Когда отступит тьма

Глава 16

Одна в совершенной темноте.

Эрика обхватила себя за плечи и попыталась думать. Должна существовать какая-то возможность осветить этот мир. Теперь она не может сдаться.

Но она устала. Страх с возбуждением изнурили ее, и былая эйфория исчезла напрочь.

Она больше не хотела напрягать всех сил. Хотела легкого спасения. И поймала себя на безрассудной надежде, что Бен Коннор с пистолетом и фонариком спустится в пещеру. «Я знал, что ты здесь, — скажет он, обняв ее. — Поисковая группа доложила, что обнаружен вход в пещеру, и я обо всем догадался».

Приятная фантазия, не более. Поисковая группа не видела входа. О нем никто не знал. И Бен, где бы он ни был, чем бы ни занимался, не придет к ней на помощь.

— Придется спасаться самой, — произнесла Эрика, голос ее, призрачный, жуткий, уплыл в темноту.

Да, самой. Но у нее нет сил.

Было бы гораздо легче просто ждать возвращения Роберта. Она даже не стала бы сопротивляться. Легла бы на стол, запрокинула голову и, когда Роберт занес бы нож, подумала бы о черных водах Эгейского моря, об отливе, несущем ее к смерти. Нож опустился бы, лезвие коснулось бы ее горла, и она утонула бы в струе теплой, соленой крови. Как утонул отец, как нужно было утонуть ей много лет назад. Тогда ее спасла иллюзия, теперь не спасло бы ничто.

«Тебе нужен свет».

Эти слова возникли в сознании произнесенными чьим-то — возможно, ее, возможно, нет — голосом.

— Конечно, нужен, — сказала Эрика вслух резким тоном. — Но здесь нет никакого света.

«Ты не искала».

— Я не могу искать. Я ничего не вижу. В том-то и все дело.

«Существуют другие способы видеть».

Эрика хотела было резко ответить, потом осознала, что спорить с собой бессмысленно.

Если только она спорила с собой. Может, слышала чей-то чужой голос?

Здесь, под землей, нет бронзовых статуй, но предположим — только предположим, — что подобное богоявление не исключено.

Вероятно, она просто сходит с ума. И все-таки в последних словах Эрика находила какую-то логику.

Другие способы видеть…

Видеть можно воображением, памятью или…

Памятью.

Она же помнит пещеру и ее обстановку. Знает, где что находится. Может представить все зрительно, стол посреди зала, керосиновую лампу на каменном выступе, шкафчик у задней стены и клубы дыма, поднимающиеся из жаровни на полу…

Эрику поразила мысль, такая простая и значительная, что у нее перехватило дыхание.

Роберт разводил огонь в жаровне.

А для этого ему нужны были спички — по-видимому, он носил их в кармане, но скорее всего хранил здесь, в пещере.

Спички или газовая зажигалка. Но Эрика была интуитивно уверена, что Роберт не стал бы пользоваться зажигалкой, воздержался бы от применения современных приспособлений, раз это возможно.

Если спички хранятся здесь, они должны быть в шкафчике. Положить их больше некуда.

Эрика подняла голову. Усталости уже не ощущалось. У нее появился план, появилась возможность спастись.

И цель. Если Бен Коннор не может прийти к ней, она сама пойдет к нему.

Эрика осторожно спустилась со стола, затем протянула назад руку и нашла все еще привязанный ремнем левый сапог. Отвязала его, подтянула носок и обулась. Потом, ориентируясь по столу, повернулась лицом к дальней стене.

Идти туда? Рискованно. Если каблук угодит в какую-то трещину, она может растянуть связки или сломать лодыжку. Это конец.

Эрика опустилась на четвереньки и поползла.

Вокруг была только тьма, океан тьмы, не слышалось ни звука, кроме собственного неглубокого дыхания и шороха ее продвижения по каменному полу.

Она подумала: просто поразительно, что может сделать человек, дабы уцелеть. Но потом вспомнила Бена и поняла, что хочет не просто уцелеть. Хочет жить.

Сколько лет прошло с тех пор, как она испытывала это желание, это страстное стремление — не просто существовать, а жить полной жизнью? Пожалуй, все кончилось, когда не стало отца и она оказалась под попечением матери, внезапно ставшей чужой, в доме, оглашаемом пьяным смехом, очень похожим на плач.

Рука ее коснулась холодного металла. Жаровня.

Эрика принялась ощупью искать шкафчик и притронулась к его грубо обтесанной поверхности, потом нашла необделанную ручку на дверце. Заперта? Нет, дверца открылась легко.

Внутренность шкафчика разделяла пополам сосновая полка. Эрика стала обыскивать нижнюю часть.

В углу стояла глиняная баночка чуть побольше ее кулака. В ней плескалась жидкость. Вода? Эрика внезапно ощутила сильную жажду, но побоялась пить. Там могло оказаться какое-то опьяняющее снадобье или наркотик.

Продолжая поиски, она нашла какую-то сухую вещь с листьями — венок, засохшие листья были обвиты жесткой льняной бечевкой.

Рядом с венком стояла на трех коротких ножках металлическая чаша. Чтобы собирать кровь жертвы, поняла Эрика с содроганием.

Руки ее затряслись, но она заставила себя искать дальше.

В нижней части больше ничего не было. Эрика полезла рукой выше и нащупала на полке корзину. Слегка встряхнула ее. Внутри было что-то увесистое.

Зажигалка не может быть такой тяжелой? Пожалуй. Однако надо убедиться.

Эрика запустила руку внутрь, обнаружила что-то похожее на семечки или… зерна. Древние греки использовали ячменные зерна в своих ритуалах. Зерно символизировало Деметру, покровительницу земледелия, мать Персефоны.

Роясь в зерне, она коснулась чего-то зловеще острого.

Это не зажигалка. Нож.

Но не кухонный. Таких теперь не изготавливают — тяжеловесный, массивный, лезвие плоское, сужающееся к концу, обоюдоострое. Текстура была ей знакома — не сталь, а металл, которого ее чуткие руки касались множество раз.

Бронза. Как и скульптуры в ее галерее, как и Персефона на той пристани.

Бронзовый кинжал.

— О Господи, — прошептала Эрика, когда запоздалое осознание потрясло ее, будто удар тока.

Жертвенный нож. Рассекший горло Шерри Уилкотт в этом самом зале.

Нож, которым Роберт собирался этой ночью зарезать ее.

Несколько секунд Эрика неподвижно стояла на коленях. Потом усилием воли заставила себя сомкнуть пальцы на рукоятке и достала нож из корзины. Более тяжелый в верхней части, он клонился вперед, длинное лезвие опускалось, словно волшебная лоза, к полу пещеры и шумящему где-то внизу водоносному горизонту.

Эрика не хотела брать нож, ей было неприятно даже касаться этой треклятой вещи, но она нуждалась в любом оружии.

Она неуклюже просунула лезвие в петлю для ремня на джинсах, направив его в сторону от тела. Нож повис, причудливо средневековый — нет, более древний. Дорийский. Ахейский. Такой клинок мог быть у Ахилла, у старого Нестора, у Афины с оливкового цвета глазами.

Эрика почувствовала, что самообладание покидает ее. Это не укладывалось в голове. Утром она была владелицей галереи, неверной женой, хозяйкой Грейт-Холла. Теперь она провалилась через какой-то разрыв времени в мир дельфийских химер и оружия бронзового века и в темной пещере, возле окровавленного алтаря, искала, чем зажечь огонь.

И не находила. У нее появилось оружие, которое, вероятно, ей не пустить в ход, однако выйти из этого зала она по-прежнему не могла.

В корзине больше ничего не было. Эрика пошарила за ней, потом повела руку дальше по полке.

Нашла она что-то деревянное — коробку? Нет, у этой вещи странная форма, с неровными выпуклостями сверху и соответствующими углублениями с внутренней стороны, два одинаковых, похожих на рога выступа, изогнутых на концах. К вещи прикреплен кожаный ремень, в древесине два отверстия. Щели? Или…

Прорези для глаз.

Это маска. Резиновая маска вроде тех, что надевали актеры в древнегреческом театре.

Мысль Эрики обратилась к учебникам истории, которые она штудировала в Римском университете. В Древней Греции маски были распространены. Их носили не только актеры. Надевали их и жрецы при исполнении священных ритуалов. А Роберт воображал себя жрецом у алтаря.

Перед тем как перерезать горло Шерри, он надел маску. Рогатую — личину зверя. Барана, быка, причудливую, нечеловеческую. И последним, что видела девушка, была эта личина, нависающая над ней в дымной тьме, и опускающееся бронзовое лезвие…

Маска ударилась об пол. Эрика просунула руки глубже и стала шарить по углам, уже в отчаянии.

В дальнем углу, последнем необысканном месте, она обнаружила склад небрежно сложенных палочек, длинных и тонких, как соломинки, но с шероховатыми прямоугольными головками.

— Спички, — прошептала она благодарственно.

Да. То были спички, очень длинные, для разжигания растопки в камине.

Их оказалось одиннадцать, каждая была драгоценной. Десять отправились в нагрудный карман блузки, одиннадцатую она чиркнула дрожащей рукой о подошву сапога.

Яркая вспышка, дрожащее пламя, и окружающая тьма отступила. Оказаться снова со светом было чудесно, волнующе, словно родиться заново.

А она и родилась заново. Избавилась от отчаяния, налилась энергией и осознанием своих предназначения и цели. Все ее существо вибрировало новой жизнью.

Эрика быстро оглядела пещеру в неверном свете. Есть здесь еще лампа или фонарик? Не видно. Может, сделать факел? Шкафчик и стол крепкие, не разломать.

Ничего больше нет. Она…

Спичка догорела.

Темнота.

Осталось десять спичек. Эрика сомневалась, что их хватит на путь до выхода наружу. Но сделать попытку надо.

Она зажгла о приподнятый сапог вторую спичку. Пламя затрепетало перед ней, стройное и экзотическое, красивое, как ее любимые скульптуры.

Следуя за мерцающим светом, Эрика покинула тронный зал и направилась в лабиринт.

Машина неслась мимо копьевидных прутьев ограды, крыша Грейт-Холла выгибалась на фоне звездного неба, будто огромный горбатый зверь. Приближаясь к подъездной аллее, Коннор сбавил скорость.

Он жалел, что у него не было времени подготовиться ко второму разговору с Эндрю. Импровизировать было не в его духе.

Поворот руля, и ветровое стекло заполнил дом, громадный и хаотичный, на первом этаже окна светились, на втором были темными.

«Феррари» Эндрю уже не стоял снаружи. Возможно, хозяин поставил его на ночь в гараж.

Коннор остановился, вышел из машины и поднялся по широким ступеням к парадной двери. Позвонил один раз, долго, непрерывно, нажав большим пальцем кнопку звонка.

Потом ждал, дыхание его было неглубоким и несколько учащенным. В голове у него теснились мысли, воспоминания, и все об Эрике. Эрика с разметавшимися по подушке волосами на двуспальной кровати в коттедже. Эрика, протирающая какого-то бронзового бога в галерее, резкий свет зимнего солнца оттеняет черты ее лица. Эрика, поднимающая руку, чтобы поймать снежинку, в зимнюю ночь, под хмурым небом.

Дверь открыла домработница.

— Привет, шеф Коннор.

— Добрый вечер, Мария. Мне нужно поговорить с мистером Стаффордом.

— Его нет дома.

Черт.

— Когда он уехал? — спросил Коннор.

— Всего несколько минут назад. Вроде бы спешил.

— В «феррари»?

Мария кивнула. Что-то в молчании девушки тронуло его, и он посмотрел на нее повнимательнее. Она была маленькой, худощавой, темноволосой, глаза на бледном лице казались слишком большими.

Потом Коннор понял, что в них застыл немой животный страх.

— Я просто хотел уточнить у него кое-что, — неторопливо сказал Коннор. — В связи с этим делом.

— Вы нашли миссис Стаффорд?

В голосе ее слышалась тревожная нетерпеливость.

— Пока еще нет.

Девушка чуть ссутулилась.

— Надеюсь, что найдете. Надеюсь… она цела и невредима.

— Наверняка, — непринужденно сказал Коннор. — Собственно, мне нужно еще кое-что. Можно войти?

Девушка, казалось, забыла, что он стоит на пронизывающем холоде.

— Конечно.

Коннор последовал за ней в холл. Они остановились за порогом просторного центрального помещения, давшего Грейт-Холлу его название. Где-то под этим высоким потолком с балками Ленора Гаррисон и Кейт Уайетт прикончили друг друга, но Коннору сейчас было не до того.

— Мне нужна какая-то вещь миссис Стаффорд. Какой-нибудь предмет одежды. Который она недавно надевала.

— Который надевала? — И тут Мария поняла. — Для ищеек, да? Вы пускаете собак на поиски?

— Хотим сделать попытку.

— О Господи. Я видела такое по телевизору. В одной из передач, где все происходит взаправду. Там были собаки, и они искали… труп.

— Собаки работают ничуть не хуже, когда ищут живых. Можешь проводить меня к ее гардеробу?

Слабый кивок. Мария повела было Коннора к большой лестнице, потом остановилась.

— Наверху нет ничего не стиранного. Стирка — она ведь уничтожает запах, так ведь?

— Да.

— Я стирала как раз сегодня утром. Все чистое. Если только… Может, остались вещи, которые я забыла постирать. Надеюсь.

Она повернулась и повела Коннора по дому. Где-то звонил телефон.

— Вот так весь вечер, — сказала Мария, не оборачиваясь. — Звонят и звонят. Иногда один и тот же репортер, раз за разом. А двое репортеров заявились сюда. — Она обернулась к Коннору с горечью на лице. — Из газеты и с радиостанции. Подняли большой шум, требовали интервью.

Коннор поморщился. Репортеры повсюду одинаковы. Что Манхэттен, что Барроу — разницы никакой.

— И что ты сделала?

— Пригрозила, что, если не уберутся, вызову полицию. У меня впрямь было такое намерение. — Вспышка гнева как будто смутила ее, и она закончила помягче: — Они уехали.

— Молодчина. Если будут еще беспокоить, позвони в управление сержанту Макартуру. Он наведет порядок.

— Буду иметь в виду.

Прачечная находилась в алькове возле задней двери. Коннор увидел на ломберном столике несколько журналов, с их глянцевых обложек улыбались киноактеры. Мария приподняла крышку большой корзины.

— Пустая, — прошептала она. — Проклятие.

— Ничего. Возможно, найдется что-нибудь пригодное. Свитер, например, или то, что не идет в стирку всякий раз после надевания. Или… минутку.

Взгляд его привлек проблеск красного. Он сунул руку за корзину и достал влажную ленту для волос.

— Это ее?

— О да. Ее. — Мария широко улыбнулась. — Миссис Стаффорд повязывает ее, отправляясь на пробежки. И сегодня утром бегала с ней. Должно быть, лента выпала, а я не заметила. Слава Богу, она нестираная. Сгодится вам, да?

Лента была влажной от пота Эрики. Коннор кивнул:

— В самый раз. Мне нужен пластиковый пакет, чтобы положить ее.

Мария поспешила на кухню, где радио было настроено на местную станцию. Коннор услышал, как кто-то звонивший настаивает, что миссис Стаффорд нашли мертвой на берегу ручья, изнасилованной и искромсанной. «У меня есть друг в шерифском ведомстве, — говорил этот тип. — Собственно, он не работает там…»

Рывшаяся в ящике стола Мария при этих словах состроила гримасу.

— Мистер Стаффорд сказал, чтобы я не слушала радио.

— Он прав. Это все чушь.

— Понимаю. Но когда он уехал, я включила звук снова. Ничего не могла поделать с собой. Даже если почти все, что там говорят, ерунда, может, все-таки прозвучит какая-то правда… какие-то подлинные новости.

Она нашла маленький пакет, Коннор положил в него ленту и сунул в карман куртки.

— Ты беспокоишься о миссис Стаффорд, — сказал он, — да?

— Она ко мне всегда была очень добра.

— Правда?

— О, еще бы. Я работала в двух других домах, лучшей нанимательницы у меня не было. — Мария поджала губы. — Это, пожалуй, звучит слишком холодно. Я имела в виду, она лучше не только как хозяйка, но и как личность. Вежливая. Не относится к тебе будто… будто к мебели или чему-то вроде.

— А мистер Стаффорд?

Мария закусила губу.

— Он хороший. То есть замечательный. Превосходный человек.

Но Коннор видел, что она дрожит. К ней снова вернулся тот страх, который он заметил, когда девушка сказала ему, что Эндрю уехал в «феррари».

Он задумался на несколько секунд о том, кто Мария такая. Юная, простодушная. Читает журналы о кино. Смотрит по телевизору документальные передачи с отснятой дрожащей видеокамерой пленкой и грубо звучащими голосами.

Коннор предпринял попытку.

— Послушай, Мария, — заговорил он с холодной властностью телевизионного полицейского. — Возможно, миссис Стаффорд находится в опасности. Возможно, ей грозит смерть. Дорога каждая минута. Если можешь как-то помочь отыскать ее, сейчас самое время сказать мне.

Его краткая речь являлась набором избитых фраз, но все же как будто произвела впечатление на Марию. В ее бегающих глазах Коннор увидел внутреннюю борьбу, затем не особенно твердую решимость.

— Я боюсь, — прошептала девушка.

— Ничего не бойся. Просто скажи правду.

— Правда как раз меня и пугает. Или то, что может быть правдой.

Коннор молча ждал. Он знал, что девушка все скажет, и она после недолгого колебания заговорила:

— Я думаю, тут может быть замешан мистер Стаффорд. То есть… он может что-то знать.

— Почему ты так считаешь?

Мария не дала прямого ответа.

— Сюда приезжала Рейчел Келлерман. Около часа назад.

— И что же?

— Они с мистером Стаффордом разговаривали в библиотеке. — Мария указала легким поворотом головы в сторону восточного крыла. — Я не должна была этого слышать, но… в общем, немного подслушала. Миссис Келлерман говорила… говорила…

— Что, Мария?

— Что мистер Стаффорд мог убить жену!

Эти слова девушка торопливо выпалила, потом сделала трепетный вдох и снова задрожала.

Коннору в это не верилось. Эндрю был мошенником-чистюлей, не организатором убийства. И когда узнал в солнечной комнате, что Эрика исчезла, его горе и страх почти наверняка были неподдельными.

Но если все-таки допустить, что Рейчел права? Тогда Роберт ни при чем, и следить нужно было за Эндрю. Который, возможно, где-то хоронит сейчас труп Эрики.

Или допустить, что они — Роберт и Эндрю — стали сообщниками. Или…

Бессмысленные предположения. Коннор отогнал эти мысли. И спокойно спросил:

— Что говорил мистер Стаффорд?

— Он это отрицал. Как будто бы искренне. Но не знаю. Он ведь умеет притворяться искренним. — Мария глянула на Коннора. — Был мошенником… до женитьбы.

Еще один сюрприз. Коннор не ожидал, что Марии это известно.

— Мошенником? — спокойно повторил он. — Почему ты так считаешь?

— Я слышала, как они ссорились по этому поводу. Мистер и миссис Стаффорд. Она купила маленькую статую для своей галереи, а та оказалась подделкой. И миссис Стаффорд проследила ее путь, представляете?

Коннор знал, что это возможно. Человек, продающий произведение искусства, может сообщить фамилию предыдущего владельца, тот, в свою очередь, может объяснить, где купил его, и так далее по цепочке.

Он сомневался, что Эрика сама занималась этим сыском. Существуют эксперты, которые специализируются на установлении происхождения произведений искусства.

— Что же она выяснила? — спросил Коннор, уже зная ответ.

— Та статуя была из галереи мистера Стаффорда. Проследить ее удалось до какой-то лавочки заказов по почте, которой он заправлял. Миссис Стаффорд забеспокоилась и наняла в Филадельфии частного детектива, чтобы копнуть поглубже. И детектив сообщил ей…

— Так?

— Сообщил, что это не единственный раз мистер Стаффорд продал что-то поддельное. Все его предприятие было жульническим. На него работали люди, делавшие такие статуи, дешевые копии, представляете? Это вроде того, что тебе на углу предлагают купить часы «Ролекс», а они изготовлены на самом деле в Гонконге.

Коннор догадался, что она знает об этом жульничестве из телепередач. Улыбнулся.

— Слышал о таком.

— Да, конечно. Вы из Нью-Йорка. Поэтому все знаете о таких делах. Мистер Стаффорд торговал фальшивками, и сам он насквозь фальшивый. Обманщик. Она так называла его. Правда, не этими словами. Сказала, что он… э… шарлатан.

Мария выговорила это слово с запинкой. Коннор лишь кивнул.

— Он женился на ней только ради денег, — прошептала девушка. — Вот что сказала миссис Стаффорд. — И, вспомнив о приличии, добавила: — Только не подумайте, что я подслушиваю все время. Они разговаривали на повышенных тонах.

— Понимаю.

— Миссис Стаффорд очень расстроилась, он пытался объяснить, но она не слушала. Сказала, что он прохвост, как… э… как мистер Фернелл. Я не знаю, кто это такой, а вы?

— Тоже не знаю.

— Наверное, человек, который обидел ее. Обманул. Она много страдала… Мне было ее так жаль. Она заслуживает лучшего.

Последняя фраза прозвучала с какой-то странной выразительностью, и у Коннора внезапно возникло беспокойное подозрение.

— Что ты еще слышала? — спросил он. — Я имею в виду, когда миссис Келлерман была здесь.

Мария замялась, выражение ее лица стало почти застенчивым.

— Ну… она сказала, что думала, у мистера Стаффорда есть мотив.

— Какой?

— Он мог считать, что все равно лишился жены. Что она, в сущности, уже не его.

— С какой стати ему так считать? — не отставал Коннор, хотя не был уверен, что хочет знать ответ.

— Потому что… — Глубокий вдох, подергивание губ, потом Мария сказала: — Потому что Рейчел говорила ему, что вы с Эрикой… сами понимаете.

Коннор обмер.

— Говорила, — прошептал он. — Рейчел.

Откуда она могла знать?

Хотя ничего удивительного. В маленьких городках все про всех знают. Секретов не существует. Он должен был понимать это.

— Когда? — спросил Коннор. — Когда она говорила ему?

Мария заломила руки, закусила губу и опустила взгляд.

— Не знаю. Похоже, давно.

Давно. Значит, Эндрю знал уже несколько недель, может быть, месяцев. Знал, когда они встречались на улице, когда обсуждали вопросы благотворительности. Знал сегодня в солнечной комнате, в лесу возле лачуги Роберта. Знал и ни разу этого не выказал.

Коннор почувствовал, что лицо его горит, будто от пощечины. Этот роман был единственным постыдным эпизодом в его жизни. Если только он постыден. Может быть, и нет. Он не мог судить.

Но он казался постыдным — и Эндрю знал о нем. Знала Мария. Рейчел. Кто еще?

«Забудь. Это не важно. Сосредоточься».

— Что произошло, — спросил он, стараясь говорить твердо, — после того как Рейчел его обвинила?

— Мистер Стаффорд отрицал это. Не знаю, поверила ли ему миссис Келлерман. Она ушла в сильном беспокойстве, а он, не поужинав, вернулся в домик для гостей. И оставался там почти до вашего приезда.

— В домик для гостей. Часто он ходит туда?

— Не особенно. Время от времени.

— А что там у него?

— Ну, что-то вроде кабинета. Письменный стол, еще кой-какая мебель, бумаги, телефон…

— Отдельный номер? — Мария кивнула. — Его личный?

— Да, пожалуй. Миссис Стаффорд им не пользуется. Вообще не заходит туда.

Коннор вспомнил визитную карточку Эндрю на столе в лачуге. Надпись: «Нам нужно поговорить». И написанный от руки телефонный номер.

Коннор повернулся, собираясь уходить, но она остановила его:

— Как думаете, миссис Келлерман была права?

Он подумал, как ответить. И предпочел честность.

— Не знаю, что и думать о чем бы то ни было из этого.

Потом сбежал по ступенькам к машине, сел за руль и включил рацию.

— Пол, это Бен. Прием. Прием.

Пятнадцать тревожных секунд молчания, потом Коннор с облегчением услышал голос Элдера:

— Слушаю, шеф.

— У вас может появиться гость. — Он избегал имен, зная, что репортеры и другие любопытные могут следить за разговорами на этой частоте. — Некто, желающий поболтать с нашим другом.

— Не думаю, шеф. Птичка улетела.

У Коннора все сжалось внутри.

— Повторите.

— Он улизнул. Не пойму, каким образом. То ли я недооценил его, то ли переоценил себя. Пожалуй, того и другого понемногу. Машина его, во всяком случае, здесь, но он удрал.

— Пешком?

— Видимо.

Коннора охватил сильный страх. «Мы упустили его!» Эти слова были безмолвным воплем. И его, и Эндрю, черт побери, и может, они вдвоем в эту минуту убивают Эрику…

И виноват в этом будет он, потому что оставил Элдера наблюдать, а не привез Роберта в управление для допроса. Виноват, как и в смерти Карен. Сначала она, потом Эрика — все, кого он любил…

Коннор перевел дыхание и задумался. Роберт ушел из лачуги. Зачем? Возможно, чтобы где-то встретиться с Эндрю. Телефонный звонок был их способом договориться о свидании. Телефонный звонок.

Но у Роберта телефона нет…

— Пол, есть поблизости телефон-автомат?

— На главной дороге — ответил Элдер, — есть заправочная станция. Там два автомата. Это ближайшее место.

На главной дороге. То есть на тридцать шестом шоссе.

Коннор кивнул, внезапно оживясь.

— Вот туда он и отправился. Может, до сих пор там находится.

— Еду.

— Встретимся там. И вот что, Пол… будьте начеку.

— Не волнуйтесь, шеф. Я больше не стану недооценивать этого парня.

Сделав пятьдесят шагов, Эрика вошла в главный коридор лабиринта. Миновала нарисованную губной помаду стрелу, указывающую путь к далекому выходу.

Половина ее запаса спичек цела. Она спасется. Если только Роберт не материализуется, как призрак, в ближайшие минуты, она достигнет выхода. Трудно будет вскарабкаться наверх, но, подгоняемая страхом, она найдет необходимые силы и ловкость.

Когда Эрика, наклонясь, ступила под покатый свод коридора, сталактиты слегка коснулись ее волос. На известняковых стенах трепетали тени. Сырой холод пронизывал до костей.

Место это казалось чудесным, когда она была ребенком, любила убегать из мира взрослых. А после смерти отца Грейт-Холл превратился в тюрьму, они с Робертом были счастливы находить убежище здесь, куда не долетали брюзгливый голос и пьяный смех матери, здесь им никто не мешал играть в свои странные, захватывающие игры.

Но теперь в пещерах не было ничего чудесного. Эрика видела их в истинном свете — сырым подземельем, холодным, осклизлым, пугающим, пригодным только для отверженных, безглазых существ, которые сновали в отвратительных лужах или ползали в дождевых промоинах на стенах.

Пещеры — это склеп, и только. Но не ее склеп. Она выберется отсюда. Дай Бог скоро.

Горящая спичка в ее руке начала потрескивать. Вскоре догорит. Эрика прибавила шагу, соразмеряя быстроту с осторожностью, высматривая под ногами глубокие трещины и грязные лужи.

Ей не хотелось думать о том, что произойдет после того, как она выберется. Роберта арестуют, обвинят в убийстве и похищении человека. По ее телу пробежала дрожь при мысли, что ее брат окажется перед телекамерами сидящим за решеткой, как зверь.

Кроме того, Эрику мучил другой, более сильный страх, в котором она не хотела признаваться даже себе. Оказавшись под арестом, Роберт мог… мог…

Темнота.

Спичка догорела. Осталось пять.

Стоя на месте, боясь сделать хоть один шаг без света, Эрика достала из кармана блузки другую и чиркнула о каблук.

Вспыхнуло пламя, оттеснив темноту. На кромке освещенного пространства трепетали тени, зловещие, жадные.

Одна тень шевельнулась.

И понеслась к ней стремительным пятном, у Эрики мелькнула безумная мысль, что это Роберт подкрался к ней, захватил врасплох, — затем покрытый мехом проносящийся призрак легонько задел ее щеку, пахнуло чем-то противным, зловонным. Эрика инстинктивно отвернулась, услышала писк и поняла, что это просто-напросто нетопырь, вспугнутый со своего уединенного насеста.

Летучая мышь влетела в узкий боковой ход, и Эрика оскользнулась.

Она упала на колено, сильно ударилась. Боль ослепила ее. Какой-то миг она была не личностью, а лишь комком пронзительно вопящих нервных окончаний, сознание исчезло в белом свете и монотонном, пронзительном шуме.

Потом оно внезапно возвратилось, Эрика встряхнулась и пришла в себя.

Спичка была по-прежнему в руке. Она не выпустила ее даже при падении. Но остальные, лежавшие во внутреннем кармане блузки…

Они высыпались и разлетелись — одна, две, три из них плавали в грязной луже, мгновенно промокшие, бесполезные.

— Проклятие, — произнесла Эрика, чувствуя, как слезы жгут ей глаза. — О, черт возьми, я так близко.

Горевшая спичка уже потрескивала. Так быстро? Видимо, она находилась без сознания дольше, чем ей показалось.

Оглядывая пол, Эрика увидела единственную сухую спичку, потянулась к ней, и тут горевшая в ее руке погасла.

Эрика несколько безумных секунд не могла найти сухую. Может, она нечаянно сдвинула ее, даже сбросила в лужу.

Нет, вот она. Эрика взяла спичку с трепетной осторожностью, страшась каким-то образом выронить или сломать.

Ее последняя надежда. Но спичка погаснет раньше, чем она доберется до выхода на поверхность.

Может, это и не страшно. Главный коридор идет прямо. Раз она будет способна ориентироваться, то сможет нащупывать путь к выходу, даже если придется ползти.

Однако невозможно будет увидеть последнюю стрелу, указывающую на ведущую к отверстию расселину. Сможет ли она найти эту расщелину в темноте? В стене множество щелей, бесчисленных боковых ходов и ниш. Ей придется нащупывать путь мимо каждой, полагаясь на память или интуицию, чтобы избежать роковой ошибки.

— Ты сможешь, — прошептала Эрика, хотя отнюдь не была уверена в этом.

Все еще в темноте, не желая зажигать последнюю спичку без крайней необходимости, она ощупала левое колено. Хотя в нем медленно пульсировала боль, сгибалось оно довольно свободно. Она была почти уверена, что нога выдержит ее вес. Сможет ли она в таком состоянии карабкаться вверх по узкой расселине — другой вопрос, но когда придется, она встретит это испытание.

Эрика неуклюже выпрямилась, держа голову опущенной, чтобы ни обо что не удариться. Боль в колене уже слабела. Потом ногу будет трудно сгибать, но сейчас она способна двигаться.

Эрика нагнулась и чиркнула головкой спички о каблук сапога.

Ничего.

О нет.

Спичка не может оказаться негодной. Это будет несправедливо.

Рука тряслась. Эрика стиснула спичку покрепче и сделала еще попытку, с силой проведя серной головкой вдоль всего каблука.

Свет.

Для облегчения или радости времени не было. Требовалось свернуть в нужном направлении и двигаться, пройти как можно большее расстояние, пока тьма не окутает ее снова.

Но Эрика заколебалась, взгляд ее обратился в боковой проход, где скрылась летучая мышь. Шириной он был от силы три фута, шесть в высоту, его вряд ли можно было назвать туннелем, и вглядываться в него не было причин.

Кроме…

В темноте туннеля, примерно в двадцати футах что-то маленькое, стеклянное слегка поблескивало на полу в свете спички.

Керосиновая лампа? Одна из многих, которые они с Робертом в детстве расставляли в разных местах лабиринта?

Остальные, судя по всему, Роберт унес. Может быть, забыл эту. Или, может, это вовсе не лампа, просто крупинка кварца в каменной стене.

Даже если это лампа, нет никакой гарантии, что в ней есть керосин. Без него она будет так же бесполезна, как плавающие в луже спички.

Однако с зажженной лампой она сможет быстро дойти до отверстия и даже карабкаться вверх в ее свете.

Эрика заколебалась, боясь бессмысленно израсходовать последнюю спичку и вместе с тем страшась упустить самую благоприятную возможность.

Таинственный предмет подмигивал ей из темной ниши. Она была почти уверена, что видит стекло лампы. Может, это просто самовнушение?

— А, черт, — пробормотала Эрика и вошла в проход.

Это должна быть лампа, и в ней должен быть керосин. Она не позволит Вселенной обмануть ее надежды еще раз.

Туннель был тесным. Эрика с трудом протискивалась в него, тяжело дыша. От страха по телу бежали мурашки, череп заполняло странное пульсирующее давление.

Стены находились очень близко друг к другу. Ни пространства, ни воздуха, от страха у Эрики сжало грудь, и она почувствовала, что тонет — в черных водах Эгейского моря, — задыхаясь, погружаясь в небытие.

Она подавила желание повернуть обратно.

«Нет, иди, ты уже почти на месте».

И в самом деле, Эрика была уже близко. Достаточно близко, чтобы рассмотреть — да, слава Богу, это лампа, такая же, какую она разбила в тронном зале.

Она стояла на полу, заброшенная, покрытая известняковой пылью, За ней поднималась плоская белая стена. Тупик.

Забыл Роберт эту лампу или поставил здесь с какой-то целью?

Ответ не имел значения, если в лампе был керосин.

Спичка начала потрескивать.

— Нет!

Это слово прозвучало рыданием.

Если спичка сейчас погаснет, она не сможет зажечь лампу.

Эрика стала протискиваться быстрее, молясь, чтобы ей хватило времени.

Проход расширился примерно на фут, и она получила возможность преодолеть оставшееся расстояние в два шага. Лампу она видела ясно, длинный фитиль уходил в корпус, где сквозь стекло виднелся керосин.

Эта чертова штука будет гореть.

Эрика присела на корточки, не замечая боли в колене, сняла стекло и поднесла спичку к фитилю.

Фитиль не загорался.

— Ну давай, давай же!

Она смутно сознавала, что пронзительно, истерично кричит, охваченная паникой.

Эрика пыталась снова и снова, тыча крохотным пламенем в фитиль и не добиваясь результата.

— Давай же!

Крик вернулся к ней волнами эха. Фитиль не загорался, а спичка догорала, вспыхивала и почти гасла, вспыхивала снова…

Догорела.

Мгновение темноты и крушения всех надежд — но язычок пламени дополз до длинного черенка спички, вспыхнувшего последним красновато-оранжевым огоньком.

Эрика ткнула им в фитиль, страстно желая, чтобы тонкий, как соломинка, черенок воспламенился.

Фитиль зашипел. Он отсырел от просачивающейся влаги. Может, жидкость в лампе вовсе не керосин. Может, это просто дождевая вода, скопившаяся по капле за годы, обманувшая ее, как мираж.

— Ну давай же, пожалуйста…

Хоть черенок был длинным, пламя быстро уничтожало его. И, припекая пальцы Эрике, неумолимо приближалось к концу.

Фитиль отказывался гореть.

Эрика произнесла последнюю просьбу, бесполезную, как и предыдущие, по остатку черенка пробежали красные змейки, обжегшие ей пальцы, и она невольно выронила догоревшую спичку.

Но оказалась не в темноте.

Через несколько секунд недоумения она поняла, что в самый последний миг фитиль зажегся.

Она добилась своего. У нее столько света, сколько понадобится.

— Спасибо, — прошептала Эрика. — О, спасибо, спасибо.

Она не представляла, к кому обращается — к Богу, космосу или бронзовой Персефоне на рыбачьей пристани.

Несколько секунд Эрика сидела неподвижно, испытывая только благодарность, чувство, малознакомое ей. Наконец, подняв лампу, встала и начала поворачиваться.

Потом замерла, глядя на стену перед собой, в которую упирался проход.

Она была слишком гладкой, белой, непохожей на известняк, и легкие разводы на ее поверхности были оставлены не просачивающейся водой. То были следы мастерка.

Стенка представляла собой кладку. Роберт заложил проход, работая при свете лампы. Покончив с делом, он оставил ее, до половины налитую керосином, на тот случай, если понадобится вернуться.

Эрика подняла лампу выше и увидела в стене какой-то четкий изъян.

То было отверстие шириной от силы шесть дюймов, на уровне ее груди. Единственное в стене смотровое окошко, вентиляционный проем…

Пригнувшись, Эрика заглянула внутрь.

Стена была толщиной не меньше фута, и отверстие было похоже на миниатюрный туннель. В нем лежала кучка белых костей.

Наверное, останки крысы. Это первое, что пришло ей в голову.

Потом Эрика разглядела, что это фаланги пальцев, а также костяшки, лучевая и локтевая кости.

Кисть руки и предплечье скелета. Человеческого.

Потрясенная, она крепко сжала ручку лампы, чтобы не уронить.

Кто-то был… замурован заживо… за этой кладкой. И оставлен, будто жертва средневековой пытки. Брошен в этих катакомбах умирать от голода и жажды.

Эрика хотела было отступить и отвернуться, но ее удержала одна деталь.

На запястье был серебряный «Ролекс», все еще блестящий.

Она знала этот «Ролекс». Перед первым отлетом в Европу она стояла в ньюаркском аэропорту рядом с его владельцем, и он раздраженно вскидывал руку, чтобы взглянуть на часы.

Тогда она в последний раз видела мистера Фернелла.

До этой минуты.