Княгиня Ольга

Глава 13 Древлянское княжество

Древлянское княжество потому и называлось древлянским, что оно было самым древним на славянской земле.

Древнее Новгорода Великого. Потому что оно стояло еще тогда, когда славяне не пришли сюда с Дуная.

Славяне всюду принесли с собой Дунай. В каждом княжестве был свой Дунай, свои Девы–Дивы. А Дева–Обида с лебедиными крылами была древней–предревней, славянской–преславянской богиней… А может быть, и не только славянской, а какой‑то общей всем богиней–лебедью… Лебедь Белая… Варяги из войска князя Олега говорили, что у них тоже Девы–Лебеди и они летают над полями битв и уносят души, как Дева–Обида. А еще ткут… Как богиня Макошь…

Порсенна уверял всех, что лебеди — это священные Птицы этрусков и у них на всех гробницах летят лебеди… И когда этрусские корабли везли этруска Энея в Италию, то командиром этрусского корабля был человек–лебедь Купавок. Это он рассказывал многим, но никто не принимал бредней старика, потому что у нас есть свой Купала, свои лебеди…

Другому не объяснишь, что наше — родное, исконное… Какие этруски?!

Но древность древлян признавали все княжества и города. Самыми главными богами древлян были Даждьбог и Хоре. Главное святилище Хорса было в главном городе древлян — Коростене. А прежде он назывался Хоростень — город бога Хорса.

Княгиня Ольга попала туда впервые вместе с князем Игорем и была потрясена всем увиденным. Дикий камень красного цвета глыбами вздымался над рекой Уж. А за рекой — каменная гора, где стояло святилище Хорса[144]. Крепкие дубовые Стены охватывали крепость, внутри ее располагался княжеский двор древлянского князя Мала. Каменных холмов было несколько, и на каждом стояла сторожевая башня. Красный дикий камень горами и холмами княгиня Ольга видела впервые, и он ее поразил.

Вид святилища бога солнца Даждьбога захватывал дух. Княгиню Ольгу поразило огромное каменное поле в петле реки Уж — гранитные глыбы уступами, валуны, а в центре — глыба с нишей, и под ней — площадка, нависающая над водой.

Сами древляне называли это место Святище. Очень давно, еще когда богу Хорсу приносили в жертву людей, это совершалось здесь, и тела сбрасывали в реку. Глубокие желобки в камне до сих пор наполняются кровью жертвенных животных, когда хотят замилостивить бога. Даждьбог — бог солнца, Хоре — бог богатства, могущества, силы. Но Даждьбог — это бог–сын, отец его — Сварог, бог неба, огня.

Древляне сохраняли свое Святище уже много столетий. И летописям было столько же. Жрец Хорса поведал князю Игорю и княгине Ольге, что полтысячи лет назад княжество захватил грозный владыка гуннов Аттила. С теми, кто попытался сражаться с ним, он расправился коротко: воеводы были казнены в Святище как жертвенные животные и сброшены в Уж. Многих древлян увел тогда Аттила силой с собой на запад. Но те, кто вернулись, поведали, каков был его конец.

Предводитель гуннов довел бедных древлян до самого западного моря. Там, на Каталаунской равнине, около города Труа — будто под стенами новой Трои — как и тогда, совершилась битва народов. Аттила, победив все племена Европы, все народы ее, убивая всех на своем пути и предавая огню все, что мешало продвижению его огромного войска, обрушился на войско западно–римского императора под главенством Аэция[145] — последнего героя Рима. Аттила разгромил всю Западную страну — рассказывали древляне в своих городах Коростень, Овруч, Малин, Олевск.

Чуждо было слушать эти рассказы на берегах рек Норинь, Словечна, Уж, Тетерев, но все помнили грозного Аттилу… Тогда река Уж окрасилась в красный цвет от сброшенных в нее обезглавленных тел.

Страшная была битва. Души убитых, которых не успевали унести Девы с лебедиными крыльями, продолжали сражаться в воздухе, и это видели живые воины…

Аттила отступил в Германию. Гунны легко нашли общий язык с немецкими племенами варваров и вандалов, не раз грабивших Рим. Аттила уничтожил народ–бургундов, но взял в жены бургундскую красавицу… Древлянские Летописи не сохранили ее имени, но о гибели Аттилы, грозного гуннского царя, знали, что он умер в первую же ночь — после свадебного пира — возможно, задушенный молодой женой…

Говорят, что похоронили Аттилу в Паннонии, в русле реки Тиссы… Тело его положили в три гроба — золотой, серебряный и железный, согнали пленных, которые отвели реку, потом воду пустили вновь, а пленных убили… Место это никому не известно. А римский полководец, победивший Аттилу, всемирного врага, сумевший уговорить и объединить вестготов, аланов, франков? После смерти Аттилы испугался могущества победителя, и римский император Валентиниан Третий приказал его убить в своем дворце. Потом убили и его…

Княгиня Ольга была потрясена этим рассказом…

Князь Мал принимал их в своих палатах на красной гранитной скале. Был он высок ростом, белокур, прямонос. Его волосы вились кудрями, а в серо–зеленых глазах стояло ласковое веселье. И это удивило и расположило княгиню Ольгу: иногда ее тяготил угрюмый киевский дом.

Казалось, что князь Мал не слышал о тех страшных событиях, о которых поведал жрец. Это было давно, полтысячи лет назад. Аттила умер в 453 году, Аэция убили спустя год. Видимо, хозяева хотели показать древность своего народа, если он участвовал в столь давних событиях и помнит об этом… Но глядя на князя Мала, нельзя было и подумать, что у него мог родиться подобный замысел. Казалось, что он только занят приемом гостей, и даже когда их не было, он только и мечтал, как станет их принимать… А еще… Еще… Еще княгиня Ольга видела восхищение в его глазах, когда он обвел ее глазами, и они будто вспыхнули, как взметается пламя светильника… едва к нему поднесут огонь… Однако князь Мал повернул голову к слуге и отдал какое‑то приказание. И вот уже князю Игорю и княгине Ольге на огромном блюде подали два золотых кубка, украшенных драгоценными рубинами…

Древлянское княжество было могучим и богатым. Жрецы хранили тайные летописи, были у них и священные свитки древлян. Их хранили в особом тайном убежище, потаенном от всех смертных. Жрецы берегли тайны от непосвященных.

Вот тогда впервые княгиня Ольга и отметила по–настоящему Порсенну… Он приехал с ними. Князь Игорь ценил ум и чутье этруска и любил всюду брать его с собой.

Порсенна вцепился в жреца:

— А кто, кто был у древлян князем, когда пришел Аттила?!

Жрец взглянул на князя Игоря и, не прочтя ничего на его неподвижном лице, понял, что и князю было бы важно услышать ответ.

— У нас есть имена всех древлянских князей, когда грозный царь гуннов прошёл сквозь нашу землю на запад — в страну зла, — сказал медленно жрец. — Так верили наши предки… Однако — прости князь! — это спрятано далеко, и нужно много времени, чтобы поднять старинные свитки…

Но скажу, что еще до Аттилы всюду прошли готы… Они шли © севера и сумели одолеть наши болота около Припяти… И предводительствовал войском Филимер, сын правителя Гудариха. Рядом с нами жил народ спалы, и готы их сокрушили…

— Этруски… — прошептал Порсенна. Но князь Игорь взглянул на него строго, и тот замолчал.

— Готы достигли Черного моря и сразились с древними римлянами на Дунае в 215 году, — продолжал жрец. — А пришли они туда от нас… Это было за несколько веков Трояна до Аттилы… Тогда готы захватили все народы, что теперь у тебя в подчинении, князь…

Он. повернулся к князю Игорю, и по лицу его прошла легкая тень.

— Да, да, все народы твои — славяне венеты и славяне–анты[146], финны, черемисы, мордва, меря, Пермь, весь, чудь на озере Неро — всех их покорили готы. И столицей у них был ваш Киев…

«Столица славных готов» — так назывался Киев в готских сказаниях…

Князь Игорь и княгиня Ольга переглянулись — она будто сейчас помнит это. И еще в памяти—напряженно–застывшее лицо Порсенны, не пропускавшего ни одного слова.

— Был могучий готский правитель Острогот Амал — потомок его Теодорих Великий и сразился с Аттилой… Но Острогота сменил Книва… Он ходил походами на Балканы и там разбил римского царя Деция. Тот погиб в сражении… Вот мы, древляне, и считаем, что по имени этого Книвы ваш город стал называться Киевом… Книвы град… Киев… Мы не помним имен его братьев. А вы, поляне[147], любите сказки… Вот и придумали про Хорива и Счека–Щека[148]… Но готы называли щеком скалу, горы…

Жрец остановился, потому что понял, что недружественно отозвался о полянах… Но от жрецов и князья должны терпеть…

Все молчали… Тогда жрец, чтобы сгладить неловкость, заговорил быстрее, чем прежде — так, что пришлось с напряжением вслушиваться.

— Древляне уже тогда воевали с вашим княжеством. И ваш герой Святогор после путешествия апостола Андрея — ученика христианского бога — Христа — стал охранителем Святых Киевских гор, которые окрестил апостол еще до готов. Но справиться с новым богом вы не могли. Поэтому и Святогор был огромной силы, но она его все к земле тянула — в суме его — Христова Книга помещалась, вот она и не давала ему встать… А сражался Святогор с древлянскими богатырями — Горыней, Дубыней, Усыней. Он Христов воин, а наши силачи от земли родной — Горыня от реки Горынь, Дубыня жил в нашей дубовой роще, богу Хорсу посвященной, Усыня — усы Хорса хранит… А воевал Святогор со Змеем Горынычем — это наш, древлянский заступник. Две реки у нас — Горыня да Уж — Змей, вот Змей Горыныч — заступник земли древлянской… А Святогор ваш лег в каменный гроб, как Христос лег, лег в каменный гроб и заснул…

Змей Горыныч часто в Киев прилетал — это наши древлянские воины к вам наведывались… Но готы скоро стали христианами. И даже перевели священные христианские писания на готский язык… Готы все время нападали на Рим, и тогда им отдали Дакию, и граница прошла по Дунаю… Но град Книва все оставался стольным градом… И только древляне сумели сберечь своих старых богов…

Теперь уже трудно вспомнить, как же она, княгиня Ольга, опять оказалась во власти речей жреца. И князь Игорь был рядом, и Порсенна. И речи жреца звучали в ушах ее, а над столом — столом ли? — уже не вспомнить— плыл широкой восхищенный взгляд князя Мала… Теперь хочется зажмуриться. А тогда… тогда удивительно было то, что княгиня Ольга ощущала восхищение князя Мала и даже легкий страх, что князь Игорь заметит его, а ей этого почему‑то не хотелось… И речи жреца так четко впечатались в сознание, будто Кто перед ней держал полотно, а на нем письмена…

Готы, древляне, поляне… А на самом деле какой‑то молоточек будто вколачивал ей все это в голову… Зачем?

Про готов она не слышала никогда, разве что знает: за Херсонесом в горах княжество Готия… Христианское… со своим епископом… Готы давно захватили Крым… И когда орда Аттилы прихватила всех готов на берегах Днепра и двинулась в Паннонию и дальше, крымские уцелели…

Княгиня уже с трудом могла заставить себя оживить в памяти подробности той далекой встречи. И странно, что она хорошо помнит речи жреца. Уже после пира в гриднице, когда князь Мал вывел гостей на крепостную стену… По ней две телеги легко бы разъехались… За рекой пылал закат. Облака мчались по небу спутанными клубками серых, лиловых, розовых прядей. Ольгу не покидало опущение, будто взгляд князя Мала следит за каждым ее движением, поворотом головы, глаз… Жена князя Мала, убранная жемчугами и кораллами, застенчиво опускала взор, и ее шитый золотом навершник не мог скрыть, что она была тяжела — носила ребенка… Беремя детей…

Княгиня Ольга поймала на себе ее полудетский, жалостный и ревнивый взгляд, и сердце ее упало…

Жрец же все продолжал повествовать о готах. И княгиню Ольгу зацепило, когда она услышала, что земли готов делились Днепром, а сам народ — на восточных грейтунгов и западных тервингов. Восточные — степные, остготы… Западные— лесные, визиготы…

«Готы и Днепр? — промелькнуло у нее в голове. — Не может быть?!»

Видимо, жрец уловил ее недоумение, потому что обернулся к ней, и княгиню Ольгу это смутило. Разговор был княжески–мужской…

— Да, княгиня, там, где живете сейчас вы, поляне, там жили готы–грейтунги — до самого Дона…. А где жили готы–тервинги, лесные жители, продолжаем жить мы, древляне–деревляне, готы смещались с нами, а мы продолжаем жить на том же месте…

Была ранняя весна, и на всех холмах горели костры в честь Даждьбога. Древляне праздновали и славили его на Красную горку. Красная горка — это холм с горящим на нем костром… Всюду, куда ни падал взгляд, подымались дымы от огня в честь бога Солнца и отца его — бога огня Сварога… Запах весны, дыма, воды речной, еще холодной и потому остро пахнущей в холодном воздухе.

Это бог ветров Стрибог распространял повсюду каждое дуновение от костров, дымов, звуки песен от древлянских хороводов вокруг Красных горок… Они тянулись за край земли. Праздник Красной горки продлится всю ночь… И Стрибог постарается, чтобы в памяти каждого осталась вся полнота переживания Красной горки — на своих крыльях он донесет стрелочки каждого костра, каждого всплеска воды, каждой струи дыма… Струи Стрибога окутывают всех покрывалами тепла или холода, света или тьмы, струи воды, струи тепла, струи звуков или немоты — если Стрибог рассердится, то ничего и не услышишь… Струи воздуха могут принести шорох в дальнем лесу, а могут скрыть тяжелые шаги врага, подкравшегося сзади…

Струи ветра, струи воды… Ручьи струятся в реки, реки струятся в море, а Стрибог возвращает эту воду стрелами своими обратно — в реки и ручьи… Иначе вся вода давно бы утекла из всех ручьев и речек….

В небе струи воздуха, струи тепла или холода, на земле струи воды — большой и малой, под землей — струи подземных вод, отражающих потоки земные и воздушные… И всем ведает Стрибог: подует холодным ветром — по земле тотчас же побежит холодный поток — даже там, где только что стояла неподвижная и теплая вода…

г Княгиня Ольга встретилась глазами с князем Игорем и увидела, что он чуть сдвинул брови, что служило верным признаком его нерасположения.

И чуткий князь Мал немедленно почувствовал неловкость, допущенную жрецом…

Как же все‑таки его звали? Теперь уже не вспомнить… Что‑то простое, славянское… А может быть, готское?

— Но готский дух унаследовали вы, князь; вы, так же, как и готы, любите Дунай и его земли. И так же собираете войска, чтобы идти туда походом, — сказал князь Мал, обращаясь к князю Игорю. — Вам врождено чувство единой земли — от Днепра до Дуная… Это мы, древляне, любим сидеть в своей земле…

Только тут княгиня Ольга поняла, что под видом разговора о готах речь идет о самом важном и насущном — примет ли участие древлянский князь Мал в походе киевского князя Игоря на Царьград, на Византию. Ее внимание оказалось раздробленным на мелочи, а князь Игорь не отвлекался от существенного…

— Я долго жил в низовьях Дуная… Одно из русел его — Китай, — желая поправиться, произнес жрец, — мне приходится бывать в разных славянских землях, и всюду я вижу реки Дунай и Китай, а если не Дунаем называют, то ставят Китай–град.

— Разве вы, древляне, не пришли с Дуная? — осмелился встрянуть Порсенна. Но князь Игорь будто и не слышал.

Князь Мал улыбнулся, и княгиня Ольга невольно подумала: «У него лицо похорошело от улыбки!»

Бабка говорила, что так бывает у хороших людей! Удивительная память — иногда она преподносит такие нежданности: не помнишь самого важного в своей жизни — событий, что произошли не так давно, но вспоминаешь до мельчайших подробностей совсем ненужное — кто и что сказал, кто как посмотрел, кто во что одет был… Такие пустяки…

Когда они все вместе стояли на забороле[149] с князем Малом и его миловидной супругой — и Порсенна был, и Свенельд, жрец сказал тогда заносчиво, что древляне — как все славяне — пришли с Дуная, но они не жили там долго, как другие, они шли с востока, из Индии, спустились с гор… И бога Сварога принесли сюда еще в те времена. Сварог жил там в Сварге — раю, там была священная корова. А рай — это небо… И священная еда для Сварога — творог… Из молока этой священной коровы… И жена Сварога — Сваха… Она соединяет молодых людей, чтобы они любили друг друга…

…Сын Сварога и Свахи — Даждьбог… Сваха — покровительница любви и семьи…

Внимательнее всех слушал это Порсенна… Княгиня Ольга поглядывала на супругу князя Мала и пыталась догадаться, счастлива ли она. Любит ли ее князь? И сколько у него еще жен?

Княгиня Ольга, несмотря на свою молодость, была не по годам внимательна… Это она уже потом про себя поняла. Возможно, нелегкое детство без матери, суровый отец… жизнь берегини… Все это заставляло приглядываться к людям… Странно, что ей уже тогда не нравился Свенельд, варяжский воевода князя Игоря…

Ей показалось, что на дары, поднесенные ему и ей, Свенельд поглядел завистливо…

Однако князь Игорь ценил его как храброго воина и умелого воеводу….

Промчится и подземный водяной вихрь — где будто в этрусском зеркале отразится воздушный струистый поток…

Так Стрибог поддерживает порядок в воздухе, на земле и под землей. Ни одна струя дождя, ни один сильный ветер, ни одна подземная речка не укроется от его господства и силы. Вода и ветры в его власти, и горе тому, кто станет ослушником, кто прогневит его… Огни костров зажигают в праздник Красной горки и в честь бога Сварога, приславшего на землю огонь. Он сделал это молнией на холме Красная горка, где на вершине лежал сухой валежник. Сварог пустил свою стрелку и зажег его… Он пожалел людей, которые шли издалека с далеких гор… Они несли с Собой огонь, и таким мучением было сохранять его в пути… И вот дар Сварога, милого Сварожича… Сын Сварога — Даждьбог — был еще добрее к людям, потому что светил им Солнцем, нес тепло и свет, свое покровительство, свою щедрость. И можно было, не стесняясь, выпрашивать у него все — и добрые посевы, и милостивый свет, и тепло, столь благодатное людям. Вот они и просят: «Даждьбог! Даждьбог! Даждьбог! Днесь! И хлеба и тепла…».

Красная горка и его праздник: на горке ближе к Солнцу… Ближе к Даждьбогу… Он лучше расслышит мольбы людей о помощи, о покровительстве, о заступничестве перёд мраком, злом, холодом и болезнями… И уж тогда пошлет Хорса — с помощью и благами, и богатством, и всем добром, и всём хорошим… Хорошее — в руках Хороса, Хорса…

Хоре знает, кому что всего нужнее — кому торговля, кому добрые посевы, кому доброе оружие…

Княгине Ольге было приятно встретить праздник Красной горки на Древлянской земле… У нее в Пскове на родине Красную горку отмечали так же: жгли костры на холмах, водили около них хороводы, встречали рассвет песнями, просили у Даждьбога помощи во всех работах и заботах, молили Сваху о помощи в выборе мужа или жены, Хорса — о достатке… Говорили, что жадничать к нему в просьбах нельзя: будешь просить много, может отнять и последнее… А если уж Хоре разгневается — то будет нехорошо… не по его доброму изволению…

Когда Ольга плавала на реке Пскове берегиней, всегда побаивалась птиц — стрижей… Говорили, что это птица Стрибога, а потому живет она в береговых откосах, где вьет свои гнезда… Это было непривычно — птица, а живет в земле… Дети кликали ее береговой или земляной ласточкой… Но сердце падало всякий раз, когда стрижи прорезали воздух над головой, едва не задевая своими крыльями… Воздух — земля — вода… Вот и были стрижи у бога Стрибога на посылках зоркими стражами. Но чувство опасности и сторожкости осталось у княгини Ольги от стрижей на всю жизнь. Она и сейчас повела глазами — не летит ли стриж? Но лишь в отдалении заметила чернью линии над водой — видимо, там перед вечерней зарей носились стрижи…

Боги были одни, и сердца встретившихся теплели друг к другу… Все смотрели на дымящиеся кострами Красные горки. Всё молились и Сварогу, и Даждьбогу, и Стрибогу…

«А уж жена князя Мала непременно и Свахе!» — подумала тогда княгиня Ольга.

В каждом славянском княжестве поклонялись этим древним богам, и в дунайских славянских землях тоже. Боги были одни, а значит, и души родственные, близкие. Души ведь по богам крепятся. У каждого бога, как у пастуха, свое стадо овец — тех, кто слушают своего пастуха…

Князь Мал сказал тогда (а глаза его жадно смотрели на княгиню Ольгу и слова совсем не ладили с этими взглядами!): «Вот пройдет Красная горка, а следом и Радуница придет, приезжайте тоже к нам…».

Князь Игорь вежливо кивнул, и нельзя было понять, принимает ли он это приглашение, ждать ли его.

Свенельд стоял молча, и вид его был суровый. Эта суровость плохо вязалась с тем разлитым в воздухе благодушием, которое будто было принесено Стрибогом от костров и дымов Красных горок. Наконец князь Игорь промолвил:

— На Радуницу следует быть в Киеве. Со своим народом…

И князь Мал понимающе и одобрительно закивал.

Княгиню Ольгу удивило тогда, что Порсенна — будто совсем не в лад с происходящим — прошептал:

— У этрусков богиня ветров — Вейи, а у славян Стрибог — веет…

Она удивилась не этому сходству, а тому, что Порсенна будто поймал ее мысль о Стрибоге…

Она подняла на него глаза, и они улыбнулись друг другу. Сочувствие — со–чувствие… вместе чувствовать одно… Это было, может быть, самым драгоценным в жизни, но встречалось крайне редко. Если кто‑то чувствует как ты, значит, он подобен тебе, ты с ним душевная родня, ваши души знают друг друга…

С кем у нее сейчас душевное сочувствие? Как ни странно сказать, наверное, с Порсенной. А тогда он озадачил князя Мала и жреца, когда спросил их, не хранится ли у них Мумия[150], обмотанная льняными полотнищами. Он ищет во всех славянских землях эту Мумию, потому что на ней — этрусские письмена… Так сказали ему в землях Этрурии и попросили искать где только возможно. Вот он и объезжает все страны, племена и княжества…

Жрец ответил с улыбкой:

— Скорее в Киеве найдется, там пещер много глубоких… Или в Чернигове, туда еще Аполлон — греческий бог — раз в 19 лет прилетал к гипербореям. А северяне — это они…

Но Порсенна скорбно улыбнулся:

— Это было еще прежде…

И вдруг внезапно обернулся Свенельд, разглядывавший что‑то вдали. Его глаза горели почти желтым блеском — будто волчьи. Мгновенно нарушилось дружелюбие воздуха — потянуло холодом, заржали кони за стеной. Слетело наваждение — навьи[151] чары: ведь только что перед Красной горкой был Навий день, когда духи злой смерти гуляли по земле и могли схватить любого, кто попадется на пути… А уж они умеют выскочить неожиданно, когда люди безоружны и не готовы драться с ними…

Какие тут льняные этрусские полотнища, когда нужно составлять военный союз! Все княжества уже собирают войско, и только древляне помешкают.

Вещий князь Олег объединил многие княжества и племена — приильменских словен, полоцких кривичей, мерю, весь на Белоозере, чудь… В Смоленск, Любеч и Новгород он назначил своих наместников. «Примучил» он и древлян и наложил дань «по черной куне[152] каждого дыма».

Древлянское княжество участвовало в походе князя Олега на Византию в 907 году, но едва Олег умер, как оно отказалось и от участия в походах, и от выплаты дани.

Правда, щадя богатство и древность княжества, князь Олег не назначал сюда наместника, а оставил права распоряжаться князьям и старейшинам. Князь же Игорь отдал воеводе Свенельду право собирать дань с древлян с 922 года. Уже несколько лет Свенельд исправно это делает… Но отчего же он так угрюм и далек от всех? Будто боится сближения князя Мала с князем Игорем? Или сближения князя Игоря с князем Малом? Интересно — чего больше он боится…

Бог Хоре, как известно про него, часто перевоплощается в волка, и когда он таскает овец из стада, этим он наказывает его хозяина… Но откуда же в глазах Свенельда этот волчий блеск?

Он жаден к наживе, иногда страшно с ним находиться рядом: Ольга не робкая, но будто что‑то глубоко внутри запрятанное начинает подрагивать, a потом сплетается в ком беспокойства без всякой причины, будто неведомая угроза пришла откуда‑то и ты не знаешь о ней, но чувствуешь…

В гостях у князя Мала впервые ощутила княгиня Ольга эту особую породу Свенельда, его отъединенность от улыбающихся друг другу людей….

В детстве бабка сказала Ольге за теремом у необъятной ивы слова, что навсегда запомнились ей, как запомнились и текущие по морщинистому лицу слезы: «Твоя мать погибла, потому что не умела сдерживать сбегающих с ее языка слов. Погибнешь и ты — если не научишься молчать». Бабка сказала слово «погибла», а не «умерла».

Эти слова будто оглушили Ольгу, и она долго не могла говорить… Не раз после того она сидела под этой ивой, безучастно наблюдая шумящую жизнь вокруг, чувствуя себя будто чужой в ней. Вот мало летки–девицы с лукошками выходили в ягодник, посланные новой княгиней, распоряжающейся в доме. Вот пастух, потеряв скотину, оставив стадо на подпаска, прибежал домой, чтобы перед каменным Хорсом возжечь крапиву, лишающую страха. Свою просьбу к богу он читает громко и несколько раз: «Прошу тебя, Хоре, прошу тебя как Бога, унимай ты своих хортов полевых, лесовых и боровых, зажимай ты им зубы и губы своим хортам, чтобы они очами не видели, ушами не слышали мою скотину, в поле, в лесу и во всяком месте, и постанови ее, Хоре, на таком месте, чтобы моя скотина показалась хортам сухим пнем, гнилою колодою».

Пастух измучен, пот льется у него по лицу и шее, рубаха намокла, а он все бормочет и бормочет и шевелит в огне крапиву… Ольга сидит неподвижно, будто сама превратилась в изваяние… Наконец пастух кончает свои возжигания и просьбы, втыкает в землю нож и обводит круг… Когда скотина найдется, нож будет вытащен…

Хоре — волки… Но почему Свенельд?

В гостях у древлянского князя Мала, глядя на его тяжелую молоденькую княгиню, Ольга припомнила, как до Киева дошли неблагозвучные вести, будто супругу князя Мала изурочили — извели злобой. Ее убили на расстоянии, но сначала жрица — из ненависти к ней — сделала ее бесплодной… Она повесила ей на шею оправленные в серебро выпавшие зубки маленьких детей, уверяя, что это необходимо, чтобы родился мальчик… Далее она прибавила заделанный в серебро пальчик мертворожденного ребенка… Не подозревающая ни о чем княгиня была изурочена, замучена до смерти и скончалась в судорогах… Говорили, что князь Мал очень горевал о княгине, что жрица, мучимая раскаянием, что‑то кому‑то поведала, но было поздно… Князь Мал как верховный жрец повелел отрубить ей голову…

Волхв — волк… Волхвы могли превратиться в волка, а волки вернуться обратно и стать волхвом.

В доме отца Ольги была диковинная собака, похожая на волка, и о ней говорили, что это человек, не сумевший вернуться обратно из волчьей шкуры.

Даже дети тогда шептались, что кто‑то в лесу унес нож, который слуга князя воткнул в пень, под особый заговор, чтобы превратиться в волка. Ну, а уж коли нож унесен, не бывать ему больше человеком… Пропал тогда слуга — появилась странная серая собака, и все ее боялись… Потому что пришла неизвестно откуда… А потом также неизвестно куда пропала…

Что только не лезет в голову спустя много лет, а тогда казалось, что ничего в ней не задерживается, много уплывает, будто по воде… Но отчего же встретить волка всегда почиталось удачей?

Зайца увидеть — к беде, волка — к радости… Сколько всего волхвы напридумывали — это ясно теперь, но тогда… Был и страх, и недоумение, и боязнь…

Теперь уже трудно вспомнить, как же все тогда обстояло…

Взгляд княгини Мала Ольга помнит, но где тогда был Святослав? С няньками? С ними? Или его оставили в Киеве?

Как странно, что этого память не удержала, а вот дымы над Красными горками княгиня Ольга видит столь зримо, будто они и сейчас стоят перед глазами.

…Говорили о Радунице… Этот праздник всегда был очень торжественный… Да ведь и ее привезли в Киев на Красную горку…

Тогда все дружно распевали песню, как ходили походом на Царьград… Еще с князем Олегом… Гусляры… Скоморохи… Гудцы…

Ольга вспомнила, что когда впервые услышала эту песню, удивилась, что она написана женщиной — ведь обращение к свекру и свекрови — только у жены… Князь Игорь был немало озадачен: «Почему же ее поют гусляры?»

А потом сказал задумчиво: «При мне не было, но князь Олег говорил, что когда собирали войско, чтобы идти на Царьград, там были и княгини и княжны — предводительницы своих земель…».

И Ольга часто вглядывалась в собиравшихся в гриднице воинов — нет ли среди них женщин?

Прошлое туманится завесою, но изредка она отходит в сторону, открывая, казалось бы, давно забытое…

Радуница приходила сразу же за Красной горкой и была полна радости.

На Радуницу встречались с умершими предками, и это было великой радостью… Радованье покойников… На могилах ставят яства, чтобы они откушали, вспомнили, как здесь радовались… Никто никогда не отберет этого праздника и этой радости… Сколько снеди раскладывается на могилках… Сколько яиц, и пирогов, и блинов, и лепёшек, и оладий… В долбленых тыквах приносят меды — не сосчитать их… Поливают могилки медом — брагою… Вот тут и приходят молодые — жених и невеста — поклониться предкам, попросить у них заступничества перед древними и славными славянскими богами. Ведь все теперь там, на небесах, и легко поклониться, в ноги кинуться, вымолить, выпросить счастья, удачи, здоровья, богатства, любви мужа, деток здоровых, силы…

Чем больше на Радуницу умилостивишь своих предков, дедов и бабок, родителей, свекра, свекровь, тем больше подадут тебе здесь удачи, здоровья, хлеба, пива, меда, зверья… Каждый кланяется у могил своих предков, а потом идут и кланяются сообща…

Как живут–поживают предки на небе, в царстве бога Солнца — Даждьбога?

—Стоят там палаты, все изукрашенные каменьями–самоцветами, и растет там дивный сад с золотыми яблоками… А распевают в этом саду жар–птицы, жар их солнечный…

И спускаются к нам родители–предки по радуге…

Поэтому и Радуница называется…

Радуга только и связывает землю и небо, и только по ней можно ненадолго вернуться туда, где ты жил…

Радуемся мы радуге, она ведь часто и дождь приносит… Встанет радуга дугой, опустит свои широкие рукава и пьет, пьет воду из всех озер, ручейков и речек, колодцев и прудов, запруд и морей…

Широки рукава у радуги, широки они и у жриц, что проводят праздник Радуницы, радость встречи каждогодней с умершими.

Светлая жизнь, когда знаешь, что никто не уходит безвозвратно — на Радуницу все вместе собираются, а то, что не видишь любимых умерших, так стоит только закрыть глаза и испить волшебного зелья из рога в руках жрицы, как ты начинаешь видеть тех, кого хочешь еще раз встретить на этой земле…

На жрице рубаха с длиннющими рукавами, широкими, как рукава радуги, и рубахи все цвета радуги, так что когда отопьешь из рога, что жрицы всем подносят на Радуницу, все цвета их рубах сливаются в радужное сияние. А из него и выходят… они, любимые, долгожданные, каждой мыслью обласканные, каждой памятью взлелеянные… Каждой слезой умытые… Рады и они встрече… Ведь ждут этого дня весь год, когда добрые боги позволяют им заглянуть на землю, где столько любимых осталось…

…Добрый Белее пасет на небесном свете, на том свете души ушедших, умерших. Здесь он пасет скот, а там — души на зеленых лужайках, среди цветов и трав. Если только не утащит кого в преисподнюю Чернобог…

Тогда в гостях у князя Мала она с князем Игорем не встречала Радуницу. Радуница — только со своими… Только в родном доме, в своем княжестве, в своем граде, веси, селении… Но память посылала виды древлянских Красных горок, с дымящимися кострами… А вокруг них хороводы, и в каждом жрица в одеянии радуги — с рукавами почти до пят… Они стояли часто в центре и взмахивали рукавами, будто ветры Стрибога приманивали… Они же радугу призывали на землю, мост желанный между небом и землей… Кружится хоровод вокруг жрицы, мелькают в воздухе ее длиннющие рукава, которыми она машет над головой и в стороны, так что всем в хороводе уже кажется, что радуга сошла на землю… Но она сначала опасна для людей, в ней слишком много огня неба, поэтому нельзя под ней стоять — всосать в себя может, превратить в мужчину, вот жрица и пытается не только вызвать радугу, но и умилостивить ее…

Непростым был танец жрицы радуги — свести с неба, обезопасить доверчивых и радостных женщин…

Так всегда — все мы не ведаем опасности, когда радость близка, не хочется думать о дурном…

Но не. всем, не всем на Радуницу выпадет радость встречи с ушедшими на небо… Не всем поднесет жрица чару с зельем.

Княгиня Ольга помнила, как вскоре после смерти матери, на Радуницу, бабка отвела ее в такие хороводы… Как подкашивались у нее ноги, как кружилась голова и руки падали… Потом жрица приближается к ней, приближается, ее красное одеяние вот совсем близко… И чара с напитком, пахнущим мятой и чесноком, касается ее губ. «Пей!» — шепчет жрица…

Она выводит ее из хоровода, все также танцуя, закидывает рукава ей на плечи, обвивает ими ее тело… И все… Потом появляется мама, нежная, с распущенными волосами, а в них ветка цветущего жасмина. Ольга протягивает к ней руки и кричит: «Мама!»

Больше не помнит ничего… Очнулась дома, в своей постели, бабка склонилась над ней, ее голос: «Пришла в себя…».

Никогда больше на Радуницу княгиня Ольга не видела матери… Но часто жрицы–чародейницы могли с помощью своего зелья и чародейных чар вызвать мертвых… На Радуницу…

Но не всем… не всем… Чаще же чародейница видела и слышала покойников, вступала с ними в разговор, вела беседу с теми, ради кого они вернулись на землю…

Мертвые ведь невидимы для людей, а чародейница видит их, говорит с ними, передает их вопросы и ответы людей…

Потом уже не раз княгиня Ольга видела это действо на Радуницу…

Чародейница дает из рога пригубить меда, и только после Этого начинается общение… Причем тут мед? — нельзя сказать, чтобы княгиня Ольга так думала или спрашивала. Как берегиня она знала, что негоже задавать вопросы там, где ты не хозяйничаешь, где ты только гость…

…Конечно, мед был особый, особым способом приготовленный, и даже ей, княгине, никогда не выдадут секрета…

Запах этого радуницкого меда нельзя было спутать ни с чем… Что‑то степное и лесное, особая свежесть воды или воздуха… И вкус кислый, как у киселя. Его иногда называли кисляждь, и был он волшебно целебный, но все это тайны чародейниц…

Как удавалось им сохранять во всем многолюдье праздника свою обрядность, свою правильность? Не спутать тех, кто должен был увидеться, с теми, кто будет говорить со спустившимися с неба через чародейницу?

Все кипело, сверкало яркими красками одежд. Все были веселы и рады встрече с ушедшими.

Когда княгиня Ольга была в Византии, император Константин сказал ей: «Вы, россы, отличаетесь от всех народов тем, что не берете в рабство пленных и почти сразу отпускаете их. А еще — не верите в смерть… Может быть, поэтому такие бесстрашные воины…».

На Радуницких торжествах с той поры она часто вспоминала эти слова.

Какая же смерть, если каждый год встреча?

К Радунице готовились загодя, ее ждали…

Поливали могилки (а прежде того — курганы!) медами сычеными, пивом хмельным… Просили покойников, чтобы на том свете —у Белеса — выпросили бы они дождя, посланного на землю… Просят истово — ведь от этого зависит вся жизнь… Прольется ли дождь — будут ли посевы рослыми…

И не было ни одного дня Радуницы, чтобы не пролился бы дождик, чтобы не ответили дорогие покойники на просьбы, к ним обращенные…

Странно, однако же, то, что никогда на Радуницу княгиня Ольга не пыталась увидеться со своими дорогими покойниками… Не говорила с ними через чародейниц, не обращалась к тем из них, кто мог вызвать их воочию… Как тогда, девочкой, увидела мать с жасминовой веткой в волосах… Иногда ей очень хотелось свидеться с бабкой… Услышать ее голос ведь невозможно — его слышит лишь чародейница… Она слышит и передает вопросы, ты отвечаешь, а уж чародейка говорит ей… Нет, это не то…

Ей самой хотелось услышать ее милый голос, доброе ворчанье. Ощутить ее радость, что вот, внучка — княгиня…

Чародейки — будто толмачи другого племени, племени Белеса, живущего теперь в другом, незнакомом краю…

Впрочем, тогда у князя Мала и его скромной молоденькой жены княгиня Ольга ни о чем не думала. Вот только воевода Свенельд был суров, а воевода Борич, как всегда, румян и весел.

Тогда весь мир был другой, потому что был жив князь Игорь и все было полно жизни и счастья. И счастье это переливалось у нее через край, будто из горшка каша убегала, и могла бежать долго и далеко и накормить по дороге всех, всех, всех.

А теперь в душе и ложкой не наскребешь.