Колючая Арктика

МЕДВЕЖИЙ КАПКАН

Cергей Гаранин перевозил доски в Билибино. Ехал ночью и даже в Погындинской гостинице останавливаться не стал. Диспетчер за шоколадку и красивые глазки поставила ему необходимый штамп в путевой лист "Отдых — 4 часа". Без обязательного отдыха в Погындинской гостинице рейс не засчитывают — профорг Лямин расстарался.

Перед "курским вокзалом" Гаранина все-таки сморило и он, съехав на обочину, решил поспать с полчасика.

"Курским вокзалом" водители называют развилку неподалеку от Билибино — отсюда, с "курского вокзала", расходятся дороги на золотоносные прииски «Алискерово», "Весенний", "Стадухино"…

Сергей Гаранин спал, а маленькая лампочка-подсветка высвечивала железную табличку:

ЗАПРЕЩАЕТСЯ ПЕРЕВОЗКА ПАССАЖИРОВ.

СОН В КАБИНЕ С РАБОТАЮЩИМ ДВИГАТЕЛЕМ.

СКОРОСТЬ ВЫШЕ 60 КМ В ЧАС.

РАБОТА БЕЗ ОТДЫХА СВЫШЕ 12 ЧАСОВ.

Гаранин в эту минуту нарушал второй пункт. А вообще, он уже успел нарушить все пункты, читай их хоть сверху вниз, хоть снизу вверх! А чего бояться?! Автоинспекторы на зимних дорогах — редкость. А, если и попадаются, то — ручные.

Проснулся Сергей Гаранин ровно через полчаса. Включил дальний свет и в пронзительном луче увидел сверкнувшие глазищи. Ослепленное животное выбежало на дорогу и бросилось наутек.

— Песец! — закричал Гаранин. — Чтоб мне с места не сдвинуться, песец!

Это был уже не первый дикий песец, увиденный им. К первому своему песцу он подобрался с простой палкой. И убил. Сам и выделал шкурку. С кроликами ему приходилось возиться, а тут — та же наука!

Первую свою шкурку он продал дешево. А, когда продал, понял — прогадал, можно было содрать и дороже.

По «наследству» Сергею досталось ружьё и он вступил в общество охотников — три рубля взносов в год! Возьмите и подавитесь! За все деньгу гребут! — И, примерно, с середины зимника в кабине его «Урала» всегда лежала наготове «тулка». "Тулка" летчика Сергея Щеглова, из которой он не сделал ни одного выстрела.

— Ах ты, псина! — первой мыслью было поймать зверька на мушку, но понял, дробь на такое расстояние не достанет. — Догоню! — пригрозил Гаранин и нажал на газ.

Послушный хозяину, отрегулированный «Урал» тотчас, как гончая, набрал скорость. У Гаранина и мысли не было, чтобы догнать, но тот — глупышка! — бежал по центру дороги, не сворачивая, лишь изредка оглядываясь, беззвучно тявкая. Расстояние сокращалось. Уже явственно различалась песья мордочка зверька, острые зубки хищника и дрожащая мордочка.

— Догоню!

Гаранин достиг песца у самого поворота дороги. Еще б немного пути и пришлось бы резко сбавить скорость — по билибинской трассе не разгонишься! — а песец, вырвавшись из-под слепящего света фар, проскочил бы в тундру. Там его ищи-свищи!.. Еще б немного… Но этого «немного» у обреченного песца не было: «Урал» сделал «скачок» — башку бы оторвать тому гаду, кто подготавливал к зиме эту трясомучку! — и тяжелая махина, подминая под себя зверька, остановилась.

Песец был мертв. Выдавленные кишки парили в промороженном воздухе и огромное кровавое пятно расплывалось по снегу- "Эх, с мелкашки его брать надо! Как тот чукча-снайпер! Или из карабина… А не проверить ли мне капканы?"…

Гаранин брезгливо приподнял песца и, небрежно выкинул его в сторону, прикрыл двери «Урала» и шагнул в лес — в этих местах он был густой… И в этих местах у него было расставленно с десяток капканов песовых… Но проверить свои капканы, — заодно и чужие! — Гаранину не удалось…

Тишина. Тяжелая, давящая абсолютным молчанием на уши, тишина к от того — непроходящий шум в башке, будто вдалеке работает бетономешалка. Но сквозь эту шумную тяшину и поскрипывание мозговых извилин, пробиваются под черепную коробку и лай песцов, выстрелы продрогших деревьев, вздохи и всхлипы промерзающей земли и мерзкий крик ворона хагимэ, зимующего в Арктике.

— Кэ-э-эр! Кэ-э-эр!

Юкагиры считают ворона мифической птицей, повадками в характером смахивающим на Кащея Бессмертного или Бабу Ягу. Скрипучие голоса Кащея и Яги не предвещают ничего хорошего, так и крик — кэ-э-эр! — хагимэ предсказывает беду.

— Кыш! Чертова птица!..

К ночи мороз начал крепчать — куда уже дальше! — минусы набирали убойную силу. Сергей Гаранин уже чувствовал прикосновение раскаленных игл к телу. Они пробивались с неуклонным упорством сквозь барьеры: ватные брюки, через две пары кальсон с начесом, сквозь шерстяные трусы, покалывали уже почти нечувствительные ноги. И понял Гаранин, если он немедленно что-то не предпримет, если не сдвинется с места, то — хана ему! Он попытался выпрямить уже подмороженные ноги, но капкан, поставленный браконьером на медведя, сдавил их мертвой хваткой. Капкан с секретом — следствие потом установит! — и не зная хитрых его устройств, пружину не разожмешь.

— Кэ-эр! Кэ-эр! — занудливый ворон никак не угомонится.

Рядом с медвежьим капканом валялись его — Сергея Гаранина — капканы, песцовые. Дополнительные, которые он прикупил недавно. Установить их на этот раз он не успел.

Это были хорошие «пасти», любовно сработанные Агафонниковым. Чтобы зверье не учуяло железо, Сергей — подсказка другого старика-охотника Четверякова — вываривал их с жирной рыбой. Вот где чир пригодился! У песца, наверное, слюнки капали, когда он улавливал запах гаранинских капканов! Во всяком случае, без добычи Сергей Гаранин не оставался: пять-шесть песцов за рейс имел всегда. Но вот сегодня ему не повезло — это, наверное, происки того, задавленного песца, которым он побрезговал.

От капканов исходил какой-то странный запах. Нет, нет, рыбного запаха он не улавливал, скорее капканы пахли свежим огурцом…

Гаранин поймал себя на том, что думает о чем угодно, только не о своем теперешнем положении.

— Эге-ге-гей! — подал голос Гаранин. — Эге-ге-гей!

Напрасная трата сил, — теряется человеческий голос в необъятной тундре. Попытался Сергей-перебить стальную пружину, но эта пружина медвежья рассчитывалась на иную силу.

"Думай! Думай! Думай, Серега] Ты же всегда находил выход!"

Гаранин стал подкапываться ножом под стальную чушку капкана, пытаясь вырвать это орудие смерти из цепких лап вечной мерзлоты. И это — "молодец, Сергей!" — ему удалось. С капканом, намертво присосавшимся к ногам, он попытался поползти туда, где но его расчетам находилась такая родная и накатанная билибинскаа трасса, а на той трассе стоял, попыхивая, такой желанный «Урал» с теплющей кабиной.

Нет, нет, Сергею совсем не было холодно, — скажи кому, не поверит! — по телу разливалось блаженное тепло и двигаться не хотелось. Но вот только еще сознание вступало с ним в спор — "не спи! не спи!"

Гаранин напрягся. На какие-то доли секунды привычно вздулись бугры мышц под задубелым полушубком и… Нет, нет, рывком это нельзя было назвать, даже движением, это была лишь слабая тень на движение, но это было уже кое-что.

Чуть ли не у самого носа — "цел ли еще носяра?!" — сели куропатки. Мягко ступая мохнатыми лапками по спрессованному снегу, они не спеша склевывали промороженные насквозь ягоды, не успевшие за короткое арктическое лето покраснеть. Они совсем не боялись этого ползущего человека. Ползущего ли? Если б Гаранин мог размышлять, он пришел бы к мысли: с такой скоростью к трассе ему не выбраться за многие, многие сутки. Мерзкие пташки! Они совершенно не боятся человека!

— Кыш! В рот вам пароход!

Сергей Гаранин приподнял отяжелевшую руку и попытался взмахнуть ею, но рука, слегка качнувшись, беспомощно опустилась на изломанное дерево. И понял Гаранин, что его покидают последние силы.

— Врешь, падла! Не возьмешь!

Он оттолкнулся от дерева, встал на колени и вновь приподнял руку, но медвежий капкан потянул назад и Сергей рухнул на снег. Лицом вниз.

Но и этого движения было достаточно, чтобы испугать куропаток. Вздрогнули птицы и лениво отлетели в сторону, удивленно косясь на этого странного человека человека без ружья. За свою недолгую куропачью жизнь они уясняли: от человека можно ожидать всякой пакости. Но человек уже не полз, даже не шевелился и куропатка вновь приблизились к нему. Еще одну истину уяснили для себя куропатки: к человеку быть ближе все же безопасней, чем к молчаливой чащобе изломанного леса.

"Кэ-эр! Кэ-эр! Тук, тук, тук" — склевывают зеленые и черные промороженные ягодинки куропаточье племя, у самого побелевшего носа Сергея Гаранина. — " Тук…тух… тук…Кэ-эр!"

Гаранин приподнял голову — жив еще!

— Что б вас песец растерзал!

И, словно услыша горячечный шёпот человека, в воздухе мелькнуло тело белого зверька.

"Какой красивый полет! — мелькнуло в затуманенном сознании Сергея Гаранина. — Где я? В цирке?" И тут же — понимание момента: "Всё! Песенка спета!"

Гаранин закусил губу, да так, что выступила солоноватая кровь и он вновь на секунду, на доли секунды, на тысячные доли секунды почувствовал себя сильным и ловким. Он сжал кулаки, не понимая, но это ему только показалось, что он сжимает кулаки, приподнялся, если это едва заметное глазу движение можно так назвать, сказал, вернее подумал: "А жить хочется, очень хочется жить".

— Кэ-эр! Кэ-эр! — требует своего хагимэ.

Хрипы вылетели из горла замерзающего человека, и куропатки, толстые, сытые, с покрасневшими кровавыми глазками удивленно уставились на Гаранина.

Но, любопытство наказуемо — белое тело летящего зверька превращается в горностая, и вот уже одна из куропаток бьется в сильных, и острых зубах зверька… Второй горностай тоже не остался без добычи. И третья куропатка в зубах горностая…

Дуры стоеросовые! Бегите! Летите! Но, застыли, как загипнотизированные! Снег вокруг Гаранина окрасился красным и бело-черные листья, подхваченные ветерком, закружились в воздухе…

Сергей Гаранин впился слабеющим взглядом в это пиршество маленьких хищников — до чего красивы, сволочи! Он зримо увидел, как куропатачья кровь переливается в желудки белоснежных симпатяг.

"Вот я вас!"

Звук, похожий на стон, вырвался из горла Гаранина и горностаи, как по команде, вздрогнули и, отпрыгнув подальше от беспомощного, но всегда опасного человека, злобно оскалились — вот когда исчезает красота хищника! — и морды их были в жирной крови…

Это было последнее северное видение южного человека.