Колодец Единорога

38. Белоречье. Брачная ночь

— Ах, юноша… — сказал Мелибоэ. — А ведь другой на твоем месте еще и благодарил бы меня за то, что я избавил мир от худшего твоего врага. Ума не приложу — и с какой это стати случайные обстоятельства рождения налагают на людей столь крепкие узы, что они уже и не вольны выбирать друзей, которых следует держаться?.. Пойми, юноша, от этого зависело твое будущее, и не только твое — многих и многих. Старика невозможно было обратить в нашу веру. Тут мы сошлись, я и твой рыцарь-советник, большой, между прочим, негодяй в некоторых отношениях…

Сбитый с толку, Эйрар только и нашелся сказать:

— Негодяй? Рыцарь Ладомир?..

— Он самый — господин Ладомир Ладомирсон. Ну да, он доверху полон красноречия и высоких стремлений, с этим я соглашусь. Мне приходилось видеть подобных ему: Валька Неразумного, например. Цель Валька — соединить два народа — столь высока, что средства становятся безразличны. Вроде того, как если бы он учил своих детей плавать и не слишком печалился, начни они при этом тонуть…

Эйрар не стал спорить с ним. Он сказал:

— Насчет Валька не знаю, а вот тебя нынче точно интересовала цель, но никак уж не средства. Кроме того, ты пытаешься направлять судьбы других людей — а ведь ты, помнится, сам говорил мне когда-то, что никому из смертных не стоит этого делать. И еще я знаю: ты одним ударом убил моего отца и мою любовь. Ты не имеешь права жить в свободной Дейларне. И ты не будешь в ней жить.

Мелибоэ пожал плечами:

— Нынче ты не потерял ничего такого, чего тебе не случалось бы уже утрачивать в прошлом… так что с философской точки зрения ты, конечно, неправ. А высоких целей у меня нет вовсе, кроме одной — наблюдать за судьбами мира. И мне вовсе нет нужды подавать кому-то советы… Поступай, словом, как знаешь… а мне не привыкать к доле изгнанника. Я слышал, Дзик — красивая страна, да и народ там не столь щепетилен… Не даст ли ваша светлость мне корабля, чтобы я мог уехать?

Так кончилась эта встреча — еще одна встреча, завершившаяся разрывом. А утром с севера впервые пришли вразумительные новости: привез их гонец, скакавший без отдыха несколько дней. По его словам, Вальк медленно двигался к югу, везя множество боевых машин и собираясь брать Наарос. Шел всего с тремя терциями: для большего числа невозможно было добыть съестные припасы. Легкой кавалерии при нем также было мало, конница в основном осталась охранять дороги из обеих Ласий, потому что рудокопы Короша и горцы Корсора действовали весьма решительно, и даже по большаку едва удавалось подвозить припасы из Бриеллы. А подвозить приходилось — Норби был до костей обглодан зимней войной, да и из-за моря ничего не поступало.

Кто призвал Корсор к восстанию? — неважно, кто; Вальк сидел в Ставорне, и первейшей заботой военного герцога Эйрара теперь было как можно скорее выдвинуться вперед, чтобы ухватить-таки бриельскую крапиву посреди Белоречья — и выдернуть с корнем. В ту же ночь он стремительно ускакал из Наароса, взяв с собой конников-хестингарцев и латников из Каррены. Рогею с лучниками и легкой пехотой велено было поспешать следом, а за ними и Микалегону — так скоро, как только смогут его секироносцы. Плейандер и Эвименес пока оставались в Нааросе — принимать и направлять запоздалое пополнение и ту помощь, которую вышлет Двенадцатиградье. Скороходы мчались в Хестингу — предупредить, чтобы конница шла через Драконов Хребет мимо Графской Подушки и не особенно таилась в пути. Если она подоспеет вовремя — хорошо; если нет — графу Вальку все же придется отрядить часть войск для застав по восточным дорогам, и уж хестингарцы не дадут спокойно спать никому, а в особенности стражам обозов.

Аргира вышла поцеловать Эйрара на прощание, когда он садился в седло. Он не стал ей рассказывать об изгнании чародея: «Завоевывать таким способом ее сердце? — покорно благодарю…» — и оттого ее губы в прощальном поцелуе были все так же неподвижны и холодны.

Зеленый наряд деревьев казался еще по-весеннему свежим. Эйрар ехал на север той же самой дорогой, по которой он шел когда-то в Наарос, беседуя со славным лучником-валькингом — как его звали?.. Вспомнить не удалось. Но там, где от дороги отделялась тропа, ведшая к хижине колдуна, деревья были черны и безжизненны, и вид их резанул сердце Эйрара куда больше, нежели вид самого Трангстеда, мимо которого также пролег его путь. Ибо хижина Мелибоэ была разрушена до основания — мертвая, заброшенная руина, — а Трангстед, который они миновали на следующее утро, был совершенно цел и… совсем незнаком. Заборы, отделявшие его когда-то от хутора сыновей Виклида, расположенного южнее, и от имения Сумарбо, лежавшего севернее, были снесены подчистую: три владения слились в одно большое поместье, которое при валькингах обрабатывали рабы. Сам дом был перекрашен в другой цвет. И — ни души вокруг…

К ночи воины разбили лагерь на обращенных к Белоречью склонах Вастманстедского нагорья. Эйрару, как вождю, подыскали дом для ночлега, но он туда не пошел, хотя накрапывал дождик. Еще через сутки они заночевали в деревушке под названием Коббинг. Здесь всем хватило места под крышей — в домах на полу, на худой конец, по сараям. Сердобольные воины привели Эйрару смазливую салмонесскую девку в корсете с оборванными шнурками. Эйрар от нее отказался, и девушка досталась Альсандеру, благо карренец был полностью лишен подобного благородства.

За Коббингом начинается чисто белореченская местность, хоть и принято считать, что это все еще земля Вастманстеда. Кабанья Спина, синеющая на востоке, обрывается, но за ней уже громоздятся скалистые кряжи Драконова Хребта. А на западе вздымаются чуть более пологие, но почти столь же величественные склоны Щитовых Холмов, за которыми лежат Шелланд и Скогаланг.

Северный большак извилист в этих местах, хотя валькинги, выстроившие его, всегда предпочитают прямые дороги. Они воздвигли у каждого поворота по укрепленному форту, но все эти форты теперь пустовали. Иные стояли попросту брошенными, на других оставил следы огонь — дело рук восставших белореченцев. Местные жители по одному, по двое присоединялись к отряду, но всадников среди них было мало, и Эйрару пришлось приказать им собираться в опустевших фортах и ждать Микалегона. Эйрар спешил.

Он догадался еще разослать весть женщинам и старикам Белоречья: «Уходите и прячьтесь в укромных местах: скоро здесь начнутся сражения!» А карренец Альсандер предложил жителям собирать в тех же фортах провиант для войск, которые еще должны были подойти. Хестингарские разведчики малыми группками разлетались вперед и по сторонам — на запад и на восток, — разузнавая, что слышно. Пока что услышанное вселяло надежду. Вальк, кажется, прочно засел в Ставорне, запасаясь необходимым для дальнего перехода; Ванетт-Миллепиг, нааросский Рыжий Барон, был избран полководцем.

Весенним утром, туманным и дождливым, Эйрар со всадниками прибыл в Торгстед — город, по праву называемый Сердцем Белоречья. Город был невелик: всего сорок домов, сложенных из прочного камня, остальные — деревянные, недавно построенные. Валькинги основали поблизости колонию и населили ее салмонесцами. Этот беспомощный народ то ли не сообразил, то ли не сумел разбежаться, хотя в воздухе уже явственно пахло войной. Эйрар велел выселить их из домов, прежде отнятых у дейлкарлов — и держать под строгим надзором. Еще не хватало, чтобы бедолаги попались на глаза валькингам и вольно или невольно предупредили их, что за встречу им здесь готовили!

Большак проходит прямо через Торгстед, деля его надвое. Город стоит над самым Нааром: иные дома глядятся с кручи в реку. На ту сторону переброшен каменный мост. Еще одна дорога — скромный проселок — ведет из Торгстеда через Щитовые Холмы в Скогаланг. Перейти Наар вброд невозможно, западный берег зарос густыми деревьями; Эйрар рассчитывал, что река надежно прикроет левый фланг его войска. На другой стороне валькинги, по обыкновению, вырубили весь лес вдоль обочин дороги, но со времени последней рубки просеку заполонила зеленая поросль. Эйрар собрал всех ремесленников, какие нашлись, и приставил их строить четыре моста там, где на восточном берегу зелень была погуще: не Бог весть какие крепкие мосты, — только для битвы.

На северной окраине города, между домами, тянулся к Наару старый, высохший и замусоренный ров. Когда-то, еще во дни войн с язычниками, за ним выстроили частокол. Салмонесцам велели вычистить ров и пообещали награду, а когда Рогей привел скогалангцев — лучших плотников Дейларны, — Эйрар тотчас отправил их чинить древнюю деревянную стену. Он собирался поставить здесь Микалегона с его тяжеловооруженной пехотой и очень боялся, не смяли бы терциарии немногочисленных секироносцев. Сам большак он велел перегородить — но так, чтобы преграду можно было мигом убрать и выпустить карренских латников для ответной атаки.

Совсем рядом со рвом, у дороги, стоял высокий каменный дом. Его верхний этаж удобно выдавался вперед, и Эйрар решил устроить здесь крепость. В верхнем этаже прорубили пол и приготовили изрядный запас оружия и смолы: смолу станут кипятить в котлах и передавать наверх…

Восточный фланг доставил всего больше забот. Здесь расстилались луга, покрывавшие обширный, пологий склон длиной в несколько сотен шагов, и лишь потом начинались деревья и высился каменистый откос. Пращуры, некогда основавшие Торгстед, с этой стороны также ограничились частоколом и рвом. Эйрару это не годилось. Он знал: валькинги попытаются проникнуть в город именно отсюда, чтобы обойти его войско и сбросить его в быстрый Наар, а потом двинуться дальше на юг. Старый ров заплыл совершенно, и Эйрар понимал, что им уже не успеть выкопать новый; Альсандер с ним согласился. Все-таки они сделали, что могли — завалили весь луг срубленными деревьями. Заостренные сучья переплетались, обращенные в ту сторону, откуда должен был подойти враг…

За завалом встанут пешие дейлкарлы-копейщики: вольные рыбаки, привыкшие метать гарпуны, и с ними белореченцы и мариоланцы с их длинными копьями для рукопашного боя, а вот лучники сосредоточатся на другом крыле — за. Нааром. Врагу будет не так-то просто добраться до них, зато сами они смогут целиться терциариям как раз в правый бок, не заслоненный щитами. Одним словом, валькингам предстояло пройти между лучниками и копейщиками и попасть прямо в объятия Микалегону с его тяжелой пехотой, укрытой за частоколом. А за спиной Микалегона будут ждать своей очереди всадники, закованные в броню — целый тагой конных карренцев («Только бы он вовремя подоспел!..»), готовый тотчас ринуться вперед, буде валькинги дрогнут, — или прикрыть отход, если все рухнет… А впереди всех, под самым носом врага, не давая до времени раскусить приготовленную хитрость, станут гарцевать стремительные всадники Хестинги: они без труда увернутся от прямого удара и уйдут через город или за Наар по наведенным мостам.

— Хороший план, — похвалил Альсандер. — Ничего другого, кажется, и не придумать.

Люди прибывали и прибывали — дюжинами, двадцатками. Маленький Торгстед, отродясь не видевший столько войск, преисполнялся нетерпения и надежды. С утра до вечера Эйрар не знал ни минуты покоя: назначал командиров в отряды вновь подошедших ополченцев, заглядывал к стрельникам, спешно готовившим стрелы. Зато по ночам, оставаясь один, он всякий раз подолгу лежал без сна, с мукой сердечной думая об Аргире, — вот уже две недели от нее не было весточки. А еще он думал о том, долго ли он сможет продержать здесь свое войско — еда оскудевала, хотя Эвименес бесперебойно присылал груженые повозки из Наароса; и еще о том, как все опять-таки рухнет, вздумай Вальк идти к югу через Шелланд и скогалангское побережье…

— На этот счет не очень волнуйся, — успокоил его Альсандер. И не ошибся.

Стоял прекрасный солнечный день, когда вернулись разведчики-хестингарцы и привезли подобранного ими человека из Норби. Он шел с валькинговскими «союзниками» и был одет и снаряжен, как они, однако сумел доказать, что Железное Кольцо его родной провинции внедрило его в их ряды как шпиона.

— Вальк наконец изготовился к походу, — сообщил житель Норби. — Он движется сюда по большаку с тремя терциями и некоторым количеством конницы. Терциарии говорят, что южная Дейларна восстала и собирает силы в Белоречье: граф намерен дать сражение и подавить бунт, прежде чем он как следует разрастется… Граф даже не потащил с собой осадные машины, установленные на тяжелых телегах: он рассчитывает взять Наарос без спешки, уже после того, как бунтовщики будут разогнаны. Зато набрал кавалерии, сняв всех, кого было можно, с охраны дорог. В Шелланд, дабы избежать беспорядков, отправили полутерцию. А еще одна — как только запасется провизией — двинется через Корсор и вокруг северных отрогов Драконова Хребта в Хестингу, жечь хутора. Поговаривают и о том, будто Империя объявила Вальку войну. Это известие очень всех обозлило, граф поспешно разослал во все стороны глашатаев с наказом опровергать столь злостные измышления на каждом углу, объявляя себя, как и прежде, законным императорским наместником. Однако ни от кого не укрылось, что два барона с весьма пышной свитой отправились из Ставорны прямиком в Лектис. Зачем бы это? В Стассию поплывут, не иначе…

Итак, битва близилась. Еще через день в Торгстед прискакал новый отряд хестингарцев: трое ехали привязанные к лошадям, бледные от потери крови. Им довелось схватиться с конницей валькингов прямо на дороге, совсем близко от города. Прежде, чем ранеными занялся лекарь, изобретательный Альсандер дал им проехать через весь лагерь, чтобы вид кровавых повязок вселил в души воинов ярость, вдохновляя их к битве… Зато Эйрар страшно переживал и готов был жалеть о том, что его выбрали предводителем. Ибо Эвименес и его карренцы все еще не появлялись — а ныне требовалось не просто поколотить валькингов, не просто нанести им поражение — надо было полностью разгромить их, раз и навсегда переломив хребет их державе. Без латников на это не приходилось рассчитывать…

А назавтра возвратились еще хестингарцы: они столкнулись с отрядом вражеской конницы и разогнали его, но потом напоролись на терциариев — всего в двух пеших переходах от города…

И все-таки Эйрар зря волновался. В тот же день, поздно вечером, когда он сидел без сна в тяжком раздумье, с улицы долетел многоголосый радостный крик, замелькали факелы и — ура, ура! — вошел Эвименес, верный Эвименес, приведший полных три тагоя карренцев, пятнадцать сотен пик. Покрытая пылью, громыхающая колонна растекалась по городку, заполняя улицы и переулки…

— В Наарос пришел карренский флот, — рассказывали латники. — И еще тьма кораблей на подходе, везут подкрепление!

— Твоя Аргира, — поведал Эйрару Эвименес, — в хлам рассорилась из-за чего-то с господином Ладомиром. Старик сел на корабль и уехал в Стассию — кажется, насовсем. Представляешь — не взглянула на него, когда он со всеми прощался!

По его словам, Аурарий держал в Нааросе роскошнейший двор, вне всякого сомнения полагая себя правителем и судией. Тем не менее, большинство горожан предпочитало обращаться за правосудием к Галлилю — или даже к его жене. В свою очередь Эйрар изложил ему свой план сражения, и Эвименес одобрил. А узнав, что ему предстояло возглавить решающий натиск, он в восторге извлек до половины свой меч и со стуком вдвинул его обратно в ножны:

— Ну, держитесь, ублюдки! Ужо, пощекочут вам задницы наши карренские зубочистки…

Еще день — и разведчики донесли: приближавшиеся валькинги встали лагерем вскоре после полудня, что у них было совсем не в обычае, — но, как всегда, обнесли лагерь на скорую руку частоколом. Судя по всему, они знали, где именно ожидало их войско Дейларны — и были исполнены решимости прорубить себе путь. Изрядно намучившись, они даже переправили часть конницы на левый берег Наара, и в сумерках та начала продвигаться сквозь чащу как раз туда, где устроились лучники. Пришлось Эйрару отправить к ним хестингарцев, хотя это до некоторой степени обнаруживало его хитрость в центре позиции и подставляло по удар скогалангцев, стоявших возле мостов. Он снова заволновался, решив было, что валькинги выискивают обходной путь, но Альсандер велел не придавать этому значения:

— Так всегда: тот, с кем дерешься, обязательно нащупает нечто, тобою упущенное. Вот, помнится, в Ураведу…

Но Эйрару — все называли его теперь Хозяином Дейларны, не иначе — было не до воспоминаний об Ураведу. Предстояла битва, победа или поражение, жизнь или смерть. Столь многое зависело от исхода сражения, что собственная судьба представлялась ему пустяком. Ему даже казалось порой, будто он наблюдал за всем происходившим словно бы со стороны, как когда-то, ребенком, когда у камина звучали рассказы о деяниях старины: узнать бы поскорее, чем кончится!..

«Аргира… — думалось ему. — Аргира! Как бы я ласкал и лелеял тебя, как бы мы любили друг друга!.. Поймешь ли ты когда-нибудь, что я иначе не мог — что я должен был произнести заклятие и войти в комнату, где мертвым лежал мой отец… Чем же я провинился перед тобой? Тем, что отец когда-то преподал мне, мальчишке, азы колдовской науки? Или тем, что я взял в товарищи чернокнижника Мелибоэ той ночью в болоте, когда моя собственная судьба, да что там — судьба всей Дейларны висела на волоске? Что же все-таки я сделал не так? За что лишился той первой любви, — хоть она и была на самом деле лишь тенью настоящей, великой любви, наполнившей всю мою жизнь — и тоже погибшей, и мне теперь наплевать, что со мной случится завтра? В чем моя вина, моя ошибка, Аргира? И неужели я всю жизнь обречен страдать из-за нее?..»

Но размышления были бесплодны, и он отбросил их, надел шлем и отправился в обход боевых порядков, в последний раз проверяя, все ли готово: если уж валькинги разбили лагерь средь бела дня, можно ждать, что завтра они нападут ни свет ни заря…

Снаружи, на улице, дымно горели костры. Воины разогревали еду, болтали, передавали из рук в руки бутылки. Увидев Эйрара, стоявшего в дверях, они приветствовали его радостным ревом: молодого герцога любили и уважали в войсках. Потом долетел шум с того конца улицы, где к городу подходил южный тракт. Эйрар вгляделся… оттуда приближались какие-то люди. В меркнущем свете дня удалось различить троих всадников со знаменем, обвисшем в неподвижном воздухе — что там было изображено, поди разбери. За всадниками стройной колонной шагали пешие воины. Вот прозвучала команда, и они с лязгом остановились, а те трое поехали прямо к Эйрару, так и не успевшему далеко отойти от дверей. Один из них, юноша, на чьем одеянии была вышита красная роза, гибким движением покинул седло.

— Господа! — сказал он и сдернул шляпу, украшенную щегольским фазаньим пером. — Не подскажете ли, как найти высокочтимого Эйрара из Трангстеда, предводителя войска Дейларны?

Эйрар ответил:

— Это я.

Великан, подъехавший следом за юношей, грузно спрыгнул наземь с коня. Щеголь представил его:

— Барон Йовентиньян из Скроби, посланец Империи.

Барон пожал Эйрару руку и протянул меч рукоятью вперед в знак повиновения.

— Я прислан сюда Советом и Регентами Империи, — пророкотал он, — дабы вооруженной рукою помочь в борьбе с подлым отступником и чародеем графом Вальком Бриелльским. Я привел четыре сотни обученных воинов. Они в твоем распоряжении, государь… при одном только условии: что здесь не прибегают к магии, колдовству или чернокнижию, ибо это противоречит установлениям Колодца, провозглашенным его величеством, светлой памяти императором Ауреолом!

— Никакой магии! — сказал Эйрар и от души стиснул руку барона. — Ты прибыл как нельзя более вовремя, достойный Йовентиньян: на нас идет собственной персоной граф Вальк, завтра битва, и воины нужны до зарезу. Не хочешь ли познакомиться со славным Микалегоном, некогда герцогом Ос Эригу, но отныне — герцогом свободной Дейларны?

Йовентиньян на миг призадумался, слегка откинув голову: имя Микалегона явно резало его имперское ухо, — но потом поклонился, и две огромные ладони соединились в пожатии.

— Проголодались, поди? — спросил Микалегон. — Быстро же вы одолели неблизкий и тяжкий путь — пешком, да в доспехах! Всего на день отстали от карренцев, а ведь это наездники, каких поискать!

Барон охотно дал втянуть себя в разговор:

— Да нет, ничего страшного. В нааросском порту нас встретил спадарион Плейандер, чья сестра с недавних пор замужем за нашим принцем, его высочеством Аурарием. Он сказал, что, мол, собирался спешно везти сюда боевые машины, но в нас, воинах, определенно больше нужды, и отдал нам приготовленные повозки. Да, кстати, — повернулся он к Эйрару, — в одной из повозок вас ожидает ее высочество принцесса Аргира. Я пытался ее отгово…

…Шеренги воинов Скроби в остроконечных высоких шлемах изумленно взирали на молодого герцога, мчавшегося мимо них со всех ног, отнюдь не по-герцогски. Она приехала — она в самом деле приехала!.. И она улыбалась ему. Но, помогая сойти наземь, он так и не посмел обнять ее, — лишь бестолково бормотал что-то о грядущем сражении и о смертельной опасности, которой она себя подвергала…

Он вел ее к дому, где поселился, и отчего-то обоим было неловко. И потом, его еще ждало множество дел. Надо было найти в лагере место для ночлега неожиданному подкреплению из Скроби; надо было определить им место в завтрашней битве (большую часть — к Микалегону, один хороший отряд — на правое крыло, к копейщикам); и всех накормить. Стояла уже глубокая ночь, огни лагеря угасали и лишь караульные перекликались, обмениваясь паролем, когда Эйрар наконец освободился и смог присоединиться к жене.

Он спросил ее:

— Зачем ты приехала?..

— Разве ты не хочешь, чтобы я… была рядом с тобой? — отвечала Аргира.

— Я не знаю, чем кончится битва… но я разделю твою участь, какой бы она ни была. Я все равно не пойду замуж на Стенофона! И… прости меня, мой повелитель. Я безвинно оскорбила тебя. Господин Ладомир сознался мне, что это он, поправ свою клятву советника, велел магу сгубить твоего отца…

Он содрогнулся:

— Господин Ладомир!.. А мне-то он всегда казался… благороднейшим человеком… Но как же ты могла счесть меня таким подлецом?.. Стало быть, ты… в самом деле… ты говорила, что ты не… что я… но ведь я все еще волшебник!

— Любимый, — сказала Аргира. — Я передумала много дум, сидя одна в Нааросе. Я не могу изменить тебя… да и не хочу. Оставайся волшебником, если хочешь. Я просто люблю тебя, вот и все. А завтра… завтра я могу потерять тебя навсегда…

Глядя ему в глаза, она развязала поясок. И платье мягко зашуршало, соскальзывая к ее ногам.