После того случая жизнь Вышаты резко переменилась. «Слово и дело», что он сказал боярину Горану, дошло до самого князя. Измена владыки Буривоя — дело серьезное. Он же тестем ему приходился! Робеющий Вышата стоял перед удивительно молодым парнем, который забрасывал его вопросами, от которых коробейник качался, словно лодка на волне. Вопросы были самые разные. Князь то про тот разговор с вдовицей спросит, то про торговые дела, то про порядки в других родах, то снова к вдовице вернется. Что ему та вдовица далась? Чудно! Вышата ничего понять не мог, особенно в конце, когда государь замолчал, подумал и бросил боярину Горану:
— К Звану его определите. Подходит.
И ушел, резко повернувшись на пятках. Он, князь, какой-то очень быстрый был во всем. И в речах, и в делах. И даже ходил куда быстрее, чем люди тут обычно ходили. Словно спешил всегда. Странный он все-таки…
Жизнь Вышаты с того дня пошла совсем по-другому пути. Он с женой и детьми в усадьбу боярина Звонимира перебрался, где еще десяток семей жил. Разные там обосновались люди. Степняки беглые были, саксы из тех, кого король Хлотарь казнить не успел, словене из разных родов, и даже мальчишка-сирота, который из лука бил так, что все только рты разевали от удивления. Он в щепоть четыре стрелы сразу брал, а тетиву по степному с помощью перстня натягивал. Пока первая стрела до цели долетит, ее еще три догоняют. Удивительный малец. Вышату первое время сам боярин учил, а потом и князь присоединился. Учил, как с людьми говорить, как нужное узнать, как к себе расположить… Показал, как те странные ножи бросать, у которых дырки в рукояти. У Вышаты те ножи в сапогах спрятаны, в специальных кармашках из кожи. Великие боги! У него, нищего торговца, сапоги есть! Родовичам рассказать, так не поверят. Хотя… не расскажет он ничего и никому. Изгой он теперь. Тайный Приказ его семья.
Лодка, груженая солью, тронулась из жупа[7] владыки Святоплука в середине месяца травня[8]. Они проплыли земли чехов и вошли в реку Лаба, где и стали ждать. С Вышатой два десятка воев пошли, все же путь дальний. Неровен час, лихие люди подумают, что тут поживиться можно. А погибнуть Вышате никак нельзя, у него от самого князя важное поручение. В устье Влтавы они простояли почти две седмицы, когда к ним прискакал всадник из мораван на двух конях. Он то и передал Вышате тяжелый сверток, в котором лежал роскошный пластинчатый доспех и позолоченный шлем, смятый чудовищным по силе ударом. Вышата знал, кто прислал ему этот подарок. Ведь он ехал в гости к Эйнару, мелкому ярлу из Ангельна[9], чьи владения были на берегах длинного, словно кишка, фьорда Шлей, что в датских землях. К тому самому Эйнару, что был отцом Сигурда Рваное Ухо. А еще князь приказал Вышате осмотреть место, где река Лаба на две реки распадается, и омывает множество островов. Там, где река Альстер впадает в Лабу, он велел на правом берегу поискать городок под названием Гамбург. Хотя, в том, что этот город существует, князь до конца уверен не был.
Германцы словенскую реку Лабу называли Эльбой, и на правом ее берегу до самого устья жило племя нордальбингов. Они тоже были из народа саксов, но стояли наособицу, занимаясь по большей части тем, что растили ячмень, ловили рыбу и грабили соседей. Очень беспокойные были люди, и через их земли пройти нелегко. Только торговые дела с одним из их вождей Херидагом давали надежду, что они доберутся живыми до владений ярла Эйнара. Там, в землях нордальбингов, Вышата обменяет лодку с солью на добрых коней, которых потом пригонит в Новгород.
— Мой друг! — раскинул объятия Херидаг, когда Вышата пришел к нему на двор. — Ты привез мою соль?
— Привез, — кивнул Вышата. — Ты пригнал коней?
— Обижаешь! — оскалился вождь. — Два десятка жеребцов из земель свеев. Красавцы! Один к одному. Но твоей соли не хватит! Они стоят дороже!
— Я знаю, — отмахнулся Вышата. — За нами идет еще одна лодка, ты получишь недостающее. Я все равно поеду к данам и буду возвращаться через твои земли, тогда и заберу.
— Ха! Даны — слабаки! — хвастливо заявил Херидаг. — Мы скоро сбросим их в Восточное море[10]. Мои воины неплохо накостыляли им прошлой осенью. Да что мы стоим? Пошли в дом! Вы же проголодались с дороги!
— Не откажусь, — кивнул Вышата и пошел, осторожно обходя свинью, которая нежилась в грязной луже, что разлила свои безбрежные воды прямо у входа.
Длинный дом с несколькими очагами — обычное дело в землях германцев, от северной Италии до Норвегии. Тут жило несколько поколений, и каждая семья имела здесь свой угол. Впрочем, домашние дела тут вели сообща, как сообща растили детей, табуны которых бегали вокруг дома, распугивая кур и поросят. Дом эделинга[11] мало чем отличался от жилища обычной семьи. Разве что размером он был побольше, да столбы, подпирающие кровлю, украшены затейливой резьбой. Высоченная кровля, крытая деревянной дранкой, уходила ввысь на три человеческого роста. Туда поднимался дым очагов, который потом уходил на улицу через оконце под стрехой. Женщины всех возрастов, от девчонок с короткими косичками до совсем уже пожилых теток, суетились около огня, готовя похлебку для гостей. Суп из овощей и каша — обычная пища любого человека того времени. Мясо ели лишь после охоты или на пиру. И такое запоминалось надолго, ибо роскошь немыслимая.
Гости сели за стол и сдвинули кубки с хозяевами. Воины ели неспешно, дабы не опозорить князя. Не голодранцы они, с подарками приехали. Вышата достал суму и вручил хозяину золотой браслет, а его жене — серьги. Подарки подешевле и вовсе разлетелись за считанные минуты. Женское население длинного дома расхватало гребни, платки и заколки, дивясь тонкой работе. Они и не догадывались, что все это начали в Новгороде делать, и князю Самославу обходилось почти даром. Раньше такое диво из южной Бургундии везли, а то и из самого Константинополя. Счастливый гомон, заполнивший дом эделинга, заставил того поморщиться, и Херидаг хлопнул ладонью по столу.
— А ну, тихо! Ишь, раскудахтались, курицы!
Тетки хмуро посмотрели на него, но ничего не сказали. Не стали вождя перед гостями позорить. Свободные германские женщины не были бесправными рабынями, а строго наоборот, считались уважаемыми дамами, защищенными законами и обычаями. Так что за курицу и прилететь могло.
После положенных тостов, высказанных под похлебку и ячменную кашу, гости сыто откинулись на скамьях. Вечер будет долгим, потому что владыка саксонского рода позвал на пир уважаемых людей, которые понемногу подходили и занимали место за столом. Когда все изрядно захмелели, Вышата поинтересовался у хозяина:
— А скажи мне, уважаемый Херидаг, а есть ли в ваших землях городок под названием Гамбург или что-то в этом роде?
Сакс поморщил лоб в умственном усилии, но ничего подходящего вспомнить не смог, в чем честно и признался.
— Он должен быть где-то в устье реки Альстер, — подсказал Вышата.
— А! — обрадовался вождь. — Есть там деревенька. Только она никаким Гамбургом не называется.
— А как она называется? — полюбопытствовал Вышата.
— Да никак она не называется, — пожал плечами сакс. — Деревня и деревня. Там род старого Сэппа живет. Они рыбу ловят и свиней пасут.
— Можешь это место моему князю продать? — поинтересовался Вышата. — Устье реки на милю во все стороны.
— Как это? — удивился сакс. — Землю продать? У нас земли не продают. Нет такого закона. Она роду принадлежит. Да и зачем она твоему князю? Земля там бросовая, болото болотом.
— Времена меняются, и законы меняются, — тонко намекнул Вышата. — Франки вот уже давно землю в собственности имеют. Аллод называется. Ее и продать можно, и подарить, и детям своим оставить.
— А сколько князь за ту землю даст? — жадно спросил вождь.
— Тридцать коров! — торжественно ответил Вышата. — Но заплатит солью. Сам понимаешь, если мы коров из своих земель сюда погоним, то они передохнут по дороге.
— Тридцать две! — азартно протянул руку сакс. Такое богатство за камыши и лягушек! А старого Сэппа он с той земли просто выгонит.
— По рукам! — ударил по его ладони Вышата. — Жди соль до зимы. А по весне сюда княжеские люди придут. Надо, чтобы никакого Сэппа на той земле уже не было.
— Тридцать две коровы! — восторженно шептал Херидаг. — Тридцать две коровы! Пойдем, мой друг, отметим это дело!
— Тогда сначала купчую подпишешь, — потянул его за локоть Вышата. — Все честь по чести будет. На папирусе, как у франков.
— Да я же писать не умею! — удивился сакс.
— Палец в чернилах испачкаешь и приложишь, — успокоил его Вышата. — И дюжина лучших людей из твоего рода тоже. Князь сказал, что те отпечатки у всех людей разные. Вот никогда бы не подумал. Забавно, правда?
— Что опять натворил этот беспутный пьяница? — ярл Эйнар смотрел на Вышату с тем выражением лица, которое бывает у людей, мучимых зубной болью.
— Он покрыл себя славой! — торжественно заявил Вышата, не обращая внимания на домочадцев ярла, которые с детской непосредственностью обступили его и слушали, раскрыв рот. Датские земли — это жуткое захолустье на самом краю земли. Новостей тут было так мало, что любой посторонний в деревне служил поводом для разговоров на целый месяц. А тут такое! Сигурда Рваное Ухо здесь знали, и знали очень хорошо. Настолько хорошо, что все вздохнули с облегчением, когда он во главе двух сотен разбойников и буянов ушел из этих земель навсегда. Отец, говорят, даже напился на радостях.
— Да врешь ты всё! — не поверил ярл.
— Собери своих людей, почтенный Эйнар, — важно сказал Вышата, — ты будешь гордиться своим сыном.
— О чем ты хочешь им сказать? — прямо спросил ярл.
— Не могу, прости, у меня приказ, — твердо ответил Вышата. — Только, когда соберутся все свободные мужи.
— Если это злая шутка, и мой сын снова решил опозорить меня, ты вернешься домой по частям, — сплюнул Эйнар. Он уже ничего сделать не мог. Это разговор слышали слишком многие, и побежали во все концы городка, разнося чудные вести.
Люди собрались быстро. Собственно, перед домом ярла вскоре стояли все, кто вообще мог ходить. И народ сгорал от любопытства. Вышата, одетый в яркую рубаху и нарядный плащ, важно залез на телегу.
— Люди! — начал он. — Я пришел сюда из далеких земель, чтобы поведать вам о подвигах Сигурда, сына Эйнара.
— Мы помним его подвиги! — раздался глумливый голос в толпе. — Вот счастье-то было, когда он ушел из наших земель. Мы тут богам жертвы принесли, думали, что король Хлотарь и его повесил.
— Нет, Сигурд Эйнарсон жив и здоров, и шлет вам свой привет. А конунг Самослав шлет свой привет тебе, отважный ярл Эйнар. Он благодарит тебя за сына, который покрыл себя славой в бою с аварами.
Народ зашумел. Авары были далеко, но о них слышали. Они доходили даже до земель тюрингов, и пока победить их никто не смог.
— Твой сын передает тебе подарок, благородный Эйнар! — кричал Вышата, пытаясь перекрыть людской гул. — Это богатый доспех, который он снял с убитого им аварского хана. Тудун Тоногой, которого сразил своей секирой твой отважный сын, водил в бой пять тысяч всадников. Вот его шлем, разбитый ударом топора!
Воины, что были с Вышатой, подняли вверх панцирь и шлем, показывая их толпе. Ярл Эйнар раздулся от важности, и гордо поглядывал на односельчан. Вы думали, мой сын — бандит и пьяница? — было написано на его самодовольной физиономии. — А выкусите! Он у меня настоящий герой! Горожане с завистью смотрели на ярла, даже тот мужичок, что приносил жертвы богам, радуясь безвременной кончине местного хулигана.
— Твой сын просил поместить этот шлем в Медовом Чертоге! — продолжал Вышата, — чтобы его отец мог гордиться им, когда будет пить со своими воинами. Как напоминание о том, что в том бою он убил не только хана, но и еще тридцать семь воинов.
Это был нокаут. На лице ярла расплылась глупая улыбка, а воины посмурнели. У них таких трофеев не было, и теперь им до самой смерти придется слушать хвастовство гордого отца.
— Но и это еще не все! — Вышата взял паузу, и победоносно осмотрел морально уничтоженных земляков героя. — Конунг Самослав даровал Сигурду за его подвиги доспех ценой в тринадцать коров и одного теленка.
— Сколько? Сколько? — послышались крики со всех концов. — Что это за доспех такой? Он из чистого золота что ли?
— Тот доспех ни меч, ни копье не берет, — важно пояснил Вышата. — А делал его лучший мастер из земель франков целых полгода!
— О-ох! — в едином порыве выдохнула толпа. — Полгода делал! Ни меч… Ни копье… А мы думали, Сигурд совсем пропащий, позор отца и матери!
— Волей князя Самослава воин Сигурд Эйнарсон носит теперь имя Сигурд Ужас Авар, и никто теперь не назовет его Рваным Ухом.
— Эй, посол! — окрикнул Вышату молодой плечистый парень. — А как к твоему конунгу на службу попасть, а? Я тоже себе такое имя хочу!
— Да что там имя! — небрежно бросил Вышата. — Мой конунг дает слово, что любой из младших сыновей, кто к нему на службу придет, будет получать еду и жалование солью. А тот, кто отличится в битве, станет «могучим бондом»[12] и получит по три манса[13] доброй земли.
— О-о-о! — раздался гул над толпой. То тут, то там раздавалось: — Куда идти-то надо?… Где твоего конунга найти?… Не пущу!.. Отстань дура! У нас свой хутор будет!
Вышата с удовлетворением посмотрел на беснующуюся толпу и слез с телеги. На его место залез ярл Эйнар, который был слегка растерян. Его переполняла гордость, а мать Сигурда рыдала в голос. Вот и ее мальчик в люди выбился, а она уж отчаялась совсем, все глаза выплакала.
— Люди! Завтра в полдень всех свободных мужей приглашаю на пир! Трэлли получат объедки, пусть тоже порадуются! — крикнул ярл. — Хочу отметить прибытие посла конунга Самослава и те добрые вести, что он мне привез. А то вы мне все говорили — пьяница, грабитель… А он у меня вон чего… Какой доспех отцу прислал! А? Все видели? То-то!
И он пошел в дом, где женщины по одному его взгляду заметались, отмыкая кладовые, чтобы приготовиться к завтрашнему пиру. Ведь пир в то время — это когда много еды, а не когда еда вкусная. Народ тут был не избалован.
— Оставайся, Вышата! — гудел пьяный в дым Эйнар, обнимая посла. — Гульнем, как следует!
— Так неделю уже гуляем! — Вышата был слегка бледен, а под его глазами появились мешки. Пить он больше не мог, но ярла было не унять. Гордость за сына и железное здоровье местного владыки привели к тому, что запасы алкоголя в городке стремительно заканчивались. — Мне, Эйнар, ехать назад надо! Меня мой конунг ждет.
— Хитрый твой конунг! — погрозил пальцем пьяный ярл. — Да к нему все безземельные парни сбегутся. Все, кто топор может держать. Да, и забирай! Житья от этих буянов нет. Все воевать хотят, а где я столько оружия возьму.
Оружие было гордостью данов. Любой дружинник носил на голове вместо шлема шедевр ювелирного мастерства, а рукояти мечей и вовсе были изукрашены серебром и золотом. Вендельская эпоха, на минуточку! Время, когда война еще была священнодействием. Время, когда тысячные армии викингов еще не упростили все до предела, превратив произведение искусства в обычное орудие убийства. Ярлы того времени держали небольшие дружины, но вооружены они были первоклассно. Благо хорошего железа на севере было предостаточно.
Вышата вздохнул. Нелегкую, как выяснилось, задачу поставил князь. Не так-то сложно оказалось поманить безземельных данов добычей и собственной землей. Сложно было пить с ними наравне. Этого они с князем не учли. А впереди у Вышаты был еще не один городок на пути. Все свободные мужи Дании должны были узнать о подвигах Сигурда Эйнарсона, Ужаса Авар.