Когда отступит тьма

Глава 15

Что-то не так.

Пол Элдер чувствовал это нутром. Он сидел совершенно прямо на переднем сиденье старого «бьюика», поставленного в кустах, далекая лачуга была полностью видна в ветровое стекло.

Лампа в лачуге продолжала гореть. Элдер видел, как Роберт несколько минут назад прошел мимо нее, потом его тень на стене.

Тень уплыла из виду, после этого в лачуге не было никакого движения.

Ну что ж, Роберт, должно быть, улегся на свою раскладушку. Заснул или погрузился в мистический транс, думает о реке Лете или о воплях своей матери.

Возможно. Но Элдер не был уверен, что верит в это.

Он начал подумывать, что Роберт удрал. Незаметно вышел из двери, бросив лачугу пустой.

— Вот что, шеф, — рассудительно произнес Элдер. В одиночестве он по-прежнему именовал себя этим званием. — Видишь стоящий там фордовский грузовик? Это грузовик Роберта. Без грузовика этот человек не мог уйти. Раз грузовик здесь, значит, и он тоже.

Пожалуй.

А с другой стороны, может быть, Роберт ушел пешком. Он много лет прожил в этом лесу, знает его как свои пять пальцев. Даже в темноте может идти, скажем, по оленьему следу или по своим следам, за четверть часа может выйти к тридцать шестому шоссе или к одному из проселков.

— С какой стати, шеф? Проще сесть в грузовик.

Да, проще. Если он не заподозрил, что за ним следят. Он мог догадаться о плане Коннора. К тому же сумасшедшие мнительны. Роберт может вообразить, что за ним следят постоянно.

А может, он спит в постели, или завязался узлом в йоговской позе, или читает какую-то из пыльных книг, заполняющих его полки.

— Откуда мне знать? — раздраженно спросил он.

Черт. Глупый вопрос. Нужно заглянуть внутрь и только.

А если Роберт догадался, что за ним ведется наблюдение, надеется своей неподвижностью заманить наблюдателя в лачугу, в западню?

— Вряд ли, — сказал Элдер.

Тем не менее он ослабил ремень и сунул за него портативную рацию, потом достал из кармана куртки служебное оружие. То был его старый «смит-и-вессон» тридцать восьмого калибра, он купил его в управлении. Мог бы взять бесплатно, но он из тех, кто платит за себя.

Элдер проверил, заряжена ли эта штука. Проверка была излишней; он знал, что заложил шесть патронов в барабан перед выходом из дома, но он уже старик, черт возьми, а старики иногда совершают ошибки.

Ошибки не было. Шесть патронов, глянцевитых, холодных.

Элдер вышел из машины, крепко сжал «смит-и-вессон» в руке и крадучись двинулся сквозь высокие кусты.

Было около десяти часов, скованный от напряжения Эндрю сидел на диване в домике для гостей, уже не надеясь, что телефон когда-нибудь зазвонит.

Потом раздался звонок, пугающий, словно выстрел.

Эндрю подскочил, потянулся к аппарату, на долю секунды замешкался, чтобы взять себя в руки. И почти твердой рукой поднял трубку на втором звонке.

— Стаффорд.

— Привет, Эндрю.

Слава Богу, голос Роберта.

— Роберт. — Эндрю всеми силами подавлял встревоженность, сохранял состояние невероятного спокойствия. — Рад, что ты позвонил.

— Люблю поддерживать отношения.

От холодной иронии в его голосе у Эндрю подскочило давление. Он сдержал гнев.

— Она у тебя, — спокойно сказал он, — так ведь?

— Откуда мне знать, что этот разговор не записывает на пленку полиция?

— Оставь. Думаешь, я пошел бы на такое? Думаешь, смог бы?

Молчание.

— Пожалуй, нет. Ты очень дорожишь своей свободой — хоть это и иллюзия. Ни у кого из нас нет никакой свободы. Мы игрушки судьбы. Мухи, бьющиеся в паутине.

— Я спросил, у тебя ли она.

— У меня, конечно.

— Она… — Неожиданно Эндрю не смог задать этого вопроса — самого важного. В голове у него стучало. Губы пересохли. Он с усилием выдавил слова: — Она жива?

— Да.

Трубка задрожала в руке Эндрю, он даже подумал, что случилось землетрясение, но потом догадался, что это просто-напросто вызванный облегчением спазм.

— Это хорошо, Роберт, — заставил он себя заговорить. — Хорошо, что жива. Никаких повреждений ей не нанес?

— Она в целости и сохранности. Разумеется, скоро умрет. Попозже, этой ночью. Как и первая, от ножа. Но не волнуйся. Она будет последней. Она была изначально предназначена мне. Это не мой выбор. Это судьба. Ее судьба — и моя.

— Постой, постой, Роберт. Погоди. Выслушай меня. — Обычно Эндрю был мастером убеждать, но тут не мог собраться с мыслями. Горло сдавило, и он дергал воротник рубашки, чтобы расстегнуть верхнюю пуговицу, но она была уже расстегнута. — Выслушай, ладно?

— Эндрю, у тебя взволнованный голос.

— Я нервничаю. Боюсь. Не хочу, чтобы ты причинял ей вред. Верни ее.

— Не надейся.

— Пожалуйста, дослушай до конца. У тебя есть то, что нужно мне. Так? Мы оба это понимаем. Но у меня есть то, что нужно тебе, Роберт.

Недолгое молчание.

— Вот как?

— Я взял сегодня эту вещь из сейфа. Можешь забрать ее. Только верни мне живой Эрику.

— Значит, уступаешь свое преимущество надо мной — ради любви?

— Называй как хочешь, — сдавленно ответил Эндрю.

— Нет, я хочу, чтобы ты это сказал. Ты любишь ее? Любишь мою сестру?

— Да, черт возьми. Люблю.

Эти слова прозвучали как второй брачный обет, более обязывающий, чем первый.

— Ты меня удивляешь. Я думал, ты любишь только деньги.

Она тоже так думает, чуть было не сказал Эндрю. Но промолчал.

— И все равно, — продолжал Роберт, — ты знаешь, что я не могу пойти на эту сделку.

— Почему?

— Потому что Эрика развяжет язык. Если освободить ее, она прямиком побежит в полицию и донесет на меня.

— Нет.

— Чушь. Донесет. И я окажусь в тюрьме.

Бессилие толкнуло Эндрю на отчаянный шаг.

— Если она умрет, я донесу в полицию, черт бы тебя побрал!

— Угрозы. — Смешок. — Ты тоже в этом замешан.

— Не полагайся на это. Я могу играть жестко. Ты должен знать.

Еще одна задумчивая пауза.

— Да, — неторопливо произнес Роберт. — Пожалуй, можешь.

Крался Элдер неспешно. Обдумывал, как лучше всего приблизиться к лачуге. Идти по дороге не годилось — с тридцати ярдов он станет удобной мишенью.

Так, ладно. У лачуги только одно окно. Если обойти ее и приблизиться сзади, вероятность, что у Роберта будет преимущество над ним, невелика.

Низко пригибаясь, Элдер торопливо пошел через кусты у подножия холма, поглядывая на лачугу. Приблизившись к ее глухой задней стене, он решил действовать.

Элдер торопливо поднимался по склону, тяжело дыша, при каждом нетвердом шаге в его мозг врывались воспоминания. Он бежал среди беспорядочно лежащих тел на тихоокеанском острове, вокруг смертоносным дождем падали японские пули, повсюду раздавались стоны и мольбы раненых. Он гнался по тропинке за Гектором Дэвисом, когда Гектор забил жену насмерть и пытался скрыться, потом Гектор стоял на коленях, плача, твердил, что любил ее, а рядовой полицейский Пол Элдер надевал на него наручники и говорил: «Знаю». Он бежал со всех ног по улицам Барроу, в пиджаке и галстуке, с букетом в руке, потому что его треклятая машина сломалась и он опаздывал на только второе свидание с красавицей Лили Эверсон, на которой уже хотел жениться.

Воспоминания, хорошие и скверные, частицы жизни, и вот он уже возле лачуги, прижимается к глухой стене, надеясь, что треклятый Роберт не предвидел этого маневра и не застрелит его, пока он переводит дух.

Текли опасные секунды. Перестав ловить ртом воздух, как вытащенная из воды форель, Элдер глянул, в руке ли оружие — да, никуда не делось, — и пошел вдоль стены, мимо тарахтящего дизельного генератора и бочек с горючим, к двери лачуги.

— Ты круто обходился со мной последние два месяца, — произнес Роберт задумчивым голосом философа.

— Ты еще круче обошелся с Шерри Уилкотт.

— Может, ты сам хотел ею попользоваться? В этом все дело? Ревнуешь, Эндрю?

— Ненормальный.

— Предсказуемый ответ. И все-таки мне любопытно. Ощутил ты возбуждение, перебирая ее тряпки? Когда выкапывал оттуда, где я их зарыл, не испытывал — как это называется по-уличному, — что брюки оттопыриваются?

— Это было просто-напросто делом.

— Готов держать пари, при каждом глубоком вдохе ты ощущал от блузки ее запах. Блузка в конце концов насквозь пропиталась ее холодным потом. Стала полупрозрачной. А потом покраснела от яркой артериальной крови.

— Из нас двоих, Роберт, псих ты. Я ввязался в это ради денег, а не удовольствия.

— Думаешь, я поэтому лишил Шерри жизни? Для удовольствия? Думаешь, я для этого удерживаю Эрику?

— Твои мотивы меня не интересуют. Я только хочу ее возвращения. Уразумел, Роберт? Система рычагов в твоих руках, Роберт. Воспользуйся ею.

— Система рычагов. Финансовый термин, заимствованный из физики. Знаешь, это два сходных понятия. Множество цифр и формул, а в основе всего этого не физическая реальность, просто коллективное желание верить.

Эндрю был сбит с толку.

— Я охотно бы продолжил эту философскую дискуссию, но…

— Оставь. Ты слишком недалек и прагматичен, чтобы задумываться над высшими тайнами. Как тот сопляк Александр, ты разрубил бы мечом гордиев узел, тебе не хватило бы терпения распутывать его секреты. Заподозрив меня в смерти Шерри Уилкотт, ты даже не подумал спросить, почему я это сделал или что мог бы тебе открыть. На уме у тебя были только деньги. Шантаж.

Это, разумеется, соответствовало истине.

Шерри Уилкотт обнаружили мертвой двадцать первого января. Эндрю услышал об этом в городе в тот же день. Какое безумное чудовище, с гневом и страхом спрашивали люди, способно поднять нож на девушку?

Эндрю знал единственный ответ на этот вопрос. Несколькими месяцами раньше, когда они с Эрикой еще общались, она рассказала ему о визите в лачугу Роберта — и о том, как он набросился на нее.

Набросился на нее… с ножом в руке.

Китайцы видят какую-то благоприятную возможность в любом кризисе. Эндрю, видя неизбежность развода и конец беззаботного, праздного образа жизни, ухватился за благоприятную возможность, которую предоставляла ему смерть Шерри.

Вечером двадцать второго января он поехал к лачуге Роберта и наблюдал за ней в бинокль. Пока Роберт не заснул. Уже за полночь обследовал двор и обнаружил свежевскопанную землю. Достав из багажника машины складную лопату, откопал спрятанную женскую одежду: туфли, белье, юбку, блузку.

Из газетных сообщений после смерти Шерри Уилкотт он знал, во что она была одета.

Сексуального возбуждения, которое приписывал ему Роберт, Эндрю не испытывал. Одежда была просто-напросто финансовым достоянием, столь же невозбуждающим, как надежный совместный фонд. Роберт касался ее, пока кровь еще не засохла. Его кровавые отпечатки пальцев — неопровержимое доказательство виновности — были в десятке мест.

Эндрю напомнил себе об этой виновности.

— Не тебе выносить моральные суждения, — сказал он холодным тоном.

— Мне. Я совершил только предопределенное. Судьба велела, я повиновался. Девушка пошла на это добровольно. Душа ее молила об освобождении из темницы тела. Мой поступок был актом любви и веры.

— Если веришь в это, ты еще безумнее, чем я считал.

— А вот ты увидел только возможность обогатиться. Я так и не понял, зачем это тебе. Разве состояния Эрики недостаточно? Тебе в самом деле нужна и моя половина наследства?

— Я не собирался забирать у тебя все деньги, — сказал Эндрю и тут же пожалел об этом. Ложь была явной и, мало того, ставила его в положение обороняющегося.

— Ну конечно, нет, — саркастически произнес Роберт. — Только два миллиона, потом еще два и сколько еще после этого?

Все, разумеется. Эндрю хотел обобрать Роберта до нитки.

План шантажа был тщательно продуман. Первым делом Эндрю положил одежду Шерри в сейф и дал указание своему адвокату вскрыть хранилище в случае его смерти.

Потом отправился в путешествие. Сказал Эрике, что летит в Нью-Йорк, и вылетел туда, но в аэропорту Кеннеди пересел на самолет до Каймановых островов, где открыл банковский счет на одну из вымышленных фамилий, принятых во время прежней деятельности. Банк славился хранением тайны вкладов, а до его финансовых активов американским следователям добраться было нелегко.

Возвратясь домой, он приколол к двери лачуги записку, в которой предлагал Роберту позвонить по такому-то телефону, если хочет узнать местонахождение вещей, которые закопал.

Роберт позвонил в домик для гостей. Эндрю дал ему указания, что делать. Два миллиона долларов должны быть переведены с вкладов Роберта на такой-то счет банка на Каймановых островах. Когда будет получено подтверждение перевода, Эндрю оставит улику у обрыва возле Барроу-Фоллз.

Роберт согласился. Несмотря на явное умственное расстройство, он сохранял полный контроль над своими деньгами. Эрика, единственная близкая родственница, правоспособности его не оспаривала. Однажды, в первые годы их брака, Эндрю спросил ее почему. Ответ прозвучал странно.

«Не могу пойти на это, — сказала она. — Не могу больше причинять ему боль».

К середине февраля два миллиона долларов легли на счет некоего Алекса Стратфорда, адресом которого являлся почтовый ящик на Каймановых островах. Потом Роберт позвонил снова в смятении.

Он побывал у того обрыва. В свертке, который оставил Эндрю, были только туфли девушки.

Где остальные вещи?

«Знаешь, — ответил Эндрю, — два миллиона уже не те деньги, что раньше. Может, удвоим сумму? Тогда отдам тебе остальные вещи. Если нет, отправлю их в полицию».

В конце февраля на тот счет поступило еще два миллиона, затем последовал еще один звонок по секретному телефону Эндрю. Во втором свертке оказалось только белье. Юбки и блузки по-прежнему не было.

— Ты получишь их, Роберт. В конце концов. Но эта треклятая стоимость жизни все время повышается.

Когда в первую неделю марта общая сумма достигла шести миллионов, Роберт получил юбку девушки. Блузку — нет. Блузка была последней и наиболее уличающей вещью. Густо покрытой кровавыми отпечатками пальцев, бросающимися в глаза, вопиющими о виновности.

Эндрю убеждал Роберта, что он получит блузку. Только еще полмиллиона, говорил он. Потом еще, потом еще.

Он держал этого сумасшедшего убийцу на крючке, с удовольствием наблюдая, как тот извивается и корчится.

Так бы и продолжалось, пока Роберт не оказался бы бедняком. Затем, когда Эрика подала бы на развод, Эндрю покинул бы страну, затерялся в дымовой завесе вымышленных имен, переправил бы свои миллионы на десятки счетов, которые невозможно отыскать.

А блузка? Она так и не досталась бы Роберту. Ее получила бы полиция в отправленной из аэропорта бандероли. В конце концов совесть у Эндрю была. Он не позволил бы убийце бесконечно разгуливать на свободе.

План, во всяком случае, был таким. Но теперь довести его до конца стало невозможно.

— Деньги, — запинаясь возразил Эндрю, — уже не вопрос.

Роберт удивил его согласием.

— Для меня они вопросом никогда не были. Я не материалист — во всех смыслах этого слова. Видишь, какой образ жизни я избрал? Думаешь, богатство для меня что-то значит? Я отдал бы его все без сожаления. И не в претензии на тебя ни за деньги, ни даже за предательский способ, которым ты их приобрел. Но я ненавижу тебя, Эндрю. Знаешь почему?

Эндрю стало очень тревожно. Разговор сбился с намеченного курса.

— На это у нас нет времени.

— Ненавижу, — продолжал Роберт, словно никакого ответа не было, — потому что ты ее пешка, ее обожатель.

— Чей? Эрики?

Роберт засмеялся.

— Даже не знаешь, кому служишь?

— Послушай, время уже позднее…

— Пожалуй, тебя нельзя осуждать слишком строго. Она хитрая, эта тварь. Может любого подчинить своей воле, сделать марионетку из любого мужчины, даже более сильного, чем ты. Старина Уилл Шекспир знал ее, когда выводил смуглую леди сонетов Клеопатру, эту всемирную шлюху, покорительницу своих покорителей. Она была Эсмеральдой Гюго, Смертью в жизни Кольриджа. Она обманщица, мошенница, дрянь, Леди Фортуна, всеобщая любовница-шлюха, и ты, Эндрю Стаффорд, лишь ее последний любовник на одну ночь.

Это было чистейшее пустословие, и Эндрю не хотел его слушать.

— Прекрати эту болтовню, черт возьми. Нужно делать дело.

— Дело. — Вздох. — Да, с тобой всегда дело.

— Слушай меня. Я предлагаю тебе возможность выбраться из этой передряги. Полностью, без тени подозрения и отделаться от меня напрочь. Никаких выплат, никаких страхов перед полицией. Это можно сделать. Сегодня ночью.

— Твое имя Мерлин[11]? А если нет, как осуществишь это волшебство?

— Ты получишь от меня сверток. Я получу от тебя Эрику. Честная сделка. Потом она отправится в полицию с каким-то рассказом. Мы можем что-нибудь придумать. Например, у нее случился провал в памяти, и она очнулась идущей по обочине дороги, ничего не помня о последних нескольких часах. Подробности не нужны. Ее рассказ даже не должен иметь смысла, лишь бы она изложила его под присягой. Раз нет потерпевших, значит, нет преступления.

— А как, скажи на милость, ты уговоришь жену играть в этой маленькой драме?

Эндрю вздохнул.

— Я расскажу ей, как шантажировал тебя. Это делает меня соучастником в убийстве Шерри Уилкотт. Скажу, что если тебя арестуют, за тобой последую я.

— Думаешь, она станет лгать, выгораживая тебя?

— Непременно, — ответил Эндрю, вложив в это слово всю наигранную убежденность.

— Так. Это любопытно.

Эндрю закрыл глаза. Сработало. Приманка схвачена.

Дверь лачуги с торчащим язычком замка медленно раскачивалась на холодном ветру. Элдер тихонько подошел к ней, крадясь вдоль передней стены.

Пистолет он держал обеими руками, никелированная рукоятка блестела в свете только что взошедшей луны. Оружие казалось тяжелым, его было трудно поднять, словно во сне.

Однако он мог пустить его в ход. Какую бы жалость он ни питал к Роберту, она ничего не значила, когда дело касалось стрельбы в состоянии самообороны.

Дверь была близко. Всего в ярде.

— Я знал, что ты можешь быть рассудительным, — сказал Эндрю. — Ты умен, Роберт. Умнее меня. — Тешь этого гада, ласкай его самолюбие. — Ты понимаешь, что так будет лучше всего для всех.

— Да. Да, пожалуй. Где произведем обмен?

— Возле того обрыва.

— Место очень укромное. Не будешь устраивать засады, а, умный Эндрю?

— Ты привезешь Эрику. Она твоя защита. Думаешь, я пойду на какой-то риск, если она будет на линии огня?

— Пожалуй, нет. А если я вздумаю устроить тебе засаду? Как ты можешь быть уверен, что нет?

— Придется поверить тебе, — ответил Эндрю.

Роберт засмеялся.

— Сперва любовь, потом вера. Твое духовное пробуждение просто замечательно. Продолжай в том же духе и скоро станешь кандидатом в святые.

— Сколько времени тебе нужно на путь к обрыву?

— Около часа.

— Я встречу тебя там. И вот что, Роберт, если с моей женой что-то случится, то да поможет тебе Бог.

— Бог? — Роберт произнес это слово с насмешкой. — О, я давно уже стал ее врагом. Я поднимаю взгляд к ночному небу, и она злобно сверкает на меня сверху холодными белыми глазами. Она ненавидит меня.

Эндрю ничего не понял, но подумал, что Роберт чувствует себя виноватым за прошлые грехи. И прибег к психологии.

— Верни мне Эрику невредимой, и это загладит все в твоем прошлом. Ты будешь прощен.

— Нет, Эндрю, от грешницы, которой ты служишь, прощения не жди. Я только могу заплатить ее цену, если она мне позволит. Она в душе шлюха. Могу купить ее, но не за деньги. Только кровью.

Кровью. Эндрю хотел услышать не это.

— Мы пришли к соглашению, так ведь, Роберт? Эрика будет невредимой. Так?

Колебание. Потом:

— Я приеду туда. Получишь свою драгоценную жену. Только, думаю, тебе лучше завести собаку. Собаки преданные. Они не…

Голос его оборвался.

— Роберт?

— Сюда кто-то идет, — негромко ответил он.

— Что?

— Я слышу его. Он близко. Но не беспокойся. Я с ним разберусь.

— Роберт, что за черт…

Связь прекратилась.

Эндрю уставился на трубку, потом медленно положил ее на место. Рука его задрожала снова. Но уже не от облегчения. От страха.

Потому что до разъединения он услышал холодный щелчок взводимого курка.

Надо быстро войти, не заглядывая в дверь. Из-за этой нелепости полицейские гибнут. Входи быстро, пригнувшись, готовым к действию.

Элдер кивнул в подтверждение своих мыслей, прижимаясь к стене у самой двери.

Роберт мог заниматься чем-то совершенно безобидным, и Элдер в таком случае выглядел бы сущим идиотом, врываясь с пистолетом в вытянутой руке, но лучше уж было оскандалиться, чем попасть в морг.

К тому же он был не вправе погибать, что тогда будет с Лили? Она едва узнала живущую в доме медсестру. Без мужа ей пришлось бы очень плохо, Пол не мог этого допустить.

«Поэтому действуй наверняка. На старт, внимание… Марш».

Дверь негромко стукнулась о косяк, потом лениво качнулась внутрь под новым порывом ветра, Элдер последовал за ней, широко распахнул ее и одним шагом вошел в лачугу, взгляд его обежал комнату поверх нечетко видимой мушки.

Там не было никого.

Разумеется, в лачуге Роберта телефона не было. Он предпочитал обходиться без современных удобств. Чтобы позвонить Стаффорду, требовалось покинуть лачугу и отыскать телефон-автомат.

Сознавая, что за лачугой ведется наблюдение, Роберт постарался выйти незаметно.

Это было нетрудно. Он просто опустился под окном на четвереньки, затем ползком выбрался наружу. И, невидимый в темноте, пополз в высокой траве вниз по заднему склону.

Когда Роберт благополучно спустился к подножию холма, таиться стало не нужно. Он побежал быстро, неутомимо, как волк, широким шагом вприпрыжку. Над деревьями взошла луна, рогатый полумесяц, ее холодный свет омывал лицо Роберта.

Ущербная луна. Луна смерти.

На поляне, залитой белым сиянием, он вытащил распятие из-под воротника рубашки и поднял к небу серебряного Иисуса.

— Видишь, лунная богиня? — прошептал Роберт. — Видишь, теперь он стал моим, твой тотем. Теперь ты не в силах причинить мне вред. Теперь твоим дьявольским собакам лучше всего держаться подальше.

Ему пришло в голову, что люди сочли бы его сумасшедшим, раз он разговаривает с луной. Но люди не понимают.

С болтающимся у горла распятием, поблескивающим в лунном свете, он выбежал к тридцать шестому шоссе и заправочной станции на обочине. Станция была темной, тихой, закрытой на ночь, Роберт был уверен что там никого не окажется, как и во всех других случаях, когда он звонил Эндрю.

Но в эту ночь он как будто бы ошибся.

Роберт медленно отвернулся от телефона, револьвер он держал в опущенной руке, в тени.

Из темноты хриплый мужской голос приказал:

— Не двигаться, мистер.

Роберт уставился на стоящего по другую сторону площадки высокого, сухопарого парня в нелепо большом пальто, парень смотрел на него поверх ствола дробовика.

— Стойте на месте, — сказал он, обнажая зубы, всеми силами стараясь выглядеть грозным. — И не шевелитесь, ясно?

Этого парня Роберт знал. Он несколько раз останавливался здесь заправить грузовик и помнил прыщавого служащего со скошенным подбородком, работавшего в вечернюю смену. Как его зовут? А-а, да.

— Привет, Чарли, — сказал Роберт, держа револьвер в опущенной руке так, чтобы его не было видно.

Элдер еще раз быстро окинул взглядом комнату, затем метнулся в угол, опасаясь, что Роберт прячется снаружи и выстрелит ему в спину. Но выстрела не последовало.

Удрал. Этот сукин сын удрал прочь.

Элдер, хоть и был уверен в этом, на всякий случай обыскал лачугу и участок земли возле дома. Грузовик стоял на месте, но Роберта не было ни в кабине, ни под кузовом, ни под брезентом, и Роберт, насколько Элдер мог судить, не прятался в темных местах лачуги.

Каким-то образом он улизнул незаметно, хотя Элдер неотрывно наблюдал за лачугой. Неужто существует какой-то потайной выход, какая-то отодвигающаяся панель или подземный лаз? Нет, это нелепость.

А может, Роберт так много общался с лесными духами, что и сам стал кем-то вроде духа. Может, обрел способность превращаться в дым и уноситься по ветру, а где-то вдали снова принимать телесный облик.

При этой мысли, хоть и нелепой, руки Элдера покрылись гусиной кожей, и он вздрогнул от какого-то холода.

— О черт! — произнес он слишком громко и плюнул в темноту. — Никакого волшебства здесь нет. Этот гад провел меня, вот и все. Теперь вместе со своей рекой Летой смеется надо мной.

Звук собственного голоса подействовал на Элдера успокаивающе.

И все-таки он быстро пошел от лачуги по грунтовой дороге к своей машине, вокруг него лежал темный, тихий лес под рассеянным светом звезд и полумесяца.

— Это всего-навсего я, — сказал Роберт с легкой притворной улыбкой. — Роберт Гаррисон. Я езжу в грузовике «форде». Ты знаешь.

— А-а… — Дробовик опустился, но лишь чуть-чуть. — Привет, мистер Гаррисон. Без пальто не холодно?

Вопрос казался совершенно безобидным, попыткой завязать дружелюбный разговор, но Роберт обратил внимание, что дробовик по-прежнему наведен на него и Чарли не менее нервозен, чем раньше. Подумал, не подслушал ли он часть телефонного разговора.

— Я не замечаю холода, — ответил Роберт. — В такую погоду мог бы ходить вообще без одежды.

— Надеюсь, внизу у вас хоть надето теплое белье.

— Нет.

На Роберте были только рубашка, брюки и сапоги.

— Ну, видать, у вас ледяная вода в жилах. На воздухе дрожь пробирает. — Зубы Чарли несколько раз клацнули словно бы в подтверждение сказанного. — Холодит, как грудь ведьмы, вам не кажется?

— Я не знаю никаких ведьм. — Это, разумеется, было ложью. Он знал Эрику. — Чарли… а ружье зачем?

— Я услышал, что здесь кто-то есть, хотя никакой машины не подъезжало. Это как-то необычно.

— Да грузовик мой никак не заводился, а мне нужно было позвонить. Лачуга моя недалеко отсюда. Я решил, что можно дойти пешком.

— Понятно.

Дробовик по-прежнему не опускался, и Чарли хмурился в напряженной сосредоточенности.

Роберт осторожно сунул взведенный револьвер за пояс брюк сзади, потом с непринужденным видом шагнул вперед.

— Я думал, ты уже закрыл станцию, — сказал он. — Света нет.

— Да, закрыл, но остался здесь, в задней комнате, сидел, думал.

— Думал?

Это занятие казалось для Чарли неподходящим.

— Да, сегодня день выдался паршивый.

— Почему?

— Потому что мой, можно сказать, друг из полиции, который иногда заправляется здесь, получил пулю. — Он внезапно устремил пристальный, испытующий взгляд в лицо Роберту. — Слышали об этом?

Роберт пожал плечами:

— Нет. У меня ни радио, ни телевизора. Предпочитаю обособляться от мира.

— Полицейские к вам, случайно, не заезжали?

Так вот в чем дело.

Полицейские — наверняка союзники охотницы, Харт и Вуделл, — должно быть, рассказали Чарли о допросе. Вот почему парень так пристально вглядывается в него, вот почему дробовик не опускается.

— Заглянули двое патрульных, — ответил Роберт, — спрашивали, не слыхал ли я в лесу стрельбы. Но не сказали, что кто-то из их коллег убит. Какой ужас.

Это представление, казалось, подействовало на зрителя. Чарли опустил на несколько градусов ствол дробовика.

— Собственно говоря, — сказал Чарли, слегка успокоясь, — она не убита.

Роберт захлопал глазами. На его лице, он был уверен, не отразилось ничего. Однако внутри что-то оборвалось. Он оставил охотницу, считая ее мертвой, но она не умерла.

— Она, — повторил Роберт, ухватясь за эту безопасную тему. — Значит, то была женщина?

Его явное удивление, казалось, рассеяло последние сомнения Чарли. Дробовик повис вертикально, не создавая больше барьера между ними.

— Да. — На лице Чарли появилась легкая, глуповатая улыбка. — Ее зовут Вики. Она очень славная. Вики Данверз.

У Роберта мелькнула мысль, что имя Вики совершенно не годится для охотницы, даже для ее лазутчицы. Эту девушку следовало назвать Кинфия или Диана — другими именами Артемиды, единственной настоящей богини.

— Не знаешь, поправится Вики? — спросил он, в каждом слоге вопроса звучала искренняя озабоченность.

— Не знаю. Когда я слышал о ней последний раз, она все еще была в операционной.

Голос парня дрогнул на последнем слове, и Роберт догадался, что он томится от любви к своей Вики. Он был ее рабом, еще одним обожателем этой шлюхи, и потому опасным.

— Понятно, — сказал Роберт и сделал шаг вперед. Теперь его и Чарли разделяло шесть футов.

— Все-таки она выкарабкается. Должна.

— Да, — кивнул Роберт, — выкарабкается.

Конечно, так и получится. Он упустил возможность убить охотницу в ее человеческом облике, поэтому ее могущество не перешло к нему, а тотем, который он носил с такой гордостью, был бесполезным для него, побрякушкой, посмешищем.

Рука Роберта невольно потянулась к распятию, чтобы сорвать его с шеи, потом отдернулась назад.

Слишком поздно.

Чарли увидел распятие.

В его глазах появилось кое-что. Внезапная колючесть. Сосредоточенность. Узнавание.

Чарли знал, что тотем принадлежал ей.

Он взглянул в лицо Роберту, и на какой-то миг глаза их встретились.

Дробовик стал подниматься.

Но Роберт оказался быстрее. Он выхватил револьвер охотницы из-за спины и выстрелил с расстояния в шесть футов.

Лицо Чарли сморщилось, пуля раздробила ему переносицу, и он повалился, подергивая руками и ногами.

Роберт выстрелил в него снова, потом еще раз, и парень замер. Вокруг него распускались черные пятна крови, глянцевитые, будто лепестки цветка.

Мертв. Там, где была жизнь, остался лишь ее сырой материал, лишенный таинственного оживляющего субстрата.

Роберт почувствовал, что дрожит, не от холода, не от запоздалого страха. Сотрясала его какая-то страсть — да, страсть, это слово означает и радость, и страдание. Он бурно радовался крови, которую пролил, вдыхал ее медный запах, голова его кружилась от ликования. Но вместе с тем и скорбел, поскольку Чарли был всего-навсего игрушкой той, кому служил, капризно выбранной и равнодушно отвергнутой. Его ничтожная жизнь была выброшена, словно объедки со стола, для насыщения утробы судьбы.

Стоя над своей жертвой, тяжело дыша, Роберт сунул револьвер обратно за пояс и произнес молитву о Чарли, чтобы душа его поскорее попала в Аид, чтобы он мог испить забвения и утратить всякую память об этой жизни.

Потом его поразила неприятная мысль. Он оставил охотницу, сочтя ее мертвой, а она оказалась жива.

Может, и этот притворяется мертвым?

Он опустился на колени, приподнял Чарли и коснулся его шеи, проверяя, есть ли пульс. Пульса не было.

Ну и отлично. Отлично.

Парень мертв, не мнимый труп, как Вики Данверз.

И никто не заподозрит его в этом преступлении. Как это возможно? Если он не ошибся в Конноре, то за лачугой кто-то наблюдает, может, в эту самую минуту докладывает по радио или сотовому телефону: «Он по-прежнему здесь. Я не видел, чтобы кто-то выходил, и грузовик на месте».

Полицейские сами подтвердят, что он провел ночь в лачуге. Как его тогда обвинят в убийстве Чарли — или Эндрю, которое последует вскоре, или Эрики, когда ее вынесет на берег ручья со вторым ртом, растянутым в улыбке под подбородком?

По милости судьбы у него уже есть алиби на время исчезновения Эрики. Теперь алиби на ночь ее смерти ему обеспечат его враги.

Он выпустил Чарли, труп с глухим стуком ударился оземь. Из бокового кармана пальто что-то выпало, звякнув об асфальт. Еще один тотем? Роберт поднял эту штуку.

Просто-напросто кольцо с ключами, разочаровывающе земная вещь.

Он хотел выбросить ключи, но тут ему пришло в голову, что у Чарли должна быть машина. Хотя до обрыва можно дойти пешком, на машине будет быстрее, а время, обычно не заботившее его, сейчас было крайне необходимо.

Он должен прибыть на место встречи, и поскорее.

Позади заправочной станции Роберт обнаружил старую, но исправную «хонду», незапертую. Один из ключей Чарли повернулся в замке зажигания, мотор заработал, и машина задрожала, как щенок, стремящийся служить новому хозяину.

Роберт включил скорость и медленно выехал на площадку обслуживания. Фары осветили покойного, лежащего, словно его сбила машина.

Роберт остановился, думая, что будет ошибкой оставлять тело здесь, где его обнаружат. Труп можно увезти, спрятать или…

Мысль пришла к нему полностью завершенной, как Афина, вышедшая из головы Зевса, и он понял, что нужно сделать.

Роберт вылез, открыл багажник, потом поднял взгляд к небу.

— Я еще не одолел тебя, тварь. Пока что. Но и ты не одолела меня. И не одолеешь.

Он зажал распятие в кулаке, одним рывком порвал цепочку и забросил блестящую вещицу в темный лес позади заправочной станции.

— Не одолеешь!

Возглас отозвался эхом, будто крик сплюшки, мучительный, отчаянный, исполненный ярости — но рогатая луна, эта шлюха, лишь подмигнула ему из-за клочковатой вуали-тучки.

Вики Данверз лежала на стерильных простынях с кислородной маской на лице, интубационная трубка подавала в ее легкие закись азота и эфир. Один аппарат вводил внутривенно обезболивающее, другой — плазму. Работал вентилятор, помогавший ей дышать, кардиомонитор, подсоединенный к манжете для измерения давления крови, освещал палату ободряющим выбросом сигнала.

Уинслоу начал операцию почти пять часов назад, после беглого обследования входного отверстия раневого канала. Выстрел был произведен в упор; хирург видел вокруг раны пороховые точки. Сделав разрез, он обнаружил, что рана загрязнена инородными веществами. Обработка ее и санация заняли почти два часа, но операция уже близилась к концу.

Первым делом Уинслоу выполнил неотложные задачи. Пуля причинила обширные повреждения. Войдя в левую часть живота, она раздробила шестое ребро, потом пошла вверх через левое легкое, пробив обе доли. Траектория привела бы пулю к позвоночнику, что принесло бы непоправимый, если не роковой вред, но четвертое ребро, сломанное, отклонило ее. Пуля немного прошла по грудной полости, не задев сердца и важнейших сосудов, и в конце концов застряла в мышцах нижней части спины.

Вскрыв Вики Данверз, Уинслоу обнаружил внутреннее кровотечение, уносящее ее жизнь.

Он покончил с этим кризисом, затем принялся за пробитое легкое и сломанные ребра. Извлечь пулю оказалось довольно легко, слава Богу, что треклятая штука не раздробилась. Хирург сомневался, что Данверз смогла бы пережить раздробление; пуля в таких случаях превращается в осколки, разлетающиеся во все стороны смертоносной шрапнелью.

— Ты разбираешься в боеприпасах, — сказал Уинслоу своему ассистенту Гандеру, заядлому охотнику. — Что это за пуля?

От ударов о ребра пуля была смятой, бесформенной, но Гандер все же узнал ее.

— Тридцать восьмого калибра, со срезанной головкой. Стандартная в местной полиции.

— Из ее револьвера, — сказал Уинслоу.

Гандер тоже так думал.

— Преступник отнял у нее оружие, — сказал он.

Преступник. Это слово глухо отозвалось в сознании Уинслоу. Он редко слышал его здесь, в пенсильванском захолустье. Ему приходилось иметь дело с огнестрельными ранами, но то были последствия несчастных случаев на охоте или оплошностей владельцев оружия, чистивших его заряженным. Однажды двенадцатилетний мальчик, взяв отцовский пистолет, прострелил себе ногу. Та история была скверной, но эта еще хуже. Это попытка убийства, а Уинслоу сталкивался с таким нечасто.

Он закончил обработку раны. Спросил анестезиолога:

— Как она?

— Показатели жизненно важных функций стабильны.

— Она выживет, — сказал Гандер.

Уинслоу велел ему не сглазить. Он не любил предсказаний успеха, пока разрез не зашит.

Приходилось накладывать много швов. Несмотря на усталость, Уинслоу работал тщательно, старался минимизировать шрамы. Вики Данверз предстояло много перенести.

И все же она выживет. Уинслоу был уверен в этом. Если б ее отыскали десятью минутами позже, или «скорая» ехала медленнее, или на дежурстве находился бы этот мясник Коттман, она скорее всего была бы уже мертва, и поутру флаг в административном центре Барроу развевался бы на середине мачты.

Но ей все-таки повезло. И она выживет.

Когда разрез был зашит, Вики переложили на каталку для перевоза в послеоперационную палату. Под кислородной маской губы ее шевельнулись, и Уинслоу расслышал тихое бормотание.

— Она что-то говорит.

Это было невероятно. Данверз все еще находилась под глубоким наркозом.

Бормотание продолжалось, негромкое, настойчивое. Уинслоу склонился над ней.

— Ничего не разберу.

Операционная медсестра спросила, почему это важно.

— Потому что неизвестно, кто стрелял в нее. Возможно, она произносит фамилию преступника.

Голос Вики заглушала маска. Уинслоу осторожно отогнул ее угол и наклонился поближе. Несколько долгих секунд слушал, потом выпрямился.

— Все в порядке, — сказал он медсестрам. — Можете везти. Ничего важного.

Тележка покатилась к выходу. Уинслоу провожал ее взглядом.

— Что она говорит? — спросил Гандер.

Уинслоу посмотрел на свои руки с длинными пальцами в латексных перчатках, ставших из белых темно-красными.

— Кровь, — ответил он. — Слишком много крови. Она вновь и вновь повторяет только эти три слова: «Слишком много крови».