Князь из будущего. Ч. 1

Глава 7

Самослав возвращался в Новгород по левому берегу Дуная, через земли дулебов. Его личная конная полусотня далеко обогнала пехотную тагму, которая шла сзади, делая сдвоенный переход. Вторая осталась в мораванских землях вместе с Деметрием. Невесел был князь, и гонял мысли в голове, обдумывая один вариант за другим.

Злые вести принес Арат. Когда он громил степные кочевья и жег пятки тамошним обрам, то выяснил, что большое войско двинулась на запад, в хорутанские земли, а отряд в тысячу всадников под командованием Батбаяра, ханского сына, ушел в земли словаков. Не иначе, хотят ударить скрытно, с востока, переправившись через реку Мораву, что разделяла своим течением эти два племени. Пришлось Самославу половину войска в новых землях оставить. Иначе, что же он за князь, раз при первой же опасности своих людей бросает.

Тысяча всадников — огромная сила в этих местах, разорить может весь край. Нечего нищим словенам выставить против нее. Даже если собрать разрозненные роды и вывести в поле, то пешее войско побьют стрелами, разрежут на куски острыми клиньями доспешной конницы, а потом вытопчут лошадиными копытами. Проходили такое уже не раз. В обычный набег обры приводили две, много три сотни воев. Налетели, пограбили сонные веси, и уходили домой, отягощенные полоном и добычей. Так было всегда, когда степь шла на землепашцев. Так делали скифы, сарматы, гунны и авары. А за ними будут делать хазары, венгры, печенеги, половцы и татары. И не было соперников у легкой степной конницы, пока засечная черта не перекрыла водоразделы, по которым та шла в набег, пока не появились ружья, пока не научились строить полевые укрепления. Хоть из телег, хоть из досок, хоть из сушеного дерьма, лишь бы позволяли пересидеть смертельный ливень из стрел. А потом, выбрав удобный момент, Русское Царство делало новый шаг в сторону Великой Степи, строя города и расселяя вокруг них воинских людей. И только тогда, когда пехотные каре ощетинились штыками и перестали разбегаться, видя смерть товарища рядом, захирело и погибло Крымское ханство, последний осколок кочевой империи Чингизидов.

Именно с таким врагом и планировал войну князь Самослав, потратив на это долгие месяцы, отрабатывая со своими соратниками сценарий за сценарием. Только не думал он, что аварский хан его мысли разгадает, и не захочет ударить туда, куда его так заманивали. Неглуп оказался вождь Турсун. Сознание человека будущего иногда играло злую шутку, ведь подспудно Самослав считал себя куда выше и умнее местных, и сделать с этим он ничего не мог. Ведь у ТОГО Само все получилось, и он отбросил степняков до реки Моравы. Земли словаков авары тогда смогли удержать за собой, потому что те побоялись восстать против своих господ.

Дулебы встречали князя короткими поклонами, больше выказывая уважение, чем страх. Он отвечал им кивками, останавливаясь, чтобы дать старостам короткие указания. Орда могла двинуть и на этот берег. Уж что-что, а переплывать реки авары умели прекрасно. Да и переплывали уже не раз. Дулебские земли еще помнили их набеги. То один, то другой удалец мог собрать сотню-другую батыров, и двинуть в поход, опустошая прибрежные селения. Потому то и смурнели старосты, передавая эстафету дальше. Так, как приказано им было большим боярином Лютом.

Спокойная жизнь переменила и эту землю. Расчищенной пашни стало куда больше, а зверья — куда меньше. Ушло оно на север, в глухие чащи. Туда, где не слышен шум топора, коего не терпели олени и лоси. Тарпаны и вовсе сбивались в стада, и рысью уходили дальше, где еще было раздолье для лесных коней. Мелкие диковатые лошади приручению не поддавались, зато мясо их было необыкновенно вкусным, особенно у жеребят, почитавшихся лучшей добычей всеми охотниками. Ушли прочь и стада зубров и туров. Беспокойная жизнь рядом с людским племенем не нравилась и им тоже. Ведь пустых лесов еще было предостаточно. Особливо на севере и востоке.

Не стесненное буреломами войско шло на запад, чтобы у Большого Торга переправиться к столице. Дулебы и тут, слушая княжье слово, расчистили путь, сделав ход войска легким, как никогда. Вдоль той дороги росли новые веси, где дулебский парень жил с женой из хорутан, и дети их уже были незнамо какого племени. Да и само понятие племени в этих землях начало понемногу стираться за ненадобностью. Незачем стало отделять себя от соседей за рекой.

В Новгород Самослав пришел через неделю, оторвавшись от пехоты на три дня. Часовые на башнях смотрели вдаль, готовые в любой момент отдать команду и закрыть ворота на толстый брус. Город с предместьями бурлил, кипел и гудел, словно рассерженный улей. Внутрь везли припасы и тащили всякое добро. Суетливые тетки ловили малых детей, что с выпученными от восторга глазами носились по крепости. Бабы деловито устраивались под стенами, точно зная, что уж туда-то не залетит шальная стрела. Мускулистые немногословные кузнецы везли внутрь запасы железа и инструмент. Они теперь станут работать здесь, и на этот раз делать это будут бесплатно и без отдыха. В город несли свою снасть ткачи, кожевенники, горшечники и прочий рабочий люд, что трудился здесь, у Большого Торга. Война была привычной угрозой, и крошечная по этим временам крепость просто не вмещала тут прорву народа, что набилась под защиту ее стен. Вот с такими вот мыслями и пришел Самослав домой, где на шею ему бросилась жена.

— Ты почему здесь? — до боли сжал скулы князь, отодвинув ее от себя. Он повернулся к Люту, что виновато смотрел в пол. — Ты зачем тут поставлен? Почему она с княжичем не в Солеграде?

— Я дорогу не вынесу, — потупилась Людмила. — Непраздна я. Сам говорил, что для ребенка вредно по ухабам трястись.

— Да что ж такое-то! — Самослав сел на лавку обессиленный, утирая проступивший пот со лба. — И вроде радостная весть, а вроде как опять не по плану все идет. Как ворог к городу подходит, так ты снова беременна! Может, это примета такая новая?

Людмила блеснула слезами в огромных глазах и, не глядя на мужа, гордо ушла в спальню. Настоящие женщины рыдают в одиночестве, а потом заставляют мужей каяться. Точнее, платить и каяться… Этот закон действовал во все времена, и был одинаков и для тех, кто жил в землянке, и для тех, кто носил золотые ожерелья и укрывался беличьим одеялом.

— Зря ты так с ней, князь, — укоризненно покачал головой Лют. — Она как будто на крыльях летала, всё обрадовать тебя хотела.

— Батя! — на колени деловито забрался сын Святослав, который немедленно вцепился в длинные отцовские усы.

Бороду, красу и гордость местных жителей, Самослав давно сбрил и больше не отращивал принципиально. Его поступок привел подвластное население в шок, но понемногу все привыкли. Думали многие: А что? Вон, короли франков свои священные волосы отращивают. А у нас князь с одними усами будет. Он у нас жрец? Жрец! Значит, так ему боги нашептали. И понемногу бурление умов затихло. И лишь непривычные люди провожали Самослава долгим задумчивым взглядом, а потом удивленно крутили головами. Не по обычаю князь поступает! Бороду в это время холили и лелеяли, а за покушение на нее грозил суд, штраф и кровная месть до конца времен. Само не терпел растительность на лице, старые привычки сказывались. Но сбрить усы он не мог, это был бы перебор даже для отличавшегося своими экстравагантными выходками князя. Его непривычный вид повергал в трепет селян, что только укрепляло веру в божественность его власти. Хотя, в войске уже появились подражатели. Их становилось все больше, когда в учебных схватках выяснялось, что если схватить противника за бороду, то он резко теряет боеспособность, опасаясь лишиться своей неописуемой красоты. Так понемногу, со скрипом, бритый подбородок становился признаком воинского сословия, что с каждым днем обособлялось от простых родовичей все сильнее и сильнее. Воинские люди не хотели быть даже похожими на селян, и многие уже брили затылки, подражая в том воинственным франкам. Деревенские завистливо смотрели на вчерашних парней, которых сами же сбагрили на княжьи харчи, и уже начинали ломать шапку, когда видели княжьего мужа.

— Зря, конечно, — согласился Само, — ни за что обидел. Это все нервы! — В нем уже зарождалось чувство вины, строго предшествующее дополнительным затратам из семейного бюджета. Благо тут бюджет был немалый, и лишнее колечко он мог просто вытащить из шкатулки. Обычно на этом их ссоры и заканчивались. Людмила не умела сердиться долго. — Я обидел жену, мне и прощения просить. Она же знает, что я ее люблю больше жизни. Давай к делам переходить! — сказал Само, обнимая сына, который уютно возился у него на коленях. Он знал, что жена прекрасно слышит его, находясь за дощатой дверью.

— Обры нашу засеку обошли и ударили по заставе Дражко. Сын его вырвался и успел старост предупредить. Хороший паренек. Коня насмерть загнал, сам едва живой добрался, но службу исполнил.

— Где он сейчас?

— Я его к себе в дом забрал, — ответил Лют. — Если Дражко жив, к отцу вернется, если погиб, выращу, как родного. Где пятеро растут, там и шестому место найдется.

— Добро! — кивнул князь. — Наградить его надо будет при всех. Парень гривну на шею заслужил. Продолжай.

— Старосты рубят лес, собрали отряды и ушли в чащу. Обров уже немало побили, а изранили еще больше. Только мы одного понять не можем, князь. Как будто их ведет кто. Не могут степняки те дороги знать, они лишь охотникам ведомы. Так что не загнали мы их в ловушки, как хотели, а только замедлили их ход. Все наши секреты, волчьи ямы, посты лучников — все напрасно делали. Обошли они их. Ждем обров тут со дня на день.

— Их ведет хан Турсун, — пояснил Само. — Очень неглупый человек, как оказалось, и воин весьма опытный. Проводника он знающего нашел. Может, золота посулил, а может, детей в заложники взял. Мы того знать не можем. Так он наши засеки и обошел. Он еще сильный отряд на земли мораван направил, пришлось одну тагму в тех землях оставить. Тяжко будет половиной войска биться, но что делать.

— Тут от Вышаты подарок пришел, — улыбнулся Лют в бороду. — Пойдем, покажу.

— Что еще на подарок? — изумился князь, и вышел на двор. Перед его крыльцом стояли две сотни данов, что опирались на копья. Они ждали своего конунга.

— Однако, — крякнул Самослав. — Что с людьми делает незамысловатый пиар и ничем не подкрепленное обещание богатой жизни. Готовы даже этой самой жизнью рискнуть. Кто тут старший?

— Я! Хакон Бьярнарсон, по кличке Собака, — вышел вперед коренастый, крепкий, как дуб, мужик лет тридцати. Густая окладистая борода, нож на поясе и волосы до плеч выдавали в нем свободного мужа из германского племени. — Я привести две сотни воинов, они хотят служить тебе. Твой человек сказать, что ты кормить нас от своего стола, дать жалование солью и землю тем, кто отличится. Он все сказать верно?

— Нет! Не верно! — ответил князь, а даны недовольно зашумели, постепенно наливаясь злостью. Это что же, обманули их, получается? Это они зря шли сюда целый месяц? И что теперь, домой возвращаться и насмешки односельчан слушать? Да они этого лжеца сейчас на копья взденут! Но Самослав продолжил. — Землю получат все, кто прослужит пять лет. Я слышал, что среди данов не бывает трусов.

Воины радостно заорали, тряся копьями. Вот это конунг! Вот это уважил!

— Слушайте мои условия, воины! — крикнул Самослав на наречии кельнских франков. — Моя еда и мое оружие взамен сломанного. Жалование за год — шесть солидов. Его плачу солью. Долю в добыче получите наравне с моими воинами. Три манса доброй земли каждому из вас в новых землях, что мы заберем на востоке! Не болото, и не скалы! Добрая земля под запашку! — перекрикивая шум, заявил князь. — Разрешу ловить рабов — трэллей в ничейных землях и подати буду брать кровью, как короли франков в старые времена. Один воин с трех мансов земли, и один послужилец[21] с каждых двух следующих. Сын, или боевой слуга.

— Согласные мы! — заревели даны в восторге. — Где тут у вас присягу дают?

— Ежели согласные, тогда на капище идем, и там вы поклянетесь Тором наши законы соблюдать, и верность князю хранить. И вот вам первый закон. Гадить — вон там! — и князь ткнул в сторону небольших домиков с сердечком, прорезанным в двери.

Даны удивленно загудели. Да, суровые порядки у новгородского конунга. Не забалуешь! Даже посрать абы где, и то нельзя. А дырка, значит, чтобы не побеспокоить никого из почтенных горожан. Хитро придумано!

Даны потянулись к капищу. Три манса земли и свои собственные трэлли! Жалование две коровы в год! И еще кормить каждый день будут! Подумать только! У нищих парней, которых выставили из дома, дав на прощание оружия на один золотой, кружились головы от таких перспектив. Они еще наведаются домой, и покуражатся над нищей деревенщиной из датского захолустья. И никого из них не беспокоило, что они пришли на войну. Ценность человеческой жизни в это время была такова, что радужные перспективы, нарисованные конунгом Самославом, перевешивали эту ценность с лихвой. Ничего не стоила жизнь младшего сына, что ушел из дома с копьем и щитом. Забыли про него тут же, как он переступил порог отчего дома. Ведь нет больше свободной земли в родных местах, за каждый ее клочок бьются хирдманы датских ярлов. А идти к могучим бондам в батраки, не лежит душа у отважных парней. Коли есть копье и секира, то можно достойную жизнь прожить, и не гнуть спину перед чванливым соседом. Лучше головой рискнуть, и самому могучим бондом стать. А если погибнешь в бою, то и не велика потеря. Один и Тор примут храбреца в Валхалле и посадят по правую руку от себя. Вот такая незатейливая логика превратит жизнь Европы в сущий кошмар на целые столетия. Но это случится еще не скоро.

— Не слишком ли щедро, княже? — негромко сказал Лют. — А вдруг еще набегут?

— Да я всем богам сразу помолюсь, если набегут, — честно признался Самослав. — Сам подумай, что важнее, авар победить или сохранить земли, которые мы еще не завоевали?

— Так вот ты где им землю решил дать! — раскрыл в удивлении рот боярин.

— А ты что подумал? — удивился князь. — Я что, когда-нибудь был замечен в излишней щедрости? Они мне еще потом границу будут бесплатно охранять. Когда победим… Если победим… Этим парням через пять лет нужно еще в живых остаться.

Аварская орда подкатилась к городу через две недели. Не увидеть ее приход было невозможно, ведь зарево пылающих деревень охватило город полукольцом, от Дуная до самого Инна. Степняки шли не спеша, со вкусом разоряя все вокруг. Они понимали, что в городе их уже ждут, а потому ловили полон, грабили и жгли. Комариные укусы мелких отрядов не могли остановить войско, они лишь стесняли его обозом, в котором тащили раненых подлыми стрелами. Самослав до боли в глазах вглядывался в ночь, кусая губы. Сколько добра пустили на ветер, сколько трудов пошло прахом! Даже если отобьются, год тяжелый будет. Припасы разграблены, посевы потоптаны конскими копытами, множество скота угнано ненасытными кочевниками. Как ни прячь, а все равно сыщут его, если захотят. Есть то войску что-то надо. И людей побили множество. Селяне, что набежали под защиту стен, жуткие вещи рассказывали. Истинное зверье эти авары, гори их черные души в преисподней! Не все селяне успели спрятаться, а кое-где нашли тех, кто прятался плохо… Э-эх! Готовились к войне, готовились, а она совсем не так пошла, как они ее задумали. Впрочем, а когда в нашей истории бывало иначе?

Как только из леса с гиканьем выскочили первые всадники на низкорослых мохнатых лошадках, быстроногие мальчишки из Сиротской сотни зажгли посад и ужом скользнули в городские ворота. Дома уже заранее были обложены пучками соломы, а потому пригород вспыхнул весь и сразу. Князь с болью смотрел со стены, как полыхают годы труда, но оставлять аварам крышу над головой и запас хороших бревен он не хотел. Что ж, такова жизнь… Леса вокруг много, еще построят.

Тяжелые брусья упали на железные крюки, заперев Новгород изнутри. Больше ходу из города никому не было. Началась осада.