Командировка в ад

Глава 1

Ольга проснулась в седьмом часу утра, услышав плач в детской. Встревожилась: юный Драган с младенчества рос суровым и молчаливым, весь в своего отца Милоша. Вчера гулял с ним и старшим братом, встречали весну, устал, сердешный, должен был спать без задних ног… Что с ним?

Накинув халат, женщина сунула ноги в домашние опанци и устремилась к сыновьям.

Михо, старший сын, тоже проснулся и недовольно смотрел на возмутителя спокойствия.

— Милый! Что с тобой? — спросила Ольга, склонившись над младшим.

— Головка болит…

Ольга положила ему ладонь на лоб — четырехлетний малыш буквально горел огнем.

Внутри женщины что-то сжалось. Огорчаться, паниковать — не время… Их семейное правило — не терять присутствия духа и действовать. Волю чувствам можно дать потом.

Она растолкала мужа.

— Милош! У Драгана сильный жар. Бегом к телефону, звони в «скорую». Я попробую снять температуру, — Ольга с силой встряхнула супруга. — Скорее! И никаких «сейчас, только попью кофе», ма-арш!

Сунув сыну под мышку градусник, она дала ему глотнуть аспирин и положила холодную тряпицу на лоб. Одновременно прислушивалась к происходящему в коридоре, где Милош накручивал диск телефона и непрестанно ругался. Через несколько минут бесплодных попыток он бросил занятие и вошел в детскую с незажженной сигаретой в зубах.

— С ума сойти! Или занято, или вообще трубку не берут. Знаш… давай кафенисати. Все дети болеют, все и выздоравливают. Потом еще наберу.

Ольгу буквально передернуло. Эта вечная сербская неторопливость, размеренность, «давай сначала попьем кофе, потом решим», абсолютно не подходила к критической ситуации. Раз такое случилось с ребенком, она была готова растерзать любого, кто станет на пути к его спасению.

— Ах ты, курац! Звони в скупщину! Или сам беги в больницу! Вытряси бана из постели и спроси: какого… мы его избирали местным главой, если при его власти до «скорой» не дозвониться?! Действуй!

Сербские женщины традиционного воспитания никогда себе такого не позволяли, но Милош знал, на что шел, когда взял в жены черноокую красавицу-беженку из восточной части Славии, когда там началась война. Предлагал уезжать и Марине Мережко, ее овдовевшей двоюродной сестре, нашелся бы и той подходящий сбрский жених, да строптивица отказалась: работала в больнице Царьграда, не захотела бросать раненых.

Поэтому терпел псовку (ругань) Ольги, тем более, взрывалась славка редко, в основном — из-за детей. Откровенно говоря, по делу.

Милош быстро натянул бриджи, высокие гетры, свитер, накинул кожух и водрузил на голову шубару — круглую овечью шапку. Только на улице закурил и втиснулся в старый итальянский внедорожник: на новенький немецкий зарплаты учителя с двумя детьми никак не хватит.

Улицы городка Високи Планины на юге Сербии были еще пустынны. Навстречу промчалась буквально пара машин, разбрызгивая снег вперемешку с грязью. Показалась карета «Скорой помощи», такой же старый итальянский паркетник «турин», как у него, только с удлиненным кузовом. С включенной люстрой на крыше, он тоже куда-то быстро ехал. Но не к дому Милоша и Ольги.

Неподалеку от местной управы (скупщины) движение остановил полицейский. На удостоверение учителя, муниципального служащего, посмотрел косо, без малейшего уважения. С характерным хорватским говорком процедил: в городе вводится чрезвычайное положение, всем надо оставаться по домам.

Хоть жена и упрекала порой в тугодумстве, Милош сообразил — про ситуацию расспрашивать не время. Он напустил на себя важный вид и сообщил хорватскому полицаю: именно потому и едет в скупщину, его туда вызвали, подняв из постели. Заставник ничего не сказал, только отступил на шаг и отвернулся, позволив ехать дальше.

Городок Високи Планины, до прихода немцев насчитывавший около тридцати тысяч жителей, раскинулся, по европейским меркам, чрезвычайно широко. На каждый дом приходилось не менее полгектара земли, на нем — сад, теплицы, огороды, многие прямо здесь держали овец. Даже муниципальным служащим считалось пристойным работать на земле, оттого в провинции граница между городской и сельской жизнью представлялась весьма размытой.

Лишь в центре города плотно соседствовали высокие трех- и четырехэтажные дома: здание скупщины бановины, полицейский околоток, мировой суд, банк, больница, школа, пара училищ. Над всем этим возвышался православный храм. Дальше тянулась торговая улица, упиравшаяся в резиденцию лейтера с казармой его отряда, сейчас это были хорваты, наихудший вариант. Чехи и поляки тоже чужаки, но не ведут себя столь вызывающе, как эти «братья». Почти та же балканская славянская нация, но считающие себя выше, «европеистее», а сербов — унтерменшами, хоть с точки зрения кайзеровских властей сами хорваты ничем не лучше сербов или черногорцев, разве что более лояльны к власти Берлина.

Над управой ветер шевелил кайзеровский флаг. У входа кипела суета. Милош захлопнул дверцу машины и, не успев ступить даже пару шагов, догадался: никакого порядка, хваленого германского ордунга, здесь нет и в помине. Люди мечутся, не зная, что делать.

— Не подходи! — выставил вперед ладонь очередной полицейский, на этот раз местный и знакомый. — Милош Благоевич?

— Да, брате. Что стряслось?

— Эпидемия. У тебя в семье есть заболевшие?

— Сын четырехлетний. Высокая температура, и не могу вызвать «скорую»…

— Больница переполнена. Немедленно уходи! Закрой лицо, брате. Говорят, передается воздушно-капельным. Включи и слушай местное радио. Скажем, что делать. Двигай бре!

В это утро все им помыкали — и жена, и оба встреченных полицая… Закурив вторую сигаретку, не принесшую ожидаемого удовольствия от затяжки, Милош захлопнул дверцу своего «турина» и включил передачу. Проехал мимо аптеки с захлопнутыми ставнями и табличкой «затворено». Наверно, не откроют и днем, если боятся заражения: в первую очередь за лекарствами потянутся из семей, где уже есть инфицированные.

Но что сказать жене? Ждать инструкций по радио — это даже звучит смешно. Вроде тех наставлений — «задржи смиренность», то есть сохраняй спокойствие, повторявшихся рефреном, когда германская армия оккупировала страну. Сербские войники, разгромленные за три дня в пограничном сражении, ничего не могли противопоставить оккупантам.

Дома его встретила необычная тишина. Скинув кожух, шубару и опанки, Милош бросился в спальню к детям.

Кровать Михо пустовала. Ольга недвижно застыла соляным столбом около младшего. На щеке засохла дорожка слезы.

Мальчик лежал лицом вверх, не плакал. Казалось, мирно заснул. В уголке приоткрытого рта белела загустевшая пена.

Но он не дышал.

— Я услала Михо на чердак, изолировала, — деревянным голосом молвила женщина. — Это какая-то очень быстрая инфекция.

Милош выронил сигарету. Диким усилием воли подавил в себе порыв — бросится к сыну, трясти его, умолять очнуться в безумной надежде — начнет дышать, сердце начнет биться… Он еще наверняка теплый, практически как живой…

Глаза покрылись влагой.

Утерев предательские слезы, мужчина выдавил:

— Что делать? Ты же работала в больнице Царицино!

— В бухгалтерии. Открываем все окна. Я мою полы. Драгана придется завернуть в клеенку и вынести на улицу, на холод. Потом сколотишь ему гробик… Сможешь?

Милош кивнул и бросился прочь, чтоб только не видеть мертвенно-бледное личико своего дорогого дечко. Хоть чем-то себя занять.

Ольга, закончив уборку, посмотрела на настенные ходики. Восьмой час. В Царицино — уже девятый. Если Марина не на дежурстве, должна еще быть дома.

Впервые за много месяцев, пожалуй — даже год прошел, как между сестрами пробежала черная кошка, подошла к телефонному аппарату и заказала международный разговор по срочному тарифу, немедленно, назвав нововаряжский телефонный номер. Соединили их быстро.

— Алло? — прозвучал в наушнике родной голос.

— Марина! — закричала Ольга. — У нас беда. Эпидемия. Драган умер. Наша местная власть, смрадна курва, даже не чешется, только заставляет сидеть по домам. Прости, что так вышло в прошлый раз… Но надежда только на вас и, быть может, на Варягию. Если не вмешаетесь, мы — покойники.

Она зарыдала.

— Сделаю, что смогу, — пообещала Марина. — Держись, сестричка! Свяжемся.

В наушнике запипикало. Ольга положила на аппарат трубку, села и стала стирать слезы с лица. Несмотря на весь ужас происшедшего, на душе слегка полегчало. Марина поможет… Сестре повезло выйти замуж во второй раз и чрезвычайно удачно — за молодого князя, волхва, вхожего, как говорят, к самому государю-императору Варягии… Но даже если они согласятся вмешаться, их помощь может оказаться слишком запоздавшей.

Маленькому Драгану уже не помочь….

Марина отдернула от трубки телефона внезапно похолодевшие пальцы. Казалось, невинный кусок пластика с торчащей антенной таит внутри змею, готовую укусить. Да чего уж там — укусила. С тех пор, как Николай пошел на поправку после облучения, в их дом практически не докатывалось тревожных новостей. Дети росли. Жизнь наладилась, воспоминания о времени, когда всего в нескольких десятках километров проходила линия фронта, кипели бои, а в больницы Царицыно потоком везли раненых, ушли в прошлое как давно пережитый кошмар. Телевизор вещал, что и в воссоединенной с Варягией Славии все понемногу налаживается. Если кто и против новой власти, невозможно отрицать очевидный факт: мир лучше войны. Как минимум, намного комфортнее.

До выхода на работу буквально пара минут… Рискуя опоздать, Марина открыла ноутбук и бегло просмотрела заголовки новостей — местных, столичных, европейских. Об эпидемии в Сербском протекторате Германской империи — ни слова. Вообще.

Что делать?

Значит, не поступило никаких официальных сигналов. Не исключено, в Москве, в Царицыно и в Борисфене еще никто не в курсе случившегося.

А вдруг Ольга наврала? Конечно, она потрясена смертью сынишки, но эпидемия… Как ни горестно сознавать, но маленькие дети умирают и от обычных болезней, того же менингита. Он развивается быстро, с высокой температурой.

Доверия к сестре немного. Прошлой зимой встретились в Борисфене, думали посидеть, наведаться к старым знакомым, посетить могилы родителей… Но Ольге словно шлея под хвост попала. Она помнила город на Днепре в годы юности, когда ходила в свой экономический университет, была молодой, трава была зеленее, вода пожиже, открыты тысячи дорог и любые преграды кажутся пустяковыми. Теперь бывшая столица Славии, ныне — резиденция варяжского генерал-губернатора, пообветшала. За прошедшие после войны месяцы она получила кое-какие инвестиции, но правительство Варягии не спешило обрушить на некогда мятежный регион золотой дождь. Важно было установить порядок, свести безудержную коррупцию до умеренно-терпимого уровня (ни в одном государстве без этой беды не обходится) и только тогда давать деньги, чтоб не разворовали буквально на следующий день. Империя занималась инфраструктурой городов, ремонтировала то, на что бывшее руководство Славии не обращало внимания — электростанции, сети, дороги, мосты. Это не бросалось в глаза. А ночные клубы, рестораны, варьете и прочие развлечения, популярные прежде в Борисфене, варяжских чиновников не волновали. Заодно не стало богатых нуворишей — кто-то уехал за границу, а кто и присел на долгий срок. Заведения стали закрываться. Оттого жизнь в Борисфене показалась Ольге серой.

Ужас первых недель гражданской войны, когда погиб первый муж Марины, а Ольга, закончив заполнять бухгалтерские бумажки, бежала в процедурную помогать в обработке ран, был для младшей двоюродной недолгим. В числе пациентов волей случая оказался красавец-серб, высокий сероглазый мужчина с орлиным профилем и неотразимой улыбкой под коротко стрижеными усами. Он-то и увез Ольгу на Родину — через Варягию, дальше по морю до Румынии.

О расстрелах сербов, чем промышляли хорватские и мадьярские карательные отряды, закатывая в асфальт даже призрачные помыслы о сопротивлении, эмигрантка знала лишь со слов, а свидетельницей их не стала и не приняла близко к сердцу. К ее приезду ситуация устаканилась. Более того, немцы и их ставленники, устранив королевскую власть и государственную скупщину (парламент), позволили сохранить местное выборное самоуправление, в дела вмешивались нечасто и даже с определенной пользой. На смену сербскому анархическому шалтай-болтай, вроде: сначала «идемо да кафенишемо», и только после кофе под сигаретку решим: пора ли тушить пожар, пришел ордунг, оккупанты привили дисциплину. Пусть пока в зачаточном состоянии.

Немного угнетало, что она, имея квалификацию бухгалтера и экономиста, а также оклад в четыреста двадцать экю за должность в скупщине, вынуждена была вести хозяйство как обычная сельская баба. В городке Високи Планины, центре бановины, одноименного административного округа, ее Милош имел дом, оставшийся от родителей, и земельный надел соток в восемьдесят. Супруги возвращались с основной работы и трудились там как на ферме, по-сербски плавно и неторопливо, но упорно.

Привыкла. Вне скупщины, где старалась выглядеть как настоящая фрау в деловом костюме и в туфлях на высоких каблуках, дома набрасывала на себя широкую вязаную либаду, кожушок и шла бросать вилами навоз.

Навестить сестру с новым супругом смогла лишь зимой, в антракт сельскохозяйственного сезона, уговорившись с соседями по заеднице (общине), что в их отсутствие присмотрят за скотом. Марина хоть и двоюродная, но единственная ее сестра, других близких родственников у Ольги нет.

И вот встретились. В ресторане Борисфена на улице Житной, что у самого берега замерзшего Днепра сестры обнялись. Николай пожал Милошу руку. Кто муж Марины, Ольга даже не догадывалась. Вроде как медик в том же госпитале, а там платят не слишком щедро, так что выбор не самый завидный.

Варяжец на фоне ее статного серба смотрелся… никак. Гораздо ниже ростом, с жидкими усиками. Со странным красным следом от ожога на лице. Какой-то неправдоподобно молодой и худой, с грустной всепонимающей улыбкой. Когда разговор нечаянно коснулся его телосложения, прокомментировал:

— Так прозвище у меня было: Ледащий. Это на харчах Марины чуть разъелся. Она у меня молодец.

Старшая сестра, не только не постаревшая, но даже неуловимо помолодевшая за годы разлуки, благодарно кивнула супругу.

Заказали закусить-выпить, славская кухня сильно отличалась от сербской. Милош, больше привыкший к ракии, нежели к горилке, расслабился после трех рюмок и распустил павлиний хвост. И живут они в «цивилизованном» европейском государстве, и ферма у них своя, и большой кусок земли в живописном месте, с видом на реку и на горы, и достаток не тот, что, наверно, у пары докторов в провинциальной варяжской больничке…

— Так в чем дело? Давайте покажу, как живет эта больничка, — не моргнув глазом, предложил Николай, ничуть вроде бы не обидевшись на намек о бедности. — Завтра утром транспортный самолет повезет медикаменты с борисфеновского склада в Царицыно. Тем же бортом вернетесь сюда, если не пожелаете погостить.

И Ольга, не ожидая, что их ждет там, радостно заголосила: а давай!

Они же с Милошем в той больнице познакомились…

Марина потом кусала локти, что поддалась детскому искусу поддеть сестрицу, слишком уж кичившуюся своим балканским красавчиком, превратившим ее в сельскую труженицу. Огромный особняк с припаркованным у дома новеньким внедорожником «Иртыш-200» показался настоящим дворцом по сравнению с домом в Високи Планины. А уж когда выяснилось, что муж Марины — имперский князь, Рюрикович, а сама она, соответственно, княгиня… Дед Николая — вице-адмирал, советник императора, внук вхож к царю… Узнала Ольга, что сестра купается в деньгах. Муж, медицинский волхв и в прошлом подполковник, уйдя в запас после войны, работает в больнице, но заодно чарует воду с плазмой крови для государственных аптек Варягии. В день зарабатывает тысячу ефимков, имперских. Перевести в экю — побольше, чем у Ольги в месяц. Живет Марина, словно барыня. Есть няня для детей, кухарка, горничная…

Тогда-то сестры поругались. Ольга, понимая, что громоздит одну нелепость на другую, но повторила вслух несколько пропагандистких фраз, как молитва повторявшихся в каждой новостной телепередаче из Рейха и волей-неволей выученных наизусть, об агрессии империи в отношении свободных славов.

— А как же атомная бомба, заложенная немцами в Чернохове? — разозлилась Марина. — Могли погибнуть двести тысяч мирных жителей!

— Да это всего лишь провокация варягов, чтоб оправдать аннексию свободной Славии, — отмахнулась Ольга.

Мужчины обменялись взглядами. Оба прекрасно понимали: Ольга просто сорвалась с нарезки. Причина — зависть. Женщина неглупая и волевая, несмотря на сравнительно молодой возраст — около двадцати восьми, сочла себя обиженной от того, что старшая сестра не внесла ясность еще там, на берегу Днепра. Здесь, в этом шикарном доме, Ольга с Милошем попали в неловкое положение. Если мужья были готовы перевести дело в шутку, а приемная дочка Несвицких приняла Михо с Драганом как братиков, то младшая сестра Марины едва не разрыдалась.

— Драга моя, престати бре![1] — пытался урезонить ее серб, но ничто не помогло, и та решительно требовала, чтоб Несвицкий посадил их на ближайший самолет до Борисфена.

Шагая к больнице под резким мартовским ветром, Марина вспоминала глаза сестры при расставании, та словно умоляла: ты же старшая, сделай что-нибудь, чтобы исправить мою глупость…

Она всегда была такой. Рассудительной, собранной, ответственной, в то же время порой срывающейся на дикие, уму непостижимые выходки.

Но — сестра. И она в беде.

Смолчать и обождать, рассчитывая, что ситуация с эпидемией рассосется… Не выход. Если умрет Миха, а то и сама Ольга, Марина себе не простит.

Сняв шубку в своем кабинете, Марина бросила сестре: начало обхода чуть задержится, ждите. Сама же понеслась в процедурный, где Николай, ушедший из дома на полчаса раньше, готовил зачарованный раствор, пополняя больничные запасы.

— Коля?

— Да, дорогая. Уже закончил. Что-то стряслось?

— Возможно — да.

Она не ошиблась в супруге. Выслушав Марину, не размениваясь на вопросы в духе «а ты уверена?», князь опрометью кинулся в приемную главврача и, проигнорировав изумленный взгляд секретарши, принялся набирать междугородний номер. Другие аппараты казенного учреждения давали выход только в местную сеть — из экономии.

— Деду звонишь? — спросила увязавшаяся за ним Марина.

— Бери выше, — сказал муж. — Помнишь Светислава Младеновича? Телохранителя и секретаря императора? Верней, начальника его охраны, генерала. Уж если он не в курсе сербских дел, то даже не знаю… Ваше высокопревосходительство? — заговорил он в трубку. — Николай Михайлович Несвицкий, волхв из Царицино, беспокою по сверхсрочному и серьезному делу. Уделите мне одну минуту? Спасибо. Есть информация, что в бановине Високи Планины на юге Сербии началась эпидемия неизвестной болезни с высокой летальностью. Сообщение поступило от жителя, работника местной администрации. В СМИ нет никаких известий. Так точно, жду у аппарата, — он прикрыл трубку рукой и шепнул: — Генерал встревожился, попробует сам немедленно с кем-то связаться.

Прошло примерно пять минут. Никто не проронил ни слова. В хорошо отапливаемой приемной было тепло, но от слов Несвицкого об эпидемии отчетливо тянуло холодком. Пока далеким.

— Да, господин генерал. Есть! Нахожусь в Царицине и жду дальнейших указаний, — он положил трубку на аппарат, уже кнопочный, но с витым проводом. — Зоя! — посмотрел на секретаршу. — Официально предупреждаю: услышанное вами — государственная тайна. Даже главврач не имеет права знать. Тем более — ваши подруги. Никто! По крайней мере, в течение ближайших суток.

Секретарша испуганно кивнула.

— Что сказал Младенович? — шепнула Марина в коридоре.

— Он пробовал выйти на знакомых в Сербии, но не преуспел. Телефонная связь с бановиной и с соседними районами прервана. Немцы, наверное, сносятся с гауляйтером и полицией по армейским каналам. Боюсь, если бы Ольга решилась позвонить попозже, то вряд ли получилось бы поговорить. Хорошо, что переступила через себя.

— Ты на нее не сердишься?

— Нет, конечно, — Николай буквально летел по коридору, даром что не взмыл к потолку. Никакой необходимости спешить не было, генерал велел ждать и явно кинулся к императору с докладом, а что тот решит — никто не знает. У царя своя обида — почему его дальний родственник Каравладимирович в свое время заискивал перед немцами, не просил помощи у Варягии, а после первых военных неудач покорно снял корону, сдав Сербию новым хозяевам, о чем известно всем. — Тем более сейчас, когда жизнь Ольги и ее семьи в опасности, не время для обид. Под угрозой жизни тысячи людей. То, что немцы предпримут карантинные меры, не сомневаюсь. Организуют их хорошо, они это умеют. Но вот жизни оставшихся в зараженных районах их не интересуют. И сербов, и хорватских полицаев, и прочих недочеловеков. Фашисты!

Это слово в устах Коли, неизвестно откуда им принесенное, звучало как худшее ругательство. Примерно, как «курац» и «пичка»[2] у балканцев.

Оба вернулись к работе, сгорая от нетерпения и напряжения, но никаких звонков от Младеновича не дождались. Зато в третьем часу пополудни внука навестил дед-адмирал, прибывший на самолете спецрейсом из Москвы.

Обнялись. Потом Несвицкий-старший с чувством, но аккуратно стиснул в объятиях невестку. Без предисловий начал:

— Если кратко, то ситуация «алярм». Берлин признает эпидемию, вечером будет во всех газетах. Царь позвонил кайзеру и предложил помощь, тот ответил: найн, эпидемиологическая ситуация под контролем, три бановины оцеплены полицией, посланы войска, комар не вылетит, не извольте волноваться.

— А тем, кто внутри — полный шиздец на букву «пи», — буркнул Николай.

— Похоже, так. Правда, никто точно не знает летальности заболевания. Неясна даже природа — вирусная или бактериальная хворь. Очевидно одно: никто не поможет попавшим в западню. Сомневаюсь, что туда переправляются какие-то медикаменты. Да и что передавать, если нет никаких сведений?

Следующие слова Марина услышать ожидала, и одновременно страшилась их. Но ничего поделать не могла.

— Что касаемо лекарств, то я зачарую им раствор здоровья, — сказал внук. — Но как добраться до зараженных районов… Если оцеплены, то группой волхвов, по воздуху. Ночью, скрытно.

Марина почувствовала, как задрожали пальцы. Конечно, муж обладает уникальными способностями и выпутался из кошмарных передряг, где любой другой бы неминуемо погиб. Но Коля не всесилен. От жесточайшего ионизирующего излучения получил ожоговую метку на лице, которую не в состоянии ни сам свести, ни с помощью раствора излечить. Говорит, что чувствует себя здоровым, да только можно ли этому верить? После ее вопросов немедленно тянет в спальню: мол, у кого проблемы после лучевой болезни, там совершенно не боец. Но тревога не отпускает. И Коля обещал больше не ввязываться в авантюры.

Словно перехватив ее взгляд, адмирал обернулся.

— Отпустишь его, невестушка?

— Ни за что!

— Пожалуй, сам не вызовусь добровольцем, — сказал Несвицкий-младший. — Не обижайся, деда. Мне приключений хватит. Ангел-хранитель подустал.

— И речи не идет, чтобы ты поехал в земли, подконтрольные Германии, — ответил адмирал. — Кайзеровская разведка прекрасно знает о твоей роли в развале всей их комбинации со Славией. И то, что тебя не трогали в Царицыно, не значит, что обиды прощены. В Сербии ты будешь, словно на ладони.

— Тогда зачем вы его уговариваете? — голос Марины дрогнул.

— Речь о другом. Нам нужен опытный советник. Как понял Николай, отправим в Сербию разведгруппу — врачей-эпидемиологов в сопровождении волхвов, способных летать и буксировать неодаренных, а также защитить их от хорватов или немцев. К сожалению, забросить самолетом невозможно: Германия закрывает воздушное пространство над Сербией, чтоб никто не вывез родственников или знакомых из карантина. Министр обороны приказал срочно готовить госпитальный корабль, он отплывет из Тавридского порта и доберется до устья Дуная часов за десять. С болгарами, румынами проблем не видим, а кайзеровскому МИДу заявим ультиматум: мы должны быть убеждены, что карантинные меры достаточны, зараза не перекинется на все Балканы и оттуда — в Славию. Чем добраться от Дуная на юг, командир группы решит на месте.

— Кто этот командир… Я его знаю? — спросил Несвицкий-младший.

— Князь Касаткин-Ростовский.

— Борис?

— Он. Учти, что времени на подготовку крайне мало. Там люди умирают. Поэтому садимся в самолет и отправляемся в Тавриду. Поможешь с отбором кандидатов и инструктажем. Через день вернешься.

— Я с вами! — безапелляционно заявила Марина. — И не смотри так, дорогой. Не забывай: я врач.

— Охотно взял бы, — пожал плечами муж. — Но дома — дети. Ты их оставишь?

Она задумалась.

— Я провожу корабль с командой Бори и вернусь, — добавил Николай.

На том и порешили. Уже в полете старый князь сказал о самом главном.

— Эпидемиологи утверждают: в прохладную погоду да в горах как-то крайне маловероятно, чтобы объявилась новая бактерия или вывелся новый штамм вируса. А это означает, что в Сербию его ввезли. Кто, для чего, откуда, нечаянно или с определенной целью — неизвестно.

— Если умышленно, то — биологическая война, — ответил внук. — Неужто немцы решили геноцидить сербов? Тогда парням не позавидуешь — неласково их примут.

— Есть подозрения, — подтвердил Несвицкий-старший. — Немцы продолжают опыты по созданию бактериологического оружия. Наша разведка об этом неоднократно сообщала, но без конкретики: кто, где, с какими штаммами работает. Вполне возможно, эта эпидемия стала результатом испытаний нового оружия. Для немцев сербы — унтерменши.

— С-суки… — Николай скрипнул зубами, потом добавил несколько ругательств. Отдышался и продолжил, пытаясь осмыслить информацию: — Самое скверное, коль зараза в самом деле рукотворная, нет никакой гарантии, что мой раствор сработает. Радиационный ожог им до конца не вылечил…

— Но все равно ты зачаруешь им раствора до отплытия. Ребята будут осторожны — возьмут защитные костюмы, респираторы. Есть информация: зараза распространяется воздушно-капельным путем.

Николай задумался. Да, вроде бы, задача для группы Касаткина-Ростовского выглядит выполнимой. Но гладко на бумаге, а на деле…

В любом случае он будет переживать за парней и кусать локти, что не смог к ним присоединиться.

Примечание к гл. 1: современная медицина не рекомендует аспирин для приёма детьми и подростками.