Колдовство

Глава пятая. Время испытаний

Как уже было сказано, обвиняемыми в колдовстве и гаданиях становились не только бедняки. Даже в более поздние времена суровых гонений против богатых выдвигались те же обвинения; арестовывали купцов и бургомистров, их семьи также отправлялись на костер. Как и раньше, ни богатство, ни положение не становились защитой от обвинений в колдовстве. Великая метафизическая теория действовала для всех классов, хотя положение и состояние тех, кто нанимал волшебников и ведьм, все же учитывалось. Христианство не всегда и не всеми воспринималось как нечто отличное от институтов управления обществом. Светские власти, как и при императоре Августе, с большим подозрением относились ко всяческим гаданиям, только теперь их поддерживала Церковь. Коллегии Мистерий проклинали то, что запрещали суды королей. Но обвинение далеко не всегда влекло за собой осуждение. Светские суды нередко оправдывали обвиняемых, даже в церковных судах смерть вовсе не была непременным итогом рассмотрения дела.

Потребовалось некоторое время, чтобы определения Латеранского собора тринадцатого века[69] заработали на практике. Никакой четкой программы пока еще не было, но все же некоторая определенность наметилась. К 1350 году во Франции набралось много судебных процессов по делам о колдовстве, а вот в Италии к 1340 году в судах инквизиции подобных прецедентов еще не было; в 1350 году светский суд в Моравии оправдал двух женщин, обвиняемых в колдовстве и убийстве, на основании только их заверений в своей невиновности. Влияние отвлеченных рассуждений схоластического характера еще не ощущалось; универсального решения по вопросу о том, как поступать с ведьмами и чем должны руководствоваться суды, пока не существовало. Естественно, что решения собора в первую очередь предназначались для церковных судов. Лишь в 1400 году они стали распространяться и на светские суды. Давление Рима на своих подчиненных росло; в начале четырнадцатого века папа Иоанн XXII обнародовал несколько энциклик против магов и колдунов, а в 1318 году он же приказал провести специальное расследование в отношении некоторых членов папского двора, «обвиняемых в некромантии, геомантии и других магических искусствах». Им вменялся в вину вызов духов с использованием магических кругов, зеркал и… Дианы. Бенедикт XII в 1337 году назначил аналогичную комиссию, занимавшуюся делами некоторых клерков и прихожан, клеветавших на епископа Безье, обвиняя его в покушении на жизнь Иоанна XXII с помощью магических изображений. Создается впечатление, что папа оказался в центре множества магических слухов и колдовских обрядов.

Время от времени проходили весьма примечательные судебные процессы. В 1232 году Хьюберт де Бург был обвинен в том, что с помощью чар и заклинаний добивался королевских милостей. В 1315 году некий Ангерран де Мариньи, камергер при дворе короля Франции Филиппа IV Красивого, был обвинен преемником короля Филиппа Людовиком Х Сварливым в измене, растрате и колдовстве (конкретно в покушениях на убийство с помощью восковых кукол) и был повешен, хотя впоследствии реабилитирован. Подобные обвинения довольно часто пускали в ход, чтобы вызвать королевскую опалу. В те времена логику королевских пристрастий или антипатий было так же трудно понять, как и сейчас. Иногда фаворитами становились действительно выдающиеся люди, иногда фавориты ничем особенным не выделялись среди себе подобных, но в любом случае королевские милости не могли не вызывать подозрений у тех придворных, на которых этих милостей не хватило. Образование фаворита или несколько более по сравнению с окружающими просвещенное окружение только усиливало подозрения. В зоне риска неизменно оказывалось и духовенство, поскольку знание церковных обрядов в глазах профанов недалеко отстоит от знакомства с демоническими ритуалами. В 1374 году папа Григорий XI сетовал инквизитору Франции на популярность черной магии среди священнослужителей этого королевства.

В 1324 году в Ирландии прогремел скандал, связанный с именем леди Алисы Кителер. Она жила недалеко от Килкенни и была обвинена епископом Оссорийским в колдовстве. Обвинения против леди Алисы и ее камеристки содержали почти все известные в то время виды злодеяний: отказ от христианской веры; непосещение церкви, отказ от причастия; принесение жертв демонам (части жертвенных животных раскладывались на перекрестках улиц); поиски наставлений в колдовском искусстве у демонов; ночные сборища колдунов (ковены), где при свете восковых свечей они проклинали бывших мужей леди Алисы «от подошвы ноги до макушки головы»; использование колдовских снадобий, состоявших из внутренностей жертвенных петухов, отвратительных червей, различных трав, волос, ногтей, мозгов и частей саванов умерших некрещенными младенцев, а также колдовских порошков и мазей (все это варилось в сосуде из черепа казненного вора) для пробуждения при помощи волшебства любви или ненависти, причинения вреда христианам или убийств (первых трех мужей леди Алисы); знакомство с демоном Робином Артиссоном, которого она держала при себе в качестве инкуба («ex pauperioribus inferni» — презренного из презренных ада) и вступала с ним в любовную связь (он временами принимал личины эфиопа, кошки, черной собаки); получение от него богатств и всяческого имущества. Свидетели сообщали, что не раз видели леди Алису на улицах Килкенни с метлой, сметающей пыль и мусор в сторону дверей дома ее сына. При этом она приговаривала: «Всё богатство Килкенни, иди в дом моего сына Уильяма!»

В ее доме во время обыска обнаружили облатку, на которой вместо символов Иисуса Христа проставлены знаки дьявола, а также мазь, которой она смазывала посох, и с ним бродила по окрестностям. Однако рассказы о том, как благородная дама мела улицы, появились в деле позже и, скорее всего, понадобились для большей убедительности обвинения.

Леди Алиса исчезла. Ее камеристку Петрониллу де Мит схватили, под пытками она призналась во всем, после чего отправилась на костер. Другая женщина, против которой также выдвигалось обвинение, бежала. Умирая, Петронилла обвинила сына леди Алисы в соучастии. Уильяма арестовали и некоторое время держали в тюрьме, но затем освободили.

В том же 1324 году примечательный случай имел место в Англии. Правил король Эдуард II, однако фактически страной управляли (и далеко не лучшим образом) два его фаворита по фамилии Диспенсер и оба по имени Хью. В Ковентри жил некий мастер Джон из Нотингема со своим помощником Робертом ле Марешалем из Лестера. Джон был известен как некромант и сильный маг. Перед праздником св. Николая к нему в дом явилась группа местных жителей, потребовавших «от вышеупомянутого Мастера Джона и Роберта ле Марешаля» принять участие в очень выгодном для них и секретном деле. После того как Джон и Роберт поклялись сохранять тайну, один из пришедших, Ричард ле Латонер, поведал следующее.

Жители Ковентри устали от поборов, наложенных на них настоятелем, имевшим в покровителях короля и двух Деспенсеров. Они предлагают Джону убить «короля, графа Винчестера (старшего Деспенсера), месье Хью ле Деспенсера, настоятеля Ковентри и сенешаля, с помощью некромантии и его колдовского искусства, и тем самым освободить жителей Ковентри от непомерных налогов. Джон «подумал и согласился»; Роберт также дал согласие. Джону было обещано 20 фунтов и место для подготовки в любом доме по его выбору. Роберту причиталось 15 фунтов. Через несколько дней инициативная группа заплатила часть денег, а также предоставила семь фунтов воска и два куска холста. Маг и его помощник сделали семь изображений — короля, обоих Деспенсеров, настоятеля, приора и сенешаля. Седьмая фигурка изображала некоего Ричарда де Соу, на котором предполагалось проверить, насколько действенны приемы магов. В старом доме, в полулиге от Ковентри, в понедельник, следующий за праздником Святого Николая, маги приступили к работе, занявшей всю неделю. В течение всего этого времени они совершенствовали изображения и готовили заклинания. Наконец в полночь, Джон подал Роберту свинцовый карандаш с острым наконечником и велел вонзить его в лоб фигурки Ричарда де Соу, что и было сделано. На следующий день Роберт отправился в дом Ричарда де Соу, чтобы проверить, как прошел эксперимент. Все сработало как надо, фигурка была правильно привязана к оригиналу. Де Соу пребывал в ужасном состоянии. Он ничего не мог вспомнить, никого не узнавал, все время кричал, что его мучают. В этом состоянии он оставался около трех недель. Мастер Джон в своем старом доме вытащил свинцовый карандаш изо лба изображения и снова вонзил его, но на этот раз в сердце фигурки. Де Соу умер через несколько дней. «Доказательство Ричарда в вышеупомянутой форме было заверено Ричардом (le Latoner) и другими, а также теми, кто знаком с фактами».

Это из показаний Роберта ле Марешаля королевскому коронеру. Именно король выступал истцом против Джона из Ноттингема и арестованных по делу жителей Ковентри. Дело дошло до суда и было рассмотрено присяжными в 1325 году. Джон из Ноттингема умер в тюрьме. Жители Ковентри были объявлены присяжными соучастниками в колдовстве как таковом. Им также вменялись в вину «греховные действиями, повлекшие за собой преступление». Вышеупомянутый Роберт ле Марешаль «возвращался в тюрьму и должен был пребывать в заключении».

На этом фантастическая часть заканчивается. Все прочее лежит в строгом русле английского законодательства — дело слушалось в январе, имеется распоряжение о передаче дела в суд, вот заключенные, «подвергшие себя и свою страну опасности», и все остальное. Но что было дальше? Младший Деспенсер жалуется Папе (тому же Иоанну XXII), что ему угрожают маги. Папа Римский уверяет его, что, если он будет выполнять свои религиозные обязанности, то ничего с ним не случится, хотя письмо Деспенсера, возможно, подвигло папу на осуждение колдовства. Но все же, что это было? Выдумка Роберта ле Марешаля? Или Деспенсеры настолько восстановили против себя народ, что суд присяжных не стал настаивать на строгом наказании жителей Ковентри? Допустим, Ричард де Соу умер действительно при странных обстоятельствах; но способствовал ли этому какой-то магический ритуал, и каково на самом деле участие в нем жителей Ковентри? Понятно только, что даже если Роберт все выдумал, он должен был придать лжи убедительный характер, иначе кто бы ей поверил? Он считал, что его показания заслуживают доверия, но так же считали и все остальные. Еще он был уверен, что вполне респектабельные люди — во всяком случае, многие из них — поверят в подобный злой умысел. Да и все остальные тоже. Конечно, в этом случае никакого официального договора с дьяволом не было; просто люди нанимали убийцу, располагавшего сверхъестественными средствами. Между этим случаем и случаем леди Алисы Кителер вполне помещаются все упомянутые средневековые истории о колдовстве — от «черного человека», «презренного из презренных ада» с жертвенными петухами, облаткой с печатью дьявола до граждан, решивших использовать восковые фигурки, чтобы прекратить поборы приоратов и дворян.

Упоминания об этих двух видах колдовства мы встречаем на протяжении всего четырнадцатого столетия, но настоящее сражение между христианским миром и дьяволом начинается только в следующем столетии. К 1400 году мнения святого Фомы и других великих учителей церкви начали приносить плоды. Никто не оспаривал их аргументы, все-таки они были основаны на догматах и текстах. Явная ортодоксальность их авторов была общепризнанна. Средневековье завершалось довольно напряженно, чему способствовали и пандемия чумы, недаром названной Черной Смертью и Великий Раскол[70] В этих условиях концентрация на сверхъестественном неизбежно должна была ослабеть, но, конечно, не пропасть полностью. Возможно, этим обусловлены несколько печально известных судебных процессов в начале нового века. В 1419 году король Англии Генрих V публично заявил о том, что его мачеха Жанна Наваррская покушалась на его жизнь с помощью магии. В 1430 году Жанну д'Арк обвинили в поклонении демонам (конкретно — ручью, берущему начало от ключа и Дереву фей[71]). В 1441 году герцогиня Глостерская, жена регента Англии, была признана виновной в магической практике. В 1440 году Жиль де Ре, один из величайших лордов Франции, был предан смерти за поклонение дьяволу в сочетании с убийством детей. Все это время по всей Европе наблюдался рост подозрительности, ускорение судебных процессов, растущее применение пыток. Соответственно, признания добывались все быстрее и становились все более однотипными. Появляется множество книг, обсуждающих черную магию. Вносятся изменения в закон, позволяющие выносить более суровые приговоры, чем того заслуживало правонарушение. Таким образом, оправдывались пытки и казни подсудимых. Судьям необходимо было добыть сведения о дьявольских кознях. Что касается костров, сжигание становилось привычной мерой наказания, и никому не приходило в голову возражать против этого. Но в судьях все чаще пробуждается ужасное стремление к жестокости; в самом деле — процесс закончен, казнь близка, но этого же мало! Дьявол может отомстить, по рядам судей бежит опасливый шепоток, ад смотрит в лица, — примерно так думали участники судебных заседаний, и сердца их ожесточались! В 1462 году в ходе судебного процесса над четырьмя мужчинами и четырьмя женщинами в Шамуни один обвиняемый сначала отрицал вину, затем признался под пыткой. Приговор был объявлен светским судом; всем им предстояло сожжение. Но одна из осужденных, вдова по имени Пероннет, обвиняемая в «невыразимых преступлениях» (сексуальная связь с инкубом, поедание детей), перед костром должна была три минуты просидеть голой на раскаленном железе; а другого человека по имени Жан Грехауди, «растоптавшего распятие Господа нашего Иисуса Христа на тайном сборище», судьи обязали следовать к месту казни обнаженным. Там ему надлежало отрубить ногу, принудить целовать крест и только потом сжечь вместе с ногой. Так, по-видимому, и было сделано[72].

Возможно, стоит обратить внимание на некоторые подробности упомянутых выше случаев, поскольку они формируют образ врага рода человеческого, против которого (такова была идея) и на пользу которому (таков оказался результат) были направлены все эти ужасы, со временем только возраставшие. Эпизод с Генрихом V не очень характерен, если только не учитывать, что в нем, как и во многих других случаях, принимал участие священник. Капеллан королевы Жанны признался, что по наущению своей любовницы он готовился убить короля с помощью колдовства и некромантии; возможно, используя восковую фигурку, как в случае с Джоном из Ноттингема и Эдуардом II, или отслужив мессу против него. Поговаривали, что речь шла о заупокойной мессе, прочитанной над восковой куклой. Считалось, что таких мер достаточно, чтобы убить человека. Сколько раз будет прочитана месса, через столько дней человек и умрет. Жутко представлять, как священник читает заупокойную мессу, думая при этом о живом человеке! Он произносит слова «Requiem aetemam dona ei, Domine» («Даруй ему вечный покой, Господи»), а думает об убийстве. Говорят, что королева Жанна «представила смерть нашего лорда-короля настолько ужасным образом, что это трудно описать». Жанну Наваррскую отправили в Лидский замок в Кенте, ее земли и имущество конфисковали; капеллан брат Рэндольф был заточен в тюрьму. Впоследствии его убил безумный священник. Однако, король перед смертью издал указ о реституции и вернул земли.

О случае с герцогиней Глостер, двадцать два года спустя, известно больше. Это было одно из тех неоднозначных дел, которые можно было бы представить с одной стороны, как необдуманную попытку достичь вполне безобидных результатов, а с другой стороны, как расследование получения запретных знаний, но без какого-либо злого умысла; и, наконец, с третьей стороны, как серьезный случай колдовства. Похоже, Церковь была права, когда запрещала любые действия, связанные с магией, теоретические или практические. Теургия, как правило, окрашивает мир в более темные тона, чем на самом деле, а использование магии для личного познания, как и во многих других случаях, вырождается в использование для личной выгоды. Далее мы изложим факты, но знакомиться с ними следует с осторожностью.

Элеонора Кобэм, жена герцога Хамфри Ланкастерского герцога Глостера, брата короля Генриха V, дяди молодого Генриха VI и регента в период его отрочества, была женщиной страстной и амбициозной. В ходе суда выяснилось, что вызвать любовь герцога она смогла с помощью магии. Для этого она обратилась к женщине по имени Марджори Журдемейн, известной как Ведьма Ока Вестминстера — так называлась усадьба недалеко от Вестминстера. Генрих V прилагал немалые усилия, чтобы разыскать и обезвредить всех колдунов и ведьм; возможно, так на него подействовали опыты его мачехи. Время от времени среди других подозреваемых в магии оказывались и некоторые священники. Присутствовали они и в этом деле. Их тоже арестовали. В 1430 году был схвачен некий монах Джон Эшвэлл, «ordinae Sanctae Crucis London» (из Ордена Святого Креста в Лондоне), а вместе с ним и клерк по имени Джон Вирли. Их арестовали после допроса Марджори. Мы не знаем, какие отношения связывали монаха, клерка и Марджори, но известно, что всех троих отправили в Виндзор и там некоторое время содержали под стражей. Позже их освободили на основании ордера, выданного городским советом в мае 1432 года.

Герцог Глостер был женат на Элеоноре с 1431 года, а возможно, и раньше. Нет никаких доказательств того, что группа злодеев поставляла леди Элеоноре любовные зелья (если таковые вообще существовали). Но если будущая герцогиня действительно приобретала приворотные зелья у Журдемейн, можно предположить, что клерк и монах выступали посредниками. Нечто подобное могло произойти и теперь. Прошло девять лет. Журдемейн по-прежнему жила в Оке и, скорее всего, продолжала свою знахарскую практику, не очень ее афишируя. Герцогиня к этому времени сообразила, что приворотное зелье если и способно вызвать любовь, то сохранить ее едва поможет. По ее собственным словам, она хотела иметь ребенка от герцога, и решила пойти по проторенной дороге. На этот раз посредниками выступали два священника — Роджер Болингброк и Томас Саутвелл. Без Марджори, разумеется, ничего бы не получилось.

Показания Болингброка оказались подробнее показаний герцогини. Он категорически отрицал обвинение в государственной измене, но при этом признался, что по просьбе герцогини использовал приемы некромантии, чтобы выяснить ее будущее. За такое же прегрешение молодые римские патриции при Тиберии отправились на казнь. Примерно также действовали власти и теперь. Болингброк признался, что его знания будущего могли включать и вопросы жизни или смерти короля. Собственно, ему предстояло открыть герцогине, будет ли у нее ребенок и станет ли она королевой. Ей нужны были ответы на оба вопроса, поскольку речь шла о том, станет ли она родоначальницей королевской династии. Для этого необходимы два условия: смерть короля и любовь ее мужа.

Для решения поставленной задачи оба священника, безусловно, использовали магические навыки. Каноник Саутвелл отслужил тайную мессу над инструментами, которыми предстояло пользоваться Болингброку. Не было и речи о каком-либо договоре с дьяволом или привлечении к процессу демонов. Наоборот, скорее всего оба они полагали себя повелителями демонов, мастерами заклинаний, жрецами, способными вынудить ад открыть им любые тайны. Инструменты Болингброка были изъяты при аресте и демонстрировались во время казни. На эшафоте он предстал перед народом в одеянии некроманта, с колдовским мечом в правой руке и волшебным жезлом в левой. Здесь же присутствовало изображение его любимого рабочего кресла с другими атрибутами волшебства. Вокруг приговоренного висели его инструменты. Среди прочего присутствовали медные фигурки демонов, с которыми, видимо, торговались обвиняемые. Оба могли ответить и отвечали на любой вопрос, но с логикой у них было плохо, поскольку в результате их действий король-то должен был умереть. Обычно с этого и начинают убийцы.

Не следует забывать и о Марджори Журдемейн. Ее освободили из-под стражи, но поскольку подозрения в колдовстве оставались, поместили под надзор, чтобы не повадно было возвращаться к своему ремеслу ведьмы и знахарки. Обвинений в государственной измене против нее не выдвигалось. В отличие от знатных участников процесса, она торговала снадобьями и тем зарабатывала себе на жизнь. Если она и знала что-нибудь о том, как делать колдовские фигурки, то это были бы не медные демоны, а изображения людей, которых надо склонить к тому или иному чувству. Все тайные знания чернокнижников сводились для нее к обычной двери дома, за которой она варила свои зелья. Но шаг от высоинтеллектуальных магических упражнений до практики обычной ведьмы весьма короток и легок. Болингброк и Саутвелл, отслуживший мессу над инструментами, имели в виду одно, но получилось-то совсем другое. Великие мастера часто попадают в такую ловушку. Рано или поздно они прибегают к помощи низшей магии, и тогда — все, они пропали.[73]

Среди восковых фигурок, изготовленных Болингброком, оказалась одна, по мнению обвинения, изображавшая молодого короля; подсудимый утверждал, что фигурка была необходима для предсказаний судьбы будущего ребенка герцогини. Суд посчитал сей факт покушением на человеческую жизнь. Король не должен умирать, чтобы освободить трон для леди Элеоноры Кобэм; герцог не обязан возвращаться в постель своей жены, хотя он и согрешил, пребывая там. Приговор был вынесен против всех обвиняемых. Саутвелл умер в тюрьме. Болингброка перевели из Лондонского Тауэра в Тибурн, и там он был «повешен, выпотрошен и четвертован; его голову бросили на Лондонском мосту, одну четверть тела выставили в Херефорде, вторую — в Оксфорде, третью — в Йорке и четвертую — в Кембридже». (Два университета удостоились этой чести, наверное, в назидание возможным практикующим магам.) Марджори Журдемейн в конце концов была сожжена в Смитфилде. Герцогиню король пощадил; она покаялась, три дня ходила по улицам Лондона босая, с распущенными волосами, держа в руках свечу весом в два фунта, а затем была сослана сначала в Честер, а затем в замок Пил на острове Мэн; там у нее было время обдумать свои честолюбивые замыслы и пожалеть о том, что она выбрала для их осуществления столь извилистый путь и связалась с ведьмой.

Во Франции мы знаем два случая, относящихся к нашему предмету исследования. Оба касаются людей, связанных друг с другом определенными отношениями. Правда, после знакомства жизнь этих людей складывалась совсем по-разному. 23 февраля 1429 года в толпе собравшихся в большом зале замка Шинон, где размещался двор дофина Франции, встретились два известных человека, мужчина и женщина. Мужчине исполнилось двадцать пять лет, он был одним из великих лордов Франции, образованным человеком и воином. Звали его Жиль де Ре. Вторым персонажем была семнадцатилетняя девушка, неграмотная крестьянка, пылкая Жанна д'Арк. Дофин решил принять ее, и в свите дофина Жиль де Ре ее и увидел. Видимо, вслед за дофином, эта крестьянка очаровала его. Двор и армия приняли Жанну, и Жиль де Ре не стал исключением. В дальнейшем он не раз доказывал свою преданность Жанне, сопровождал ее везде, принимал самое активное участие во всех ее битвах. Он охранял конвой с продовольствием в осажденный Орлеан. Ему было доверено внести освященное миро для коронации дофина в Реймский собор. Жиль де Ре сопровождал дофина и архиепископа Сен-Реми на церемонию коронации. Жанна, к этому времени достигшая вершины своей славы, любила Жиля де Ре, как, впрочем, и Дюнуа, и Д'Алансона, и других ее друзей-солдат, и называла его «правдивым и смелым». Он в большой степени финансировал ход войны, сражался бок-о-бок с Девой, всячески оберегал ее в бою. Вместе они одержали множество побед над англичанами. За свои подвиги Жиль де Ре в двадцать пять лет был пожалован титулом маршала Франции, а на его гербе красовались геральдические королевские лилии.

Однако его не оказалось рядом в тот день, когда Жанну предали и пленили. Он выполнял какое-то военное поручение. Их судьбы разделились, и, что еще более прискорбно, разделились их души. Жанну бросили в тюрьму. В тюремной камере она могла опираться только на свою веру в Господа и в голоса, не оставлявшие ее долгое время. Возможно, до самого последнего мига она надеялась, что король сделает хоть что-то для ее спасения, а когда эта надежда умерла, остались только отчаяние и вера в Царство Небесное. Судьи попытались убедить Деву в том, что вера в Господа и в голоса противоречат друг другу. Она утверждала обратное и настаивала на реальности своих видений. Заметим, что через несколько лет церковные власти согласились с ее утверждениями, а столетия спустя Церковь пересмотрела свое решение и возвела Деву в ранг святых. Но до этого было еще далеко. Вселенская Церковь пятнадцатого века весьма скептически относилась к откровениям, полученным без ее разрешения, что ярче всего выразилось в словах епископа, сказанных им Уэсли: «Сэр, это признание в особом откровении Святого Духа — ужасная вещь, очень опасная вещь».

Победоносная война Девы против англичан была вообще подозрительной, и суд с особой активностью взялся за рассмотрение ее деталей. Но основное внимание вызывали те прямые сверхъестественные откровения, на которых настаивала Дева. Возможно, дофин должен был вмешаться в ход судебного разбирательства, другие короли в подобных обстоятельствах наверняка вмешались бы. Но следует помнить, что суд над Девой был церковным судом, и действовал на законном основании. Даже французские церковники никогда особенно не благоволили к Жанне, и суд на ней стал для них серьезным испытанием. Им вполне хватило ума, чтобы сообразить: ее победы ничего не доказывают по части природы той помощи, которая ей оказывалась свыше. Ад может дать человеку все что угодно столь же легко, как и небеса; и, как ни странно, французы, особенно французские церковники, вовсе не рвались гореть в аду ради военных завоеваний. Тишина и покой, объявшие французский суд и армию во время судебного разбирательства, отчасти объясняются тем фактом, что это был именно церковный судебный процесс.

Разбирательство шло долго, неторопливо и тщательно. Обвинение включало два пункта, и оба грозили заключенной самыми тяжкими последствиями. Дева вела себя так, что вызывала самые серьезные подозрения в слишком вольном обращении с незримым миром. Она требовала помощи от небес, ее захватили в мужском платье, она командовала армией — все это никак не укладывалось в понятия порядка и приличий. Ее неоднократно просили передать подробности получаемых откровений, но Жанна категорически отказалась сообщить их инквизиции. «Я не стану передавать их вам, даже если это будет стоить мне головы; они были даны мне и только мне, мой тайный защитник знает о них все, а мне запрещено говорить о них». Но так же говорили многие ведьмы в Каркассоне, в Тулузе, в Швейцарии, в Англии — все они ссылались на своего «тайного защитника». От нее требовали произнести молитву Господню; она отказалась — по крайней мере, отказалась читать молитву в открытом суде. Судьи настаивали, она отказывалась. «Если это будет на исповеди, я готова прочесть молитву».

Процесс продолжается: «И когда снова многократно мы стали у нее требовать этого, она сказала, что не скажет Pater noster и пр., если мы ее не выслушаем на исповеди. Тогда мы сказали, что охотно ей выделим одного или двух нотаблей, родным языком которых является французский язык и в присутствии которых она произнесет Pater noster[74] и пр. На это Жанна ответила, что не скажет им молитву, если они не будут ее выслушивать на исповеди. … И снова, и многократно мы, вышеупомянутый епископ, убеждали и требовали от той же Жанны, чтобы она соизволила дать клятву в том, что будет говорить правду по вопросам, затрагивающим нашу веру. Эта же Жанна, преклонив колени, возложив обе руки на книгу, … клятвой обязала себя говорить правду относительно того, что будут спрашивать у нее касательно вопроса веры, и что она будет знать, не выставляя при этом ранее упомянутого условия, т.е. того, что никому не скажет и не откроет сделанные ей откровения»[75].

Надо заметить, что Жанна была в своем праве. Канонизация показала, что Святой Престол одобряет ее действия. Но ее упрямство на суде существенно навредило ей в глазах двора; там не могли понять, почему она противится простым, на первый взгляд, вопросам, если только она действительно не связана с теми силами, которым желательно скрывать свои действия от Церкви Божьей.

Именно в этих условиях суд перешел к вопросу о голосах и видениях. Жанна говорила о голосе, звучавшем из яркого света. Это как-то мало походило на прочие многочисленные рассказы о высоких черных мужчинах. Жанна сказала, что голоса пробудили ее, но отрицала телесные ощущения при этом. Ее спрашивали, есть ли у ее голосов лица и глаза? На это она ответила: «У нас даже дети знают, что за правду могут запросто повесить». И все же она настаивала на явлениях ей святых. Наверняка, в умах некоторых членов суда не раз мелькали подозрения в том, что без инкуба здесь не обошлось. Прямой вопрос об этом так и не был задан, хотя следствие подошло к нему вплотную. Деве задали вопрос: «Как вы узнаете, является ли тот, кого вы видите в своем воображении, мужчиной или женщиной?» Ее спрашивали, ощущает ли она во время своих видений внутренний жар? Ее спрашивали о волшебных свойствах ее меча, ее знамени, о том, ведомо ли ей будущее, и о том, предупреждали ли ее голоса о той участи, которая ее ожидает? Вопросы о заклинаниях и гаданиях так и носились в воздухе, но озвучены были другие: о ее кольцах, о тайном знаке, который она дала королю, об исцелении ребенка; о предупреждении, будто бы епископу Байё грозит опасность из-за его участия в суде[76]. Её спрашивали, угрожает ли она или ее небесные покровители судьям? Как только мысль о возможных угрозах пришла в голову судьям, стало ясно, что процесс не мог закончиться ничем иным, кроме как осуждением.

Святая Жанна оставалась неколебимой. Она сказала, что первый голос велел ей быть доброй и идти в церковь; она сказала: «Никогда я не просила ни о чем, кроме как о спасении моей души». Она утверждала, что повиноваться голосу есть святая обязанность любого христианина. Но все знали, что священники могут быть колдунами, а набожные женщины — ведьмами. Даже слово «Бог» трактовалось неоднозначно. Они спросили ее, узнает ли она дьявола, если он явится в образе ангела, и будет ли такое явление к добру или ко злу? Жанна ответила, что вполне способна разобраться, говорила ли она со святым Михаилом или с самозванцем. Отчасти ее ответы выглядели удовлетворительно, однако оставался главный вопрос. В основе всех ее ответов, в основе ее преданности Богу лежала тайна, общение с некими сущностями иного порядка. Но какого именно?

Жанне задавали вопросы о ее детстве. Рядом с деревней Домреми росло «Дерево фей»; неподалеку бил ключ с целебной водой. «Старые люди говорили, что феи живут в кроне этого дерева». Жанна не считала фей злыми духами. Следствием было установлено, что она вместе с другими вешала гирлянды на дереве, и что пела под деревом, «мы больше пели там, чем танцевали». Она утверждала, что гирлянды предназначались для иконы св. Марии Домреми. Люди говорили, что именно под Деревом Фей Жанна получила свое первое откровение и наказ спасти Францию. Так, в частности, говорил брат Жанны. Судьи задавали вопрос о «тех, кто летает по воздуху с феями». Жанна ответила: «Я никогда не видела таких. Говорили, что они приходят по четвергам, только я в это не верю. Думаю, это колдовство». Ее обвиняли в том, что она носила с собой мандрагору. Жанна это отрицала, хотя и призналась, что мандрагора росла рядом с Деревом Фей.

Из допросов становится ясно, что любой суд счел бы крайне подозрительным все эти подробности. Мы привыкли думать, что ее незримые наставники происходили из небесных высей. Суд допустил, что они могут быть злыми духами. Местечко Домреми имело сомнительную репутацию. «Тех, кто летает по воздуху» вполне достаточно, чтобы заподозрить неладное. Жанна согласилась обратиться к папе, как к последней инстанции, способной решить ее участь. Но она не дала обещания подчиниться его решению. Председатель суда утверждал, что ее вера в небесных помощников (которых она должна была считать злыми духами) равносильна договору с дьяволом. В конце концов суд вынес приговор. Жанну объявили виновной в идолопоклонстве, союзе с демонами и других гнусных прегрешениях и в мае 1431 года сожгли. За этой казнью крылась внушенная всему христианскому миру боязнь «тех, кто летает по воздуху».

В ноябре 1430 года Жиль де Ре попытался безуспешно атаковать Руан с целью освободить Жанну, и после этого до конца следующего года о нем ничего не слышно. Известно, что он вернулся в свой замок. Маршалу Франции исполнилось двадцать восемь лет, и вся жизнь была впереди. Он считался одним из самых богатых лордов Франции. Наследник знатнейшей семьи, получивший прекрасное образование, он воспитывался почти в королевских условиях, но… женщин вокруг него практически не было. Одинокая юность способствовала развитию вкуса к наукам, он прекрасно разбирался в редких рукописях, владел древними языками, но жил анахоретом. Впоследствии, признаваясь в своих преступлениях, он скажет: «Не знаю, почему, но я сам, без чьего-либо совета, решил действовать подобным образом, исключительно для удовольствия и удовлетворения похоти; мне это нравилось, не иначе как дьявол толкал меня на этот путь. Все началось восемь лет назад; в тот самый год, когда умер мой родственник, лорд Сьюз. Случайно зайдя в библиотеку его замка, я нашел там книгу на латыни о жизни и обычаях римских цезарей, написанную ученым историком по имени Светоний; упомянутая книга была украшена очень хорошо прорисованными изображениями, дающими представление о нравах языческих императоров. Я читал, как Тиберий, Каракалла и другие Цезари похищали детей и получали удовольствие, предавая их мучениям. В тот же вечер я начал поступать так же, следуя рисункам в книге». Он полагал, что ужасные забавы кесаря развлекут и его самого, поскольку по званию, богатству, власти он мало уступал кесарю; оказалось, что и вкусы у них весьма схожи.

Но пока Жиль де Ре не обрел настоящей силы и власти, он все же сдерживал свои низменные инстинкты. К тому времени, как Дева покинула Домреми и отправилась к дофину, де Ре сражался под знаменами своего повелителя герцога Бретани. Он заслужил славу удачливого военачальника, вступил в брак, ради увеличения и без того не малого богатства и к несчастью жены, которая никоим образом не способна была отвлечь его. Уже тогда он проявлял интерес к гомосексуальным связям и отличался некоторой излишней жестокостью. А потом встретил Жанну.

Женщины его не интересовали, а вот к детям он был неравнодушен. Его влекли их еще не сформировавшиеся тела, их красота и простота. И тут перед ним внезапно возникла полуженщина, полуребенок, в мужской одежде, благочестивая, но способная общаться с незримым миром, несомненно девственница, однако владевшая копьем и мечом, этакий ангел, имевший отношение и к небесному, и к земному воинству. Ее телесная и душевная энергия поразили его, а воображение потребовало стать телохранителем и наставником Девы в боевых искусствах.

И вот он ее потерял. Жанну сожгли как еретичку, идолопоклонницу, предсказательницу и пособницу демонов. Жиль де Ре считал Деву божеством и совершенно не задумывался о том, чью сторону она представляет. Это просто не имело для него значения. На какое-то время оба этих неудержимых воина сумели объединить разные миры ради победы на поле боя. Когда Девы не стало, Жиль де Ре некоторое время жил затворником в своем замке, потом перебрался в другой замок, занялся его обустройством, собрал вокруг себя людей, близких по духу и интересам. Они составили для него некое подобие окружения Цезаря. А потом он услышал пение мальчика в церковном хоре в храме Святого Илария в Пуатье.

Прекрасный голос и красивое лицо — этого оказалось достаточно, чтобы заманить мальчика обещанием большой награды в замок. Он пришел, и голос спас его; новый хозяин не мог сразу же потерять столь ценное приобретение. Вместо него нашлись другие, для них были приготовлены специальные комнаты в замке, а потом их тела сбросили в сухой колодец. Де Ре писал о своих «развлечениях Цезаря»: «Я рассказал об этом нескольким людям, в том числе Генриету и Понту, которых я наставлял для подобного рода развлечений. Упомянутые люди помогали тайно избавляться от тел и подыскивали новых детей для моих нужд. Тела детей бросали в чан у подножия башни, а затем сжигали за исключением нескольких красивых голов, которые я держал в качестве реликвий. Теперь я не могу точно сказать, сколько из них было сожжено и убито, но, безусловно, не меньше двух десятков в год».

Жиль де Ре перебрался в замок Машекуль. Здесь он поначалу разнообразил свои развлечения, но суть их не менялась. Что же касается внешней деятельности, то он основал Фонд в честь святых невинных. В ведение фонда он передал немалый земельный надел, а попечителями назвал герцога, короля и даже Папу Римского. Тем самым Жиль де Ре рассчитывал заручиться заступничеством весьма влиятельных лиц, само положение которых Церковь не ставила под сомнение.

Отметился маршал Франции и в качестве мецената. Если фонд был основан в начале 1434 года; то уже к концу года он представил в Орлеане пьесу «Орлеанская мистерия», посвященную памяти Девы. Жиль де Ре полностью финансировал не только ее создание, но и бесплатные представления на протяжении десяти месяцев. Постановка стихотворной пьесы поражала богатством сценического воплощения. На премьере присутствовал король. На сцене разворачивалось действие с его участием, он вновь видел Деву и ее соратников, а роль лорда Жиля де Ре исполнял сам Жиль де Ре.

Именно в этот момент де Ре начал алхимические исследования. Ему нужны были деньги. Создание фонда и театральная постановка значительно подорвали его финансовое положение. Не оставил он и прежние занятия. Пытки и убийства детей продолжались. Он отправил верного священника в Италию — во Флоренцию, где он установил контакт с сатанистами. Вернулся посланец вместе с адептом тайных наук священником Франческо Прелати. Такой противоестественный союз священства и черного искусства вполне вписывается в пеструю картину христианского мира. Так было в случае с Урбеном Грандье[77] в 1634 году и с аббатом Гибуром[78] в Париже в 1673 году.

Под руководством Прелати был проведен полный магический ритуал заклинания дьявола, а завершился ритуал человеческой жертвой. Когда позднее де Ре признавался в своих прегрешениях, он все еще рассчитывал на спасение, но и не только на него. Он всеми силами пытался усидеть на двух стульях: с одной стороны, остаться христианином, а с другой — продолжать получать удовольствие от страшного общения с детьми. К тому же эти невинные жертвы годились для вызова дьявола или для жертвоприношений. Пусть Прелати проводит свои сатанинские обряды, но де Ре стремился к большему. Разумеется, при этом он мог потерять душу, но все еще надеялся совместить несовместимое. С людьми так бывает нередко, поэтому вряд ли стоит отказывать де Ре в таком желании.

Обряды продолжались, как и жертвоприношения. Однажды участникам показалось, что результат достигнут. В зале раздались нездешние голоса. Де Ре выскочил за дверь, а когда вернулся, застал Прелати за пределами магического круга на полу и без сознания. В рассказах о колдовских обрядах такое грубое вмешательство из-за предела упоминается не раз. Насилие вообще не редкость в рассказах о колдовстве. В магических кругах говорили, что являвшийся демон часто избивал тех, кто был недостаточно усерден во зле, даже в небольших ковенах председательствующий мог избить того, кто не выдерживал испытаний в ходе церемонии посвящения. Например, об этом говорилось во время известного процесса ведьм в Северном Бервике в 1590 году. Франческо Прелати не скоро пришел в себя.

Мальчиков собирали в замок всеми возможными способами. Иных убеждали, других приманивали деньгами, третьи приходили сами просто из любопытства. Но рано или поздно должны были возникнуть подозрения. Так и случилось. В 1440 году епископ Нантский на проповеди сообщил прихожанам, что ему стало известно о гнусных преступлениях маршала Жиля против малолетних детей. Инквизиционный трибунал начал расследование. Поначалу дело не предавали огласке, но слухи возникли очень быстро. Слуги Жиля де Ре начали разбегаться. В этот момент Жиль в ходе очередной тяжбы о церковных землях захватил в заложники священника. Скоро он освободил его, но было уже поздно. В июле 1440 года епископ выдвинул против маршала обвинение и направил его герцогу Бретани и королю Франции. В сентябре де Ре и те, кто к этому времени еще оставался в замке, были арестованы. Провели обыск и якобы нашли останки одного тела. Прелати скрылся.

Церковный суд под председательством епископа Нанта провел заседание, но выдвинул лишь незначительные обвинения. Тем временем светский суд под председательством Пьера де Лопиталя, канцлера бретонского парламента, проводил собственное расследование, и как только появились достаточные основания, церковные обвинения были пересмотрены и расширены. Жиль, представший перед светским судом, заявил, что собирался передать свое имущество Церкви, а часть раздать бедным, после чего принести монашеские обеты. Пьер де Лопиталь ответил на это, что должны быть соблюдены церковные и светские законы. Оба суда работали, как обычно, при полном взаимопонимании. Были схвачены соучастники обвиняемого, и в том числе Прелати. Зачитали его показания. Де Ре все отрицал. Ему угрожали пытками. Он признался. Ему было приказано прочитать признание в открытом судебном заседании. Он согласился. Последующее демонстрирует весь ужас и снисходительность средневековья.

Жиль начал читать. Он был одет в черное; признание было полным и подробным. Ровным тяжелым голосом он описывал убийство за убийством, мучения за мучениями, отвратительные подробности следовали одно за другим. В зале кто-то закричал. Голос маршала не дрогнул, продолжая нагромождать страшные сцены. Епископ Нантский встал; де Ре замолчал. Епископ подошел к Распятию, которое висело над судейскими креслами, и закрыл его тканью. Подобные зверства не следовало слышать даже этому резному изображению. Жиль де Ре просил прощения у Церкви, короля, родителей умерщвлённых им детей, сказал, что страшится небесного суда и попросил всех, кто мог его слышать в ту минуту, молиться о спасении его души. Епископ подошел к заключенному и обнял его, молясь вслух об очищении заблудшего от грехов и об искуплении несчастной души. Так они и стояли. Как и жестокие пытки, это тоже было средневековьем.

Маршал Франции барон Жиль де Ре был осужден и казнен вместе с двумя своими телохранителями 26 октября 1440 года. По приговору после повешения тело надлежало сжечь, но после символического разведения огня его выдали семье осужденного. Перед казнью де Ре проповедовал покаяние, вселял веру и надежду в других осужденных, умолял родителей убитых детей молиться за него. Он призывал на помощь Святого Михаила. Он умер. Все произошло очень быстро. Народ молился за его душу.

Несмотря на последовавшую официальную светскую реабилитацию, похоже, что вся эта история была правдой. Чтобы этого не происходило впредь, были приняты новые законы против колдовства. Эти законы и верования, стоящие за ними, теперь надлежало упорядочить. Но при этом нельзя забывать о невинно убиенных детях и их убийце — маршале и пэре Франции, бароне Жиле де Ре[79].