Коготь динозавра

УЛЫБКА

Горы ответили лёгким эхом и тоже рассмеялись. Они были старыми-старыми, и всё равно им хотелось жить, дышать ветром, снегом, любоваться звёздами и тысячи лет слушать разговоры людей у костра.

— Да, — сказал Василий Григорьевич, — стоит жить! И есть зачем жить. Столько интересного! Мир полон чудес. — И он подвинулся к Вике.

— Смотря где… — хмурясь, сказала она.

— Ну хотя бы здесь, в песках!

— Чудеса? — спросила Вика, ещё сопротивляясь тому, что уже начинала чувствовать и понимать сама, и сказала: — Кости, а не чудеса… — Она вдруг вспомнила уродливый пляшущий скелетик птицезавра из какого-то учебника.

— Что ты понимаешь! — возмутился Генка. — Ты найди хоть коготок какого-нибудь динозавра, так на тебя завтра вся школа, пол-Москвы будут показывать: «Вон Вика, которая нашла коготь динозавра».

— Конечно! — сказал Василий Григорьевич. — Но дело не в славе, а в чудесах. И здесь их полно. Только сумей увидеть!

Он подбросил в костёр несколько веточек саксаула — там уже перегорали угольки, — положил вдруг Вике на плечо руку и спросил:

— Хочешь, я прочитаю тебе стихи?

Вика быстро подняла глаза. Ей показалось, будто весь его далёкий мир придвинулся к ней, и, не отрывая подбородка от колен, еле заметно кивнула: «Как хотите…»

Василий Григорьевич встал, посмотрел на небо и спокойно, выделяя каждое слово, стал читать:

Коля насторожился: это было что-то своё, близкое, — он однажды ездил с кружковцами на раскопки. А Генка кашлянул:

— Как это — улыбку? Это что — монета?

— Включи получше компьютер! — сказала Светка.

Василий Григорьевич сделал маленькую паузу и повернулся к Генке:

— Прекрасно! — воскликнула Людмила Ивановна.

Впереди голубовато мерцали горы. По их вершинам широко шагал красавец Орион, и звезда Бетельгейзе издалека светила своим древним светом.

— Хорошо! — сказал Церендорж, пожевав губами, словно пробуя стихи на вкус. — Хорошо! — и улыбнулся. — Только нужно сопрать черепки!

— Сначала надо найти, — подумала вслух Светка. — А где? — И она подбросила на ладошке маленькое обо из блестящих камушков.

Василий Григорьевич повернулся к Вике и молча посмотрел на неё: «Ну что? Будем собирать улыбку?»

Вика тоже ничего не сказала, а только ответила улыбкой: «Разве вы не видите сами?» Ей было необыкновенно хорошо оттого, что она чувствовала, как чутко дышит эта бесконечная пустыня, как живут и прислушиваются к звёздам эти старые горы, и оттого, что где-то на глубоком донышке этой гобийской ночи они сидят такой дружной экспедицией у маленького, как пионерский значок, костра и думают, и читают стихи. Все вместе. Все свои!

Вике стало грустно — до слёз! — оттого, что эта ночь должна была кончиться, а костёр — угаснуть.

Становилось прохладно. И Коля спросил у Вики:

— Накинуть куртку?

Вика едва заметно кивнула. Но Церендорж замахал руками:

— Псё! Псё! Пора спать! Заптра польшой день, польшая дорога и, может быть, польшие осколки…