Кодекс экстремала

Глава 32

Боюсь показаться нескромным, но во мне, кажется, умер артист. Не думаю, что у кого-нибудь могло появиться сомнение в том, что я единолично выпил литровый графин водки и, что было вполне естественно, оказался лежащим на полу без чувств и совести.

Несколько секунд я прислушивался к восклицаниям, выражающим крайне низкую оценку моему поведению. Затем бритоголовые подхватили меня под руки и поволокли к выходу. Я думал, что они вышвырнут меня во двор, где в тенистой прохладе я должен буду приходить в чувство, но мрачные бультерьеры потащили меня по лестнице наверх так быстро, что засвистело в ушах, проволокли по коридору и, открыв моей головой дверь комнаты, внесли меня внутрь и небрежно свалили на диван.

– К утру оклемается, – сказал один.

– Тем хуже для него, – добавил второй.

Они вышли. Хлопнула дверь, клацнул замок.

Некоторое время я еще лежал, прислушиваясь к удаляющимся шагам, потом встал, подошел к двери и тихо нажал на ручку. Дверь была заперта.

Я сел на подоконник, с удовольствием вдыхая сырой воздух, напоенный запахом прелых листьев. Откуда-то доносилась приглушенная музыка, из окон первого этажа на стволы деревьев, стоящих у стен дома, падал свет, и по стволам скользили неровные тени.

Так, глядя в темноту и прислушиваясь к шуму листьев, я просидел довольно долго. Поведение Эльвиры меня озадачило. Казалось, она вовсе не пыталась выдавать себя за Татьяну. Но за кого в таком случае? Чью маску она надумала надеть? Не восставшей же из могилы покойницы, черт возьми!

Я не зажигал света, хотя комната давно погрузилась во мрак. Меня волновал Леша. Где он? До сих пор внизу? Мучительно борется со своей врожденной неспособностью лгать и, краснея, что-то бормочет о нашем отдыхе в гостинице, прелестях Алушты и чистом море? Нельзя было оставлять его одного, как невозможно было и продолжать это идиотское застолье. Мы с Лешей сыпались со скоростью лавины. Еще бы десять-пятнадцать минут беседы в прежнем русле, и валять дурака, прикидываясь братом Васильевой, было бы бессмысленно.

Я беззвучно ходил по комнате. Проигрывать я не умел. Мысли в моей голове сменяли одна другую, я не мог сосредоточиться на чем-либо одном. Это был слабый отголосок паники. «Что делать? – думал я. – Идти на помощь Леше и тем самым открыть все карты? Но у меня нет с собой даже пистолета, которым можно было бы припугнуть. Объявить, что с минуты на минуту здесь появится милиция?»

Я дождался, когда внизу стихла музыка. Сел на подоконник, свесил ноги вниз. Какая-то птица стала орать на меня дурным голосом. Пришлось взять с вазы, стоящей на столе, большое яблоко и швырнуть им в птицу. Не знаю, попал я или нет, но тишину ночи больше никто не нарушал. Прижимаясь грудью к стене, я осторожно пошел по узкому карнизу, скользкому от влаги и мха. Наши с Лешей комнаты разделяли два окна. Первое было темным, и я прошел мимо него не пригибаясь. Второе окно было приоткрыто и наполовину завешано плотными красными шторами, в нем горел светильник. Из комнаты меня вряд ли можно было увидеть, даже если бы я встал перед окном в полный рост. Но, освещенный слабым красным светом, я был виден со стороны.

Стараясь двигаться как можно быстрее, я проскочил мимо окна, снова ныряя в тень, успев заметить Розу в черном шелковом халате, сидящую перед зеркалом. Она что-то творила со своей прической, подняв полные руки над головой.

Окно Леши оказалось закрытым, и сквозь стекло я не мог рассмотреть, в комнате он или нет. Пришлось рискнуть и постучать по раме. Это не дало никакого результата. Постучал снова.

Я чувствовал, как мои кроссовки медленно съезжают с карниза. Надо было либо возвращаться в свою комнату, либо прыгать вниз, но этот трюк наверняка будет стоить мне поломанных ног. Во-первых, высоко, а во-вторых, темно.

Я пошел обратно, понимая, что возвращение в свою комнату, запертую изнутри, – это тупиковый вариант, который вряд ли окажется лучше поломанных ног, но я не мог долго стоять на месте, держась за узкий оцинкованный подоконник кончиками пальцев.

Перед окном Розы я остановился, осторожно заглянул за штору. Женщина уже лежала в постели – головой к окну – и читала книгу. Из-за спинки кровати я видел только ее черную копну волос. Маленькая настольная лампа на туалетном столике освещала маникюрные инструменты – ножницы, пилку для ногтей, кисточку. Неджентльменское отношение к женщине – это ужасно, это противоречит моим принципам, но другого выхода у меня не было. Оконная рама, когда я медленно распахнул ее, зашуршала о шторы, но женщина повернула лицо в мою сторону, когда я уже стоял у самой кровати, сжимая пилку для ногтей, как нож. Она, должно быть, читала какой-то крутой детектив, и глаза ее были полны немого ужаса.

– Тс-с-с, – сказал я ей как можно более миролюбиво, прижимая палец к губам. – Только не надо кричать. Я вовсе не намерен вас резать.

Теперь она вспомнила о своей пышной груди и кодексе женской чести и медленно натянула край одеяла до самого носа.

– Что вам надо?

– Шоколада. – Я мельком оглядел комнату, проверил, закрыта ли дверь, вынул из замочной скважины ключ и сунул его в карман. Затем снова подошел к кровати и сел в кресло напротив. – Простите, что я так бесцеремонно, но моя дверь почему-то оказалась запертой снаружи. А выйти, кроме как через вашу комнату, невозможно… Вы ведь не будете кричать, правда?

– Не буду, – согласилась женщина, глядя то мне в глаза, то на мою руку с пилкой. Я положил пилку на туалетный столик. – Но чего вы сидите? – сердито добавила она. – Идите своей дорогой. Дверь – вот она, ключ у вас в кармане.

– А мне захотелось с вами немного поболтать, раз уж я очутился у вашей постели.

– Вы наглеете.

– Это вам так кажется. Пройдет совсем немного времени, и вы поймете, что я сам жертва одной большой наглости.

– Я хочу вас предупредить, что у нас очень жестокие охранники и злые собаки, – сказала Роза и демонстративно поднесла к глазам книгу.

– Вы зачем-то все время меня пугаете. Я же сказал вам внятно: ничего плохого я не собираюсь с вами делать. Ответьте только на несколько вопросов, и я уйду.

– Почему я должна отвечать на ваши дурацкие вопросы?

– А с чего вы взяли, что мои вопросы непременно будут дурацкими?

Женщина поджала мясистые губы.

– Я вообще не желаю с вами разговаривать!

– Несколько часов назад, за столом, вы были намного привлекательнее и вежливее.

– Тогда я еще не знала, что вы аферист.

– Простите, как вы меня назвали?

– Не надо делать вид, что вы не расслышали… Предупреждаю вас еще раз: оставьте меня в покое.

– Вы вынуждаете меня совершать неблагородные поступки и хвататься за всякие режущие и колющие предметы.

– Хватайтесь хоть за пистолет, я вас все равно не боюсь.

– Черт возьми! – вспылил я. – Откуда у вас такая агрессивность? Вы можете объяснить мне, почему меня закрыли? Где моя сестра? Где мой друг?

Роза усмехнулась, не сводя глаз с книжной страницы.

– Я очень сомневаюсь, что в этом приличном доме у вас есть сестра.

– Ну что ж… – Злость стремительно распалялась во мне. – Давайте тогда называть всех своими именами. Раз здесь нет моей сестры, тогда, может быть, есть Эльвира Милосердова?

Лицо Розы исказила гримаса недоумения. Я ожидал совсем иного выражения.

– Не понимаю, при чем здесь Милосердова, – сказала она. – Если не ошибаюсь, эта женщина умерла дней десять назад. – Роза повернула ко мне лицо. – Послушайте, а вы не больны? Вы случайно не маньяк? Знаете, есть такое психическое отклонение – некрофилия…

Я невольно присел на край постели. Роза покосилась на мои выгоревшие на солнце брюки цвета пляжного песка. Я вблизи рассматривал ее прическу, сквозь которую просвечивала белизна подушки, ее уши с оттянутыми тяжелыми серьгами мочками, белую шею со складками, холеные щеки, лоб, подбородок, ее коротенькие пальцы, которые, как верные слуги, вершили пороки своей хозяйки.

– Вы уже не молоды, – медленно произнес я.

– Мерзавец, – в тон мне ответила Роза и снова подставила глазам роман.

– И все лжете, играете, продолжаете наполнять себя пороками, хотя уже переполнены ими через край. Сколько вам осталось жить? Двадцать лет? Тридцать? И надеетесь немощной старухой вытянуть на лжи?

– Да что ты мне тут мораль читаешь? – возмутилась Роза и даже попыталась треснуть меня романом, но промахнулась, и книга, прошелестев белыми крыльями, шлепнулась о стену и упала на туалетный столик.

– Да нет, это не мораль, это скорее соболезнование… Да ладно, я в самом деле отвлекаюсь.

Я встал. Роза напряженно ждала, когда я выйду из комнаты. Я понял, что, как только дверь за мной закроется, она тотчас вскочит и поднимет тревогу. Я, конечно, мог сесть на нее верхом, завести ее руки за спину, связать их полотенцем, в рот вставить кляп, но сама мысль, что мне придется прикасаться к этому рыхлому бледному до синевы телу, была омерзительна, и я лишь брезгливо скривился, быстро вышел в коридор и запер дверь снаружи.

Полусумрачный коридор был пуст. Я подошел к двери комнаты Леши и тихо надавил на ручку. К моему удивлению, дверь открылась. Я проскользнул внутрь, пошарил по стене в поисках выключателя и зажег свет. Комната была пуста. Постельное белье, аккуратно сложенное на тумбочке, было нетронутым.

Я выключил свет и снова вышел в коридор. Черт возьми, куда он мог подеваться?

Деревянные ступени лестницы предательски заскрипели под моими ногами. В этом доме, построенном на восемьдесят процентов из дерева, вообще нельзя было передвигаться бесшумно. На середине лестницы я это окончательно понял и, сунув руки в карманы, пошел так, как если бы спускался из своей родной квартиры. «А чего, собственно, я опасаюсь? – спросил я сам себя. – Никто пока мне не угрожал. Напротив, очень внимательно отнеслись к напившемуся в доску гражданину, подняли с пола, отнесли в комнату, уложили на диван и, дабы обеспечить поступление свежего воздуха, открыли настежь окно. И, надо отметить, цели достигли. Вот он я, свеженький, как огурчик».

Я спустился в холл, убедился, что он также пуст, и прошел в гостиную. И здесь та же картина: закончен бал, погасли свечи. Я не стал зажигать света, но и без него было видно, что со стола уже убрана посуда и стулья кверху ножками поставлены на стол.

Из окна первого этажа в отличие от второго выпрыгнуть было несложно. Я приземлился на кучу прошлогодних листьев, которые приглушили звук треснувших веток. Не выпрямляясь, посмотрел по сторонам, отряхнул со штанин высохшие травинки и пошел в сторону от ярко освещенной веранды. «Странно все это, – думал я, кидая прощальный взгляд на темнооконный особняк. – Очень странно».

Я не мог найти какой-либо тропы, поэтому продирался через кусты, которые выплывали на меня из темноты. Шума, конечно, было много – как если бы медведь ломился сквозь сухой валежник, но после лестницы я уже не обращал внимания на подобные мелочи, потому как был уверен, что через минуту-другую перелезу через каменный бастион, растворюсь в ночном лесу и с рассветом выйду на алуштинскую трассу, где поймаю попутку и не позднее обеда познакомлю Эльвиру с целым отделением милиции.

Занятый своими мыслями, я не сразу заметил пронзительно белую беседочку с полусферическим козырьком, миниатюрными колоннами и перильцами, торчащую, как гриб, между деревьями. Хотел ее обойти, чтобы не светиться на фоне белых колонн, как услышал приглушенные голоса, тогда присел на колено, спрятавшись в тени куста.

– Ты мнительный человек, – услышал я голос Эльвиры. – Оттого все твои проблемы.

«Сестричка» сидела на перилах, прислонившись спиной к колонне, боком ко мне. Одна нога была согнута в колене, руки, сцепленные в замок, лежали на ней.

– Я боюсь. Я все время боюсь… – не совсем внятно ответил ей некто мужским голосом. Мужчину я не видел. Он, должно быть, сидел на скамейке, за перилами.

– Перестань… Я устала от тебя, – произнесла Эльвира.

Минуту они молчали. У меня затекла нога, но я боялся пошевелиться.

– Если бы ты когда-нибудь в жизни любила… – начал мужчина, но Эльвира неожиданно грубо перебила его:

– Только не надо ныть о любви!

И снова молчание.

– Два дня. – Мужской голос. – Только два дня. На большее моего терпения не хватит.

– Да? – усмехнулась Эльвира. – А что будет потом?

Мужчина что-то ответил, но совсем тихо, и я не расслышал. Эльвира же отреагировала весьма бурно.

– Что?! – воскликнула она. – Даже так?

Она соскочила с перил и пошла к особняку. Теперь только я увидел мужчину и чуть было не вскрикнул от неожиданности. Леша!

Я не мог поверить своим глазам. Мой друг, как побитая собака, плелся за Эльвирой. Они давно знакомы? Или же успели близко познакомиться, пока я сидел в своей комнате? Чего Леша боится? Чего будет ждать еще два дня?

Я только задавал вопросы, даже не пытаясь ответить на них: не было времени. Осторожно привстал и, не распрямляясь, как обезьяна, пошел параллельно Эльвире и Леше, чтобы расслышать продолжение разговора. Я старался не упускать их из виду и не заметил дерева на своем пути. Удар был чувствительный, в левом ухе так зазвенело, что казалось, этот звон обязательно привлечет внимание Эльвиры и Леши.

Я выпрямился и только прислонился к стволу, чтобы заглянуть за него, как сильный удар в лицо свалил меня с ног. Мне показалось, что за мгновение до этого перед моими глазами что-то ярко вспыхнуло. Ослепленный мощным фонарем, я тряс головой, не соображая, что случилось. Не успел я встать на корточки, как новый удар опять кинул меня на землю. Рот наполнился кровью, в голове гудело, словно в трансформаторе высокого напряжения. Прикрыв лицо руками, я попытался рассмотреть, кто это так старательно упражняется на мне, но новая вспышка, а за ней еще более сильный удар лишили меня всякой возможности ориентироваться в пространстве.

– Ну что, братишка, не нравится? – услышал я рядом с собой незнакомый голос.

– Я ничего не вижу, – сказал я.

– Это хорошо. Моя воля, так я бы твои зенки каблуком повыбивал.

– За что ж так жестоко?

– Вяжи его, чего ты с ним беседу завел? – сказал кто-то второй.

Я с трудом различил огни веранды. Затем чья-то тень закрыла их собой. Ударом ноги меня повалили лицом на землю, наступили на спину и туго связали руки.

Я удивился тому, что не удивлялся, когда меня били. Значит, заслужил.