Колодец Единорога

20. Белоречье. Спор с дезерионом

— Давайте-ка сюда этого ублюдка-дезериона! — потребовал Плейандер после ужина. — Поболтаем с ним на сладкое!

Эйрар хотел возразить, полагая неблагородным поступать таким образом со сдавшимся врагом. Но Эвадне захлопала в ладоши, Мелибоэ усмехнулся в бороду, а Эрб сказал:

— Может, вытянем из него что-нибудь полезное.

И вот приведенный дезерион стоял перед ними в свете костра — крючконосый и невысокий, но отменно сложенный, как почти все знатные валькинги. Дождь лился на его непокрытую курчавую голову. Тем не менее, черноволосый дезерион держался с достоинством, даже вызывающе. Плейандер смерил его взглядом.

— «А-пакс, а-пакс!» — передразнил он валькинговский боевой клич. — Уж то-то радости будет в Бриелле, когда ты вернешься туда и похвастаешься, какие славные дела совершил. Что, весело командовать децией, а?

Дезерион не ответил.

— Молчишь? — продолжал Плейандер. — Не по вкусу наше веселье? Ладно, шутки в сторону. Куда вы шли — в Наарос? И сколько солдат в форте Вороньей Башни?

Дезерион молчал по-прежнему, и Звездный Воевода прищурился:

— Учти — жизнь и свобода зависят от твоей разговорчивости. Будешь молчать, щенок, — пеняй на себя.

Дезерион пожал плечами, как бы желая сказать, что свобода или несвобода, жизнь или смерть от руки врага — ему было едино.

— Можешь убить и меня, и тех троих, — сказал он наконец. — Всех валькингов тебе все равно не перерезать. А кроме того, не тебе я сдавался, не тебе меня и допрашивать.

Плейандер дернулся встать, но Эйрар опередил его, сказав:

— Это я взял тебя в плен. Как твое имя?

— Люронн Младший из Аннэ в Восточной Ласии, дезерион Двенадцатой.

Двенадцатая была новой, только что сформированной терцией.

— Ты — пленник и можешь быть продан, как последний миктонец. Так много ли солдат в форте Вороньей Башни?

Дезерион наморщил лоб, мучительно соображая. Потом ответил:

— Этого я сказать не могу. Это противоречило бы моей воинской присяге.

Эйрар растерянно смолк: ему не хотелось ни грозить, ни издеваться, подобно Плейандеру. Эвадне насмешливо фыркнула, но тут поднял седую голову волшебник Мелибоэ:

— Ты неправ, — сказал он дезериону. — Я знаю эту присягу. Ты клялся верно служить своей державе. Но как, хотел бы я знать, ты собираешься ей служить, если тебя убьют? Право слово, это измена. Не говоря уж о том, что за тобой — еще трое. Живи я по-прежнему в Бриелле, я не задумываясь привлек бы тебя за это к суду!

— Нет, я прав, — упрямо ответил Люронн. — У меня строгий приказ: держать в тайне численность наших армий и где они расположены. Нарушить его — вот это в самом деле будет измена. Тем более, что я вижу здесь всем известных изменников-дейлкарлов…

Теперь уже у Эйрара повисли на языке яростные слова, а смуглолицый Плейандер взирал на него с насмешкой. Но Мелибоэ поднял руку, призывая к молчанию, и спокойно спросил:

— Кому же они изменили?

— Как кому? Графу Вальку, именем императора правителю этой страны.

Волшебник поерзал на месте, устраиваясь поудобнее и прикрываясь от дождя.

— Но разве наш высший долг — перед Вальком? Разве у нас нет долга перед Богом и Его Храмом? А также перед нашими душами, которые суть отражения Господа? Я надеюсь, тебе известно, что вот это твое чудесное молодое тело — кстати, столь близкое к разрушению — общается с Вечностью через посредство души?.. С какой же стати ты именуешь этих дейлкарлов изменниками только за то, что они следуют зову своих душ, а не приказам из Бриеллы? И сам ради этих приказов — или как ты их понимаешь — посягаешь разлучить свою душу и тело. У тебя что, иного долга нет, кроме как перед графом?

Люронн, казалось, собирался почесать затылок, однако раздумал.

— Насчет души… — выговорил он медленно. — Вообще-то покамест я ни одной не видал, но коли священник говорит, что она у меня есть, значит — в самом деле есть. Но вот что я доподлинно знаю: чтобы этой самой душе не пропасть, сперва разузнай, чем дышит твой народ — и старайся думать и поступать в согласии с общей волей. Видишь ли, господин мудрец, человек не живет сам по себе, сам по себе он — овца, отбившаяся от стада… или разбойник, объявленный вне закона, которого всякий волен убить.

— И, соответственно, каждый, точно овца в стаде, должен выполнять приказы ближайшей пастушьей собаки? — рассудительно вставил Плейандер. — Так, что ли?

— Нет, не так, — серьезно ответил дезерион. — Однако чего вы хотите? Чтобы любой мог сказать: «Моя душа велела мне присвоить твое имущество, пока ты был в походе»? На самом деле так не бывает потому, что большинство народа этого не желает. Люди хотят надежности и спокойствия, и наша власть им это дает. А кто против — те на самом деле просто хотят все брать силой, попирая закон!

…Эйрар с некоторым ужасом слушал речи Люронна, не в силах отделаться от мысли, что все это произносил человек, стоявший буквально у края могилы; но притом доводы дезериона казались ему безупречными, — он готов был согласиться поистине с каждым его словом…

Впрочем, Мелибоэ улыбался по-прежнему:

— Ты отличный спорщик и неплохой философ, — сказал он. — Сразу видать выучку лицея Аннэ. Позволь только задать тебе еще вопрос: а кто, собственно, определяет эту самую общую волю народа? Ты же вот, например, не станешь обходить всех поголовно и спрашивать мнение по каждому случаю, когда надо что-то предпринять сообща?

— Как кто определяет? Сам граф Вальк, конечно. Весь народ выбирал его, он и выражает его волю.

— Ну-ну. Значит, та воля, что он изъявляет устами своих наместников — все та же общая воля, поскольку он избран всеми. Но что, если это не так? Разве не могут честолюбивые люди, жаждущие власти и почестей, сговориться и протолкнуть наверх кого-нибудь из своего числа?

На лице дезериона отразилось искреннее недоумение:

— Сговориться? Кто, зачем?.. Но хотя бы и сговорились — что с того? Слава и власть графа по праву принадлежит всем валькингам, всему народу. Все, что мы совершаем, делается по воле графа и во исполнение его предначертаний, которые суть замыслы всего народа — большинства, я имею в виду… И всем это нравится, кроме некоторых из числа дейлкарлов, которые желали бы подменить нашу мощь простым почитанием Империи и Колодца — и это при том, что язычники и миктонцы только ждут, чтобы мы передрались между собой! Неужели не ясно: царства рождаются и уходят, и будущее принадлежит нам, валькингам, потому что мы — едины! И в наше единство может влиться всякий, кто пожелает…

— А как насчет других народов? — Мелибоэ повел глазами вокруг. — Дозволено ли будет влиться в это замечательное единство, ну скажем, тем же карренцам?

— Кому, им?.. Помилуйте, господин мудрец, да они же мигом растлевают все, чего ни коснутся. Если откуда-нибудь воняет — значит, там побывали жители Двенадцати Городов. Нет, право же…

Плейандер взвился на ноги с невнятным рычанием. Никто не успел его остановить. Подлетев к дезериону, он сгреб его за шею и ударил в бок кинжалом — раз, другой, третий… Хлынула кровь, Люронн Младший издал булькающий звук и подломился в коленях. Эйрар увидел, как закатились его глаза. Плейандер стоял над ним, кривя рот и сжимая в руке окровавленный кинжал.

— Диад, убрать… это! — наконец выговорил карренец. — Где Висто?

Мелибоэ рассмеялся, но остальные молчали, не находя слов. Потом по одному разошлись.

Эйрару долго не удавалось уснуть… Рыбаки, намучившись за день, давно и крепко спали вокруг, ему же, напротив, напряжение битвы отозвалось возбуждением, не дававшим сомкнуть глаз. Он слышал, как вздыхал ветер в кронах деревьев, как щелкали крупные капли по краю плаща, натянутого на голову, а перед умственным взором в который раз проходили события дня. На время позабыв даже про войну, Эйрар силился разобраться в себе.

Что же с ним творилось?.. Карренка Эвадне в открытую пообещала идти за ним до конца — по счастью, мало кто обратил на это внимание в запале перед сражением. Теперь ее слова так и звучали у него в ушах, не давая заснуть. Верно, Эвадне была постарше его… но эта оливково-смуглая кожа и высокая грудь… как сладко было бы обнять ее… ой ли? Что-то заставило его мысленно отпрянуть и содрогнуться. Так, словно на ней лежало отвращающее заклятие. Заклятие совсем иного свойства, нежели то, которым Мелибоэ пытался связать ее с ним. Заклятие!.. Он с болью и горечью вспомнил, как сам творил приворотные чары, стараясь привлечь к себе… нет, имени он даже мысленно не произнесет… Он стал думать о магии и о том, что ни разу еще на его памяти она не приводила к добру. Взять хоть изменение внешности, благодаря которому Рогей проник в Мариаполь — и едва не погиб. Чары Мелибоэ, погубившие в метельную ночь Бритгальта и двоих его сыновей. Или злосчастная история с расколдованием кораблей на Вагее. И наконец… та ночь в Салмонессе, в замковой башне… нет, нет, слишком больно, не думать… могла ли вообще магия приносить добро? После битвы, в болоте, она спасла их от валькингов… но и тогда Мелибоэ предал тех, кто ему доверял. И если бы не гадание, которое он якобы предпринял, Эйрар тогда отправился бы в Салмонессу и… быть может, спас бы ее…

Эйрар перевернулся на другой бок и стал думать о том, не было ли какого волшебства замешано в давешнем споре с дезерионом. Да, было весьма похоже на то — и до чего скверный конец, даже для валькинга — умереть единственно из-за того, что Плейандер не нашелся ответить словами, только оружием!.. «И вообще, это был мой пленник; какое он имел право?» — запоздало возмутился Эйрар, начиная понемногу озлобляться сразу на всех карренцев. Несчастный Люронн не так уж сильно ошибся: было в них что-то неприятно грубое… подлое. Развязная болтовня Эвадне и все эти ласки, так легко расточаемые Эрбу. А Эвименес, не постеснявшийся угнать лошадей у гостеприимного Хольмунда! А… вот это, пожалуй, раздражало Эйрара сильнее всего: беспрестанное нежничанье Плейандера с Висто — зачем, интересно, парнишка понадобился ему после убийства дезериона?.. Собственно, Эйрар успел уже с сожалением понять — Висто был куда мельче, чем ему казалось когда-то. Ну да, услужливый, верный… как пудель, готовый бежать со всех ног на голос хозяина. Слуга из него неплохой, но друг — никудышний. Как, впрочем, и из Рогея. Смешно вспомнить, было время, он надеялся с ним подружиться. Теперь видел: во всем поведении мариоланца не только сквозило что-то холодное, отчужденное — у него словно и времени не было на друзей…

Да, так вот, стало быть, отчего Висто и не подумал спорить с ним из-за Гитоны. «Просто подружка…» — с еле заметным сарказмом сказал он о ней тогда в башне… и так легко согласился с ее решением отправиться к герцогу… и все-таки пришел к нему, Эйрару, и предупредил… Нет, Висто нет нужды в друге, ему нужен только хозяин.

Эйрар вдруг понял, что у него не было друзей. Настоящих друзей. Все хотели только брать у него, ничего не давая взамен. Нет друзей и, верно, не будет никогда. Неужели никогда?.. Эйрар продолжал беспокойно вертеться под плащом, пока до него не дошло, что это снова была та самая жалость к себе, та самая, недостойная мужчины, что отняла у него когда-то Гитону.

Нет, нет. Если Висто нравилось жить так, как он жил — его право. Хотя… до чего же противно. Люронн был прав: каждый человек живет среди подобных себе и должен соразмерять свою волю с желаниями других. Иначе будешь, как Плейандер, убивать из-за неосторожного слова… якшаться с мальчиками. Как герцог Роджер, не ведавший никакого закона, кроме собственных прихотей. Нет, снова не то; и на герцога все-таки сыскался закон, пусть неписанный, но от этого не менее сурово покаравший несправедливость, гордыню, жестокосердие, сопровождавшие его своеволие и разврат… То-то собственный народ отвернулся от герцога, когда на него обрушилась сперва вооруженная мощь Бриеллы, а потом и кинжал оскорбленной Мелины.

«За каждый ли грех этот закон карает столь же неотвратимо?.. — невольно подумалось Эйрару; неожиданная мысль заворожила. — За всякую, самую ничтожную провинность? Война не дала трехпалому герцогу преуспеть в любовных делах, а любовные шашни не дали выиграть войну. Или, если бы он совладал и с тем и с другим — судьба послала бы еще что-нибудь ему на погибель?..»

Видно, людские уложения лишь как-то отражали этот надчеловеческий, надмирный закон. Сверхзакон, сметавший все земные установления, учрежденные ему вопреки. «Бастарды наследуют бастардам», — гласило вековое правило государей Салма, и что же? Именно это правило и погубило герцогский дом…

Эйрар понял наконец причину своих душевных терзаний: кажется, мечта дезериона Люронна об общей воле народа, о единении валькингов и дейлкарлов не противоречила ни одному закону — ни Божьему, ни людскому. «Но как же так?.. — растерянно спросил он себя. — Неужели правы валькинги, а мы, рвущиеся к свободе, не правы? Значит ли все это, что мы подобны вздорным жителям Двенадцатиградья?..»

Окончательно запутавшись, отчаявшись разобраться самостоятельно, Эйрар поднялся, неловко зацепив нависшую ветку — в рукав тотчас протекла струйка мерзко-холодной воды — и отправился разыскивать Мелибоэ, дабы философ облегчил его муки.

В дождливом небе над поляной уже угадывались первые признаки рассвета, но под деревьями было совершенно черно. Пробираясь впотьмах, Эйрар немедленно наступил на лежавшего человека.

— Кто там? — рявкнул тот, вскакивая, и Эйрар узнал карренца Альсандера.

— Не знаю и знать не хочу, где твой Мелибоэ, — продолжал он, когда Эйрар назвался. — Тебе что, делать больше нечего, кроме как бродить по ночам и пинать ногами людей?..

Эйрар сердечно извинился, и Воевода, ворча, улегся досыпать. В это время на другой стороне долины мелькнул огонек: это наконец-то возвратился соглядатай, оставленный на дороге. Он привел разведчиков, ездивших к Вороньей Башне. При свете фонаря со свечкой внутри Эйрар увидел с ними еще человека.

По словам разведчиков, они бродили по окрестностям весь вечер и большую часть ночи, но не нашли ни особых примет сражения, ни каких-либо следов Рогея. Они избегали приближаться к валькинговскому укреплению, где горели огни и явно что-то затевалось. Они устроились на ночлег в самой Башне — древнем полуразрушенном сооружении, выстроенном еще при язычниках, — и принялись наблюдать. Потом к ним подошел вот этот малый, белореченец из сторонников Железного Кольца, посланец Рогея, сообразившего, что, если другой отряд уцелеет в бою, гонцов оттуда следует искать именно в Башне. Что до самого Рогея — у них все прошло гладко; вот только «союзников», сопровождавших децию, оказалось больше, чем ждали, и они, погнавшись, начали было окружать маленький отряд — пришлось им вместо того, чтобы спешить назад к Эйрару и остальным, уводить врагов по горным тропам Фроя. По счастью, «союзники» были большей частью салмонесцами и, потеряв в схватке вождей, бросили погоню. Так что в отряде всего двое были убиты и лишь немногие ранены. Однако к тому времени Рогей успел далеко уйти по тропе и уже не стал возвращаться, предпочтя двигаться вперед…

Альсандер перебил, не дослушав:

— Много ли солдат в укреплении?

— Не больше полудеции, — ответил посланник. — Господин Рогей — вот это, я вам доложу, предводитель! — уж подумывал, не напасть ли на них. Вы-то легко могли бы это сделать: я вижу, у вас достаточно воинов, да и вооружены хорошо…

— Тебя-то не спросили, — буркнул Воевода. — Какие вообще войска у валькингов в Белоречье?

Проводник глянул угрюмо:

— Точно мы не знаем. Только то, что большая часть Восьмой терции распределена по фортам, а недавно из Бриеллы прошло по дороге несколько деций Двенадцатой. Та, с которой вы дрались, была третьей по счету, и направлялась она, как мы полагаем, в Наарос. Говорят также, в Ставорне стоит Четвертая терция, но наверняка сказать трудно, поскольку торговцы лесом еще не приезжали…

Альсандер повернулся к Эйрару:

— Надо поднимать людей и двигаться, не дожидаясь рассвета. Иначе мы в ловушке.

— Почему?

— Потому, что в форте целую ночь горели огни — что, как я понимаю, у них не в обычае. Рогей удрал по тропе, так? Неужели не ясно, что ублюдки — «союзники» прибежали в крепость и подняли переполох? Я больше чем уверен, что новости уже разлетелись во все стороны, и Восьмую терцию сейчас вызывают из фортов, а Четвертую подтягивают из Ставорны, чтобы отрезать нас и прихлопнуть здесь, как клопов!