Книга путешествий. Походы с татарами и путешествия по Крыму (1641-1667 гг.)

ОТЪЕЗД ИЗ ЗАМКА АНАПА НА АЗОВСКУЮ ВОЙНУ

Вначале несколько слов о причинах этой войны азовской. Так вот: когда Мурад-хан Четвертый Багдад, райски прекрасный, у Аджама отвоевал и как триумфатор и победитель к Порогу Блаженства возвернулся, все гяуры весьма неуверенно себя почувствовали, и отовсюду от них послы, восстановления мира желающие, стали съезжаться, несметные горы сокровищ чудесных и подарков драгоценных приносящие. Лишь от одних мальтийцев никто не приехал. С мыслью о походе военном на них была построена тысяча кораблей, две карамавны, а также три сотни пушек отлиты. Однако, как говорят, «Человек предполагает — Аллах располагает». Султан Мурад-хан Четвертый в вечность вознесся. При этом известии гяуры все, подобно дракону семиглавому, высоко свои головы подняли и попытались захватить османские владения. Первыми же русы, московитами именуемые, Крым и окрестности Азова разорять и опустошать начали[43].

Хан крымский донес о том султану Ибрагим-хану, а также великому визирю Кара-Мустафа-паше. Те не приняли этого близко к сердцу, однако, когда после смерти султана Мурада подданные стали роптать и над великим визирем насмехаться, тот, решивши сломить гордыню подданных войной, задумал осуществить поход на вышеуказанный край. Аккурат в то время казаки московские Азов захватили и осадили его семьюдесятью или восемьюдесятью тысячами гяуров, и, вследствие небрежности хана крымского и великого визиря, прекрасный этот замок утрачен был. В этом самом году казаки на ста пятидесяти чайках в море Черное отправились, корабли купеческие громили и грабили, грады и селения по берегам моря Черного сожгли и разрушили. Когда весть о несчастье народа правоверного достигла Врат Блаженства, тотчас же капыджибаши назначены были доверенными лицами, и во все эйалеты в Румелии были разосланы хатт-и шерифы[44].

В первых рядах выступили Коджа Гюрджи Кенан-паша, который в эйалете очаковском властвовал, а с ним паша румелийский с двадцатью восемью санджакбеями, сорок тысяч татар буджакских, сорок тысяч войска волошского и молдавского, двадцать тысяч солдат седмиградских, а также восемьдесят тысяч легких, как ветер, татар из Крыма; оные войска замок азовский осадили. Капудан Сиявуш-паша, имевший при себе флот монарший, каковой включал в себя сто пятьдесят галер, галиотов и бастард, сто пятьдесят фрегатов, двести чаек и карамюрселей, или всего вместе четыреста кораблей, а также сорок тысяч прекрасно вооруженного воинства морского, по совету кяхьи арсенала морского Пияла-кяхьи, аги янычаров, поднявши якоря, выплыл из порта Анапа и при попутном ветре миновал устье великой реки Кубань[45].

На седьмой миле миновали мы замок Тамань, а потом достигли мыса Килиседжик[46], где по правую руку виден был полуостров Таманский с мысом Чочка[47], а по левую виднелся мыс полуострова Крымского. От одного до другого мыса всего лишь одна миля, а пространство за этим проливом название моря Азовского носит. Море это неглубоко. Миновав пролив, достигли мы лимана Балисыра, где якоря опустили и суда свои закрепили. Там все снаряжение, амуницию, а также все запасы еды и питья переложили на лодки и фрегаты, на чекели, зарбуны и понтоны. До замка азовского оттуда (от Балисыры до Азова) тридцать шесть миль, но море глубиной там лишь на пять аршин, а потому галеры и чайки не прошли бы дальше, ибо вода там весьма мелка. Лиман, Балисырой называемый, — это пустынная местность на западных приморских границах степи Хейхат, располагающейся около полуострова Таманского. Когда же наше, подобное морю, войско построило себе из камыша различные строения и палатки, возникло там что-то вроде большого города. Местность та Азову портом служит[48].

Достиг ее и бейлербей каффинский Бекир-паша, имевший от племен шагак, жане, мамшук, накафи, бузудук, булаткай, хатукай, бесеней, кабарда и тавистан, Черкессию населяющих[49], а также от правителя Дагестана шамхала султана Махмуда около сорока тысяч отборных солдат и семь тысяч подвод. Все военное снаряжение было перевезено затем из этой гавани на подводах в Азов.

Там все воители мусульманские в окопах засели[50] и, разделившись на семь частей, замок осадили и тем, кто заперты в оном были, вздохнуть не давали. Началась война и битва, день и ночь без перерыва длившаяся. Пришла помощь из Анатолии: семь визирей, восемнадцать бейлербеев и семьдесят санджакбеев. Когда однажды был дан салют из пушек и ружей (Аллах Великий!), казалось, будто свод небесный в наивысшей точке своей раскололся и на землю низвергается!

Хан татарский получил тогда приказ стражу выставить. Стерег в то время войско мусульманское со всех четырех сторон, и стражу над ним нес его светлость хан вместе с воинами крымскими, происходящими из племен улу-ногай и кичи-ногай, шайдак-ногай, орамбет-ногай, ширинли, мансурлу, седжеутлу, мангытлы, накшеванлы, ченишкели, батлы, орлу, уланлы и бардаклы из областей разнообразных, как-то: из области Арслан-бека, из области Чобана, Дивея, или Ноуруза[51], все они жемчугом, серебром, эмалью черной сверкали и свежестью пахли.

Той ночью казаки своенравные, в замке осажденные, такую пальбу из ружей учинили, что весь замок азовский, как птица Семендер в огне Нимродовом[52], пламенем объят был. Били они в барабаны, и замок весь криками наполнили: «Иисус! Иисус!»[53], а на всех стенах замковых кресты выставили. Ибо в эту злосчастную ночь прибыло Доном десять тысяч гяуров на помощь замку. С утра стреляли они без перерыва из пушек и ружей, так что шестьсот человек жизнь за ислам отдали.

На утро следующего дня татарского хана и пашу силистрийского Кенан-пашу около устья Дона стражу нести назначили, а во все стороны дозорных и людей для сбора фуража и провианта разослали, а также всем бейлербеям позиции их указали. На следующий день из семи частей войска семьсот людей чашу с напитком смерти за ислам испили, а пожитки их отданы были под охрану. С рассвета же с пением молитв и благословлений стреляно было из пушек, разбивая и сокрушая ворота и стены замковые, а дома тамошние в пыль превращая. Однако башни и стены замка, еще генуэзцами возведенные[54], такой прочностью и крепостью обладали, что уцелеть смогли. Кое-где лишь ядра пушечные часть стен разрушили, гяуров на преисподнюю обреченных на месте погребая. Ночью той насыпаны были ими поспешно шанцы, расставлены коши и, укрывшись за ними, начали они битву заново.

Таким образом обстреливали замок без перерыва в течение семи дней, пока в стенах новые разломы не образовались. Вождь же пресвятой, муж прекрасного облика, улыбающийся, могучий и неустрашимый, от окопа к окопу ходил, воинам мусульманским бодрости придавал и к бою призывал, в доброте и ласке своей воинам любезность и обходительность оказывал, а из монаршего арсенала неустанно недостающую амуницию досылал. Из всего войска именно его отряды наибольшие повреждения замку причинили. Деяния его всегда точны оказывались, ибо лишь посовещавшись с другими он их совершал. В конце концов предпринят был штурм на те многие числом места, где ядра пушечные разломы в стенах произвели. Множество воинов водрузило в тех разломах хоругви правоверных, лишь потом увидев, что те, кто за ними следом выступали, не приближаются. Использовали это гяуры коварные и воителей этих так оловом залили, что в одно мгновение сотни их чашу смерти за ислам испили. Те, однако, что в живых остались, повторяя себе: «Отступление не подобает чести мусульманина», три дня и три ночи бились на стенах замковых, атаки гяуров пьяных отвращая. В конце концов, однако, воюя без перерыва, ушли они оттуда, оставив в крепости множество хоругвей и убитых.

— Очевидно, сама судьба хочет, что победы здесь надо ждать до Суда Страшного! — утешались воины.

Солдаты, однако, начали битву заново и уже через шесть дней, не давая гяурам ни минуты покоя, рвом замковым завладели. В тот день приплыли Доном на сорока фрегатах гяурских на помошь замку азовскому четыре тысячи казаков, молодцев, могучих, как быки. Воители мусульманские, которые в отряде наместника силистрийского Кенан-паши в резерве к бою готовые стояли, подвезли рекой к тем кораблям пушки-балйемезы и все фрегаты казаков разбили, потопили и уничтожили. Тем же из гяуров, которые до берега добрались, думая, что спасение обрели, на ноги кандалы одевали, в несчастный ясыр их превращая. Таким образом, состояние и добыча войска почитателей Аллаха Единого преумножены были.

— Всякая добыча будет воинам мусульманским принадлежать! — стали все с того дня громко говорить глашатаи.

Радость объяла той ночью всех воинов. Совершив омовение, провели они эту ночь без сна.

— Даст Аллах, рано утром штурм будет! — говорил каждый, и все с оружием и амуницией в руках наготове стояли.

Из ворот и стен замковых осталась тогда только лишь одна башня на берегу Дона, одна башня со стороны суши около гробницы святого Йогуртчу Баба[55], а также еще одна башня со стороны западной, все же остальные вследствие долгого обстрела уже с землей были сровнены. Но осажденные в замке гяуры были, как Ферхад[56], в деле дробления скал искусны. Глубоко в землю закопавшись и укрытия там себе сделав, были они в безопасности от ядер пушечных, из-за чего обороноспособность замка возрастала.

Таким образом войско мусульманское сорок дней безуспешно потеряло, и среди солдат разные слухи кружить стали. Тем временем гяуры прекратили посылать помощь на фрегатах, но каждую ночь переплывали реку Дон по пять или шесть тысяч казаков, которые донага раздевались и ныряли в воды реки, дыша через тростинку, во рту удерживаемую. Так достигали они замка Азова и придавали ему свежие силы. Изо дня в день становились гяуры все смелее, окопы атаковать стали и ночные вылазки совершать, после которых под землей укрывались. Даже снаряжение разнообразное и амуницию доставляли они в замок, все это вкладывая в большие мешки, из шкур воловьих пошитые, которые потом через Дон переправляли. Но когда воины мусульманские узнали об этих дьявольских выдумках, в дно Дона вкопали они мачты, вбили колья и преграды из них сделали, благодаря чему обогатились даже, ибо достояние гяурское из Дона вылавливали. Гяуров тогда снова печаль охватила, но, передвигаясь под землей без малейшего страха или испуга, шанцы они возводили и коши ставили, наступающих магометан убивая.

Настроение людей после этого изменяться стало.

— Эта война без конца так позорно вестись будет? — спрашивали встревоженные воины мусульманские. — Царь московский с двумястами тысячами войска сюда идет! — повторяли они.

Люди утратили разум. Слухи эти были в действительности лишь разговорами неприятеля, но сеяли панику среди войска. Визири, менее и более значительные предводители, мужи разумные и делами разными ведающие, собрались тогда на великий совет.

— Если эта война изо дня в день так протекать будет, — говорилось там, — то пока от замка ни следа малейшего не останется, до той поры победы не одержим. В один прекрасный день янычары бунт поднимут, покинут окопы и скажут, что по уставу своему более, чем сорок дней в окопах удерживаемы быть не могут. С другой стороны, зима будет беспощадной, как клинок правоверного, море Азовское замерзнет на глубину двух кулачей, зима же пять месяцев длиться будет, и дороги отрезаны будут. Где тогда безопасное убежище для войска мусульманского найдем? Где зимовать будем? На приход помощи и доставку провианта даже самой маленькой надежды нет... А что будет, если — не дай Аллах! — для войска мусульманского провианта не хватит и голод воцарится?.. И кому оставим весь этот арсенал падишахов? Куда денемся? С одной стороны море, с севера край гяуров, а на востоке и на юге степь Хейхат[57]!..

Каждый тысячу советов давал, пока Коджа-Кенан-паша и кяхья флота Пиала-ага так не соизволили промолвить:

— Вот способ и совет действенный: пусть глашатаи возвестят сегодня же, что утром штурм предпринят будет и что есть приказ, чтобы каждый, кто тимар или зиамет получить хочет и сипахием стать желает, пусть придет, ибо будет происходить запись семи тысяч желающих и маркитантов из всех семи отрядов. Приготовьте тогда к битве наилучших среди воинов мусульманских, а потом увидим, что в зеркале судьбы отразится.

На этом совет закончился, а после него еще Фатиха промолвлена была.

Радость и веселое настроение охватили воинов. Из арсенала монаршего было выдано солдатам мусульманским по списку семь тысяч сабель, две тысячи щитов, две тысячи ружей, сорок тысяч стрел, пять тысяч луков, шесть тысяч алебард, пять тысяч ручных гранат, а также других самых разнообразных предметов, которые к оружию отношение имеют. Потом в счастливую минуту выстрелили во всех семи отрядах из пушек и ружей, а из груди солдат вырвался крик: «Аллах!» От поднявшейся пыли и дыма даже потемнело вокруг, но вот подул легкий ветерок, давший возможность своего от неприятеля отличить. Солдаты мусульманские как будто в один клинок превратились, в замок ворвались, а там гяуров без жалости крушили и в цитадель замка их оттеснили. Словом, такая была битва, что целых восемь часов проистекала и на битву под Мохачем стала похожа.

Гяуры, от сабель уцелевшие, видя, что происходит, в подземные хлевы свои влезли и спрятались там. Прибегли эти неверные к такой выдумке шайтанской: подкопы делая и мины закладывая, солдат мусульманских на небеса отправляли, вследствие чего от часа к часу все больше войска мусульманского мертвым лежало[58]. А помощь с тыла так и не приходила. Увидели воины, что уже вечер наступил. Остатки сил они утратили, а тут еще и голод их мучил, и от этого напряжения, от страшного жара и огня они едва дух не испустили.

На закате солнца пришли связные чавуши изо всех отрядов и отозвали воинов, так им говоря:

— Возвращайтесь, доблестные воины! Пускай Аллах придаст силы вашим рукам, но уже настали сумерки. Идите, наешьтесь, ибо это и до утра не закончится!

И собрали воины лежащую на земле добычу — отрубленные головы, а также ружья и иную амуницию взяли, а убиенных своих пленникам уносить приказали; и так каждый в свой отряд возвернулся. По возвращении дан был салют из ружей и пушек, совершен был намаз за убитых и погребение оных. Раненым была назначена плата за их заслуги и посланы к ним лекари. Кто голову отрубленную приносил, тому сто курушей давали, кто же привозил языка, тот пленника взамен получал, а всем им к тюрбанам знаки отличия за мужество прикреплены были, жалованье повышено, тимары и зиаметы даны были. Имущество же тысячи двухсот погибших мусульман попечению начальства отдали.

Гяуры же той ночью работали, как Ферхад. Порушенные стены замковые они так возвысили и укрепили, убежища и бойницы так подправили, что казалось, будто новая стена Александра[59] возведена была.

При виде этого солдат мусульманских уныние охватило. Что же было, однако, делать! «Человек предполагает — Бог располагает», — сказали они себе и во всем на Аллаха положились. Несмотря на это, раз за разом учинялись стычки. Но того запала, той сердечной охоты, что ранее, уже не было; но просто так не сидели руки сложа, и ни один день, ни одна ночь без битвы не проходили.

До первого дня зимы оставалось еще около сорока дней.

— Что с нами будет? — спрашивали все друг друга.

Собрались тогда визири, сановники и начальники и, воззвав в сердце своем к Аллаху: «Советуйся с ними о делах!»[60], совет свершили, решив послать Бахадыр Герей-хана с семьюдесятью тысячами войска пешего и конного к столице царя московского[61], дабы они грабили и разоряли все на пути своем.

На четырнадцатый день от отправления в эту дорогу возвратился Бахадыр Герей вместе свойском, составленным из племен татарских к стоящему под Азовом войску мусульманскому, имея с собой сорок пять тысяч ясыра, коней двести тысяч, неисчислимое множество ценной добычи и различных изделий из меди, олова и фарфора. В иссохшие сердца солдат мусульманских влилась тогда новая жизнь. Татары же устроили тогда под замком Азовом такой показ войск, какового еще ни при одном из потомков Чингизидов свет не видывал.

Гяуры, видя, какому их народ, татарами захваченный и в неволю препровожденный, унижению подвергается и в каком плачевном положении находится, моления и стенания к небу возносить стали. Той же ночью некоторая часть из них, в замке голодно и безрадостно сидящих, вышла оттуда, и в неволю попав, пред обличие вождя премилостивого препровождена была. Одним из них помилование оказано было, другие спасение в исламе обрели, а потом удалились они в замок Хороскерман, который от замка азовского в такой близости находился, что от одного до другого пение петуха услышать можно[62].

По возвращении татар с такой обильной добычей оказалось, что некоторые такое богатство приобрели, что коня за один куруш, а девицу нетронутую за пять курушей продавали и покупали, а потому за здоровье татар из пушек и ружей три залпа дано было.

Однако безжалостная зима азовская уже давала знать о себе. Страх перед страшными морозами воцарился всюду, и снова совет собран был.

Все начальство, как и татарская старшина ни одной мысли, ни одного предложения не внесли, а потому составлено было донесение, тремястами печатями подтвержденное и к Вратам Счастья выслано. Содержание же его таково было: «В этом году замок добыть невозможно. Пришла зима. Сожжены и ограблены остались земли до старой столицы царя московского. Почти семьдесят тысяч гяуров в ясыр взято, а сто тысяч их от меча пало. Царь московский впредь науку получил».

Когда это сообщение отправлено было, тотчас пленникам двум, с которыми договориться можно было, возможность в замок убежать дана была. Те, сбежав, в замке сидящим такое известие принесли:

— Турки так говорят: «Если бы нам замок был нужен, могли бы мы его за месяц взять. Мы же хотели с московского царя спесь сбить, земли и владения его опустошить, а подданных его в ясыр взять. Так мы и сделали!»

Аллах же распорядился так, что в ночь выезда гонцов в Стамбул мороз настал такой жестокий, что войско мусульманское охотно от него под землю спрятаться готово было. Из этого поняли мы тогда, что в степи Кипчакской и на море Черном добра ожидать нечего. Войско чувствовало себя обманутым в своих предположениях овладеть замком, но в конце концов все вместе и всяк в отдельности перестали этого желать. Собрано тогда всюду было снаряжение и на корабли перенесено, а когда сигнал в дорогу заиграли, тотчас со словами: «Такова была воля Господня, таково было предначертание Аллахово» — выступили из-под Азова, который так взять и не удалось, в дорогу обратную и Балисыры достигли, где флот монарший их ожидал.

Войскам из разных земель позволено было по домам разойтись. Одни пошли сушей, другие морем поплыли. Те, что пошли сушей, через шесть дней Кубани достигли, оттуда же добрались до страны черкесов и на полуостров Таманский. Иные же пошли в Черкессию, что на севере от степи Хейхат расположилась. Флот монарший уже готов был якоря поднять, дабы к Порогу Блаженства поплыть, но я ничтожный, с позволения предводителя Хусейн-паши[63], с ханом крымским в землю крымскую поехал.

ПУТЕШЕСТВИЕ В КРЫМ ПОСЛЕ НЕ УВЕНЧАВШЕЙСЯ ПОБЕДОЙ ВОЙНЫ АЗОВСКОЙ

Войско Бахадыр Герей-хана, а с ним войско волошское, молдавское и семиградское, выступив из-под замка Азова, стало переправляться через реку Дон, который неподалеку от этого замка в море вливается. Река текла в то время спокойно, и его светлость хан вкупе с войском своим, коня вплавь пустив, тут же на другой берег выбрался, а волны ему даже до стремян не доставали. Остатки войск, снаряжение и имущество свое в кожаные мешки упаковав и оное к хвостам конским привязав, также в течение часа реку переплыли. Потом двадцать один час татарским галопом через степь Хейхат на запад ехали, пока не прибыли в местность, называемую Борабай.

В той местности Борабай протекает один из рукавов великой реки Дон, которая западнее замка Азова в море впадает. Река эта в горных окрестностях земли московской начало имеет, а с морем Азовским в трех местах соприкасается. Протекает сия река среди камышей и тростника, вследствие чего воды ее не очень вкусны. Люди, что на берегах ее проживают, цвет лиц имеют бледный. В устьях той реки живут в несметных множествах создания округлые, тучные и мясистые весьма, кошка называемые[64].

Местность эта лугами весьма обильна, и с солдатами татарскими довольно долго мы там находились, забавляясь и получая удовольствия, а коней там триста голов съеденными осталось. И я, убогий, именно в этом году войны азовской конины в первый раз попробовал, с татарами в поход выбравшись.

Состоял же я, ничтожный, в свите хана татарского, хотя, правду говоря, с мансурлу, племенем Кайя-бея[65], я не расставался. Коней они имели прекрасных! Роды тех мансурлу — это «аборигены» крымские, полуострова Крымского владетели. Их жилища находятся в области мангытов в окрестностях замка Гёзлеве[66]. Коней они имеют весьма жирных. Хороший конь без мяса и сала — у них это вещь неслыханная. А кони их весьма сильны и прожорливы.

На этом постое утро нас застало. Когда в небесных высотах солнце показалось, от-аги всех кошей в барабаны бить стали. Все татарские воины на коней сели и после восьми часов езды остановились на реке Сют[67]. Переправившись через нее на конях и увидев, что на берегах той реки пастбища расстелились, там на постой мы остановились. Местность эта, однако, богата топями и болотами, а потому там сто коней и около пятидесяти человек ясыра утонуло.

Река Сют вытекает из гор около Куриловиц[68], большого и древнего замка в западной части земель московских, а в этих краях в море Азовское впадает. По ее руслу залежи серебра и меди встречаются, а воды ее белы, как молоко, и по этой причине ее Сют называют. Вода та недобрая, ничего хорошего в ней нет, а у тех, кто ее пьет, нарывы в горле образуются. По обеим берегам сей реки вздымаются семьдесят замков, в хорошем состоянии содержащихся и крепких. Во всех них, однако, люди аж трясутся от страха перед татарами, и не было недели, во время которой стражники крымские, беш-баш[69] называемые, раз или два к замкам тем не подплывали, людей не хватали, дабы затем их в Крым привести и продать. Все эти замки Москве принадлежат.

Выступив от той реки Сют, в течение часа добрались мы до реки Муш[70]. Река эта велика. Переправа через нее по этому суровому морозу сотнями тысяч мук и страданий нам обошлась. Потом остановились мы ненадолго на другом берегу. Воды той реки похожи на воды реки жизни, а белуги и осетры в ней такие же вкусные, как на Дону, в Днестре или в Дунае, а тамошние чиги и уштуки[71] также вкус отменный имеют. И эта река также в горах на севере страны московской начало имеет и в море Азовское впадает.

В конце концов ударили там в барабан, указывая, что пришло время двигаться, и мы снова в дорогу пустились. Ехали мы через окрестности, где снега нанесло на три аршина. После шестнадцати часов езды среди бури и метели прибыли мы к пристанищу Пурумбай в степи Хейхат. Легли мы там в снег, наутро же на коней вскочили и скакали галопом в течение шестнадцати часов, пока провинций полуострова Крымского не достигли.

Въезжая в замок, Орагзы называемый[72], встретились мы там с Реджеб-ага, гонцом великого визиря Кара Мустафы, едущим от Порога Блаженства к Азову. Когда же поведали мы ему во всех подробностях о том, как добыть Азов нам не посчастливилось, взял он лишь послания от его светлости хана и к Порогу Блаженства возвернуться не замедлил.

Я же, ничтожный, с его светлостью ханом в Крым поехал. Там в большом городе, Багчесараем называемом, дворик, над речкою Чюрюксу[73] расположенный и для гостей предназначавшийся, мне подарен был. Имея при себе тайин полный, предались мы молитвам, упрашивая Аллаха о долгих годах счастья для хана[74].

Несколько усталым я тогда был, и безразличным мне все казалось, и не до путешествий мне было.

Дабы не допустить пришествия подкреплений для гяуров, в Азове осажденных, его светлость хан в течение той зимы троекратно с полуострова Крымского под Азов делал набеги с отрядом в сорок или пятьдесят тысяч конных, а затем снова на полуостров Крымский возвращался.

В тот же самый год калга-султан с восемьюдесятью тысячами войска трижды на земли московские набеги предпринимал, откуда, повоевав достойно, возвращался в Крым всегда с пятью или десятью тысячами ясыра, а также с богатством и добычей разнообразной.

Когда же пора весны наступила, один из капыджибажи Высокой Порты из Врат Счастья приехал, привезя его светлости хану десять тысяч золотых «на сапоги»[75], а также ярлык султана из рода Османа, следующее содержание имеющий:

«Будь готов, ибо весной должен будешь со ста тысячами татар, на неприятеля охотящихся, а также со славным вождем нашим Джеванкапыджибаши-Мехмед-пашой замок азовский осадить!»

— Приказу этому послушен буду и исполнить его не замедлю! — воскликнул хан и издал приказ, дабы через сорок дней кони готовы были.

Все племена татарские тотчас коней своих откармливать стали. Весной же вместе с восемьюдесятью тысячами татарских солдат выбрались из Крыма в местность Орагзы, откуда, среди молитв и благословений, взяли направление к замку Азов.

Прослышали гяуры, на преисподнюю обреченные, что крымские татары идут с войском, на море похожим, что османы плывут морем с флотом монаршим, и по суше идут с войском, еще более многочисленным, чем прежде, с неисчислимым оружием и амуницией, с людьми, в закладывании мин и копании подземных коридоров искусными. Собрались тогда они все, что в замке находились, посовещались и решили:

— В прошлом году оборонились мы от османов с трудом неимоверным, зимой нам татары вздохнуть не давали, а подкрепление к нам так и не шло. Зима нас доконала. Сверх того, с одной стороны недостаток провианта и голод нас мучают, с другой же — татары край и земли наши опустошают, наших близких и кровных в полон берут, а мы от страха перед татарами всю эту зиму нос высунуть боялись. Работ по восстановлению и укреплению замка мы не начали. Из амуниции ни окка пороха нам не досталось, оружием и снаряжением мы тоже не обладаем. Осталось нас тут десять тысяч христиан, а османы на нас с кораблями и морем войска идут! От продолжительного едения азовской рыбы жизнь до тошноты нам надоела. Османы нам этого замка так не отдадут. За один год тридцать тысяч христиан погибло, а что будет с нами сейчас?.. Покинем же этот замок, прежде чем его татары и османы осадят, ибо, когда османы придут, не будет для нас спасения!

Так совещались гяуры азовские. И в один из дней после этого совета покинули они замок[76]. Захватив с собой все пушки, ружья, а также луки и стрелы, возложили они все это на речные корабли и поплыли, направляясь к Черкескерману[77], Хороскерману, Тузлакерману[78] и другим замкам своим над Доном, где и до нынешних времен обитают. Наши, которые вместе с ханом татарским к замку Азов прибывали, схватили у реки Сют множество казаков, от которых о побеге гяуров из Азова узнали. Тем днем и ночью мчались мы так, как будто на набег какой-то ехали, а когда к замку приехали, то нашли его людьми оставленным. Даже не то, что человека там не было ни единого, а и зверя живого — мыши, кота или бобра там не осталось. Из стен и ворот замковых осталась одна единственная башня генуэзская[79]. Радостную весть о таком повороте событий выслал хан татарский в Порту по суше и по морю. Одиннадцатью днями позднее посланцы те, уже из Порты возвращаясь, схватили лазутчиков царя московского. Связав их и заковав в кандалы, препроводили их пред обличье хана, где лазутчики эти без малейшего страха или испуга так говорили:

— Мы, лазутчики, к людям этого замка посланные с наказом, дабы замок этот они покинули и скрылись, ибо от Врат Счастья снова османы надвигаются с истинным морем войска, несравненно большим, чем прежде.

Души этих лазутчиков в ад отправлены были.

В день же тринадцатый приехал сюда торжественно и пышно вождь наивысший Джеванкапыджибаши, визирь Мехмед-паша[80]. Азов он нашел пустым. Мысля, однако, что за всем этим какая-то сатанинская выдумка или уловка гяуров кроется, в течение трех дней ничего предпринято не было, и лишь на четвертый день призывы к молитвам мусульманским муэдзины в замке пели.

Отдан был потом приказ отрядам волошским и молдавским, дабы к копанию фундаментов для замка азовского они приступили. Когда тремя днями позднее воды грунтовые показались, тогда террасу от моря до фундаментов сделали, на которую камни из ранее разрушенного старого замка на острове Тамерлана[81] кораблям привезти было приказано, и так строительство замка начато было. Месяцем позднее замок уже готов был; оказался он еще мощнее генуэзского. В силу вышеозначенных причин хроники крымские так об этом замке пишут: «Вождь Дели-Хусейн-паша войну за него вел, Бахадыр Герей-хан его добыл, а Джеванкапыджибаши его построил».После восстановления замок этот снова резиденцией санджак бея стал, эйалету каффенскому[82] подчиненного. Остался там зато миримиран-паша, двумя бунчуками отмеченный как комендант, а также ага янычар с двадцатью отрядами янычар, топчи-баши с шестью отрядами топчи, десять отрядов джебеджи с джебеджибаши во главе, а также охрана числом семь тысяч простых солдат татарских. Сверх того, установлено было в замке семьдесят балйемезов и сорок кулеврин, а надо рвом три сотни орудий шахи. Днем и ночью не щадили при этом усилий, дабы все как можно скорее в полный порядок привести, а в Порту было послано сообщение, что на вооружение, работы и другие нужды потребовалось пять тысяч кесе выложить.

В то время, когда замок отстраивался, семь тысяч татар в края московские воевать поехали. Возвратились они потом в войска мусульманские с десятью, а может, и двадцатью тысячами ясыра, одного пленника за десять курушей продавая.

— Милости, милости, о прекрасный род Османа! — возопил тогда царь московский и с этими словами послов в Порту отправил, о сохранении мира горячо заботясь[83].

Когда замок уже закончили, а тут и там дома построены были, вождь Мехмед-паша в Порту отбыл; иные же войска мусульманские домой возвратились. Что же касается меня, недостойного, то я с племенем мансурлу в земли крымские удалился той самой дорогой, какой и приехал. Путешествие восемь дней длилось, а в Багчесарай приехав, развлечениям и веселью я предался.

По счастливом, хвала Аллаху, возвращении с той войны от его светлости Бахадыр Герей-хана позволение на отъезд в Стамбул я получил. Даровал он мне тогда по милости своей безмерной кесе курушей, ясыра три особы, шубу соболью и другой одежды по штуке. От калга Мехмед Герея и нурэддина Герей-султана, а также от господ моих: визиря могучего Сефер Гази-ага и Субхан-ага, Айа Ахмед-ага и дефтердара Ислам-ага также по одному пленнику я получил, и в земле крымской четырнадцатью пленниками и четырьмя кесе я обладал[84]. Вместе с пленниками, которых получил я ранее в Трапезунде[85], Мингрелистане[86] и у абхазов[87], имел я тогда ясыра восемнадцать особ.

Отправляясь из Крыма в Стамбул, попрощался я со всеми достойными и благородными мужами крымскими, а потом, ханом благословленный, вскочил я на коня, какового мне калга даровал, и в дорогу выступил. Многочисленные мои приятели, которые меня проводить желали, до реки Качи[88] мне сопутствовали. Там я с ними распрощался, и после шести часов езды на юг достиг я замка Балаклавы[89].

Что же касается описания замка Балаклавы, то, когда на войну мы ехали, времени, да и отваги на описание земли крымской, строений и памятников старины ее тогда у меня не было.