Колымская повесть

СПЯЩИЕ НА ШКУРАХ

Всем хороша оленья шкура, одно плохо — слишком лезет. Если заночевал в сшитом из оленьих шкур спальном мешке-кукуле, утром выбираешься из него облепленный ломкой шерстью не хуже самого оленя. В нашей палатке в кукулях ночуем только я да бабушка Мэлгынковав. Я, потому что так куда интереснее, и успею еще отоспаться на простынях и пуховых подушках, бабушка Мэлгынковав по привычке и еще потому, что мерзнет. В кукуле спала ее бабушка, мама, в кукуле будет спать и она. Прокопий, Павлик и Кока укладываются на ночь под видавшие виды ватные одеяла, хотя спать под ними куда холоднее. К тому же, у Павлика в одеяле прогорела большая дыра, и через нее тянет холодом. Зато утром на них никакой шерсти.

Во всем виноват управляющий совхоза Бойченко. Года два тому назад он прилетел в стойбище, увидел выбирающихся из кукулей пастухов и поднял на смех. Мол, сразу видно, — чурки неумытые! Морды в шерсти, головы в шерсти, даже из ушей шерсть торчит. Бери, да и гони в стадо вместе с оленями. Получатся корбы — куда с добром! Какая дура за такого замуж выйдет?

Оно и, правда, шерсти хоть отбавляй, а у Коки и Павлика ни жены, ни даже девушки. У Прокопия, правда, есть, но где-то в бегах.

Другие на замечание Бойченка не обратили бы внимания. В крайнем случае, завели умывальники и расчески, или, как Рита, изготовили бы вкладыши в свои спальники. А эти вообще отказались спать в кукулях.

Я узнал о случае с управляющим сегодня утром. Ночью вдруг захолодало, да так сильно, что в оставленном возле печки ведре вода замерзла на два пальца. Я, хотя спал в кукуле, все равно проснулся от холода. Где-то в моей постели была прореха, сквозь которую мороза и натянуло. Чуть поворочался, пытаясь прижать прореху коленом, затем выглянул из своей утайки, узнать, как там чувствуют себя мои хозяева?

Над головами пастухов и бабушки Мэлгынковав белели холмики инея величиной с небольшие муравейники, а из этих холмиков при каждом выдохе вырывались фонтанчики пара. У бабушки Мэлгынковав и Коки они были почти незаметны, зато у Павлика и Прокопия до того густы, словно там клокотали небольшие чайники. Бабушка Мэлгынковав спала еще довольно просторно, а вот укрытые грязными ватными одеялами пастухи свернулись в тугие клубки, и так вжались в разостланные под ними шкуры, что вдвое стали меньше себя. Сейчас между ними можно поместить еще столько же людей, и то осталось бы свободное место.

В такие минуты начинаешь понимать всю зыбкость быта оленеводов. Кажется, вот-вот подъедет вездеход и прозвучит команда собираться домой. Мол, отдохнули на природе, помучились и достаточно. Нужно возвращаться в теплую, уютную квартиру с ванной, широким мягким диваном и магазином через дорогу.

Я какое-то время смотрел на вырывающиеся из снежных холмиков фонтанчики пара, поеживаясь от холода, выбрался из кукуля и пробрался к печке. Там, стараясь не звякнуть дверцей и не громыхнуть поленом, наложил в печку дров, зажег огарок свечи и сунул под мелко наколотые щепки. После чего так же осторожно добрался до своей постели и торопливо забрался в хранимое мехом тепло. Печка долго не разгоралась, наконец, собравшись с силами, загудела, словно реактивный самолет на взлете, и погнала по палатке горячие волны.

В одночасье снежные холмики взялись водой и растаяли, лежащие на шкурах пастухи зашевелились, распрямляя затекшие руки и ноги. Скоро просветы между пастухами исчезли совсем…

За чаем я рассказал о том, что видел здесь на рассвете, и поинтересовался у парней, почему они не спят в кукулях? Кока с Прокопием сделали вид, что не слышат моего вопроса, а Павлик признался, что во всем виноват управляющий Бойченко. «Кому понравится, если тебя за человека не считают? Чуть что — чурки или еще как».

— И вы не оскорбились на управляющего? За такие вещи можно и по шее дать.

Кока на какое-то время задержал взгляд на оленьих шкурах, затем перевел глаза на меня и, опережая подыскивающего ответ Павлика, сказал:

— Может, немного и оскорбились, только у нас на гостя нельзя сердиться. Бабушка Мэлгынковав говорит, мы сами чем-то его обидели, вот он плохо о нас и говорит. Когда уезжал, она ему камусов на торбаса подарила, потом оленьих языков целую сумку.

— И он взял?

— Взял. Куда денется? У нас все берут…