Колодец Единорога

9. Корабли идут в Салмонессу

В комнату набился народ, огонь раздули поярче. Жадно глотая из кружки горячий мед, Рогей продолжал свою невеселую повесть. Ванетт-Миллепиг, сказал он, сумел каким-то образом вызнать всю правду о намерениях мариапольцев. То ли сам догадался, то ли изменник донес (Рогей склонялся к последнему). Как бы то ни было — когда они с Эйраром только выезжали из Наароса, баронские гонцы уже мчались в обреченный город — предупредить наместника. Затем туда прислали полутерцию воинов из самой Бриеллы и еще одну — из нааросской цитадели. Так что, когда Рогей прибыл в Мариаполь, город кишмя кишел солдатней, на улицах то и дело кого-то хватали, а стража ворот имела строгий приказ впускать всех, но не выпускать никого.

— И как же ты?.. — спросили Рогея.

— Да никак. Спрятался у одной особы, преданной Железному Кольцу… дело в том, что ее заведение не отличается особенной нравственностью — покорнейше прошу прощения, любезная дама… Я пытался разыскать Виграка… и я нашел его, да!.. На другой же день, как я приехал, по всем улицам ревели трубы, а герольды приглашали добрых горожан на главную площадь. Попробовал бы я не пойти! Они там в Мариаполе ведут списки жителей, и меня уже успели вписать… в качестве клиента той женщины. Так вот, на главной площади было выстроено нечто вроде горного пика, сверху донизу увешанного их дерьмовыми флагами…

Он поднес кружку к губам, и один из рыбаков проворчал:

— Тошно смотреть честному человеку, когда проклятый красно-белый вьется так высоко.

— Ага, — кивнул Рогей. — Как я погляжу, этой сволочи, Рыжему Барону, до смерти нравятся всякие там символы и яркие зрелища. Когда все сошлись, Ванетт-Миллепиг влез на самую макушку горы, и с ним виконт Изелэ, правитель Мариолы. И вот Барон стаскивает с головы шлем и закатывает нам речь. Ему, дескать, стало известно, что кое-кто из его добрых дейлкарлов надумал взобраться на Пик. Что ж, мол, он не возражает, пусть только учтут, что Пик — это эмблема валькингов и может, чего доброго, наказать инородцев. Тут опять запели трубы… и их стали пихать наверх по двое… дюжину мариапольских синдиков, в том числе и Виграка. Вместе с женами и детьми… словом, десятка четыре народу. На самой вершине Ванетт-Миллепиг с Изелэ рубили их мечами… сперва семьи, потом самих… Палач подбирал головы и показывал нам. Дети кричали, пробовали бежать…

Он снова уткнулся в кружку, пытаясь проглотить застрявший в горле комок.

— Погибает Дейларна… — пробормотали из угла. Эйрар увидел, как Гитона закрыла руками лицо. Он и сам готов был заплакать.

— А что же карренские Звездные Воеводы? — спросил он, пряча близкие слезы, голос прозвучал громче, чем следовало. — Или они тоже попались?

Рудр хмыкнул в бороду:

— Как же, попадутся они, скользкие угри. Небось уже щеголяют с алыми треугольничками на плечах!

Рогей серьезно заметил:

— Ты несправедлив, Загребной, и я бы не назвал это достойным… Они ведь не могли прибыть раньше. И ты знаешь не хуже меня, что наемников валькинги не признают. Звездных Воевод предупредят в море, и сделает это один из твоих кораблей, Рудр. Тот самый, что выудил меня из воды, куда я свалился с мариапольской дамбы с окровавленной головой и мертвым стражником под мышкой…

— Вот как! Значит, теперь наши пташки скорее всего полетят в Ос Эригу, к пиратам герцога Микалегона…

— Нет. В Салмонессу. Так было уговорено на случай, если грянет какой-нибудь гром. Мы возобновим войну из Салмонессы!

Эйрар вновь подал голос:

— Так значит — не все еще потеряно?..

— Потеряно? Кто говорит — потеряно? Наша тайна раскрыта, только и всего. А битва еще и не начиналась!

Рудр поднялся и прошелся по комнате, опустив голову и заложив за спину руки.

— А что там наши юные вастманстедские выскочки? — спросил он наконец. — Восстали-таки? Или угодили в сети Рыжего Барона еще до восстания?

— Точно не знаю, — ответил Рогей, — но думаю, что скорее всего нет. Черный Галлиль должен был держать их на поводке, пока не получат сигнала, — а у него рука крепкая.

— Ну добро… уф-ф… А что слышно про герцога Роджера?

— О, он уже отправил гонцов к Изелэ с наказом напомнить ему о старом договоре насчет Мариоланской Привилегии: он ведь считается сюзереном Мариолы и сам должен разбирать все дела, касающиеся измен. Одним словом, вызов брошен, надо ждать войны. Я дал ему слово, что все мариоланцы, которых соберет моя боевая стрела, встанут под его знамя. И тогда мы начнем!..

— Да… похоже, другого пути у нас нет. — Загребной вольных рыбаков тяжко вздохнул. — А может, и вообще никакого. Но, будь что будет, мы с него не свернем. Эрб! Паури! А ну, зовите-ка тех, что должны были ехать. Будите их, если придется. Нынче же ночью они отправятся в Салмонессу… и ты с ними, сударь чародей. Я бы сказал больше и напутствовал тебя по-другому… но придется обождать до лучших времен. Рогей! Ты тоже поедешь.

Долговязый Эрб вытаращил глаза:

— Прямо сейчас?.. — Но Рудр свирепо обернулся к нему:

— Да, прямо сейчас. Неужели ты не понимаешь, дурень — если не нааросский Рыжий Барон, так его хозяин Вальк скоро смекнет, что Мариола собиралась подниматься не в одиночку? И уж тогда боевые когти хоть завтра могут оказаться у наших причалов. Вот разве шторм их задержит…

Люди зашевелились. Эрб поднялся и хотел говорить, но кто-то опередил его, пробасив недоуменно:

— Погоди, Рудр, а хартия? Мы же вольные рыбаки! Какое они имеют право?..

Рудр надтреснуто засмеялся:

— Хартия написана на пергаменте, а у Рыжего Барона в руках сталь! Что, по-твоему, перешибет?..

— Но как же морские демоны? — вмешался чернобородый рыбак, чье имя Эйрар так и не запомнил.

— Демоны подождут, — огрызнулся Рудр. — Это важней!

Висто помог Эйрару одеться: тот был еще не в себе и с трудом вдевал пуговицы в петли. Эйрар тщетно оглядывался в поисках Гитоны. Девушка бесследно исчезла — ему оставалось лишь сожалеть, сколь неласковым оказалось их прощание. Ни доброго слова, ни пожелания!.. Опираясь на плечо Висто, он вышел наружу. Ночной вихрь хлестнул в лицо несущимся снегом. Слышались крики. Кто-то пробежал мимо с факелом — штормовой ветер рвал пламя и уносил в сторону слова, мешая даже дышать. Теплый плащ не спасал — казалось, ветер пронизывал тело насквозь.

Люди сбегались к причалу по двое, по трое. В свете факелов там и сям поблескивали стальные шлемы, мелькали наконечники копий. Слышались крики:

— Кто видел Вардомила?

— Эй там, держи…

— Вардомил ушел на «Недиль-Галлае»…

Накануне вечером, в преддверии шторма, рыбаки позаботились как следует закрепить корабли, заведя растяжки на причал и с судна на судно. Теперь шхуны бились и терлись одна о другую, раскачиваясь на волнах, вкатывавшихся меж лап Вагейского Сфинкса. У Эйрара невольно екнуло сердце при виде вздымающейся черной воды в провале между обледенелым причалом и бортом корабля, тяжело ходившим вверх-вниз… дружеские руки живо перетащили его через провал на ближайший корабль и сразу провели в каюту, где уже теплился очажок.

— Присмотри за огнем, молодой господин, — попросили его рыбаки. — Мы все будем нужны наверху.

— Могу я чем-нибудь помочь?..

— Нет. Ты — наш груз!

Его оставили одного. Крышка люка бухнула над головой. Послышался топот ног по палубе и невнятные крики, а потом вдруг прекратились рывки канатов с одного борта корабля, и Эйрар понял: это отчалила соседняя шхуна. А вот и они, похоже, двинулись в путь: беспорядочные рывки и толчки сменились размеренным ритмом морской зыби. Качка усилилась, когда они вышли из-за мола. Кутаясь в плащ, Эйрар прилег возле огня, но задремать так и не смог. Он подумал о Салмонессе и о том, какой прием их там ожидал. Но скоро вновь вспомнилась Гитона и ее неожиданный гнев.

Право, это было сродни предательству — так оттолкнуть его, когда он, до предела измотанный ворожбой, отчаянно нуждался в человеческом участии и поддержке!.. Потом, однако, он попробовал взглянуть на вещи беспристрастно. «Все это минуло и не вернется, — сказал он себе. — Гитона навсегда ушла из моей жизни.» Но не смог не сознаться, что ее тоже можно было понять. Особенно, если учесть, что Рудр хотел их поженить. «Женщины ценят в своих мужчинах силу и смелость, — размышлял Эйрар. — Ни одна не потерпит, чтобы муж искал в ней опоры… — И тут же поправился: — Почти ни одна. Сколько раз отец отводил душу слезами в маминых объятиях: она всегда старалась его утешить. То-то с ее смертью старика совсем покинуло мужество, вот он и отправился в конце концов в Наарос к брату Толо, к Леонсо Фабрицию…»

Однако Гитона была сделана совсем из другого теста. Эйрар заворочался на лавке, вспомнив, как облегала ее тело одежда, вьющаяся на ветру… Нет! Минуло, не вернется! Теперь она скорее всего пойдет замуж за Висто и нарожает ему полный дом будущих рыбаков. Эйрар не чувствовал особой своей вины в том, что она не узнает лучшей судьбы. Он был виноват разве в том только, что позволил Рудру заставить себя колдовать. И тем не менее — именно это поставило его во главе пятидесяти молодцов, с которыми, как ни крути, была связана вся его будущность. Что еще давало ему права предводителя, как не его искусство лучника — и чародея?..

Да, клубок был туго запутан, не вдруг размотаешь. Эйрар поднялся добавить дров в очажок. Корабль отчаянно качало, он схватился за бимсы, чтобы не упасть, и твердо решил ни под каким видом не прибегать более к магии — только если при последней нужде!

Потом он самодовольно подумал о том, что сказал бы лучник Пертвит, доведись ему увидеть его сейчас, на пути в Салмонессу — и притом не нищим наемником, а предводителем пятидесяти бойцов!.. Размечтавшись, он вскоре уже двигался от города к городу, под радостные клики ликующих горожан, и колокола звонили на башнях, и цветы сыпались под копыта коня… пока не стукнула, открываясь, крышка люка, и озябшие рыбаки не стали спускаться вниз за глотком горячего питья.

К утру качка ослабла. Когда Эйрар выбрался наверх, корабль резво бежал на северо-восток. Румпель был подвязан, в небе — ни облачка. Шхуна плавно взбиралась на отлогие водяные горы и столь же плавно скатывалась вниз. Нос так и сверкал, разукрашенный замысловатыми ожерельями сосулек. Кто-то из команды стоял там, привязавшись канатом, и скалывал лед. Было холодно.

Эйрар огляделся, придерживаясь за снасти. Рядом с ними бежала по ветру еще одна шхуна, и далеко-далеко у горизонта едва заметным пятнышком мелькала третья. Когда волны одновременно поднимали корабли, видны были макушки ее парусов.

Ледяные брызги иглами впивались в лицо.

— Доброе утро, — поздоровался с Эйраром хозяин судна. И мрачно добавил: — Сдается мне, молодой господин, из твоих пятидесяти попадут в Салмонессу хорошо если двадцать…

— Почему?

— Потому, что «Брэйхед» разбился на рифах в Вагейском проливе, и никто не знает, скольких спасли. Рядом с нами идет «Гулринг», а «Недиль-Галлай» пропал без вести. Не очень-то радостное дело для всего Джентебби, молодой господин!

Он искоса посмотрел на Эйрара и как бы подчеркнул последние слова — «молодой господин».

Эйрар указал вдаль:

— Как ты думаешь, чей это корабль там, у горизонта?

Хозяин судна смерил его пристальным взглядом. Потом вскочил на фальшборт, одной рукой хватаясь за ванты, другой прикрывая от солнца глаза.

— Клянусь Миром Колодца!.. — воскликнул он, вновь спрыгнув на палубу. — Ты прав! Эй, все наверх, все наверх, на шкотах приготовиться!.. — И, обратясь к мачте, приложил ладони ко рту; — Ове, бездельник! Наш… наш молодой господин с палубы видит зорче, чем ты сверху!.. — И продолжал распоряжаться: — Всем взять копья и надеть шлемы, вдруг это враги!

Но это были не враги. Когда корабли сошлись, парусник оказался запропавшим «Недиль-Галлаем». Вдобавок выяснилось, что он подобрал всех моряков, кроме одного, с разбитого «Брэйхеда». Люди дружно хвалили Эйрара за острое зрение, ибо ему первому удалось высмотреть «Недиль-Галлай». Его репутация удачливого вождя заметно упрочилась.

Двое суток после этого длилось поистине безмятежное путешествие под лучезарными небесами, с попутным ветром, быстро несшим корабли вперед. Наконец, к исходу третьего дня, впереди показалась тонкая ниточка берега. Вскоре открылось широкое речное устье. Реку пересекал укрепленный мост, а с восточной стороны, призрачные на фоне темнеющего вечернего неба, вырисовывались высокие башни. Цитадель Салмонесского Бастарда! Ничем иным эта твердыня быть не могла.

Паруса были убраны, люди сели на весла. Солнце опускалось в облака, река свинцово блестела. А к северу и к западу, сколько хватало глаз, расстилались бурые поля, колыхавшиеся на ветру. Через поля к городу тянулась дорога.

— Не торопятся они тут с урожаем, — заметил Эйрар. Висто, слышавший это, засмеялся в ответ:

— Ну да, только весь урожай со здешних полей — лягушки да рыба. Это не поля, а знаменитые топи Салма, что тянутся отсюда до самых границ Мариолы!

В это время к ним приблизился на веслах «Недиль-Галлай», и Долговязый Эрб прокричал оттуда, что салмонесцы, насколько ему известно, сами не свои насчет церемоний и титулов — словом, будет лучше всего, если Эйрар, когда подойдут к мосту, станет разговаривать с ними от имени всех.

Отлив обнажил по обоим берегам широкие полосы грязи, морозец уже успел прихватить ее сверху. В главном пролете моста был оставлен меж сваями проход всего для одного корабля, да и тот нынче перекрывала ржавая железная цепь, натянутая низко над водой. Когда корабли подошли вплотную, рядом с баллистой, высившейся на мосту, возникла голова в стальном шлеме:

— Кто идет?

Эйрар помахал белым значком, навязанным на копье:

— Вольные рыбаки с архипелага Джентебби… Идем сражаться за герцога!

— Поворачивайте назад, — откликнулся страж. — Его светлость принимают на службу лишь тех, кто следует за благороднорожденным предводителем. Его светлости не нужны ни чванные западные дейлкарлы, ни варвары-валькинги, у которых один и тот же человек сегодня господин, а завтра крепостной…

— Я здесь вождь!.. — прокричал Эйрар. — И мой род не уступит ни одному из салмонесских. Я — Эйрар Эльварсон из Трангстеда!

Рядом с первой головой на мосту возникла вторая:

— Ага! Судя по имени, ты — вастманстедский дейлкарл. И какие, интересно знать, цвета на твоем гербе, дейлкарл?..

Тон был обидно-насмешливый, и Эйрар на мгновение растерялся, ибо у его отца герба не было вовсе, а мать хоть и впрямь происходила из дворянского рода — титулы и гербы редко обсуждались в семье. Тем не менее, надо было что-то ответить, и Эйрар храбро сказал:

— Лазурь и золотая стрела.

— Никогда не слыхал о подобном, — проворчал второй страж, и оба отошли за баллисту посовещаться. Затем сверху послышалось:

— Эти рыбаки присягали тебе на верность, как полагается?

На палубе «Недиль-Галлая» кто-то вскочил на ноги и возмущенно потряс кулаком:

— Еще чего, присягать!.. Мы, вольные рыбаки, никому никаких присяг не даем, кроме самого императора! Как гласит наша священная хартия… — но Эрб живо заставил парня заткнуться и прокричал в ответ:

— А хотя бы и не водилось такого прежде у нас, народа Джентебби — что до меня, я готов поклясться Колодцем всюду следовать за Эйраром Эльварсоном Ясноглазым и признаю его своим вождем и господином, пока длится эта война!

— И я! — крикнул Висто.

— И я! — друг за дружкой подхватили остальные. — И я!..

Эйрар, исполненный гордости, принялся благодарить их. Между тем стражи моста вновь удалились посовещаться и наконец приговорили так:

— Это дело серьезное. Надо уведомить его милость канцлера, пусть сам с вами разбирается. В общем, ждите — тем более что после захода солнца все равно никого не велено пропускать…

Корабельщики попробовали спорить, но без толку. Им даже не позволили пришвартоваться на ночь к сваям моста. Делать нечего, пришлось отойти назад, вниз по течению, и бросить в воду каменные якоря, коротая вечер у кромки зловонных болот. Однако нет худа без добра: Рогей переправился к Эйрару в шлюпке со своего корабля и знатно позабавил товарищей рассказом о том, как один из военачальников виконта Изелэ заявился полюбезничать с дамой, у которой Рогей прятался в Мариаполе. Рогей с друзьями хорошенько подпоили его слугу-миктонца и довели беднягу до дрожи россказнями о проделках злых духов, да еще незаметно приволокли в соседний чулан маленькие меха, так что в самый нужный момент из угла послышались кошмарные стоны… в конце концов перепуганный слуга влетел в комнату к своему господину с отчаянным воплем: «Спасайтесь, не то мы пропали!..» — и оба храбреца сбежали полуодетыми.

— Я взял их камзолы и с обоих срезал валькинговские значки в качестве боевого трофея. Вот они, — под общий смех закончил Рогей.