Поезд ждал сигнала к отправлению. Проводники покрикивали на пассажиров. У третьего вагона оркестр играл туш отъезжающим на стройку студентам. Из пятого махала кому-то платочком отбывающая на гастроли известная монгольская певица. И только возле четвёртого вагона всё ещё не было порядка.
Странные вещи происходят в жизни с людьми.
Неторопливый Коля теперь всех торопил и с улыбкой выкрикивал:
— Полторы минуты! — Мысли его летели вперёд — к генералу Давыдову.
Расторопный обычно Генка хмурился:
— Куда спешишь? Может быть, люди ещё не сказали всего, что надо.
И действительно, Светке нужно было сказать что-то очень важное. Она всё просила Василия Григорьевича:
— А может быть, поедете с нами? Хотя бы до границы…
— Зачем? — улыбался он.
Светка хмурилась и всё прижималась щекой к его руке.
Вика тоже хмурилась и хотела многое сказать. Сказать, что обязательно приедет ещё в Гоби, с настоящей экспедицией, что в мире очень много чудес, и ещё многое-многое.
Она вдруг повернулась к Церендоржу и спросила:
— А что такое «найрамдал»?
Церендорж открыл рот, но тут проводница сгребла девчонок в охапку, втолкнула в вагон, и монгол уже на бегу, похлопав себя и Василия Григорьевича по груди, сложил в воздухе обе руки и замахал ими:
— Дружба! Это — дружба! «Найрамдал» — «дружба»!
Вика закивала. А Светка высунулась из-под её руки и крикнула:
— Василий Григорьевич, я буду петь, я спою. Слышите?
— Конечно, будешь петь! Что за вопрос!
Светка увидела, что он не понял. И со слезами повторила:
— Я буду петь, я обязательно спою. — И громко объяснила: — На границе!
И Василий Григорьевич, который ещё неделю назад не знал, как отбиться от этого неожиданно свалившегося на голову семейства, вдруг почувствовал, как не хочется ему расставаться ни с Викой, ни с Генкой, ни со Светкой, ни с Колей, ни даже с Людмилой Ивановной, которая, выглядывая из окна, поправляла свою корону и вздыхала:
— Неужели уезжаем? Не может быть!