Когда отступит тьма

Глава 10

По пути к лачуге Роберт был доволен собой. Все получилось просто великолепно. Разрозненные нити жизни его и Эрики, постоянно переплетавшиеся, связаны прочным узлом. Судьба отдала ему в руки Эрику, и даже богиня земли и луны не смогла отвратить его от цели.

Предвечернее солнце почти касалось вершин деревьев, когда Роберт остановил машину на вершине холма. Первым делом он пошел к колодцу, набрал ведро холодной воды и принялся мыть руки, забрызганные кровью Данверз. Умывался он всегда на открытом воздухе. Зимний холод редко пробирал его. Правда, иногда по ночам он дрожал, но сейчас его шея и руки покрылись гусиной кожей не от холода; причиной ее были крики мучителей.

«Отзови их», — просил он сестру. Но она отказалась. И теперь за это поплатится, как повелела мойра — судьба, справедливость.

Он лишь недавно осознал, что его Немезидой является Эрика. Непонятно, как столько лет этот простой факт проходил мимо его внимания. Но когда истина наконец открылась ему, он сразу же понял, что дело обстоит именно так.

Эрика провела несколько лет в Средиземноморье. И постоянно возвращается туда якобы за новыми произведениями искусства. Но он знает подлинную причину. Она поклоняется Матери.

На побережье Аттики и в горах есть священные пещеры, укромные, труднодоступные. В одной из них, в тайном храме, его сестра преклоняет колени перед трехглавым изваянием, богиней со множеством грудей, суровой, но питающей.

Он знает эту богиню. Видел. Ее изваяние отчетливо помнится ему.

Эрика предалась Матери. Иначе как же она стала тем, что есть, — владелицей Грейт-Холла, первой красавицей города, царственной, как принцесса, обожаемой и почитаемой простолюдинами, которые произносят ее имя благоговейным шепотом.

Она получила все, что он мог получить, должен был получить. На ней нет проклятия, ее не отравляют миазмы. Несчастливая звезда, так долго нависающая над кланом Гаррисонов, не бросает на нее свой недобрый свет.

— Продала душу, — пробормотал Роберт, подкрепляя свои слова кивком. — Продала дьяволу.

Это, разумеется, примитивное иносказание, наследие средневековья, когда древняя религия Великой Матери была загнана в подполье, когда старухи и девушки поклонялись ей в магических культах. О тех, кого заставали за совершением магических обрядов, говорили, что они продали душу нечистому. Потому что они поклонялись рогатому изображению, принимаемому за сатану.

Но рога были головным убором матери-земли, так как бык являлся одним из многих посвященных ей животных. Или, может, они поклонялись супругу матери с бычьей, как у Минотавра, головой. Так или иначе, их культ намного древнее сатаны, их обряды, совершаемые в заповедных рощах, сырых пещерах и лесных домах, представляли собой древние оргаистические ритуалы, совершаемые в честь Астарты в жарком Леванте.

Эрика такая же ведьма. Медея. Жрица богини, змея, нетопырь, собака, ночь, кровь роженицы и боль.

Он побоялся бы лишать Эрику жизни, если бы она сама — или бессмертная часть ее — не дала согласия. Богиня, возможно, не захочет, чтобы ее приспешница умерла, но мойра, властвующая над всем живым и божественным, потребовала этого.

Мать может вновь сделать попытку остановить его до рокового часа. Может посетить его еще раз в новом облике или послать кого-то из своих приспешников противиться необходимости. У этой блудницы множество уловок. Она храбро сражается и не любит оставаться побежденной.

Но ей не победить. Роберт чувствовал это. Он совершит жертвоприношение, искупит грехи, снимет с себя проклятие и будет освобожден.

Тогда он будет смеяться, глядя на луну, ее ночное прибежище. Будет.

Посмеиваясь, Роберт завершил омовение у колодца и поспешил в лачугу. Он знал, что они — Коннор или еще кто-то — вполне могут приехать хотя бы затем, чтобы сообщить об исчезновении Эрики. Нужно быть наготове.

Вдруг он остановился, улыбка, словно приклеенная к лицу, исчезла.

Дверь лачуги приоткрыта. Взломана, язычок замка расщепил косяк.

Дело рук полицейских? Коннор уже здесь? Коннор с его недоверчивым, неприязненным взглядом?

Выхватив револьвер охотницы, готовый к новой схватке, Роберт вошел в лачугу.

Но там никого не оказалось, и все, за исключением двери, было цело.

Он принялся внимательно оглядывать комнату, и взгляд его остановился на письменном столе возле окна, где незваный гость оставил визитную карточку.

То была карточка Эндрю Стаффорда с написанным на обороте номером его секретного телефона.

А бумаги, которые Роберт оставил на столе, исчезли.

С его стороны было неосторожностью оставлять эти записи на виду. Даже человек вроде Эндрю, с острым, хоть и ограниченным умом, должен был обнаружить содержавшуюся в них угрозу Эрике.

«Нам нужно поговорить», — написал Эндрю.

Он наверняка знает или догадывается, что Эрика находится в руках брата. И потому опасен.

Это очередной ход Матери или просто игра случая? Роберт не знал, и, в сущности, значения это не имело.

В любом случае ему нужно будет разделаться с Эндрю.

Поскорее.

До полуночи, когда Эрике предстоит умереть.

По пути обратно в Грейт-Холл Эндрю заехал в центр Барроу и остановился возле банка. Управляющий, разумеется, знал его.

— Здравствуйте, мистер Стаффорд, — подобострастно произнес этот грузный, лысый человек вкрадчивым голосом, когда Эндрю подошел к его столу.

— Привет, Генри.

— Мы предлагаем исключительно высокую ставку по нашим полуторагодичным сертификатам. Такой больше нигде не найдете.

— Мне сейчас не до этого. Очень занят. Собственно, я заехал сюда по пути взглянуть кое на что в своем стальном ящике.

Генри уже поднялся, стремясь угодить, как собака, посланная принести хозяйские шлепанцы.

— Сейчас принесу. Как миссис Стаффорд?

Разумеется, главный интерес для бедняги Генри представляет Эрика. Он приезжий из Филадельфии, а она из рода Гаррисонов, Гаррисоны здесь всегда были владыками.

— Замечательно, — мягким голосом ответил Эндрю, надеясь, что это правда.

— Передайте ей привет от меня.

— Непременно.

Эндрю наблюдал, как он зашел за стойку кассира и стал возиться с механизмами, отпирающими большой сейф. Задался вопросом, что подумает Генри об этом визите — какие подозрения возникнут у него — после того, как узнает, что Эрику искали уже несколько часов, когда он с уверенностью сказал, что у нее все замечательно.

Конечно же, управляющему покажется странным, что мистер Стаффорд занимался обыденным делом, когда его жена, возможно, находилась в смертельной опасности. И несомненно, у него возникнет вопрос, что в ящике потребовало его внимания при таких зловещих обстоятельствах.

Он не замедлит сообщить о своих подозрениях начальнику полиции, и Коннор опять явится в Грейт-Холл, на сей раз не столь дружелюбным.

Эндрю все это понимал и относился к такой перспективе с пренебрежительным равнодушием. К тому времени, когда появится Коннор, Эрика либо благополучно вернется, либо будет мертва. Если вернется, то солжет ради него, он в этом не сомневался, и ложь ее будет достаточно убедительна, чтобы Коннор уехал, не имея никаких улик.

А если мертва…

Эндрю потряс головой. Он не хотел об этом думать.

Сейф с шипением открылся, управляющий банком вошел в него и через несколько секунд появился со стальным ящиком.

— Спасибо, Генри.

— Не за что, мистер Стаффорд.

В укромной кабине, закрыв на засов дверь, Эндрю отпер сейф. Внутри толстой пачкой лежали юридические документы. Запустив руки поглубже, он нащупал на дне конверт.

Конверт из плотной бумаги, пухлый, аккуратно запечатанный клейкой лентой. Эндрю разгладил его, легонько провел кончиками пальцев по краям, покачал на ладони, пробуя его незначительный вес.

Незачем давать Генри возможность догадаться, что на самом деле он что-то взял из ящика. Эндрю расстегнул куртку, сунул конверт во внутренний карман и пригладил, чтобы не особенно выпирал наружу.

Он надеялся, что конверт спрятан лучше, чем треклятый револьвер, лежавший теперь в «феррари», в ящичке для мелких вещей. Коннор, должно быть, видел его, хотя ничего не сказал. Ну что ж, Коннор многое оставил несказанным.

Он находился уже в нескольких милях от лачуги, когда сообразил, что Коннор обвел его вокруг пальца, притом так легко, что Эндрю как профессионал невольно пришел в восхищение.

Мошенничество — это просто-напросто словесная ловкость. Нужно отвлекать внимание клиента от логических неувязок, настораживающих несообразностей в рекламе товара, сфокусировать его мысленный взор на посторонних вещах.

Мысленно воспроизводя разговор с Коннором, Эндрю нашел тот миг, когда решающая подмена была сделана с такой ловкостью, с какой опытные руки шулера подсовывают крапленую карту в тасуемую колоду.

— Ну и что ты здесь делаешь? — спросил он у Коннора.

А шеф ответил:

— Могу задать тебе тот же вопрос.

Вот этот ход и поставил его в положение обороняющегося, отбил у него желание продолжать расспросы. И ответ Коннора в конце концов оказался неубедительным. Он сказал, что хотел поговорить с Робертом. С чего бы, если это было правдой?

Коннор искусно ушел от правдивого объяснения, почему появился возле лачуги, — объяснения явно необходимого. В конце концов какова была вероятность, что он приедет туда через несколько минут после Эндрю? И вообще, зачем было ему приезжать? Какая причина была у Коннора?

На ум ему пришло два ответа. Коннор мог заподозрить, что Роберт похитил Эрику. Но в таком случае не проверил бы он лачугу перед тем, как ехать в Грейт-Холл?

Смысл имела только вторая возможность.

Коннор ехал следом за ним до лачуги.

Это означало, что начальник полиции уже подозревал его. Может, уловил уклончивость Эндрю во время разговора в солнечной комнате. Или знал гораздо больше, чем опасался Эндрю.

Застегивая куртку, Эндрю подумал, в какой мере ему следует бояться.

Очень, решил он. Очень, черт побери.

Раньше он действительно очень бы испугался. Когда требовалось только выжить, когда его ничто не волновало, кроме погони за благополучием, за установлением контроля, когда он был бессовестным, как последний уличный жучок, — в те дни, не столь уж давние, он испугался бы Коннора, удрал бы немедленно, без оглядки.

Если Коннор все выведал, ему грозит тюрьма — не на один год.

Эндрю пожал плечами. Он не беспокоился. Не испытывал страха.

В его сознании вспыхнуло видение: ручейки мыльной воды, текущие по округлым грудям Эрики. Закрыв глаза, он ощутил запах шампуня от ее волос, вкус ее горячих губ.

— Эрика, — прошептал он.

Она в руках у Роберта. Возможно, Роберт уже убил ее. Или наверняка скоро убьет:

Риск предельный, но он пойдет на него. Встретит любую опасность ради спасения Эрики. Что будет дальше — не важно. Она должна остаться в живых. Все прочее не имеет значения.

Когда он запирал ящик, руки его дрожали.

Выйдя из кабины, Эндрю обнаружил предусмотрительно слонявшегося поблизости Генри. Отдал ящик ему.

— Всегда рад вам услужить, мистер Стаффорд. — Этот человек смотрел на него со щенячьим обожанием. — Надеюсь вскоре увидеться с вашей супругой.

«Я тоже», — подумал Эндрю, но сказал только:

— Она непременно заглянет. Всего доброго, Генри.

У парадной двери он остановился и надел темные очки. В окна было видно заходящее солнце, низкое, оранжевое, раздутое сияющее пятно.

До него донесся приглушенный голос Генри.

— Это мистер Стаффорд, — говорил управляющий банком с явной гордостью какому-то посетителю. — Из Грейт-Холла. Один из наших совершенно особых клиентов.

Эндрю толчком распахнул дверь и вышел на вечерний холод.

«Бедняга Генри, — подумал он с мучительно натянутой улыбкой. — Если б только ты знал, что я представляю собой на самом деле».

Марджи Магиннис, кипя от ярости, остановила свой «шевроле» на обочине тридцать шестого шоссе и быстро вышла из машины.

Красные копья заката, горизонтальные и неестественно яркие, кололи ей глаза, когда она торопливо шла вдоль стоящих в ряд полицейских машин. Сержанта Ларкина, затем Харта, потом Коннора и наконец Вики Данверз.

Вереница машин напомнила ей похоронную процессию. Магиннис заморгала и отогнала эту мысль.

Там стояла еще машина дорожного патруля, передней частью к другим машинам, и наскоро поставленная возле нее машина из ведомства шерифа. Сюда ехали еще его люди; ловя переговоры по радио, Магиннис услышала, что шериф отправил две радиофицированные машины, экспертов и для руководства капитана Хозена.

Хозена она знала. Хороший человек. Получше, с гневом подумала она, чем этот треклятый болван из Нью-Йорка, заправляющий делами в Барроу.

Но вряд ли он будет заправлять ими долго.

Позади шерифской машины стояла «скорая помощь», ее проблесковый маяк вращался. Задняя дверца была открыта. Салон пуст.

— Миссис Стаффорд!..

— Эрика Стаффорд!..

Далекие крики протяжно раздавались в лесных сумерках. Магиннис узнала голос Ларкина. Другой человек, видимо, был из полиции штата или ведомства шерифа. Они обыскивали лес.

Это казалось бессмысленным занятием. Эрики Стаффорд наверняка поблизости не было. А если и была, то не в таком состоянии, чтобы ответить на зов.

К тому же сейчас Магиннис было не до Эрики Стаффорд. Ее беспокоила только судьба Вики Данверз.

Оглядывая лес, она заметила какое-то движение среди сгущавшихся теней — к шоссе быстро шли вверх по пологому склону двое фельдшеров, неся на носилках тело в мундире.

Магиннис сама не заметила, как перешагнула через дорожное ограждение и спустилась к ним. Только что она смотрела на фельдшеров издали, а в следующий миг шла рядом с носилками и смотрела на Данверз — ее бледное лицо, влажные от пота волосы, вялые руки.

Откуда-то доносился запах крови.

— Как она? — спросила Магиннис.

— Огнестрельная рана в брюшной полости, — ответил один из фельдшеров, тяжело дыша от подъема по склону. — Потеряла много крови, находится в шоке. Насколько серьезны внутренние повреждения, не знаю.

— Кажется, руки у нее не утратили способности двигаться, — добавил другой. — Насчет ног не уверены. Пуля могла задеть позвоночник.

— Но мы не знаем, — сказал первый предостерегающим тоном.

Они поднялись к шоссе и перенесли носилки через дорожное ограждение. Магиннис вспомнила первый день Вики Данверз на службе четыре месяца назад. Шел конец ноября, восхитительно свежий, с последними опадающими багряными листьями. Большеглазая девушка была взволнованной, но радостной, затянутой в ремни, с очень большими глазами.

Магиннис никогда не была замужем. Была слишком жестка для интимностей. Знала только службу, ее можно было сравнить с поношенным сапогом, добротным, но не радующим глаз. Однако с Данверз преображалась. Разве только что не удочерила эту девчонку. Лично обучала ее, вместо того чтобы возложить эту обязанность на сержанта. Разделяла страхи, надежды и даже радости Вики. Они вместе смеялись, а для Марджи Магиннис это было большой редкостью.

Посмотри теперь на Вики Данверз. Посмотри.

— Рана сквозная? — спросила Магиннис. В горле у нее стоял ком.

Первый фельдшер покачал головой:

— Мы обнаружили только входное отверстие.

Значит, пуля болтается у нее внутри. Раздирает ткани.

Черт!..

Магиннис коснулась правой руки Вики, едва притронулась к холодным пальцам и тонкому запястью.

— Ты выживешь, Вик, — сказала она, понимая, что девушка без сознания и не слышит.

И убрала руку, когда носилки загружали в машину.

В полицейском управлении Барроу женщин не брали на службу более десяти лет, вплоть до того, как Магиннис настояла на приеме Данверз. Она вела настоящую борьбу с Полом Элдером, он, несмотря на все свои восхитительные достоинства, упорно противился этой идее, скептически относился к переменам. Но она взяла его измором, и в результате Вики Данверз стала служить в полиции. Тогда Марджи не понимала, почему для нее это так много значит, но потом уяснила, что ей хотелось иметь наследницу, другую женщину, продолжающую служить в управлении после ее отставки.

Месяцы обучения создали между ними крепкую связь, какой-то не выраженный словами дух товарищества. Они вдвоем противостояли всему миру. Две женщины разных поколений создали оплот против юных самцов вроде Харта и Вуделла, которые не воспринимали их всерьез, острили по поводу мнимого лесбиянства Магиннис и лезли с глупыми приставаниями к Вики. Оплот держали и против мужчин постарше, убеленных сединами, или чужаков, чей мужской статус постоянно давал им преимущества, — мужчин, которые неизменно лишали их признания и повышения по службе.

Мужчин вроде Коннора, черт бы его побрал.

Магиннис повернулась и посмотрела на него. Он все время был рядом, шел по другую сторону носилок, но она не замечала его присутствия.

— Где Вуделл? Ему пора бы уже приехать.

Коннор пожал плечами:

— Он приехал.

— Не вижу его машины.

— Я отправил его с поручением. Дал ему в напарники Харта.

— С каким поручением?

— С хлопотным, — невразумительно ответил Коннор. — Оба так потрясены, что проку от них здесь никакого. Они знают Вики лучше всех.

«Кроме меня», — подумала Магиннис.

— Удивляюсь, что они не стали отпускать шуток по этому поводу.

— Какие тут шутки. Они сами не свои. Вуделл особенно. Кажется, Вики не дает ему покоя. Я хочу сказать…

— Понимаю, что вы хотите сказать. — Магиннис ощутила легкую ревность. — Он осел.

— Просто молод, — ответил Коннор.

— Остальных вы отправили обыскивать лес. Зачем?

— Тот, кто это сделал, оставил Данверз раненой, но живой. Он мог так же поступить с Эрикой Стаффорд. Возможно, она лежит где-нибудь в кустах, раненая.

— Маловероятно.

Коннор пропустил это мимо ушей.

— Я собираю как можно больше полицейских. Все получат сверхурочные, плевать на бюджет. Прочешем каждый акр. Должны приехать еще несколько людей шерифа во главе с капитаном Хозеном.

— Скоро стемнеет, — сказала Магиннис.

— Будут пользоваться фонариками.

— Не вижу в этом смысла. «Мерседес» здесь. — Коннор утвердительно хмыкнул. — Как же скрылся отсюда убийца? Ушел пешком?

— Тут была еще одна машина. Следы протекторов нечеткие, вряд ли по ним можно что-то определить.

— Еще одна машина. — Магиннис попыталась выстроить версию. — Значит, он похищает Стаффорд, пересаживает ее в другую…

— Или преступников было двое, один вел «мерседес», другой — вторую машину. А может быть, Эрика Стаффорд приехала сюда сама?

— За каким чертом?

— Не знаю. Пока ничего не ясно. Давайте не спешить с выводами.

Задняя дверца «скорой помощи» захлопнулась. Магиннис больше не могла сдерживаться.

— О чем вы думали, Бен? Отправили ее в лес без подкрепления — после того, что случилось с Шерри Уилкотт?

Шеф не отвел глаз. Магиннис решила, что в мужестве ему не откажешь. Уже хорошо.

— Того требовала обстановка, — ответил он. — Если бы Вики дождалась подкрепления…

— То сейчас не умирала бы.

— Никто не говорил, что она умирает.

Магиннис отвела взгляд первой, но лишь из нежелания, чтобы Коннор заметил в ее глазах внезапный блеск слез.

— Тут вы дали маху… шеф.

Коннор медлил с ответом, она снова обратила к нему взгляд и увидела в лице начальника смятение. Но голос его прозвучал твердо:

— Да.

Признал. Магиннис пожалела, что нет свидетелей. Она использует это признание против него. Выживет его из управления.

В глубине сознания у нее промелькнула мысль, что она будет первым кандидатом на освободившуюся должность и в повышении по службе городской совет не сможет отказать ей второй раз.

Завывая сиреной, «скорая помощь» тронулась, проблесковый маяк ярко сверкал в пепельных сумерках.

— Поеду в больницу, — сказала Магиннис, не спрашивая разрешения, просто ставя Коннора перед фактом. И стала было поворачиваться, но Коннор остановил ее:

— Я не могу вам позволить. Вы нужны здесь.

— Я нужна Вики.

— Она проведет несколько часов в операционной. Помочь ей вы не сможете. А мне нужен кто-то из полицейского управления Барроу, чтобы руководить нашими людьми.

— А вы сами? — Магиннис обнажила зубы в улыбке. — У вас это так хорошо получается.

— Мне нужно быть в другом месте.

— Приглашены на званый ужин?

Коннор ответил не сразу, и Магиннис поняла, что он борется с раздражением. В этой борьбе шеф одержал верх. Когда заговорил, лицо его ничего не выражало, голос звучал монотонно:

— Я пока что ваш начальник, лейтенант. Даже если вам это и не нравится. Вы остаетесь здесь. Это приказ. Понятно?

Не дожидаясь ответа, Коннор пошел к машине.

Магиннис не могла оставить последнее слово за ним. Все ее существо восставало против этого.

— Почему вы уехали из Нью-Йорка?

Коннор остановился и повернулся к ней.

— Что?

— Вы прослужили восемнадцать лет в нью-йоркской полиции. Никто не выходит в отставку, когда до пенсии остается всего два года.

Магиннис видела, как он медленно вдохнул и выдохнул. В сумерках сгорбившийся от холода Коннор выглядел ниже, чем всегда.

— Может быть, устал, от этого города, — ответил он. — Захотелось подышать свежим воздухом.

— Недостаточная причина.

— Да. — Коннор снова вздохнул. — Но больше ничего вы не услышите.

Он пошел дальше, Магиннис смотрела ему вслед, а вдали тоскливо, отчаянно завывала сирена.

В последний раз Эрика видела мистера Фернелла, когда он вез ее в аэропорт Ньюарка к самолету до Афин. Окончившая нью-хемпширскую школу, восемнадцатилетняя, она получила какую-то свободу, но не полную: по условиям договора о доверительной собственности у нее не было права распоряжаться своей половиной гаррисоновского состояния, пока ей не исполнится двадцать один год.

Так что в путешествие по Европе Эрика отправлялась с согласия мистера Фернелла. Исходным пунктом она выбрала Грецию, хотя мистер Фернелл рекомендовал Западную Германию. «Может, там тебя слегка приучили бы к дисциплине», — сурово сказал он.

И все-таки отпустил ее. Казалось, был рад избавиться от подопечной.

У выхода на посадку они стояли в неловком молчании. Искаженный голос по радио и суета пассажиров с чемоданами напоминали Эрике Пенсильванский вокзал и неприятную ночь, которую она провела там маленькой девочкой. Как ей было страшно, как одиноко. Но она вынесла это, потому что считала себя обязанной приехать к Роберту, приехать и спасти его, пока не поздно.

И потерпела неудачу. Все ее усилия были загублены мистером Фернеллом и отвратительными взрослыми, державшимися тех же взглядов и подчинявшимися его суровым распоряжениям. Спасти Роберта не удалось. Ему пришлось остаться в мэрилендской школе, он до сих пор находился там, срок его заключения оканчивался через три года. А она покидала его, отправлялась в Европу.

Эта мысль вызывала у нее леденящее чувство вины. Но она больше ничего не могла сделать для Роберта. Проведенное в школе время изменило его. На каникулах он редко разговаривал с ней, не откровенничал, сидел в одиночестве. Был вежливым, способным вести беседы ни о чем, но в нем не было огонька, не было своеобразия, не было жизни.

Услышав, что она едет в Европу, Роберт лишь пожал плечами. И хотя мог проводить ее в аэропорт, отказался.

Поэтому они стояли у выхода только вдвоем, она и мистер Фернелл, не с кем было обняться, не с кем проститься, когда другие пассажиры первого класса пошли на посадку.

— Пора, — сказала Эрика, беря свои два чемодана.

Мистер Фернелл кивнул:

— Пора.

«Надо бы что-то сказать, — подумала Эрика, — но что?» Она стояла с чемоданами в руках, ожидая хоть какого-то проявления приязни, чего-то, способного искупить холодную пустоту последних шести лет.

Мистер Фернелл взглянул на часы, серебряный «Ролекс», блеснувший в солнечном свете.

Она знала, он думает, что если уйдет немедленно, то сможет уехать до часа пик на шоссе. И думает только об этом.

— До свидания, — сказала Эрика. — Не дожидайтесь, пока самолет взлетит.

— Я и не собирался.

— Знаю.

Поднимаясь по трапу, Эрика обернулась, почувствовав необходимость бросить последний взгляд, хотя не могла бы объяснить почему. Но мистера Фернелла уже не было.

Первые месяцы ее изгнания были самыми трудными, месяцы, когда она путешествовала по греческому побережью, ища цель жизни. И в ту ночь, жуткую, мистическую ночь, когда она уверилась, что больше не может… когда, сняв одежду, вглядывалась в черную гладь Эгейского моря, готовилась к долгому плаванию в забвение…

В ту ночь ее спасла Персефона. Бронзовая Персефона на пристани.

Спасенная, возродившаяся Эрика прекратила скитания, поступила в Римский университет, изучала историю искусств, жила в однокомнатной квартире на четвертом этаже дома без лифта и горячей воды. Когда ей исполнился двадцать один год, по-прежнему оставалась там. Ее известили телеграммой, что мистер Фернелл исчез, предположительно мертв. В его уютном загородном доме обнаружили записку о намерении уйти из жизни, написанную дрожащей рукой, где он просил прощения за то, что сделал.

За то, что сделал. Бесцельно бродя мимо каменных римских палаццо в сумерках, в тот час, когда историк по фамилии Гиббон услышал, как босоногие монахи пели вечерние молитвы, и замыслил написать большой труд о падении империи, Эрика пыталась представить себе, что мистер Фернелл — этот несгибаемо честный человек — мог сделать такого, чтобы опозориться в собственных глазах.

Полиция предприняла расследование и быстро нашла ответ. Суровые нравственные требования мистера Фернелла распространялись только на других. В течение многих лет он расхищал деньги из капиталов, переданных ему в доверительное управление. Суммы были довольно скромными, не привлекающими внимания, но достаточные для приобретения дорогостоящих вещиц наподобие серебряного «Ролекса». Он даже не гнушался тянуть у двух своих юных подопечных, хотя то было ничтожной каплей в том океане денег, которые предстояло получить в наследство каждому из них.

Суровый мистер Фернелл с его стоической преданностью долгу, спартанской любовью к дисциплине был мошенником. Эрика поражалась этому то гневно, то недоуменно, созерцая голубей на площадях или взбираясь на холм, чтобы взглянуть на крыши города.

На похороны его она не поехала. Роберт, как сообщили ей, тоже.

Через год Эрика вернулась в Барроу. Рим ей нравился, побережье Греции еще больше, но что-то тянуло ее в город своего детства. Она полагала, что Роберт. Ей сообщили, что он живет в лачуге отшельником, и она хотела ему помочь. Но даже когда стало ясно, что брат отвергает ее помощь, осталась, сама толком не зная почему.

Возможно, причиной являлось невыразимое словами ощущение, что тайну ее жизни не раскрыть под средиземноморскими небесами. В течение четырех лет изгнанничества она изучала историю, искусство, религию, искала парадигмы, способные раскрыть глаза на некое огромное целое. И находила их — парадигмы культуры, мышления, — но парадигма собственной жизни оставалась для нее непонятной, гобеленом в темноте. Ее не покидало ощущение некоей священной миссии, поиска, и Эрика не собиралась отказываться от них.

Однажды она пришла к могиле мистера Фернелла — пустой, тела так и не нашли. Подумала о том, как он смотрел на ту же темную гладь, которую она видела с пристани. Но в критический миг рядом с ним не было Персефоны, способной остановить его руку. Может, если бы он попросил помощи, закричал в темноту…

И все же она не могла осуждать его за то, что он хранил молчание. Она ведь неизменно сама поступала так. Сдерживала чувства, страшилась дать волю их потоку, способному уничтожить ее.

«Ты не можешь никого любить, — вновь зазвучали у нее в ушах слова Роберта. — Ты как те изваяния, что выставлены у тебя в галерее. Красивая, сияешь на солнце, а внутри — литой металл, холодный камень…»

«Нет, Роберт, это неправда. А если и так, то повинен в этом и ты. Потому что отталкивал меня. Не позволял прийти тебе на помощь. Роберт? Я все еще хочу тебе помочь. Роберт!..»

Она взывала к нему, взывала из разделяющей их пустоты и вдалеке услышала ответ:

— Миссис Стаффорд…

Голос не Роберта. Кого-то другого.

— Эрика Стаффорд…

Два голоса, слабых, далеких, словно во сне. Но это не сон. Это явь.

Ее кто-то ищет.

Внезапная надежда окончательно прогнала сон. Эрика приподняла голову, напрягла слух и снова услышала крики.

— Миссис Стаффорд!..

— Эрика Стаффорд!..

Два мужских голоса раскатывались по пещерам.

Полицейские. Больше некому.

— Я здесь, внизу, — отозвалась Эрика, но в горле у нее саднило от дыма, голос был скрипучим, слабым, и она поняла, что зовущие не услышали.

Замигав, она прогнала последние перепутанные обрывки сновидения, сотканного ее усыпленным сознанием, потом неторопливо оглядела известняковый тронный зал. Высокий потолок был окрашен широкими оранжевыми и красными пятнами — мерцающим светом керосиновой лампы. Струйки дыма причудливо вились в воздухе.

Почти весь дым исчез. Тлевшие листья наконец догорели. Сквозняк в системе пещер рассеивал его клубы.

Эрика вновь могла дышать без приступов головокружения, без внезапных ступора и галлюцинаций. Могла думать.

— Миссис Стаффорд!

— Эрика Стаффорд!

Они в пещере? Если да, то могут найти дорогу по стрелам, нарисованным губной помадой, разве только что Роберт стер их.

Нет, они дальше. На поверхности, обыскивают лес, неподалеку от входа, но определенно не видя его. Окруженное камнями отверстие почти невозможно найти.

— Миссис Стаффорд!

Крики, отдаваясь эхом, разносились по коридорам из одной пещеры в другую. Эрика была не уверена, что своеобразная акустика этого лабиринта донесет ее голос до внешнего мира, но попытку сделала.

Собравшись с силами, она закричала:

— Я здесь, внизу!

Крик вызвал целую волну эха, пронзительного, как писк летучей мыши, угасающего по пути через лабиринт.

Эрика ждала ответа.

— Миссис Стаффорд!

Услышали? Отзываются?

Нет. Продолжают поиски. Их крики становятся все тише, они удаляются.

Зажмурясь, Эрика набрала полную грудь воздуха и закричала изо всех сил:

— Я здесь внизу, здесь внизу, помогите!

Слова улетели, раздробились и понеслись обратно к ней, раня ее уши, словно осколки.

Силы ее иссякли. Она лежала на столе, горло у нее саднило и жгло, зал кружился, свет лампы вспыхивал и тускнел, вспыхивал и тускнел.

На сей раз они должны были услышать. Должны.

Последнее эхо ее крика лопалось, будто мыльные пузыри, и исчезало. В тишине послышался слабый, призрачный голос:

— Миссис Стаффорд…

И затих вдали.

— Эрика…

И полная тишина.

Не услышали.

Может быть, закричи она раньше, когда они находились неподалеку от входа. Не будь погружена в сновидения, воспоминания. Может быть.

Уже поздно.

Она снова в одиночестве, а те, что прошли мимо отверстия, вряд ли вернутся, предоставят ей новую возможность.

Ее никто не спасет.

Если она хочет остаться в живых, если хочет, чтобы долгий поиск в темноте в конце концов привел к свету, то спасаться придется самой.

Мчась в машине на восток, к первым звездам на далеком горизонте, Коннор связался с управлением.

Дежурным был сержант Дейв Макартур, заступать на смену ему требовалось в полночь, но его вызвали раньше, как и всех других полицейских, кого только удалось разыскать.

Голос Макартура сипел в дешевом сотовом телефоне.

— Шеф, город превратился в сумасшедший дом.

— Ничего не поделаешь. Сколько у нас людей?

— Пятнадцать человек. Джефф Карви в отпуске, до Мэддокса и Герца никак не дозвонюсь.

— Отправь большую часть на место преступления. Мы прочесываем лес, территория большая.

— Лейтенант Янсен как раз проводит инструктаж с ними.

— А лейтенант Адамсон там?

— Только что появился.

— Будь добр, соедини меня с ним.

Сержант повиновался. Чет Адамсон прослужил в полиции пятнадцать лет, был мускулистым, как регбист-полузащитник, но разговаривал мягко, как психолог.

— Чет, съезди в Грейт-Холл, сообщи Эндрю Стаффорду, что мы обнаружили машину его жены.

Кроме Адамсона, сообщить эту новость тактично было некому.

— Ладно, шеф. — Голос лейтенанта звучал неуверенно. — Дело в том, что он, судя по всему, уже знает.

— Откуда? Приезжал в управление?

— Нет, но все это передается по радио. Я слышал в машине по пути сюда.

— По радио? Я велел разговаривать сдержанно, на служебных диапазонах.

— По радиовещанию, шеф. В том-то и дело. Местная станция сообщила эту новость четверть часа назад.

— Черт!.. — Коннору стало не по себе при мысли, что Эндрю выслушал какую-то искаженную версию этой новости от радийного диск-жокея или от паникующих друзей, звонящих, чтобы подтвердить это сообщение, а то и, чего доброго, от какого-то треклятого репортера. — Ну что ж, поезжай туда побыстрее. И соедини меня снова с Макартуром.

Вновь послышался голос сержанта, громкий, перекрывающий какофонию телефонных звонков.

— Да, шеф?

— Связался кто-нибудь с родными Данверз?

— Нет пока. Поручил это Харви Миллеру. Он звонил им домой — никто не снял трубку. Сейчас дозванивается в уильямспортскую полицию.

— Скажи ему, пусть повременит. Не хочу, чтобы имя Вики звучало в какой-то гнусной радиотрепотне. И пусть Янсен строго предупредит всех насчет утечки сведений. Наш официальный девиз: «Ничего не могу сказать», это касается и полицейских, и технических служащих.

— Понял, шеф. Будет сделано.

Коннор, тяжело дыша, выключил телефон. Это было слишком — Эрика исчезла и, возможно, мертва, Данверз в операционной из-за его безответственности и опрометчивости, местное радио передает какую-то взрывоопасную смесь фактов и вранья.

Ему требовалась поддержка. И он знал, кому позвонить.

Он набрал по памяти семизначный номер. После шести гудков сиплый голос ответил:

— Элдер слушает.

Коннор прижал сотовый телефон поплотнее к уху.

— Пол, это Бен.

— Привет, шеф. Атмосфера, похоже, накаляется.

— Вы слышали?

— Я отдыхал под одну из лучших песенок Дебби Рейнолдс, когда диск-жокей вмешался с новостями. Теперь он принимает телефонные звонки от людей, которые ничего не знают и жаждут поделиться своей неосведомленностью.

— Пол, вы мне нужны. Можете на какое-то время уехать из дома?

— Ничто не мешает. Мы с медсестрой только что уложили Лили в постель. Я собирался приготовить ужин, но это может подождать.

— Что оставите Лили, вас не смущает?

Элдер вздохнул.

— Шеф, она большей частью не сознает, что я здесь.

Лили страдала болезнью Альцгеймера. Болезнь развивалась быстро и вскоре должна была привести к смерти. Элдер вышел в отставку, чтобы проводить с ней больше времени, но его планы нарушил стремительный ход болезни.

— Так зачем я вам нужен? — спросил Элдер, и Коннор уловил в голосе старика радостное волнение и настороженность.

— Помочь провести допрос.

В трубке несколько секунд слышалось гудение, потом Элдер неторопливо повторил:

— Допрос.

— И может быть, не только. — Коннор быстро составлял план. — Сможете остаться допоздна, если потребуется?

— Никто не может мне помешать. Я большой мальчик. У меня даже есть такой же значок, как у вас, хотя мой теперь просто сувенир.

Шутливый тон едва скрывал беспокойную радость. Элдеру отчаянно хотелось покинуть дом.

Коннор бывал там. Элдер жил в скромном коттедже, опрятном и чистом, запах лекарств в нем заглушали сухие духи. Диван и кресла были покрыты кружевными салфеточками, на каминной полке стояла фотография ясноглазой девушки с сияющей улыбкой — Лили в расцвете юности. Коннор сидел с Полом, потягивая пиво из банки, где-то тараторил телевизор, живущая в доме медсестра мыла Лили голову в ванной на первом этаже и несколько раз прерывала их разговор, прося Элдера помочь. Лили не знала медсестры и не хотела, чтобы чужие касались ее волос.

При этом воспоминании губы Коннора сжались. Да, Пол Элдер не откажется провести ночь вне дома.

— Не помешает взять термос горячего кофе, — сказал Коннор, — одеяло и что-нибудь пожевать.

— Наблюдение. — Теперь Элдер не скрывал радостного волнения в голосе. — Эту задачу поручаете мне, шеф?

— Возможно. — Коннор не хотел раскрывать по сотовому телефону больше, чем необходимо. — Готовы к этому?

— Да, черт побери. Только, пожалуй, для этого лучше подошел бы кто-то помоложе.

— Сейчас у меня все заняты. Можете встретиться со мной в лесу через двадцать минут?

Расстояние было небольшим. Дом Элдера находился на окраине.

— Если помчусь и буду проезжать на красный свет, конечно. В каком месте леса?

— Возле лачуги.

Несколько секунд Элдер не отвечал. В трубке не слышалось ни единого звука.

— Его лачуги? — спросил наконец Элдер.

— Да. Сейчас там двое моих людей. Задерживают его для допроса.

— Думаете, это он?

— Не знаю. Мне сказали, у него есть алиби, но подтверждения этому я не получил.

— Молю Бога, чтобы это оказался не он, шеф. Тем детям довелось хлебнуть немало горя.

Элдер положил трубку, и Коннор нажал педаль газа, устремляясь в едва наступившую тьму.