость и чувство собственного достоинства, позволяющее воплощать подобные грандиозные проекты, не имеющие практической ценности, единство севера и юга и всепоглощающая серость.

Постояв немного на смотровой площадке, я снова села в лифт и спустилась обратно на землю.