Колючая Арктика

И СНОВА — ПЕРЕВАЛ

И снова маячит впереди этот жестокий и коварный перевал. Тогда, когда в кабине сидела З. И. Щеглова, Сергей Гаранин преодолел его на одном самолюбии. Ему и сейчас вспоминать противно, что он, как институтка паршивая, шептал ласковые слова машине! Что есть — машина!? Машина — металлический зверь. Зубами обязана скрипеть, цилиндрами клацать, а брать намеченную человеком высоту, не испытывая при этом ни радости, ни печали…

Испытывает трасса нас морозом, одиночеством

И дарит трасса краски нам сияния полночного…

Почему-то на слуху стихи, которые ему нашептала Зина. И, они, эти немудрённые строки, его разозлили. И ещё ему припомнили горячие постельные нашептывания: "Мы же любим друг друга, Серёженька. Разве этого мало. Зачем нам много денег, а, Серёженька?"..

Тогда он промолчал. Дура стоеросовая! Деньги — это свобода. Без дензнаков ты букашка, а с деньгами — человек! Да что там говорит с бабой!?.

Мысли эти как появились в голове, так и улетучились — дорога не позволяла расслабляться! Дрэк дорога! Эта внезапная — всего на несколько дневных часов! — оттепель наделала бед. Накатаное проезжее полотно застеклянело и по нему, с черепашьей скоростью, не пытаясь обогнать друг друга, двигаются машины. Множество машин. Со взрывчаткой и цементом, кирпичом и байковыми одеялами. С шампанским и термобигудями!..Господи! Да на черта на Крайнем Севере эти термогуди-бигудики!? Брошки-вошки?! Мыльницы-пыльницы?!.

Перед очередным перевалом, — до оттепели его преодолевали своим ходом! — огромная очередь машин в ожидании, когда бульдозер или трактор растормошат её, растерзают её, перетаскают поодиночке «УРАЛЫ» и «ТАТРЫ» на другую сторону перевала. А там, по билибинской трассе — шашком-шашком, почти пёхом! — но уже своим ходом до материальных и продуктовых складов. Там разгрузятся и поканают в путь обратный.

И он — Серёга Гаранин — должен сейчас пристроиться в конце очереди и ждать, ждать, ждать. Ждать до посинения, до того момента, когда бульдозерист бросит ему конец и крикнет: "Проснись, корепан! Крепи к своей фыркалке трос!"

Эта оттепель — в рот ей дышло! — выбила заработок прямо из рук, как щипач вывернула длинный рупь из кармана…

Злость, беспричинная злость, — ну почему беспричинная, причина всегда сыщется, если её поискать! — искажается красивые черты лица Сергея Гаранина. "Дурак!" — неожиданно перед его глазами «появляется» постоянно улыбающее лицо Серёжи, — Сергея Щеглова! — глядящего днём, ночью не видно! — на брачное ложе! Всякий раз, Гаранину хотелось крикнуть: "Чему лыбишься, голоштанник?! Не мог бабе даже сберкнижку сообразить! Собственный «Жигуль» был бы сейчас тут! В правом кармашке!"..

Чёрная точка возникла как бы из небытия. На обочине, отвернув лицо от ветра, прямо на снегу сидел какой-то дедуган. Козлиная его бородка смёрзлась, слюни и сопли белыми комочками вмёрзлись в посеребряные от инея и времени волосы. Гаранин подъехал ближе и ему показалось, что у деда даже глаза остеклянели, как и эта проклятая трасса! Гаранин чертыхнулся, притормозил, открыл дверцу.

— Жив, чукча?! Расселся тут, как принц и нищий!

— Мал-мала, живой есть!

— Куда пробираешься, дед?

— Я-то? В Пилипино еду.

— Ты не едешь, ты своим гудком дырку пропёрдываешь сквозь земной шар!

— Вези мал-мала в Пилипино. Зайчик будет.

Старик отвернул отворот оленьей шубы и под ней затеплился, засеребрился мех какого-то зверька. Такие ещё Гаранину не попадались.

— Песец?

— Мал-мала, соболёк будет.

Старик запахнул шубу и отвернулся от колючего ветра.

— Ты что, чукча, офанарел! Замёрзнешь! Лезь в кабину!..

В тепле узкие чукотские глазки деда, вроде бы, оттаяли. Он шумно высморкался в тряпку, затолкал поочерёдно в обе ноздри по щепоти табаку, чихнул, прикрывая нос и рот всё той же носовой тряпкой, проговорил удовлетворённо:

— Холосё!

— Холосё-то холосё, — сморщил физиономию Гаранин, передразнивая старика, — но если б я тебя не прихватил, замёрз бы начисто. В сосульку превратился!

— Ты не взяла, другая взяла, — ответил дед с достоинством.

— Аксакал! — «Аксакал», вроде, из другой оперы, подумал Гаранин. — Ты хоть дальше своего Пилипино бывал где?

Дед живо к нему обернулся: хороший человек попался — любит говорить по душам!

— Бывала, бывала. Москва моя бывала. Сталиглад бывала. Беллин — фашиская логова бывала. Снайпела я. Холосая снайпела я.

— Ты стрелял метко, — Гаранин заинтересовался, — но и в тебя тоже стреляли. Значит ты считаешь себя умнее немцев?

— Зачем умнее? Не надо умнее! Охотника я. Тайга, тундла. Меня тоже стлелял. Вот сюда пулька залетал. Баба стлелял.

Возле левого виска шла белая метка. Миллиметр в сторону и…не сидел бы дедуган в кабине!

— Баба?! — удивился Гаранин. — Баба-снайпер?!

— Ага. Меня никто никогда не попадал — я хитлый! А зенщина попадал. А я зенщин залел.

— Значит, тебя женщина по темечку кокнет, а ты…Джентльменом будь?! Да им только волю дай этим бабам!

— Меня ланили — не стлелял, командила стлеляла баба — я тогда стлелял. В левый глаз — зенщина не мучилась. Не холосё стлелять женщину.

— Да ты, дед, оказывается, не халам-балам — геройский! О тебе романы писать надо…

За разговорами и время идёт быстрее, скоро — затяжной подъём на перевал и трудный спуск.

— Застрянем мы с тобою, дед! Ещё неизвестно, когда ты попадёшь в своё Пилипино!..

Не доезжая до перевала — многокилометровая очередь из машин. Гаранин притормозил.

— Ишь, мать моя женщина! — Сергей Гаранин пристроил «Урал» в хвост стоящих машин, выпрыгнул из кабины, подскользнулся, покрыл четырёхэтажным матом дорогу, погоду и самого Господа Бога, поплёлся к полыхающему костру — который уж день палит его шоферня!

— Здорово, братцы-кролики!

Никто не ответил. Никто даже не повернулся в сторону Гаранина. Будто перед ними не такой же шоферюга, как они?! Будто эскимо на палочке перед ними, а не живой человек!

— Разрешите прмкнуть к вашему фитильку?

Молча отодвинулись, уступая место перед жарким огнём.

Сергей Гаранин знал, что его, мягко выражаясь, недолюбливают на автобазе "Зелёный Мыс". Даже плешивый профорг-профура, который по должности своей обязан относиться ко всем одинаково, читая доклад на очередном собрании-толковище о передовиках, кривил рот, называя — попробуй не назови, выработка больше чем у всех! — фамилию Гаранина:

" А наш Гаранин, — угреватый нос профуры Лямина двигается, что лопасти у быстроходного катера, — опять вас, товарищи, обштопал. Так сказать, обошёл на повороте. Дружно похлопаем, товарищи, нашему лучшему водителю!"

" За что?: Что им я — Серёга Гаранин — такого сделал? Будто я от ихнего куска хлеба горбушку отломил? Будто я в ихний борщ помочился!"

Потоптался у жаркого огня.

— Ну, братцы, я пошёл!

Молчание. Даже между собою не переговариваются. Лишь потрескивание сухих стволов, изгибающихся в жарком полыме.

Гаранин двинулся вперёд, в голову застрявшей колонны, прояснить обстановку: долго ли загорать придётся?!..

Трактор тарахтел где-то наверху, на продуваемом всеми чукотскими ветрами плато, затащив на верхотуру очередную машину — её ещё и потихоньку опустить вниз нужно!..А где же — бульдозер?..Бульдозер стоял внизу, слегка попыхивая выхлопной трубой. Бульдозерист, — "тоже мне — турецкий султан!" — расселся в утеплённой кабине, попивая густой кофе из термоса.

Бульдозерист устал от осаждающих: " ну, последнюю машину?!" Пристают и пристают, будто он, как и его бульдозер, железный! Вот и Гаранин туда же. И в ответ, даже не в ответ, — бульдозерист в упор не видит Гаранина, а если и видит, то видеть не хочет! — разговаривает сам с собою:

— Попью кофею и всё мне по…, — подмурлыкивает сам себе, но в рифму, — Эх и посплю я у Маньки под боком! — бульдозерист зевнул, да так, что скулы чуть не вывернул. — Высплюсь, а там хоть трава не расти!

— Ну, корешочек, если Россия потребует, после кофею одну машину вон на эту горочку поднимешь? А?

— Эта одна машина, небось, твоя? — сощурился в усмешке бульдозерист. — Все вы одним миром мазаны, под себя гребёте!

— Моя, — засмеялся Гаранин, — догадливый. А, насчёт, «гребёте», так где ты видел, браток, грабли, которые бы от себя гребли? От себя — то уже будут не грабли, а твой бульдозер!

Бульдозерист устало вздохнул.

— Не могу — засну за штурвалом и… коньки отброшу! Сутки они и есть сутки!.. Да ты особенно не гоношись, на смену мне скоро сменщик на новом бульдозере пришкандыбает…

— Браточек, прошу, в смысле, умоляю!..

— Сказано — не могу! Понимаю, всё понимаю, подошла твоя очередь, а тут — как назло! — бульдозерист пошабашил. Да?

— Так да не так! — усмехнулся Гаранин. — Очередь моя в самом хвосте — это ж сутки ждать придётся!

Бульдозерист усмешливо взглянул на него. Зевнул.

— Я то тут при чём?

— Послушай, браток, — Гаранин протиснулся в кабину, слегка подтолкнул разомлевшего водителя, высвобождая себе место на кожаном сиденье, — у тебя баба есть?

— Это в каком смысле? — брови бульдозериста поползли кверху.

— Так и понимать: зазноба имеется? Любимый человек с сиськами. Лапочка в тапочках на босу ногу!

— Допустим, есть.

— Отлично, корешман! Презент ей сделаем!

— Это каким же образом?

— Ты в своей жизни соболя хоть раз видел?

— На местном прокуроре! Лекцию он у нас читал. О браконьерах. Так на нём не только шапка, но и шуба была соболья.

— То-то! Затяни машину на перевал, спусти её на другую сторону — получишь соболя!

— Врёшь! Откуда у тебя соболь? Покажи!

— Есть соболёк. В кабине. Чтоб мне с места не сдвинуться…

Дожжал всё-таки Гаранин бульдозериста!..Заурчала железная машина, крутанулась на месте, пугая своим ревом всё живое окрест и, круша обледенелую трассу, выскрёбывая траками торф из-под утрамбованного льда, двинулась к гаранинской машине…

— Держи трос, шоферюга!..

Лёгкий рывок — опытный бульдозерист! — и машина Гаранина поползла вперёд…

— Лугаюца, очена-очена шибко лугаюца! — чуткое ухо чукчи уловило матерный взрыв. — Очена нехолосо лугаюца.

— Лугаца нехолосо! — передразнил его Гаранин.

— Нехолосо, — согласился чукча.

И всю дорогу — верх-по прямой-спуск! — осторожно передвигалась гаранинская машина, обложенная матом.

Перевал и огромные кострища, возле которых дневала и ночевала шоферня, четырёх-пяти-шестиэтажный мат остались позади. Гаранин отцепил трос и приоткрыл дверцу кабины.

— Отец!

— Я отечь, я отечь, — закивал головою чукча.

— Выдай-ка, отец, моему лучшему другу, — Сергей Гаранин подмигнул бульдозеристу, — зайчика!

— Ты ж говорил, — начал было возмущаться бульдозерист, но Гаранин жестом остановил его.

Чукча пролез за пазуху и вытащил соболя. Боже! Ну до чего красивый мех у зверька…