Колодец Единорога

36. Наарос. Долг

Все произошло так, как и предсказывал Мелибоэ. Засевший в цитадели виконт вовсе не рвался выводить оттуда воинов: в ответ на предложение начать переговоры полетели копья. Не ошибся и Галлиль — стоило объявить о всеобщем восстании, Наарос поднялся, как один человек, от вооруженных дубинками подмастерий, которых надо было учить азам обращения с оружием, и до бывалых купцов, которым случалось сражаться, отстаивая свою жизнь и добро в странах дикого Юга, — каждый из них на мечах вряд ли уступил бы и Эвименесу. Маловато было только оружия, так что все кузницы в городе работали допоздна, а в канатных рядах усердно плели тетивы для луков и тяги для новых боевых машин Плейандера. Плейандер собирался опробовать их, стреляя по цитадели.

Военные приготовления шли своим чередом. Гонцы с севера докладывали, что никаких перемещений валькинговских сил там не замечалось. Зато каждый день прибывали все новые воины из Скогаланга — с луками и колчанами, переброшенными за спину, в стальных шлемах и с маленькими серебряными свистками, на которых они наигрывали боевые песни, шагая в распахнутые городские ворота.

Вастманстед тоже присылал воинов. Они приходили по двое, по трое — люди средних лет, мужественные крестьяне, зубами державшиеся за свои хутора, а теперь оставившие их ради великой битвы с врагом. Они приходили в полном вооружении, иные — седоголовые, хорошо помнящие сражение в Красных Холмах.

Мариоланцы подоспели без промедления, как только весть о восстании проникла за Спанхавид. Оборванные, с суровыми лицами, почти безоружные, они рады были бы штурмовать нааросскую цитадель и голыми руками придушить каждый по валькингу: этим людям пришлось многое вынести. Эйрар направлял их к Микалегону, в ту часть войска, которой в бою предстояло принять главный удар; грубый, громогласный герцог пришелся изгнанникам как раз по душе.

К исходу третьей недели вернулся корабль, посланный на Джентебби. По словам моряков, там царил полный разгром. На Вагее было сожжено полгорода, а суда затоплены в гавани. Рудра, Загребного, сыскать так и не удалось, но корабль все-таки привез несколько человек, которые обнимались с рыбаками из прежнего Эйрарова отряда и такое рассказывали о зверствах Бордвина Дикого Клыка, что мужчины, слушая их, утирали глаза.

Потом прибыли первые посланцы Хестинги — тридцать всадников на горячих конях, все из южного округа. Эвименес сперва зачесал в затылке, глядя на них, — он больше привык к тяжелым латникам Юга, — но потом пришел к выводу, что из них выйдет легкая кавалерия куда там валькинговской, и перестал хмуриться.

Все таверны и постоялые дворы Наароса, все дома были до отказа набиты людьми. А еще через четыре дня мир вообще перевернулся вверх дном.

Как-то Эйрару случилось стоять вместе с другими военачальниками в старой ратуше у стола, засыпанного песком. Карренская выдумка — рисунок страны, вычерченный на песке. Человек, приехавший из Белоречья, водил по столу пальцем, указывая вдоль северного большака наилучшие места для засад:

— Вот здесь, возле Торгстеда… — И тут Эйрару передали, что явилась депутация синдиков Наароса и желала бы побеседовать с ним наедине. Будь Эйрар побольше искушен в политике, он предложил бы синдикам встретиться в присутствии всех. Но он был еще слишком молод и неопытен. Он извинился и пошел к ним.

Их было трое, но говорил в основном один — рослый, роскошно одетый и явно кичащийся богатством. Он все время растягивал губы, пытаясь изобразить добросердечную улыбку, но вполне безуспешно.

Наследник Трангстеда еще не привык чувствовать себя великим вельможей и не успел окончательно избавиться от робости перед такими важными господами. Он усадил их и велел подать ураведийского вина. Поговорили о весенней погоде; затем о том, сколь шумно стало в городе, битком набитом войсками. И вот наконец Богатей (он назвался, но имя его Эйрар немедленно позабыл) перешел к делу:

— Да, герцог Эйрар, много, так много войск… думаете, обществу легко прокормить их? Притом, что толку от них — никакого, одно беспокойство. А когда они что-нибудь покупают, то сорят деньгами прямо-таки наперебой, и деньги, господин герцог, обесцениваются. И к тому же смотрите, что получается: все они собрались сюда без единого айна в кармане. То серебро, которое они якобы платят, взято в Нааросе же. Никакой выгоды обществу, если не прямой убыток…

— Пожалуй что так, — согласился Эйрар, гадая про себя, куда во имя семнадцати зеленых дьяволов клонил этот хитрец.

— Так всегда, когда воюют, — отпив вина, с похоронным видом продолжал Богатей. — Греют руки только наемники из Додекаполиса и им подобные. Вроде того, как на судебных делах наживаются одни адвокаты…

— Ха, ха, — изобразили веселый смех два его спутника. Эйрар решил побыстрее добраться до сути:

— Наемникам тоже порой приходится туго. Карренцы потеряли брата, а другой брат томится в плену.

— Вот об этом мы и хотели поговорить с вами, господин герцог, — Богатей даже наклонился вперед и коснулся пальцем Эйрарова колена, губы растянула улыбка, сделавшая его похожим на речного дракона: — Видите ли, я старший синдик шерстяной гильдии, а эти господа — главы гильдий кожевников и торговцев вяленой треской. Так вот, хотя их гильдии намного уступают по важности шерстяной, ха, ха, мы с ними сошлись во мнениях, что на нас, старейшинах процветающей нааросской торговли, лежит долг перед этим городом, да и перед всей Дейларной, а именно — чтобы торговля процветала и далее, чтобы, так сказать, в каждом горшке варилось по курочке, чтобы люди зарабатывали себе и своим детям на жизнь. Мы готовы признать, что правление графа Валька отличалось порядочным вымогательством, я имею в виду налог на стены, рабский труд на мануфактурах… — он простер руку, умоляя Эйрара дать ему кончить: — …да, весьма даже вымогательское правление, и мы искренне рады, что вы его сбросили. Но нельзя не признать, что граф обеспечивал мир и порядок и не допускал бесчинств… Господин герцог, каждый барышник знает, когда надо прекратить торговаться, чтобы не испортить сделку. Мы не воины, государь Эйрар, мы — коммерсанты и пришли дать вам добрый совет именно как таковые. Не торгуйтесь далее, господин герцог: уверяем вас, сделка будет прекрасна.

— В каком это смысле? — спросил Эйрар, внутренне закипая.

— В самом прямом. Положите конец поборам и человекоубийству. Они выгодны лишь тем, кто необуздан и дик. Мир — вот что всем нужно, мир и спокойствие, когда каждый может сидеть дома, сколачивая состояние в наследство сыновьям. И ведь достичь этого так просто, что я даже удивляюсь, как вы сами не догадались — хотя, может быть, и догадались, только хотите прежде узнать, как воспримет это народ. Видите ли… одна партия провозгласила вас герцогом, но есть и другая, которая очень, очень лестно отзывается о вашем близком родственнике, Толо Эйрарсоне… право, какая жалость, что нынешние беспорядки унесли жизнь господина Фабриция: достойнейший был человек… Верно, графа Валька прозывают Неразумным, но это же только шутка. Поверьте, мы знаем, с какой стороны к нему подойти. Он всегда готов выслушать разумные доводы: с ним можно договориться обо всем, что нам действительно необходимо…

У Эйрара в ушах зазвонили колокола. Какое-то мгновение он колебался — убить их тут же на месте или вытолкать взашей, но вовремя вспомнил, как Рогей с Микалегоном выбирали его вождем — за то, что он был не так скор на ссоры. И он сказал:

— Этот план как-то не приходил мне на ум. Дело серьезное: один я решать не возьмусь, надо посоветоваться с другими. Однако что мы все-таки выиграем? Что даст нам Вальк?

Но Богатей, оказывается, все же заметил, как вспыхнули гневом его глаза и дрогнули губы:

— Зачем без конца советоваться с теми, кто жаждет войны ради войны? Дай им волю, нипочем не допустят мира и тишины, за которую ратует граф. Вы — герцог; поступайте же как герцог. Используйте власть, вам врученную, на общее благо… и при этом учтите, что большинство не способно понять, где оно, это благо. Если же вас интересуют подробности, извольте. Мы почти уверены, что удастся выговорить отмену налога на стены. Вполне возможен и декрет, ограничивающий число рабов на мануфактуре или в поместье. Понимаете ли, граф придерживается древних воззрений валькингов, согласно которым первейшая миссия его народа есть завоевательная война. Отсюда масса разногласий с канцлером Ланноем и магнатами. Видите, насколько это упрощает нашу задачу? Граф наверняка выслушает нас и с готовностью пойдет на уступки. Кому-то замолвить словечко, кому-то лишний раз пожать руку… и он предстает перед своим Советом, а вы — перед вашими полководцами, и объявляете, ха, ха, что дело-то уже сделано, ничего не попишешь, и все честные люди с той и с другой стороны благословят вас за избавление от ужасной, кровопролитной, никому не нужной войны. Вы спросите, а что же делать с оружием? Его можно использовать для освобождения некоторых городов Додекаполиса от власти Народной партии…

Эйрар пристально вгляделся в Богатея. Вне всякого сомнения, тот говорил совершенно серьезно.

— И все-таки, — сказал Эйрар, — я избран военным вождем и не могу вот так сразу решиться. Я должен посоветоваться по крайней мере с Мелибоэ: он философ, он наверняка подскажет мне правильный путь.

Один из двух спутников Богатея — тот, что был потолще — впервые подал голос:

— Но ведь он объявлен Империей вне закона!..

— Как и я, — сказал Эйрар, радуясь про себя, что сумел хоть отчасти с ними сквитаться. И поднялся, показывая, что разговор кончен.

Но он в самом деле сразу отправился к Мелибоэ, и притом в немалом смущении:

— Как же может такое быть, ведь они наслаждаются властью Бриеллы!.. Или просто подстраивают мне ловушку?

Чародею пришлось оторваться от работы над философическим аппаратом — перегонным кубом. Усевшись, он подпер рукой голову:

— Никакой ловушки… если только ты все верно мне передал. Ах, юноша, ну что бы тебе отговориться юностью и наивностью — дескать, еще толком не вылупился из скорлупы? Не теряй этих качеств: они так крепко привязывают к тебе всякого, кто считает себя умным… Синдики? Им не нужна власть ни твоя, ни Бриеллы — они бы хотели сами распоряжаться всем, что для них имеет значение. Они рады будут, если вы столкнетесь лбами и разорвете друг друга. Им бы только говорить и договариваться, ведь в их ремесле главное — переговоры и договоры. Да был бы еще судья в длинной мантии, который бы присуждал награду тому, у кого лучше подвешен язык. Да закон, запрещающий ношение оружия.»

— Так их в самом деле устраивала Бриелла? Изменники, подлецы! И это — Дейларна! А я надеялся…

— Только избавь меня, пожалуйста, от таких разглагольствований. Ты, несомненно, надеялся: не успеет Вальк слететь с трона, и мир обернется раем. Как бы не так! Вы, затевающие войны и готовые к гибели ради высоких идей — вы обречены гибнуть без толку, ибо всегда найдутся другие Вальки, пускай под новыми именами. Да как ты смеешь называть этих людей подлецами? Быть может, Дейларна, о которой мечтаешь ты, столь же ужасна для них, как их Дейларна — для тебя!

— Мы хотим, чтобы каждый был свободен…

— От чего — и ради чего? Да, твой синдик, пожалуй, от тебя не отстал. Он ведь, кажется, говорил об освобождении от налога на стены и о прекращении рабства? А твои родственники, «союзники», хотели бы освобождения от кровавых раздоров? Или тебя прельщает свобода, как понимает ее герцог Микалегон — свобода отбивать добро у людей, которые ему ничего худого не сделали? Нет, нет, юноша, поднимай знамена, вели трубить в трубы, бери города… но только не спеши радеть о благе ближнего, пока этот ближний сам не поймет, в чем оно, его благо. И вообще, ты воюешь потому, что так тебе хочется — вот как я изучаю философию… — До сих пор его голос годился резать железо; неожиданно он улыбнулся. — И заметь: за валькингов я вовсе не заступаюсь. Не выношу их! Долой Валька, говорю я, и я с тобой всем сердцем… И, кстати, есть вещи куда посерьезнее всех твоих ребяческих метаний, вызванных столь же ребяческими угрызениями совести. Ты уже рассказал обо всем остальным предводителям — карренцам, Галлилю и прежде всего Рогею, который свою мать заподозрит в том, что она сама у себя украла молоко из груди?..

— Нет, потому что это означало бы пытки и смерть. Я совсем не хочу, чтобы синдикам или моей родне начали выдирать ногти…

— Вот этого я и боялся. — По лбу волшебника вверх от переносья разбежались морщины. — Будь уверен: твой добрый друг Богатей сам раззвонит о ваших с ним переговорах… если еще не раззвонил. Только он представит все так, будто ты выслушал их вполне благодушно, ни в чем не обвинил и не пригрозил наказать — естественно, потому, что твое семейство замешано…

— Синдики тоже замешаны.

— О нет, мой юный герцог, ошибаешься. Обвинители никогда и ни в чем не бывают замешаны. У них одна цель: свести все к разговорам, в которых они столь преуспели. Ты очень опасен в бою — но и Вальк столь же опасен. Предположим, вы схватитесь, и сильнейший одержит победу: где ж наши синдики? Да они при малейшей возможности попросту свергнут вас обоих и усядутся — Совет против Совета, а золотые ауры будут сиять, как звезды на небе. Вот мир, который им по душе!

Эйрару подумалось: оказывается, он и не представлял себе, как низко могут пасть люди. Но вслух он сказал только:

— Как же не попасться на удочку?

— Ах… — Чародей Мелибоэ потер пальцем нос. — Ты, небось, думаешь, юноша, что я просто так мелю языком. Отнюдь… тебе приходилось уже наблюдать, на что способен, хм, скромный философ. Я помогу тебе средствами магии. Но поскольку граф издал указ, воспрещающий наше искусство, и моя хижина была сожжена, а карлик Коббо убит — мне недостает кое-какого оборудования. Не мог бы ты приказать, чтобы мне доставили некоторые аппараты, могущие отыскаться в Нааросе?

— Не надо помогать мне средствами магии! — сказал Эйрар. — Я должен решить это дело теми средствами, которыми я сам располагаю… иначе решение окажется недолговечным. А насчет аппаратов я прикажу — но только ради твоего удовольствия.

И он распрощался с магом, но тут же за ним снова пришли: оказывается, в устье Наара вошел корабль под императорским стягом. Эйрар поспешил в гавань, и точно: к пирсу швартовался тот самый корабль, на котором отбыл господин Ладомир Ладомирсон. Оказывается, рыцарь успел уже побывать в Хейре и там узнать о взятии Наароса. Он так и сиял: его миссия увенчалась полным успехом. По его словам, во дворце Стассии был созван большой имперский Совет, и на этом Совете он обвинил Сынов Колодца в излишней любви к золоту Валька. Те стали отнекиваться, и тогда он выложил всю правду о страданиях Дейларны под управлением графа, о кровавой резне в Мариаполе, а также о том, чем все неминуемо кончится, если замужество принцессы Аурии состоится, как предполагалось. Брачный контракт был разорван на месте: никто не посмел отстаивать его, опасаясь обвинения в подкупе. Дворяне Скроби освободились от колдовских чар и весьма гневались на то, что кому-то удалось обвести их вокруг пальца. Поговаривали даже о том, чтобы покарать Ванетт-Миллепига. Проклятие Империи было отныне снято с восставшей Дейларны — но не осуждение Колодца, поскольку его Сынам и священникам всякая война ненавистна.

Выслушав местные новости — о том, что Эйрара избрали предводителем армий — господин Ладомир сделался очень серьезен, а вечером попросил о свидании наедине и о том, чтобы во время оного к ним никого не впускали.

Слуга принес кресла, выставил чаши сладкого светлого меда — и удалился. Когда за ним закрылась дверь, старый рыцарь поставил свой кубок, а потом, не слушая возражений, преклонил перед Эйраром колено и поцеловал его руку:

— Мой государь.

— Встаньте скорее! — смутился наследник Трангстеда. И нипочем не желал сесть, пока не сядет господин Ладомир.

— Благодарю вас, вы поступаете благородно, господин герцог… — И рыцарь слегка изменился в лице: — Если только вы останетесь герцогом. Откуда нам знать, как будет ваш выборный титул воспринят законниками Стассии!..

— Какой там я герцог! — сказал Эйрар. — И я совсем не претендую ни на какой титул: я всего-навсего избран военным вождем… и то в основном потому, что все прочие замешаны в каких-то склоках и никак не могут из них выпутаться. Да я это призрачное герцогство хоть завтра с себя сложу!

Рыцарь отхлебнул меда, не сводя с Эйрара глаз.

— Государь, — сказал он. — Вот именно это я больше всего и страшился услышать от вас. Нет, вы не должны, вы не можете, вы… вы не смеете даже думать о том, чтобы однажды в самом деле сложить с себя герцогство! Точно так же, как наш венценосный повелитель, император Аурарис… хотя бы теперь он и правил с помощью регентов и во всем на них полагался…

— Я не собираюсь никем править, да и не хочу, — сказал Эйрар.

— Государь, выслушайте меня… а потом, если будет на то ваша воля, отправьте в вечную ссылку за превышение полномочий. Повторю еще раз: не смейте допускать даже мысли о том, чтобы отказаться от власти, к которой призвал вас Господь, чьи пути столь неисповедимы. Теперь все держится на том, чтобы она, эта власть, осталась в ваших руках и ни в коем случае не перешла в чужие. Рогей слишком дерзок и порой безрассуден, Галлиль и я — слишком стары, Оддель — женат, а вожди Скогаланга — никому не известны. Итак, все зависит от вас: спасение Дейларны, а возможно, и самое Империи от зарвавшихся завоевателей с Бриелльского Пика…

Несмотря на торжественный тон старого рыцаря, Эйрар не смог удержаться от улыбки:

— И весь этот груз вы хотите взвалить на мои бедные плечи? Да неужели возраст — такая уж помеха правителю?

— Государь изволит шутить: признак здравого рассудка… Однако прошу вас поверить мне: я самым серьезным образом утверждаю, что правитель сегодня должен быть молод… и притом не связан брачными узами. Все слышали мой рассказ на пристани нынче утром, но рассказал я не все. Я не имел права рассказывать все в присутствии столь многих ушей — и ртов, разумеется. Достаточно кому-нибудь обронить словечко, способное долететь до Ласии — и наши планы будут непоправимо расстроены. Дело в том, что в решении имперского Совета, отменившего проклятие и замужество принцессы Аурии, есть некий изъян.

— Какой же? — спросил Эйрар ошеломленно: все добрые вести, привезенные рыцарем, рассыпались в прах на глазах.

Господин Ладомир пожал плечами:

— А как это обычно бывает?.. Совет был неполон — как, впрочем, и тот предыдущий, ныне признанный незаконным. Не было представителей обеих Ласий, Брегонды, Аквилема, хоть они и числятся имперскими. Не было никого из Пермандоса, Бербиксаны, Каррены… да и из Скроби — не все. Созвав подобный Совет, я, вероятно, поступил не вполне достойно и не вполне по-рыцарски: я готов пойти в храм и принести должное покаяние… Но дело-то в том, что, как видите, все может быть с одинаковой легкостью создано — или разрушено. И, пожалуй, будет разрушено, если только мы не пустим в ход верное средство избежать каких бы то ни было придирок. Я говорю о личной связи с Империей.

— Как же это устроить? — спросил Эйрар, и сердце учащенно затрепетало в груди.

— А вот как. Когда я описал прискорбнейшие последствия, могущие проистечь от брака ее высочества принцессы Аурии с Вальком, его императорское величество сами попросили меня стать опекуном наследников, и Совет дал свое согласие. — Рыцарь раскрыл было кошель, намереваясь достать подтверждающий это пергамент, но Эйрар замахал руками, и он продолжал: — Итак, государь герцог, я предлагаю закрепить будущность страны брачным союзом между вами и принцессой из Дома Аргименеса. Теперь вы поняли, с какой стати требовался именно юный правитель? И неженатый?.. Вы должны навеки стать герцогом!

— Только не с Аурией!.. — вырвалось у Эйрара, но господин Ладомир лишь улыбнулся:

— Не волнуйтесь. Я слышал кое-что, достаточно ясно говорившее о вашем выборе, государь. Итак — мы договорились?

— Да… да, если только она пожелает… — сказал Эйрар и тотчас снова нахмурился: — Однако военная мощь валькингов никуда от этого не денется — как справиться с ней?

— Не забывайте: в вашей руке будет меч Дома… и вот еще что — вы уж простите, государь, старика, немало повидавшего на своем веку — как ни печально, остается еще одно облачко на небосклоне… на небосклоне, столь ясном и совершенном во всех иных отношениях…

— О чем вы, господин?..

— Не называйте меня господином: я ваш слуга. Увы, речь идет о ваших сношениях, в словах и на деле, с приспешниками Бриеллы.

Эйрар, наследник Трангстеда, медленно выпрямился.

— Вы говорите о моем отце? Вы хотите, чтобы я приговорил собственного отца?

Господин Ладомир тоже встал. И как ни высок был юный правитель, старый рыцарь все же превосходил его на полдюйма.

— Государь, кто здесь упоминал о каких-либо приговорах? Только не я. И тем не менее: тот, кому мы присягаем на верность, не имеет права давать ни малейшего повода для сомнений. Есть же места, где ваш батюшка мог бы жить в безопасности и покое — острова Джентебби, например… или какие-нибудь укрепленные хутора в Скогаланге…

— Это мой отец, — сказал Эйрар.

— Подумайте хорошенько, государь. Утро вечера мудреней.

И он откланялся, оставив Эйрара перед блистательной перспективой: любовь!.. счастье и слава!.. — и от всего этого отказаться… ради валькинговского «союзника»? И если он вправду откажется — будет ли это в самом деле означать погибель Дейларны? Господин Ладомир говорит, что все зависит от его выбора; а ведь рыцарь сведущ и опытен, как никто. Неужели все бросить?.. Но, с другой стороны, во что верить людям, если он сам?..

«Смотри-ка, сынок, что я тебе принес!» — радостный голос отца, добывшего горную ласку на шапочку мальчугану… смех матери… а как они пели дома, все вместе, строфу за строфой… Первый урок магии, зимняя ночь, звезды над Вастманстедом: «Гляди, вон там скачет всадник, вооруженный дубинкой… а видишь, сынок, как Единорог указует кончиком рога на маленькую светлую звездочку?..»