Глава 13

— Реми, милая, подойди сюда на минутку.

Я встаю из-за стойки-ресепшн, откладываю кипу накладных за лосьон для ухода за телом и прохожу в комнату маникюра/педикюра, где протирает свое рабочее место наша лучшая специалистка по ногтям — Аманда. Стоящая за ней Лола любовно поглаживает лежащие на развернутой ладони ножницы.

— Что происходит? — с подозрением спрашиваю я.

— Присаживайся, — просит Аманда, и не успеваю я и глазом моргнуть, как уже сижу в кресле, а оказавшаяся у меня за спиной Талинга накидывает мне на плечи парикмахерскую накидку и защелкивает ее на шее.

— Погодите-ка, — протестую я, но Аманда с молниеносной скоростью хватает мои ладони и кладет их на стол между нами. Раздвинув мои пальцы, она быстрыми и резкими движениями принимается шлифовать мне ногти пилочкой.

— Небольшое преображение, — спокойно объясняет Лола, встав позади меня и подняв мои волосы. — Всего понемножку: маникюр, стрижка, макияж…

— Ни за что! — Я выгибаюсь, освобождаясь от ее рук. — Не вздумайте трогать мои волосы!

— Я всего лишь их подравняю, — отзывается она, усаживая меня прямо. — Неблагодарная девчонка, большинство женщин отдали бы за это бешеные деньги. А тебе это даром достается!

— Что-то я в этом сомневаюсь, — ворчу я, и они все смеются. — В чем подвох?

— Не дергай руками, а то я отрежу не только кутикулу, — предупреждает Аманда.

— Никакого подвоха, — беззаботно отвечает Лола, и я напрягаюсь, услышав позади себя щелчки ножницами. Боже, она отрезает мои волосы! — Это бонус.

Я смотрю на Талингу, пробующую на тыльной стороне ладони разные помады и время от времени бросающую на меня взгляды, прицениваясь, какой цвет мне подойдет.

— Бонус?

— Вознаграждение. Подарок! — Лола издает свой фирменный хохоток. — Уникальный подарок для нашей Мисс Реми.

— Подарок, — настороженно повторяю я за ней. — Какой?

— Угадай, — предлагает Аманда, улыбнувшись мне. Она начинает покрывать мои розовые ногти красным лаком.

— Ладно. Он большой? — решаю я позадавать наводящие вопросы.

— Размечталась! — отвечает Лола, и они все истерично хохочут, будто ничего смешнее не слышали.

— Так, или давайте выкладывайте, что тут происходит, или я ухожу, — серьезно предупреждаю я. — Не думайте, что я этого не сделаю.

Они все еще хихикают, пытаясь взять себя в руки. Наконец Талинга глубоко вздыхает и говорит:

— Реми, милочка, мы нашли тебе мужчину.

— Мужчину? — изумляюсь я. — Боже. А я-то решила, что вы мне подарите косметику или что-то нужное.

— Тебе нужен мужчина, — замечает Аманда, переходя к другому ногтю.

— Нет, — возражает Талинга, — это мне нужен мужчина, а Реми нужен парень.

— Хороший парень, — поправляет ее Лола. — И сегодня твой счастливый день, потому что мы как раз такого тебе и нашли.

— Забудьте об этом, — говорю я, когда Талинга наклоняется к моему лицу с кисточкой для макияжа. — Это тот парень, с которым вы пытались свести меня раньше? Билингвист с красивыми руками?

— Он придет сюда в шесть, — продолжает как ни в чем ни бывало Лола, полностью меня игнорируя. — Его зовут Пол, ему девятнадцать, и он вроде как придет забрать косметические пробники для мамы, но вместо этого увидит тебя, твои прекрасные волосы…

— И макияж, — добавляет Талинга.

— И ногти, — вставляет Аманда, — если ты перестанешь дергаться, черт тебя подери.

— … И будет сражен наповал, — заканчивает Лола. Она дважды щелкает ножницами и пропускает мои волосы через пальцы, проверяя свою работу. — Боже, у тебя концы посеклись. Это возмутительно!

— С чего вы взяли, — медленно произношу я, — что я все это буду терпеть?

— С того, что он красавчик, — отвечает Талинга.

— С того, что ты должна это сделать, — добавляет Аманда.

— И можешь, — вставляет Лола, снимая с меня накидку.

* * *

Должна признать, что они были правы. Пол оказался красавчиком. А еще он был веселым, правильно произносил мое имя, обладал крепким рукопожатием и — придется согласиться — красивыми руками, и вообще был парнем что надо. Поняв, что нашу встречу подстроили, когда у Лолы вдруг «случайно» обнаружился подарочный сертификат на ужин в моем любимом мексиканском ресторанчике, который ей «ну совсем никак не пригодится», Пол обменивается со мной подозрительным взглядом.

— У тебя нет такого ощущения, — спрашивает он меня, — что все это выходит из-под контроля?

— Есть, — соглашаюсь я, — но это же бесплатный ужин.

— Верно, но не чувствуй себя чем-то обязанной мне.

— Ты тоже, — говорю я ему.

Мы некоторое время топчемся на месте. Лола с Талингой и Амандой в другой комнате так притихли, что слышно, как у кого-то бурчит в животе.

— Давай пойдем, что ли, — предлагаю я. — Пусть они порадуются.

— Ладно, — улыбается мне Пол. — Заехать за тобой в семь?

Я записываю свой адрес на обратной стороне визитки «Джои» и провожаю Пола взглядом до машины. Он милый, а я сейчас одна. Мы с Декстером не просто расстались почти три недели тому назад, но еще и хитроумным образом пытаемся достичь почти невозможного: дружбы. А тут под руку попадается отличный парень, возможность нового романа. Почему бы ей не воспользоваться?

Ответ на этот вопрос приходит сам собой, когда я иду к своей машине, копаясь в сумочке в поиске ключей и солнцезащитных очков. Я не смотрю, куда иду, и уж тем более — вокруг себя, поэтому не вижу, как Декстер выходит из «Флэш Камера» и пересекает стоянку. Я замечаю его, лишь заслышав какие-то щелкающие звуки. Подняв глаза, я натыкаюсь взглядом на него — стоящего рядом и держащего в руках одноразовый свадебный фотоаппарат.

— Привет, — говорит он, наматывая пленку одним пальцем. Затем подносит фотоаппарат к глазам, наклоняется немного и смотрит на меня под другим углом. — Вау, выглядишь отпадно. Идешь на страстное свидание?

Я, замешкавшись, молчу, и он делает еще один снимок. Щелк.

— Ну, вообще-то… — начинаю я.

Секунду он не двигается, не фотографирует и не наматывает пленку, просто смотрит на меня через объектив. Потом убирает фотоаппарат от лица, хлопает себя по лбу ладонью и говорит:

— Ой, черт. Какой неловкий момент. Прости.

— Нам устроили свидание, — поспешно говорю я. — Лола.

— Не нужно ничего объяснять, — отвечает Декстер, наматывая пленку. Щелк-щелк-щелк. — Ты это знаешь.

Затем случается она — одна из офигенно-долгих-чтобы-быть-обычной-паузой-в-разговоре-пауза, и я отвечаю:

— Хорошо. Что ж…

— Вот черт, как же неловко. Теперь вдвойне неловко, — говорит Декстер. Потом передергивает плечами, словно сбрасывая с них невидимую тяжесть, и продолжает: — Все нормально. Как-никак, это практически вызов для нас, да? И не предполагалось, что будет легко.

Опустив взгляд на сумочку, я осознаю, что ключи, которые я искала в ней все это время, на самом деле лежат у меня в заднем кармане. Я достаю их, радуясь, что могу переключить внимание хоть на что-то, как бы глупо это не было.

— Так с кем идешь на свидание? — небрежно спрашивает Декстер, направляя фотоаппарат выше мой головы и снимая витрину «Джои».

— Декстер, ну правда…

— Нет, нет. Друзья же обсуждают такое? Обычный вопрос. Представь, что я спросил тебя о погоде.

Я обдумываю его слова. Мы знали, во что ввязываемся с этой нашей дружбой: съесть в один присест десять бананов тоже не так уж и просто.

— Это сын клиентки. Я познакомилась с ним всего четверть часа назад.

— А-а-а, — протягивает Декстер, перекатываясь с носок на пятки. — Тот, что уехал на черной «Хонде»?

Я киваю.

— Ясно. Видел его. — Декстер снова делает снимок. — На вид приятный, порядочный парень.

«Порядочный». Как будто мы тут выбираем президента школьного совета или добровольца для того, чтобы перевести старушку через улицу.

— Это просто ужин, — говорю я, когда Декстер делает очередной снимок — в это раз почему-то моих ног. — Что с фотоаппаратом?

— Бракованный товар. Кто-то из главного офиса оставил коробку на солнце, так что все фотики испортились. Руководство разрешило нам взять их себе, а я ни от чего дармового никогда не отказываюсь.

— Но разве снимки получатся? — спрашиваю я, приглядевшись и заметив, что фотоаппарат деформировался и покорежился, как видео-кассета, которую я однажды летом оставила на приборной доске автомобиля. Из него пленку-то вытащить будет сложно, уже не говоря о том, что вряд ли на ней что-то проявится.

— Не знаю, — отвечает Декстер, опять что-то снимая. — Может и получатся. А может и нет.

— Не получатся, — говорю я. — Пленка, наверное, испортилась на жаре.

— А может, — отвечает он, вытягивая вперед руку и фотографируя улыбающегося себя, — не испортилась. Может, с ней все в порядке. Мы этого не узнаем, пока не проявим ее.

— Фотоаппарат, скорее всего, уже никуда не годен. К чему эти попытки?

Декстер опускает его и смотрит на меня — на самом деле смотрит, не через объектив и не искоса, а прямо в глаза.

— А вот это хороший вопрос, — замечает он. — В том-то и проблема. Я думаю, что снимки могут получиться. Может быть, они не будет идеальны — они могут выйти размытыми или обрезанными — но они стоят того, чтобы попробовать. Но, к сожалению, так думаю только я.

Я стою, пораженно моргая, и Декстер поднимает фотоаппарат и делает еще один мой снимок. Я смотрю на него в упор, давая понять, что поняла его маленькую метафору.

— Мне пора идти, — говорю я.

— Конечно, — отвечает он, улыбаясь. — Увидимся позже.

Он уходит, сунув фотоаппарат себе в карман, обходя машины и возвращаясь во «Флэш Камеру». Может быть, он распечатает снимки и найдет их идеальными: мое лицо, мои ноги, возвышающуюся позади меня «Джои». А, может быть, они выйдут абсолютно черными, лишенными света, без очертаний лица или какой-либо видимой фигуры. Да, в этом-то и проблема. В отличие от Декстера, я не хочу терять время и полагаться на слепой случай. Такие люди, как Декстер, так же яро идут на риск, как собаки на запах. Они надеются на то, что может их ожидать впереди, не утруждая себя размышлениями о том, что их в действительности там ждет. Хорошо, что мы с ним просто друзья. Если нас можно назвать друзьями. Наши отношения не продлились бы долго. У нас не было ни единого шанса.

* * *

Прошло два дня с той сцены, которую устроил Дон во дворе дома, и пока мне удается его избегать: в кухню — наше общесемейное место — я хожу только когда знаю, что его или нет дома, или он в душе. С мамой проще, она с головой ушла в свой роман, со скоростью света добивая последнюю сотню страниц. От необыкновенной любви между Мелани и Броком Доббином ее, наверное, не отвлечет даже взорвавшаяся в гостиной бомба.

Вот почему вернувшись домой подготовиться к свиданию с Полом, я с удивлением нахожу ее за кухонным столом с чашечкой кофе. Мама сидит, подперев голову одной рукой и уставившись на картину Дона с обнаженной дамой. Она так погрузилась в свои мысли, что вздрагивает от моего прикосновения к ее плечу.

— О, Реми, — говорит она, прижав палец к виску и улыбаясь. — Ты меня напугала.

— Прости. — Я выдвигаю стул и, сев напротив нее, кидаю ключи на стол. — Что делаешь?

— Жду Дона. — Она взбивает волосы пальцами. — У нас ужин с вип-персонами из «Тойоты», и Дон — сплошной комок нервов. Думает, что если не впечатлит их, они срежут его дополнительные ассигнования.

— Его что?

— Не знаю, — вздохнув, отвечает она. — Это дилерские разговоры. И они будут вестись сегодня весь вечер, в то время как Мелани с Брокком сидят в летнем кафе в Брюсселе и вот-вот явится ее муженек, и последнее, о чем мне хочется думать — это о данных по продаже, техниках финансирования и сниженных ценах. — Она устремляет на пишущую машинку в своем кабинете тоскливый взгляд, словно ее тянет туда с силой стремительного течения. — Ты не жалеешь иногда о том, что не можешь прожить две жизни?

В голове почему-то появляется образ Декстера, смотрящего на меня через объектив одноразового фотоаппарата. Щелк.

— Иногда — да, — отвечаю я, отбрасывая мысли о нем. — Наверное, жалею.

— Барбара! — громогласно зовет Дон, открыв дверь в «Новом крыле». Я не вижу его, но слышу прекрасно. — Ты не видела мой красный галстук?

— Твой что, дорогой? — кричит мама в ответ.

— Красный галстук, тот, что я надевал на ужин в честь распродаж. Ты его видела?

— О, милый, даже не знаю. — Мама разворачивается на своем стуле. — Может быть, если ты…

— Ладно, я зеленый надену, — отвечает Дон и захлопывает дверь.

Мама улыбается мне так, словно он нечто невероятное, затем протягивает руку и похлопывает меня по ладони.

— Но хватит обо мне. Что нового у тебя?

— Ну… Лола сегодня устроила мне свидание вслепую.

— Свидание вслепую? — с опаской переспрашивает мама.

— Я уже встретилась с этим парнем. В салоне, — успокаиваю я ее. — Он показался мне очень милым. И это всего лишь ужин.

— А, — кивает она. — Просто ужин. Как будто ничего не может случиться за три смены блюд и бутылочкой вина. — Немного помолчав, она вдруг добавляет: — Это хорошо. О боже, мне нужно это записать.

Она берет конверт со старым счетом за электроэнергию и ручку. «Три смены блюд — просто ужин — ничего не может случиться», — небрежно записывает она на нем и ставит в конце огромный восклицательный знак, затем кладет конверт под сахарницу, где он, скорее всего, и останется позабытый, пока мама однажды не найдет его при уборке. У нас весь дом в этих записках, мама оставляет их свернутыми в углах, на полках, в книгах. Я нашла одну такую под своей раковиной в коробке с тампонами — оказалось, она записала на нем главную сюжетную линию из «Воспоминаний Труно». Похоже, никогда не знаешь, когда нагрянет вдохновение.

— Мы идем в «Ла Бреа», — говорю я маме, — так что блюдо будет всего одно и совершенно точно ничего не успеет случиться.

— Как знать, Реми, — улыбается она мне. — Любовь непредсказуема. Бывает, знаешь мужчину много лет, а потом однажды — бах! — внезапно видишь его в другом свете. А бывает, влюбляешься в первое же свидание, в первое же мгновение. И это замечательно.

— Я не собираюсь влюбляться в него. Это просто свидание.

— Барбара! — кричит Дон. — Куда ты дела мои запонки?

— Дорогой, — снова оборачивается мама, — я не трогала твоих запонок. — Некоторое время она так и сидит, ожидая ответа, но Дон молчит, и, пожав плечами, мама поворачивается ко мне.

— Боже, — понижаю я голос, — не представляю, как ты терпишь его.

Улыбнувшись, мама протягивает руку и убирает волосы с моего лица.

— Он не так уж и плох.

— Он великовозрастное дитя, — отвечаю я. — Чего только его «Эншур»[20] стоит. Я бы с ним сошла с ума.

— Может быть, — соглашается она. — Но я люблю Дона. Он хороший человек и добр ко мне. Не бывает идеальных отношений. Всегда приходится в чем-то идти на уступки, искать компромисс, отказываться от чего-то, чтобы получить что-то намного лучшее. Да, некоторыми своими привычками Дон действует мне на нервы, но я уверена, что и у меня таких хватает.

— Ты хотя бы ведешь себя как зрелый человек, — замечаю я, зная, что немного кривлю душой. — Он даже одеться сам не может.

— Но, — продолжает мама, не обращая внимания на мои слова, — наша любовь друг к другу больше чем эти мелкие различия. И это самое главное. Если представить себе круговую диаграмму, то любовь в отношениях должна заниматься большую ее часть. Любовь заглаживает и восполняет очень многое, Реми.

— Любовь — обман, — говорю я, выводя солонкой по столу круги.

— Нет, милая, нет! — Мама берет меня за руку и мягко сжимает пальцы. — Ты же не думаешь так на самом деле?

Я передергиваю плечами.

— В обратном меня никто не убедил.

— Ох, Реми. — Мама поднимает мою ладонь. Ее пальцы меньше и прохладнее моих, с ярко-розовыми ноготками. — Как ты можешь такое говорить?

Я просто смотрю на нее. Одну, две, три секунды. И тут она, наконец, понимает.

— Ах вот в чем дело. — Она выпускает мою руку. — То, что я несколько раз выходила замуж и мои браки распадались, совсем не значит, что я на них только время потеряла. Я провела замечательные годы с твоим отцом, Реми, и самое прекрасное, что осталось у меня после них — ты и Крис. Четыре года с Гарольдом тоже были чудесными. И даже с Мартином и Уином я большую часть времени была счастлива.

— Но все эти отношения закончились. Все! — говорю я. — Они не удались.

— Кто-то может сказать и так. — Мама складывает руки на коленях и на секунду задумывается. — Но лично я думаю, что было бы гораздо хуже все это время оставаться в одиночестве. Конечно, тем самым я бы защитила свое сердце, но разве так было бы лучше? Неужели лучше держать всех на расстоянии, боясь, что отношения могут оборваться?

— Может и лучше, — отвечаю я, подцепляя пальцами угол стола. — Потому что так ты будешь в безопасности. Судьба твоего сердца в твоих руках, и никто другой права на него не имеет.

Мама некоторое время обдумывает это, затем говорит:

— Что ж, это правда, что мне порой причиняли боль. Небольшую. Но правда и в том, что я любила и была любима. И это перевешивает все остальное. Если представить мою жизнь в виде круговой диаграммы, которую я уже упоминала, то, оглядываясь назад, я вижу, что почти всю ее часть занимает любовь. Проблемы, разводы, грусть… они тоже в ней есть, но это лишь тоненькие полоски на ней, крохотные кусочки.

— Я просто считаю, что нужно себя защищать. Нельзя забывать о себе, думая о других.

— Нельзя, — печально соглашается мама. — Но то, что ты не подпускаешь к себе людей и отказываешь себе в любви, не делает тебя сильной. Наоборот, это делает тебя слабой. Ведь ты поступаешь так, потому что боишься.

— Боюсь чего? — спрашиваю я.

— Рискнуть, — просто отвечает мама. — Отпустить себя и отдаться любви. Ведь вся жизнь состоит из риска, Реми. Слишком сильно бояться, чтобы даже попробовать — значит, тратить жизнь впустую. Я сделала кучу ошибок, но ни о чем не жалею, потому что не простояла всю свою жизнь в сторонке, размышляя о том, как бы могла ее прожить.

Я сижу, не зная, что сказать. Я вдруг поняла, что зря жалела маму. Все эти годы я жалела ее из-за неудавшихся браков, принимая все ее попытки устроить личную жизнь за величайшую слабость и не осознавая, что она видит все совершенно иначе. По ее мнению, то, что я оттолкнула Декстера, показывает мою слабость, а не силу.

— Барбара, мы должны быть там через десять минут, так что давай… — появляется в дверях Дон со съехавшим на бок галстуком и переброшенным через руку пиджаком. Он замолкает, увидев меня. — О, Реми. Привет.

— Привет, — отвечаю я.

— Посмотри на свой галстук, — говорит мама, вставая. Она подходит к нему, приглаживает ладонями перед рубашки и, поправив галстук, затягивает на нем узел потуже. — Вот. Теперь все хорошо.

— Нам пора. — Дон целует ее в лоб, и она отступает. — Джианни ненавидит ждать.

— Тогда идем, — соглашается мама. — Реми, милая, чудесного тебе вечера. И подумай о том, что я тебе сказала.

— Хорошо. Вы тоже повеселитесь.

Я встаю из-за стола. Дон направляется к машине с ключами в руке, а мама подходит ко мне и кладет ладони мне на плечи.

— Не становись циничной из-за маминой жизненной истории, Реми, — мягко просит она. — Ладно?

Слишком поздно, — думаю я, когда она целует меня. Я провожаю ее взглядом до машины, где ее ожидает Дон. Он опускает руку на ее поясницу, подводит ее к пассажирской двери и помогает сесть. В этот момент я, кажется, начинаю понимать, о чем она говорила. Может быть, брак, как и жизнь, состоит не из одних лишь Важных Мгновений, неважно — плохих или хороших. Может быть, он как раз состоит их мелочей, таких как вот это, когда тебя медленно, но верно, день за днем, ведут вперед, создавая тем самым даже из самой шаткой, тончайшей связи нерушимые, крепкие узы.

* * *

Мне продолжает везти. Свидание с Полом проходит очень даже ничего.

Сначала, когда он заезжает за мной, я веду себя несколько настороженно, но к своему собственному удивлению вскоре расслабляюсь, начиная болтать с ним об университете. Оказывается, один из его лучших школьных друзей учится в Стэнфорде, и Пол навещал его на Рождество.

— Кампус там обалденный, — говорит он. В этот момент мексиканская группа в ресторане заводит очередное исполнение «С днем рождения тебя». — К тому же, у них много профессоров и не приходится иметь дело с кучей преподающих аспирантов.

Я киваю.

— Я слышала, у них там все очень строго в образовательном плане.

— Да ладно тебе, — улыбается Пол. — Я знаю, что чтобы попасть туда, ты должна быть очень умной. Сомневаюсь, что у тебя возникнут там какие-либо проблемы. Ты наверняка получила на отборочном экзамене высшую оценку, так ведь?

— Не так, — качаю я головой.

— Я же, — торжественно продолжает Пол, отпив из бокала воды, — преуспел в категории придурков, поэтому буду тянуть в городском университете на джентельменскую тройку, в то время как ты отправишься рулить свободным миром. Пришли мне открытку. Или нет, лучше навести меня, когда я после окончания универа буду работать в какой-нибудь забегаловке — я тебя по дружбе угощу двойной порцией и все такое.

Я улыбаюсь. Пол обаяшка и богатый парень, но он мне нравится. Он из тех, с кем легко общаться, потому что он со всеми найдет общий язык. Помимо Стэнфорда мы успели обсудить воднолыжный спорт (Пол его обожает, хотя тот ему не дается), то, что он билингвист (он знает испанский, так как его бабушка — венесуэлка), и то, что в конце лета он вернется в университет, где состоит в братстве «Сигма Ну», специализируется в психологии и заправляет баскетбольной командой, которая, как он выразился, играет «просто душой, никакого умения».[21] Он не бесхитростный и не супер-веселый, но и не неуклюжий и неловкий. Не успела я оглянуться, как нам подали еду, мы поели, но все еще продолжали болтать, не обращая внимания на то, что наши тарелки уже собрали с намеком, что мы засиделись.

— Ладно, — говорит Пол, когда мы наконец радуем официанта своим уходом, — чтобы быть уж до конца откровенным, скажу, что я с некоторой опаской ждал нашей встречи.

— Чтобы быть уж до конца откровенной, — отвечаю я, — скажу, что ты был в этом не одинок.

Мы подходим к машине, и он удивляет меня тем, что открывает мне дверцу и ждет, пока я не сяду. Мило, — думаю я, когда он обходит машину, чтобы сесть за руль. Очень мило.

— Так что, если бы наш ужин был полной катастрофой, — продолжает Пол, заводя автомобиль, — я бы сказал тебе, что прекрасно провел время, отвез тебя домой, проводил до двери и умчался на всех парах из твоего района, забив на все стоп-знаки.

— Как благородно, — замечаю я.

— Но, — говорит он дальше, — так как ужин прошел замечательно, я спрошу: не хочешь ли ты пойти со мной на вечеринку у бассейна? Ее устраивают мои друзья. Пойдешь?

Я задумываюсь. Пока вечер только радовал. Приятное свидание. Не случилось ничего такого, о чем бы я сожалела или слишком много думала позже. Все идет, как надо, но почему-то в голове крутится разговор с мамой. Может быть, я действительно не подпускаю к себе мир, но пока меня это вполне устраивает.

— Конечно, — отвечаю я.

— Здорово. — Улыбнувшись, он включает зажигание и дает задний ход. Я ловлю на себе его взгляд и понимаю, что только что практически завязала новые отношения. Даже странно, как легко это получилось, учитывая то, что старые завершились всего три недели назад. Я думала, Декстер сильнее повлияет на меня, изменит меня, и вот, смотрите-ка, сижу уже с другим парнем, в другой машине, и начинается новый виток. И все же Декстер был особенным, каким-то помрачнением рассудка, а с Полом я снова становлюсь на твердую почву, и это хорошо.

* * *

— Боже, — говорит Лисса, макая ломтик жареного картофеля в кетчуп, — ты его словно по спец-заказу достала. Как так?

Я улыбаюсь, потягивая диетическую колу.

— Наверное, мне повезло.

— Он очарователен. — Лисса засовывает в рот очередную картофелину. — Блин, всех классных парней уже разобрали.

— Твое нытье означает, что у ПиДжея из «КаБум» есть подружка? — спрашивает ее Джесс.

— Не называй его так, — угрюмо отвечает Лисса, поедая картофель. — И они уже расходились этим летом. Представляете, она не посетила ни одно мероприятие!

— Вот сучка, — ухмыляется Джесс, и я громко смеюсь.

— Я к тому, — продолжает Лисса, игнорируя нас, — что это несправедливо. Меня только что кинули, и парень, который мне нравится, теперь недоступен, а у Реми аж два бойфренда сразу — прикольный музыкант и очаровательный студент. Это неправильно. — Она снова засовывает в рот картошку фри. — И я все ем и ем. Хотя, кого это волнует, я же совершенно не достойна любви.

— Ой, вот только не надо заводить старую песню, — ворчит Джесс.

— Прикольный музыкант? — спрашиваю я.

— Декстер очень мил, — отвечает Лисса, вытирая губы. — А теперь ты заполучила еще и идеального Пола. В то время как у меня есть лишь бесконечная снабженческая фигня из «КаБум» и аппетит дальнобойщика.

— Нет ничего плохого в здоровом аппетите, — говорит ей Джесс. — Парням нравятся плавные линии.

— Я уже ими обладаю, — отзывается Лисса. — Скоро на них появятся жиры.

Хло — самая худенькая из нас — фыркает.

— Жир. В единственном числе.

Лисса вздыхает, отодвигает свой поднос и вытирает руки салфеткой.

— Мне пора идти. Через пятнадцать минут начнутся соревнования по легкой атлетике, а мы КаБумим атлетов со всего штата.

— Не забудь надеть защиту, — иронично говорит Джесс.

Лисса корчит ей рожицу. Ее уже достали шутки про «КаБум», но они сами собой слетают с языка.

* * *

Пол заезжает ко мне в салон по дороге домой со своей работы спасателя в «Y». Я не могу не заметить, как пожирают его глазами ожидающие предсвадебный маникюр подружки невесты, когда он входит к нам, весь из себя загорелый и пахнущий лосьоном для загара и хлоркой.

— Хей, — говорит он, и я встаю и целую его — легко и быстро, так, как и полагается на подобной стадии отношений. Мы знаем друг друга полторы недели и встречаемся почти каждый день: на обедах, ужинах, парочке вечеринок. — Я знаю, что ты сегодня вечером занята, поэтому просто зашел сказать «привет».

— Привет, — отвечаю я.

— Привет, — широко улыбается он. Боже, он такой милый. Меня не оставляют мысли о том, что если бы мы познакомились с ним еще тогда, когда Лола пыталась в первый раз нас свести, то все лето прошло бы по-другому. Совершенно по-другому.

В конце концов, Пол отвечает почти всем критериям в моем списке требований к парням. Он высокий. Красивый. Не имеет раздражающих привычек. Старше меня, но не больше, чем на три года. Одевается прилично, но магазины посещает реже меня. Не выходит за рамки адекватной личной гигиены (крем после бритья и одеколон — да, мусс для волос и искусственный загар — нет). Он достаточно умен и образован, чтобы поддержать разговор, но не занудный ботан. И что самое важное — он уезжает в конце лета, и мы уже договорились, что расстанемся друзьями и пойдем разными путями.

Из этого всего следует, что я встречаюсь с приятным, милым, обходительным парнем. У него есть своя жизнь и хобби, я ему нравлюсь, он классно целуется, оплачивает наши ужины и не имеет ничего против установленных мной условий, о которые споткнулась куча моих парней до него. И все это благодаря свиданию вслепую! Потрясающе.

— Я знаю, что сегодня у вас девичник, — говорит Пол, когда я кладу свои ладони поверх его, лежащих на стойке, — но есть хоть какой-то шанс на то, что я смогу с тобой встретиться позже?

— Никакого, — отвечаю я. — Только самые низкие женщины способны задвинуть своих подруг ради парня. Это против правил.

— А, — кивает он. — Что ж, спросить все равно стоило.

Я вижу, что на противоположной стороне стоянки к «Флэш Камера» подъезжает белый фургон. Тед припарковывается в «безопасной зоне», вылезает из машины, хлопает дверцей и исчезает внутри магазина.

— Чем будешь заниматься сегодня? — спрашиваю я Пола. — Всякими мужскими делами?

— Ага, — отвечает он.

Снова бросив взгляд на «Флэш Камеру», я вижу, что вслед за Тедом к фургону идет Декстер. Увлеченно разговаривая — споря? — они усаживаются в машину и выезжают со стоянки, не тормозя на стоп-знаке у «Рынка Мэра».

— … какая-то группа, которую ребята хотят послушать, играет в клубе у университета.

— Правда? — спрашиваю я, слушая его вполуха. Белый фургон выезжает на главную дорогу перед микроавтобусом, чем заслуживает разъяренное бибиканье.

— Да. Трей говорит, ребята здорово играют. Их группа называется «Спиннербейт».

— Ненавижу «Спиннербейт», — машинально отвечаю я.

— Что?

Я перевожу взгляд на Пола и осознаю, что практически не слушала его.

— О, ничего. Просто я… эм… слышала, что это отстойная группа.

Он удивленно поднимает брови.

— Оу. Правда? Трей говорит, что она классная.

— Ну, я уверена, что он в этом разбирается больше меня, — поспешно говорю я.

— Сомневаюсь в этом. — Пол наклоняется через стойку и целует меня. — Я позвоню тебе сегодня, ладно?

— Конечно, — киваю я.

Он уходит, и две подружки невесты с одобрением смотрят на меня, как будто я достойна уважения только потому, что отхватила себе такого парня. Я же почему-то настолько рассеяна, что записываю мелирование волос миссис Джеймсон как восковую эпиляцию зоны бикини, а потом вношу на ее счет за крем от кутикул пятьдесят долларов вместо пяти. Хорошо хоть рабочий день подходит к концу.

Сев в машину, я слышу, как кто-то стучит в пассажирское окно, и поднимаю взгляд. Это Лукас.

— Привет, Реми, — говорит он, когда я опускаю стекло. — Не подбросишь меня до дома? Декс уже уехал на фургоне, так что если откажешь, мне придется топать домой пешком.

— Конечно, садись, — отвечаю я, хотя уже опаздываю. Мне нужно подхватить по пути Лиссу, да и желтый дом находится в прямо противоположном направлении, но не могу же я оставить его здесь.

Лукас забирается в машину и тут же начинает возиться с радио. Одно это при обычном раскладе послужило бы причиной немедленного изгнания его из моего автомобиля, но будучи в хорошем настроении, я машу на это рукой.

— Какие диски у тебя есть? — спрашивает он, попрыгав по настроенным радиостанциям и словив с помехами университетскую волну.

— Они в бардачке, — отвечаю я.

Открыв его, Лукас роется в дисках — я сложила их в алфавитном порядке, застряв несколько дней назад в пробке на дороге. Он цокает языком, вздыхает и что-то ворчит себе под нос. Похоже, моя коллекция, как и настроенные радиостанции, не отвечает его стандартам. Однако мне нет нужды его впечатлять. Благодаря Декстеру, я знаю не только то, что Лукаса при рождении назвали Арчибальдом, но и то, что в школе он отрастил себе длинные волосы и играл металл в группе «Осадок». На самом деле, есть только одна фотка Лукаса, играющего на своем синтезаторе с длиннющими залаченными патлами, и она у Декстера.

— Я слышала, сегодня играют «Спиннербейт»? — спрашиваю я, испытывая непреодолимое желание поприкалываться над Лукасом.

Резко подняв голову, он смотрит на меня.

— Где?

— В «Марри», — отвечаю я, проезжая на желтый свет светофора.

— Это где?

— В другом конце города, у университета. Довольно большое местечко. — Я вижу Лукаса боковым зрением: он раздраженно теребит манжету рубашки.

— Ненавижу «Спиннербейт», — ворчит он. — Они — кучка засранцев рок-позеров, а их фанаты — кучка богатых красавчиков-студентов, разъезжающих в папиных тачках и абсолютно лишенных вкуса.

— Оу, — вырывается у меня. Под это нелицеприятное описание попадает лучший друг Пола Трей, да и сам Пол, если его не знать лучше. Но я-то его знаю.

— Это большая новость, — говорит Лукас, когда я поворачиваю на другую улицу. — Но у нас есть новость покруче.

— Какая именно? — спрашиваю я, сразу вспомнив, как их фургон пролетел мимо «Рынка Мэра», не останавливаясь на стоп-знаке.

Лукас бросает на меня взгляд, и, судя по его лицу, раздумывает, стоит ли мне что-то рассказывать.

— Это очень важно и касается группы, — загадочно отвечает он. — Мы сейчас на грани. В общем и целом.

— Правда? На грани чего?

Он пожимает плечами, а я снижаю скорость — мы подъезжаем к желтому дому. Я вижу сидящих на садовых стульях во дворе Теда и Ужасную Мери: она положила ноги на его колени, и они поедают «Твинкис».

— С нами хочет встретиться звукозаписывающая компания «Rubber Records». На следующей неделе мы едем в Вашингтон, ну, знаешь, поговорить с ними.

— Ничего себе! — Я въезжаю на подъездную дорожку, на которой уже припаркован фургон. На нас с легким интересом смотрит Тед, Мери машет рукой, когда Лукас открывает дверцу и выходит из машины. — Это здорово.

— Вы только послушайте, — кричит Лукас Теду. — Сегодня играют «Спиннербейт».

— Ненавижу «Спиннербейт»! — отвечает Мери.

— Где играют? — спрашивает Тед.

Лукас захлопывает дверцу и обходит машину спереди.

— Спасибо, что подбросила, — говорит он мне, постучав по моему полуопущенному стеклу. — Я тебе очень благодарен.

— Что все это значит? — кричит Тед. — Это вторжение на нашу территорию!

— Это война! — отзывается Лукас, и они оба смеются.

Лукас направляется к дому, но я нажимаю на клаксон, и он оборачивается.

— Хей, Лукас!

— Да? — Он делает пару шагов ко мне.

— Желаю удачи, — говорю я и чувствую себя очень неловко, ведь я его едва знаю. Однако почему-то чувствую необходимость сказать хоть что-нибудь. — Я имею в виду, желаю удачи всем вам.

— Уху, — пожимает он плечами. — Посмотрим, выгорит ли у нас что.

Отъезжая, я вижу, что он вытаскивает ящик с молоком, чтобы присоединиться к пикнику Мери и Теда. Тед протягивает ему «Твинкис». Бросив в последний раз взгляд на их дом, я замечаю Манки, сидящего у двери, высунув язык. Где, интересно, Декстер? — думаю я и сразу одергиваю себя — какое мне дело? Но если бы он был дома, то, скорее всего, вышел бы поприветствовать меня. Просто потому, что мы друзья.

Остановившись на стоп-знаке, я смотрю в зеркало заднего вида. Во дворе желтого дома все еще сидят Тед, Мери и Лукас, вот только теперь к ним присоединился и Декстер. Опустившись на корточки у самодельного столика, он разворачивает «Твинки», а Манки ходит вокруг них кругами, виляя хвостом. Они болтают, и на короткую секунду меня пронзает острая боль. Такое ощущение, словно я потеряла что-то очень важное. Странно. Затем стоящая позади машина нетерпеливо сигналит, и я возвращаюсь в реальность, стряхиваю с себя оцепенение и еду вперед.

В доме стоит тишина. Мама уехала в город, на конференцию писателей, которую посещает каждый год в августе. Там она дает семинары начинающим романистом и целых три дня и две ночи купается в их обожании во «Флорида-Кис». Что касается Криса, то он практически живет и спит у Дженнифер Энн, где нормальный хлеб и можно завтракать, глядя на плакаты с красивыми цветочными садами, а не на огромные неоклассические сиськи. Обычно я люблю оставаться дома одна, но мне все еще как-то неловко находиться с Доном, поэтому я воспользовалась предложением Лиссы в выходные переночевать у нее. Дона я уведомила об этом запиской, засунутой под растущую на кухонном столе пирамиду из пустых банок «Эншур».

Я иду в кабинет мамы, распахиваю там шторы. На полке возле ее стола лежит пачка листов: новый роман или какая-то его часть. Я сажусь, поджав под себя ноги, кладу пачку себе на колени и начинаю листать страницы. Когда я читала о Мелани в последний раз, муж покинул ее, и она осталась одна на холодном супружеском ложе с мыслями о том, что ее брак — ошибка. Это было где-то на двухсотой странице, а к двухсотпятидесятой она возвращается из Парижа в Нью-Йорк и работает над дизайном одежды для одной зловредной бабы, весь вид которой говорит о том, что она деревенщина. Так совпало, что в это же время в Нью-Йорк приезжает и Брок Доббин, пострадавший в каких-то гражданских беспорядках на поприще фотожурналистики в погоне за профессиональными наградами. В начале осени они встречаются друг с другом взглядами и их любовь вспыхивает с новой силой.

Я перелистываю роман до трехсотой страницы и обнаруживаю, что все становится совсем плохо: Мелани лежит в лечебнице для душевнобольных, накачанная таблетками, в то время как ее бывший начальник заграбастывает себе всю ее линию одежды. Снова объявляется с какой-то финансовой схемой ее муженек. Брок Доббин исчезает, и я уж решаю, что навсегда, но нет, нахожу его на триста семьдесят четвертой странице в мексиканской тюрьме, где он оказывается в результате вызывающих сомнение обвинениях в незаконном провозе наркотиков и попадается на удочку местной обаятельной попрошайки по имени Кармелита. Здесь, похоже, мама забывает, о чем пишет, и уходит куда-то не в ту степь, но к четырехсотой странице возвращается к главной сюжетной линии и все действующие лица в преддверии осени оказываются в Милане. Люк пытается примириться с Мелани, но с плохими намерениями, а Брок вновь весь в работе и готовит репортаж о грязной и неприглядной стороне индустрии моды, со своей верной камерой и несокрушимым чувством справедливости, которое не смог поколебать даже удар камнем по голове в Гватемале.

Последняя страница на моих коленях — четыреста пятая, и на ней Мелани с Броком пьют экспрессо в миланском кафе.


«Они не отрывают друг от друга взглядов, словно так истосковались за время разлуки, что этого нельзя передать словами, а можно выразить только глазами. Руки Мелани дрожат, хоть она и сжимает в пальцах шелковую шаль, защищающую ее от резкого ветра.

— Ты любишь его? — спрашивает Брок, напряженно глядя на нее своими зелеными пронзительными глазами.

Мелани шокирует его прямота, но, видимо, после времени, проведенного в тюрьме, он действительно нуждается в ответах. Он смотрит на нее, ожидая.

— Он мой муж, — отвечает она.

— Я спрашивал не об этом. — Брок берет ее за руку и сжимает ее ладонь в своей. Его пальцы твердые и мозолистые, жесткие по сравнение с ее бледной, мягкой кожей. — Ты любишь его?

Мелани прикусывает губу, подавляя готовые вырваться из груди рыдания, если он продолжит требовать правду о Люке и его ледяном сердце. Брок ушел от нее много месяцев назад, не оставив ей выбора. Она считала его погибшим, как и их любовь. И теперь он словно призрак подошел к ней в кафе, перейдя из того мира в этот.

— Я не верю в любовь, — отвечает она.

Брок сжимает ее ладонь.

— Как ты можешь говорить такое после всего, что между нами было? Что еще между нами есть?

— Между нами ничего нет, — отвечает Мелани, высвобождая свою ладонь. — Я замужем. Я сделаю все, чтобы сохранить брак, потому что…

— Мелани…

— Потому что этот мужчина любит меня, — заканчивает она.

— Этот мужчина, — мрачно повторяет Брок, — любит тебя.

— Ты опоздал. — Мелани встает. Она изгонит Брока из своих мыслей, она сможет прожить свою жизнь с Люком. С обходительным и добродушным, сильным и верным Люком. Брок приходит в ее жизнь и уходит из нее, обещает быть с ней, воспламеняет любовь, а потом исчезает, оставляя ее в облаке воспоминаний и паровозном дыме, уезжая на другой конец света за историей, которая никогда не станет их общей. Может быть, Люк никогда не полюбит ее так, как любит ее Брок, никогда не будет наполнять ее тело и мысли счастьем, от которого весь мир отступает на второй план. Но это счастье длится недолго, а ей хотелось верить в совместное «всегда», даже если иногда ночами она будет томиться, мечтая о чем-то большем и лучшем.

— Мелани, — зовет ее Брок, когда она выходит на булыжную мостовую, оборачиваясь в шаль. — Вернись.

Какое знакомое и близкое слово. Она повторяла его про себя на станции в Праге. У отеля «Плаза», когда он садился в экипаж. На палубе яхты, когда его лодка отплывала, разрезая волны. Уходил всегда он. Но не в этот раз. Она продолжала идти, не оглядываясь назад.»


«Так держать, Мелани», — думаю я, переворачивая последнюю страницу из пачки на моих коленях. Но должна признать, что это очень типично для маминых героинь — выбирать не страстного мужчину, а мужчину с недостатками, но гарантирующего стабильность и крепкую руку. Она что, тем самым наставляет читательниц? Какая-то не очень приятная мысль. Она же сама сказала, что я ошибаюсь насчет любви. Но рано делать выводы: до конца истории еще остались недописанные страницы и недосказанные слова.

Загрузка...