Колхозное строительство 9

Интерлюдия двадцать шестая

Маршал авиации Евгений Яковлевич Савицкий ненавидел тревоги. Он ненавидел их в войну – но тогда по крайней мере успел кое-как к ним притерпеться. Куда хуже он стал относиться к ним в послевоенное время, и с ростом в должностях каждое ЧП вызывало у него всё большее нервное напряжение. Год назад заместителя командующего войсками ПВО СССР вытряхнули среди ночи из постели – угроза приближалась с самого противного и болезненного направления. Неопознанный самолёт рвался со стороны Северной Америки к Чукотке. Куда он прёт? К базе баллистических ракет у Анадыря? Не стало спокойнее, и когда обнаружилось, что это не провокация вероятного противника, а личная одиссея банды каких-то сумасшедших стариков. Такое напряжение быстро не спадает – а ведь успели уже поставить на уши весь Дальний Восток! В те же дни дочь Светка впервые участвовала в международных соревнованиях по пилотажному спорту – и хоть в ней маршал был уверен, как в себе, но всё равно нервы! А когда Светлана вернулась с кучей медалей и услышала от отца эту историю – потребовала немедленно познакомить её с «русскими героями воздуха». Евгений Яковлевич с гораздо бо́льшим удовольствием вытряс бы душу из одного-двоих престарелых хулиганов, прибавивших его голове столько седых волос, но такая уж в семье сложилась традиция: Светлане никогда и ни в чём не было отказа, и родители ни в малейшей степени не пытались на неё повлиять. Какая-нибудь другая девушка могла бы удариться во все тяжкие, приняться гулять, заставить отца и мать краснеть и выручать себя из разных некрасивых ситуаций. Не такова была Света Савицкая! С самого детства она мечтала только о небе, и отец, выросший беспризорником и никогда не знавший запретов и понуканий, не препятствовал дочери, когда та записалась в школу ДОСААФ, не требовал дневник, как должное воспринял известие, что девушка закончила школу на одни пятёрки, поступила в МАИ и одновременно была зачислена в сборную Союза. Всё – сама. Если бы он хоть как-то попробовал ей помочь, скорее всего, дочери бы у него с той минуты не стало. Характер! И ведь даже не сказать с гордостью, что воспитал такой – сама себя воспитала.

И вот настал день, которого в душе побаиваются даже маршалы. Дочь привела в дом жениха. Бравый военный, капитан, кавалер ордена, имеет прямое отношение к авиации, известен всей стране – мечта, а не жених, не правда ли? Вот только… жениха звали Михаил Михайлович Струков, и было ему ни много ни мало – восемьдесят пять лет.

– А что, Женечка, не ты ли запрещал запрещать Свете? Не ты ли своим примером научил её делать только то, что она считает правильным, и ни с кем этого никогда не согласовывать – кроме непосредственного командира? Так уймись же теперь, дорогой, ты ей больше не командир – дочери нашей двадцать один год, – ядовито выговаривала маршалу жена Лидия Павловна.

– Да вы что же, бабы? Сговорились?!! – бушевал на кухне просторной маршальской квартиры Савицкий, давясь папиросным дымом и яростно скребя обширную раннюю лысину. Ему было пятьдесят восемь. Кандидат в зятья ещё за два года до его рождения получил диплом инженера.

– Михал Михалыч – настоящий герой. Уж ты-то должен это понимать, как никто.

– Боже мой, Лида! Я разве спорю?! Да разве речь об этом?

– А о чём же? Что тебе не нравится?

– Он старше моего отца! А я уже сам старик!

– Это ты намекаешь, что я – старуха?!! Ну, знаешь ли! Сейчас как тряпкой по шее получишь… У него-то, между прочим сказать, выправка получше, чем у всех твоих кабинетных пузанов. А какая у него голова! Не ты ли мне рассказывал, что он в МАПе новую тему взял и ведёт быстрее, чем иные конструкторы на полвека моложе? Не он ли за полгода новую модель на испытания вывел, и сам за штурвал рвётся?

– Да он же не…

– Что «он же не»? У него младшему сыну пять лет, если ты об этом. Опять сравни со своими сослуживцами – половина и в твои годы уже забыла, как эта штука выглядит, потому что без зеркала её не найти.

– Ууу…

– Не вой. Иди к детям. Они тебя ждут.

– «Детям»… Хоть не издевайся! Вот старый чёрт, и тебя успел очаровать. Мне уже подозревать недоброе, или…

– Вот теперь ты точно договорился, Савицкий. Снимай потный китель, придурок! Я парадный почистила. Маршал, называется – перед зятем хочешь выглядеть, как вахлак? И не думай, что тема закрыта – вечером мы ещё поговорим о твоих безобразных выдумках.

Событие двадцать пятое

А на следующий день было назначено заседание Политбюро. Вопросов много накопилось. Пётр прихромал чуть раньше – боялся, что опоздает из-за ноги, а получилось наоборот. Сидел в Зале с длинным столом, и как-то нехорошо на душе было. Тоска какая-то. С чего бы? Всё вроде потихоньку налаживается. Практически распределили беженцев, сейчас вся республика превратилась в огромную стройку. На своих не сильно надеясь, Тишков через Косыгина заказал в Финляндии тысячу сборных щитовых домиков. Пусть и капля в море, если рассчитывать на семьсот тысяч человек – но больше финны быстро сделать не могли, а потом и не нужно будет. Да и дорого, если честно.

С Китаем замирились. США сидят у себя и думают – не вернуться ли к доктрине Монро. Уж больно дорого им последний выход в свет обошёлся. Можно рынки и без колоссальных человеческих и материальных жертв завоёвывать. Ну, это они так думают. Задавим потихоньку. Нужно только уговорить аксакалов сместить приоритеты, прекратить наращивать вооружения такими темпами. Нацелиться надо на товары народного потребления, начинать выходить на международный рынок не только с автоматами АК и тракторами дешевле себестоимости, но и с джинсами. Если хлопок не весь переводить на порох бездымный, то ведь мама не горюй, сколько можно штанов сделать.

Началось заседание обыденно, Косыгин доложил о результатах переговоров с КНР, ну, или пока с Линь Бяо. А вот потом…

– Пётр Миронович, а вы не объясните, чего это за история с перевозкой этих четырёх семей из Калифорнии? Уж больно много шума, и какие-то чрезмерные силы затрачены, – оторвался от записок Цинев и стал разглядывать переносицу Петра.

– Считайте это третьим «философским самолётом», – а чего сказать?

– Мелкие служащие, чуть не слесаря! И три международных скандала, – Поддержал КГБшника Шелепин.

«А почему бы и не сейчас?» – решил Пётр. Всё равно придётся.

– Дело в том, что эти дети изобретут компьютер, который перевернёт в мире всё. Начнётся новая эра. И лучше пусть они попробуют это сделать у нас, чем там. Пусть на чуть-чуть ускорим у себя, и пусть на тот же чуть-чуть затормозим у них. Чем чёрт не шутит – может, и выиграем гонку технологий, а с ней – и холодную войну.

– А как вы, Пётр Миронович, узнали, что эти дети какими-то коп… кроп… компьютерщиками станут? – опять уставился в переносицу Цинев. Нет, теперь все десять человек уставились.

– Очень просто. Я из будущего.

– Откуда?.. – Шелепин привстал.

– Не знаю, как это произошло, но 3 января 1967 года моё сознание – а я не Пётр Тишков, а Пётр Штелле из 2018-го – перенеслось в тело первого секретаря Краснотурьинского горкома КПСС. Там я погиб третьего января восемнадцатого.

– Шуткуешь, – набычился Цинев.

– Нет, так и было. Вы ведь получали письма от Якова Сталина? Я писал. И я знаю, что со страной и всем миром произойдёт за эти пятьдесят лет.

Шелепин криво усмехнулся и то ли поверил, то ли решил поддержать шутку:

– И как там СССР, в 2018-м?

– А никак. Нету такой страны в будущем. Развалится она через двадцать лет на двадцать кусочков. РСФСР останется, а остальные все отделятся – и сплошные гражданские войны с конфликтами.

– Ты ври, да не завирайся! – повысил голос Генсек. – Как такое возможно?!

– Просто всё. Вот вы нашу страну, товарищи, взяли и профукали. Хотя нет. Взяли и просрали.

Эпилог первый

А можно ли заказать погоду? Это к Ефремову. У него в «Туманности Андромеды»… или это у Снегова, «Люди как боги»? К фантастам, в общем. Тут никто не заказывал. Само получилось. Второе бабье лето. Ноябрь – а снег ещё не выпал, и яркий солнечный день нарисовался. Как обычно, на праздники на Урале белые мухи пролетали, но пожалели их на небесах – мало сыпанули, а следом пришли солнышко и тёплый ветер из Казахстана. Из Алма-Аты. Напомнила о себе.

К ноябрьским город вылизали, а после демонстрации дворники прошлись по центральным улицам – шарики лопнутые, цветочки бумажные отлетевшие, и прочий праздничный мусор подобрали. За дворниками подоспели поливальные машины и окончательный лоск навели. Чистота.

Со стороны Дворца Металлургов, от гостиницы «Турья», по улице Ленина шли двое. Ну, «шли» – не тот глагол. Двигались. Один, грузный и пожилой, сидел в импортном, навороченном инвалидном кресле с моторчиком, а сзади, толкая эту колесницу по причине отключённого мотора, топал второй, высокий, нестарый ещё.

Человек в коляске вертел головой и изредка кхекал, увидев что-нибудь интересное. Он был одет очень прилично, под стать коляске. На мужчине была пухлая светло-серая куртка – белые полоски на рукавах сообщали всем встречным и поперечным, что это продукция фирмы «Адидас». Лукавила куртка с полосками. Делали её немцы, тут без базара – а вот немцы-то не те. Продукция павлодарской швейной фабрики «Адибас». И даже дизайн-то не ФРГшные немцы разрабатывали, а мастерская Димки Габанова на Кузнецком мосту – но и сами «адидасовцы» такие куртки тоже тачали, по лицензии. Только у тех, конечно, три сплошные полоски, а не две и одна в середине шеврончиками. Меняется мир. Встаёт на ноги. Под курткой был в комплект к ней сшитый утеплённый спортивный костюм, имелись и кроссовки – эти уже с такими полосками, как положено, но тоже серые. И они сшиты в Павлодаре, на этот раз – на полноценном совместном предприятии с немцами заграничными. Выбивался из слитного образа преуспевающего бюргера-бизнесмена на заслуженном отдыхе головной убор. Прямо глаза резал. Это была шляпа. По тем временам – обычное зрелище, половина мужчин в СССР их таскала, но к спортивному-то костюму кепка или вязаная шапочка смотрелась бы куда как уместнее. А тут – мягкая, фетровая, с лихо заломленными полями и пёрышком, шляпа альпийского егеря! Чудно. Может, и не выбивалась из образа, а даже по-своему подчёркивала? Но уж что необычно – не поспоришь.

Как уже говорилось, катил коляску, почти не прилагая к этому усилий, нестарый высокий мужчина, тоже наряженный в непривычные для небольшого уральского города в 1969 году вещи. На нём был длинный светло-бежевый плащ из очень качественной ткани, на тонкой синтепоновой подкладке, под ним виднелись голубые джинсы, а завершали облик ботинки-казачки с острыми носами, на основательном каблуке. Из-за них, а ещё светлой, из того же материала, что и плащ, фуражки-восьмиклинки, человек выглядел уж совсем высоким – по крайней мере, встречные в основном здоровались, задрав вверх голову.

Парочку никто с боков не охранял, как, впрочем, и спереди, и сзади. Везёт себе человек больного и везёт. Понятно, что на самом деле и впереди «девяточники» шастали, обыскивая цепким взглядом прохожих, и позади топтали свежевымытый краснотурьинский асфальт, и на крышах где-то Кадри Лехтла и Федька со снайперскими винтовками затаились.

Кадри и Петру аппараты Илизарова сняли неделю назад. Есть в жизни счастье.

– Леонид Ильич, сейчас на площадь выкатимся. Поймёте, почему Краснотурьинск маленьким Ленинградом называют.

– Так-кх. Ты останови, Петро – сто метров и сам пройду. Не совсем ведь овощ, как Никитка.

– Вот у той скамеечки и встанете, – Пётр чуть развернул коляску, чтобы подъехать к красивой лавочке чугунного литья. Модель у Касли позаимствовали, а ЛМЦ Богословского завода изготовил сотню штук и подарил городу. И дерево сиденья красивое, это уже от ИТК привет.

– Итит твою! – парочка миновала техникум и вышла на огромную площадь, окружённую с северной стороны тремя полукруглыми зданиями. Точно как в Ленинграде на Дворцовой. Ну, коней не хватает, и не торчит ангел на высоченной колонне. «Зимний» поделён пополам и раздвинут, а вниз к Турье спускаются эстакадами клумбы и фонтаны Бульвара Мира. Вместо ангела на высоком постаменте скучает памятник вождю мирового пролетариата Владимиру Ульянову-Ленину.

– Брусчатку в этом году положили, до того асфальт был. Не тот эффект. Нанял я итальянских мастеров, и они вот сбацали. В СССР не нашлось специалистов – так я этих всех перекупил ещё на год, и три школы открыл. Пусть умение передают.

– Кругами выложили. Красиво… Правда, как в Ленинграде. Да лучше даже, вон простор какой. Хороший аркх-хитектор был, не замкнул площадь Зимним. Понял ошибку предшественников.

– Наверное, ленинградцы в войну строили эвакуированные. Летом, как в Алма-Ате, кадки с цветущими розами вон по бульвару выставляют, и здесь, по улице Ленина. Красиво, наверное. Три года летом не был.

– Петро, там начальников этих у памятника убрать можно? Не кх-хочу ни с кем общаться, – пробурчал Брежнев, отвлекаясь от красот бульвара.

– Там тот самый Ельцин, о котором я вам рассказывал, тоже стоит.

– Да ну! Тогда пойдём, охота в хлаза посмотреть засранцу.

– Леонид Ильич, он ведь пока не сделал ничего плохого. Наоборот, вон какой красавец город строит. Романов нарадоваться не может, не руководитель – бульдозер! По двадцать часов в день работает. И пить бросил, теннисную секцию в Краснотурьинске организовал. На всё времени хватает. Просто был не на своём месте.

– Это шо же, и плюнуть в его зенки нельзя? – изобразил огорчение почётный член ЦК КПСС.

– Плюнуть – можно, только ведь он не поймёт, за что, – мотнул головой, пряча улыбку, Тишков.

– Ладно, пойдём хоть посмотрим на царя Бориса.

Медленным шагом больного человека, опираясь на руку Петра, Брежнев двинулся через площадь.

– Смотри, а тут уж очень ровно камни лежат, – указал он под ноги.

– Конечно. Борис Николаевич не дурак оказался. Не принял у макаронников, заставил переделывать. «Тут, – говорит, – мамаши наши с колясками гуляют. Ребёночка растрясём, разбудим. Перекладывайте, чтобы как автобан было».

– Точно. Помню, как в Кх-хремль-то въезжать – вечно на брусчатке трясёт. Можно, оказывается, без тряски.

– А мы вот весной дадим команду ученикам итальянских каменщиков – пускай посмотрят и исправят. Будет им экзамен.

– Правильно. Ну, показывай, который тут царь Борис?