Глава 15
Потерпев страшный разгром, магистр Ливонского ордена не впал в отчаяние и не опустил рук. Наоборот, он с удвоенной силой принялся искать помощь и союзников против восточных схизматиков. Увы, но события, обрушившиеся на Орден, не позволили магистру Вальтеру стать рейхфюрстом, как это случилось в иной истории в 1526 году. В этот раз Карл, которому союз с Русью против османов был действительно нужен, воздержался от подобного шага, по крайней мере до тех пор, пока не разберётся в ситуации досконально. Но из-за подобного решения, скрыть которое всё же не получилось, желающих давать Ордену денег было не так уж и много. И оттого столкнувшись с хроническим безденежьем и стремясь раздобыть столь необходимые для продолжения войны средства, магистр решил пойти даже на крайние меры: на секуляризацию церковного имущества. Согласно акту, принятому спешно собранным лантагом, на территории Ливонии закрывались все монастыри, а их земли переходили под управление Ордена. И прежде всего это касалось владений пребывавшего нынче под арестом архиепископа Иоганна Бланкенфельда, который был объявлен главным виновником всех постигших страну несчастий.
К сожалению земли Дерптского епископства, как и добрая половина Рижского и Эзель-Викского, уже находились под властью московитов, но ещё оставалось Курзёмское епископство. Оно имело площадь в 4500 квадратных километров, и было разделено на три анклава, которые были отсечены друг от друга орденскими землями. Население этого лесисто-болотистого края составляло около двадцати тысяч человек, а вассалов у епископа было всего семьдесят семь, большинство из которых проживало в западной части, где у них и располагались родовые замки. Впрочем, замками их можно было назвать с большой натяжкой. В лучшем случае они представляли собой дворы, обнесённые каменными стенам. А многие не имели даже этого. Понятное дело, что в случае военного столкновения епископия не имела никаких сил для сопротивления, и была бы быстро захвачена даже незначительными силами. Но прошлым магистрам удалось добиться в Риме постановления, что епископом Курземе может быть только член Немецкого ордена, тем самым Курземское епископство политически было полностью подчинено ордену. Что, впрочем, не помешало покойному Генриху Базедову стать сторонником рижского смутьяна. Однако сейчас епископией руководил Герман Роннеберг, который в прошлом долгое время служил секретарём фон Плеттенберга, так что магистр надеялся на полюбовное решение вопроса с конфискацией церковных земель.
Так оно фактически и произошло: Роннеберг, хоть и неохотно, но без сопротивления согласился на присоединение к Ордену своей епископии, согласившись на финансовую компенсацию, правда, после окончания войны.
А вот в отличие от своего курляндского коллеги, владения эзель-викского епископа представляли собой сравнительно компактный массив, захватить который с наскока было нельзя. Ещё более надёжным щитом для Эзель-Вика служила изолированность Эстляндии от остальной Ливонии. И ранее этот регион отличался относительной автономией (по причине особого статуса местных дворян, получивших свои поместья из рук датских королей, а не орденских властей), а после захвата русскими Пернау, почти отрезавших Эстляндию от центральной части Ливонии, орденская власть там оказалась представлена всего лишь несколькими фогтами, каждый из которых, в ситуации затруднённой коммуникации с центральной властью, действовал самостоятельно, не желая признавать верховенство кого-то из своих собратьев. Попытка орденских властей хоть как-то объединить тамошний аппарат управления в нечто целое, путём введения должности протектора Эстляндии, на которую планировалось назначить вейсенштейнского фогта Отмара фон Галена, вызвала сопротивление остальных фогтов (прежде всего ревельского) и окончилась неудачей. Тогда Плеттенберг сменил тактику. На мартовском ландаге 1527 года в Вольмаре Герман фон Брюггеней был объявлен коадъютором (заместителем) магистра, и отправлен на север, где ему поручалось организовать оборону региона.
Миссии Брюггенея способствовала кончина в 1527 году эзель-викского епископа Иоганна Кивела, породившая конфликт между епископским деканом Рейнгольдом фон Буксгевденом (который был сторонником Бланкенфельда, и чья кандидатура была поддержана русскими) и ревельским епископом Георгом фон Тизенгаузеном за место преемника покойного, приведший к самой настоящей войне между их сторонниками, которая позволила Ордену вмешаться во внутренние дела епископии. Приехавший в Вик коадъютор вступил в переговоры с главой местного рыцарства Юргеном фон Унгерном, предложив тому помощь в обмен на поддержку своей деятельности. При посредничестве Унгерна между Брюггенеем и Тизенгаузеном было заключено соглашение. Орден откладывал секуляризацию Эзель-Викского епископства, и оказывал поддержку Тизенгаузену, а в ответ тот полностью передавал военные ресурсы епископии в распоряжение коадъютора, и брал на себя обеспечение их всем необходимым.
Таким образом, под конец своей жизни Плеттенберг добился давно желаемой централизации ливонского государства, но при этом, ландмейстер, в отличие от бывшего тевтонского коллеги, не стал официально порывать с католической церковью и преобразовывать Орден в светское герцогство.
Однако в начале 1527 года до подобных соглашений было ещё далеко, а деньги требовались уже сейчас. Потому как к исходу 1526 года уставшее русское войско, отягощённое огромной добычей и полоном, отправилось по домам, запас себе пасти и коней кормить, готовясь к новой кампании там, куда направит их государева воля. В захваченных же городах и замках оставались лишь небольшие гарнизоны, да загонные отряды, рыщущие по стране в поисках добычи. Благодаря хорошо налаженной разведке и многочисленным "доброхотам", имевшимся у магистра в том же Дерпте, Нарве и даже Пскове, об этом скоро стало известно и в орденской ставке. Оценив ситуацию, Плеттенберг и Платер решили, что настало хорошее время попытать счастья и, хотя бы частично, компенсировать понесённые утраты, после чего вступить с московским царём в переговоры и завершить эту войну, сохранив Орден для дальнейшей его реформации.
Но для этого, как уже гворилось, нужны были деньги, очень большие деньги. А где их взять бедному магистру, если уж сам император пожалел скромную сумму в двести тысяч золотых венгерских монет, которую он просил у него для защиты от дикого московита? Хвала господу и деве Марии, что комтур Вильянда, Руперт де Граве, отправившийся в паломничество по святым местам в Иерусалим, Рим, Сантьяго-де-Компостела и на могилу святого Хуберта, при посешении папы сумел сыграть на страхах Рима, что ливонский магистр тоже проведёт секуляризацию своих владений, как до того сделал магистр Тевтонского ордена. И папа, над головой которого тоже уже сгущались тучи, а долг которого в пять раз превышал доход, внял словам невольного посла и всё же выделил Ордену небольшую сумму, на которую в германских землях эмисарами Ордена были наняты дополнительные силы и по осенней Балтике доставлены в Ревель. Причём, как стало известно значительно позже, этот конвой прошёл уже после того, как русский флот ушёл на свои базы, а поражение русской гребной эскадры позволило ему спокойно разгрузиться на ревельских причалах.
Однако одной папской помощи было мало, очень мало для ведения современной войны, и только поэтому послы от герцогов Померанских были всё же приняты магистром, хотя и принесли вовсе не те предложения, которые хотелось бы ему услышать. Увы, но герцогам из рода Грифичей было глубоко всё равно на немецкое единство и борьбу со схизматиками, они просто собирались погреть руки на идущей войне и выставить их послов взашей фон Плеттенбергу помешала лишь сумма, озвученная на приёме. Ведь она позволяла либо значительно увеличить численность орденской армии, либо продлить найм уже нанятых рот на значительный срок, но в любом случае начать боевые действия самим, раньше, чем русские вновь начнут наступление на остатки Ливонского государства. Ведь и магистр, и его ландмаршал хорошо понимали, что одной обороной войну не выиграть, и даже не заставить врага явиться на переговоры. А поскольку других видов финансирования у Ордена пока что не предвиделось, то наскоро собранный совет решил, что потеря Курляндии стоит тех денег, которых за неё предложили. В конце-то концов, если ливонцам не удастся изменить ход войны, то и сам Орден мог прекратить существование, пав в руки восточным схизматикам.
Зато новым владельцам Курляндии в качестве своеобразного отмщения магистр подбрасывал и собственные проблемы с Литвой. Ведь начиная с 1422 года постепенное территориальное расширение Великого княжества Литовского шло за счет земель, принадлежащих Ливонии. И каждый новый пограничный договор Ливонии и Литвы юридически фиксировал приращение тех или иных земель к владениям Великого княжества. Границы, которые были демаркированы в 1426 и 1473 годах, и подтверждённые договором от 1501 года, вновь значительно продвинулись на север, особенно в районе Швентожи, Жагаре и Йонишкис. Границы на отрезке Йонишкис-Краслава изменились не так сильно, лишь немного продвинувшись на север к Рокишкису, Пакруойису и Позволю. Но со стороны литовских властей уже прозвучали намёки на очередной пересмотр (который в иной реальности и состоялся в 1529 году, в очередной раз уменьшив владения Ордена). Что же, пусть теперь померанские герцоги ломают себе голову, как быть с подобными соседями, а он без всяких сомнений отписал на их имя границу по последнему договору двадцатилетней давности. И получил взамен кучу серебра, на которую смог экипировать огромную армию, насчитывающую две с половиной тысячи кавалеристов, куда вошли и орденские браться со своими копьями, шесть тысяч кнехтов и десять тысяч разного рода ополченцев, большая часть которого больше расценивалась, как смазка для чужих мечей. А орденская артиллерия пополнилась новыми стволами и начитывала теперь в своём составе дюжину шестифутовых полушлангов и с десяток гаковниц, не считая старых бомбард и картаун, пригодных для разбития крепостных стен.
И вся эта силища после рождественских праздников начала собираться возле столичного Феллина, где сам ландмаршал Ордена принялся гонять подходящие отряды до седьмого пота. Он без устали показывал, как воины должны владеть мечом и копьем, держать строй или атаковать. Доставалось всем, даже рыцарям. Но Платтер был неумолим, ибо видел, какое войско могли выставить против него московиты.
А по вечерам он большую часть времени проводил в огромном кабинете магистра, где вместе с лучшими людьми Ордена разрабатывал планы предстоящей кампании. Причём все они сходились на том, что брать обратно замок за замком было всё равно, что стрелять из пушки по воробьям - слишком дорогостоящее удовольствие. Но куда должен был быть направлен удар ливонского войска? На Ригу? На Пернов? Или на Дерпт, откуда и началась эта столь ненужная Ордену война? Причём решать нужно было быстро: никто из братьев не верил, что у московита нет своих послухов среди ливонских земель. А значит скоро и в Москве станет известно о сборе ливонского войска...
В просторном зале с наглухо закрытыми окнами было достаточно светло от горящих на стенах светильников и достаточно тепло, не смотря на лёгкий морозец снаружи. В камине шипели и трещали поленья, распространяя вокруг пряный запах горящих дров. А на массивном столе горели в кованом железном держаке восковые свечи. Каменные плиты пола покрывали толстые фламандские узорчатые ковры.
Возле стола, внимательно рассматривая пергамент, на котором красками была изображена карта Ливонии с городами, замками, лесами и реками, собрались все те, кто обладал в Ордене достаточной властью, а также командиры основных отрядов наёмников. И все они внимательно слушали ландмаршала, который не заморачиваясь, водил пальцем прямо по карте, рассуждая о своих задумках.
- Совместно с флотом, что к весне обещает выставить Ревель и Гапсаль, необходимо отбить у русских Нарву, после чего переправиться через реку и дотла выжечь их порт и верфи, подорвав тем самым всю торговлю схизматикам. Ну а затем, если московиты не выставят достойного войска, отряду можно будет либо перенести войну дальше на территорию схизматиков, либо повернуть на юг, и помочь основным силам. Вот только армию для этого похода брату Брюггенею придётся собирать за счёт местных ресурсов эзель-викского епископа и ревельского магистрата.
- Я готов, - встрепенулся Брюггеней. - Но, как я понял твои слова, брат ландмаршал, вы всё же решили идти на Дерпт? Почему? Пернов самой природой отрезан от любой помощи, и мы с лёгкостью захватим его обратно. По донесениям наших лазутчиков, русские оставили там всего лишь восемь сотен воинов.
- Да, - вместо ладмаршала заговорил сам магистр. - Мы всё же решили идти на Дерпт. Рига весьма соблазнительный пирог, но она слишком сильно укреплена для наших пушек, да и схизматики оставили там вполне приличный гарнизон, а Пернов предлагаю оставить на летнюю кампанию. Быстрота и натиск - вот наш конёк в этой войне, братья. А наступая на Дерпт, мы можем надеяться на помощь наших же вассалов, которых московиты лишили замков и имений. Оттого они и стали сбиваться в отряды "фрайкоров", которые, пользуясь малочисленностью вражеских гарнизонов и их удалённостью друг от друга, нападают на их фуражиров и гонцов, и даже держат под своим контролем целые районы. Вот с их помощью мы и совершим быстрый и достаточно скрытный выход к городу, когда схизматики просто не будут нас ожидать и, если захочет бог, не позже первых дней весны мы уже будем пировать в дерптском замке. А потом перебросим туда дополнительную артиллерию, усилим гарнизон и уже не допустим его повторного падения. Продолжайте, ландмаршал.
- Благодарю, брат магистр. Итак, дабы совсем запутать схизматиков и отвлечь их силы, вы, Иоганн фон Эйкель, возьмёте небольшой отряд и попытаетесь захватить Кокенгаузен или любые другие замки на речном пути в Ригу.
- Брат маршал, - откашлявшись, произнёс Эрнст фон Мюнхгаузен, комтур из Гробина - мне кажется, что мы зря распыляем наши силы. Эйкель вряд ли без пушек возьмёт замки на реке, а вот мы без его воинов рискуем не взять Дерпт. Я согласен с походом под Нарву, ведь там брату Герману ещё предстоит собрать новое войско. Но вот до падения Дерпта предлагаю воевать единым кулаком. В конце концов от литовцев, которые вновь забряцали оружием, мы теперь будем прикрыты владениями герцога Померанского и оборонять южные границы нет большой необходимости. Зато взяв Дерпт мы просто спустимся на юг и легко возьмём города и замки на двинском берегу.
Все рыцари тут же повернули головы к ландмаршалу, который сделал вид, что крепко задумался. Мастерски выдержав паузу, Платер кивнул головой:
- Да, ты прав, брат, лучше и впрямь действовать единой силой. Взяв Дерпт, мы многое поломаем в планах восточных схизматиков. Да и замки, что упали в их руки так же споро вернуться и к нам. Что скажешь, брат магистр?
- Скажу, что мы уже не один день думаем над этим планом. Пора бы уже и определиться. Сегодня подошли последние отряды и ждать больше некого. Повелеваю, через неделю быть готовыми к выходу на Дерпт. Брат Брюггеней, вам же надлежит ехать в Эстляндию, собирать войска для весеннего наступления на Нарву. И да поможет нам всем святая Дева Мария. Аминь.
- Аминь, - почти единогласно произнесли в ответ братья-рыцари.
Решение было принято и в войне наступал очередной этап.
*****
Едва отгремело, отзвенело Рождество, как по заснеженным дорогам поспешили во все стороны необъятной страны верховые гонцы, везущие в своих сумах грамотки для воевод. Получив которые, уже зашевелились воеводские канцелярии. В результате чего к началу марта потянулись от деревень к городам одиночки и небольшие отряды поместных, сливаясь по пути в единую массу конных и пеших. Засобирались в поход стрелецкие полки, потянулись к Москве копейные тысячи кованной рати. Русская земля вновь исполчалась на врага.
При этом в этот раз собирались сразу три независимых друг от друга рати.
Первая, во главе с самим царём, должна была обрушиться на земли ливонского магистра и закончить, наконец, идущую войну самым решительным образом. Ведь до Москвы дошли-таки слухи о безвременной кончине в ливонском плену архиепископа Бланкенфельда и Василий Иванович на полном серьёзе собирался взять под свою руку всё выморочное наследство новообретённого вассала, в чём его полностью поддерживали и знать и простые дворяне.
Вторая рать, как всегда, должна была выходить на южные рубежи, стеречь Русь от разбойников из Дикого поля, а также охранять строителей Большой засечной черты, что продолжала строиться довольно-таки быстрыми темпами, благо денег в казне нынче хватало. И пусть в Крыму и продолжалась замятня между царевичами, но бережёного, как известно, и бог бережёт.
Ну а третья рать собиралась идти в земли сибирские, мстить хану Кулук-Салтану за его вмешательство во внутрирусские дела на стороне восставших. Причём шли не как в прошлые годы, просто привести всех к присяге. Нет, на этот раз Русь собиралась придти в Сибирь чтобы остаться там уже навсегда! Хоть убедить в подобном Василия Ивановича и стоило огромных нервов. Надев казанскую корону и получив под руку нестабильный регион, он вовсе не горел желанием получать ещё один такой "подарочек". Но у Андрея была теперь в союзницах сама царица, которой льстило стать владычецей тех земель, что входили когда-то в державу самого Батыя, оставившего о себе злую память не только на Руси. Кроме того, изгоняя сибирского хана Русь тем самым выполняла и свои обязательства перед персидским шахом, ведь Кулук Салтан был Шейбанидом. А в договоре с персами было прямо прописана помощь в борьбе с этим родом Чингизидов, но ни слова о том, где и когда её надобно проводить. И если лезть в среднеазиатские земли русским было явно не с руки, то вот Сибирь была совсем иным делом. Мало того, что можно было относительно легко прирасти новыми землями, так ещё и получалось, что пока персы мяли себе одно место, русские уже приступили к выполнению своего союзнического долга! О чём и оставалось лишь правильно донести до двора персидского шаха, да постараться под это дело выторговать себе новые торговые преференции. Ну а то, что Сибирь - эта мировая сокровищница запасов - была нужна самой Руси, так кому какое дело, тем более, что и среди московского правительства о тех сокровищах никто, кроме одного человека был ни сном, ни духом. И даже более того, считали её пока что диким и ненужным краем, где ничего, кроме пушнины и нет.
Но попаданец, всерьёз увлёкшись колониализмом, довольно вовремя вспомнил о походе "встречь солнцу" и, как когда-то и планировал, собирался начать его раньше, пока на Руси ещё был переизбыток крестьян, сильно просевший к семидесятым годам шестнадцатого века в самый разгар Малого Ледникового периода. Ведь даже не смотря на ужасную детскую смертность, каждая русская семья давала от трёх до пяти доживших до детородного возраста деток, отчего к тридцатым годам в иной реальности им уже не хватало земель в защищённых Поясом Богородицы центральных округах, после чего они бездарно и сгорели в мальтузианской ловушке и обрушивишихся на Русь несчастьях с войнами и недородами. Сейчас же этот кипящий котёл уже выплескивался потихоньку на юга и вычёрпывался в колонии, постепенно снижая внутреннее давление. А поскольку до череды голодных лет были ещё десятилетия, то люди продолжали плодиться с невероятной силой, чему очень способствовала церковь, для которой пожервования паствы всегда были одной из главных статей пополнения бюджета. Просто теперь люди жертвовали ей не земли и деревни, а деньги и ценности. Так что в этой реальности освоение Сибири должно было пойти семимильными шагами, ведь крестьяне, благодаря вмешательству попаданца, пойдут туда практически сразу вслед за войском, а не через двадцать лет, как это было в иной реальности. И именно для этого уже сейчас княжеские люди агитировали свободных крестьян ехать в новые земли, обещая им привычные для новопоселенцев послабления.
А вот для воевод его люди готовили подробные карты с городами и путями прохода, которые в течении последних десяти лет выпытывали купцы и вогуличи князя Асыки. Ну и много сил ушло на то, чтобы на столь "малозначительный" поход поставили "правильных" воевод, а именно стольника князя Михаила Ивановича Барбашина-Шуйского и князя Леонтия Ивановича Шумаровского-Щуку-Шамина.
Увы, но князь Александр Шумаровский ненадолго пережил себя иной реальности и в прошлом году покинул сей бренный мир и все его владения по духовной грамоте отошли к племяннику, прославившемуся к тому времени на государевой службе куда больше, чем сам дядя. Всё же Леонтий не раз бывал вторым или третьим воеводой в походах против татар, воеводствовал в городах, причём не только малых, типа Вороноча, но и в довольно крупных, как Торопец или Коломна, да только попал в опалу после речного побоища 1524 года и с той поры на службу не вызывался, проживая в своей вотчине, да помогая дяде с его хозяйством.
При этом, как и остальные Шумаровские, Леонтий числился бездетным, и Андрей, для которого овечьи пастбища князей были крайне нужны, всё горло изодрал, доказывая своим торговым партнёрам, что негоже это, ежели род пресечётся из-за отсутствия сыновей. Это он был ещё достаточно молод, чтобы заиметь наследника, а они ведь уже давно за сороковник перевалили. Даже поругались однажды, когда Андрей, не сдержавшись, выпалил в запале, что мол, коль жена не может, пусть полюбовница сына родит. Всё одно, кровь-то отцова в жилах течь будет. Александр тогда долго дулся, а вот Леонтий, похоже, слова те на ус намотал (а может просто более рьяно жену любить начал), но к началу 1526 года стал-таки отцом розовощёкого карапуза, которому и собирался передать свой титул князей Шумаровских, ибо у Шаминых с наследниками было всё куда более благополучно.
А Андрей, убедившись, что род не зачахнет на Мамоте, как бы невзначай стал предлагать последнему сделать племянника Леонтия своим наследником, раз он уж и сам наследником обзавёлся и с делом знаком. Это ведь всё лучше, чем если выморочная вотчина государю отойдёт, а дело, которому князь последние десять лет всю душу отдал, прахом развеется. Ведь не ведомо же, кому государь те места отпишет. Да даже пусть и родичам достанутся, но кто, кроме Леонтия в том деле быстро разобраться сможет? И вот с этим Мамот согласился куда проще, чем с сыном от сенной девки и вписал племянника в духовную грамоту. И, как оказалось, сделал это очень вовремя: и полгода не прошло, как слёг он с сильнейшей простудой и угас столь быстро, что даже андреевский лекарь не успел до больного добраться.
Нет, Андрей, хоть и готовился к чему-то подобному, но смерти другу и соратнику вовсе не желал и надеялся, что Александр Шумаровский, по прозвищу Мамот проживёт ещё не один десяток лет, но судьба распорядилась по-своему. Так что пришлось Леонтию брать бразды правления на себя куда раньше, чем планировалось, благо что он хоть понятие имел, что и как делать надобно. А то ведь за последние годы проблем в хозяйстве у Мамота прибавилось. Так, со второй попытки, удалось, пусть и значительно переплатив, прикупить в Испании через третьи руки несколько голов тонкорунных мериносов. Вот только в землях "овечьего короля" они приживались с трудом. Климат что ли был "испанцам" не совсем подходящий, но несколько ягнят сдохли ещё до того, как смогли дать потомство. Впрочем, выжившие вроде бы постепенно акклиматизировались и теперь чувствовали себя довольно неплохо, но было их ещё слишком мало, чтобы говорить о промышленном использовании мериносовской шерсти. Пока что их пасли и содержали отдельно от других пород и не позволяли мериносовским овцам гулять с чужими баранами, хотя баран-мериносов довольно активно скрещивали с чужими овцами, надеясь получить от них достаточно тонкорунное и климатоустойчивое потомство. И пусть этим занимался не сам князь, а специально обученные люди, включая и пару ногайцев, взятых в виде военной добычи, но смена владельца могла сильно повредить налаженному делу.
Впрочем, овцеводство-овцеводством, но и местнический счёт ещё никто не отменял. Это для сына Александра было бы всё равно, ибо отец его ни разу за жизнь в разряды не попал, а вот у сына Леонтия, поименованного Глебом, в честь прадеда, всё было куда иначе. Его-то отец в местническом счёте был не самым последним. Но почему бы и эту планку не поднять повыше? Ведь рано или поздно, но старое с новым обязательно схлестнуться. И Андрею очень не хотелось, чтобы старое было всегда именитее нового. Вот и хлопотал он как мог, добиваясь для соратника нужное назначение. Всё же второй воевода отдельной рати, это выше второго воеводы Передового или Сторожевого полка!
В результате третья по списку рать собираться стала позже всех в Чердыне, куда и сходились пермяки, устюжане да вологодцы. Потом судовым караваном она спустилась к Усолью-на-Камском, где в неё влились и усольские охочие люди, да братов Камский полк тоже пришёл. Всё же в прошлом году русская рать здорово раздала всем по сусалам. Сначала под Арском разбили объединённую рать сибирского хана и черемисского лужавуя, сняв тем самым осаду с Казани, а потом спешным маршем двинулись на лужавуйские города, где и поймали Мамич-Бердея в ловушку. Всю осень оборонялся Керменчук, хорошо оборонялся! Много кровушки попил он у русского воинства. Да и сибирский хан не ушёл после поражения сразу к себе, а собрав силы, попытался спасти своего союзника. Да только отступились духи от язычников - проиграли они божьему воинству. А как первые белые мухи пали на землю, так и Керменчук пал. Взяли его долгим и кровавым штурмом. А до того от перемётчика знатного, что решил свою голову от плахи спасти, проведали про ход подземный и под опёку его взяли строгую. Так что не ушёл Мамич-Бердей из осаждённого города, как и его лучшие старшины, всех на том лазу и повязали.
Пленных сначала в Казани пыткам подвергли, дабы выяснить, кто ещё в мятеже был замешан. Не многие на дыбе героями оказались: помчались сильные отряды лыжников с проводниками по лесам, нападая на селения мятежные, вязали князьцов да старшин, холопили жителей, раз за мятежников стоять вздумали. Правда и тут не всех взяли: самые прозорливые ещё по первому снегу снялись с мест и ушли куда глаза глядят. А глядели у большинства они на запад, так что по весне изрядно поредевшие отряды перешли границу и попросились на службу к великому князю литовскому. Ягеллон недолго думая принял их и поселил в пограничье, откуда часть черемисов примкнула к казакам, а часть ушла дальше, осев со временем около подольского города-крепости Бар.
Ну а главное дознание над мятежниками уже в Москве проводилось, после чего и лужавуя и всех его старшин казнили на Лобном месте, дабы невместно было бунтовать супротив государя да другим для острастки.
И казался теперь черемисский край из столицы замирённым и обезглавленным, ведь вместо мятежных старшин по указке из дворца ставили казанские воеводы во главе поселений тех, кто не поддержал бунтовщиков. Причём не жалели и тех, кто решил схитрить и не поддержал ни мятежников, ни русских. Их тоже сводили с владений, забирая с собой, дабы не мутили воду да новым хозяевам не мешали. И не сказать, что бескровно всё обходилось, но без единого центра все их выступления подавлялись быстро и жестоко, ибо попаданец принял все меры, дабы власть не успокоилась и продолжила заниматься "реконструкцией" Луговой стороны. Ведь в его истории Первая Черемисская война хоть и была недолгой, но оказалась очень жестокой и унесла десятки тысяч жизней, отчего в иной истории и заставила русское правительство не нагнетать ситуацию сверх того, что уже сложилась. Однако всё это привело лишь ко Второй Черемисской войне. Так что в этот раз клан Шуйских буквально на дыбы встал, требуя от думцев продолжить начатые до мятежа мероприятия. Так что казнь Мамич-Бердея послужила началом нового наступления царских войск на дезорганизованные отряды повстанцев в марийских лесах. Война продолжилась, и отдельные марийские отряды пытались ещё совершать дальние рейды, но система крепостей сильно сужала их возможности, а сил для продолжения борьбы оставалось все меньше и меньше. Ведь царские войска не церемонились. Там, где русским отрядам оказывали сопротивление или там, где находили русских рабов творился настоящий геноцид, благо времена вокруг стояли не травоядные, да и на мнение "просвещённой Европы" русскому правительству было глубоко по барабану. Мятежную черемисскую знать резали без всякой пощады, а вот простой люд старались сильно не гнобить, хотя и холопили целыми селениями. В результате цена на пленников упала ещё больше и на новых русских землях пошёл так называемый процесс вырывания, когда чухонцев забирали из им привычных мест и везли в "подрайскую землицу казанскую", а черемисов, наоборот, везли в центральные земли и в Прибалтику, где уже начались первые испомещения дворянские.
Так что зная о всех планах на лето, а также про новопостроенные города-крепости на путях к его камской вотчине, Андрей решил, что его Камский полк был бы более нужен брату в Сибири, чем в Княжгородке. Хотя Игнату и было высказано требование не снижать внимания и быть готовым к любым событиям, для чего с ним оставалась малая часть полка из самых молодых и неопытных воинов.
Таким образом достаточно усилившаяся рать, 1 мая 1527 года с колокольным перезвоном и пушечной оглушительной пальбой отбыла из Усолья-на-Камском вниз по Каме-реке. Впереди её ждали долгие вёрсты, жаркие бои, потери и победы. Но никто из отплывавших на стругах людей даже не представлял, что они шли не просто воевать Сибирь. Они шли менять саму Историю!
*****
Ливонская "реконкиста" началась с победы передового отряда рыцарей над загонным отрядом русских помещиков. Почти все они были изрублены в жаркой, но недолгой схватке, однако их предводитель, прежде чем кинуться в бой, успел отправить в Дерпт (ставшим уже опять Юрьевым) гонца к тамошнему воеводе. О том, как молодой новик сумел добраться сквозь враждебные леса, можно было написать целую поэму, но главное он сделал. Раненный и людьми, и зверьём, он добрался-таки до крепостных стен и исполнил данное ему поручение. Но не умер, как полагается герою, а вполне себе выжил и был даже награждён самим царём. Но это уже другой рассказ.
А пока что оставшийся в Юрьеве за главного Семён Дмитриевич Серебряный-Оболенский (Василий Поджогин был вызван в Москву свидетельствовать о "самоуправстве" Шуйского-Честокола), пожалованный за службу боярином, вместо спокойного зимования озаботился организацией обороны врученного ему города. Благо комплот, зревший среди дерптских бюргеров, был выжжен калёным железом ещё летом. Да и с той поры почитай половина жителей были уже своими, русичами, которых по-прежнему продолжали ввозить в Юрьев вместо немцев, меняя его национальный состав.
Тем не менее в Москву сразу отправился гонец с вестью о переходе неприятеля в наступление, а в самом Юрьеве был вновь учинён розыск на предмет поимки и обезвреживания магистровых "доброхотов". А то мало ли не всех тогда уличить сумели. Тут ведь всего десятка крепких мужиков хватит, чтобы ворота отворить, а в Юрьеве немцев ещё полторы тысячи душ проживало.
Укрепления же города и его артиллерию тоже начали спешно приводить в порядок, одновременно созывая в него силы из других городков и замков уезда. К сожалению, на пути из Феллина у орденской армии стоял лишь замок-монастырь Фалькенау, остальные замки прикрывали город либо с русской стороны, либо с севера, либо с юга. Собрав совет, боярин-воевода долго думал, что делать, и всё же решил, что не стоит отдавать врагу такой удобный опорный пункт. В результате в крепость-монастырь отправился усиленный артиллерией отряд детей боярских и пищальников в три сотни душ. Остальные воины оставались в Юрьеве, так как именно он и был главной крепостью в ближайшей округе.
Вот только вся помощь, на которую мог рассчитывать князь Серебряный в ближайшие месяцы заключалась в легкой рати из двух тысяч помещиков и детей боярских, что могла выставить псковская земля. Понимая всю хлипкость создавшегося положения, думцы всё же решили не менять своих планов по поводу весеннего наступления, полностью положившись на господа бога, крепость юрьевских стен и воинскую удачу князя Серебряного.
Орденская армия шла неспешно. Кавалерия и пехотинцы двигались по ровной снежной целине, изо рта что людей, что животных, вырывались обильные клубы белого пара. На ночь вставали большим лагерем, в котором раскрасневшиеся рыцари пили вино и рассуждали о будущих победах. Кнехты и наёмники же предавались куда более приземлённым утехам, благо среди обоза и пристроившихся маркитантов хватало доступных женщин. Причём было их даже больше в пересчёте на одного солдата, чем в обозах у знаменитого полководца Карла Бургундского, который считал, что на три десятка воинов вполне хватит одной шлюхи (точнее, что на одну ордонансную роту будет достаточно тридцати женщин лёгкого поведения). Впрочем, ландмаршал за службой следил туго: впереди войска всегда шёл передовой отряд, а по ночам лагерь надёжно охранялся. И горе тому, кого ландмаршал застанет спящим на посту. Возможно именно поэтому псковскую рать ливонцы обнаружили куда раньше, чем те их.
Не имея артиллерии, псковичи вовсе не собирались вступать в полевое сражение или штурмовать ливонский лагерь, а собирались ограничиться нападениями на неприятельских фуражиров, сильно осложнив жизнь осаждающим. Вот только в своём походном стане они почему-то "стояли оплошно", как выразился потом летописец, ведь ни "подъещиков" ни "сторожеи" у них не было. А оттого прибытия вражеской рати они откровенно проспали. Зато ландмаршал своего шанса на победу не упустил.
Ночью отряд рыцарей, усиленный наёмниками, напал на ничего не подозревавший русский стан и устроил в нём кровавое побоище. И хотя больше половины поместных удалось-таки утечь, но без обоза, где хранились брони и провиант, они перестали быть действующей силой и превратились в дичь, на которую открыли безжалостную охоту отряды фрайкоров. Да ещё и мораль ливонского войска от подобной победы взлетела буквально до небес. Так что к Фалькенау они подошли в полной уверенности, что возьмут его без особых усилий.
Однако под его стенами Плеттенберг и Платер простояли почти неделю, так как пушки этого чёртова монастыря, вознесённые на специально построенную круглую башню, пытались обстреливать всё, что двигалось по реке, мешая тем самым армии пройти дальше. Хорошо хоть что башня та была построена не у южной стены, так что до реки добивали не все пушки. Но всё равно приходилось сильно осторожничать. Тем более, что и гарнизон Дерпта вовсе не собирался безмолвно отсиживаться за городскими стенами и совершил несколько успешных вылазок.
В конце концов оставив у Фалькенау большой блокирующий отряд с несколькими малыми пушками, магистр и ладмаршал повели остальную армию к главной цели кампании.
Так началась осада Дерпта...
Основной лагерь осаждающих был разбит перед южными стенами крепости примерно в версте от города, дабы быть полностью обезопасенным от вражеского огня. Окружив Дерпт со всех сторон и отрезав его от внешнего мира, ливонцы незамедлительно приступили к осадным работам, благо мороз сковал болота, и они больше не работали естественными преградами для осаждающих. Как и сама река. Правда тот же мороз сильно мешал и инженерным работам, но ливонцы были настроены весьма решительно. Сам ландмаршал по несколько раз в день выезжал к осажденной крепости, надзирая за проводимыми работами. Согнанные со всех сторон местные смерды строили на противоположном к стенам берегу реки шанцы и туры, для защиты орденских орудий. А наёмные специалист выискивал лучшие места для установки осадных бомбард и картаун. И наконец настал тот яркий и солнечный морозный день, когда первые пушки выплюнули ядра в сторону дерптских стен. Для старых городских укреплений вполне хватало и того калибра, что имелось у орденских воинов. Так что теперь они каждые полчаса выплёвывали в сторону Дерпта горячие подарки, и их разрушительную работу сдерживала лишь краткость зимнего дня.
Однако русские, понимая, что простое сидение их не спасёт, почти ежедневно предпринимали отчаянные вылазки. Большую их часть ливонцы успешно отражали, но некоторые всё же доставляли им изрядное беспокойство. Так в ходе одной из них была разрушена часть шанцев, возведённых напротив ворот Якоба. А в другой раз русские пешцы почти полностью вырезали отряд кнехтов, задержавшихся на острове Хольм. Правда их гибель спасла орудийные батареи, так как на них, услыхав шум побоища, тут же сыграли тревогу.
А в один из дней от шального ядра чуть не погиб сам ландмаршал.
Дело было так: Платер в сопровождении оруженосца привычно прогуливался по берегу реки, наблюдая как стремительные кованные шарики, почти незаметные глазу, врезались в основание стены. От их ударов крепость содрогалась, испуская облака пыли в местах попаданий. И их было много! Так много, что издалека даже казалось, будто кладка вот-вот рухнет, но опытный воин знал, что до обрушения ещё очень и очень далеко.
Внезапно над башней Русских ворот, которые и обстреливали ливонские батареи, вспухли густые облачка сизого дыма. Платер успел лишь удивлённо хмыкнуть по этому поводу, как вдруг почувствовал сильный удар в грудь и сознание его померкло.
Пришёл он в себя уже в палатке, на собственном ложе, укутанный тёплым одеялом и крепко спеленатый повязкой по груди. Попытавшись глубоко вздохнуть, он вновь чуть не потерял сознание от резкой боли.
- Аккуратнее, брат, - послышался глухой голос орденского лекаря. - Скажи спасибо своему доспеху - он хоть и оказался пробит, но сдержал удар, как только смог. Да и поддоспешник помог. В результате отделался ты сломанными рёбрами. А вот твоему пажу не так повезло. Его сейчас готовят к отпеванию.
- Чёрт, - осторожно чертыхнулся ландмаршал. - И давно я тут валяюсь?
- Почти полдня. Брат магистр даже сомневаться начал в моей компетентности и потребовал осмотреть тебя более тщательно. Слава деве Марии, очередная вылазка схизматиков увела его из палатки.
- Вылазку отбили?
- Разумеется. А тебе, брат, я настоятельно советую вылежаться. Так рёбра срастутся быстрее. Тем более, что до падения стен ещё много дней.
Разумеется, ландмаршал не послушал лекаря и уже на второй день, кряхтя и охая, потащился на позиции.
Осада продолжалась. Город весь день находился под непрерывным огнём, отчего нёс потери не только в воинах, но и в среде посадских жителей. Однако разлада внутри стен, на который так надеялись ливонцы, не произошло. И ратники, и горожане были полны решимости отстоять свой город.
Но на девятый день стены всё же не выдержали артиллерийского надругательства. Причём первыми добились своего, как ни странно, древние бомбарды.
Очередной их залп выплюнул в сторону крепости тёсанные каменные шары и целый пласт кладки неожиданно обвалился, сотворив таким образом пролом не менее сажени в ширину. В первый миг никто ничего не понял, а потом кнехты из охраны разразились дикими воплями радости. Сейчас пушкари новыми залпами расширят проход и придёт время им показать, чего они стоят.
Штурм начался заполночь. Подобравшись к пролому как можно ближе, кнехты и наёмники, громко завопив и размахивая копьями и мечами, ринулись в атаку. Разумеется, русские их ждали и ответили плотным огнём, так что перед тесными проходами незамедлительно возникла давка. Однако ливонцы не даром все эти дни готовились к штурму. Пока в проломах шла горячая рубка, вторая их волна молча бежала к стенам, держа в руках тяжеленные штурмовые лестницы, которые готовили все эти дни. Вскоре пара десятков их, поднимаемые сильными руками, с тихим стуком ударились о стены, и по ним торопливо полезли наверх предвкушающие хорошую добычу орденские воины.
Однако русские дрались с отчаянием обречённых. И хотя ливонцам удалось ворваться внутрь, но тут их уже ждал хорошо подготовленный и оледеневший от политой воды завал, так что мгновенно разбежаться по улицам у них не вышло. Но вот на стенах русским пришлось очень туго. Здесь в бой шли не орденские кнехты, а в основном наёмники, побывавшие не в одной европейской баталии, так что им удалось захватить участок стены и начать медленно продвигаться в сторону спуска. И лишь вовремя высланные воеводой подкрепления не дали им захватить башню, а прыгать вниз было достаточно высоко. Наиболее торопливые стали вытягивать с внешней стороны лестницы, что помогли им взобраться на ставшую вдруг ловушкой стену, однако вражеские стрелки отстреливали таких ретивых в первую очередь.
...Ожесточённый бой шёл несколько часов и лишь к полудню стало понятно, что русские город всё же отстояли, хоть и понесли достаточно чувствительные потери. Но главное - им удалось сбросить ливонцев со стены, так и не дав им спуститься вниз, в город. И вот последние отряды наёмников отбиваясь от перемешавшихся между собой воинов и горожан, под заунывные звуки труб, трубящих отступление, вынужденно покинули захваченные позиции и, забрав с собой легкораненых товарищей, поспешили как можно скорей уйти из зоны обстрела. А князь Серебряный, в какой-то миг потерявший уже веру в удачное окончание битвы, велел вечером служить во всех городских церквах и храмах молебны на одоление врага, впрочем, предварительно направив людей заделывать обильно политые кровью проломы.
Ведь осада на этом ещё далеко не окончилась...
Магистр Плеттенберг и ландмаршал Платер, зная от своих людей, что, как ни старались, а заготовить достаточное количество продовольствия русские не смогли, решили, что раз первый штурм не удался, то стоит продолжить осаду крепости и просто уморить её голодом. А уже потом атаковать ослабевших защитников. Тем более, что доброхоты из Руси принесли важное известие - русские только начали сбор войска. А значит у ливонцев был в запасе месяц, а то и целых два.
Вот только они не учли одного: псковские поместные, отбившись от преследующих их по лесам фрайкоров, смогли уйти обратно на Русь и донести до наместника о своём поражени. Тот в свою очередь немедленно списался с Москвой и вскоре получил под свою руку новые полторы тысячи поместных. А вот побитым помещикам велено было оправлятся до весны, а с весной вновь выходить на службу "конно, людно и оружно".
Новый же отряд лёгкой рати ворвался в ливонские замли, как оголодавший волк в овчарню, открыв безжалостную охоту на ливонских фуражиров и отряды фрайкоров. А ведь как известно, любая армия без пополнения запасов долго воевать не может. И хотя поначалу атаки поместных казались ливонцам булавочными уколами, но уже через неделю ландмаршал забил тревогу, ибо лично узрел, как сильно поредел запас ядер, которыми продолжали засыпать обороняющийся город. А всё потому, что очередной обоз с ними стал жертвой нападения блуждавших по лесам поместных.
Потом начались проблемы с продовольствием и ландмаршал, скрипя сердцем, выделил почти полторы тысячи воинов для встречи и сопровождения очередного обоза, идущего из Феллина. Однако из-за подобного ослабления осаждающих сил русским и удалось пробиться через заграждения в город. Хмурым зимним днём большой отряд пешцев с обозом вынырнул из серой мглы и обрушился на отряд кнехтов, оседлавших дорогу со стороны Нарвы. Частью порубив, а частью разогнав их, русские успели дойти до ворот раньше, чем подоспел большой кавалерийский отряд ливонцев. И хотя совсем без потерь уж не обошлось, но большая часть пришедших смогла войти внутрь.
А через пару дней из города метнули стрелу с привязанной к ней запиской, из которой следовало, что русские доставили в город большое количество продовольствия и пять сотен новгородских пищальников, которые пришлись воеводе весьма ко двору.
С последним известием шансы на удачное окончание осады стали таять, как снег под солнцем, а в ливонском лагере начался рост разногласий между командирами. Сам магистр хотел продолжения осады, но вот некоторые из рыцарей вдруг потребовали отказаться от бесцельного пребывания под Дерптом и попытаться совершить набег вглубь русской территории, перенеся боевые действия в псковские земли, которые не были разорены войной, а, следовательно, там можно было разжиться как добычей, так и провиантом. Ведь скоро в лагере нечего будет есть, и нечем будет кормить лошадей. А рыцарские кони не едят снег! Им нужны сено, ячмень и овес. И если ради каждого обоза следует отряжать большой отряд, то не лучше ли самим пойти туда, где припасы есть в каждой деревне?
И с каждым новым днём накал разногласий всё только возрастал. Так что не найдя общего языка среди своих людей, магистр велел снимать осаду и отходить в сторону Фалькенау, судьба которого этим решением была предрешена. Все эти дни он так же подвергался артиллерийскому обстрелу, понеся большие потери. Обозлённый неудачей под Дерптом, магистр немедленно послал своих кнехтов на приступ. В результате измотанные и понесшие серьёзные потери защитники замка-монастыря не сумели отразить их штурм. Кнехтам и посланным им в помощь наёмникам удалось преодолеть сопротивление и ворваться внутрь замкового двора, а к вечеру последние очаги сопротивления были зачищены и замок оказался полностью в руках магистра. Добычей ливонцев стали пушки и большой запас продовольствия, вот только пороха в замке не оказалось ни одной бочки: отражая атаки, гарнизон израсходовал весь свой запас.
Увы, но взятие Фалькенау не добавило настроения рыцарям. Князь Серебряный, созвав под свой прапор всех ратных мужей, начал совершать дерзкие налёты на ливонский лагерь, побивая малые отряды и беря пленных. Продолжали свою охоту и поместные лёгкой рати. Войска же Ордена были сильно потрепаны неудачной осадой Дерпта, устали и терпели жестокую нехватку провианта и фуража. И напрасно магистр почти в каждом письме порицал бургомистра и ратманов Ревеля и других городов за промедление с отправкой обозов в лагерь орденского войска. Неудача под Дерптом заставила многих задуматься о будущем, ведь орденская армия вновь показала свою несостоятельность. Единство, столь дорого добытое магистром в начале года, начало трещать по швам. А это был уже приговор самому Ордену.
В конце концов фон Плеттенберг велел снимать лагерь под Фалькенау и отходить в сторону Феллина, где можно было дать отдых усталым войскам и подготовиться к новой кампании, которую теперь уже точно начнут сами русские.
*****
Весна в Любеке была унылой и мокрой. Бывало, целые недели солнце не показывалось из-за туч, которые то и дело проливались на землю холодным дождём.
Несмотря на свой сравнительно не старый возраст (что такое сорок пять лет?), Реймер Вайц был склонен к полноте и не любил пешие прогулки. Да ещё и по такой погоде! Но дела заставили покинуть его свой уютный кабинет и закутавшись в плащ, чтобы не опознали прохожие, вдоволь помесить грязь по мокрым улочкам, прежде чем он пришёл к большому дому на Рыбной улице и постучал в дверь.
Внутри было тепло и сухо. А стакан подогретого вина и вовсе заставил гостя блаженно зажмуриться.
- Итак, господин Вайц, у нас что-то случилось?
Мюлих последнее время был не в духе, и всё из-за денег, которые он одолжил герцогу Фридриху на борьбу с Кристианом II, и возвращать которые назад герцог не спешил. А ведь у него на эту сумму были свои планы, которые теперь приходилось откладывать в долгий ящик.
Впрочем, гостя он встретил достаточно приветливо. Являясь одним из богатейших патрициев Любека, чьё состояние оценивалось свыше тридцати тысяч марок, он, тем не менее, так и не стал членом городского совета. Потому что отдавал предпочтение своим финансовым и торговым интересам, а они, бывало, шли вразрез с политическими интересами Любека. Взять ту же сухопутную торговлю. Любекцы явно недооценивали её, хотя Маттиас, не скрываясь, делал на ней неплохие доходы. А морская торговля Любека? Многие именитые горожане вели себя так, словно Новгородская контора продолжала существовать и любекская система, основанная на стапеле на Траве, была в расцвете сил. Некоторые из них даже косились на него за его же связи с русскими купцами, от которых он неплохо зарабатывал, сбывая русский товар в центре Германии. Мол, негоже привечать схизматиков. А как не привечать, если русские всерьёз нацелились на свою торговлю? Но многие этого так и не поняли, считая, что пять-шесть десятков русских корабликов, большинство из которых были уровня обычной пинки или малого краера, большой роли не играют. Мол, русские, это вам не голландцы. А зря! Если русские и голландцы наладят общую торговлю, то зачем им будет нужен Любек? А если ставить палки в колёса лишь голландцам, то русские просто перехватят пальму первенства себе и станут главными перевозчиками товаров из Руси в Нидерланды. И какой профит от этого будет Любеку?
Хотя кое-кто из толстосумов всё же стал, наконец, догадываться, что что-то идёт не так, когда поток ливонских товаров, за которыми они привычно отправляли серебро в Ригу или Ревель, вдруг резко просел. А финский лес-кругляк стал поставляться с перебоями из-за того, что русским вдруг вздумалось продавать не ошкуренные брёвна, а готовые пиломатериалы: бруски, доски и даже заготовки для стрел. Но пока что большинство так и не поняли, что Москва не Новгород, и то, что легко сходило с золотыми поясами, вовсе не проходит с упрямыми лесовиками. Наоборот, там быстро нашлись умные головы, что сообразили, как наполнить свою казну и дать работу собственному плебсу. И вот уже русские канаты стали настоящей торговой маркой, завоевав своё место под солнцем добротным качеством и умеренной ценой. А результат? Только недавно улеглись волнения цеха канатчиков, которым вдруг стало сильно не хватать пеньки. Благо в Швеции конопля тоже растёт и спешно посланные туда торговцы скупили её буквально на корню. Но что будет, когда и Швеция станет врагом Ганзы? Однако ратманы, упоённые победной войной над датским королём, находились в эйфории и думали о чём угодно, но только не о надвигающихся проблемах.
А они были! Ведя торговлю со Швецией, Любек приобретал врага в лице датчан; закрывая доступ к Балтийскому морю своим нидерландским конкурентам, он обострял отношения с Данией и создавал трудности для собственной нидерландской торговли; развивая торговлю с Западом, наносил ущерб своей конторе в Бергене. И это всё било в первую очередь по среднему и мелкому купечеству, а также ремесленному населению, чьи интересы были тесно связаны с торговлей. Просто самые богатые купцы, вкладывая избыток торгового капитала в покупку земли и рент, пока не ощутили на себе отрицательные последствия неблагоприятной экономической конъюнктуры. Но Маттиас прекрасно видел, к чему это может привести. А потому и пошёл на сделку с русскими и явно не прогадал. А сейчас, когда русский князь в последнем письме прозрачно так намекнул о персидском шёлке, а свои люди донесли о взятии Казани, запиравшей русским дорогу к шаху, он желал лишь одного: чтобы мир между Любеком и Русью простоял как можно дольше. Ведь деньги любят тишину.
- Да, боюсь, что да, - между тем ответил гость на поставленный вопрос. - Последние события в Ливонии, похоже, не остались не замеченными Ганзой. Совет задумался о вопросе военного вмешательства в конфликт Руси и Ливонии.
Мюлих поморщился.
- Они понимают, что это может привести к разрыву всей балтийской торговли?
- Они считают, что сумеют силой доказать московскому царю, что он не прав. И тут, боюсь, мы совершаем большую ошибку. Я, конечно, сказал об этом бургомистру, но что для него мнение одного из секретарей?
- И что же собираются делать ратманы?
- Для начала поддержать Ревель, - пожал плечами Вайц. - Продовольствие, необходимые для обороны товары и наёмники - всё это будет отправлено с любекским флотом, адмиралу которого будут даны прямые указания сметать все препятствия на пути.
- Идиоты! Надеюсь, они хоть не собираются выступать в Ливонию с армией?
- О, нет, - усмехнулся секретарь бургомистра. - До такой глупости даже наши патриции не додумались. Хотя деньги магистру они собираются дать. Но не за просто так. Жаль, Курляндия уже уплыла в чужие руки, но у Ливонии есть много других хороших мест, которые можно взять во временное управление, как тот же Борнхольм.
- О да, выгоду они увидят всюду, вот только не видят той опасности, что им грозит.
- Вы о своём партнёре? - поднял бровь Вайц. - Да, князь навёл шороху в Европе. Даже у императора отметился. А его этот Руссо-Балт становится настоящей занозой в торговле. Даже не верится, что он рутен и благородный сеньор. Уж больно много у него того, чему позавидовали бы и наши купцы.
- А ещё у него под рукой есть флот и, поверьте, он умеет им пользоваться. И, боюсь, наш караван до Ревеля не дойдёт. По крайней мере целым - точно.
- Но тогда Ганза вынуждена будет ответить. А это вновь морская блокада и...
- Что вы несёте, Вайц? - вскинулся Мюлих. - Времена изменились. Вспомните прошлый разрыв. Кто от него выиграл? Шведы, с их Выборгом, куда немедленно пошли русские суда с товарами. А также датчане, что стали сами ходить в их Ивангород. И это мы искали способ замириться с русским царём, а не он с нами.
- Но даже если отбросить всё это в сторону, - продолжил он, после недолгого молчания, - то сейчас у русских есть свой большой флот...
- Он был у них и тогда, - усмехнулся Вайц. - сотни скейд и шкут так и порскали между их Устьем и Выборгом.
- Да, именно! - вскричал Маттиас. - Между их Устьем и Выборгом и не показываясь дальше Ревеля. Вы понимаете разницу? Русские почти век не совались дальше Ревеля. А тех смельчаков, что всё же решались, поджидали славные ганзейские ребята, обирая их прямо в море. А сейчас русские сами, - он голосом выделил слово "сами", дабы заострить именно на нём внимание собеседника, - сами плавают в Антверпен и даже далее, в Испанию. Как давно любекские корабли ходили к иберам? А их союз с померанцами. Неужели ратманы не видят, что русские хотят застолбить за собой торговлю по Одеру? Голландцы будут ходить в Гданьск, а русские в Свиномюнде и что останется Любеку? К тому же, в случае войны рухнет вся торговля на море.
- Русские пострадают не менее нас, - пожал плечами Вайц. - В конце концов, можно потребовать от Фридриха закрыть проливы...
- И русские тут же посадят на датский трон Кристиана.
- Да ну, они ведь даже не помогли ему сохранить своё королевство.
- Потому что Фридрих не стал препятствовать русской торговле. А сделай он это и русский флот высадит десант прямо на улицы Копенгагена. Помните своеобразную поговорку моего торгового партнёра: ничего личного, только дело? Вот он и будет ратовать за собственное дело. И тогда нам придётся воевать и в Ливонии, и в Дании одновременно. А ведь есть ещё и шведский король, что спит и видит, как бы отказаться от наших выплат. И есть ещё одно "но", про которое мы тут мало что знаем. А зря.
- И что же это за страшное "но"? - усмехнулся Вайц
- В последние годы русские всё активнее торгуют в Тронхейме.
- Разве когда-то норвежский король не запретил торговать иностранцам на севере Норвегии?
- Да, такой запрет был, но архиепископ Тронхейма его, скажем так, отменил. А Фридрих, став королём, молчаливо подтвердил принятое решение. Так что русские спокойно себе торгуют в Тронхейме, составляя сильнейшую конкуренцию ганзейскому Бергену. Но важно даже не это, а то, откуда ходят эти суда? Вы никогда не задавались этим вопросом, герр Вайц? А зря, ведь идущие в Норвегию суда не проходят Зунд, а значит у русских есть порт, через который они повезут свои товары в тот же Антверпен минуя неспокойные воды Балтики. А теперь скажите, кто больше выиграет от морской войны?
- Чёрт бы побрал этих рутенов. Как просто было в мире, когда они сидели тихо себе в своём углу. Но тогда ответьте мне: стоило оно того ваше заигрывание с этим рутенским князем?
- Вы смеётесь? Да я стал в разы богаче, продавая русский товар европейцам или европейский русским. И жду не дождусь их очередной караван.
- Тогда я вынужден вас огорчить, - Вайц перешёл на шёпот, так что Мюлих просто придвинул стул к собеседнику, справедливо полагая, что поберечься стоит и в своём доме. - Принято решение арестовать весь груз русских купцов сразу по прибытию их в Любек. Этими деньгами будет оплачена помощь Ордену.
- Идиоты, - патетично закатил глаза купец. - Они не понимают, что творят. Победа над датским королём застила им глаза.
- Ну не знаю, - вновь пожал плечами Вайц. - за последние полвека Ганза принудила к миру многих: короля Англии, короля Дании, короля Швеции. Теперь будет и русский царь.
- Дай бог, чтобы ваши слова сбылись, - покачал головой Мюлих.
Потом они ещё некоторое время поболтали о разных городских делах, после чего гость поспешил откланяться, и купец проводил его до самой двери. Но едва секретарь городского совета покинул его дом, Мюлих немедленно поднялся в свой кабинет, где занялся эпистолярным жанром.
А утром из Любека неспешно выехал о двуконь неприметный служка, но едва городские стены скрылись за лесом, пришпорил коня и опрометью помчался по дороге, ведущей на восток.
Человечек успел вовремя. Сильвестр уже собирался отправлять любекский караван, когда к нему подвели измождённого и всего в грязи гонца. Прочитав послание, приказчик велел накормить и пропарить в бане гостя, после чего развернул бурную деятельность по изменению состава конвоев. Раз любекцы решили поживиться за счёт русских, то стоит их в этом году подержать на голодном паке, как любил выражаться князь. А вот Мюлиху все его товары будут доставлены. Правда лишь до Свиномюнде, откуда их повезут уже "померанские" купцы. А вот остальные суда в таком случае пойдут с товарами в Антверпен и пусть ганзейцы сами себе кусают локти. Всё же прав князь: надо перехватывать морские перевозки по Варяжскому морю, чтобы стать в нём полновластным хозяином. И чтобы никакой Любек не смел покушаться на русскую торговлю. Но, боже, как же не вовремя Ганза решила показать свои зубки. У компаний (и Руссо-Балта и РАК) было просто громадьё разных планов, и морская война им была совсем не нужна. Хорошо хоть северный маршрут успели опробовать, так что в случае совсем уж тяжком, можно будет все товарные потоки направить в Холмогоры, а немецким купцам на Балтике устроить тотальный террор.
И всё равно, как же не вовремя Ганза засуетилась...
*****
Корабли, подгоняемые ветром и тёплым течением, уверенно шли на юг, пока не столкнулись с широкой полосой встречного течения, хорошо видимого из-за яркого свечения. Молодёжь, впервые вышедшая в море, с удивлением рассматривали дивное явление, а вот офицерам прибавилось забот. Где-то тут находилось устье большой реки, которую открыли испанцы, а пополнить запасы воды было бы совсем неплохо. А то взятая в Натале уже заканчивалась, да и начинала тухнуть.
Стоянка на реке затянулась почти на неделю: люди вдоволь напились, намылись и выстирались. Бочки были хорошенько промыты и заполнены свежей водой. Провизия скрупулезно перетряхнута. А рыбалка позволила поесть свежей ушицы, да побаловать желудок жаренной рыбкой и черепашиной. А то солонина и пеммикан всем уже давно приелись.
Навигаторы же и гардемарины всё это время тоже не сидели без дела, а тренировались в съёмке координат, заодно делая кроки местности. А отряды морских стрельцов изучали берег.
Не обошлось и без стычек с местным населением. Чарруа, попробовавшие кровь европейцев ещё в 1516 году, вновь попытались объяснить бледнолицым пришельцам, кто в доме хозяин. Однако на этот раз именно они умылись кровью, а взятые в плен были использованы в качестве учебного пособия для лингвистов. Ведь они говорили всё на том же языке тупи, только слегка "испорченном" из-за дальности расстояний от того же Натала.
Закончив с отдыхом, корабли вновь взяли курс на юг.
И уже спустя несколько дней после выхода из залива ветер значительно посвежел, а температура за бортом упала на несколько градусов. Но корабли продолжили идти своим курсом, оставив землю где-то за горизонтом.
- Земля!
Крик рано поутру поднял на ноги всех, кто не спал внутри корпуса. Последнее время погода сделалась мокрой и промозглой, так что люди предпочитали прятаться в кубриках, где с величайшей осторожностью были выставлены угольные жаровни, которые немедленно тушились при первых же признаках шторма.
Ну а в это хмурое утро русские мореходы таким вот образом впервые познакомились с Фолклендами, островами полными птиц и морских слонов, а также обладавшими крутым нравом. Шквалы тут были достаточно нередки и налетали внезапно, и крушения на местных скалах удалось избежать буквально чудом, встав на все якоря, что были на шхунах.
Первоначальное изучение архипелага проводили с помощью корабельных шлюпок. И, естественно, большая бухта и покатый прибрежный холм на втором (западном) большом острове быстро привлекли к себе внимание мореходов. Замеры показали, что бухта вполне удобна для стоянки и корабли со всеми предосторожностями быстро перегнали в неё, разбив на берегу основную базу. Всё же перед походом в неизвестное Гриня хотел дать своим людям как можно больше отдохнуть и отъестся на свежих продуктах. Ведь окрестные воды буквально кишели китами и добродушными тюленями, которые совсем не боялись человека. Что же, это позволило неплохо запастись свежим мясом. А также пополнить запасы пеммикана. Не подвели и пингвины, давшие экипажам не только жир и мясо, но и сотни свежих яиц.
Так что на этих холодных и хмурых островах русские мореходы неплохо отдохнули и хорошо отъелись, смогли починить небольшие повреждения, что понесли корабли и только потом вновь вышли в море. Теперь их ждал неведомый проход между двумя океанами.
Пролив между ещё не открытой Антарктидой и Огненной землёй эскадра Грини прошла не сразу. Волна заставляла корабли то взлетать, то падать на воду да с таким стуком, что все время хотелось нырнуть, чтобы увидеть, что же там так долбит-то! Небо всё в низких тучах, температура на шхунах опустилась до рекордно-низкого значения, так что все давно уже оделись во всё тёплое, вот только сырость доставляла проблем не меньше, чем холод. Ведь все жаровни были давно потушены и сушить одежду приходилось прямо на себе.
Семь долгих дней эскадра боролась с изменениями погоды, преодолевая всевозможные трудности. Сильные порывы ветра нередко сопровождались снегом и градом. Но, наконец, шторм окончился и вид солнца, проглядывающего сквозь темные облака, стали самым радостным зрелищем для уставших людей. Едва качка более-менее улеглась, как последовали свистки боцманов, требовавших чтобы паруса, одежду и постели выносили наверх для сушки. Коки же принялись разводить огонь в печах, дабы приготовить горячее для основательно продрогших мореходов и морских стрельцов. Ну а Гриня и Тимка, пользуясь услугами вестовых, позволили себе лишнюю кружку горячего свежесваренного кофе, которое им принесли прямо на ют.
Увы, но выпавшая передышка оказалась недолгой и вскоре посвежевший противный ветер буквально вынес их из пролива назад.
Зато вторая попытка оказалась куда более успешной. Дул западный ветер, иногда заходя в северо-западный. И хоть дул он не слишком сильно, однако держался таким несколько дней, что было просто великой удачей. Идя с хорошим креном, корабли преодолевали милю за милей, с каждым часом всё приближаясь и приближаясь к заветной цели. Увы, но погода при этом чаще всего стояла пасмурно-туманной, так что корабли много раз и по несколько часов теряли друг друга из виду. И только удары в колокол и пушечные залпы показывали, что все живы и идут в нужном направлении.
И всё же пролив они одолели. И одолели без потерь, хотя шторма изрядно потрепали рангоут. Так что теперь нужно было просто подняться на север и, достигнув более благоприятных берегов, в спокойных условиях организовать ремонт кораблей. Тем более, что, если верить князю, скоро их должно было подхватить своими водами холодное течение, которое поможет уйти из этих весьма негостеприимных широт.
Однако они шли и шли, а никакого течения не было и в помине. Берега нового континента оставались хмурыми и негостеприимными, но чем выше они поднимались, тем более приятный взору вид они приобретали. А спустя полторы недели после того, как они миновали пролив, мореходы наконец увидали земли, покрытые настоящими зарослями зеленых смешанных лесов. Лесов, в которых можно было найти столь нужное для ремонта дерево. Правда сами берега всё ещё выглядели малодоступными, так что в поисках хорошей стоянки эскадра продолжила свой путь на север. Ну а Гриню всё сильнее стал тревожить вопрос о местном населении. Ведь по словам князя люди жили даже на огненных островах, тех самых, мимо которых эскадра прошла пару недель назад. Однако им ни разу ещё не удалось углядеть никаких признаков жизни: ни лодок, ни строений, ни дыма, ни отблесков кострищ. И это начальнику экспедиции очень не нравилось.
Однако уже через несколько дней его тревогам пришёл конец: вперёдсмотрящие разглядели в море парус. Корабли, повинуясь командам, немедленно изменили курс и спустя несколько часов все, кто имел подзорные трубы с удивлением рассматривали странное сооружение в виде небольшого плота с мачтой и парусом, и каютой из тростника на палубе (рассмотрели которую, конечно, значительно позже). Наличие оптики привело к тому, что аборигены увидели русских значительно позже, чем те их, и, разумеется, тут же поспешили уйти в сторону ближайшей земли. Оно и понятно. Плавали они тут веками и никого, кроме себе подобных не встречали и вдруг на тебе, появилось из-за горизонта нечто на плот не похожее! Поневоле задумаешься чего от этого чуда-чудного ждать. И уж точно лучше на привычную землю выбраться и потом со всем уже разбираться. Вот только не плоту (хотя на удивление достаточно манёвренному) тягаться в скорости со шхуной. Выставив на нос самых зрячих, дабы они вовремя обнаружили поднятие дна, "Новик" и "Громобой", поставив все паруса, стали быстро сближаться с удирающим плавсредством, намереваясь познакомиться с местными жителями раньше, чем придётся приставать к берегу.
Плот нагнали практически уже у края мелководья, так что сильно церемониться с аборигенами не стали и саданули из пушки по полотняному парусу, мигом лишив его движителя и заставив обитателей попадать на брёвна. После чего с кораблей спустили шлюпки и на "борт" туземного плавсредства поднялась "встречающая делегация".
Что же, даже с первого взгляда было видно, что местные аборигены находились на более высоком уровне развития, чем те же индейцы атлантического побережья. Даже по одежде они разительно отличались от тех. Широкие штаны, подпоясанные кушаком и тяжелая накидка, расшитая орнаментом, а на голове широкая лента с нанесенными на ней узорами в виде ромбов. И всё это было сделано из довольно хорошо вытканной ткани. Да и плот на поверку оказался не так-то прост. Включая и полотняный парус. Так что начинать знакомство с местными с пустой ссоры ни Грине, ни кому-то ещё явно не хотелось. К тому же, судя по найденному на плоту улову, парни просто выходили в море на рыбалку, и где-то их явно ждали родные и близкие.
Вот только язык аборигенов оказался никому на кораблях не знаком и пришло время взятым в поход лингвистам показать всё своё умение. Ну а пока что, взяв плот на буксир, корабли двинулись к ближайшему более-менее приветливому с виду острову, покрытому густым лесом. Всё же ходить с треснувшим рангоутом дело опасное. Да и глупое, если есть возможность починиться.
Айявила - один из захваченных на плоту рыбаков - оказался либо самым смелым, либо самым смышлёным среди аборигенов. И благодаря ему дело с изучением языка мапуче (так именовали себя местные индейцы) двигалось довольно быстро. Невольных гостей русские старались сильно не тиранить, хотя без знаний о чужой жизни трудно было сразу понять, что для них норма, а что - страшное оскорбление. Но то, что люди местные не робкого десятка и довольно свободолюбивы стало понятно сразу, как только первые стрельцы ступили на палубу плота. Похватав кто что, аборигены смело ринулись в бой и повязать их удалось лишь после того, как слегка намяли им бока. Вот и Айявила не остался без "украшения", и щеголял огромным, на пол лица бланшем. Искусен в драке оказался рыбачок!
Зато в разговорах сначала с ним, а потом и с остальными, у русских стала складываться мозаика местного устройства. Мапуче жили кланами, и каждый клан владел своим куском земли. Мапуче умели выращивать пищу и торговать с соседями. Умели они и строить лодки, но для более серьезной рыбалки предпочитали всё же использовать плот. Кстати, именно на подобных плотах изредка приплывали сюда и люди из большой страны на севере, с которыми у мапуче шла насыщенная торговля, но случались и вооружённые конфликты. Но в основном торговлю с ними вели более северные кланы. А делом клана Айявилы была рыбалка и охота на тюленей. Жили они у берега, так что море было их основной пашней. Но и свои поля они тоже имели. И клубень, который русские уже привычно называли "картофель", как выяснилось, тоже сажали. Более того, небольшой запас имелся и на борту, дабы не одной только рыбой питаться.
Разумеется, услыхав об этом, Гриня просто не смог удержаться от соблазна испробовать то, о чём князь ему уже давно все уши прожужжал. И поскольку клубни у мапуче были имелись сырые, хранившись в корзине с песочком, то их немедленно очистили, порезали и затушили в котле с мясом и овощами. Так впервые весной 1527 года русские люди отведали картофельное блюдо. И после опостылевшей каши с пеммиканом или солониной, оно показалось им просто обалденно вкусным. Ну а рыбакам-мапуче за это знакомство подарили по широкому железному ножу, которым было куда удобнее пластать рыбу, чем имеющимися у них. И точильный камень, дабы даренный нож был всегда остёр. А на вопрос о возможности покупки сего плода услыхали приятное известие, что сбор урожая прошёл совсем недавно, так что запасы картофеля у клана имеются.
Чуть позже, когда словарный запас у русских переводчиков основательно пополнился, стала известна и причина, почему парни ушли так далеко от своего острова. Оказалось, что к их родным берегам пожаловала огромная стая морских чудовищ с метровыми щупальцами, клювоподобными мордами и глазами размером с тарелку, взирающих из морской пучины и наводящих ужас на рыбаков. Эти порождения пучины устроили массовую охоту на рыб, так что людям не получалось взять от моря своё. Вот наиболее смелые и решили уйти подальше в океан, в расчёте половить рыбу без конкуренции со стороны морских обитателей.
Русичи, услыхав про чудовищ, принялись было креститься, однако Гриня быстро организовал для них ликбез, объяснив, что местные гигантские чудища всего лишь кальмары-переростки и вполне себе вкусная еда, особенно под жаренную картошечку. Индейцы, которых немедленно спросили об этом, согласно покивали головой, подтвердив, что да, они этих чудищ едят, просто в этом году их набилось ну уж слишком много.
Так в работе и разговорах пролетело три недели. Рангоут и такелаж были приведены в порядок, рыбка для невольных пленников наловлена и экспедиция неспешно двинулась дальше, следуя за индейским плотом, на котором кроме самих индейцев плыли и русичи. Для охраны и изучения языка.
Остров, на котором жили аборигены, русичам понравился с первого взгляда. Достаточно холмистый, покрытый густым лесом с прохладным и влажным климатом, он чем-то неуловимо напоминал север, с его безбрежной тайгой. И даже местные женщины, словно истинные поморки, не отправляли своих мужчин в море одних. Причем сами они сидели в основном на руле больших и малых каноэ, которые в больших количествах пересекали огромный залив или выходили в океан на рыбалку.
А вот аборигены отнеслись к пришельцам с настороженностью, хотя и без явной враждебности. Долгое соседствование с инкской империей уже приучило их, что подобные гости могут быть разными: сегодня они торгуют, а завтра уже воюют. Но и русские не спешили форсировать события, а старательно присматривались ко всему, что попадало в поле их обзора. Очень напрягало и плохое знание языка. Месяц - слишком мало, чтобы понимать все нюансы. Тем более, что в языке мапуче было слишком много синонимов для обозначения одного и того же понятия. Это выяснили ещё во время ремонтной стоянки, когда на разные дубы Айявила выдавал разные названия. Ох и помучались парни-переводчики тогда, прежде чем сообразили, что "пельин" это взрослый лесной гигант, а "уалье" - всего лишь молодое дерево. Вот и как тут с людьми общаться?
Но и долго прозябать в этих местах экспедиция не могла - впереди были ещё тысячи миль, прежде чем они смогут вернуться в родную Балтику, и десятки задач, поставленные организатором. Так зачем же столь бездарно терять драгоценное время? И Гриня дал отмашку...
Вот только экономика мапуче носила замкнутый характер и была в основном направлена на непосредственное удовлетворение потребностей семей и племени. Аборигены не знали ни денег, ни какого-либо другого их эквивалента, и вся их торговля основывалась на обмене одного необходимого продукта на другой, столь же необходимый. Продукты питания обменивались на продукты питания, овощи - на рыбу, ткани - на гончарные изделия. Однако отсутствие крупных животных лишало их возможности иметь для обмена такие продукты, как мясо, жир или сыр. Не было также и интенсивного производства зерновых, а зелень сохранялась недолго. Зато железные ножи, подаренные рыболовам, понравились всем. Нет, конечно, местному касику его тоже подарили, но справедливую цену сему "товару" ведь никто не определял. А у индейцев не было какого-либо эталона для определения стоимости обмениваемых предметов. Мерой при обмене была потребность в приобретении того или иного товара.
В общем, Гриня лишь в самом начале попытался вникнуть в тонкости местной экономики, а потом быстро сбросил все вопросы на плечи своего помощника по снабжению (Андрей, вводя интендантскую службу, не стал заимствовать чужое слово, ограничившись привычным ему званием). Он лишь указал, что необходимо приобрести обязательно. Ну и потребовал вызывать каждый раз, как на торг привезут что-то новое.
В результате вопрос торговли был закрыт к обоюдному удовольствию, и эскадра покинула удобный рейд, вновь двинувшись вдоль побережья на север. Многие мореходы теперь красовались на палубе в местных накидках, которые именовались ими "пончо". Не оставались в долгу и офицеры. Даже Тимка накидывал его в утренние часы. Холодное течение наконец подхватило-таки корабли, и не смотря на жаркое солнце, на палубах было довольно свежо.
Эскадра шла не спеша, внимательно картографируя берег и по возможности снимая точные координаты. Если было нужно (например, на весьма приметном мысу), то астрономов просто свозили на берег, чтобы измерения были как можно более точны. И особенно это касалось долгот.
Однако, чем выше поднималась эскадра, тем тревожней становилось на душе у Грини. По словам князя, где-то там начинались владения инков - огромной империи, с армией, городами и своим императором. Они не знали железа, зато умели в бронзу и имели много золота, а ещё у них в горах росло особое дерево "хину", чья кора была действенным лекарством от лихоманки. Вот только языка их не ведал никто, а сами по себе инки были весьма решительными парнями. В общем, знакомство с ними могло окончится как триумфом, так и большой кровью. Какими бы умелыми воинами русичи не были, но отряд в пару-тройку тысяч воинов размажет их по побережью так, что и косточек не соберёшь. Так что отойдя от приветливого острова мапуче на пару суток, Гриня велел судам ложиться в дрейф и искать удобное место для стоянки. А когда нужная бухта была найдена, он тут же отправил "Гридня" и "Громобоя" в поиск с наказом подняться на три-четыре градуса севернее и любым способом "найти" аборигенов, чтобы выяснить у них очередные подробности. Гостеприимные мапуче лишь в днях пути описали расстояние до границ империи инков и Гриня сильно надеялся, что они уже где-то рядом.
*****
Приглашение от Шигоны зайти в гости Андрея несколько удивило. Вроде бы и виделись недавно, и все дела, особенно денежные, уже обсудили и тут на тебе, прибежал слуга, пригласил честь по чести. Что же, видать у царского фаворита вновь возник проблемный вопрос, решать который надо, а посоветоваться и не с кем. Не от того, что другие глупы, а от того, что у одного князя взгляды даже на привычные вещи порой вельми неординарны. Ну а Андрею то что? От него не убудет, а вот в той паучьей тусовке, что царским двором именуется, возможно и прибудет. Ведь бывает порой и так, что для того чтобы от чужого наезда отбиться одной силы клана не хватает, да и вообще крепкий союзник в любом деле ко двору.
Шигона же расстарался. Обед накрыл такой, что у князя только от одних запахов слюнки потекли. А под хорошую закуску и слова легко полились.
И, как Андрей и подумал, возник у тверского дворецкого весьма неприятный вопрос, поставленный царём. И вопрос, надо сказать, не тривиальный, ибо связан он был ни с кем-нибудь, а с казаками. А у Руси с этой вороватой вольницей отношения были те ещё. Это там, в его далёком прошлом-будущем о казаках писали, как о лыцарях за Русь-матушку, да православие стоявших. Вот только здесь и сейчас не были эти воры такими вот защитниками. Не даром же Иван III Васильевич грозил рязанской Агриппине за то, что людишек в казаки отпускала. Ибо казаки на Русь как грабители приходили. Взять вон в летописях:
В 1492 году пограбил атаман Темеш волость под Алексиным, взял полон, да не ушёл от расправы: догнали их государевы люди, да побили крепко, а самого атамана убили в том бою.
В 1493 году пограбили казаки рязанщину, в 1494 и 1496 - государевых послов в степи, а в 1499 гуляли под Козельском и так далее. Что ни год, то озоровали казачки на окраинах, сумы хабаром набивали да уводили православных людей в полон, защитнички, мать их. Да и в семнадцатом веке были они теми ещё борцунами. В Смуту хорошо почудили, Романовым помогли на трон вскарабкаться. А уж про то, что тот же Разин русским мужиком торговал и вовсе мало кто знает. В учебниках-то его как благодетеля этого самого мужика и расписали. А по андрееву мнению вырезать бы, выполоть всю эту камарилью, как это ленинские большевики сделали, да только сил у Руси для такого пока что было маловато. Тут бы свои границы прикрыть, а то после падения Золотой Орды территорию вокруг реки Дон поделили между собой крымцы да ногайцы. И нет бы им друг друга мутузить, так нет - ещё и на Русь за полоном ходят. И казаки, как своеобразная прослойка между кочевниками и русской границей стали бы очень ко двору. Ведь таким образом практически задаром можно было бы получить и дозорную службу по рубежам, и глубинную разведку. Вот только признавать их равными никак не стоило, тут Иван, что за жестокость Васильевичем был прозван, реально косяк спорол. Пусть будут сословием, чёрт с ними, но никаких хатаскрайников. За любые пакости должны казачки нести ответственность, причём, коль понадобится, то и головой. Ведь Разину не удалось бы так погулять по Волге, коли б старшина своей головушкой за такие выкрутасы отвечала. Сами бы этого ухаря скрутили и царю бы выдали не после, а до того, как он с голытьбой в поход собрался. Короче, раз сил пока нет, то пусть казаки на Дону живут, но помнят, что их относительно спокойная жизнь возможна только из-за хороших отношений с московским царем. И только потому, что они нужны. Но придёт время и всё одно придётся потомкам их ставить в стойло, превращая в нормальных служивых людей. Так зачем давать сразу много воли? Чтобы потом больше крови лить?
- Так может их вообще не привечать? - задумался Шигона, выслушав слова князя.
- Понимаешь, Вань, без правильного снабжения поход по выжженной безводной степи полностью истощит армию ещё до того, как враг покажется на горизонте. Мы не татары и не привыкли жить, кочуя по безлюдной степи. Нет, если долго и упорно готовиться, да учиться - и мы сможем воевать таким образом. Только стоить это будет очень дорого!
- Это ты к чему?
- А к тому, что пока мы далеко в степь ходить не научимся, нам придётся всех этих степных дикарей у своих рубежей встречать. И вот тут-то казаки и станут нам надёжной опорой и зорким взором, что поможет воеводам воевать идущую орду.
- То есть по твоему мнению просто взять и пойти в степи нельзя?
- Без баз снабжения и подвоза - нет. Выйти встречу, на пару дневных переходов, дать бой и отойти - сколько угодно. Но планомерное многонедельное наступление нам не выдержать.
- И для того казаки нам необходимы, - вздохнул Шигона.
- Увы, но получается, что да: сотни вёрст безлюдной степи, защищают владения крымского хана лучше самых мощных рвов, валов и бастионов. Но смотри: татарин, уходя в поход, оставляет свои кочевья практически без войск. В этом и преимущество, и слабость кочевника. Преимущество, потому как он легко изымет из хозяйства девять из десяти мужчин. А слабость..., - тут Андрей сделал лёгкую паузу. - Вот смотри: с уходом мужчин в кочевье остались старики, женщины и молодая поросль. И коли в этот момент ему да в подбрюшье хотя бы малым отрядом. Ух, его же ближние мурзы первыми и взвоют, да потребуют назад ворочаться, а то и сами впереди побегут. Добыча ведь может быть, а может и не быть, а кочевья доход в любом случае принесут. А коли их пожгут, то многие и первую зиму не перезимуют. И вот пока мы будем на Черте стоять, то те же казаки и пойдут кочевья зорить, нам же жизнь и облегчая. А весь хабар, что в том походе возьмут, пусть меж собой и делят, да на том и живут.
- А что ещё посоветуешь?
- Всех, кто русскому царю служить пожелает, писать подворно. Потому как со двора и служба. Пишет же Разрядная изба на дворян росписи, пусть и на казаков пишет. Скажем, кака "казаки строевые", чтобы от городовых и прочих отличать. Церкви в их городках обязательно ставить, да никакого отдельного приказа для работы с ними не иметь. А то удумаете ещё с казаками через Посольскую избу дела вести, словно они государство какое. А они не государство есть, а воинское сословие. Просто живут на поселении в степи и от кочевников Русь берегут. Что ещё? Ах да, землю они пахать не любят, так что хлебный обоз им поставлять придётся. Ну ничего, так даже лучше. Сначала рассорить казаков с кочевниками, а потом и за горло взять, тем же хлебом да иным снаряжением угрожая. Да и на Русь пусть лишь по подорожным въезжают, а не как им в голову сбредёт. И на Руси для них казацкому закону не быть. О том особо настаивать. Пусть у себя там кругом как хотят решают, а на Руси всё строго по судебнику. И коль проворуется кто, то и на плаху вести. И за разбой над подданными государя нашего, что в степи со стороны казаков учинится, выдавать головой всех виновных, не взирая на должности.
- А не слишком ли круто берёшь, князь? - вскинул брови от удивления Шигона. - Многие бояре да стольники сказывают, что надо привечать их льготами, а ты их словно уже под топор кладёшь.
- Нет, не круто, Иван Юрьевич, - усмехнулся Андрей. - Парни они лихие и воины вроде бы справные, но гонору многовато. И да, на таких условиях вряд ли многие пойдут. Ну так и мы в стороне сидеть не будем. Побьём какой казачий отряд на рубежах, да от его лица и пограбим ногайское али крымское кочевье, да улики и подбросим. Иль подкупим кого, хоть и жалко денег на подобное, чтобы пограбили. А потом тишком и сообщим потерпевшим, кто на них ходил. Да мало ли способов в степи всех со всеми перессорить! Зато ногаец аль крымчак глубоко разбираться не будет, а просто пойдёт мстить казачкам. Вот так и окажутся они меж нами и кочевниками, как между молотом и наковальней. Быстрее соображать начнут.
- А коль они не к нам, а к тем же ногайцам продадутся?
- Да и чёрт с ними, всё одно от них пока одна поруха. А вот ты, Иван Юрьевич, как, моим советом-то воспользовался? - вновь усмехнулся князь.
- Это что ты после суда над Шемячичем предлагал? Его севрюков в виде стражи пограничной использовать?
- Оно самое. Аль не воспользовался?
- Ой, а то ты не знаешь? - рассмеялся Шигона. - Уже, почитай, городков шесть поставлено за Чертой, и служба несётся не хуже, чем при старом князе. Севрюки то шемяческие степь отменно знают и с татарвой воевать дюже злы.
- Вот и пиши их всех в казаки. И грамоты как надобно оформляй. А как те, что из степи, прибудут, будешь им на этих указывать да говорить, что служить либо так, либо никак. И с севрюками не заканчивай. Сели и сели, да как можно дальше в степь. Чую, кончатся скоро мирные деньки у нас с крымчаками.
- Твои людишки что раскопали? - немедленно встревожился Шигона.
- Эх, если бы, - с сожалением протянул князь. Всё же разведка по-прежнему оставалась большой княжеской головной болью. Наличных сил не хватало даже на то, чтобы всю Прибалтику перекрыть, не то что на Крым замахиваться. - Просто не держу хана за дурачка. Он ведь прекрасно понимает, чем ему наша Черта грозит. Это хорошо ещё, что замятня меж царевичами нам на руку играет, а вот хану она дюже как мешает. Но смута в Крыму не вечна, и тогда жди беды, Иван Юрьевич. Пойдёт орда свои порядки в степи наводить, обязательно пойдёт. И сам хан со всею силою сей поход возглавит. Ибо иначе об ордынском наследии могут Гиреи забыть навсегда. Да только вот они ещё уступать в том не готовы!
- Вот умеешь ты, Андрей Иванович, обрадовать, - печально вздохнул царский фаворит. - Слушаю вот тебя и уже думу думаю, а не зря ли мы с Ливонией связались?
- Что, неужто бояре о мире заговорили? - искренне удивился князь.
- Да с чего бы, - усмехнулся тверской дворецкий. - Им-то ливонские вотчины как раз знай да подавай. Просто, казанские земли неумиротворённые, в Ливонии война, рать в Сибирь посылаем, а тут ещё и татары полезут. Не надорвёмся ли? Как говорится, широко шагая можно и штаны порвать.
- Нет, - буквально выдохнул, а после крепко сжал губы Андрей, смотря невидящим взором куда-то вдаль. И только через несколько мгновений, словно стряхнув какое-то видение, продолжил: - Нет, не надорвёмся, коль вовремя всё делать будем. А главное, коли Черту достроим. А Ливонию надобно всю себе забирать, опосля чего на закате врагов не искать и все силы супротив Крыма бросить.
- О землях своих печёшься? Да знаю, знаю, что ты вотчину у государя под Яголдаевым городком просил. И государь тебя ею пожаловал. Слыхал даже, что ты там уже мужиков селишь и зерно заморское садить вздумал. Вот чем тебе простой хлебушек-то не угодил, а князь?
- Ой неладное тебе твои соглядатаи доносят, Иван Юрьевич, - усмехнулся князь. - Хлеб я в тех вотчинах тоже сажаю, благо земли там тучные. А кукуруза зерно и вкусное, и полезное. И выход даёт поболе пшеницы. Оттого мужички мои и сами не голодают, и детей плодят, да и меня от пуза кормят. А я им ещё к простым курям и заморскую куру - индейку - выдал. А в той мяса куда поболе нашей-то пеструшки, но и лопает она в свою меру. Зато к кукурузе привычна. И оттого ты прав, как всегда, Иван Юрьевич, что мне южные рубежи вельми дороги. Оттого и у древнего Оскола, который ты отчего-то Яголдаевом речешь, помогаю и Черту строить и стены городские править. И оттого же считаю, что надобно за этот год, край в следующий с Ливонией заканчивать. Народишко уже рванул на южные земли и людоловы степные этого так просто не оставят. Как и всякая казачья сволочь. Потому и надобно их в свою волю приводить, но и много собственной воли при том им не давать. Нет у них большого выбора, хотя и мнят они, что есть. Забыли, как Тамерлан по ним огнём и мечом прошёлся. Коротка человеческая память. Ну так мы напомним. А вот у нас, в отличие от них, выбор есть. И большой. О том и донеси государю, Иван Юрьевич. Как есть донеси.
- Донесу, куда ж я денусь, - рассмеялся царский фаворит, разливая вино по кубкам. О делах поговорили, теперь можно было и отдохнуть по-хорошему.
ТЕЛЕГРАМКанал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)
Поиск книг
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
О психологии, саморазвитии и личностном росте
Саморазвитие
Детективы и триллеры, все новинки
Детективы
Фантастика и фэнтези, все новинки
Фантастика
Отборные классические книги
Классика
ВКОНТАКТЕБиблиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории
Любовные романы
Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров
Фантастика
Самые популярные книги в формате фб2
Топ фб2
книги