В местности этой[116] находится резиденция ялы-ага.
Так случилось, что в том Ханкышласы задержалось его ханское величество Мехмед Герей, хан крымский, на войну собиравшийся. Возрадовалось тогда сердце мое, и я, слуга недостойный, предстал без промедления пред наисветлейшим обличием господина и владыки моего Мехмед Герей-хана. Отвесил я ему поклон и поприветствовал его на языке татарском, после чего снял я тюрбан с головы и пал перед ним ниц, а из очей моих слезы ручьем потекли.
Когда я поцеловал его святейшую десницу, хан следующее промолвил:
— Приветствую тебя, приятель мой и брат Эвлия! Откуда ты приехал, какие видел страны? Был ты вместе с князем, сыном моим, Ахмед Гереем в военном походе на Уйвар и видел поражение у Рабы. Потом поехал ты с Пашой — послом к цезарю австрийскому[117]. Откуда ты приехал теперь?
Когда он это промолвил, я, убогий, ответствовал так:
— Во имя Аллаха, мой господин! В путешествиях сих имел я много приключений и неожиданностей.
Получив подарки от цезаря австрийского, изведал я позднее край Дункаркыз у берегов океана, Данию и страну Лонджат, Амстердам в стране голландской, Швейцарию, страны Чехию, Словакию, Венгрию и Семиградье, затем государства династии османской, потом землю волошскую и молдавскую[118].
Словом, мой господин, в течение трех лет со времени похода уйварского исходил я земли семи монархов, а также владения многих князей и властителей, пока, благодарение Аллаху, не узрел снова в этом месте благословенное и прекрасное обличие господина моего. Теперь мысль о смерти не будет мне так болезненна.
Сказав сие, облобызал я снова десницу ханскую и преклонил колени. Хан после минуты беседы сказал мне:
— Приехал я сюда, мой Эвлия, с высочайшим фирманом султанским для того, чтобы из окрестностей Аккермана отправить в Крым татар кубанских и буджакских, а с ними адиль-ногаев. Но, видит Аллах, что эти татары войны с нами желают[119]!
На эти его слова я, недостойный, так ответствовал:
— Да будет на то воля Аллаха, мой господин, да не смогут они воспротивиться высочайшему повелению властелина Мекки и Медины[120] или оказать сопротивление войску твоему крымскому. Если же они сопротивляться будут, то я и сорок мужей иных, промолвив суру «Быстробегущие»[121], разом ударим на войска ногайские, а тогда с позволения Всевышнего и силой Его святого Корана будут они побеждены, а мы будем победителями и триумфаторами.
Хану понравился этот мудрый, вселяющий уверенность ответ, за что одарил он меня, недостойного, парой коней, шубой собольей и сотней золотых. Выделил он мне пристанище у Ахмед-аги, обязанности ялы-ага исполняющего, который меня принял гостеприимно.
После трехдневных переговоров и стычек с татарами буджакскими и ногайскими, после того, как они не согласились оставить жилища и переехать в землю крымскую, хан изрек:
— Теперь, по султанскому повелению, которое пришло несколько дней назад, ударим мы на вас, стадо черное, и разобьем, итогда наверняка вы в Крыму окажетесь!
Татары буджакские и ногайские ответили на это:
— А докажи, что хан могуществен, и отправь нас в Крым! Биться мы будем и хотя бы нам всем пришлось погибнуть, уничтожим мы твои войска и тебя. Запомни это!
Так сказав, они удалились. Назавтра предстал перед ханом некий татарин, ногай, и сказал:
— Мой владыка, скорее на коня воссядь, ибо татары ногайские и буджакские, вооруженные луками, воссоединились, коней напоили и в поле вышли, готовые напасть на моего хана!
Известив хана этими словами, татарин исчез.
Тогда же... дня вышеупомянутого месяца[122] хан, а вместе с ним войска крымские из племен тарагы, мансурлу, ширинли, седжеут, уланлы и даирли[123], а также из Керчи[124], Ченишке[125] и Арабата[126] все вместе числом восемьдесят семь тысяч (собственной верой присягаю!) богатырей могучих и воинов, вооруженных колчанами и облаченных в панцири, а коней, как ветер быстролетных имеющие, в седла сели и наготове стали. Против войска ханского выступили адиль-ногаи[127] и татары буджакские числом в сорок, а, может, и пятьдесят тысяч войска.
Войско ногайское, которое вместе с конями одно огромное сплетение тел составляло, ринулось с криками «Джу! Джу!» на воинов наисветлейшего хана. Столкнулись тогда с обеих сторон войска мусульманские и такой дождь стрел исторгли, что затмился свет солнечный, а стенания людские и ржание конское о твердь небесную ударились.
В течение трех часов звезда победная светила войскам владыки, и под конец воины ханские (хвала суре «Быстро-бегущие») принудили татар ногайских к отступлению. Те к своим шатрам и семьям отступили, а войско крымское настигло ногаев и ринулось на челядь, семьи и шатры ногайские, женщин чести и славы лишая.
Битву сию такие крики и стенания сопровождали, что со времен хана Хушенга, Чингиз-хана и Тохтамыш-хана, Тимур-хана и Менгли Герей-хана[128] не было такой битвы и суматохи. По одну сторону были войска благородного Герея, с другой же — сидевшие в шатрах женщины и дети. На них ринулось крымское воинство, и в шатрах этих множество воителей крымских даже больше, чемв предыдущей битве, чашу смерти испили. Хан не мог их удержать никаким образом.
В полдень от войск ногайских ни следа уже не осталось, кроме разграбленных и опустошенных шатров. Несколько тысяч невинных молодых девиц утратили честь и у них, несчастных, с лицами, на розы похожими, кровь по бедрам текла обильно. Пару тысяч беззащитных женщин на глазах их родных подвергли насилию. Набрано там было столько всякой добычи и такое постыдное беззаконие учинено, что подобного не содеяли даже татары Хулагу-хана в Багдаде[129] или Навуходоносор в Сафеде, Иерусалиме и Египте[130].
С незапамятных времен племена адиль-ногаев, шайдак-ногаев, ормит-ногаев, а также ногаев Кёр-Юсуфа-мирзы[131] жили и кочевали на землях, принадлежащих Крыму, но расположенных за его границами — за замком Ор на окраинах степи Хейхат. Жили они там беспечально, ханам подать за выпас стад выплачивали, доставляли в Крым и во владения османские масло, мед, скот рогатый, овец и ягнят, а также обогащали земли мусульманские невольниками, взятыми в краю бунчужных казаков, в Москве, Польше и Кракове[132].
Однако по воле Аллаха появились в году ... в землях московских падишахи калмыцкие: Тайши шах со своим сыном Урмиет шахом, а также Куйа Калмах шах и Моюнджак шах, которые убежали из Чины, Фагфура и Махана, опасаясь царствующих там морозов и окрестных народов мусульманских[133].
Намеревались они остановиться там надолго, но в течение нескольких лет проживания столько несправедливостей допускали, что мусульманский народ хешдеков, которых там двенадцатикратно по сто тысяч и который подчинен Москве, начал падишахов калмыцких днем и ночью изводить и сверх того забирать у них все[134].
В конце концов калмыки переправились через реку Волгу, поблизости от города Сарай, на лежащие за ней степи Хейхат, но потом, испугавшись суровых морозов, больших ногаев, а также черкесов, живущих у реки Кубань, и войск дагестанских, прибыли они под замок Азов[135].
Там снова затевали они неустанно стычки с войсками османскими, пока в конце концов не столкнулись в решающей битве с войском коменданта азовского — Гюрджи-Мустафа-паши. Пал тогда их Моюнджак шах, пронзенный семьюдесятью пиками, но и визирь Мустафа-паша погиб в земле калмыцкой от копья[136].
Затем, перейдя из-под Азова через реки Дрин[137], великий Дон и Муш[138], напали они на племена адиль-ногаев, ормит-ногаев и шайдак-ногаев, проживающих за пределами Крыма. Проклятые калмыки отобрали у них бесчисленное множество разного имущества и ушли в окрестности Азова.
О тех печальных событиях донесли Мехмед Герей-хану адиль-ногаи и другие мирзы ногайские.
— Что мне делать? — вопросил Мехмед Герей-хан. — Боюсь, что эти желтолицые воры — калмыки — достигнут когда-нибудь Крыма через Перешеек Орский или через проливы Ченишке и Арабат. А тут сын Кёпрюлю в поход под Уйвар меня призывает! Какой мне дать ответ калмыкам, как мне за вас отомстить[139]?
— Сделаем так, как нас учат притчи мудреца Локмана[140]! — сказали себе на это ногаи.
Перестали они платить подать хану за выпас стад и, передвигаясь от стоянки к стоянке, достигли замка Кылбурун[141], потом на лодках переправились через реку Днепр и к замку очаковскому[142] пришли, а пятью днями позднее реку Днестр пересекли и остановились в окрестностях Аккермана. Выплатив надлежащую дань бею бендерскому, ялы-are и десяти ага татар буджакских, жили там себе беспечно.
Однако через несколько месяцев, не желая сидеть спокойно, украли они у подданных молдавских и аккерманских несколько тысяч голов скота и начали разбой, от чего дороги небезопасны стали.Все райи тотчас стали подавать жалобы на них счастливому падишаху. Вскоре затем Халиль-ага, капыджибаши Высокой Порты с хатт-и шерифом к Мёхмед Герей-хану приехал.
«Мехмед Герей! — гласил фирман султанский. Разбойников ногайских из окрестностей Аккермана ты обязан изгнать и в Крыму поселить».
Получив это послание, Мехмед Герей-хан выслал из Крыма сорок тысяч войска с калга-султаном[143] во главе. Однако ногаи не отступили от своих домов ни на шаг.
— Мы теперь слуги падишаха. Уничтожили мы свои повозки, и все теперь записаны как подданные султана Баезид-хана, живущие в Аккермане, — ответствовали они калга-султану, показывая ему фирманы и хатт-и шерифы.
Калга донес хану, какой ему ногай-татары ответ дали и что они с места не трогаются, но ничего ему не сказал о том, что фирманом и хатт-и шерифом они обладают. Ввиду этого наисветлейший хан выступил из Крыма во главе восьмидесяти семи тысяч войск и, выполняя то, что было сказано в повелении, под Аккерманом с ногаями битву учинил.
Говоря коротко, причиной этой великой битвы были различные грабежи, насилия и злодеяния ногаев.
По велению Аллаха мы присутствовали при той жестокой битве. Однако Всевышний свидетель, что, хотя был я в местах, где находилось ценнейшее имущество, не взял я ничего из того, что ногаям принадлежало.
И слугам своим также велел отнести обратно все, что взяли, не разрешая присвоить ни одного зерна, ни четверти дирхема, ни одного динара. Мехмед Герей-хан, будучи весьма предусмотрительным человеком, не позволил уничтожать и грабить поселения воинов аккерманских.
После всего этого поехал я, недостойный, вместе с наисветлейшим ханом из Аккермана в Крым.
Через пустыни продвигались мы, горькую воду пия, страхом перед казаками и калмыками объятые. Пустыни те, что тянутся на протяжении тридцати часов пути от замка Кылбурун на восток до замка Ор[144], за которым полуостров Крымский начинается, — это земля Хейхат, где и следа веселия или радости нет.
Солнце всходит и заходит в тех степях, но Хейхат — это степь небольшая, от востока до запада протянувшаяся на девяносто семь стоянок. Восточный предел ее составляет море Хазарское[145], а на западе кончается она около вышеупомянутого Кылбуруна. Персидские хроники называют ее Кипчакской степью.
К этой степи примыкает Великая степь, которая тянется на протяжении одного года пути до Москвы, Чины, Мачина[146], Фагфура и других стран. Живут в ней демоны пустынные, дикие люди и иные создания. Также степь хейхат обжили демоны пустынные, дикие кони и верблюды, а также тысячи других созданий. Если Аллах позволит нам ее исследовать, то опишем мы ее в меру наших возможностей.
Земли, тянущиеся от замка Кылбурун по-над берегом Днепра на краю степи Хейхат до замка Ор, а от Ора до замка Азова на протяжении десяти дней пути, остаются под властью династии османской. Начиная от замка Ор, земли полуострова Крымского ханам принадлежат, однако замки на берегах полуострова Крымского также династии османской подвластны.
Ханам принадлежит только замок Ор, замок Гёзлеве и замок Чуфудкалеси[147] поблизости от Багчесарая. Оставшиеся твердыни принадлежат османам.
Когда с его светлостью ханом и всем войском мусульманским, и с обобранными ногаями, целыми (благодарение Аллаху!) и невредимыми, через ворота в орский замок мы въезжали, в крепости орской в честь его светлости хана из нескольких орудий шахи и кулеврин весело стрелять стали, а бей орский Караш-бей к хану приблизился и его приветствовал.
Все летописцы татарские называют замок Ор Ферахкерманом. Когда полуостров Крымский был в руках неверных генуэзцев, сын Чингиз-хана — Джочи-хан, который полуостровом Крымским завладел, добыл прежде всего в году... у генуэзцев их замок, стоявший на месте этого замка Ор, а затем на окраинах полуострова Крымского выкопал ров длиной... шагов от залива моря Азовского до залива моря Мертвого. Именно потому, что ров этот выкопан был, замок, здесь находившийся, называется Ор, или замок перекопский. Несмотря на это, татарские летописцы называют его Ферахкерманом[148].
Позднее, в году ... , потомок рода Чингизидов Сахиб Герей-хан, муж великой прозорливости и мудрости, хан весьма достойный и святой, разрушил до основания замок Ор, добытый некогда его знаменитым предком Джочи-ханом, и отстроил новый замок Ор. Стоит он посреди равнины, со всех сторон окруженный степью, которая граничит с землями полуострова Крымского поблизости от этого рва. Замок сей наполнял сердца восхищением и радостью, а потому Ферахкерманом его назвали[149].
Летописцы арабские и святейший Мухйиэддин Араби, автор «Книги драгоценностей»[150], называют полуостров Крымский и земли казаков своенравных страной Солгат[151]. Страной Солгат называют земли татар также предсказания и разнообразные мудрые притчи.В одной же книге пророчеств сказано даже так: «Будь, о земля солгатская, настороже перед людьми с очами малыми, что из лона твоего изойдут!» Это означает следующее: «О народ крымский, опасайся племени с маленькими глазами!» (или же наблюдайте за калмыками), ибо народом солгатским называем там люд крымский.
За страной татарской перечисляются там провинции: Хинд и Синд, Кашмир и Гюлькенд, Хита и Хотан, Фагфур и Узбек, Балх и Бухара, страна Аджам и Хорасан, край казаков и Туркестан, провинция Махан, народ моголов и боголов, народ кайтаков и люд Дагестана, народ калмадж, народ хешдеков, москали и народ ляхов, народ липков — мусульман, народ мадьяров и народ крымский — всего вместе семьдесят народов разнообразных, ибо все это — татары, или же народ солгатский. Даже во владениях короля Швеции находится десятикратно по сто тысяч кочевых татар (упомянутые татары шведские московских татар — хешдеков напоминают), и народ османский, а также все племя туркестанское — все это татары[152].
А в хронике, называемой «Подарок», в греческой хронике Юнвана[153], в хронике Армянина Магдийского, в латинской хронике Магдина и в хронике «Объяснение явлений таинственных» так написано: «Та полоса земли вашей, которую море окружает, это остров, насчитывающий восемьдесят семь тысяч миль, а половину этого острова занял народ солгатский, или же татарский. В стране той, кроме черных арабов и народа татарского, иных народов немного». Именно так там написано. И написано также: «Племен христианских там несколько сотен, но они менее многочисленны, чем народ татарский».
В хронике «Подарок», при описании многомудрых деяний различных посланников Аллаха и пророков, написано обстоятельно о том, как в начале мира Всевышний, всемогуществом своим праотца Адама из глины сотворяя, подобие татарина ему придал. Ицхак же, автор «Хроники мира» и составитель комментариев к Корану, объясняя стих «Иисус перед Богом подобен Адаму», из суры «Семейство Имрана» подтвердил, что Господь Иисус по образу и подобию красивого татарина был создан[154]. И даже греки, или же гяуры византийские, народ христианский, описывая жизнь, деяния и великие черты всеблагого Господа Иисуса (да будет мир с ним!) в один голос утверждают, что на татарина Он был похож. Однако гяуры все, ненависть к народу татарскому имея, во враждебной неверности своей привыкли говорить: «Да сохранит Господь! Не имел Иисус татарской красоты, лишь как и святой Иоанн, бороду редкую и удлиненные, хной подрисованные очи». И даже те. кто видел, как святой Иоанн на прогулку с Господом Иисусом выходил, на руках его неся, говорили: «Иисус на святого Иоанна похож. Отчего же люди уверяют, будто Он солгатцу подобен?» Неверные византийцы говорят: «Народ солгатцев, или ионов,[155] — это наш народ!»
Словом, народ солгатско-татарский всем миром владеет. Творец же Всевышний, благословение Аллаху, татар полуострова Крымского имеет под опекой своей, ибо сколько раз они ни обращались бы к Нему с молениями, всегда с его помощью победителями выходят, так что от их жестокостей вся земля гяурская стенает.
Страх и испуг пред народом татарским показали, что пропала безопасность стран, гяурами заселенных, и всякую надежду они утратили.
Пусть будут они благодарны Аллаху, что татары в Бога Единого веруют. Среди тех, которые сунну почитают и содружество правоверных составляют, это народ ревнителей веры и ее воителей. Благодаря благословениям, которые текут из чудес и молитв Избранника Аллаха Мухаммеда, опустошают они и грабят во всех четырех сторонах света страны — логова на преисподнюю обреченных гяуров. Гяуров, там проживающих, берут они в ясыр и страдания им причиняют. Взрослых и детей, седовласых и девиц, многие причиняя им муки, превращают они в невольников со спутанными ногами, несчастных, замученных и в кандалы закованных. Тех, которых в неволю берут, кормят они шкурой конской и конскими внутренностями. Детей и женщин всех гяуров уводят в землю магометанскую, где находят они спасение свое в исламе[156].
Об этом народе татар, ловцах неприятелей, есть даже хадис подлинный, правдивейшее слово Посланника Аллаха: «Поведал Посланник Аллаха, коего пусть Аллах благословит и ниспошлет на него благодать:
"Имеет Аллах на востоке отряды войск, которые имя турок носят. С их помощью мстит Он тем, которых унизить желает, те же, в надеждах своих обманувшиеся и поражение потерпевшие, разве что камнями в них кидают, промахиваясь. Когда это увидите, о пришествии Страшного Суда, как о спасении, мечтать будете!"»
Действительно, народ татарский — это народ безжалостный. Однако по повелению Аллаха именно он является могучим заслоном рода Османа. Со всеми гяурами ведет он битвы, бои и войны, несет им смерть, народ этот весьма подвижен и увертлив. Рядом с татарами живет народ ногаев, не знающий жалости и уважения, народ несломленный и непокорный.
Даже если это не последнее, что у них есть, если скончается какое-нибудь живое создание, и отойдет от него душа, и кровь истечет, они съедают его незамедлительно, а смешав его кровь с пшеном, пьют кровь всякого зверя, как похлебку. Питаются они всегда мясом. Едят они мясо всякого зверя, а в его шкуру одеваются, то есть шубу из него делают. А если хлеб съедят, то приклеивается он к их сердцу, и тогда они умирают. Обычно едят они пшено и в шкуры одеваются. Дома у них из тростника, а сами же не без греха. Они народ бедный, воинственное племя ревнителей веры и ее воинов. Как пристало мудрым, едят они пищу только вышеперечисленную, а другой пищи не едят и не знают. Вода и воздух являются причиной того, что желудки их переваривают быстро. Татарин съедает пищи столько, чтобы хватило этого на три или четыре дня, выпивает бочку бузы[157], а потом может не есть хотя бы три дня или четыре. Есть также несколько тысяч татар, которые в жизни своей никогда не пили воду. Пьют они вместо этого разновидность молока кобыльего, шесть или семь дней выдержанного, называемого кумыс[158]. Пекут они пшено, которое талкан[159] называют, его они через жернова пропускают и на муку мелют, а потом с молоком кобыльим или верблюжьим смешивают и пьют. Напиток этот голод успокаивает, а также несколько пьянит. Едят они также айран из йогурта или же разбавленный водой йогурт квашеный, а также айран из йогурта, сделанный из молока кобыльего, с которого не сняли сливки, вкусный и нежный, как костный мозг. Называется он йазма[160]. Имеют они также много бузы густой и вкусной, как костный мозг, а едят это все и пьют в путешествиях и дома, на войне и в мирное время, а ни хлеба, ни воды не употребляют.
— Что это такое — хлеб? Где он делается? — спрашивают они.
— Хлеб — это то, что в печи печется. В мельнице мелется мука, потом делается тесто и на огне испекается, это и есть хлеб, — ответствуют им.
Услышав это, они удивляются и говорят:
— Аллах! Аллах! Это так хлеб делается? Из-за этого хлеба, который выпекается в печи, человек готов, наверное, собственного отца из рая вытащить?! Не съем его, даже если внутренности мои ссохнутся от голода!
Так они говорят, а значит это: «Хлеб не съем, даже если бы должен был умереть!»
Народ это отважный, необыкновенный весьма, и к походам военным привыкший, выработавший в себе именно такие черты.
Кроме этого народа ногаев, живут на полуострове Крымском люди, привыкшие сторониться других, сведущие в ремесле и науке. Люди эти называются бадыраками. Но и среди этих бадыраков есть пара тысяч таких, которые никогда не едят хлеба и не пьют воды. Когда спрашивают их, почему они не пьют воду, и говорят им: «Все создания благодаря воде живут», — они так отвечают и такое дают объяснение:
— Во имя Аллаха! Когда Господь нас сотворил, замесил он из праха и воды грязь и из нее нас вылепил, если же в грязь опять воды добавить, тогда непременно она через один бок будет вытекать из грязи, или один бок разорвется. Человек из грязи сотворен, оттого и нельзя ему пить много воды. Впрочем, молоко кобылье и верблюжье — это тоже вода!
Народ этот воды не пьет, но зато в обильных количествах употребляет похлебку с мелко порезанным тестом, молоко верблюжье, овечье, коровье или кобылье с пшеном, а также похлебку с мелко порезанным тестом. Этот суп с тестом, так называемую похлебку с лахшой, они едят потому, что Пророк в святом хадисе своем промолвил: «Наилучшая пища есть лакша». Татары называют эту похлебку мучной, или дутмаш[161].
Все татарские улемы, верующие люди и даже правители конину едят.
Языки их разнятся между собой. Татары говорят на двенадцати языках, а язык одних понимают другие через переводчика, или драгомана. Употребляют они разные слова, выражения и обороты, и находятся среди них златоусты, речь которых жемчужный дождь напоминает.
Есть там прежде всего язык чагатайский, а затем язык кумыкский, язык монгольский и ногольский, язык туркменский, ногайский, кайтацкий, моракский, хешдекский, дагестанский, аджамский, хинди, узбекский и болгарский. Люди все эти — татары[162], однако каждый из них имеет свой язык и свои выражения, которые ни на один другой язык не похожи, ибо каждый народ отдельный своим собственным языком обладает.
Этот народ татарский не знает наговоров, клеветы, недоверия, ненависти, высокомерия или зависти, враждебности, он не склонен кого-либо предавать бесчестью, настраивать одних против других, ибо это у них весьма не в почете. Слыша, что должен прийти сплетник или клеветник, люди эти убегают от него. Враждебность свою и ненависть показывают тогда только, когда идут с войной на другие народы и на соседних неприятелей или когда на них нападают и грабят, а ненависть их делу Аллаха служит.
Народ крымский учения ханафийского[163] придерживается, но есть среди них и те, кто шафийскую науку почитает. Улу-ногаи, шайдак-ногаи и ормит-ногаи, которые в краях и областях, за Крымом расположенных, проживают, а также роды мансуров, седжеутов, ширинов и мангытов, а также жители области Чобана, области Ноуруза, области Дивея и многих тысяч подобных областей — все они шафийского учения придерживаются. Улемов же великой учености имеют они столько сотен тысяч, что этого даже описать нельзя! С этими учеными своими и медресе все они по областям своим в степях кочуют и живут.
По позволению этих улемов святых, весь народ татарский конское мясо употребляет. По святым словам Абу Ханифа, то есть Нумана, сына Сабита, поедание конины — это вещь дорогостоящая, ибо конь делу войны святой служит, а если бы поедание мяса конского разрешено было, то кони вымереть бы могли. Запрещено оно также и у маликитов. Однако по изречениям имама Шафи и имама Ханбала, оно разрешено. Они приводят такой святой хадис Посланника Аллаха: «По словам Джабира, сына Абдаллахова, в дни битвы за Хайбар[164] Пророк (да будет над ним благословение и милость Аллаха!) мясо ослов употреблять приказал и мясо конское есть дозволил». Муслим и Бухари[165] согласны, что это хадис подлинный, вследствие чего народ татарский мясо конское употребляет.
Это народ героев и воителей за дело ислама. В походах военных тяготы неизбежны, и Пророк в одном из хадисов святых изрек: «Поход военный — это часть дороги через ад, даже если и ехать по этой дороге — только один парасанг». По этой причине татары никаких обозов с собой не везут и кроме талкана, сыра сушеного, ребер конских и коней старых, иного провианта в военные походы не берут.
Когда же им этого не хватает, тогда убивают они коней, охромевших в дороге или заболевших, измученных, обессиленных и тихоходных. Делают они это сразу же, дабы в руки неверных эти кони не попали, а затем вместе со шкурой туши четвертуют и промеж собой делят. Одни из них мясо варят, иные же кладут его под чепрак (некоторыми серки, а другими черки называемый), после чего садятся на коня и гарцуют на нем долгое время. Когда из конского мяса сок вытечет, считают, что оно уже к едению готово, и тогда употребляют они ту конину, что под чепраком была, и таким образом голод успокаивают.
Учиняют они набеги и чамбулы на земли гяуров, грабят их и всех неприятелей своих мечом превосходства и саблей остроконечной безжалостно убивают. Тех же гяуров, что меча избежали, вместе с детьми и родителями, волоча и подгоняя, в землю мусульманскую препровождают, а потом в ислам их обращают. По милости Аллаха род Чингизидов — это род воителей веры, отважных и всей душой делу религии преданньк. Да будет милость Аллаха над ними!
Кроме ведения святой войны отдаются также они земледелию и возделыванию пашни: есть среди них и сеятели, и пахари. Сеют они преимущественно просо, ибо земля их из одной киле проса родит до ста десяти киле. Просо их обычной пищей является. Но мистики тамошние — шейхи, суфи — ячмень сеют и хлеб из него готовят. Ибо говорят они, что Пророк всегда ячменный хлеб ел, поэтому пшеничного хлеба они не употребляют.
Есть среди них и сословие купцов. Они вывозят пленников в различные края и продают. Вывозят они также одни товары, а после купеческих походов своих иные привозят.
Иное сословие составляют улемы, мужи богобоязненные, шейхи, суфи. Визирь Сефер Гази-ага записал[166], что там около сорока тысяч почитателей Бога Единого — суфи устава хальвети и джельвети. На всем полуострове Крымском находится двадцать одна тысяча мечетей, больших и малых, а в них, как и за их стенами, татарские суфи день и ночь единственность Бога прославляют.
Есть там также и дервиши. В большой мечети Сахиб Герей-хана в замке Ор, который мы стали описывать на предыдущих страницах, живет святой — преподобный ... эфенди, отшельник, муж святой, даром творения чудес одаренный. Сорок лет он уже не соприкасается с людьми, и мяса какого-либо животного или пшеничного хлеба не употребляет, питаясь лишь мукой ячменной, которую на жерновах себе мелет и собственными руками себе готовит, а ячмень тот также сам выращивает. Поле, на котором сей шейх хозяйствует, даровал его отцу добродетельный Сахиб Герей-хан, а он его в наследство получил. На собственной пашне, грехом не испорченной, сеет он ячмень, а когда его собирает, мелет его на жерновах своими руками, готовит и так питается.
Когда свыше десяти тысяч несчастных из-под врат Аллаха: отшельников-суфи и всех дервишей из большой мечети Сахиб Герей-хана — в круг становятся, дабы Аллаха восхвалить и литанию к чести Единого зачинают, весь народ Ора в умиление впадает.
Этого святого все жители замка Ор почтением окружают. Досточтимый шейх и его факиры[167], что ни ночь бодрствуя у ворот и на стенах замка Ор, как будто его воинство, выкликают призыв магометанский: «Нет Бога, кроме Аллаха!»
Этот высокий замок построил в году ... потомок рода Чингиза — Сахиб Герей-хан. Эта твердыня, могучая, как стены Шеддада[168], из тесаного камня построенная, на высоту двадцати трех аршин над землей возвышается. Окружность ее, измеряемая вдоль валов крепостных, три тысячи шагов имеет, а на ее стенах находится восемьсот зубцов, ибо это двойная цитадель. Имеет она вид пятиугольника, а рядом с ней возвышается двадцать высоких четырехугольных башен.
С какой стороны степи ни ехал бы, башни замка орского видны с расстояния пяти дней пути. Вершины сих башен покрыты красной, как рубины, черепицей, но есть несколько меньших, досками покрытых. Внутри замка находится восемьдесят домов татарских, все они землей покрыты.
Комендант замка и пятьсот сейменов, вооруженных ружьями, это молодые греки. Татары же стрелять из ружей не умеют, боятся их и туда, где ружья находятся, даже не подходят, говоря: «Там много мылтыков» (ибо ружья называют татары мылтык[169]). В замке находится также пятьсот всадников татарских, называемых беш эвли[170], и все они — удальцы могучие и статные, необыкновенно воинственные и в бою неудержимые.
В городе пребывает комендант замка, двенадцать ага из замка, топчибаши и джебеджибаши.
Замок тот на равнине перекопской стоит, на коей нет ни одной возвышенности. Ров, который подходы к нему обороняет, имеет пятнадцать кулачей глубины. Замок обладает тремя крепкими и могучими железными воротами, обращенными на юг. По обеим сторонам его стоят преудивительные пушки, на ров направленные. В цитадели возвышается мечеть Сахиб Герей-хана, находятся кладовые с пшеницей, склады оружия и амуниции. И это все.
Находится там триста домов с глиняными крышами; рынка, базара, бани и постоялого двора для путешествующих там нет, лишь мечеть, возведенная архитектором, который замок Сахиб Герей-хана построил. Мечеть та длиной сто пятьдесят стоп, а шириной в сто стоп. Над ее михрабом виднеется надпись: «Нет Бога, кроме Аллаха, и Мухаммед — Пророк его», а ниже написан стих о престоле Аллаховом[171]. Мастер высек эти слова в плите мрамора так изящно, будто делал он из мрамора перстень с печаткой.
Слева от мечети стоит минарет, прекрасный, невысокий, из белого камня сделанный. Мечеть эта — древняя святыня. Она низка, сверху землей покрыта и построена в старом стиле на деньги, добытые на войне. Исходит от нее благоухание святости и почтения, является она центром многочисленной общины правоверных.
Слева оттой мечети находятся также маленькие ворота крепостные, на восток выходящие. Человек на коне с трудом может через них въехать или выехать.
Надо рвом, идущим за той калиткой, висит мост, поднимаемый с помощью лебедки. По другую сторону рва, у пригорода, находится баня, построенная Мехмед-ханом, придающая воздуху приятный аромат.
Находится там двенадцать мечетей и тысяча пятьсот домов, покрытых землей, в основном без надстроек. У подножия замка только один постоялый двор для путешествующих. По правую и левую сторону главной улицы находятся лавки, которые приносят изобилие и пользу, а крытого базара, однако, нет.
К местным лакомствам относится крепкий напиток из проса, или же отменная татарская буза, как мозг костный вкусная, и такая густая, что когда ее из интереса в полотенце для ритуального омовения в дом вносят, то,ни капли не проливается. Татары приезжают на конях к Ору даже из мест, отдаленных от него на пять дней пути, дабы напиться орской бузы, а выпив ее чрезмерно, упиваются и поют песню «Калалай ве болалай»[172]. Питье вина считается в том краю поступком весьма дорогостоящим[173]. Они не обладают ни виноградниками, ни садами и не имеют вина, ибо там зимой сильные морозы царствуют. Деревья там не растут и потому дров они не имеют. Употребляют они для отопления лепешки коровьи, помет конский или верблюжий, который там продается. Поэтому от местного люда отдает обыкновенно навозом. Убогих же людей там немало.
Пригород тот стоит на грунте песчаном, наезженных же дорог там нет. Не имеет также он стен оборонительных, лишь со всех четырех сторон окружен он глубоким и широким рвом. В трех местах стоят там большие деревянные ворота. В пригороде том находится гробница султана Иззеддина, к которой пилигримы набожные и люди, горящие любовью к Аллаху, стекаются. Да освятит Аллах его гроб!
Название этого замка «Ор» — переводится нижеследующим образом. Та земля крымская лежит у берега моря Черного, являя собой остров треугольный, окружностью семьсот семьдесят миль. С левой стороны, то есть с запада, омывается он морем Мертвым[174], которое тут неглубоко и притоком моря Черного является. Мертвым морем оно называется потому, что когда буря занесет туда из моря Черного корабль или ладью, то нет для нее ни малейшего спасения: корабли тонут со всей командой. По той причине, что люди здесь свою смерть находят, море то Мертвым зовется.
На юге расположено море Черное, на востоке море Азовское, которое называется также морем Балисыра[175]. Эти три вышеупомянутых моря смыкаются между собой и омывают остров Крым, который треугольным островом является. На юге находится там мыс замка Балаклава, на востоке мыс с замком Керчь[176], на западе же — пролив около замка Ор. Выходя в том месте из Ора, который лежит в Крыму, имеем мы по правую сторону море Азовское, апо левую, на юге, — море Мертвое. Море Мертвое отделено от Азовского полоской земли длиной в восемь тысяч шагов, граничащей со степью. Один из давних ханов — хан Мехмед Герей Жирный[177] перекопал эту землю во времена султана Селима Второго огромным рвом от моря до моря, дабы гяуров к перешейку орскому не допустить. Выкопал он ров глубокий, подобный пропасти адской. По-татарски перекоп называется «ор», а потому и замок Ор зовется.
Однако татары называют тот замок Ферахкерманом[178]. Действительно, кто бы ни приехал из степи и ни свернул к замку орскому, тот утешится и возрадуется! Ров, который тогда сделали, такой был глубокий, что море Азовское перелилось и с морем Мертвым соединилось. Крым стал тогда островом, а когда из-под замков Балисыра, Ченишке и Арабат[179], которые лежали у берегов моря Азовского, воды отступили, то замки те посреди суши оказались. Тогда казаки донские, проплыв на двухстах чайках через устье реки Казыклыёзен[180] под Азовом и переплыв на этих лодках прямо через выкопанный и заполненный водой пролив под замком Ор, достигли моря Мертвого и на пригород нашего замка Аккермана неожиданно ударили. Добыв огромное количество разнообразного достояния, пленников и животных набрав, перебрались они без всякой боязни через выкопанный пролив и возвратились к своим злосчастным жилищам. После этого события в году ... во время правления Селима Второго прибыл в замок Каффу Кылыдж-Али-паша с флотом султанским и опустил якоря в гавани каффенской. Хан Мехмед Герей Жирный прибыл тогда в Каффу, где встретился с Кылыдж-Али-пашой. Али-паша сказал ему:
— Почему, хан, выкопал ты пролив Ор и Крым целиком в остров превратил, открыв таким образом дорогу неверным с Азова? Этим ты добился того, что ограбили и разорили наш замок Аккерман.
Затем повесил он хана Мехмед Герея Жирного на Узун Чарши[181]. Место его занял хан ...[182]. Тот, видя, что с этим рвом столько хлопот, засыпал его песком со стороны моря Азовского, вследствие чего остров Крым опять соединился с сушей. Весь Крым, а также замки Ченишке, Арабат и Балисыра снова оказались посреди воды, а Крым и замок Аккерман снова стали местами спокойными и безопасными.
Словом, ров этот огромен, тянется от одного моря до другого на протяжении одного часа пути или восьми тысяч шагов, в глубину рва человек не имеет отваги взглянуть. Если бы через него снова вода поплыла, то Крым стал бы островом.
Когда же с течением времени ров землей заполнился, то невольники начали тогда убегать из Крыма, а казаки и калмыки нашли выгодную дорогу для проникновения в Крым. Вследствие этого в году ... господин наш Мехмед Герей-хан стянул к Ору море народа крымского, а также четырехкратно по сто тысяч пленников гяурских и прежде всего на завалы земли, которые с внутренней стороны рва возвышались, набросал земли шириной в один час пути по направлению с востока на запад, таким образом сотворив вал высокий, как гора. Затем на земле той возвел Мехмед Герей-хан мощную стену оборонительную, идущую от моря к морю на протяжении часа пути, а также построил мощные башни, обращенные ко рву, отстоящие одна от другой на выстрел из ружья, защищающие одна другую и на стену Александра похожие. Каждую из тех башен снабдил он пятью фальконетами и к каждой из них приставил по пятьдесят отборных пушкарей греческих. В то время неверные очень часто воинственно вели себя.
У подножия тех валов земляных построил хан стену каменную в десять аршин высотой и в три аршина шириной, башни по обоим концам этой стены возвел размером с очень сильную крепость и к каждой из них двести греческих удальцов приставил.
У подножия замка Ор, около этой стены, построил он две большие двойные башни и в каждой башне поместил по пятьдесят солдат греческих. Назначил также предводителей отрядов среди неженатых — азабов — и под их власть отдал охрану всех башен; они каждую ночь стены обходят и будят тех стражников, которые засыпают. В тех средних башнях хан поставил по пять прекрасных пушек-кулеврин, по сто искусных пушкарей и по пятьдесят солдат, которые порох изготовляют и пули.
В двух огромных башнях он сделал по огромным высоким и широким воротам железным, так, что эти ворота стали единственным местом, через которое можно проникнуть на полуостров Крымский, разве что кто с моря приплывет.
Степью, что простерлась за двумя воротами Ора, можно добраться на востоке до замка Азов. На севере после десяти часов пути можно достичь казаков, а на западе после трехсот часов пути через пустоши — замка Кылбурун[183]. Дорогами теми нельзя, однако, путешествовать отрядам в двести или триста, но лишь в пятьсот или шестьсот человек. Вода в колодцах города Ор только солоноватая, однако за воротами орскими на расстоянии выстрела из лука бьет источник живительной воды, и все из него воду черпают. Берут при этом с собой оружие и идут шагом быстрым, ибо в окрестностях тех не раз появлялись казаки и калмыки, которые похищали и уводили в неволю приходящих за водой. Когда Мехмед Герей-хан построил замок Ор и выкопал этот ров, орский замок стал истинной стеной Александра. Досточтимыми мужами, которые должны проявлять заботу о башнях надо рвом, стали орский бей и смотритель орской солеварни.
За этой твердыней Ор, в месте, где пустынная равнина начинается, распростерлось ослепительное озеро, из которого добывается соль, солью каффенской называемая. Соль та вывозится в Каффу, в Крым, в Стамбул и во все страны. Это соль чистая, белая, приятная на вкус, в Глыбах, на кирпичи похожих.
Солеварня эта, за которой ханский доверенный наблюдает, приносит сорок семь юков акча дохода. Весь народ Ора освобожден от податей и привилегиями пользуется, а все это благодаря тому, что там соль орская добывается.
К озеру сему ссылают злодеев и людей, в убийствах повинных. В месяце июле поверхность озера покрывается поволокой из соли, как льдом, а когда толщина ее одной пяди достигнет, рубят ее, как капусту, и воздвигают из нее целые горы. Смотритель продает соль купцам, а из полученных денег выплачивает жалование солдатам замка Ор, улемам и шейхам, бею орскому, муфти, наибу и кади, а после пять «сокровищ» хану отправляет.
Озеро это имеет горькую воду, а окружность его достигает пяти миль.
Это резиденция бея орского, которому подвластны триста деревень во владениях наисветлейшего хана на полуострове Крымском.
Во время войны бей тамошний командует тремя тысячами солдат, вооруженных луками и хорошо одетых, а согласно уставам династии Чингизидов, повинен он ханам как форпост в битвах служить. Однако со времен властвования хана нашего Мехмед Герея бей орский выступал на войну с двумястами тысячами солдат, ибо бей орский тех времен — Кара Караш-бей был отважным и смелым воителем и вождем несравненным.
Ор — это наиважнейший ключ к укреплениям в Крыму. Сколько раз враг ни замышлял бы напасть на Крым, всегда под Ор приходил. Потому стоит там всегда наготове двенадцать тысяч всадников, как соколы, отважных, на конях, летящих, как птицы. Есть там шейхулислам, глава шерифов и кади, который в день по сто пятьдесят акча получает. Увольнением и назначением их ведает хан.
В это время, когда я посещал и осматривал этот город, его светлость хан приказал ногаям из Аккермана, сюда препровожденным, а также подданным и пленникам крымским очистить вал орский, а описанную выше стену замковую и башни снова на стену Александра похожими сделал. Потом хан всех людей крымских освободил, а ногаев, из Аккермана прибывших, разместил по деревням на земле Крыма в качестве так называемых беш-эвли и занес в реестр как своих подданных. Выслав же ногаев во все деревни, он сам со своим неисчислимым войском в замке Ор остался, дабы стеречь его и оборонять.
В один из дней, когда хан здесь пребывал, собрались на кенгеш, что означает совет, все «беи юрта», или старейшины древнейших родов крымских, а также казакдаши, эмильдаши, аталыки, ширины, мансуры, седжеуты, бадыраки, а также уланы — то есть, вся семья ханская[184].
— А может, пойдем на неверных, дабы кару им отмерить? — сказали они.
Аллах повелел так, что именно в то время вернулись воины, которые посланы были некогда в землю казацкую на беш-баш, то есть чете[185]. Они крик подняли и на казаков своевольных жаловаться стали, говоря, что казацкие гяуры наверняка на Крым ударят.
Тотчас же наисветлейший хан издал приказ, дабы все войско мусульманское наготове стояло. Заиграли тогда трубы афрасиябские[186], после чего хан оставил для обороны замков Ор тысячу стрелков под начальством нурэддин-султана (то есть султана...)[187] как коменданта замка, сам ... дня ... месяца ... года под звуки бубнов и литавр выступил из Ора в поле во главе сорокатысячного войска[188].
Народ этот привык блестящей быстротой своей в изумление всех повергать. Делается же это так.
До гяуров остается еще два дня пути, а уже все татары приказ получают: «Вскачь пуститься!» или двигаться галопом. В тот же день весь народ татарский кохейлянов оседлывает, коней своих отборных, и вскачь пускает, кони же те, ячменем кормленные, сил набраться смогли и в наилучшем состоянии находятся. Если же кто тогда, не дай Аллах, с коня упадет, то спасения ему не будет: затопчут его копыта конские, и смерть ему, ибо татары не имеют обыкновения оборачиваться или оглядываться вослед. Кони их по десять или по пятнадцать арканами за хвост друг к другу привязаны, и один другого тянет, а если же конь в сутолоке такой на землю падает, не подняться ему больше, и под копытами он погибает. О спасении же человека, который с коня упал, тем более речи быть не может, ибо будь то человек или конь, копытами конскими стерт будет, и только кровавые лохмотья от него останутся. Сохрани нас, Аллах, от чего-нибудь подобного!
Именно этого боялся я, несчастный, и всегда держался в отдалении от простого войска татарского и с кошем ханским или калга, или нурэддин-султана ездил. Делал я это намеренно, дабы ехать не посреди этого люда, а с краю, ибо пришла мне в голову пословица: «Если не хочешь несчастья, будь с краю» — сбоку спокойней едется. Однако так двигаться, вдали от всего войска, только летом хорошо: зимой же посреди войска от пара горячего, что от людей и коней исходит, холода ничуть не чувствуется.
Со времен Чингиза имеют татары правило такое, что когда ханы на войну едут, тогда двенадцать от-ага вперед как проводников высылают и тотчас двенадцать отрядов составляют, то есть войско движется по дороге двенадцатью колоннами[189]. Когда же дорога неровная или когда возникает потребность переправиться через реку, те двенадцать колонн одна за другой движутся, ни на шаг друг от друга не отдаляясь. Когда калга-султан на коня садится и на войну выступает, то войска имеет пятьдесят тысяч, разделенного на восемь отрядов. Если же на войну идет нурэддин-султан, то имеет он сорок тысяч войска, которое шестью отделениями едет. Когда на войну выступает визирь ханский или султаны казацкие[190], или ялы-ага, или беи ширинов, мансуров или седжеутов, тогда войска численностью в тридцать тысяч по дороге пятью отрядами выступают. Мирзы или беи иных родов, на набег двигаясь, имеют по десять тысяч войска, которое на четыре отряда разделено. Однако тогда не говорится, что это «поход». Если же кто-то с десятью тысячами людей (или с десятью тысячами солдат) раз в месяц или раз в неделю на набег идет, именно тогда называется это беш-баш, который, свирепствуя и разбой учиняя, на земли гяуров неожиданно нападает и грабит, а через неделю или две недели уже назад в Крым возвращается[191].
Иногда также выступает на беш-баш мирза какой-нибудь могущественный из Карачи, ведя отряд из двух или трех тысяч удальцов составленный. Они едут с обычной быстротой, о количестве отрядов не заботясь, лишь общую толпу составляют — так и движутся. Гяуры, однако же, войска такого очень боятся, и потому всегда настороже стоят и ведут наблюдение. Войско такое действительно не имеет ни малейшей жалости к неприятелю и глотка воздуха ему не дает. Беш-баши надвигаются на край гяуров не в обычное для походов время и движутся без перерыва один за другим, каждый своим путем. Гяуры боятся безмерно этого народа, ибо не могут ни в горы, ни в леса ходить для рубки деревьев, нив полях сеяньем заниматься, ни в деревнях своих беспечно жить.
Для гяуров по этой причине народ татарский все равно что чума. Вышеупомянутые отряды установили давние ханы для того, дабы в походе войско в боевом порядке ехало и дабы человек или конь, который упадет, не погиб и утерян не был. Вещь это весьма разумная.
Когда, однако, весь набег в галоп пускается, то ни отрядов там нет, ни колонн, ни вообще какого-либо боевого порядка, лишь такая неуправляемая толпа, будто настал день Страшного Суда.
Да имеет Всевышний все войско татарское в милости и под опекой своей!
Нурэддин-султан, который остался тут для защиты, приказал дать несколько выстрелов из лучших пушек замковых. Воцарилась тогда радость огромная, а потом устроен был пир для войска мусульманского, жареного мяса было приготовлено из ста голов скота рогатого и двадцати коней, сто бочек бузы было выпито на том пиру.
За всех пленников, взятых солдатами мусульманскими, собрано было на савгу для хана по пять курушей с каждого. Как явствует из реестра, в этом благословенном году во время одного только похода в семи битвах сражались — ничего подобного еще никогда отмечено не было!
В семи тех битвах взято около ... тысяч пленников, трехкратно по сто тысяч коней, а также иной добычи без счета и конца, что тоже было записано в реестре[192].
Хвала Аллаху, и мне, последнему нищему, досталось семнадцать пленников и сорок голов коней!
Позднее наисветлейший хан, оставшийся в замке орском для его обороны, даровал мне, убогому, пять невольников, пять резвых скакунов (из них один был с упряжью и седлом) и шубу соболью, сукном покрытую, а для моей службы по коню, по десять алтын и по штуке сукна.
Поклонился я тогда хану и поведал:
— Мой падишах! Неоднократно уже приезжал я во владения крымские, однако переживаю, что из-за действий военных до сих пор никогда еще Крыма хорошо не обозревал.
Челом ударил перед ханом я после этого и доброго здравия ему пожелал. Наисветлейший хан, услышав мои слова, тотчас взял в десницу благородную тростниковое перо свое, роняющее перлы, и начертал на бумаге следующие слова:
«Всем крымским отцам[193] и аталыкам, служащим и старейшинам — всем! Во всех портах и градах, в которых окажется с наисветлейшим ярлыком ханским казакдаш мой, брат мой, поверенный тайн моих, соратник жизни моей, битв и путешествий моих, мой досточтимый Эвлия-эфенди — везде и всюду гостеприимны и щедры будьте для него, одевайте его и обувайте, красные алтыны ему давайте для его надобностей, предоставляйте ему достойных проводников, прикажите им провести его по всему государству крымскому, а коня, его самого и его товарищей гостеприимно принимайте и полное пропитание им предоставьте.
Ты же, Ахмед-ага, комендант замка гёзлевского[194], когда брат мой Эвлия Челеби тебя посетит, пристанище ему дай в одном из дворов, всяческих приправ и напитков ему доставь и каждый день выплачивай ему жалованье по одному алтыну красному.
Когда будет он уезжать, дай ему шубу соболью и красных алтынов сотню, и в какую бы сторону он ни удалился бы — предоставь ему достойных товарищей в путешествие».
Взял я затем эти бумаги и попрощался с ханом. А вот какие деревни, замки и грады посетил я, путешествуя от замка Ор по государству крымскому, как проверяющий какой-то[195].
Это была первая моя стоянка после отъезда из Ора, после пяти часов езды через равнину степную к югу[196].
Там, над берегом горького озера, стоит триста домов, построенных из дерева и навоза скотского, крытых землей. Жители сей деревни — люди весьма бедные, которые добывают соль из озера и отдают ее затем смотрителю.
Области те, над которыми ханский поверенный власть имеет, дают десять тысяч курушей дохода.
Смотритель, увидев мой ярлык, оказал мне великую гостеприимность и уважение, выплатил мне один алтын за сутки и, отправив людей, которые мне до этого места сопутствовали, назначил иных солдат и поклялся, что отсюда на каждом постое дадут мне такое же жалование и такое же сопровождение. Записал я об этом с благодарностью и наутро в дальнейшую дорогу в южном направлении отправился. После трех часов езды прибыл я в деревню Кишкара[197], оттуда удалился в деревню Кенегес[198], а затем в деревню Джеляирли[199].
Если описывать эти деревни детально, упоминая все, что в них находится, то моего рассказа беспорядочного хватило бы на ношу для одного верблюда.
Миновал я тогда эти деревни, записывая лишь их названия.
Вся описываемая здесь местность представляет собой степь[200]. Деревьев, виноградников или садов там нет. Весь тамошний люд топит пометом коровьим, верблюжьим или конским и поэтому от них навозом постоянно отдает. Однако земли там весьма плодородны, и одна киле зерна дает там пятьдесят или шестьдесят киле. Все дома имеют стены, построенные из кирпичей глиняных и из больших плит навоза, а между двумя кирпичами находится ил морской и гнилая солома. Однако насколько крепки эти стены! Местность та лежит в степи, из-за чего воды лишена. С помощью бурдюков из кожи скота жители черпают воду из колодцев глубиной в сто, восемьдесят или пятьдесят кулачей, поят ею скот и сами тоже ее пьют. Оттуда ехал я сушей в течение пяти часов в южном направлении через деревни Бешевли[201], Элькесен[202], а затем через деревеньку Коджалак[203], пока не остановился на
Эта цветущая местность принадлежит санджакдарам ханским[204]. И тут крыши домов покрыты глиной, но все имеют стены каменные. Растут там только три большие ивы; деревья эти весьма известны на полуострове Крымском. Люди топят тут навозом. Они весьма гостеприимны по отношению к путешествующим. Купаются они в достатке и, конечно, мясо конское употребляют, похлебку с тестом, талкан из проса, крупы; айран из йогурта и сладкую, как мед, бузу, которую называют мукасеме.
Оттуда ехал я в течение пяти часов в полуденном направлении через деревню Соганлы[205], затем через деревню Йайшилы. Жители этой деревни — мастера, достойные удивления, ибо изготавливают они луки татарские, вследствие чего деревню их называют Йайшилы, то есть Лучники[206].Потом миновал деревню Шенике[207] и задержался на
Тут также делают преудивительные луки[208]. Все дома здесь из камня построены, ибо поблизости от тех деревень каменоломни находятся.
Потом в течение шести часов ехал я, минуя множество окрестностей цветущих и зажиточных, пока передо мной не появилась
Я отдохнул тут[209] несколько и подкрепился, а затем в течение... часов ехал на юг через мост каменный на четырех столбах, возвышающийся над берегом озера, которое свои воды берет из моря Черного[210].
Название это переводится следующим образом: в году ... прибыл на этот морской берег человек, очевидно, из татар Тохтамыш Герей-хана. Поселился он там, а потом на месте своего шатра построил дом, который, как и его шатер, имел наверху дыру, или «око». Воздух там был приятный и свежий, и владетель того дома, породив потомство, построил там несколько иных таких «гёзлю ев» — «домов с оком». Возникла большая деревня, которую стали называть Гёзлюев. Потом название Гёзлюев изменилось и сейчас произносится как Гёзлев[211].
Позднее, в году... во время правления султана Баезида Святого, Гедик Ахмед-паша вырвал из рук франков-генуэзцев все большие замки на побережье[212], а с Менгли Герей-ханом заключил договор, по которому побережье полуострова Крымского должно было принадлежать династии османской, а степь на полуострове — татарам. Менгли Герей-хан согласно договору послал одного из своих братьев как заложника в город Ямбол во владения Блаженной Порты[213] и таким образом на полуострове Крымском мир и порядок воцарился.
В том самом году визирь каффенский Синджеван-паша[214], прибыв к заливу гёзлевскому, увидел, что на побережье том прекрасный порт можно построить, о чем тотчас в Порту донести не замедлил. По поступлении фирмана султанского, заложил он вдоль побережья залива фундаменты длиной около тысячи аршин. Однако, когда стены возвысились над землей на высоту в два раза большую, чем рост человека, Синджеван-паша умер, и замок гёзлевский неоконченным остался.
Со всех четырех сторон этого замка возвышаются могучие четырехугольные бастионы количеством двадцать четыре, покрытые красной черепицей, а расстояние между ними достигает ста пятидесяти саженных шагов. Из этого вытекает, что окружность замка Гёзлев трех тысяч четырехсот шагов достигает.
Эта огромная цитадель в форме пятиугольника, прекрасно украшенная и укрепленная, построенная из тесаного камня на равнинном побережье морском, с трех сторон окружена морем и расположена на выдвинутом в море мысу, похожем на полуостров. Имеет она пять больших и могучих ворот.
На стороне восточной над берегом моря стоят ворота Портовые, а вследствие того, что с той стороны находятся воды лимана, рва там нет. В тамошнем помещении таможни сидит ханский начальник таможни Ахмед-ага, который собирает пошлину для хана со всех кораблей, приплывающих и уплывающих. Ибо есть это весьма большой и могучий порт крымский, в котором помещается тысяча кораблей, а настолько порт этот глубок, что скроется там хотя бы самый большой якорь. Однако не обезопасен он от ветров, веющих с юга и востока, ибо залив с той стороны ничем не защищен. У берега этого лимана стоит бойня, где каждодневно забивают по сто голов скота рогатого и коней. За воротами тамошними проходит что ни день торговля невольниками, где продается ежедневно по несколько сот девушек и красивых юношей.
Со стороны восточной находятся ворота Рынка Древесного. На большом базаре за этими воротами продаются всякие материалы строительные и дерево на отопление, а базар сей огромен. В окрестностях этих находится также два квартала мусульманских, где имеется прекрасная джамия с красиво украшенным каменным минаретом. Находится там также два квартала народа цыганского и один квартал гяуров армян, которые имеют там прекрасный храм. Кварталов греков, франков или иных народностей там нет. В предместье том находится сто лавок, которые достаток и пользу приносят. Нет, однако, вокруг этого предместья рва или частокола, ибо это кварталы безопасные, над морским заливом расположенные.
В другом предместье за воротами Земляными, которые открываются на север, также находится мусульманский квартал с мечетью и двадцатью пятью большими и просторными кабаками с бузой. В каждом из них днем и ночью полно пьяных татар, а бывает их там по пятьсот или шестьсот. Ибо делают там бузу густую и вкусную, а, процедив ее через чистое и густое сито, продают три окка этой бузы за одну акча крымскую. Татарин, сидя на коне, выпивает бузы на пять акча, а потом ездит пьяный, ведь за пять акча получает он пятнадцать окка! Выпив двумя глотками пятнадцать окка бузы, ездит он потом пьяный на коне. Таких татар, которые за один день выпивали на спор сто окка бузы и съедали целого барана, весьма много. Пьют они бузу и одновременно испускают мочу.
По соседству с теми кабаками с бузой стоит на высоких каменных основаниях десять ветряков, или же особенных ветряных мельниц. Такого рода ветряков не видал я еще ни в одной другой стране!
В стороне северной находятся еще ворота Белого Муллы. Через эти ворота Белого Муллы привозят в огромных бочках на повозках, запряженных лошадьми, воду для питья всего города. В местности той стоит пятьдесят прекрасных домов, вокруг которых находятся виноградники и сады. В трехстах шагах от этого квартала находятся ворота Конские. Это маленькие ворота, через которые даже повозка не протиснется, и люди проходят здесь пешими или проезжают конно — туда и обратно.
Внутри этого могучего замка находится двадцать четыре дома Аллаха. Двенадцать из них — это джамии, заложенные султанами, или джамии, построенные знатными жителями города, оставшиеся — это мечети квартальные. Имеют они прекрасные минареты каменные, и всего их двенадцать.
Наивысшая, наипрекраснейшая и наидостойнейшая — это джамия Бахадыр Герей-хана[215]! В длину и в ширину от дверей южных и до михраба насчитывает она сто пятьдесят шагов.
По левой стороне той джамии находится украшенная галерея, где молятся наисветлейшие ханы. Джамия сия имеет два прекрасных минарета, но один из них был разрушен землетрясением.
На другой, который уцелел и стоит налево от святыни, взбирался и я, недостойный, и осматривал панораму города, построенного в форме пятиугольника. Сходя с того минарета, насчитал я сто пять ступеней.
Сей действительно прекрасный минарет — творение великого строителя Синан-аги, сына Абдульменнана[216], который джамию султана Сулеймана в Стамбуле построил. Святыня эта воистину прекрасна, красива, полна волшебства и таинственности, но имеет она слишком малое в сравнении с ее размерами свободное пространство перед фасадом, ибо находится в самой людной части города посреди четырехугольного базара.
Эта прекрасная джамия ханская, полная света, удивительно изукрашенная и построенная, собирает огромные толпы верующих. Это единственная в том городе святыня, покрытая чистым ярко-голубым оловом. Блеск оловянных крыш на ее куполах видно с расстояния одного парасанга. Напротив михраба около нее покоятся бийимы, бюкче и султанши.
За дорогой, ведущей от площади, возносится ладная и стройная постройка, в которой находится прекрасная баня. Можно ее сравнить разве что только с баней Дефтердара в Дамаске или с баней Синана.
Ковры там чистые, а банщики все красивы, ловки и умелы. Есть там также несколько слуг прекрасных, как солнце, которые обслуживают человека согласно всем его просьбам и пожеланиям.
По другую сторону площади, перед джамией, возносится замок — прекрасная крепость в виде четырехугольника, из камня построенная, однако без рва. Растянулась сия крепость в точности на триста шагов. Кроме дома коменданта, тюрьмы и складов нет там ничего, а посреди них лежит голое пространство. По восточную сторону замка возносится твердыня большая и красивая, в которой поставлены преудивительные и превосходные пушки, жерлами в сторону порта направленные.
Ага — комендант замка — каждую пятницу украшает могучие бойницы той твердыни бунчуками и знаменами. После молитвы вечерней закрывает он ворота замковые, ведущие к предместью. К этому замку ведут только одни железные ворота.
Кулеврины, направленные на порт, находятся поблизости от складов в арсенале нижнем вследствие того, что казаки неоднократно приплывали сюда на чайках и из порта корабли похищали.
Со стороны моря замок тот не имеет рва, ибо место сие песчаное низко расположено, однако со стороны суши окружает его ров, тесаным камнем огороженный. Ров сей выкопал Мехмед Герей-хан, огромные средства на это потратив, при помощи многих тысяч землекопов, ибо была это работа нечеловеческая.
Теперь несколько слов о джамие нурэддин-султана. Джамия та удивительна, вся из дерева, черепицей покрытая, с весьма красивым искусно изукрашенным минаретом. Сначала все это я осмотрел, а потом внутри джамии вознес молитву.
Кроме нее почитатели Аллаха Единого имеют там также ... мечетей. На четырехугольном базаре, или рынке, стоит пара весьма красиво построенных и больших мечетей, которые вполне на джамию похожи.
Всего там ... бань. Первая — это уже описанная баня Сахиб Герей-хана[217], затем баня Старая, баня Новая и баня Малая. Все это чудесные бани, красиво построенные с весьма приятным воздухом и водой, наполняют они человека радостью и восхищением. Однако прекраснее всех баня Ханская.
Всего там находится одиннадцать гостеприимных постоялых дворов для прибывающих и проезжающих купцов. Три из них выглядят как крепости. Ханы эти, крепостям подобные, имеют железные ворота, башни и бойницы.
Наипрекраснейший, наикрасивейший и наимощнейший изо всех них — это хан, построенный господином нашим усопшим ханом Ислам Гереем[218].
Внутри него бьют источники живительной воды, а на дугообразном своде этого хана над воротами вмурована четырехугольная плита из белого мрамора с такой прекрасной хронограммой, написанной золотыми письменами джели:
Находится там двести сорок пять комнат на двух этажах вверху и внизу. Около ворот на стенах и на крышах этого хана стражники стоят и не пропускают через ворота внутрь никого постороннего.
Напротив этого хана возносится другой прекрасный хан, построенный господином нашим Гази Мехмед Герей-ханом. Он соприкасается с большой джамией.
Над его воротами виднеется следующего содержания хронограмма, золотыми письменами написанная:
При добром известии об этом хане —
Постоялом дворе Гази Мехмеда, Великого шаха и хана,
Такую народ сложил хронограмму:
«О хане прекрасном говорится:
Пусть будет домом безопасным».
Год...[221]
Другая прекрасная хронограмма написана над воротами, находящимися в стене у подножия замка. Звучит она так:
Гази Мехмед, шах премогучий и хан,
Соизволил построить сей прекрасный хан,
О хане этом такую сложили хронограмму:
«Какой прекрасный, красивый, Могучий и крепкий этот хан!»?[222]
И действительно, хан этот похож на крепость, которая больше даже и мощнее цитадели гёзлевской. Этот гостеприимный постоялый двор, прекрасно выглядящий изнутри и снаружи, имеет двести восемьдесят комнат на двух этажах и ворота железные. Оставшиеся ханы уже не столь мощны и не так красиво построены.
Находятся там два медресе — школы, обучающие письму. Однако специальной школы хадиса и школы Корана там нет, ибо нет ни людей, искушенных в хадисе, ни хафизов.
Есть там пять школ для детворы возлюбленной.
Находятся там три монастыря дервишеских устава джельвети и хальвети. Наиболее людным является монастырь, где настоятелем является Ахмед-эфенди из Кёледжа[223] родом.
Находится там семь колодцев, а вытекающий из них напиток чистый приводит к мысли о «водах кристальных». Но прекраснее всех в городе колодец Ислам Герей-хана и колодец на рынке в самом центре города, четырехугольное строение которого покрыто куполом. Это прекрасный колодец с такой хронограммой:
Воду для тех колодцев черпают с помощью коней из источников, находящихся в четырех часах пути за Воротами Конскими, однако преискусные мастера в центр города водопроводом ее доставляют. Оттуда же, то есть из тех колодцев, течет она в ханы, мечети и бани. Пьют ее все беи, бедняки и все творения Аллаховы и радуют тем души погибших за веру в пустошах Кербелы[226]. Это удивительные колодцы с воротами, которые я с изумлением осматривал.
За всеми этими строениями благотворительными следят высокопоставленные лица города, и потому на них не видно ни малейшего изъяна или повреждения.
Всего там двадцать колодцев придорожных, сердце человека трогающих. Построили их в различных уголках города доброжелатели многочисленные, дабы утомленных напоить, да и самим к Аллаху в расположение войти.
Всего там шесть комнат для людей неженатых, то есть помещений для людей одиноких, владеющих различными умениями и ремеслами.
Делают они разнообразные вещи, чаще всего домашние туфли и шапочки под тюрбан, либо же иным промыслом себя утруждают, чем средства к существованию себе добывают. И тут также находятся стражники.
В самом сердце и на окраинах Гёзлева находится шестьсот семьдесят лавок. Можно в них найти все, чего душа пожелает: дорогие дама и шелка, дешевые ткани со всех семи частей света. Однако суконных рядов, построенных из камня, куполообразных и покрытых оловом, там нет.
Лица тамошних жителей по большей части румяные.
Время от времени встречал я тут красивых юношей и прекрасных девиц татарских. Наиболее много, однако, здесь молодых с бледной кожей или бледнолицых.
Умур аталык, Сальман аталык, Газака бай, Салтук аталык, Сюнди бай, Кельген бай.
Больные попадаются в тех краях весьма редко. Однако это большой город и потому проживают в нем мастера в лечении: Алиша-мирза и Давуд Сер-ата.
Замок этот не имеет стен двойных или тройных, как другие замки, лишь одинарные, высотой в сорок аршин и четыре аршина толщиной. Имеет он башни, построенные согласно науке инженерной с бойницами в каждой башне.
Замок сей лежит на мысу, выдвинутом в озеро, сотворенное ветрами, веющими с моря, с юга, востока и севера. За воротами Базара Древесного, на расстоянии трех часов пути, расположилось озеро, изобилующее разнообразной рыбой, за которым надзирает доверенный ханский.
Властью наивысшей обладает тут Ахмед-ага, наместник ханский и комендант замка. Имеет он триста слуг, которые плату от начальника таможни получают. Гёзлев — это каза, кади которой сто пятьдесят акча получает. Живет там судья, что согласно шариату дела разрешает; шейхулислам, глава шерифов: все это люди благородного сословия и отличные шерифы. Подвластно ей [казе] сто десять деревень, на небольшие города похожих. Подкяхьи сипахиев или предводителя янычар там нет, ибо край это татарский, где янычар и сипахиев ни в грош не ставят, а слугами хана являются Карачи[227]...
После посещения и обозрения этого города получил я от тамошнего наместника согласно фирману наисветлейшего хана двести курушей и всю одежду.
Из Гёзлева ехал я четыре часа на восток берегом моря через соляные копи, которыми наместник гёзлевский управляет. Это большое озеро с ханской солеварней[228]. Соль тамошняя приятна на вкус, как рассол из маринада. Глыбы этой соли укладываются в кучи высокие, как горы. Потом миновал я деревни Тузлу[229] и Мустафа-аталык[230], а после трех часов езды берегом моря через множество деревень богатых появилась
Местность эта лежит в долине. Обладает она виноградниками и садами, приятной водой и воздухом, вследствие чего служит местом для прогулок и отдыха. В деревеньке сей, на побережье полуострова Крымского расположенной, находятся виноградники и сады, подобные райским. Через деревню протекает река Альма, которая перед этим течет от Чатырдага через Балаклаву, Чоргуну, Инкерман, за этой же деревней впадая в море[232]. У реки Альмы расположились истинные сады Ирема.
Я провел здесь одну ночь во дворце нурэддин-султана; там получил я воистину королевское удовольствие и блаженство, заслушавшись удивительными мелодичными трелями тысячи соловьев и дыша наполненной упоением благодатью.
С садом тем не может равняться ни один другой сад в Крыму, разве что только парк Ашлама, поблизости от Багчесарая. Когда в том саду у Альмы нурэддин-султан замок свой строил, я, убогий, приехал туда и сложил хронограмму, на его стенах написанную. Звучит она так:
Для замка этого Эвлия такую сложил хронограмму:
«Да благословен будет твой замок, мой падишах!»
Год...[233]
Затем по пути из этого очаровательного сада на восток передо мной предстала
Это богатая деревня, у берега реки Качи[234] расположенная, с тремястами домами, садами и виноградниками, двумя древними джамиями, баней и михмансераем. Деревня эта прекрасна, как городок. Остановился я тут как гость в монастыре Хызыр-Шах-эфенди и был почтен привилегией общения с ним; в любое время проводил я дни и ночи в кругу почитающих Аллаха дервишей устава хальвети, песни о Его единственности и молитвы в Его честь вознося вместе с ними. Святой муж сей имеет в Крыму сорок тысяч учеников — дервишей. Монастырь этот — огромное здание каменное с куполообразной крышей. Будь то день или ночь, каждый приезжий — богатый и бедный, старый и молодой — найдет там бесплатную пищу и гостеприимство.
Хызыр-эфенди — это воистину великий человек и учитель, святой, молитвы которого Аллах выслушивает и исполняет. Это великий глава тех, кто, отрекшись от всего ради веры, скрывается в келье, одетый в плащ дервиша, а жизнь свою проводит в нищете и бедности. Богобоязненный отец его Мехмед-эфенди и дед его Хусейн-эфенди покоятся в большой часовне с куполом, возвышающейся поблизости от монастыря. Эта полная святости часовня лежит слева от монастыря и является целью для одиночных и групповых паломничеств правоверных.
Напротив монастыря течет река Кача. Течет она с гор Чатырдага, тянущихся на юге Крыма в стране татов[235]. Потом минует она несколько сот деревень, обеспечивая водой при этом пару сотен тысяч полей и садов, а также множество долин, пока, наконец, ее кристальные воды не пересекают деревню Качу, свернув через полчаса пути за ней на юг, и в море Черное впадают.
После чего я, убогий, попрощался с Шах-эфенди, а миновав после получасовой езды каменный мост на реке Каче, построенный Сефер Гази-агой, еще час на юг ехал и к реке Кабарте прибыл[236].
Река та течет среди гор и поросших зеленой растительностью долин, огородов и цветущих садов, при виде которых мысль о садах Ирема в голову приходит, а также среди тенистых аллей, подобных раю.
И эта река вытекает из гор в стране татов, которая на восток оттуда лежит, а минуя несколько сот богатых деревень, течет через сады Бельбек[237], после чего в море Черное впадает.Ее живительные воды берут свое начало в заснеженных горах, возвышающихся в самой середине Крыма, а затем текут через земли татов. Говорят, что площадь поверхности садов Бельбека семьдесят тысяч денюмов составляет. В садах сих нет ни малейших поселений, живут здесь лишь заботящиеся о них так называемые «саррафы», или слуги, со своей челядью и родственниками.
Миновав долину с садами Бельбека, ехал я в течение трех часов на юг среди гор и лесов, восторгаясь встречающимися по дороге прекрасными усадьбами. Теперь опишу
На языке франков название его звучит ... Однако вследствие того, что в тамошних скалах находится множество «инов», что означает пещер, татары называют этот замок Инкерман.
Замок этот построила жена короля Онан-Фарау в давние времена, когда полуостров Крымский был в руках франков-генуэзцев. Потом в году... отобрал его у генуэзцев своей могучей дланью Синджеван-паша, визирь султана Баезида Второго, теперь же составляет он воеводство, к эйалету каффенскому принадлежащее[238].
Все побережье морское на восток и на юг от реки Кабарты — до замков Каффа, Ченишке, Керчь и Судак, замок Тат, замок и мыс Анапа, а также замок Балаклава — вместе с этим замком Инкерман до замка Саркерман, включая горы Чатыр и замок Мангуб[239] — все это эйалет каффенский составляет, власти династии османской подчиняющийся. Ханы не имеют в горах ни единой пяди земли, лишь замок Гёзлев на берегу моря, а также пустынные земли в срединной части Крыма находятся во владениях ханов.
Замок Инкерман является резиденцией наиба и воеводством, казе балаклавской подчиненным. Находится он на расстоянии пяти тысяч шагов в глубь страны, на севере от побережий морских. Возносится он высоко к небу на удивительной горе без подножия, на берегу быстрой речки Казыклыёзен[240]. На этой обрывистой, красноватой скале стоит мощный замок овальной формы. Имеет он только в стороне восточной стену длиной пятьсот шагов, толстую, высокую и крепкую, как стены Шеддада, и шесть башен. У подножия стен лежит огромный, вырубленный в твердой скале ров глубиной почти троекратно большей, чем рост человека, чрезвычайно широкий. С полуденной стороны замок не имеет стен. Человек надеется тут только на Аллаха, ибо, как вокруг горы Бисутун[241], находятся там внизу одни лишь голые скалы.
Со стороны ворот тянется там вырубленный в скальном основании ров глубиной целых двадцать шагов. Вырубить так скалу, выкопать такой глубокий ров — это дело выше человеческих сил. Вырублен был тот ров с огромным трудом в давние времена из страха перед татарами. Синджеван-паша добыл этот замок у генуэзцев без делания подкопа. Это была бы нечеловеческая работа, ибо невозможно ни в одном месте под этим замком делать подкопы, коридоры или рвы для мин.
С северной стороны стоит там большая башня, а на ее всегда закрытых воротах железных надпись виднеется, сделанная письменами франков-генуэзцев, с датой построения этого замка. Над воротами этими возвышается маленький храм. Сзади же ворот стоит злосчастный и проклятый дом заседаний совета королей гяурских. Строение этого совета в сторону Мекки обращено, ибо теперь это джамия султана Баезида Святого, минаретом, однако, не обладающая. Перед ее михрабом находится вырубленный в скале колодезь с живительной водой. Вода в этот колодезь поступает по подземному каналу из текущей по долине реки Казыклыёзен, однако как оный проходит — неизвестно.
В пределах этой крепости стоит только десять домов, но людей в них нет. Ворота стражники закрыли на ключ, а комендант вместе с отрядом из пятидесяти человек состоящим в долине у подножия этой горы проживает в саду, подобном рощам Ирема. В случае какой-либо опасности весь люд из предместья, деревень окрестных и приморских в замок прибывает, дабы найти охрану за его стенами. Чаще всего опасность угрожает со стороны казаков. Находится там также небольшой, но в целом достаточный склад амуниции, а также пять больших орудий.
В скалах под тем замком находится несколько сот пещер таких огромных, что каждая из них тысячу и даже две тысячи овец вместить может. В тех пещерах зимуют стада овец, принадлежащие вельможам этого края. Поэтому-то в замке домов немного, и даже если бы было там много людей, то все жили бы в пещерах. В гротах находится множество проходов, вырубленных в скале. В некоторых местах каменотесы прорубили в скалах отверстия и в пещеры сии проникает свет, а также притекает свежий воздух.
Велико могущество Аллаха! Удивителен и достоин посещения этот замок! В упомянутых гротах хранится состояние и запасы продовольствия всего населения края, вследствие чего пещеры те на ключ закрываются и стражниками стерегутся.
С восточной стороны этого замка можно дойти до его стен по каменному мосту.
Во рву стоит могучая и крепкая башня тюремная, наводящая на мысль о Гайй, пропасти на самом дне преисподней. В темнице той содержатся все невольники жителей города, стражей охраняемые. Напротив ее ворот расположена могила защитников магометанской веры, поэтому сюда приходят паломники поодиночке и группами.
Снаружи замка на его восточной стороне находится мусульманский квартал. Стоит там триста татарских двухэтажных домов, построенных из камня, с крышами, крытыми землей. Есть здесь также одна джамия и одна квартальная мечеть, где изнутри над сводом ворот каллиграфически начертана письменами джели следующая хронограмма:
Строительство этой мечети закончено в году 929[242]
У мечети стоит красивый минарет и медресе, где учат законам шариата. Эта мечеть весьма бедная и старая. Во дворе этого старого монастыря покоится шейх Якуб-эфенди, дервиш устава хальвети, о котором говорят, будто он наивысшей ступени святости достиг. Этот Якуб-эфенди был учителем самого Хусейна-эфенди из Сиваса[243], который покоится в деревне Кача[244]. Оба они великие святые, и да светит Аллах душам их обоих!
По дороге из этого пригорода до нижнего пригорода возвышается крутая скала, на которой располагается обширная поляна, поросшая травой, а средь той травы стоит четырехугольная башня, могучая и крепкая, как строения Шеддада. Во всех четырех стенах этой большой башни сделаны бойницы для орудий. Во время правления неверных хотели на этой широкой поляне из этой огромной четырехугольной башни соорудить замок для обороны наружного предместья, но не успели этого сделать. Если бы такое учинили, то этот замок Инкерман был бы целиком безопасен. В этой четырехугольной башне находятся также большие сводчатые ворота. От ворот этих ведет крутая тропинка к замку и вышеупомянутому предместью внешнему. Сзади за этими воротами и перед ними находится вырубленный в скале ров. Со стороны южной также находится ров.
Опускаются к нему через упомянутые выше ворота. У начала дороги стоит небольшая баня и мечеть с каменным минаретом. К мечети прилегает огромный дворец господина нашего нурэддин-султана, расположенный в тенистом парке, который является как бы садом райским среди этого многолюдного и изменчивого света. Стольких комнат, а также помещений с разнообразнейшими водометами, бассейнами с водой и фонтанами, какие есть тут, не найти ни в одном другом дворце по всему Крыму. Находится там также радующая око и душу баня с приятной водой и воздухом, весьма прекрасно построенная, не имеющая ни равной, ни подобной себе.
В предместье том стоит около двухсот пятидесяти крытых землей домов мусульманских. Есть там также двести достойных сожаления домов и один монастырь неверных греков. Когда-то в этом нижнем предместье в долине над рекой Казыклыёзен находилось сорок тысяч богатых и прекрасных домов. Однако во время войн Тохтамыш Герей-хана гяуры, на преисподнюю обреченные, использовали удобный момент и к заливу Инкермана прибыли неверные казаки на ста кораблях. Вот они-то и разрушили и уничтожили город и, захватив большую добычу, потом отплыли[245]. Еще и по сию пору видны там руины былых строений. В поднебесных скалах по обеим сторонам долины, среди которой лежит это разрушенное предместье, имеются разнообразные пещеры, на двух ярусах расположенные с высеченными в скале нишами, в коих находятся ковры, предметы различные, сундуки с постелями и одеждой, очаги и красивые печи. Эти пещеры единственны в своем роде и выглядят так, как будто только что возникли из-под кирки крушителя скал Ферхада. При виде их человек от удивления и восхищения палец к устам подносит!
По воле Аллаха для тогдашних людей твердые камни были игрушкой, те скалы дробили они в течение одного мгновения, как будто сыр резали, и таким образом построили разные, какие только пожелали, дворцы, дома жилые, а также комнаты для собраний.
Из всего этого видно, что Инкерман в давние времена огромным городом должен был быть, да и теперь лишь одному Аллаху ведомо, сколько там тех пещер. Город сей потому называется Инкерманом, что на языке татарском «ин» означает «пещера».
Река Казыклыёзен, которая через это разрушенное предместье протекает, берет начало в горах Анапа на востоке[246], а, миновав Инкерман, в расположенный за ним лиман моря Черного впадает. У реки этой до сих пор видать фундаменты семи тысяч мельниц водяных, которые стояли там в далеком прошлом.
Прежде всего находится там большой залив, побережье которого имеет около трех миль длины. Сверх того в ущельях между скалами находится восемь других заливов, каждый из которых тысячи кораблей вместить способен. Эти бухты глубоки, как колодцы, и весьма разветвлены, а климат властвует здесь весьма приятный.
Особенностью тех заливов является рыба, которой здесь, как в порту Александрия в Египте, обитает тысячи видов. Однако таких ланей, косуль и коз диких, какие живут в горах над теми заливами, нет ни в одной другой стране. Зимой в тех заливах пребывает такое великое множество гусей, уток, лебедей, цапель, бакланов, казарок и пеликанов, что число их известно лишь одному Творцу обоих миров.
На склонах тех заливов находится кил, род жирной глины, которую женщины для натирания голов в банях употреблять привыкли. Моряки выкапывают этот кил в горах и привозят его, а наполнив им сотни судов, вывозят за море. Кил, продаваемый в Стамбуле под названием жирного кила каффенского, также происходит из Инкермана, ибо кроме каффенской соли и одного из видов рыбы в Каффе ничего иного нет.
В горах вокруг Инкермана живут разнообразные птицы: рябчики, перепелки, куропатки, фазаны, дрофы и казарки, вследствие чего бухты те являются местом для прогулок и охоты.
Проезжая затем вдоль берега моря Черного на юг, я посетил и осмотрел залив Авлута, залив Хаммамлы, залив Сулуджа, залив Улу, залив Багчели и залив Чоргуна, всего восемнадцать бухт тамошних[247], а также возвышающиеся над ними разрушенные и опустошенные замки и башни, где я наблюдал разнообразные, прелюбопытные и необычные вещи. Я, имевший возможность уже неоднократно объехать море Черное с правой и с левой стороны, нигде не видывал заливов таких, защищенных от всех восьми ветров и таких спокойных, как эти восемь здешних. Заливы эти все заслонены для восьми ветров. Суда, заходящие в эти бухты, в любое время года стоят не заякоренными. Все они могут стоять также не привязанными к столбам на берегу.
В горах, сии заливы окружающих, произрастают деревья мастиковые. Во времена, когда властвовали здесь неверные, добывали они мастиковую смолу. Однако в нынешние времена татары, не зная ценности этих деревьев, вырубают их на топку. Вокруг этих бухт в пещерах горных и скалах зимуют овцы, являющиеся собственностью жителей Крыма. Овчарни эти и хлева огромны.
Окрестности те я обозревал и удивлялся им в течение десяти дней; в овчарнях съел и выпил я с пастухами тех стад множество овец, ягнят, меда, масла, сметаны, кюлемеза, хошмерима, агыза, катыка, особого сорта сыра, кесмека[248] и молочной сыворотки, а также различных сыров и замечательного молока. Насладился я там также столькими удовольствиями и развлечениями, что лишь Аллах об этом ведает.
После чего, нагрузив наших лошадей головками свежего сыра, выступили оттуда и в течение шести часов ехали на восток.
Построили его в давние времена короли польские, однако позднее, когда полуостров Крымский захватили франки-генуэзцы, и этот замок был генуэзцами взят. Спустя семьдесят лет владетель Аккермана, сын Салсала, заключив перемирие с королем польским, вырвал этот замок из рук генуэзцев и сам завладел им.
Однако два брата, сыновья польского магната, в замке том пребывавшие, не могли примириться друг с другом. Молодой шляхтич польский именем Михаил бежал к царю московскому и прибыл затем по Днепру с тремя тысячами лодок, препровождая к Саркерману неисчислимое войско.
В течение некоторого времени воевал он с братом, пока в одну из ночей брат его не сел на корабль и из замка не скрылся. Дознался об этом брат, из Москвы пришедший, и, не желая, дабы замок достался бежавшему, оставался в нем с войском московским в течение года, уничтожая замок изо всех сил, так что замок тот и по сию пору во многих местах разрушен[249].
Во времена те было в замке семьдесят тысяч дворов в весьма хорошем состоянии. Замок тот с полуденной стороны возвышается над берегом большой бухты, в которой помещается десять тысяч кораблей, подобно порту Суда около замка Кандии на острове Крит. Этот замок Саркерман стоит на полуострове[250], окруженном с обеих сторон заливами, а по другую сторону тех заливов на расстоянии одной мили лежит
Здесь также лежат на земле прекрасные порфировые колонны ста восьмидесяти тысяч дворов, сорока тысяч лавок, одного храма, находящегося посредине этой местности, а также двукратно по сто тысяч благотворительных строений. Виднеются там также фундаменты всех тех строений.
Те города Салония и Саркерман находятся один против другого, но так как разделяют их вышеописанные заливы, то из одного города в другой перевозят людей на сорока тысячах лодок.
И этот город был разрушен шляхтичем, короля польского подданным, совместно с войском московским, после чего там поселились и загнездились совы, воронье, а также змеи и всяческие другие гады. Зимой, однако, в этом городе руин пребывает двукратно по сто тысяч голов овец, принадлежащих крымским богачам. Оплату за содержание их там в течение зимы отдают администратору замка Балаклава, ибо земли обоих этих замков лежат в окрестностях Балаклавы в эйалете каффенском, принадлежащем династии османской. Однако находятся они в стороне от дорог в местности глухой и неизвестной, где на обрывистых скалах между двумя портами в заливе моря Черного находились некогда могучие замки. Если бы окрестности те были обжиты, то давали бы троекратно больший доход, нежели Египет.
После осмотра всего этого ехал я снова в течение трех часов берегом моря, минуя по дороге богатые деревни.
Татарский народ называет ее Балыклагыкерман. Согласно описанию летописцев неверных генуэзцев, замок Балаклава был построен в году 882 перед рождением величайшего Пророка (то есть тогда, когда умер Александр) королем генуэзским по имени Генуя, от страха перед злосчастным Заллем, сыном Салсала. На языке генуэзском называется он ..., татары же ввиду великого обилия рыбы называют его Балыклагы.
В хрониках татарских рассказано подробно о том, что позднее в году ... во время правления султана Баезида Святого, досточтимый предводитель Гедик-Ахмед-паша с помощью Менгли Герей-хана своей могучей дланью замок тот силой и превосходством добыл у франков-генуэзцев, а когда дворянин генуэзский, который осуществлял там власть бана, убегал на кораблях через море Черное к Азову, наш флот султанский догнал в море этого генуэзца — бана, захватил пятьсот кораблей его, его же самого в неволю взяв[252].
Теперь замок Балаклава, согласно распоряжению Баезида Святого, является воеводством, подчиненным паше эйалета каффенского, а также высокой резиденцией кади, который от султанов османских получает поддержку в сто пятьдесят акча, а к казам наисветлейшего хана не принадлежит. Шейхулислама, главы шерифов, подкяхьи сипахиев и предводителя янычар там нет. Для фетвы ездят оттуда либо в Каффу, либо к муфти в Багчесарае. Власть имеет там, с одной стороны, начальник таможни, ибо это большой и стародавний порт, с другой же, комендант замка. Охрана замка состоит из восьмидесяти человек.
С восточной стороны залива на обрывистых красных скалах, которые громоздятся одна на другую до самого небосвода, стоит высокий замок треугольной формы — могучая каменная цитадель, подобная строениям Шеддада, построенная на участке весьма неровном, на склонах и возвышениях. С востока те красные скалы настолько высоки, что от поверхности морской до их вершин пятьсот аршин будет. Это горы Айайа. Те высокие горы в Балаклаве похожи на горы около Синопы, то есть Синопа в Анатолии, а также на горы около Белграда в Румелии, отдаленные отсюда на триста миль[253]. Этот же замок балаклавский, как и другие тамошние замки, является твердыней, вознесенной на наивысшую точку этих гор. Когда человек бросит взгляд из этого замка на море Черное, то корабли, плывущие по морю, кажутся ему не больше, чем камешки.
На самой вершине прекрасной и стройной башни внутри этого замка в течение шести месяцев — с весны и до первого дня зимы[254] — горит фонарь с десятью фитилями. Суда, плывущие по морю, увидев этот фонарьи зная, что это замок Балаклава, прямо к нему направляются и, заходя в тамошнюю гавань, находят там безопасное убежище. Однако с первого дня зимы корабли не могут плавать по морю Черному, ибо это все же Черное море! Только маленькие суденышки плавают кое-где в водах прибрежных.
Замок тот на все три тысячи шагов растянулся. На скалах со стороны моря стен крепостных нет, ибо с той стороны такая пропасть, что сохрани Аллах! В оставшихся местах тянется одинарная стена каменная, подобная стенам Шеддада. Этот замок очень красив и строен, с сорока прекрасными башнями, амбразурами и стенами, в середине — тройная стена, есть также ворота и рвы. Удивительно, что из таких высоких скал бьет источник и потоки живительной воды снаружи замка вытекают. Короче говоря, добыть этот замок с какой бы то ни было стороны — вещь совершенно невозможная, а взять его можно лишь путем осады.
С северной стороны твердыня та двойными воротами из железа обладает, из-за коих бьет источник необыкновенно вкусной живительной воды. Вокруг этого замка рва нет вообще; он был бы совершенно излишним. На своде ворот виднеется надпись с датой построения замка, письменами гяуров-генуэзцев выполненная. Ибо замок тот во времена Баезид-хана у франков-генуэзцев добыт был.
Внутри замка стоит пятьдесят домов, крытых черепицей, заселенных солдатами. Окна этих домов, прижатых к скалам, одни над другими на север выходят, а с западной стороны — на залив. Дома те, окна имеющие, хотя и небольшие, но весьма удобные. Со стороны залива возвышается большая башня, в которой находится двадцать больших пушек. Кроме этих строений нет в замке и следа рынка, базара, хана или бани.
Тут же за воротами живет комендант замка со своими солдатами. Стоит он там на страже, однако изредка замок свой покидает и спускается вниз, в гавань.
Если спуститься из того замка вниз, то можно узреть у берега залива две святыни мусульманские: одну джамию, мечеть и двести крытых черепицей домов двух-или трехэтажных, построенных на скалах, многие из них — это дома из досок. Находится там также маленькая баня, один небольшой хан и восемьдесят лавок. У берега моря стоит таможенное помещение. Сверх того находится там семьдесят домов гяуров греков. Грунт в этом предместье скальный, из-за чего ни огородов, ни садов там нет вообще так же, как и источников. Воду пьют там из колодцев, а вода в них чистая и на вкус приятная.
Залив может вместить пятьсот кораблей, а от всех восьми ветров он защищен и безопасен. В течение всех четырех времен года пребывает в нем столько рыбы, что лишь Аллаху ведома её численность.
Весь тамошний люд занимается рыболовством и мореплаванием. Преимущественно это неотесанные лазы[255], ибо татары в тех скалах выдержать не могут.
Зайти в этот залив и выплыть из него весьма трудно, ибо вход в него очень узок. Неосведомленные капитаны, желая войти в эту гавань снаружи, то есть с моря Черного, не могут найти вход в нее и разбивают там свои корабли, да убережет нас от этого Аллах! Это один из опасных портов османских, хорошо известных мореплавателям.
Порт этот необыкновенно удивителен. Лежит он как бы в какой-то впадине, ибо окружают его многочисленные обрывистые скалы, наивысших небесных сфер достигающие.
Посетив сей замок, получил я от тамошнего субаши Ак-Мехмед-паши и от начальника таможни обеспечение на дорогу, после чего покинул я тот полуостров и после трех тысяч шагов пути остановился на
Живут там татары-мусульмане. Деревня сия, расположенная среди садов и огородов, имеет одну баню и двести домов в хорошем состоянии, покрытых черепицей. После часа дальнейшей езды на север миновал я каменный мост с четырьмя пролетами над рекой Казыклыёзен, построенный Сефер Гази-агой, визирем ханов Ислам Герея и Мехмед Герея. Над михрабом молитвенным на одной из боковых стен увидел я нижеследующую хронограмму, написанную каллиграфически письменами джели:
Оттуда ехал я в течение часа на восток, оставляя по правую руку деревни, Камара называемые[259].
Среди этой обширной долины у реки Казыклыёзен[260] находятся сады, огороды, сто пятьдесят домов в хорошем состоянии, покрытых черепицей, джамия и баня. Перед домами Мустафа-аги из Чоргуна, который нас там принимал, а также Ахмед-аги, возвышаются две большие башни с железными воротами и подъемными мостами. Гостеприимность тех домов все путешествующие узнают.
Оттуда ехал я в течение четырех часов на восток через горы и долины.
Построили его неверные генуэзцы, однако в году ... добыл его султан Баезид. На замок сей Гедик-Ахмед-паша семикратно ходил в поход и взял его лишь на восьмой раз. Утратил он при этом семь тысяч янычар, смерть которых во время штурма этой крепости стала причиной гибели и самого Гедик-Ахмед-паши. Султан приказал Гедик-Ахмед-пашу умертвить, поставив ему в вину то, что, после завоевания стен оборонительных с четырех сторон, надо было остаток крепости добывать затяжной осадой и постоянно беспокоить осажденных, он же стремительной атакой привел к смерти многих слуг султанских[261].
Замок этот в нынешнее время является воеводством в эйалете каффенском и резиденцией кади с жалованием сто пятьдесят акча. Подвластно ему сто пятьдесят деревень. Иных служащих там нет, лишь сам комендант замка и пятнадцать солдат, ибо местность эта лежит в пределах Крыма.
Это высокая, достигающая небес крепость на белом скальном выступе. Скала, на которой цитадель сия возвышается, имеет в окружности двадцать тысяч шагов. Раскинулась скала та, как равнина плоская, травой и тюльпанами поросшая, а вокруг нее пропасти зияют на тысячу аршин глубиной — воистину бездны адские! У сией скалы, как у горы Бисутун[262], значительный изъян есть: имея более узкое основание и расширяясь кверху, она обликом своим напоминает гриб. Доступа к этой цитадели ниоткуда нет, разве что со стороны ворот.
Замок имеет семь высоких башен, а вход в них лежит через ворота, каждые из которых подобны воротам премогучей твердыни. Достаточно только, дабы на место, неприятелем облюбованное, низверглись камни — и стрельба из пушек и ружей будет излишней. Хотя вокруг той скалы нет гор, высотой ее превышающих, Аллах пожелал, дабы из той скалы в трех местах источники били.
Крепость сия стоит на выступе высокой скалы, на восточной ее стороне. Имеет она лишь одну толстую стену, а в стенах ее — как ни в одной другой крепости — нет ни амбразур, ни бойниц. В иных местах, где пропасти разверзлись, стен нет совершенно. Не потребны они там вообще, ибо Аллах сотворил эту скалу для того, дабы стала она крепостью.
Над пропастью, к западу распростершейся, находится небольшая железная калитка, через которую не только воз, но даже конь или человек с трудом протиснуться могли бы. Во время вышеупомянутого штурма все солдаты и янычары именно здесь смерть повстречали.
В крепости нет никаких строений, кроме мечети с каменным куполом, перестроенной из храма, длинного строения, крытого черепицей, а также колодца с крышей. Дабы набрать воды из того колодца, надо спуститься по лестнице, пятьюдесятью перекладинами обладающей.
Над воротами крепости виднеется надпись с датой ее построения, письменами неверных генуэзцев выполненная[263]. В четырехугольной башне, возвышающейся над воротами, дворец неверных размещался. Теперь находится там оружейная: пушки, ружья, амуниция и иное снаряжение военное. Крепость всегда закрыта, а ключами к ней владеет комендант. Теперь нет там ни одного человека.
На широкой равнине, отстоящей от ворот крепостных на сто шагов на восток, стоит джамия султана Баезида Святого, небольшая мечеть без минарета, построенная по старинным канонам, крытая черепицей. На четырехстенной башенке, возвышающейся над входом в нее, виднеется нижеследующая хронограмма, письменами джели написанная:
Мечеть сию построил господин добродетельный, султан Баезид.
Судьба распорядилась так, что ее святые руины
Узрел казначей Мехмед-ага.
Оный, будучи верен повелениям Аллаха,
Мечеть к жизни возвернул и отстроил
Да сохранится среди правоверных память
О дате сего благодеяния,
«Пусть Аллах в безмерной своей доброте Жертву эту принять соизволит!»
Год 1056[264]
Мечеть та обладает лишь одними воротами. По соседству с ней нет никаких домов, она сама же стоит на поросшей травой поляне. Несколько ниже мечети находится квартал мусульманский с мечетью, сотней домов, покрытых черепицей, небольшой баней и двумя колодцами, иных же строений там нет.
Ниже этого квартала находится семь кварталов иудейских, около тысячи злосчастных домов иудейских с черепицей, грязных и обшарпанных, а также восемьдесят лавок кожевников. Все тамошние иудеи выделывают тонкие кожи для верхней одежды, а также известные в Крыму толстые кожи мангубские. Есть там только две мясные лавки и один кабак с бузой.
Все эти иудеи караимского вероисповедания[265]. Другие иудеи не любят иудеев этого вероисповедания. Эти не знают, что трефное, а что кошерное в пище, а мясо едят всякое, невзирая на то, кто его продает, даже приготовленное на жире и масле и не очищенное от сухожилий. Среди иудеев они как кызылбаши. В день Страшного Суда не воссядут они на кызылбашей, а тамошние иудеи — израелисты говорят, что в день Страшного Суда будут они верхом на кызылбашах ездить. Повторяют они при этом такой стишок: «В день Суда Страшного еретик будет ослом под иудеем».
Иудеи эти действительно израелисты и мозаисты, но Тору и Псалтырь почитают. Языка иудейского не знают они совершенно и говорят только по-татарски. Не носят они шляп, но колпаки татарские, пошитые из толстой шерстяной ткани темно-фиолетового цвета. Многие из них отличаются необыкновенной красотой, вследствие того, что от здорового климата на том Мангубе лица детей иудейских весьма румяны. Находятся там отроки, обладающие очами лани и газели, с лицами румяными и говором велеречивым.
Предместье этого скалистого замка имеет двое ворот. Это — открытые на север малые ворота Иудейские, через которые не пройдет даже нагруженный конь, за сими воротами все лавки кожевников находятся. Другие — это ворота Мусульманские, под крепостью, со стороны восточной расположенные. Дорога к ним вырублена среди ущелий скальных. На одной из сторон той дороги стоит храм неверных. Над его воротами виднеется высеченная в четырехугольной плите белого мрамора фигура человека, на коне восседающего, и копьем, обретающимся в деснице его, пронзающего змия, пресмыкающегося у копыт его скакуна. Изображение сие весьма красиво и восхищения достойно[266].
Изнутри и снаружи той твердыни находится несколько тысяч разнообразных пещер, при виде которых человек застывает в удивлении. В тех пещерах в замке Мангуб хранится состояние народа всего Крыма. Ибо эта твердыня Мангуб не похожа ни на одну другую крепость в обжитой четверти света.
По этой причине историки династии Чингиза дали этому замку имя «крымской Кахкахи»[267]. Да имеет его Аллах под своей защитой!
Сотворен он был замыслом Аллаха из горы, как крепость, а кто его не видел, то пусть не говорит, что видел и осматривал все крепости на свете. На близлежащих скалах свили себе гнезда соколы, коршуны, ястребы-перепелятники, ястребы, а также коричневые орлы. Если крикнуть в тех долинах, которые у подножия ущелий расположились, горы будут гудеть непрерывно в течение получаса, словно гром, а человека неимоверный испуг и удивление охватят.
Крепость сия оставалась в руках неверных в течение семи лет после завоевания Крыма[268].
А назвали ее Мангуб, ибо Гедик-Ахмед-паша потерял там много янычар, да и сам жизни лишился, когда гнев султана его настиг. По-татарски называется она, однако...[269]
Посетив эту крепость, не имеющую себе подобных, спустился я через ворота Иудейские вниз, в направлении северном, и поехал по широкой долине.
Эта зажиточная деревня, в долине между двумя обрывистыми скалами расположенная, изобилует водой, есть там джамия, баня, сотня крытых черепицей домов мусульманских, а также сады и огороды.
Оттуда ехал я той самой долиной на север, а после часа пути остановился на
Это деревня над рекой Казыклыёзен[271], а подобна она садам Ирема. Находится там великий дворец Мехмед Герей-хана, а также небольшие замки разнообразные, дворец Хавернак[272] напоминающие, а также домики целиком вызолоченные, выглядящие как позаимствованные с какой-то картинки китайской. Если тот полный очарования сад райский описывать достоверно, то был бы это весьма продолжительный рассказ. Да благословит Всевышний его властителя!
В духе этого пожелания придумал я и выписал на стене следующий стих:
Пусть Господь владетеля благословит,
Пусть Аллах вечной жизнью его одарит.
Гостил я там одну ночь и отдохнул, грустные трели соловьев слушая в укромных местах у брега вод, которые чрез сады, полные различных ароматов и цветов, текут.
Утром же я ехал в течение трех часов на восток через зажиточные деревни.
На языке татарском замок тот зовется Бутмай[273]. Когда Джочи-хан из рода Чингизидов прибыл в году ... из страны Махан, овладел Крымом и отобрал замок сей из рук франков-генуэзцев, татарские улемы дали ему имя Гевхеркерман. Ибо в те времена все ворота, стены и калитки замковые украшены были дорогостоящими драгоценностями. Татары, захватившие его, не обращали на те сокровища внимания, однако теперь места, где те драгоценности обретались, зияют пустотами.
Потом неверные генуэзцы еще раз в этот замок вторглись, но в году... отобрал его у них Менгли Герей-хан с помощью Гедик Ахмед-паши, который пал смертью воителя за дело ислама, и замок тот был первой столицей ханов крымских. В эпоху сию был он весьма многолюден и оживлен; сверх того, имело тут свои жилища отборное войско.
Лежит он над расположенным в долине замком Эскисаладжик[274] на обрывистой красной скале, верхушкой своей неба достигающей. Это высокий замок овальной формы, могучая крепость, основанием которой является скала, имеющая в окружности восемь тысяч шагов. Вокруг нее нет никакой стены оборонительной, ибо со всех сторон она окружена скалами на тысячу аршин высотой, за которые не зацепится даже птичий коготь; находятся на оных гнезда соколов и орлов. Под ними же пропасти лежат глубины бездонной, подобные челюстям ада.
Однако во времена неверных искусные в своем деле каменотесы вырубили здесь глубокий и большой ров, потом над внутренним берегом этого рва вознесли огромную стену, длиной в сто аршин, три могучие башни построили, а в средней из них сделали железные ворота крепостные. Через ворота те проходит дорога к горам, расположенным на юге. С внутренней стороны этих ворот на расстояние трехсот шагов на север от них протянули они одинарную стену от одной глубокой долины до другой и на той стене также три могучие башни вознесли. В башне средней находятся сейчас, как и в давние времена, деревянные двустворчатые ворота.
Между двумя упомянутыми стенами стоит двести домов иудейских, покрытых красной черепицей. Кроме этих двух стен нет там иных укреплений. Впрочем, они там вообще не нужны, ибо со всех сторон крутые скалы тянутся. Если с тех скал человек — да сохранит Аллах! — посмотрит вниз, то потеряет отвагу и в пропасть низринется. Однако если под ноги не смотреть, то страха нет.
От расположенной на юге вершины на север ведут малые ворота, через которые идет от домов в замке дорога вниз, по вырубленным в скале лестницам, имеющим сто ступеней. По обеим сторонам той дороги тянутся вырубленные пещеры, в коих убогие иудеи проживают. В твердыне той находится тысяча пятьсот тридцать прекрасных и великолепных каменных домов иудейских с черепицей, в хорошем состоянии. Мусульман нет там вообще, ибо даже комендант замка, охрана крепости, стража и привратники — все они иудеи.
В замке сем находится множество оружия и амуниции военной, но иудеи не имеют отваги оружие это в ход пускать. Замок называется Чуфудкалеси, однако в действительности его название звучит как Гевхеркерман. Пушек или ружей там нет, ибо иудеи боятся грохота, а потому ни из пушек, ни из ружей не стреляют[275].
Воистину ни в одной стране нет подобной неприступной крепости иудейской. Все иудейские хозяева лавок, а также досточтимые и уважаемые купцы крымские из Багчесарая живут в том Чуфудкалеси и в замке Мангуб. Каждодневно утром спускаются они с горы и после часа пути прибывают в лавки свои в Багчесарае.
На скалах же во всех четырех сторонах этой крепости иудеи нагромоздили многократно по сто тысяч каменьев и насыпали их в виде гор. Во время осады низвергают они на врагов те ручные снаряды каменные, ибо из пушек или ружей стрелять они не умеют.
В замке том один из предыдущих ханов Гази Хаджи Герей-хан построил джамию в старом стиле. Над ее воротами находится следующая хронограмма, прекрасно стилизованная под письмо джели:
Мечеть эту благословенную построил в году
Восемьсот пятьдесят девятом
Великий султан и высокий хакан,
Властелин царей арабских и аджамских Хаджи Герей-хан,
Сын Гияседдин-хана, сына Эртогмаз-хана.
Да одарит его Аллах длительным правлением![276]
Так там написано. Однако из-за того, что эта достойная сожаления мечеть среди иудеев находится, двери ее всегда на засов закрыты. Общины мусульманской нет там и следа.
В крепости сей нет вообще рынка, базара или лавок, ни ханов для путешествующих, ни бани, ни виноградников и садов или хотя бы воды.
Вся вода привозится в этот замок на ослах из лежащей ниже долины Хаджи Дерелери. В давние времена были там прекрасно сделанные вместилища для воды, теперь же они испорчены.
В замке сем находится темница для пленников хана. Другого подобного ада нет на всем свете, разве что темница в замке Солнок в эйалете Темешвар или тюрьма в крепости Дьор, которая остается в руках неверных[277].
Выбраться из этой темницы в Чуфудкалеси никоим образом невозможно, разве что человека оттуда в гробу вынесут. До такой степени эта тюрьма подобна аду.
Дорога, ведущая из этого Чуфудкалеси вниз, в сад Ашлама, который владением наисветлейших ханов является, идет вдоль колодцев и имеет четыре тысячи шагов, как сосчитал это я, убогий, шествуя по этому склону пешком до Эскисаладжика.
На расстоянии двух тысяч шагов, поблизости от колодезей, находится там великая гробница шейха Мансура из Медины. Это был один из благороднейших спутников жизни Пророка (да благословит его Аллах и ниспошлет ему благодать!). Этот знаменитый шейх Мансур обмыл и упокоил в местности, называемой Эскиюрт, наисветлейшего короля Эштера, который погиб во время войны за Аккерман от отравленной стрелы проклятого Салсала. Благословенный шейх Мансур умер потом во время битвы за этот замок Гевхеркерман и был похоронен около этих колодезей. Прекрасное строение, в котором он покоится, огромные толпы паломников притягивает[278].
Оттуда дорогой, ведущей среди скал, опустился я на запад.
Согласно повествованию летописцев династии Чингизидов, народ татарский прибыл на полуостров Крымский под предводительством Джочи-хана, отобравшего Крым в году ... у неверных генуэзцев, а также Эртогмаз-хана. Татар же, мчавшихся в потоках ветра, неприятеля излавливающих, было тогда сорок тысяч. Исходили они землю крымскую вдоль и поперек, но не нашли себе ни одного места для поселения. Только эту долину Эскисаладжик для себя приемлемой посчитали и из опасения перед неверными врагами замок Эскисаладжик построили. Позднее вырвали они из рук генуэзцев вышеописанную твердыню Гевхеркерман, или Чуфудкалеси, за Эскисаладжиком расположенную, и облюбовали себе в качестве резиденции Эскисаладжик[279].
По обеим сторонам и на обоих концах долины шириной четыре тысячи шагов, протянувшейся с востока на запад, возвышаются обрывистые, достигающие неба скалы. Все эти скалы источены внизу, как гора Бисутун[280], полны пещер и ходов подземных, а на верхушках тех красных скал орлы и коршуны гнездятся. Джочи-хан и Эртогмаз-хан видели, что неприятелю совершенно невозможно проникнуть туда с какой-либо стороны или оттуда ускользнуть. Ведая, что долина сия является для них безопасным убежищем, заградили они узкие проходы по обеим ее сторонам, перебрасывая с одной стороны на другую валы оборонительные, и у обоих проходов долины сделали по деревянным воротам. Ворота эти до сегодняшнего дня стоят. Кроме как в те ворота, даже птица не Найдет иного пути в долину.
Между скалами теми течет ручей живительной воды. Источник вытекает из окрестных скал, протекает через водосборы и бассейны в садах, старательно содержащихся и находящихся поблизости от домов, обеспечивает их водой, приводит в движение несколько водяных мельниц в расположенных ниже кварталах Эскисаладжика, а затем течет через долину лежащего ниже старого города Багчесарая. Ручей сей называется Чюрюксу[281]. Воды его употребляются повсеместно для различных целей, однако не для питья. В Саладжике оба берега этой реки украшены виноградниками и садами, а также застроены разнообразными прекрасными домами. Это древний город, насчитывающий триста прекрасных домов, покрытых красной черепицей и изукрашенных. Все эти дома надежны, со стенами из каменьев, изукрашены изящно и восхитительно, построены крепко, по старому образцу. В пещерах же у подножия скал находится несколько сот помещений. Жить в этих помещениях в июле холодно, а зимой, напротив, тепло. Находится там пять кварталов и пять святынь, при которых стоит пять минаретов, по старым канонам построенных.
В городе нет, однако, ни лавок, ни постоялых дворов для путешествующих, ни бань, ибо поблизости от него лежит город Багчесарай. Эскисаладжик — это, как я уже говорил, город древний и, как мне рассказывали, было там когда-то множество постоялых дворов, мечетей и медресе. Теперь находится там огромное медресе Менгли Герей-хана. Над его прекрасными дверями виднеется нижеследующая хронограмма, письменами джели написанная:
Медресе сие приказал построить с помощью Аллаха
Господин добродетельный, Менгли Герей-хан,
Сын Хаджи Герей-хана,
Да продлит Аллах его правление до конца света!»
Год 956[282]
К медресе этому прилегает баня удивительная, прекрасно построенная, с приятной водой и воздухом.
За дорогой, которая к этой бане ведет, стоит старый дворец Джочи Герей-хана[283]. Во дворце том давние ханы пребывали, о коих я уже раньше упоминал. Теперь этот серай, построенный надежно в форме четырехугольника, небольшую крепость собой являет. Окружность ее имеет двести шагов. По ее сторонам стоят четыре башни. Имеет она также ворота, обращенные на запад. Внутри этой крепости стоит мечеть с двумя невысокими минаретами. Минареты те, однако, настолько малы, что даже человек в них не помещается, вследствие чего эзан святой с них не провозглашается.
По пути к этому сераю находится прекрасное здание суда, крытое досками, полумесяцем из чистого золота украшенное. Там заседали ханы и собрания дивана проходили.
В серае этом находится теперь лишь оружейная и ничего кроме нее. Содержится там множество предметов, ханам некогда принадлежавших. Вход в серай всегда закрыт на ключ. Над его красиво выполненными дверями начертана следующая хронограмма:
В сию годину, с помощью Аллаха,
Коему моления о помощи воссылаем,
Построил в этом граде серай великолепный
Сын владыки, владетель седых, косам подобных, бунчуков,
Потомок Чингиза Сахиб Герей — дом прекрасный возвел.
Произошло это в году девятьсот сорок втором от хиджры.
Именно тогда завершено было сие истинное пристанище воителей.
Год 924[284]
С позволения Аллаха, о медресе Сахиб Герей-хана, о полных святости мавзолеях стародавних ханов[285], о владетелях, покоящихся там в многочисленных, остроконечными крышами покрытых гробницах, напишу я в надлежащем месте.
В горной части города Эскисаладжик, с восточной стороны, у подножия уже описанного Чуфудкалеси, находится старательно возделываемый сад, подобный рощам Ирема. Направившись на застолье с кадиаскером крымским Муртаза-Али-эфенди, я превосходно провел время и множество удовольствий получил, прогуливаясь в удивлении по этому саду.
В этом райском саду[286] развлекаются и получают удовольствия все ханы, сыновья ханские и султанши, бийимы и бюкче. В саду этом буйном, в цветниках воистину райских, уголка не найдешь, где бы воды не лились и не струились; в усадьбах же, над их берегами возвышающимися, живут они в веселости и упоении наисладчайшем, один на один с возлюбленными своими, и прекрасно звучащие трели соловьев слушая, удовольствия получают такие, что от них на душе легко делается, а также пиршества и застолья непрестанно учиняют. И прекрасно там настолько, что тот, кто хотя бы час там проведет, все свои невзгоды, заботы и неприятности забудет, а веселия и радости наберется.
В саду этом всюду удивительно позолоченные и украшенные дома возвышаются, а также небольшие дворцы, многочисленные беседки и строения, наисветлейшими ханами установленные, подобные дворцам императора китайского. Тут находятся построенные различными ханами десятки бассейнов с водой, фонтанов, колодезей и дворцов, подобных замку Хавернак[287], при виде которых даже искусные в своем деле архитекторы от огромного удивления палец к устам прикладывают.
Растет здесь много таких видов фруктовых деревьев, подобных которым нет не только по всему Крыму, но и в иных странах. Сочных же фруктов там такое изобилие, что вывозят их в другие города в подарок. Фрукты эти, даже перевезенные на расстояние десяти парасангов, сладости своей и вкуса не утрачивают; время также сладости их не лишает, ибо фрукты эти выросли на земле с приятным климатом. Ноздри вдыхают здесь упоительный аромат тысяч цветов различных, которые ханы в дар изо всех стран получили. В этом райском саду были посажены привезенные из Анатолии луковицы спиканарда, саженцы гвоздик из Трапезунда, нарциссы из Стамбула, шарообразные тюльпаны «Монла Челеби», нидерландские тюльпаны «Челеби Ходжи», тюльпаны из Кягытхана[288], разнообразные виды анемонов, гиацинты из Истанкоя, а также сотни тысяч других цветов, в дар присланных.
Тот, кто лишь войдет в этот сад и увидит его, сразу поймет, что очутился в одном из райских уголков.
Весной распускаются тут цветы всех деревьев фруктовых: сливы, яблони, груши, черешни, вишни и др. От их запаха у человека голова кругом идет.
Этот роскошный сад стал таким прекрасным во времена Мехмед Герей-хана. Наисветлейший хан сей, человек благородный и наделенный приятным характером, щедрый и великодушный, провел от фонтанов через зелень и цветники, распростершиеся в тени огромных деревьев, ручейки и содеял сотни фонтанов, воды которых окропляют листья и орошают плоды деревьев, как будто дождик ласковый. Прибывали сюда изо всех стран мастера знаменитые; несколько тысяч обученных невольников также показали здесь свои умения, обдумывая различные устройства для этого сада. Воистину, вещи такие удивительные, как в этом саду Ашлама, есть только разве что в досточтимом городе Константинополе, или же, по-нашему, в Стамбуле. Если бы мы все же захотели привести здесь хронограммы, находящиеся на строениях этого парка, и описать эти разнообразные строения, то лишь перечисление наших записей заняло бы так много времени, что на посещение иных краев времени бы уже не хватило. Говоря коротко, во всем Крыму нет другого такого Ирема — места для прогулок и развлечений, подобного паркам Аджама. Пусть Аллах, пожелания наши исполняющий, дозволит, дабы сад сей до конца света так же хорошо содержался, был бы таким же прекрасным и цветущим. Аминь!
В саду этом изведал я, наиничтожнейший и наинедостойнейший, немало удовольствий и развлечений. Потом же ехал я через
Город этот называется Эскисала потому, что это была первая местность в Крыму, где по пятницам сала пелась[289]. Проезжая через этот город, посетили мы сады и виноградники, которые в его западной части находятся, а также гроты среди обрывистых скал, с обеих сторон окружающих Эскисала.
Таким образом, выехал я за ворота этого сала и вот
Согласно тому, что историки татарские рассказывают, завоеватель Крыма проживал сначала в своей старой резиденции — Эскисаладжик. Однако, когда начали прибывать сюда и умножаться татары из городов Махан, Ахлат, Керман, Йеси, а также из Казани, Астрахани и Сарая[290], уже не помещаясь в Эскиюрте, то в новую резиденцию Багчесарай переместились и весь полуостров Крымский завоевали. Лишь неверные генуэзцы остались в своих замках на берегу моря.
Неверные не могли удаляться за пределы замков своих, вследствие чего на землях их вздорожание и голод воцарились. Неверные обратились тогда к занятым земледелием племенам татарскими за большие сокровища получали от них плоды земли. Таким образом татары обогатились и привели Багчесарай к расцвету. Да сотворит Аллах, дабы продолжалось это во веки веков!
Заложили основы благоденствия Багчесарая завоеватель полуострова Крымского Джочи-хан с Эртогмаз-ханом[291].
Город лежит по обеим сторонам долины, распростершейся за долиной Эскисаладжик. Багчесарай протянулся с востока на запад от ворот Эскисаладжика и до конца Эскиюрта на восемь тысяч шагов, причем широких, богатырских, а не обыкновенных. Этот прекрасный город, измеренный обычными шагами, имел бы длину целого парасанга, ибо один парасанг двенадцать тысяч шагов составляет. Итак, измеренный широкими шагами солдатскими, город Багчесарай имеет восемь тысяч шагов.
Этот прекрасный город лежит как будто в какой-то котловине, в долине обширной, с обеих сторон крутыми горами окруженной. В горах же, расположившихся по обеим сторонамгорода, выделяются скалы, по воле Аллаха Всевышнего имеющие формы скакуна, слона, верблюда или козы с преудивительными пещерами. Среди тех скал кое-где возвышаются взгорья, землей покрытые.
На восток от этой долины ведет дорога к Эскисаладжику; дорога на запад от нее ведет к Эскиюрту; дорога на север — к Акмесджиду, а на юг — к замку Гёзлев[292]. Кроме этих четырех дорог нет иных путей к Багчесараю. В город ведет также много пешеходных троп, но, пользуясь ими, человек, уподобляясь козе, по горам взбираться вынужден, ибо всюду там крутизна огромная. Если ехать этими четырьмя дорогами, человек видит город Багчесарай лишь тогда, когда достигает скал, у подножия которых он лежит. Город называется Сарай по той причине, что Джочи-хан прибыл сюда из города Сарай, расположенного в Московии над рекой Волгой, и, построив этот город, назвал его Багчесараем. Воды реки Ашлама, которая течет со стороны Саладжика через самую середину города, для различных целей употребляемы бывают, поэтому реку сию называют еще Чюрюксу. Приводит она в движение многочисленные мельницы, а также несет множество нечистот и грязи. С нижней, или же западной, части города течет она через пороховые склады, многочисленные водяные мельницы, вдоль многих огороженных заборами садов к Эскиюрту, а позднее впадает в реку ...[293].
Из одной части города можно перейти в другую по сорока трем мостам каменным и деревянным, построенным на этой реке. По правую и левую сторону реки возвышаются дома этого города, имеющие один и два этажа, все каменные и покрытые прекрасной рубиново-красной черепицей, построенные один над другим от верхушки и до подножий скал, окруженные виноградниками и садами.
Находится тут четыре тысячи пятьсот больших усадеб, покрытых черепицей, со стенами из камня, с прекрасно украшенными дверьми, с дымоходами, стройностью своей уподобляющимися кипарисам. Наипрекраснейшим из всех является кёрюнюш[294] — дворец наисветлейшего хана, расположенный на юг от протекающей через середину города реки Чюрюксу.
Этот город Багчесарай лежит в просторной долине. Джочи-хан, который тут обитал, как воитель за дело Аллаха не заботился о его строительстве и был удовлетворен тем, что там уже находилось. Однако Сахиб Герей-хан, который стал ханом в году ... весьма достойный падишах, стыдясь перед всеми врагами того, что живет в убогой долине Эскисаладжик, возжелал изойти, подобно змию семиглавому, из своего грота в долине Эскисаладжик, осесть и поселиться в этом Багчесарае.
Свой дворец — кёрюнюш в Багчесарае — воздвигал он в течение семи лет. Если человек внимательно присмотрится к тому райскому дворцу, то в удивление, восторг и ослепление впадет. Смотря, невольно палец к устам прикладывает они чувств лишается — настолько удивителен сей дворец!
Описать его ни один автор еще не сумел. Несмотря на это, я, человек недостойный, исполненный убожества, начну описание его в меру сил и способностей своих, а из-под моего тростникового пера столько драгоценностей посыплется, сколько в море капель, а у светила — лучей.
Итак, удивительный дворец этот со всех четырех сторон окружен садами, на иремские похожими, из-за чего называют его Багчесарай. Чертог сей пресветлый имеет форму четырехугольника, а при виде стен его каменных стены Шеддада в голову приходят. Зубцов, однако, или башен вокруг этого серая нет. Окружность его около пяти тысяч шестидесяти шагов. Со всех четырех сторон имеются крепкие, могучие ворота железные[295].
Первые, с северной стороны, — это ворота двора монетного. С этой стороны размещается ханская кухня и кладовая, а также помещения для поваров и подчаших. Вторые — это ворота багчесарайские с юга. Третьи — это ворота старого кёрюнюша, в сторону Мекки открывающиеся.
Четвертые — это ворота нового кёрюнюша, которые в гарем ведут. За прекрасным садом находятся там большие двери гарема, у которых на страже черные ага стоят.
За этими воротами находятся триста шестьдесят двухэтажных усадеб прекрасных и высоких, с кладовыми и комнатами, а также наиразнообразнейшие дома, окрашенные, как хамелеоны. Каждый из них — это творение какого-либо падишаха. В трех местах там находятся кёрюнюши, каждый из которых может вместить три тысячи людей. Это зал заседаний, ибо на языке татарском кёрюнюш означает «зала советов». Первый — это кёрюнюш Сахиб Герей-хана. Второй — это керюнюш Бахадыр Герей-хана. Третий же — это обращенный к дворцовому подворью новый кёрюнюш Ислам Герей-хана[296].
В этих кёрюнюшах заседают ханы и, согласно правилам рода Чингизидов, заседания дивана ханского происходят, правление осуществляется и справедливость восстанавливается.
В назначенном им кёрюнюше прежде всего хан на троне восседает, а уж потом капыкулы и Карачи все, руки на груди сложив, сидят — каждый на собственном месте, согласно церемониалу и занимаемой должности.
Одесную хана, как Джем великолепного, восседает калга-султан. Его столицей является город Акмесджид в Крыму.
Отсюда управляет он тремя сотнями деревень — до замка Керчь на восточном рубеже Крыма и до деревень в нахие около Кёледжа[297].
Ошую хана восседает нурэддин-султан. Нурэддин-султан в присутствии хана выслушивает споры, которые в двухстах пятидесяти деревнях происходят, начиная от реки Качи до замка Гёзлев, до замка Ор, до замков Ченишке и Арабат[298], а также власть над ними осуществляет и повеления издает.
Наисветлейший же хан отдает повеления калга-султану и нурэддин-султану, ярлыки шахские, языком прекрасным написанные, и тугры пресветлые ханские показывает, а также над всеми власть осуществляет.
Одесную него стоит также шейхулислам ханифийский, а также муфти трех других обрядов[299]. Ошую него сидит кадиаскер Муртаза-Али-эфенди, а за ним мулла местный и двадцать четыре кади полуострова Крымского, которые со вниманием выслушивают жалобы в делах, в их казах происходящие, склоки прекращают и споры разрешают. Если же кто из них (да сохранит нас Аллах!) решение, с шариатом несовместимое или несправедливое примет, тотчас кади, несправедливо судящего, татарские улемы немедленно и безжалостно забрасывают камнями.
Визирь ханский же, Сефер Гази-ага[300], стоит и только временами сбоку от калга-султана садится. Кяхья капыджи с посохом серебряным в руках расхаживает и людей, жалобы приносящих, впускает. Капыджи, однако, на этом диване не присутствуют. Также и от-ага службу свою стоя выполняют. Дефтердар стоит сбоку от калга-султана, нотариус же дивана — сбоку от нурэддин-султана. Оставшиеся доверенные, казначеи, сборщики податей, а также писари дивана стоят отдельно при главном казначее.
Когда же заседание дивана к концу подходит, празднество магометанское устраивается. Среди разнообразных блюд подается всегда и обязательно мясо жеребенка. Ибо татары к шафийскому обряду принадлежат, и мясо конское у них разрешено.
Хан употребляет эти блюда с калга-султаном, нурэддин-султаном, шейхулисламом, кадиаскером и муллой местным, которые вместе с ним сидят. Другие кади сидят и едят отдельно. В одном месте с визирем едят беи ширинов и мансуров[301], а также остальные мирзы. Вместе с кяхья капыджи едят капыджибаши. Капыкулы и им подобные, все вместе с дефтердар-беем пищу поглощают. Оставшиеся же доверенные, сборщики податей, аталыки, от-ага также вместе обедают. Казаки султановы[302] едят вместе с султанами ханского рода. Писари же все едят вместе с главным казначеем. Словом, празднество магометанское в дни заседаний высокого дивана таким образом в двадцати четырех местах происходит.
А когда мужи дивана голод успокоят, то есть после пиршества, время молитв наступает и благодарений.
И на этом конец!
Полуостров Крымский — это земля, окружность которой около семисот семидесяти шести миль составляет. На этом столь большом пространстве полуострова находятся двадцать четыре казалыка. Назначение и освобождение [от должности] всех кади находится в руках хана — кроме четырех в эйалете каффенском, которые находятся под властью султана османского.
Находятся в Крыму также сорок бейликов. Наиизвестнейшим и наипочтеннейшим из всех беев является бей пограничного замка Ор, обладающий собственным барабаном и знаменем. Этот бейлик орский отдаваем бывает иногда султанам казацким.
За ним, согласно закону, следует бей ширинов. Он властвует над двадцатью тысячами татар, ездящих на короткошерстых конях. Беи ширинов происходят от дочерей ханских, вследствие чего и они принадлежат к славному роду Чингизидов. Беи ширинские были владетелями Крыма еще ранее ханов, ибо, прежде чем Джочи покорение Крыма начал, первым, кто ворвался в Крым и мечом им завладел, был предок этих самых беев ширинских. Именно тогда Джочи Герей-хан отдал этому рыцарю свою добродетельную дочь, а согласно этому правилу Джочи-хана — все ханы крымские до сих пор выдают своих дочерей за беев ширинов. Поэтому беи являются родственниками ханов.
Этому бею ширинов подвластны триста мирз благороднорожденных. Все это племя — это род его, живет же оно в области Накшеван у подножий Чатырдага[303].
Следующие по порядку беи — начальники рода — это беи седжеут, третьи же — это беи даир[304].
Оные ведут с собой десять тысяч юношей на конях и вместе с беем ширинов выступают на войну вместе с калга-султаном.
Беи, которые идут на войну слева от хана, с нурэддин-султаном, — это беи из рода Мансура. А род этот весьма отважный и героический. Старшим и предводителем их является Гази Кайя-бей. Обладает он двадцатью тысячами отважных смельчаков, вооруженных колчанами и саблями дамасскими, одетых в панцири и шлемы, никогда еще врагу спины не показывавших.
Во всех жестоких боях и битвах бей мансуров со своей дружиной первым устремлялся на гяуров. Кайя-бей имеет под своей властью сто сорок отборных мирз — беев. Все беи рода даир, беи рода сарухан и седжеут, а также все беи области орской выступают на войну под предводительством нурэддин-султана.
Над всеми же этими беями возвышаются беи ширинов.
На этом, имеющем семьсот семьдесят шесть миль полуострове Крымском, находится тысяча шестьсот деревень и шесть тысяч отар, или усадеб. Деревни эти поставляют сто и еще двадцать шесть тысяч солдат. На войну идет, однако, сорок тысяч, но по желанию ханов на войну восемьдесят тысяч солдат татарских поехать может, остальные же в Крыму остаются. Ибо в самом Крыму находится около четырехкратно по сто тысяч пленников казацких, четырехкратно по сто тысяч жен этих казаков и троекратно по сто тысяч так называемых "кония", или же малых юношей и девушек казацких. Сверх того находится там двадцать тысяч гяуров греческих, армянских и иудейских. Подданных франков или мадьяров там нет.
Вследствие такого великого множества ясыра казацкого, ханы не забирают на войну все свое войско. Берут они только восемьдесят тысяч, присягая при этом своей верой, что большими силами не обладают. С этим войском выступают они в походы, дабы мстить гяурам всех стран и табунами уводить их детей, которые на полуостров Крымский препровождаются, а затем в различные края развозятся.
Кроме упомянутых восьмидесяти тысяч войска татарского, хан имеет всегда при себе три тысячи капыкулов, которые в Багчесарае и в окрестных деревнях и отарах проживают. Это вооруженное мушкетами войско прислал хану Менгли Герею султан Баезид Святой из слуг Порога Блаженства. В те времена капыкулов было ровно двенадцать тысяч, однако с течением времени в отрядах этих наступило разложение и осталось от них не более трех тысяч. Несмотря на это, до сих пор считается, что на границе с врагами находится двенадцать тысяч капыкулов крымских. Теперь они состоят на службе у ханов, однако они не татары, но потомки абхазов, черкесов и грузин. По отношению к династии османской не допустили они еще никогда вероломства. Двенадцать тысяч золотых, которые султаны османские, на войну выступая, посылают ханам татарским, так называемые «сапожные», предназначаются на жалованье именно для тех капыкулов и между них разделяются.
Хан обладает казной монаршей, которая, согласно правилам падишахов османских, равняется казне бейлербея румелийского[305], и составляет одиннадцатикратно по сто тысяч акча. Все ханы получают деньги для своей казны из таможни в Каффе, а ее начальник, согласно правилам падишахов османских, через своих дефтердара и казначея совершает надзор над расходами ханских Врат Блаженства.
Ханы получили также право обладания двумя бунчуками, двумя хоругвями и знаменами, а также капеллой, в которой на инструментах любого рода по семь музыкантов играет. В войске их играют, однако, на трубах в стиле труб Афрасияба, еще времена прадедов помнящих, а также на трубах и барабанах таких, какие у Джемшида бывали[306].
Ханы обладают войском, которым воистину гордиться можно. Нет в нем вьючных лошадей, обоза, кухни, повозок, верблюдов, караванов, пушек, мушкетов, шатров или снарядов. Есть там только восемьдесят тысяч солдат — всадников, рвущихся в бой, с сагайдаками в руке, а также шести или семикратно по сто тысяч лошадей и жеребцов, разделенных на коши и связанных друг с другом хвостами. В каждом коше на расстоянии ста шагов находится котел, называемый хошчи, притороченный ремнями к одному коню, а также пара коней, везущих завернутые в кожи овечьи икозьи «фальшивые грудинки», то есть жареное пшено и сыр сушеный. Иные же запасы пищи им неизвестны.
Эта толпа татар, быстрых, как ветер, ловцов неприятеля, имеет обычай дорогу в десять постоев преодолевать за один день. Что удивительно, не имеют с собой при этом ни фуража, ни какого-либо иного корма для коней. Ибо когда они только с коней сходят, тотчас отпускают их под присмотром своих юношей в поле, те же, набегавшись, налягавшись и напрыгавшись, начинают пастись. Если поход зимой происходит, кони выгребают из-под снега траву или же подбирают и съедают высохшую траву прошедшего лета. Коней своих татары ячменем не кормят, но когда в поход военный собираются, то в течение сорока или пятидесяти дней не дают им ни соломы, ни сена, лишь на весь день и всю ночь сумы, ячменем наполненные, предоставляют.
Во время суровых зим, которые в тех странах бывают, татары шатрами не пользуются. Связывают они ремнем верхушки четырех жердей, толстые концы оных в землю втыкая, а потом на этих жердях раскатывают снятые с плеч войлочные ямурлахи свои[307]. Содеяв таким образом нечто подобное шатру, стелют они на снегу чепрак с коня, а под голову себе седло подкладывают. Потом отвязывают свои сабли с ножнами и сагайдак и даже снимают рубахи, а разостлав их на кожухе, укладываются спать абсолютно нагие. Утром надевают свои полотняные рубахи, красные и небесно-голубые. Когда же они встают, тотчас этот ямурлах, сверху как шатер подвешенный, на конском хребте вместо чепрака стелют, а потом коню седло высокое надевают и в двух местах двумя ремнями прикрепляют.
После чего в мгновение ока коней оседлывают, а уж сидя верхом саблю и сагайдак цепляют на себя. Конь, пару раз нагайкой огретый, в галоп пускается, вследствие чего на таком морозе и конь и сам всадник разогреваются и так в дорогу выступают.
Словом, народ этот Аллахом намеренно для войн сотворен был. Однако хан, калга, нурэддин и ширин-бей имеют небольшие войлочные шатры. Сверх того, хан обладает шатром из одного полотна с восемью отделениями. И это все.
Говоря коротко, удивительно это войско крымское. Также удивительны и достопримечательны весьма их правила, обычаи и правление крымских ханов. Не найдешь у них такой роскоши, великолепия и пышности, как у падишахов османских, шаховаджамских и других падишахов и королей. И не помышляют они об этом. Ибо говорят:
— Не видели мы этого у дедов и отцов наших, поэтому сами этих нововведений не желаем.
Имеют они собственные деньги и хутбу, за что также славу им воздают. Располагают они собственной монетой, османские же деньги в Крыму между татарами хода не имеют и лишь в Каффе имеют применение. Восемь таких ханских акча составляет один дирхем, а акча эта белая, из чистого серебра высокой пробы. На монетах этих виднеется надпись: «Султан Мехмед Герей-хан, сын Селямет Герей-хана. Да велика будет его победоносность! Чеканено в Багчесарае». Залежей серебра в этой стране нет, а потому перерабатывают они неисчислимые сокровища, которые от всех гяурских царей притекают, и из этого монеты чеканят.
В хутбе после первых слов «Во имя Аллаха, величие которого да восхвалено будет!» упоминается Мухаммед Мустафа, а потом четыре его верных сотоварища, двоюродный брат Пророка и павшие в пустошах Кербелы; затем слуга двух городов святых, господин над правителями Аравии, Персии, обоих Ираков, султан обеих земель и хакан обоих морей — султан Мехмед-хан, сын Ибрагим-хана, который был братом Гази Мурад-хана и сыном Ахмед-хана[308].
После него упоминается владетель Кипчака и Солгата, великий и могущественный султан Гази Мехмед Герей-хан, сын султана Селямет Герей-хана, сын ... — и тут проповедник перечисляет предыдущих ханов до Сахиб Герей-хана, Хаджи Герей-хана и Менгли Герей-хана. После чего хутба заканчивается таким стихом: «Бог заповедует правосудие, благотворительность»[309].
Из уважения к имени султана османского, падишаха Мекки и Медины, упоминается он вначале еще и потому, что султан османский имеет власть назначать ханов крымских. Поэтому упоминают они сначала в хутбе своей султана османского и души погибших за веру.
Проповеди, провозглашаемые во время этой хутбы, состоят из стихов Корана и из притчей о Пророке, которые воспламеняют воителей мусульманских на битвы с мерзкими гяурами.
Воистину, это воины и рыцари, мусульмане добрые, что не за жалованье и плату учиняют войны и битвы за дело Аллаха. В этих краях безмерная безопасность, спокойствие и справедливость властвуют.
Это человек весьма богобоязненный, религиозный, добродетельный, истово верующий, далекий от вещей, религией запрещенных, набожный, свободный от низменных устремлений, просветленный старец с огромным опытом жизненным, человек щедрый и о благоденствии ближних пекущийся, совершивший множество достославных и добродетельных поступков, и на всех кенгешах, или советах, он всегда провозглашает слово Аллахово. Одаряя щедростью многих людей ученых и добродетельных, удостоился он покровительства многих святых мужей. А оратор он знаменитый и мудрый, человек всесторонне образованный, глубокий знаток дел мировых, дел света Божьего и иного света, образец достойного поведения, правитель, обладающий редкими качествами и как Джем величественный[310]. Всегда имел он своими друзьями уважаемых путешественников, изъездивших сушу и море, а дома и в уединенном покое своем беседовал всегда с разумнейшими учеными и наиученейшими головами своего времени о законах шариата и иных удивительных и редких науках. Он также является автором сборника поэзии — прекрасных стихов, написанных чистейшим языком чагатайским, которые начертал он под псевдонимом Хани[311].
Всегда готовый служить во славу Аллаха, совершает и ведет он войну за дело Аллаха, гяурам неустанно мстит и живет тем, что на войне святой добывает. Другого такого Его величества светлейшего хана — владыки настолько знаменитого, достославного, прекрасного и деятельного — не видел я. Да преумножит Всевышний его честь и хвалу! В течение всей своей жизни пользуется он признательностью и привязанностью своих подданных и подвластных, прислужников и слуг, об улучшении города Багчесарая заботится и разнообразными нововведениями его приукрашивает. Да вознаградит его за это Господь Всесильный счастьем на том и этом свете!
Сначала следует упомянуть джамию, построенную набожными владыками. Во всем городе Сарае находится двадцать четыре святыни мусульманские, далее два прекрасных, покрытых оловом, мавзолея, построенные благотворителями, давними ханами, на подворье серая ханского. Внутри них погребены умершие ханы, а именно ханы ... В одном из них — гробнице, умиротворения полной, — в гробах, повитых сукном зеленым, покоятся: Гази Ислам Герей-хан, сын Селямет Герей-хана, его дети и кровные, бийимы и бюкче. Гробница эта охраняется специальными дозорными и находится в прекрасном состоянии, она весьма красива и многочисленными пожертвованиями наделяема.
Неподалеку от этой, полной умиротворения гробницы, возвышается джамия Сахиб Герей-хана — прекрасный дом Аллаха, выстроенный в старом стиле, с мощными стенами из каменьев, покрытый сделанными из дерева гонтами. В джамие этой властвует набожное настроение, ибо возведена была она на деньги, добытые на святой войне.
Множество там находится мужей богобоязненных и благородных с мыслями возвышенными. В джамие этой есть также арабский имам... эфенди, хромой и параличом разбитый учитель школы и несколько других набожных членов общины. Джамия эта, измеренная от ворот южных до михраба, имеет сто десять стоп длины, семьдесят стоп ширины. Имеет она семьдесят прислужников. Внутри ее находится двадцать амвонов на прекрасных дубовых колоннах, а суфит ее искусно сделан в старом стиле. По правую сторону в джамие этой находится прекрасная галерея, украшенная серебряными лампами и изящными фестонами, где наисветлейшие ханы молятся. Нет, однако, перед джамией дворика, ибо река Чюрюксу течет тут же перед ее дверями входными. Имеет она двери главные и двери ханские, низкий минарет в стародавнем стиле и окна по правую и по левую сторону, а также со стороны сада при мавзолее.
Находится там семьдесят источников, из которых бьет живительная влага, как кристалл чистая и сверкающая. Наилучшей водой является вода из колодца наисветлейшего хана, находящегося поблизости от дворца Сефер Гази-ага. Вода в нем ясная и прозрачная, как око сокола, и такая холодная, что даже в июле никто не сможет из него спокойно три глотка выпить! Находится там еще множество других колодцев с водой, которая прямо из скал вытекает. В городе находится колодец Ахмед-ага, затем колодец Эбу Ахмед-ага, колодец Сефер Гази-ага, колодец Мехмед Герей-хана и другие.
В различных окрестных уголках находится сорок семь колодцев общественных, построенных за упокой души воинов, погибших в пустошах Кербелы. Это колодцы: Ислам Герей-хана, Сефер Гази-ага, аги татов[312] Танбури Рамазан-ага, Алемшаха и другие колодези придорожные.
Всего там ... кварталов. Наиважнейшие из них — это квартал ханский, квартал Сефер Гази-ага, квартал Куба, квартал Ислам-ага и кварталы ...
Прежде всего находится там дворец его светлости хана, затем дворец Сефер Гази-ага, дворец Менгли Герей-хана в Саладжике, дворец Кайтас-ага, дворец казначея Ислам-ага, дворец ялы-ага Ахмед-ага, дворец Шах Булат-ага, дворец Эбу Ахмед-ага, дворец эмильдаша Ахмед-ага и несколько других больших дворцов.
Больших строений, преднамеренно сделанных для путешествующих, там нет. Однако в скалах, по обеим сторонам города Сарая, находится несколько сот огромных пещер, где ночует по паре сотен путешественников, и они [пещеры] являются караван-сараями тамошними — удивительными и необыкновенными
Находится там семь ханов. Наиглавнейший из них — это хан Сефер Гази-ага, который стоит на рынке и выглядит как крепость. Этот прекрасный хан, построенный из камня, сто шестьдесят семь комнат на первом и на втором этажах имеет. Другого такого нет по всему Крыму. Это как будто суконные ряды местные, ибо там купцы из Греции, Аравии и Аджама проживают. Над его железными воротами виднеется нижеследующая хронограмма:
Каждому, кто строение сие узрит, изречь приличествует:
«Хан этот удобен и место сие прекрасно».
Год 107I[313]
Находится там семь помещений для людей неженатых. Проживают в них различные ремесленники, приехавшие сюда из разных стран и здесь работающие. По большей части живут тут люди неженатые, туфли домашние делающие или папучи, а также неженатые шляпники и портные. И здесь, как и в ханах, есть господа и прислужники.
Во всем городе находится тысяча сто лавок. Это каменные ханы, похожие на суконные ряды, где находятся многочисленные товары. Весьма много там сапожников, продавцов благовоний, кореньев и кофе, золотых дел мастеров и продавцов бузы. Оружейников там, однако, нет.
Находится там четыре бани с весьма хорошим воздухом. Наилучшая и наипрекраснейшая — эта баня Мехмед Герей-хана. Это баня приятна, полна света, свод ее покрыт красивой черепицей, красной, как рубин. Другой такой приятной бани не сыскать по всему Крыму. Воздух в ней, ее строение и стиль несравненны. Похожа на нее разве что только Баня Паши в Стамбуле. Над дверями этой несравненной бани начертана золотыми и небесно-голубыми письменами в стиле джели следующая хронограмма:
«Творец деяний добродетельных и прекрасных,
Султан Гази Мехмед Герей-хан,
Сын Селямет Герей-хана, сына Девлет Герей-хана.
Да продлится жизнь его и счастье
На все времена до скончания света!
Аминь, о Вседержитель, о Ты,
Которого о поддержке мы умоляем!»
Год 1071
Другая прекрасная хронограмма в окошке этой же бани, на листе бумаги написанная, виднеется:
Сто тысяч похвал мудрости и разуму великого хана —
Селямет Герей-хана сына,
Или же справедливому султану Мехмед-хану
За то, что воздвиг здесь сию баню.
...
Недостойный Фазли сложил стихотворение
О дате этого строительства:
«Это место веселья, которое душу радует»
Год 1071[314]
Эта баня, столь прекрасно построенная и с таким приятным воздухом, достойна семидесяти таких стихов.
Напоминает она баню Абу Али Сины[315]. Пол в ней белым мрамором выложен. Находится там шесть покоев. Бассейны, прекрасно украшенные и отполированные, ил и ржавчина покрывает, но краны над ними позолочены и тазики для поливания водой выглядят так, как будто чистым золотом покрыты. Посреди находится большая зала в форме восьмиугольника с фонтаном, струи которого бьют до хрустальных и стеклянных подвесок под самым сводом расположенных. Под фонтаном находится весьма красивая чаша. Тамошние банщики — это статные отроки абхазские, грузинские, русские и польские, в возрасте от десяти до пятнадцати лет. Обертывают они свои серебристые тела в шелковые фартуки, к поясу шерстистые рукавицы для мытья гостей привешивают, а руки, хной накрасив, важничают, словно павлины. Приходят они к купающемуся, и, прикоснувшись к нему, исполняют с чрезвычайным рвением все его желания и прихоти, так что в человеке все струны задеваются, а видя их премилые нагие тела, человек едва дух не испускает! Такие там обученные, искусные и умелые банщики! Каждый из этих прекрасных мальчиков имеет в руках кадило с деревом сандаловым или каким-либо другим благовонием, вследствие чего ноздри человека ароматом наполняются. Словом, кто бы ни вошел в эту ослепительную баню, найдет там приятных людей, а когда познакомится с ними, свежесть и бодрость отыщет. Баню эту с таким приятным воздухом и водой и с такой прекрасной архитектурой, что ее даже восхвалять не нужно, построил Гази Мехмед Герей-хан, да наградит его Аллах за это здоровьем!
Затем находится там баня Сахиб Герей-хана. Эта премилая баня находится поблизости от дворца ханского. Над ее входом находится следующая надпись:
«Это прекрасное строение вознес Сахиб Герей-хан, сын Менгли Герей-хана, сына Хаджи Герей-хана в году 939»[316].
Затем идет баня Малая. Кто ее построил, неизвестно, ибо это весьма старая баня.
Все известные жители имеют бани, как это они сами мне правдиво рассказывали, в своих прекрасных домах и дворцах, которых тут шестьсот. Так с гордостью говорят ревнители Крыма, а говорят они непритворно.
В городе этом находятся сорок три прекрасных моста на реке Чюрюксу, из камня или из дерева построенных. О мосте Хаджи Осман-ага, каменном, лишь одну арку имеющем, расположенном на дороге к дворцу Кайтас-ага, я, недостойный, такую хронограмму сложил:
«Пусть господь Всевышний, Аллах,
Всегда этот мост благословляет! — сказал Эвлия.
А дату его [строения] выразил словами:
«Во славу Божию это деяние».
Год ...[317]
Есть там три кухни для бедных, открытые целый год утром и вечером для богатых и бедных, старых и молодых.
Первой является кухня благотворительная во дворце ханском, где люди, голод утолив, за древних падишахов молятся.
Находится там двадцать шесть уединенных мест для прогулок, прежде всего это вышеописанный старый сад ханский Ашлама. Стражники не возбраняют входить туда воинам, а любовники и влюбленные, ученые и путешественники, сушу и моря избороздившие, заходят, осматривают его с восхищением и веселятся.
Другие места уединения для прогулок и забав — это сады Качи, сады в Сюрен, а далее поляны и места для прогулок вокруг дворца Сефер Гази-ага, где растут груши, а вместе с ними тюльпаны и иные разнообразные цветы.
Затем парки в ... и Куба[318], сады Эскиюрта и мусалля Мехмед Герей-хана на взгорье, возвышающемся на юг от Багчесарая. На этой обширной равнине, травой и цветами поросшей, может поместиться семьдесят или даже восемьдесят тысяч людей, и те, которые хотя бы один только раз пали ниц там и молитву вознесли, наверняка счастье на том и этом свете обретут. Над южными воротами этого намазгиаха виднеется такая надпись:
«Намазгиах хана Мехмеда, жизнь дарующий и несравненный
Год 1071».
Когда от этого молитвенного моста идешь под гору, к югу, то доходишь до укромного места уединения около замка Юсуф — огромного замка, построенного ханом Мехмед Гереем, похожего на дворец Хавернак[319]. Видать из него прекрасно все крыши, огороды и сады, а также трубы всех домов во всем городе Багчесарае. Место это, из которого столь прекрасный вид обозревать можно, лежит на высоком взгорье, достигающем небес. В резиденции сей, окруженной садами и огородами, через которые протекают потоки живительной воды, струящиеся средь недавно посаженных деревьев, многочисленные и разнообразные покои располагаются, а также альковы, кухни и комнаты...
Иные места уединения — это ...
Все тамошние обитатели чрезвычайно жизнелюбивы и долговечны. Если даже силу и красоту они утрачивают, достигнув достопочтенного возраста ста семидесяти лет, становясь полностью немощными и бессильными, несмотря на это лица их румяный цвет сохраняют.
Прикрытые вуалями тамошние женщины весьма прекрасны и красивы. Каждый волос в их локонах черен, как ночь, а родинки на их личиках, словно родинки хашимиток[320].
Приятелями нашими и друзьями, у которых мы нашли дружественную защиту от людей, охваченных возбуждением и жестокостью, были: любезный брат наш — ага страны татов — Танбури Рамазан-ага, писарь Хасан-эфенди, Али-хан и Мухсин-хан, Чолак Дедеш-ага, Мустафа-ага из Чоргуны, Челеби, сын Эбу Ахмед-ага и несколько других.
Этот старый город является колыбелью многих ученых, пристанищем людей высокообразованных, местопребыванием поэтов, а также многих знаменитых лекарей.
Эти высокоученые лекарии отменные хирурги являются великими искусниками, а среди них Алиш Ата и невольник Эбу Ахмед-ага в искусстве медицинском равны Галену.
Житие обитателей этого края в постоянных распрях и ссорах протекает, в войнах и битвах, и после каждого похода несколько сот людей ранами покрытыми возвращаются. Есть там, однако, хирурги искусные, как палачи, например, хирург ханский Деде Масум, невольник Таркын или Алп Акай, с которыми в целом свете никто сравниться не может.
Наиизвестнейшим среди всех этих поэтов является нотариус дивана его светлости хана Абдульмумин-эфенди из Кастамону[321], складывающий касиды под придуманным им именем ... являющийся также каллиграфом и миниатюристом. После него идет Фазли Челеби, недостижимый в искусстве сложения хронограмм. Сверх того живет тут Кыбти Челеби, слуга господина нашего Селим Герей-султана, искусный в декламировании Корана и проведении ученых споров, а также изумительный астролог. Всегда он желанный участник застолий, а если возжаждет он и фантазию напряжет, то стихи, чарами истинной поэзии наполненные, складывает. Находится там также секретарь ханский Неджати Челеби и Хасан-Акай-эфенди, который сочиняет под именем Кятиби, и множество иных поэтов.
Люд весь одевается в суконные кунтуши и суконные шаровары. Однако все соратники дружины ханской, аги совета, аталыки, мирзы и султаны, собольи шубы и колпаки носят. Таких, кто себе голову белым тюрбаном обвязывает, немного.
Все женщины носят суконные ферязи. Имеют они головы невысокие, но широкие. На ноги надевают сапоги или полусапожки, но из дома выходят лишь тогда, когда направляются в баню. Прекрасные женщины тамошние и благородные девицы скромны, набожны и сдержанны, как Рабия из племени Ади.
Вода и воздух там необычайно хороши и весьма приятны, вследствие чего тамошние отроки и девицы статными фигурами отличаются, а тела их мягки и нежны, как мочка уха. Проживает там много прекрасных, как Луна, женщин и мальчиков черкесских, абхазских, польских, русских и московских. Грузин, однако, там мало.
В Багчесарае встречаются наиболее часто имена: Алиш-ака, Дедеш-ака, Субхан Гази-ага. Улан Мехмед-ага, Джан мирза, Джан Атай, Эли Джан, Чакир-ага, Кайтас-ага, Арабадан-ага, Кутлу бай, Мамай, Ханкулу, Керем бай, Севинч бай, Буга Алиш и тому подобные.
Гюлефзун, Сибаджан, Бикеджан ...
Невольники имеют пару тысяч разных имен. Наиболее известные, однако, имена невольников: Тимурша, Яшарша, Байызбай, Кюледжбай, Лачин ...
Согласно наблюдениям, произведенным с помощью астролябии, а также по показаниям квадранта астрономического, край этот крымско-солгатский находится в двадцать восьмом мнимом климате и в пятом истинном.
По мнению искусных астрологов и магистров астрологии Кушджи Али и Менгли Герей-хана, судьба этого города Багчесарая связана со знаком Скорпиона и Марса. Поэтому тамошние солдаты — это воители жестокие, безжалостные и кровавые.
Больных и ослабевших опекает обычно челядь домашняя, ибо татары, опасаясь морового воздуха, избегают этого. Поэтому поблизости от джамии Сахиб Герей-хана находится несколько помещений лечебных, где больные надежный присмотр обретают.
В окрестностях ... находятся монастыри греков и армян. Синагоги иудейской там нет. Иудеи проживают в горном Чуфудкалеси и там имеют свою святыню, называемую синаго[322]. Церквей мадьярских или польских в городе этом также нет.
Заслуживают похвалы занятия и труды людей этого города — изготовление разного рода седел для коней, татарских шайдаков, или бичей и стрел, снабженных небольшим опереньем.
Таких же полотен с белыми краями и вышитых рубашек, как саранские, не найдешь ни в одной другой стране.
Растет здесь прежде всего пшеница, так называемый «верблюжий зуб»[323], с шестью разновидностями зерна, а также черный вид ячменя, четырех окка которого не сможет съесть ни один конь. После посева одного киле зерна собирают потом пятьдесят.
Крестьяне сеют здесь также много ячменя, который обыкновенно употребляют для приготовления бузы: ячмень этот едят и делают из него бузу. Один киле такого ячменя родит сто киле.
В долинах произрастают разнообразные растения, такие как: тростник ароматический и трава, «черным зельем» называемая, девичьим косам подобная. Конь, пасущийся неделю на такой траве, становится таким мясистым и толстым, что передвигаться не может. Славится также тамошний лук, сердечник и перечная мята.
Похвалы достойны разнообразные тамошние блюда. А особенно изысканный вкус имеет жаркое из так называемой курицы польской, с клюва которой свисает красный мясистый нарост, словно хобот слоновый[324], а также жаркое из мелко нарезанной баранины, поджаренной на костре из колеса от арбы.
Плоды тамошние чрезвычайно сочны. Произрастают там в огромном изобилии груши, вишни, сливы и яблони. Вследствие того, что зимы там весьма морозные, виноградные ягоды, хоть и сочные, но на вкус кислые и неприятные. Оливки, фиги или плоды граната там не произрастают, и привозят оные из земли татов.
Кроме нескольких сот видов живительной воды имеется там прекрасная, вкусная, как костный мозг, буза татарская, которая протирается через множество густых сит, и, сверх того, кумыс из четырех-или пятидневного кобыльего молока, йазма из жирного йогурта, талкан и буза мукасеме. Оную могли бы пить даже шейхи[325].
Согласно земельной книге тамошнего мухтесиб-ага, в окрестностях Багчесарая всего находится девять тысяч садов, подобных садам Ирема и кущам райским. Сады в Каче, в Сюрене, у реки Казыклыёзен и сады Бельбек[326] лежат в местности с приятным климатом, вследствие чего виноград из тех краев весьма вкусен.
Этот город Солгат[327] известен всему Крыму как сад роз и гиацинтов, сад запахов разнообразных, райские кущи, роща русалок. Численность этих садов ведома лишь Стражнику садов, Господину небесному. Земля этого города велика размерами и ценность огромную имеет, ибо равной и подобной земли нет во всем свете, кроме разве что равнин Хавран в Сирии.
Край этот огромен и красив, а жители его — это люди, постоянно забавляющиеся местью неверным. Хорошо они живут себе там на земле, прекрасной, как амбра, и славящейся среди людей, имея полей множество, изобилующих плодородием, а в степи Кипчакской и степи Хейхат обладают они бесконечными и бесчисленными просторами, на коих злаки разнообразные и растения произрастают, а также охоты и ловли учиняются.
Убогий люд тамошний и отважные храбрецы — солдаты — питаются бузой, талканом, сушеным сыром, айраном из йогурта и похлебкой с тестом. Однако люди богатые и достославные имеют блюда разнообразные.
Багчесарай — это город, через который протекают реки, у подножий далеких гор начало берущие и влачащие свои воды через другие грады[328].
Прекрасен и изобилен сей Багчесарай! Зимними вечерами учиняются по всему Крыму прекрасные увеселения домашние; в течение двух дней сладости и блюда на вкус приятные подаются и разные напитки выпиваются. Во время этих пышных увеселений вечерних зарезается баран, да такой, который пятьдесят окка весит, режется на мелкие кусочки, берется железный вертел, и мясо это на него нанизывается — полосками тонкими на концах, а толстыми в середину, одна возле другой. Позднее рубится колесо от арбы, понемногу разжигается под этим кебабом большой огонь и тогда мясо печется. Оно бывает подобно костному мозгу!
Среди татар много таких случается, которые около пятидесяти окка так запеченного кебаба съедали и выпивали по сто окка бузы, то есть один татарин съедал это все за один присест. Такой вкусный, сочный, свежий и мягкий кебаб, утверждают они, нигде больше по всему свету готовить не умеют! Приготовление же на огне из колеса от арбы является татарским обычаем.
К одному татарину, который проживал и кочевал в степи Хейхат, пришел в гости один ногай. Хозяин юрты сказал себе:
— Надо гостя чем-нибудь накормить и попотчевать.
И была у него на арбе молодая жена прекрасная, которая была ему дороже спасения собственной души. Взял он тогда жирного барана из стада своего, оглушил его и зарезал, после чего одно колесо от арбы порубил, а его красавица кебаб испекла. Трудно было сделать по-другому, ибо в степи Кипчакской деревьев нет. Плохо он, однако, поступил, ибо возлюбленную свою обрек на пребывание в степи, но испек барана и гостя ногайского достойно приветил.
После этого ногай этот привез из своей страны семь возов разнообразного добра и даровал это все гостеприимному хозяину.
С этого времени повелось, что татары, желая взаимное уважение оказать, потчуют друг друга печенью бараньей, испеченной на огне из колеса от арбы и выпивают пару тустаганов, или же чаш с бузой. А если татарин с кем-либо поссорится, то говорит ему: «Что ты ко мне прицепился? Что, разве ел я твой кебаб, испеченный на огне из колеса твоей арбы?» Ибо вошло это у них в пословицу.
Растут там груши, сливы, яблоки, виноград, вишни и черешни. Нет же там айвы, фиг, маслин, плодов граната, рябины, миндаля, орехов лесных, фисташек.
В самом Багчесарае нет других деревьев, кроме тополей, но в высоких горах вокруг него растет множество можжевельников, а кипарисов, сосен, пиний, буков, туй, фиг, гранатов и деревьев тутовых там нет. Зато растет там множество верб.
Местность на юге Крыма за Чатырдагом, лежащая на побережье моря в эйалете каффенском, называется страной татов. В этой большой стране нет морозов и климат весьма приятен. Народ тамошний — это по большей части неверные греки и адом исторгнутые лазы[329]. Ибо в трехстах милях от этого края, по другую сторону моря Черного, находится вилайет трапезундский, откуда также люди приезжают на судах, дабы здесь поселиться.
Местность здешняя чудесна, ибо климат там удивителен, вследствие чего юноши и девушки греческие прекрасны и милы. Земли эти, которые по воле Аллаха над берегом морским расположились, половину всего Крыма составляют. В тамошних горах и на полях растут удивительные фиги, лимоны, апельсины, маслины, гранаты, персики, черешни, вишни, шелковицы, кипарисы, тополя, вербы плакучие, буки, рябины, нежная айва, каштаны, сливы и абрикосы. Произрастают там гвоздики с весьма приятным запахом такие же, как и в городе Турабефзун, или в Трапезунде.
Власть ханскую осуществляет в земле татов — ага, называемый ага татов. В пору созревания плодов этот ага привозит всегда хану, калга, нурэддину и другим султанам разнообразные сочные фрукты, от которых человек не в силах оторваться. Так сочны, удивительны на вкус и достойны похвалы эти несравненные фрукты. Особую хвалу должно воздать тамошним фигам, айве, винограду и гранатам.
Эти бадыраки[330] — могучий народ, проживающий в глубине полуострова Крымского. В действительности они татары, но так как живут они в городах, то имеют изысканный язык, который окрестные ногаи не понимают. Ибо ногай-татары имеют шесть различных языков.
Мой милый папаша,
Если в твой дом
Придет этот юнец,
Не пускай его в дом!
Пироги в котле
Должны готовиться,
А прекрасные девицы
Должны танцевать.
Его ханское величество в замке Ор пребывал и оттуда властвовал, ибо город Багчесарай и страну всю в то время зараза заполнила.
Тогда и мы там недолго пробыли. Из Багчесарая поехали мы на восток дорогой, которая рядом с виселицей проходит. Потом переправились на конях через реку Бадак, которая из Чатырдага вытекает и в реку Альму впадает. После получаса езды пересекли мы конно еще реку Салгир, которая также из Чатырдага вытекает и в реку Альму впадает[332]. Оттуда ехали мы медленным шагом в течение четырех часов на восток среди степи, возделанных полей и богатых деревень.
Место это является столицей и давней резиденцией калга-султанов. Согласно с уставами рода Чингизидов это также резиденция кади, получающего триста акча. Принадлежит ему триста семьдесят деревень, за которыми наблюдают десять подсудей. Властвует там калга, кади, субаши и мухтесиб, других же служащих там нет[333].
Город расположен в самой середине Крыма на окраине прекрасной, широкой и поросшей травой равнины, а на юг от него, на расстоянии трех часов езды, возвышается Чатырдаг, вершиной своей подпирающий небо. Эта огромная гора видна на расстоянии пяти дней пути. На ее заснеженной вершине со времен потопа обитает червь, описываемый под названием аб-и зулял.
Город Акмесджид был построен на плодородной почве, вдали от подножия этой горы. Восточная часть города лежит на обрывистых скалах, полных пещер. В этой части города находится две тысячи домов каменных, одно-и двухэтажных, надежно построенных, покрытых черепицей, красной, как рубин. Это цветущий город: он обладает просторными домами, двумястами лавками, а также особенными лавками, с двух сторон имеющими по две двери, как суконные лавки; рядом же находится хан для путешествующих купцов. В этом городе нет ни одного сада, но возле серая Сафер Гази-ага находится роща воистину иремская, красоты, не поддающейся описанию словом или пером.
Имеются там три хана для купцов. Один из них построила жена Сефер Гази-ага, Айше хатун. Хан этот, для купцов предназначенный, — настоящая крепость, и все самые богатые купцы именно там проживают.
Город обладает пятью храмами. Первый из них — это джамия Менгли Герей хана посреди подворья дворца калга. Это мечеть стародавнего стиля, покрытая черепицей, с одним каменным минаретом. В городе находится мечеть — джамия Абдурахман бея, старая святыня, покрытая черепицей, также с одним каменным минаретом. Хронограмма, написанная над ее входом, гласит:
Эту благословенную мечеть построил во время правления султана
Менгли Герей-хана недостойнейший из слуг его,
Абдурахман-бей, сын Али, — да смилостивится над ним и его семьей Аллах! — в святом месяце мухаррем года 914[334]
Кроме этих двух джамий есть там также три мечети квартальные и две медресе. В трех же монастырях дервишей устава хальвети, в том числе в монастыре Мехмед-эфенди из Кёледжа[335], пребывают дервиши. Они носят колпаки, обернутые муслином с воткнутыми в них мисваками[336] и бреют себе усы. Усы они бреют, дабы не замочить их в бузе и нечистой ее не сделать; удаляют они их с помощью бритвы. Эти суфи имеют удивительный и неприятный облик. К одному из них обратился я, убогий, с таким вопросом:
— Послушай, человек, являешься ли ты мусульманином?
А он мне на это:
— Джонк, мен сопу мен! (Это означает: «Нет, я суфи!»)[337]. Тогда я промолвил ему:
— Как же это, ведь был ты, кажется, мусульманином! Он рассердился и изрек:
— Человек, я — суфи! Взгляни-ка, у меня мисвак на голове!
Вопросил тогда я, недостойный:
— Если ты суфи, то скажи мне, кем были отец и мать нашего Пророка[338]?
Он же мне на это ответил так:
— Не знаю, кем были его мать и отец, и в заблуждение тебя вводить не буду. Но мать Иисуса, Пророка казаков, воюющих с нами, была Мать Мария, и наши казаки любят Его доброго отца[339].
Такие слова я услышал от него. Таковы эти суфи, что подобных им в жизни не видывал!
Улемы татарские содержат там три школы для детей, в которых чтению обучают. Имеются там также четыре колодца с водой для питья и одна старая баня с двумя покоями для мытья, покоем для ожидания посередине, покоем для раздевания и фонтаном.
У подножия скал, к южной окраине города прилегающих, лежит еще один небольшой городок: все это дворцы калга-султана, в коих имеется двести прекрасных и надежно построенных кёрюнюшей, а также комнаты с закрытыми балконами и окнами. Однако они не очень изящно украшены и не столь красиво построены, то есть не сравнимы с дворцом ханским в Багчесарае.
С одной стороны дворца находятся помещения для стражи и кухня правителя, а на обширной дворцовой площади стоит мечеть, о которой выше упоминалось, а при ней каменный минарет.
Городок этот насчитывает триста семьдесят надежно построенных домов, покрытых прекрасной черепицей, и является оживленным и густо заселенным пригородом. Все его строения стоят над рекой Салгир со стороны Акмесджида. Среди них парочка лавок, один хан и одна мечеть.
Река Салгир вытекает как сильный источник из аллеи, поросшей густой травой, уединенного места у подножия Чатырдага, где сквозь густую листву деревьев лучи солнечные пробиться не могут. Сюда, к уединенному месту этому, съезжаются все ханы и калга-султаны, над берегом реки шатры разбивая, развлекаются здесь в течение месяца или двух, а в окрестных горах охоты и ловы устраивают. И я провел здесь три радостных и беззаботных дня.
Все ручьи, с северного склона этой высокой горы вытекающие, в северном направлении текут и на севере впадают в море Азовское. Те же реки, которые с восточной и южной стороны этой огромной горы вытекают, пересекают земли татов и в море Черное впадают.
В самом городе Акмесджиде нет ни виноградников, ни садов. Все виноградники и сады этого города над рекой Салгир располагаются, которая через его середину протекает, и таким образом находятся они на другом ее берегу. Ибо этот второй берег необычайно плодородной почвой обладает. Растет там трава, протекает вода, и земля весьма изобильна, а город Акмесджид построен на каменистой почве.
По эту сторону реки расположен также дворец визиря Сефер Гази-ага, садам Ирема подобный. Всего там свыше тысячи виноградников и садов. Каждый из этих садов, райским рощам подобных, орошается водами источников или речек, украшается плодами различных деревьев и ягодами. К знаменитым фруктам тамошним относится айва, груши, яблоки, сливы и тому подобные сочные плоды, равных которым нет во всем Крыму.
Это город с приятным климатом и прекрасными строениями. Расположен он у подножия Чатырдага, посреди края крымского, форму треугольника имеющего. Это наилучшие места страны татарской, лишь самими татарами заселенные.
Здесь[340], среди долин и взгорий, господин наш Мехмед Герей-хан дворец гостеприимный для путешествующих возвел. Столь прекрасного строения не удалось еще возвести ни одному владыке! Находится там двадцать комнат. Внутри этого весьма обширного и большого хана может поместиться сто коней. Хан этот каменный, покрытый прекрасной черепицей, весьма старательно содержится.
По соседству с этим ханом находится гробница великого святого Баба Ядигяра. Баба Хинди, стражник этой гробницы, имеет в ближайшем саду дом, где проживает со своей семьей. Он весьма гостеприимен по отношению к путешествующим.
Оттуда я поехал далее на восток. После двух часов езды миновал я долину Оласан[341], а потом прекрасные деревни, посреди возделанных полей расположенные.
Этот богатый и прекрасный город[342] (не допустит Аллах Всевышний, дабы неприятель ему какой-нибудь вред причинил!) находится под управлением некоего Шейтан Баки Челеби, начальника таможни, исполняющего здесь эту должность по повелению калга-султана и хана. Имеет там свою резиденцию также кади, получающий плату в размере трехсот акча, коему девять наибов в отдельных нахие подчиняются. Правит там также шейхулислам, глава шерифов и предводитель янычар от имени аги янычарского и Каффе; однако подкяхьи сипахиев тут нет. Проживает там также мухтесиб, таможенный надзиратель и шейх порта.
Через город течет река Карасу, из-за чего сей город, лежащий по обоим ее берегам, весьма оживлен и красив. В южной части, расположенной на пригорках, стоят преимущественно дома гяуров-армян. В западной части, которая на плоской равнине лежит, стоит пять тысяч пятьсот двухэтажных домов, покрытых черепицей, с садами и огородами. Кое-где дома покрыты землей. Вокруг города в последнее время построены большие двухэтажные дома, и город со дня на день красивей и лучше становится.
Народ тамошний — это по большей части люди, прибывшие из городов анатолийских Токат, Сивас и Амасия[343], бежавшие от господствующих там притеснений, обретшие на полуострове Крымском спокойствие и справедливость. Поэтому-то города Крыма такие зажиточные и красивые.
Город расположен в самой середине Крыма. Жилища тут в основном деревянные. Живется здесь без малейшей боязни или страха, поэтому несколько сот домов не из камней построено, а из дерева. В каждой же усадьбе непременно находится бъющий проточной водой источник.
На реке, через город плывущей, находится свыше ста мельниц водяных. Через город течет также множество ручьев, обеспечивающих сады и огороды водой.
Имеется там восемь мостов, построенных из дерева, ибо река Карасу во время половодья становится огромной рекой, которая течет и пенится так неистово, что опоры моста каменного сокрушает. Зато в месяце июле воды в ней очень мало. Река эта имеет начало на восточных склонах Чатырдага, а протекая через самую середину этого города, к северу от него, в деревне Шейхэли, превращается в большую реку и в море Азовское впадает. Вода в ней весьма чиста[344].
Всего здесь двадцать семь святынь мусульманских. В пяти из них, джамиях каменных, покрытых черепицей и обладающих каменными минаретами, совершаются пятничные богослужения. Все эти храмы многочисленные обширны верующих собирают, ибо жители тамошние — люди весьма набожные.
Находится там восемь больших и прекрасных ханов. Наибольший из них — это хан великого визиря Сефер Гази-ага, возведенный на рынке, в самом центре города. Это как будто замок города Карасу, ибо замка в этом городе нет. Окружность этого огромного караван-сарая около четырехсот широких шагов составляет. Эта прекрасная, могучая и крепкая цитадель, построенная из камня и подобная строениям Шеддада, двумя воротами железными обладает. Внутри находится колодец с питьевой водой. Этот хан имеет сто двадцать комнат на двух этажах. В стенах его со всех четырех сторон имеются бойницы, а на всех четырех углах стоят дозорные вышки, огромные, как башни. В случае осады хан этот надежнее многих замков. Рва вокруг, однако, нет, и это потому, что возведен он был в месте, густо застроенном, посреди рынка. Если бы хан, похожий на замок, рвом еще обладал, то был бы он твердыней оборонительной, могучей крепостью и замком, крепким, как стена Александра. Внутри хана возвышается небольшая, но красивая мечеть без минарета.
Стражники на воротах внимательно следят как за входящими, так и за выходящими и не впускают в хан никого постороннего, а если и впустят, то лишь после того, как его обо всем расспросят, узнают и убедятся, что он пришел по важному делу и что благоденствию хана ничем не угрожает, лишь интерес имеет какой-то. Для наблюдения и охраны этого хана назначают стражников достойных, ибо проживают там наибогатейшие купцы со всех семи климатов.
В небольшом от этого хана удалении, там, где сапожники обитают, стоит хан Ширин бея, так же, как караван-сарай Сефер Гази-ага построенный, только меньше его.
Кроме этих двух ханов остальные уже не похожи на замки и не имеют железных ворот, однако и они хорошо построены.
Находятся там четыре прекрасные бани. Первая — это небольшая, но прекрасно построенная баня Таймаз-мирзы на рынке, приятный воздух имеющая. Баня Ширин бея также прекрасна и удивительна.
В городе этом находится тысяча сто сорок лавок. Весьма много там лавок с домашними туфлями, татарскими луками, с татарским медом и бузой. Татары с особым вниманием относятся к бузе, вследствие чего лавок с бузой там сто пять. Однако каменных суконных рядов тут нет, ибо все дорогостоящие товары в ханах находятся. Проживает там также много людей других занятий.
Однако более чем в каком-либо ином городе имеется тут мастеров, в ремесле двуличия искусных.
Одни из них берут невольников казацких, уже оглохших, возрастом в 40 или 50 лет, в баню их препровождают, делают им там массаж, а после выхода из бани их так лечат, что после лечения выпадают у них усы и борода. Таким образом. превращают они невольника в прекрасного юношу, с лицом ясным, как солнце, а потом этого крепкого невольника продают. И ухитряются при этом обмануть даже таких торговцев ясыром, которые в своей жизни продали уже много сотен пленников. Однако после месяца или двух, когда вывозят такого пленника в чужие страны, вырастает у него седая борода и усы, так что превращается он снова в старого невольника казацкого, не стоящего ни одной акча.
Знают они еще одну хитрость. Женщину, уже семь или восемь раз рожавшую, с грудями, как мешки обвисшими, препровождают в баню, а после купания подвергают ее лицо, глаза и нижнюю часть тела упомянутым процедурам с помощью румян, косточек айвы, квасцов и бритвы. Таким образом преображают ее в невинную девушку с лицом прекрасным, как рубины, и грудями, как апельсины, затем облекают в платье блестящее и красивое и сажают на скамью, где невольников продают. И такая старая, утомленная женщина — молодой, красивой девушкой кажется. Если же случится, что купец какой-нибудь, увидевший такую девицу ослепительную, как планета Юпитер, купит ее, то постыдно обманется. Ибо наступит время, и у «девушки» этой снова наступят месячные, и тогда купец начнет стонать: «Заберите эту девушку! О, позор моей души! О, мои деньги!» Но что с того, раз уже купил ее со всеми этими недостатками!
Так ловки эти продавцы ясыра из Карасу! Однако это не татары, а приезжие из Анатолии, особенно же из эйалета Кайсерийе[345].
Есть там также очень ловкие старухи. Если говорят они, что какая-то девушка является девицей, то не стоит им верить, ибо известные они обманщицы и сводни и следует быть начеку.
Городу не хватает мостовых. Зимой, когда тысячи конных татар в город съезжаются и гарцуют там, становится так грязно, что люди иногда в грязи тонут. Но торговая зала, покрытая сверху досками, внутри выложена камнем. Дабы татары конно туда не въезжали, у входа на улицу, от одного угла до второго, вбиты столбы, между которыми ни один татарин верхом не проедет. На этих султанских улицах ни малейшей соринки нет, и базар султанский также абсолютно чист. Суконных рядов там, правда, нет, но всяческие шелка, парчу и муар достать здесь можно.
Это весьма красивый портовый город. Проживает там две тысячи семей армянских, которые харач платят, пятьсот харачников — гяуров греческих, — а также триста харачников иудейских. Все эти неверные носят колпаки, называемые шапартма, такие же самые, как колпаки татарские. Все, однако, гяуры греческие и армяне имеют на своих голубых или фиолетовых колпаках знак из кусочка голубого сукна, величиной с куруш, иудеи же пришивают к своим колпакам кусочек сукна желтого. Все тамошние иудеи — это караимы, или кызылбаши среди иудеев[346]. Иудеям, армянам и грекам не разрешается в бане надевать обувь на деревянной подошве, должны они к лодыжкам привязывать звоночки и купаться в отдельной зале. По этим отличиям можно распознать, что это гяуры и иудеи.
На обширной площади под стеной хана Ширин бея находится огромный базар невольников. Удивителен этот злосчастный базар. К нему употребимы слова: «Кто продает человека, рубит дерево или разрушает запруду — тот проклят Богом на этом и на том свете» (в другой притче вместо слов: «кто разрушает запруду» говорится: «кто убивает корову»). Касается это продавцов ясыра, ибо люди эти сверх всякой меры немилосердны. Кто не видал этого базара, тот не видал ничего на свете. Мать отрывают там от сына и дочери, сына — от отца и брата и продают их среди стенаний, криков о помощи, рыданий и плача.
Всего здесь имеется семь постоялых дворов для одиноких людей. Проживают там и работают все невольники, все ремесленники одинокие и неженатые, или такие, кто ни в одном другом месте работы найти не может.
Дом без сада в этом городе является редкостью, такими бывают лишь дома неверных. Растет здесь множество туй, кипарисы напоминающих, и огромные тополя, однако настоящих кипарисов там нет. Вода и воздух тут приятные, вследствие чего имеется здесь множество красивых юношей и девушек. Особенно часто можно увидеть девушек русских с большими животами, а также юношей черкесских, абхазских и польских. Достойны похвалы тамошние виноградники и сады, которые бесчисленны в обеих частях города — на правом и левом берегу реки Карасу. Виноград, однако, там кислый и похвалы недостоин. Но есть там черешни и вишни, сливы, яблоки, а также белый хлеб по полторы окка за одну акча, баранина по две акча за окка и мясо говяжье по акча за окка. Мясо ягнят татары не едят, ибо утверждают, что оно нехорошее. Зато, покупая конину, ссорятся из-за нее и даже могут убить. Ибо конина — это мясо и питательное, и легкое для пищеварения.
Если бы, однако, возжелали мы описать этот город во всех деталях, то от этого повествования и рассуждений о нем ни малейшей пользы или выгоды не было бы, лишь писать бы много пришлось, что в путешествиях нам помешало бы.
Попрощавшись с людьми набожными, с которыми мы в этом городе подружились, поехали мы оттуда на восток и после полутора часов езды реки Кючюк Карасу достигли. Эта река вытекает из-под Чатырдага. Одно ее ответвление начинается в горах поблизости от замка Судак, а потом оба соединяются и вместе в море Азовское впадают[347].
Переправившись через эту реку Кючюк Карасу на конях, мы остановились в том же самом месте на постой в деревне Кючюк Карасу. В деревеньке сей двести домов, мечеть, хан, баня и триста хозяйств[348].
После трех часов езды оттуда остановились мы на постой в деревне Тойлы. Эта деревня неверных армян, построенная в котловине, насчитывает сто хозяйств. Все тамошние дома, как и дома в округе Эрзерум, построены из балок сосновых. А на краю упомянутой котловины стоит храм армян[349].
После трех часов езды из этой деревни далее на юг я остановился на постой в деревне Черкес. Это деревня, расположенная на пригорке, с мечетью и ста черкесскими домами. После трех дальнейших часов езды я остановился в мусульманской деревне Сувуксу, расположенной в котловине. Там весьма много овец[350].
Местность эта лежит в эйалете каффенском, а властвует там субаши османский. Западная часть деревни Сувуксу принадлежит хану, а южная и восточная — османам.
Затем я снова ехал два часа на юг через долины, простирающиеся у подножий Скалы Жабьей и Скалы Рыбьей, затем ехал в течение двух часов этой же долиной до замка Судак. В этих долинах-находится тридцать тысяч садов, с которых владетели их паше каффенскому десятину отдают.
Народ Каффы проводит в этих садах все шесть месяцев летних, и на всем полуострове Крымском нет таких роскошных садов, как сады около Судака.
Есть еще сады поблизости от замка Мангуб, в долине Качи, и сады Бельбек, но вышеупомянутые и сравнивать даже нельзя с садами судакскими, ибо сады судакские расположены высоко, климат имеют приятный и в меру обширные поля. Источники бьют здесь живительной водой, а каждый сад роскошный напоминает рощи райские.
Затем в течение двух часов ехал я в упоении и веселье через эти сады. И вот —
В году ... добыл его у генуэзцев при помощи Менгли Герей-хана султан Баезид Святой, рукой Гедик-Ахмед-паши. Согласно повелению султана Баезида, являет он теперь воеводство в эйалете каффенском и казу, кади которой сто пятьдесят акча получает и которая охватывает ... деревень. Имеется здесь комендант замка и пятьдесят солдат охраны. Других же служащих там нет[351].
Построил его и назвал Суда прибывший сюда один королевич генуэзский, покинувший замок Судана острове Крите. Однако, быстрый как ветер, народ татар называет его Судаккерманом.
Теперь этот замок стоит на берегу Черного моря на высоком взгорье, имеющем форму горы плова[352], таком высоком, что вершина его едва не достигает Млечного Пути на тверди небесной. Эта неприступная твердыня, крепость, надежно построенная, высокой похвалы достойна. Жители тамошние — люди весьма достопочтенные, а их прекрасная крепость насмехается над любой опасностью. Внутри нее нет ни домов, ни строений общественных — лишь сторожевое помещение, в коем несколько людей находится для смены стражи из страха перед неверными казаками. Давным-давно в этой твердыне был также маяк. По его свету, видимому в Черном море с расстояния ста пятидесяти миль, узнавали замок, и суда в тамошний порт даже в полночь заходили.
Замок этот небес достигает и в тучах утопает, из-за чего спуск оттуда и восхождение на него множество трудностей причиняло людям, поэтому убежали они оттуда. Никто теперь в этом замке не живет, лишь несколько стражников, которые смены ожидают.
Находятся там железные ворота, отворяющиеся на север. Имеется, однако, в этой твердыне десять каменных домов, которые неверным принадлежат. Двери их закрыты, но внутри все состояние их владетелей находится, а башня Девичья наполнена просом.
Имеется там лишь одна прекрасная пушка осадная, но ее ствол остается днем и ночью закрытым; неописуемо интересно, как орудие это возможно было затащить на самую верхушку высокой горы, окутанной тучами.
Жители Судака называют эту цитадель Девичьим Замком.
Замок сей, несколько ниже первого возведенный, замком средним называется. Это замок с одинарной, надежно построенной стеной — земляной насыпью. Длина этой стены тысячу шагов составляет. Замок имеет одни ворота, обращенные на север, и ворота эти двойные сделаны из железа. Внутри сего замка находится около десяти домов для охраны, покрытых черепицей, но и здесь никто не живет. Никто же не живет здесь по той причине, что замок этот очень высок, из-за чего восхождение и спуск с него весьма затруднительны. Здесь также имеются стражники. Этот второй замок стеной со стороны моря не обладает вообще, ибо с этой стороны до самого моря протянулась крутая скала, высотой триста аршин и на гору Бисутун[353] похожая. Внизу под ней несколько маленьких суденышек стоят, которые под выступ скалы подплывают с распущенными парусами. Эти скалы темные, обрывистые и грозные, полные гнезд соколов, коршунов и коричневых орлов, так гладки, что и коготь птичий за них не зацепится.
В ту ночь, когда неверные должны были отдать этот замок Гедик-Ахмед-паше, вырубили они в скале, на которой замок стоит (в течение одной ночи!) три тысячи ступеней, погрузили в корабли все свое состояние и уплыли в замок Суда, в свою давнишнюю резиденцию на Крите, и там поселились. Поэтому этот замок называется Судак. Ступени, вырубленные неверными в течение одной ночи, до сих пор сохранились. Это была нечеловеческая работа!
На равнине, расположенной немного ниже этого замка срединного, возвышается замок нижний. Этот замок нижний, или предместье, окружает полукругом замок, лежащий над ним, и охватывает от начала до конца замок средний.
Замок нижний — это твердыня, мощно укрепленная оборонительной стеной длиной в три тысячи шагов.
Эта могучая крепость, строениям Шеддада подобная, обладает такими стенами, каких нет ни в одной другой цитадели. Имеется там двадцать четыре башни, перед которыми любая опасность пустяком кажется. На каждой башне находятся с двух сторон четырехугольные мраморные плиты с гербами гяуров франков — генуэзцев, а также с удивительными гравюрами их владык, королей и сановников, которые башни эти воздвигли. Замок сей построен был при поддержке тысячи неверных вельмож генуэзских. Иначе строительство не закончилось бы даже в течение ста лет — настолько велика и могуча эта твердыня. Именно поэтому на каждой башне помещены изображения этих людей.
Ров этой крепости по воле Аллаха представляет собой огромный овраг, в скале вырубленный, адским пучинам и глубокой пропасти подобный.
Открыты там лишь одни ворота, с северной стороны, что же касается ворот, выходящих в залив, и ворот со стороны садов, то они всегда на ключ заперты.
Внутри этой огромной твердыни во времена неверных находились тысячи небольших церквушек. Стоят они там и теперь, но обычно размещаются в них хлева для скота и конюшни для жеребцов. В те времена стены сии были в столь прекрасном состоянии, что в пределах этой твердыни сорок тысяч домов стояло; были они пристроены к скалам и построены один над другим. Непреложным свидетельством богатства и процветания города в те времена является сорок тысяч садов, там находящихся.
Теперь в этом нижнем замке сто домов. Они покрыты черепицей, однако многие имеют земляные крыши. Есть здесь также и два помещения для собрания правоверных.
Первое — это джамия султана Баезида Святого в восточной части замка над берегом моря, с каменным сводом и каменным минаретом. Эта старая джамия и минарет построены из какого-то мягкого камня. В мечети этой находится михраб, из такого же камня вырезанный. Человек останавливается перед ним, удивлением охваченный. Он так же прекрасен, как михраб джамии преподобного шейха Шами в Кескине в эйалете Сивас[354].
Однако известняк на высоких куполах этой джамии старостью поврежден, и эта старая мечеть султанская требует ремонта и обновления, согласно повелению святому: «Мечети Аллаховы подновляемы быть должны».
Во времена неверных один из сыновей падишаха узбекского вкупе с подданными был взят на море в неволю гяурами франками-генуэзцами из этого города. Оный с дружиной своей, с позволения короля Залля,[355] по этому поводу мечеть построил, направленную в надлежащем направлении, то есть к Мекке. Этот сын падишаха узбекского имел потом детей и внуков, которые образовали общину магометанскую, около трех тысяч людей насчитывающую. Никчемные гяуры, боявшиеся их из-за такой многочисленности, как-то раз, когда они в джамии собрались и совершали пятничные богослужения, убили их всех и погребли вокруг сией джамии. До сих пор видна на ее стенах кровь убиенных. Князь узбекский, счастливый (ибо погиб за веру), в огромной гробнице покоится.
Около джамии этой нет никаких домов. Хан Баезид Святой после захвата города возвратил ей облик святыни. Удивительна эта джамия!
Стоит тут также мечеть Хаджи бея. Лавок, однако, ханов, бань, медресе, школ или домов дервишей здесь нет. Находятся здесь пустые пространства, замку этому принадлежащие. Много тут садов и огородов.
Нет, однако, в этом месте воды. Имеется там множество водосборов, но ими никто не пользуется, и выглядят они так, как будто мгновение назад они были закончены строителями.
За воротами замка нижнего, по другую сторону долины, расположен квартал мусульманский с двумястами домами, крытыми землей, с мечетью и колодцем с живительной водой.
В предместье, расположенном внизу, пониже этого колодца, протянулась одинарная оборонительная стена от скалы до скалы. Давно, во времена неверных, тут располагался огромный город и порт.
Далее, над морем, большой акведук возвышается. Воды, текущие из долин и возвышенностей, по его аркадам стекали, а затем текли через многочисленные мельницы, виноградники и сады, после чего в море впадали.
Над берегом моря город портовый был, в котором строили галеры. Строения эти видать и теперь. Ныне в порту пятьдесят кораблей помещается, а в его ложе прекрасно якоря держатся. Если бы тут люди жили, а окрестности были бы благоустроены, то это были бы истинные сады Ирема в Крыму.
Но среди путешественников всего мира, по морю и суше ездящих, известен замок Судак своими огородами и садами. Славится также приятный тамошний воздух. Садов этих сорок тысяч, а оживляют их прекрасно и привлекательность им придают размещенные среди них тысячи домиков с тысячами кухонь и комнат, а также тысячи небольших изящных усадеб — истинных дворцов Хавернак[356], которые окружены пространствами для отдыха и развлечений, с тысячами фонтанов, бассейнами с водой и источниками.
Слава сих крымских садов в Судаке Рума[357], Аравии и Аджама достигает. Кто же в этих садах судакских среди утех проживает, тот никогда головной боли не испытывает.
Посетив таким образом и сей замок, ехал я далее пять часов на север среди садов, получая при этом разнообразные удовольствия.
Возвышается здесь огромная гора, с вершины которой без труда можно обозреть весь полуостров Крымский, форму треугольника имеющий. На восток и запад от вышеописанного Судака горная страна татов[358] располагается, в эйалете каффенском находящаяся. Множество там обрывистых гор и ущелий.
Народ тамошний — это народы греков и лазов, говорящих между собой по-гречески. Всего тут около пятнадцати тысяч народа татов, знаменитых лучников. Разговаривают они между собой по-гречески, но имеют другой язык и выражения.
...[359]
Эта страна татов лежит на юге полуострова Крымского, на окончании мыса, в месте, полном обрывистых скал. Имеют таты своеобразное наречие и слова. Это не греческий язык, не язык иудейский или язык народов аланов[360], а наречие особенное. Когда они между собой разговаривают, человек весьма удивляется.
В стране народа татов мягкий климат властвует. При изображении Багчесарая мною были всесторонне описаны имеющиеся там виноградные ягоды, плоды граната, маслины, лимоны и апельсины, а также иные разнообразные сочные фрукты.
На север от этих гор расположилась степь на весь край татарский, в коей вследствие морозных зим нет ни деревьев, ни плодов. После посещения земель татов я ехал шесть часов на север, минуя горы и леса.
Согласно достоверным сообщениям греческих историков[361], а также историков латинских и франкских, жил во времена пророка Давида (да почиет он в мире!) король Генава, или Генуэз Второй. Принял он веру пророка Давида, но три недостойных сына его, учение Давидово презрев, отвратились от отца своего и все трое из страны его уехали. Один из них осел в городе, что в стране Генуе недалеко от Испании находится, и город этот заселил. Брату его, который со ста кораблями по морю Эгейскому плавал, приглянулись климат на Хиосе и, как амбра благоухающая, почва его, вследствие чего избрал он Хиос пристанищем. Второй брат его, сын этого короля Генуэза, который также в море с флотом устремился, завоевал большую приязнь у императора, Византии. Византии — это стародавнее наименование Константинополя, города, которой затем Великой Македонией назывался, а по имени восстановителя своего, Константина, в конце концов Константинополем назван был. Сын этот короля Генуэза сначала у императора Византии как гость много лет обретался, а когда по повелению Всевышнего император византийский умер, сделался он самодержавным властителем Византии и греков, завоевателем мира, как этот Янко, сын Мадиана. Сей монарх, короля Генуэза сын, именем ... обладающий, замок чудовищно неприступный в Галате[362] и в Стамбуле построил, а потом с тысячей кораблей в море Черное отплыл и во всех замках могучих и городах огромных, по правую ипо левую сторону моря Черного расположившихся, воцарился.
И вот как-то раз забросил он свои якоря в заливе под замком Каффа. Залив этот чудесен, климат приятен, окрестности безопасны, растительностью итравой буйной отличающиеся, а также проточными водами изобилующие, так что при виде всего этого король сей так воскликнул:
— Немедля в месте этом замок мне возведите!
Тотчас собралось там войско, численностью своей морю подобное, а также тысячи ремесленников и строителей в науке своей искусных, и оные за семь месяцев замок с семью воротами воздвигли. Король по имени своему Кафаяном его наименовал, но позднее путем изъятия окончания «ян» название в Каффу превратилось.
Разнообразные летописцы сие название Каффа затем в Кефе превратили и это сокращенное название Кефе употребляя, именно под этим именем о замке этом писали.
Словом, дело о строителе этого замка и о происхождении названия его таким именно представляется, как здесь изложено было.
Но в году ... во времена султана Баезида, замок сей достославным предводителем Гедик-Ахмед-пашой с помощью хана Менгли Герея из рук франков-генуэзцев вырван был.
После овладения им был там бейлербеем[363] сначала правитель Селим-хан, затем правитель Сулейман-хан. Имели они тут свою столицу и в имении династии османской монеты тут чеканили, а их монетный двор и прекрасно построенный дворец, бывший резиденцией этих правителей, и по сию пору там стоит. По повелению султана Баезида Святого, Каффа являет собой эйалет, который визирям, двумя или тремя бунчуками обладающим, даваем.
Паша тамошний получает из сокровищницы монаршей 507766 акча, но тимаром или зиаметом не обладает, ибо все окрестные поля и деревеньки ханам принадлежат. Нет у тамошнего паши алайбея или черибаши, лишь дефтердар и писарь дивана.
Во времена, когда Каффа была столицей князей османских, был здесь настоящий кяхья чавушей с тремя сотнями чавушей и писарем чавушей, а также с двенадцатью служащими дивана; однако удалены они были потом отсюда и теперь лишь дома стоят, в коих они проживали.
Зато властвует здесь таможенный смотритель, который у ворот порта с пятьюдесятью подчиненными своими десятину султанскую с судов, входящих и уплывающих взимает, что очень важно.
Пребывает здесь также ага с отрядом янычар, ага с отрядом джебеджи и ага с отрядом топчи; все они из Стамбула прибыли сюда и замок сей охраняют.
По морю непрестанно кружит на пяти фрегатах капитан каффенский, а в замке восседают комендант янычаров с тремястами людей охраны замковой и восемью ага замковыми, каждый из которых бунчуком обладает, ибо такие здесь удивительные и древние законы и обычаи господствуют. Правит здесь также мухтесиб-ага, сборщик пошлин, служащий, надзирающий за городом, и сборщик харача, местный субаши, служащий, за ловом рыбы следящий, ага, за строительством наблюдающий, смотритель порохового склада и оружейный смотритель, мюселлим, каймакам, подкяхья сипахиев и другие, словом, сорок предводителей войсковых.
Что же касается судебного управления, то живет здесь мулла мевлевитов, в день пятьсот акча получающий, и шейхулислам ханифийского обряда. Муфти обряда шафийского, маликийского или ханбалийского тут нет.
Не нужны они здесь вовсе, а если бы даже и были нужны, ханифиты тотчас этому бы воспротивились. Другой судейский служащий — это глава шерифов из поколения Мухаммедова. Власть судейскую имеет здесь также кади мевлевитов, триста акча получающий, заранее собирающий из деревень разделенных на ... нахий, по справедливости каждый год три тысячи курушей.
Местный паша с имений своих имеет шестнадцать тысяч курушей дохода, а вместе с пошлиной базарной и разными налогами, «ветром и воздухом» называемыми[364], имеет ежегодно двадцать шесть тысяч курушей, хотя Монла-Гани-паша или Ак-Мехмед-паша или Сархош Ибрагим-паша по сорок или даже по пятидесяти тысяч курушей собирали. Оставшиеся служащие судейские — это наиб, который в черте городской служит, наместник мухтесиба и наиб для нахий, за воротами города расположенных.
Что же касается санджаков в эйалете каффенском, то санджакбеев там семеро. Во-первых, это санджак замка керченского[365], затем санджак полуострова Шахи и замка таманского[366], потом санджак земли татов, после него санджак моря Азовского — балисырский[367], но этот санджакбей вотчины не имеет, лишь с двадцатью фрегатами в море Азовском стражу несет, за что из каффенской таможни по закону десять кесе жалованья получает.
Затем следует санджак адахунский, который с десятью фрегатами охраняет пролив Чочку, пролив Йелишке, пролив к морю Азовскому ведущий, устье реки Кубань и залив у замка Темрюк, за что и он из сокровищницы каффенской десять кесе жалованья получает[368]. Санджакбей в замке азовском получает двадцать кесе с прудов рыбных, вокруг Азова расположенных[369].
Санджак каффенский является резиденцией пашей. Но с года 1067[370] паши каффенские пребывают в замке Азов, а управление бея азовского ликвидировано. Каффа же — город такой огромный — лишь резиденцией каймакама стал. Кёпрюлю Мехмед-паша[371] изменениями этими достойно вере магометанской и государству послужил, однако визирям, которые за Азовом надзирать должны, множество забот и неприятностей причинил. Замок каффенский дополняет законом установленное число семи санджаков в эйалете этом.
В году 991, во время правления султана Селима Второго, Осман-паша, сын Уздемира, проезжая через Черкессию на Ширвак и Шемаху, беев тамошних под управление эйалета каффенского отдал. Взял он от них заложников, а собственного сына и дочь бею Кабарды в залог оставив и из Кабарды жену взяв, с землей черкесов узами крови благополучно соединился. Затем силами семидесяти тысяч богатырей черкесских, или с помощью беев черкесских и беев владыки Дагестана, добыл он Генджу, Ширван, Шемаху, Тифлис, Томанис, Дербенд, город Сериреллан, город Ариш, город Ниязабад и город Сабуран — всего семьдесят шесть городов значительных и замков. Бея кабардинского же, именем Искендер-бей, каффенским пашой назначил и народом черкесским полуостров Таманский заселил, из-за чего гяурские казаки азовские в море Черное выходить уже не могли[372].
Беев черкесских, начиная от полуострова Таманского до горы Эльбрус, к которой оттуда в течение семидесяти дней на восток ехать надлежит, всего сорок, и каждому из них жалованье назначено. Когда османы войну какую-нибудь ведут, то едут они на нее с пашой каффенским. Однако вместо жалованья выдается им сукно, попоны, луки, ружья, порох, пули и ткани. Это подданные династии османской, а султаны османские властны снимать их с должности и назначать. Когда бей какой-нибудь умирает, правление после него его сыну или какому-нибудь другому кровному, который этого достоин, передается. Бунчуками, однако, хоругвями, флагами или знаменами какими-либо беи не обладают. Не имеют также барабанов, хотя людей, в барабан бить умеющих, предостаточно.
Со времен Осман-паши, сына Уздемира, были они всегда верны и послушны династии османской. Однако с войны хотинской в году 1031 при османском султане Османе[373] дефгердары каффенские задержали упомянутым беям черкесским жалованье за службу. С тех времен они не то чтобы против осман бунтуют, но и послушания не выказывают, а бывает и так, что приезжают они к ханам крымским и в делах различных им помогают.
Жалованья недостает этому войску черкесскому, дабы ублаготворить и привязать их к себе!
Мусульманской или иной религии они не признают, однако, да преумножит Бог численность их, ибо народ они горный, добросердечный, ни в исламе, ни в религии гяурской не сведущий, но веры в воскрешение и Страшный Суд не отвергающий. Народ этот воистину удивительный.
Эйалет сей из Каффы и семи каз состоит. Первую казу земля татов составляет, а другие казы — это Балаклава, Судак, Мангуп, Керчь, Тамань, Темрюк и Азов[374].
Есть здесь также восемь воеводств, к этим казам относящихся. На деньги, с этих воеводств собираемые, паша три тысячи солдат содержит, с коими на войну ходит. Если же и черкесские беи присоединяются, как древние законы указывают, бывает, что войско в двадцать тысяч собирается.
Да преумножит еще его Аллах!
Это твердыня, всегда готовая к битве, крепость безопасная, цитадель, окруженная могучей зубчатой стеной, которая тянется от побережья морского между западной и южной стороной большого залива до вершины огромной горы, называемой Байраклы[375]. Окружность ее достигает восьми тысяч шагов. Что же касается длины окружности и численности охраны, то приравниваются они к замку в Салониках.
В глубь суши Каффа протянулась на шесть тысяч шагов, а вдоль моря на две тысячи шагов; измерил я это пространство своими шагами троекратно. Со стороны суши тянется там две стены одна за другой, весьма сильные и могучие, словно валы Александра. Стена внутренняя высотой в пятьдесят аршин, а шириной пять аршин. Стена, возведенная перед нею, имеет высоту тридцать аршин, а толщину же — семь. Она, также построенная из камней, огромных, как слоны, приводит на ум стену Яджуджа[376].
Далее перед этими стенами проходит глубокий овраг или ров, вырубленный в скале на глубине двадцать аршин и на пять аршин шириной. Перед воротами стоят мосты. Во время осады или какой-либо опасности мосты эти поднимаются и закрепляются у железных ворот твердыни.
На этих двойных стенах со стороны суши видно сто восемнадцать различных башен и укреплений, а на обеих этих стенах две тысячи шестьсот зубцов.
Со стороны моря возвышается там только одиночная стена, двадцати аршин высотой и пяти шагов шириной. Находится здесь берег морской, а потому рва с этой стороны нет вообще. Множество имеется там башен и зубцов, но число их мне не известно.
В крепость эту ведет с разных сторон двенадцать больших, крепко и надежно построенных железных ворот. Четверо таких огромных железных ворот находится со стороны суши. Первые — это ворота Башенные, обращенные на север. Идя от них под гору, можно достигнуть ворот патриарха Якуба, обращенных на юг. Далее идут ворота хана Юсуфа, открывающиеся на юг, затем Львиные ворота, открывающиеся также на юг. Ворота сии железные, двойные. Стерегут их неустанно стражники, таможенники и челядь. С наступлением сумерек запирают они ворота и ключи на ночь предводителю янычар отдают. Утром забирают они ключи и под звуки молитв магометанского вероисповедания ворота открывают.
Во времена, когда в Каффе правил молодой султан Селим и молодой султан Сулейман хан[377], каждое утро поблизости от этих ворот в минуту отворения их, при звуках молитвы приносили в жертву какое-нибудь животное, но сейчас даже курицы не зарежут. Об этих жертвоприношениях я написал на основании рассказов, услышанных от седовласых татар, возраст которых насчитывает по двести лет!
Над берегом моря располагается восемь ворот. Двое из них, стоящие над заливом, необычайно крепки и при этом весьма красивы и изящны.
Одни из них — Портовые ворота, к которым все суда подплывают. В большой таможне за этими воротами проживает начальник таможни.
Балконы и окна его дома выходят на залив. Этот дом начальника таможни — прекрасно украшенное и красивое строение!
Повыше Портовых ворот располагается терраса дворца пашей каффенских. Все балконы и окна зала заседаний дивана, а также других комнат дворца выходят на залив.
У крепостной стены за этими воротами, по правой стороне, когда входишь через них внутрь города, возвышается не очень высоко над землей три железных кольца, толстых, как три мужских руки, — такие они большие, что человек через них пройти может. К этим железным кольцам крепятся корма судов, бросающих якоря в заливе.
Затем следуют ворота Рыбного Торга, железные, но одинарные. Затем ворота Красильщиков, небольшие железные двери, также одинарные. Средние ворота — небольшие, железные. Затем ворота Цеховые, называемые Укрытыми, всегда закрытые и лишь изредка открываемые. Упомянутые восемь ворот — это ворота весьма посещаемые, отворяющиеся в залив и выходящие на песчаное побережье морское с северной стороны.
Имеется там сто семнадцать высоких башен. По соседству с замком как внутри, так и снаружи этого града нет ни малейших следов каких-либо строений. Исключение составляет таможня и дворец паши, но эти строения несколько удалены от замка.
Стена со стороны моря, хотя и низкая, имеет густо расположенные башни, зубцы и посты для дозорных. Вода морская доходит иногда до самых стен замка, и потому со стороны моря рва там нет.
Жители этих мест называют цитадель замком франков. Это могучая крепость, окруженная одиночной стеной, возвышается в западном уголке наружной крепости. Цитадель сия не имеет такого значения, как огромная твердыня наружная, ибо находится она в центре города. Длина ее стен составляет две тысячи широких шагов. Эта стена, построенная из огромных глыб, без рва, стене Шеддада подобна; сторона ее, кморю обращенная, являет собой стену замка наружного. Эта стена франков одинарной толщины и высоты находится в самом центре города. Ворот в этой стене пять, и все они построены из древесины и открываются внутрь города. В давние времена ворота эти были из железа.
Когда же я этот город Каффу посетил и осмотрел, а от Дурмуш-аги, который в течение пятнадцати дней был каймакамом Ак-Мехмеда-паши[378], фирманы и подарки получил, поехал я из Каффы через деревеньки, на восток от нее расположенные. Едучи так через край татарский и пия там соленую воду, остановился я через пять часов на отдых в деревне Бозмак[379]. Оттуда дорогой меж ущелий, где горькие воды я пил, ехал я снова через край татарский пять часов далее на восход и вот —
Народ татарский именует его Керш, ибо ... Был он построен франками-генуэзцами, а в году ... добыл его султан Баезид Святой рукой Гедик-Ахмед-паши. Сейчас это субашовство в эйалете каффенском. В порту тамошнем восседает доверенный калга-султана. Это резиденция кади с жалованьем триста акча, коему подчиняется ... деревень[380].
Замок сей лежит над берегом моря у большого залива. Замок этот прекрасный, квадратный, сложенный из каменьев, подобен строениям Шеддада. Его окружность тысячу шагов составляет. По бокам его находится двое ворот. Малые железные ворота открываются на восток. Повозки не могут через них протиснуться, ибо это лишь калитка, хоть и маленькая, но прекрасная. Над этими воротами виднеется такая хронограмма:
«Сей замок Керчь возвел султан Баезид-хан,
Сын Мехмед-хана, Правление которого да укрепит Аллах!»
Сразу по левую руку от этой хронограммы, на четырехугольной плите белого мрамора, виднеется, изображение существа с четырьмя ногами, крыльями и с головой верблюда. Наиискуснейшие астрологи гяурские выразили этим изображением мысль, что. в один из дней хлынет на этот край, восседая на верблюдах, народ татарский, двигающийся быстро, словно леящая птица. Воистину, удивительно изображение этого верблюда[381]!
Ворота эти двойные, и, ибо это побережье морское, рва с этой стороны нет вообще.
Находится здесь порт, к которому пристают все суда из Черного моря и Азовского. Этот огромный залив, защищенный от южных, западных и северных ветров, вмещает в себя тысячу и один корабль, пусть даже самых больших. Рыбы же в этом заливе множество.
Другие, большие, ворота со стороны суши, выходят на запад.
Это могучие двойные ворота. Между обоими этими воротами, над воротами наружными, находится вырезанное в мраморе изображение льва.
Лев этот внушает ужас; тому, кто его узрит, кажется, будто он живой.
За этими воротами тянется ров, выкопанный от одного моря до другого, а на могучей, двойной, отвесной стене оборонительной возвышаются крепкие башни и зубцы, прекрасно и изящно построенные.
На всех пятидесяти башнях установлены орудия, направленные на ров и на море. Во времена гяуров во рву том волны морские плескались, ибо с течением времени наполнялся он водой.
Можно было бы его снова раскопать и впустить в него море, но потребовало бы это работы огромной, ибо расстояние от одного моря до другого весьма велико. Замок Керчь находился в те времена как бы на острове.
На берегу моря, в месте, где совершают люди набожные прогулки и предаются миросозерцанию, находится прекрасно построенная мечеть с куполом, оловом покрытым, а пониже ее двора находятся источники, из коих бьют чистые, как слеза, потоки воды толщиной в человеческую руку. Из этих источников черпает воду все население города. Около мечети находится сто лавок и тринадцать хорошо содержимых домов, с крышами, покрытыми землей. У подножия скал стоит еще одна мечеть, однако я не помню ее названия. Имеется там мечеть, баня, хан, школа для детей, келья дервишей и медресе.
Огородов или садов в городе том нет вообще, ибо климат там чересчур холодный. Среди тамошних лакомств славится рыба калкан и татарская буза[382].
На запад от этого города возвышаются многочисленные курганы. Люди говорят, что в каждом из них царь какой-нибудь погребен; другие же утверждают, что лежат там сокровища сокрытые. Курганам таким там несть числа[383].
Отъезжая из этого замка и направляясь с востока на север, достиг я через четыре часа деревни Черкес[384], цветущей деревеньки татарской, ханам татарским подвластной.
После дальнейшего часа пути на восток можно доехать до замка Виран Килиседжик[385]. Во времена гяуров это была крепость весьма могучая и укрепленная. Разрушили этот замок казаки азовские, когда замок Керчь под османское управление попал.
Казаки уничтожили замок сей давно уже по той причине, что туда ведет путь морской, и опасались они, что османы, в замке восседая, вылазки кораблей их в море Черное пресекут. Если, однако, его восстановить, то замок этот перегородил бы пролив.
Ибо лежит он на обрывистой скале у узкого горла, через которое море Азовское вливается в море Черное.
С противоположной стороны находится узкий мыс, который выдается в море от полуострова Таманского и называется Чочка[386].
Оба берега разделяет узкий пролив, две мили имеющий. За этим проливом, если плыть на север, Азовское море находится. Едучи на север к морю Азовскому берегом этого пролива, на котором стоит разрушенный замок, Килиседжик называемый, отдохнул я, убогий, в течение восьми часов в замке Танабай, или Данабай[387]. Это — татарская деревенька с одной мечетью и тремя сотнями домов, глиной крытых.
Оттуда ехал я девять часов берегом моря Азовского через цветущую местность и землю, называемую Шейхэли[388].
Все татары тамошние — это ученики святого Ахмед-эфенди из Кёледжа[389], усы себе бреющие, а бороды имеющие редкие — по пять волосков. Это деревня татарских супю, или суфи, деревня, цветущему городку подобная, ибо имеет прекрасную мечеть, баню, пару лавок и немного садов сливовых и яблоневых[390].
Одному Аллаху ведомо, как это случилось, но заснул я крепко и спал, когда на другом берегу моря, со стороны Тамани, появился татарин с редкой бородой и воскликнул, обращаясь ко мне, недостойному:
— Эвлия-ака! Прибывай с ханом Мехмед Гереем сюда, на этот берег! Хорошо и безопасно здесь!
Протянул я тогда сквозь сон руку к другому берегу и крикнул. Тотчас я, убогий, проснулся. Было уже утро, и произнес поэтому я молитву утреннюю. Владетель этого дома, человек глубоко верующий, когда я ему рассказал свой сон, изрек:
— Это я, приложив руку к устам, призывал тебя на противоположный берег. Сейчас переправишься ты на ту сторону и поедешь к владыке Дагестана. Когда же султан османский сместит с трона Мехмед-хана, то есть Мехмед Герей-хана, и Мехмед Герей-хан удалится в Тавистан[391], ты поезжай с ним, а потом возвращайся ко мне!
Так истолковал мне этот человек сие сновидение.
— Даст Бог, все хорошо будет! — подумал я. Произнес я, наконец, Фатиху, покинул деревню и в течение ... часов ехал берегом Азовского моря на запад через цветущие деревни полуострова Крымского.
Это огромное строение — башня, в форме круга прочно построенная, расположена в земле крымской на остром мысу, выдающемся в море Азовское, в месте равнинном, травой и тюльпанами поросшем. Возвел ее в году ... господин наш Мехмед Герей-хан[392].
Построил он ее по той причине, что как-то раз несколько невольников казацких из казаков крымских, пользуясь удобным случаем, переплыли с этого мыса море Азовское и достигли степи Хейхат[393] на противоположной стороне. Оттуда они до татар калмыцких добрались итак сказали:
— Море Азовское от отмели Арабатской неглубоко оказалось, и мы оттуда убежали и к вам прибыли. Восстанем же незамедлительно, пойдем на полуостров Крымский. Добудем у татар множество достояния и много ясыра нашего вызволим.
Многие из неверных калмыков пересекли тотчас вместе с казаками море Азовское вплавь, ибо оно мелко. Таким образом достигли они отмели Арабатской, а затем неожиданно в Крым вторглись, опустошая его и грабя, унося множество добычи и уводя многочисленный ясыр. Калмыки неверные напали даже на мечеть Ахмед-эфенди в деревне Кёледж в окрестностях замка Керчь.
Тремя днями позднее, как только калмыки с этой огромной добычей с отмели Арабатской двинулись, хан Гази Мехмед Герей поспешно на коня воссел и с сорока тысячами воинов татарских из замка Ор выступил. После трехдневной езды настигли они калмыков, а потом в течение дня и ночи гнали их по степи и сражались с ними. От сабель магометанских все калмыки пали. Забраны были сорок семь тысяч калмыцких коней, взяты обратно в плен все невольники казацкие, убежавшие из Крыма, а по возвращении в Крым отмерили им справедливую кару — всех казаков предали казни.
После всего этого возведена была крепость Арабат, а повод для ее строительства был именно такой.
Эта башня воистину надежна и могуча. Окружность ее составляет сто пятьдесят широких шагов. Находится там комендант замка и сто пятьдесят солдат, прекрасная оружейная и отличные пушки в бойницах, готовые выстрелить. На возвышении стоят железные ворота, обращенные к Крыму, и красивая башня со сводчатой крышей, крытой досками. Благодарение Аллаху, с минуты построения этой высокой башни казаки и калмыки даже перестали упоминать название Крым и забыли о нем.
От башни этой тянется на протяжении девяти часов пути огромный мыс, который разделяет воды моря Азовского. Это низменная местность, поросшая разнообразной зеленью, травой и тюльпанами, а по обеим сторонам ее море Азовское лежит. На мысу этом пасутся и пребывают животные всего населения Крыма.
Неверные калмыки, пользуясь тем, что море Азовское неглубоко, достигли этого мыса, захватили и угнали с собой находящиеся там стада, которые являются собственностью всего крымского населения, но Мехмед Герей-хан выступил на калмыков из ворот замка Ор и отбил стада, принуждая калмыков оставить всех животных.
Сами, однако, калмыки, словно по волшебству, ушли целыми и невредимыми, и не удалось их истребить.
Позднее, на самом конце этого мыса, установили замок и назвали его Ченишке.
И оный был построен в году ... Мехмед Герей-ханом, после чего калмыки уже никоим образом не могли достигнуть Крыма[394]. Когда-то, во времена ханов Бахадыр Герея и Ислам Герея, в годах тысяча пятидесятых, калмыков в степях Хейхат и слуха не было. Потом, однако, именно в эти годы, минуя Хейхат, замок Азов и край казаков, стали нападать они на полуостров Крымский[395]. Да обернется это все, с помощью Аллаха, к лучшему!
Избрание места для строительства этого замка оказалось необычайно удачным. Ибо по другой стороне, за морем Азовским, в степи Хейхат располагаются окрестности, камышом поросшие, где живут и кочуют калмыки, а также казаки азовские. Мехмед Герей-хан истратил на этот замок огромные суммы, а когда его построил, посадил в нем коменданта с двумястами сейменами, вооруженными ружьями, и снабдил их амуницией, отличными пушками и запасом продовольствия.
И этот замок досками покрыт. Имеются там одни ворота железные, обращенные на юг. Место это, однако, весьма небезопасно. Оттуда ехал я, убогий, четыре часа берегом моря Азовского, в направлении полуострова Крымского. Переправившись на конях через большую реку Карасу (которая протекает через город Карасу), в том месте, где впадает она в море[396], остановился я на постой вдеревне Ягубата, или Якубдеде[397]. Это татарская деревенька. Произрастает там айва, а также находится сто домов, джамия и баня.
После четырех часов дальнейшей езды миновал я местность Накшеван, или край беев ширинов[398], с хорошо содержащимися деревнями, после чего остановился на постой в деревне Чонгар[399]. Здесь также, недалеко от берегов моря Азовского, находится опасный брод. Тонет там множество коней и людей, вследствие чего место это небезопасно и недружелюбно.
После девяти часов езды на запад, вдоль берегов переправы Сасыклы. доехал я до деревни Тюп. Татары говорят «переправа Тюп», что означает «брод Дип». От этой переправы Сасыклы, или Смердящего Брода, воняет так, что да убережет Аллах! От этого ужасного зловония гибнут люди и кони[400].
После отъезда из этой деревеньки Тюп отдыхали мы в прекрасных селах, где ели лахшу, или похлебку с тестом, жирное жеребячье мясо, талкан и сушеный сыр, забавляясь и веселясь, а также пили йазму и кумыс[401]. Наконец, мы во второй раз остановились в замке Ор[402]. Закончилось наше путешествие в семьсот семьдесят миль по полуострову Крымскому, которое совершили мы в течение двух с половиной месяцев с минуты нашего первого приезда в этот замок.
Остановившись на одну ночь в гостях у бея орского Тириаки Ферраш бея и узнав, что господин наш Мехмед Герей-хан удалился в Багчесарай, выехали оттуда наутро в южном направлении и через шесть часов прибыли в богатую татарскую сала — деревню Бешбавлы[403]. После девяти часов езды по степи миновали мы сто пять богатых татарских сала, или сел, получая во владениях хана, господина нашего, различные удовольствия. Так достигли мы прекрасной сала Булганак[404], где имеется мечеть. Оттуда ехали мы пять часов и вот —
Благодарение Аллаху! Двадцатого дня прекрасного месяца шабана[405] нашли мы господина нашего Мехмед Герей-хана так, как мы того желали и рассчитывали, в его дворце, среди садов роскошных расположенном.
— Приветствую тебя, Эвлия, мой сотоварищ и брат! — воскликнул хан, меня узревши, и обнял за шею.
После чего предоставил он мне тысячи подтверждений своей обходительности и изрек:
— Останься здесь на зиму, мой Эвлия, будем развлекаться, сколько душа возжаждет!
Приготовил он мне комнату, даровал двух невольников и двух резвых коней, а для восьми коней, которые у меня уже были, выделил столько корма, что хватило бы на десять. Кроме того, даровал он мне множество других вещей. Развлекался я и веселился попросту со всеми султанами — его детьми и кровными, его придворными и всеми ага. Ночи мои были подобны Ночи Чудес[406], а дни — Празднеству Жертвоприношений[407], ибо ночи и дни проводил я в застольях, как Хусейн Байкара[408] в дни своего счастливого правления.
Потом святой месяц рамазан[409] наступил. Познал я тогда вместе с наисветлейшйм ханом и приближенными шехрияра — султанами казацкими[410], в особенности же с благодетелем моим Селим Герей-султаном, развлечений рамазановых таких, каких еще ни в одной другой стране не получал. Позднее байрам святой пришел, вследствие чего все достойные и могущественные ага и султаны, приязнь друг к другу выказать желая, посещали друг друга в их домах.
Именно тогда согласно словам: «А одно из чудес преудивительных — это сон, Аллахом посланный», чудо Божие случилось. На третью ночь байрама святого узрел я в наваждении сонном Кёр-Юсуфа-Деде, мужа того, что меня в Эскикырыме[411] благословил, а также хозяина нашего на ночлеге в деревне Караалп, который мне тогда тоже приснился. Сей владетель дома, в котором мы ночевали, длань тогда ко мне, убогому, через море протянул, восклицая: «Поезжай, прошу, с ханом к падишаху Дагестана!» Теперь же снилось мне, что Кёр-Юсуф-Деде и хозяин этого ночлега так мне молвили:
— Восстаньте, но бунта против осман не поднимайте! Ты, Эвлия, выступай с ханом на рассвете в Дагестан, ибо таким образом вы уцелеете ив безопасности будете! Потом ты, Эвлия, в Крым возвращайся, хан же пусть в Дагестане останется, а позднее пусть останки его в Крым привезут!
Поразился я весьма и пробудился ото сна. Не было это еще время даже для молитвы утренней (ибо происходило это в ночь байрама), однако поспешил я к хану и, призвав имя Аллаха, рассказал ему по порядку все, что мне приснилось.
Хан поблагодарил меня, после чего незамедлительно призвал арабского имама большой джамии и повторил ему сон.
— Аллах всеведущ, а Его Посланник последний из пророков! — провозгласил шейх и так прекрасно разъяснил и истолковал этот сон:
— Ваше ханское величество путешествие в Дагестан совершит или поедет в горные и скалистые окрестности Крыма на охоту и ловлю.
Изрекши сие, промолвил шейх Фатиху и удалился в свой дом.
Когда после той ночи, когда Аллах мне сон послал, настал третий день байрама святого[412], а все достославные мужи крымские снова ходили один к другому в гости, приехал из Порты Сулейман-ага — ага со двора великого визиря, в сущности настоящий татарин с гор татарских, человек с одной рукой. Привез он от Фазыл-Ахмед-паши, сына Кёпрюлю, фирман падишаха и послания визирские.
Послания эти, в ханском кёрюнюше зачитанные, содержали, коротко говоря, следующее:
«Мехмед Герей, некогда хан крымский! Счастливый падишах Мекки и Медины лишает тебя звания хана Крыма и звание хана дарует[413]... Герей хану из рода Чобан Гереев. Его визирем, будет Ислам-ага, сын счастливого, ибо жизнь за ислам отдал, покойника Сефер Гази-ага; его нурэддином — Мубарек Герей-султан, его же калга — Крым Герей-султан. Прибудут они в Крым с войском эйалета очаковского, а также с войсками молдавскими и волошскими. По пришествии моего дружественного послания повинен ты выказать послушание приказам падишаха и вместе со всеми своими султанами к Порогу Блаженства прибыть, где всем султанам и тебе ласки и благодеяния оказаны будут, даже большие, чем вы того заслуживаете согласно закону. Доверься этому и будь у Врат Блаженства или же пришли удовлетворительный ответ прежде, чем флот султанский на остров Крит отплывет.
Да будет мир!»
Когда сие, проникнутое угрозой, послание, было прочитано в диване, а затем оглашено всему народу крымскому, в ханском кёрюнюше состоялся большой кенгеш, или совет.
О великий Аллах! Войско крымское, морю подобное, воистину, как море мутилось, бушевало и волновалось; Карачи подняли крик и вопли, и возбуждение охватило всех.
Начался тогда совет всех капыкулов.
— Нет! — сказали они в конце концов. — Мы слуги хана, но мы и те самые две тысячи капыкулов, которые со времен османского султана Баезид-хана поставлены над ханом[414]. Пусть тогда хан, кем бы он ни был, приезжает, и да благословит его Аллах!
Но Карачи, бадыраки и ногаи, а также ширины и мансуры взволновались и возмутились, услышав те слова. Тысячи разных мнений там провозглашались, но к соглашению друг с другом так и не смогли прийти.
— Пусть Хаджи Герей-султан пойдет и осадит замок в Каффе! — говорили одни.
— Соберем в замке орском войска, — говорили другие, — и не допустим в Крым ни нового визиря ханского Ислам-ага, ни калга Крым Герея. Будем сражаться с османами!
— Нет! — восклицали иные. — Оседлаем здесь в Крыму коней, и, как в горах в окрестностях городов османских Ямбола, Сливена и Провадии[415] устраивают охоту на зайцев, так мы до Адрианополя и Салоник на людей охотиться будем.
Таких неразумных возгласов множество там раздавалось, но, люди мудрые и в делах сведущие, старцы и аталыки к возгласам этим не давали прислушаться и не исполняли этих желаний, полных злонравия и возбуждения.
— Да будет так! — промолвили они хану. — Должности и чины на этом свете необходимы так же, как носовой платок. Уже во второй раз власти ты лишаешься, но султан османский ханом тебя и сделал. Лучше всего будет, если в Адрианополь поедем. Тогда увидим, что там будет.
— О, хан! — сказали, услышав это, карачи. — Если подчинишься ты османам, то и тебя, и детей твоих всех обманут и уничтожат. Выступай отсюда тотчас, будем с османами сражаться и воевать!
А тем временем, как говорится: «Человек предполагает, а Аллах всем располагает».
Хан, падишах предусмотрительный и дальновидный, глубоко верующий в Бога Единого и достойный, как Джем[416], не послушал советов народа крымского. Бунт он посчитал деянием неуместным и недостойным. Но и не имел он также желания ехать в Порту, а потому не принял того, что ему советовали, и сказал:
— Те, кто направляются к Вратам Блаженства, пусть едут морем или сушей. Что же касается меня, то я завершу тут все дела и поеду со своими Карачи сушей.
Услышав такой ответ, народ крымский возрадовался.
— Если хан едет сушей, то наверняка совершит набег на земли османские! — говорили они. Веселились они, весьма этим успокоенные.
В одну из ночей хан призвал своих доверенных, приятелей, казакдашей и сотоварищей по путешествию, и следующее им промолвил:
— Слушайте, мужи! Двадцать семь лет назад приснилось мне, что приподнял я край одежды владыки Дагестана и, укрыв под него голову, сказал: «Спаси меня, мой Падишах!» Сей сон рассказал я тотчас Эвлии Челеби, а он мне молвил: «Наверное, поедешь ты, мойпадишах, воевать с падишахом Дагестана». И вот сон этот совершается сейчас. Я поеду к шаху кумыков[417] и дервишем стану. В этом возрасте не нужны мне уже ни корона, ни богатство, ни счастье, ни трон.
Затем отворил он свою сокровищницу, но, несмотря на это, ста мешков небольшой тяжести, но большой стоимости, какие там находились, не забрал, ибо потребовалось бы на это несколько ночей. Оставив там также своего старшего сына Ахмед Герей-султана, взял он с собой сыновей своих Селим Герей-султана, Ауз Герей-султана, Джанибек Герей-султана и Мубарек Герея. Взял он с собой также триста воинов на конях быстролетных, как птицы. Потом вызволил из оков пленника своего Шеремет бана, который сидел в Чуфудкалеси[418], сковал ему руки, сложенные на шее, и посадил его на коня и, наконец, сам приготовился к дороге. Понял тогда я, несчастный, что на этот раз приехал в Крым в недобрый час. Когда же увидел, что наступил день расставания, вздохнул я тяжело, и даже в очах у меня потемнело.
— Ах, мой хан! — промолвил я. — На кого оставляешь здесь ты меня, чужого? Если тебя здесь не будет, то не смогу я свободно пребывать в Крыму. Поеду я с тобой, мой хан, всюду, куда и ты поедешь!
— Эвлия! — ответил хан. — Не жаль мне, что трон я потеряю, состояние и счастье. Поезжай ты только со мной!
Дал он также мне, недостойному, соболью шубу, семь коней и триста золотых на дорогу и следующее мне сказал:
— О, как это хорошо, как хорошо, что мой Эвлия вместе со мной поедет!
Оставив в Багчесарае корону и трон, богатство и счастье, челядь свою, семью и дом, хан с молитвой на устах выехал на рассвете вкупе с отборным войском из своего дворца. Когда же приехал к виселице, которая невдалеке от Багчесарая возвышается, сошел с коня, двукратно помолился и бил поклоны, а потом так промолвил:
— Боже мой, Владыка и Творец! Тех, кто меня в преклонные годы лишил трона и короны — этого черного визиря, и каймакама, и дефтердара Хусейн-пашу, и Халиль-агу, предводителя дворян, — лиши Ты жизни; пусть по приказу падишаха скорее станут на лобном месте и пусть головы у них с плеч упадут! А этот сын Кёпрюлю — пусть старости не дождется!
Потом промолвил он Фатиху, воссел на быстролетного, как ветер, коня арабского и в дорогу выступил.
Все Карачи и бадыраки ринулись к хану со словами:
— Куда едешь, хан?
— Хаджи Герея и Крым Герея я послал, дабы осадили они Каффу и отсекли приток воды к ней, сам же к горе Аккая еду[419], — ответствовал им хан. Карачи и бадыраки, услыхав те слова, весьма возрадовались и успокоились.
— Будешь потом, хан, с османами воевать? — спросили они, а затем добавили:
— Выдай же тогда Карачи сто кесе золота, и мы будем биться с османами.
— Если так, то все вы под Аккая собирайтесь! Совершим там совет! — изрек хан. — Деньги я выдам, когда мы выясним, что следует предпринять.
С этими словами удалился он в Акмесджид. Там всех своих сорок султанов, сагайдаками и оружием всяческим вооруженных, в Балаклаву на корабли он послал. В то время, когда они к Порогу Блаженства ехали, я, несчастный, вместе со слугами своими, уладив все, что было нужно, облачился снова как татарин в свой колпак соболий, шапартма называемый, и поехал в страну падишаха Дагестана.
Во-первых, в году ... когда старый Кёпрюлю Мехмед-паша поехал завоевывать Янову, Мехмед Герей-хан, получивший приказ принять участие в походе на Янову, выступил туда неохотно и чрезмерно поздно, вследствие чего в войне этой не участвовал. Визирь Кёпрюлю, желая истребить Джелали-Хасан-пашу, галопом воротился из-под Яновы в Стамбул, так что Мехмед Герею не удалось даже встретиться с Кёпрюлю. Сын Кёпрюлю перенял у отца возникшую тогда неприязнь к хану[420].
Во-вторых, в 1073 году сын Кёпрюлю визирь Фазыл-Ахмед-паша отправился под Уйвар. Мехмед Герей-хан имел от падишаха также приказ выйти на войну под Уйвар, а чавушбаши Ибрагим-ага привез хану двенадцать тысяч алтынов. Когда, однако, хан уже ехал под Уйвар, неверные калмыки на глазах чавушбаши в Крым вторглись и напали на многие области, после чего, отступив с добычей в степь Хейхат, спокойно уехали. Устрашенный этим, Мехмед Герей-хан не мог поехать под Уйвар, но выслал туда своего сына Ахмед, Герей-султана с сорока тысячами татар, быстролетных, как ветер, и настигающих врагов[421]. Злоязыкие клеветники донесли сыну Кёпрюлю, что хан сказал: «Визирь — юноша, и мой сын тоже молодой князь, стало быть, юнец с юнцом легко согласие найдут. Я не пошел даже к его отцу Кёпрюлю, а сейчас должен был бы идти к сыну!»
Сын Кёпрюлю, услыхав это, промолвил: — Очень хорошо, пусть не приходит!
В-третьих, когда гяурские господари Волохии и Молдавии стали гневаться и жаловаться на насилия, причиняемые им со стороны татар адиль-ногаев, которые из страха перед калмыками в Аккерман прибыли в году 1076 и когда капыджибаши Халиль-ага привез хану письмо султанское с повелением, дабы татар буджакских, а также татар ногайских Адиль-мирзы переселили в Крым, хан выслал к ногаям лишь одного из султанов и не заботился, как надлежит, о том, дабы татары ногайские из-под Аккермана[422] были удалены.
Тотчас османы приписали тех ногай-татар как подданных к недавно построенной мечети Валиде Султан[423]. Ногаи же уничтожили свои повозки и стали настоящими подданными.
Когда хан доведался об этом, то поступил согласно распоряжению султана, которое получил год назад, и содеял под Аккерманом страшную битву с ногаями, после чего препроводил их всех в Крым. Османы и это посчитали провинностью со стороны хана.
Лишению власти Мехмед Герей-хана из-за этих ногай-бадыраков посвятил я, несчастный, такую недостойную хронограмму:
Выступил тогда я, убогое вместилище недостатков, с ханом из Багчесарая и, вверив себя Аллаху, поехал далее на восток. После постоев в городе Акмесджид, а потом в Эскикырыме[425], остановился я на
Это прекрасная деревенька поблизости от замка Каффы. Находится там двести домов татарских, мечеть с высоким куполом и каменным минаретом (мечеть вся покрыта оловом), баня, виноградники и сады. Проживает там преподобный шейх Ахмед-эфенди родом из Кёледжа, почитаемый всеми богобоязненными людьми, великий их султан и предводитель тех, кто в рясах ходит, то есть дервишей устава хальвети. Имеет он сейчас сорок тысяч учеников со сбритыми усами. Эти сорок тысяч учеников — его верные сотоварищи, в Крыму проживающие. Его храм всегда гостеприимно открыт и днем, и ночью для всех проезжающи, как для богатых, так и для бедных[426].
После восьми часов пути оттуда на восток, остановились мы в деревне Куюлар. Из земель этих деревень бьет нефть. Люди собирают ее с поверхности вод черпаками и жгут ее в лампах. Если бы это были владения османские, то приобщили бы их к казне государства[427].
Оттуда хан поехал якобы осаждать Каффу. Однако той же ночью покинул он войско татарское и через девять часов стоял у вышеописанного замка Керчь. Тамошний комендант, однако, замкнул крепостные ворота и хана внутрь не пустил[428]. Потом мы поехали далее на восток и остановились на мысу Килиседжик[429]. Обнаружили здесь корабли, и все воители во главе с ханом во мгновение ока переплыли благополучно пролив восемнадцатимильный Черного моря и оказались на полуострове Шахи по другую сторону пролива[430].
В реестре ханском носит он название полуострова Шахи. Это полуостров длиной в шестьдесят семь миль, стрех сторон окруженный проливом Черного моря, именуемым Чочка[431]. Шахи — это прекрасный и богатый полуостров в форме шестиугольника, расположенный между южным пределом степи Хейхат и рекой Кубань, которая из гор в стране черкесов вытекает. На его пространстве находится восемьдесят черкесских деревень. Едва Мехмед Герей переправился, татары, оставшиеся на противоположной стороне крымской, весьма этим смущенные и опечаленные, завыли:
— Спасения! Хан восстания не поднял, а из наших рук вырвался!
Его же светлость хан, от татар освободившись, остановился в замке Тамань.
В году ... во время правления султана Баезида Святого завоевал его Гедик-Ахмед-паша у франков-генуэзцев. Полуостров сей украшают деревни и усадьбы, а в глубине его находятся три прекрасных замка. Но прекраснейший из всех — это, однако, замок Тамань[432].
Санджак этот в пределах эйалета каффенского расположен. Поместье тамошнего бея дает, согласно закону, 320 000 аспр ежегодно. Тимаров и зиаметов там нет, ибо это воеводство. Это каза во владениях османских, кади которой сто пятьдесят акча получает. Имеются там три нахие, а именно нахие ... нахие ... и нахие ...
Сей замок Тамань возвышается на берегу моря, на глинистом пригорке. Это древний замок, прекрасно построенный в форме пятиугольника, но небольшой, ибо окружность его около шестисот шагов составляет. Вокруг него стоит десять прекрасных башен с крышами, а также десять башен без крыш, не покрытых ни досками, ни черепицей. В углу же, с западной стороны, если идти вниз, возвышается башня очень большая — это цитадель. Кроме дома коменданта нет там других строений, оный же заполнен доверху оружием и амуницией. В этом прекрасном замке есть превосходные, хоть и не очень большие, пушки, обращенные в залив, и ров замковый.
С западной стороны замок внешний имеет небольшую двойную железную калитку. Это калитка двойная вследствие того, что с той стороны замковая стена тоже двойная. Надо рвом, перед этими воротами, находятся подъемные мосты, сделанные из дерева. Во время сражений мосты эти с помощью лебедки поднимаются вверх и ими заслоняются ворота. Когда входишь через эту калитку и идешь потом узенькими дорожками вниз, в центр города, то можно дойти до Портовых ворот.
Это ворота весьма надежные, крепкие, сделанные тоже из железа, но одинарные и на север обращенные. У подножия этих ворот лежит порт, обширный и глубокий, защищенный от всевозможных восьми ветров, к которому все корабли пристают.
За этими воротами Портовыми, со стороны внутренней, находится колодезь для питья с живительной водой. Все население тамошнее утоляет жажду именно из этого колодца. Напротив этих ворот, с внутренней стороны, помещение находится, местом собраний служащее. Двадцать орудий шахи, к этому месту собраний обращенные, находятся несколько ниже.
Это небольшой замок с собственным рвом и железными воротами на запад. Внутри имеется три дома. Во время властвования неверных, замок сей оборонял порт. И теперь есть там ворота со стороны порта, но закрытые. По обеим сторонам этих ворот находятся львы, из мрамора высеченные. Замок имеет три большие башни.
Есть там джамия Касым-паши[433], прекрасная, полная света святыня, построенная в стародавнем стиле, покрытая землей, чистой, как амбра. Минарет при ней построен из дерева, но и минарет, и джамия прекрасно украшены. Внутри нее находятся две красивые колонны из белого мрамора. Эти колонны так отполированы, как будто лишь мгновение назад вышли из-под руки шлифовальщика, и как кристалл поблескивают. Снаружи, на стене южной, с улицы, на четырехугольной плите из белого мрамора виднеется следующая хронограмма, написанная письменами джели:
Джамию сию возвел Хаджи Герей-хан[434].
Несмотря на это, джамия сия именуется джамией Касым-паши.
Баня Касым-паши, стоящая напротив этой джамии, также весьма прекрасна. Имеется там также другая джамия, но весьма некрасивая. Дома, находящиеся в этих окрестностях, носят название квартала Касым-паши. Находится там двести домов, крытых землей, и пятьдесят лавок, а также суд, дела в котором разрешаются согласно законам шариата Пророка. Все улицы, однако, чрезмерно узки, не вымощены и настолько тесны, что не только повозка там не проедет, но даже два коня разминуться или повернуть не могут. Поэтому в замок сей не допускается въезжать на конях; ворота там также чересчур малы. В замке этом имеется медресе, дом дервишей и школа, других же строений общественных там нет.
Вне пределов этого замка Тамань, на запад от него, ровно на середине дороги от него до предместья, располагается озеро со сладкой водой. Воды эти применяются для различных надобностей, но не пьются. На запад от озера, на невысоком глинистом холме, находится предместье Тамани. Все его дома стоят на берегу этого озера. А дома эти большие, построены из дерева, сверху донизу покрыты прекрасной глиной. Всего этих строений тысяча. В озере прислуга упомянутых домов поит всех животных, а некоторые и одежду там свою стирают и применяют воду его для других надобностей. Поэтому вода из него не годится для питья. В близлежащих долинах находится небольшое озерцо, возникшее из собирающихся там дождевых вод. Окружность оно имеет около одной мили. Посреди него имеется множество скал. На запад от сего озера стоит мечеть Хаджи Ферхада с белым минаретом.
И это предместье также весьма прекрасно. В предместье сем расположена мечеть Хаджи-ага, крытая землей, с прекрасным минаретом. Собирает она многочисленные толпы верующих, ибо проживают тут все купцы, торгующие маслом, и находится здесь сто пятьдесят лавок. Однако, по большей части, обитают тут неверные таты, греки и армяне.
Оба пригорода, расположенные в окрестностях упомянутого озера, не окружены ни стенами оборонительными, ни рвом.
В этом городе Тамани, то есть в самом городе и в его предместьях, возвышается девять храмов мусульманских. Пять из них — это джамии, в которых происходят богослужения пятничные, четыре же оставшиеся — это квартальные мечети. Имеется также тысяча сто домов, просто построенных и крытых землей, три медресе, семь школ и три дома дервишей, две бани (обе находятся в замке), пять небольших ханов и кишкинеков (это татарское выражение)[435]. Вот сколько имеется там строений общественных. Муфти или главы шерифов там нет, зато есть комендант замка и триста людей охраны, мухтесиб, управляющий и сборщик податей, а также предводитель янычар. Кяхьи сипахиев и иных повелителей там нет. Все дороги тамошние не вымощены. Нет также на полуострове этом или в городе даже следа сада или огорода, и это потому, что воздух там весьма холоден. Вода же имеет вкус горький, и все должны иметь колодцы. Как лакомство славятся тамошние пироги таманские и масло, а также упряжь и татарские нагайки. Его светлость хан выслал оттуда двух своих сыновей к султану османскому в виде заложников и так в Порту о себе написал: «Отрекаюсь я от короны и трона, богатства и счастья, а теперь еду в широкий свет».
Пребывал он там еще пару дней, дабы войско собрать. Я же, несчастный, выехал в то время на осмотр и посещение полуострова Таманского[436].