Глава 15

Пятнадцатиминутная запись заявления князя Бориса Касаткина-Ростовского, сделанная им по возвращению из плена, обошла практически все новостные телевизионные выпуски планеты — и даже в странах, далеких от Европы. Лишь в Рейхе ее дали в кратком изложении, назвав «жалкой попыткой оправдать терроризм и предательство».

Но на экране князь жалким не смотрелся, наоборот, глядел орлом. Он обратился к кайзеру и канцлеру с гусарским предложение: пускай сотрудники спецслужб Германии покажут его письменное согласие сотрудничать с немецкими властями или другое зафиксированное на видео, аудио признание о выдаче подпольщиков в Белграде.

— Герр кайзер! Герр канцлер! — напирал Борис. — Готов поспорить, что у вас нет ничего — и даже доказательств, что я находился в самолете, врезавшемся в мост. Меня нашли довольно далеко от места происшествия. Я был оглушен и ранен взрывом, беспомощным попал в застенки ваших палачей, где подвергался избиениям и пыткам. Затем меня и вовсе представили предателем и террористом. Вся ваша пропаганда — ложь. А пропаганда — часть идеологии государственной структуры. На лжи она недолговечна.

Свой спич князь записал на разных языках: варяжском, немецком и английском. На сербском — по бумажке, поскольку им не владел уверенно.

— Отлично получилось! — одобрил акцию Младенович, просмотрев отчеты о резонансе на выступление князя. Касаткин-Ростовский удовлетворенно хмыкнул. Несвицкий, все это организовавший и помогавший другу с заявлением, промолчал. Здесь, в кабинете генерала, в десятке метров под землей, все трое знали истинную цену заслуг и заблуждений каждого.

— Господин командующий, — начал Николай, поняв, что генерал не будет продолжать. — Я рад реабилитации моего друга. Пока над ним висело обвинение в предательстве, дни были неприятными. Но не закрыт другой вопрос — о докторе Деяне Симаниче.

— Напомни, — поднял бровь Младенович.

— Он арестован и содержится хорватами по обвинению в предательстве. В вину ему поставлено высказывание о ненужности восстания. Деян считает: Варягия им помогла — и до свиданья. Да, БиоМед был виноват, но в целом протекторат Германии принес им больше пользы, чем вреда.

— Дурак он, хоть и врач! — сказал Борис.

— Ну, мнение Деяна неприятное, но на предательство не тянет, — признал Младенович. — Так почему арестовали?

— Едва мы вышли на задание, как в тех районах Сербии, куда мы направлялись, появились листовки с фотографиями и подлинными именами всех членов группы. Хорваты Марио Оршича получили сообщение от знакомых вне карантинной зоны и начали искать предателя. Деян попал в их поле зрения и, вроде бы, сознался.

— У хорватов сознается и труп, — поделился умудренный опытом Касаткин-Ростовский. — Меня спасло, что немцы у них тотчас отобрали. Германцы — гуманисты еще те, но по сравнению с хорватами овечки божьи…

— За Деяна попросила Милица, — продолжал Несвицкий. — Она — наш врач. Уверена, ее коллега не виновен. Я тоже хорошо его помню по больнице, пока работал с плазмой, — Николай погладил пальцем подстриженные усики. Он не пижон, но гораздо приятнее выглядеть пристойно, чем довелось в скитаниях при выполнении последнего задания. — Подумайте сами, господа. Какой агент или стукач начнет высказываться вслух с критикой тех, кого собирается предать? Ну, разве идиот, но доктор явно не такой.

— И что ты предлагаешь? — сощурился Младенович.

— На завтра назначен трибунал. Деяна расстреляют либо искупают, что только хуже. Прикажите его доставить и поговорите с ним. Возможно, Милица пристрастна. У вас есть дар чуять ложь. Понимаю, что сильно заняты. Но иначе может быть казнен невинный, а вражеский агент, затаившийся в Високи Планины, продолжит свое дело.

— Согласен с Николаем, — кивнул Касаткин-Ростовский. — Не так много народу знало, куда ребята выдвигаются. Деян — навряд ли.

— Коль оба на меня давите… — Младенович набрал на телефоне четыре цифры. — Оршич? Мне нужен Деян Симанич. Что, осудили? Не исполняйте приговор, мне он потребен для допроса. Что?! Ты собираешься порвать со мной из-за какого-то докторишки?! Ты, что, бессмертный? То-то, — генерал швырнул трубку на телефон. — Через два часа доставят.

— Представляю, что у них сейчас там происходит, — прокомментировал Борис, первым наладивший контакты с сомнительными союзниками. — Оршич — мямля. И одновременно старший в чине над остальными, а среди тех есть крепкие орешки. Сейчас он блеет перед ними, оправдывается — зачем Деяна с разбитой рожей вести на БиоМед.

— Свободны, — повел рукою генерал. — Дел у меня по горло. Когда доставят вашего страдальца, вас позовут.

Волхвы отправились за дверь. Борис куда-то убежал, а Николай подумал было совершить короткий вылет с крылом, но остановился на полпути, пораженный неприятной догадкой.

Ольга…

Она, конечно, радовалась их возвращению, но насколько искренней была та радость? Почти каждая фемина — прирожденная актриса, симулировать слезы или восторг, а также изображать оргазм почти любая сможет не хуже лицедея. Очень немногие знали точный состав их группы, Благоевичи входили в их число. Несвицкий и другие волхвы особо не таились. А Ольгу Николай отверг, пусть вежливо и деликатно, но факт остается фактом: у обиженной женщины имелся мотив.

С таким настроением он воздержался от полета. Небо требует сосредоточенности, а опыта подъемов с крылом у Николая — мизер. Вырваться из белградского капкана и сложить голову от собственной невнимательности? Этого он Святому Петру не объяснит. Точно также, в случае ложности сомнений, не объяснит Марине, почему подозревал ее кузину, оказавшуюся невиновной. Уверенности-то нет!

Пока Николай терзался от противоречивых чувств, каким-то образом в подземелье БиоМеда, точнее — в подбетонье, вдруг оказалась Милица. Наверно, кто-то ей шепнул, что сейчас решится судьба Деяна. А нашептать мог только Касаткин-Ростовский.

— Ты говорил с Младеновичем? — она буквально впилась когтями в рукав Несвицкого. — Да? И что он обещал?

— Разобраться. Не торопи события.

— Я сама к нему пойду!

— Ты только навредишь. Жди. Деян и в самом деле тебе дорог?

— Не знаю… — она понуро опустила голову. — Мы не близки, если ты об этом думаешь. Сама себе порою удивляюсь. Но если его расстреляют, не представляю, как переживу.

Взволнованная, с растрепанной темной челкой, сербка выглядела необычайно привлекательно. У Марины, появись у нее шанс взглянуть эту сцену, наверняка бы шевельнулась ревность. Вот только Милица, при всем уважении к князю, неровно дышала к приговоренному медику. Естественно, ее не пустили к генералу. Деяна ввели Оршич и Ковачич, за ними шагнули Несвицкий с Касаткиным-Ростовским, после чего адъютант Младеновича закрыл дверь в кабинет.

Генерал вышел из-за стола с сел напротив осужденного. Другим велел отступить к стене. Взгляд командующего стал необычным, слегка расфокусированным. Безо всяких предисловий в духе «назовите ваше имя» он начал задавать короткие вопросы.

— Ты подписал признание?

— Да.

На лице и руках арестанта не имелось ни малейших следов пыток — вырванных ногтей, выбитых зубов или иных следов насилия. Осунувшийся, подавленный, небритый — да. Но не более.

— Ты самом деле передал врагу сведения о диверсантах?

— Конечно — нет, господине генерал.

— Подписал под пытками?

— Да.

— Какими?

— Надевали пакет на голову, лишали воздуха. Присоединяли провода к мошонке. А также…

— Подробности излишни, ты не врешь. Реабилитирован полностью. Касаткин-Ростовский! Увести и держать на базе до обнаружения истинной немецкой агентуры, — на «юрисдикцию» самопального трибунала хорватов Младенович забил. — Пока в Високих Планинах считают Деяна виноватым в гибели полицейского, запросто устроят еще один самосуд. Надо заняться организацией нашей контрразведки и юстиции… Упустил за более срочными хлопотами.

Оршичу, как показалось Николаю, немного даже полегчало. Капрал Ковачич, естественно, не согласился.

Касаткин-Ростовский, расстегнувший к тому времени наручники на запястьях доктора, обернулся и положил капралу руку на плечо.

— Эй! Вспомни нашу первую встречу. Как трудно было нам договориться. Теперь представь: мы найдем истинного немецкого шпиона, и городок узнает, что хорватские полицейские расстреляли невиновного серба? Подумай — как мне вас мирить?

— Курва ваш Деян. Виноватый, я уверен! — Ковачич стряхнул руку князя.

— Ничем, кроме его признания под пытками, свою уверенность не подтвердишь. Будут доказательства — рассмотрим.

— Заканчиваем с этим, — оборвал Младенович. — Не забывайте, что передать сведения и, тем более, фотографии наших людей противнику — непросто. Как минимум, нужно выехать за пределы карантинной зоны. Скорей всего, предатель не один. Все свободны! Несвицкий, задержись.

Когда все удалились, Николай поделился сомнениями относительно Ольги.

— Понимаю бестактность моей просьбы, и вам не стоит отвлекаться на каждое расследование или допрос. Но речь о моей семье…

— Та Ольга, чей крик о помощи позвал вас в Сербию? Припоминаю. А как ты будешь выкручиваться перед своими, когда хорваты наденут ей браслеты? Ведь все поймут, чья была инициатива.

— Вы правы… — Николай развел руками и замер в ожидании.

На генерале висит ответственность за будущее Сербии, минута его времени — дороже золота. А тут семейные проблемы.

Младенович, вздохнув, скосил взгляд на бумаги. Все неотложные, а тут еще вопрос о контрразведке и судах на освобожденной от немцев территории. Где время-то на все найти? Еще — ресурсы.

— Вот что, Николай, — сказал Младенович, приняв нужное решение. — А пригласи-ка меня в гости. К примеру, завтра. Иначе я покроюсь плесенью в бетонном бункере. Хорошо? Нахлебником не стану — продуктов и вина подбросит адъютант.

— Нет, этого не нужно, — Несвицкий улыбнулся. — Нас Милица снабжает. Ей благодарные пациенты несут в больницу. Продуктов столько, что часть портится и отправляется на корм скоту.

— Договорились, — генерал кивнул. — Второй вопрос. Есть сведения, что немцы, потеряв железную дорогу и опаздывая с подвозом сухопутных войск, намерены долбить нас с воздуха. Ты был на их авиабазе, и что там видел?

— Самолетов мало, а вертолеты — те стоят рядами. Наверно, готовят к применению.

— Хреново, — серб сморщился. — У нас здесь девять очагов восстания, по сути — партизанских зон. У них нет ПВО. Преобладают пулеметы с винтовочным калибром. Конечно, нам обещают передвижные комплексы, но вот когда их привезут… И наверняка на всехне хватит.

— Подумаю, что волхвы смогут предпринять, — пообещал Несвицкий.

К его большому сожалению, Варягия еще не получила на вооружение переносные зенитно-ракетные комплексы с тепловым самонаведением снарядов. Поскольку возможная война с Рейхом или иным супостатом планировалась от обороны, то все внимание, а главное — и деньги, как подсказывала тактика подобного противостояния, отправлялись по иному назначению. Например, на стационарные установки либо на передвижные для автомобильного шасси. В Сербии мобильные ЗРК в кузове грузовичков отлично отработали бы по низколетящим целям. Но такие, сравнительно компактные модели, еще не получила и Нововарягия. А Москва пока что стремилась оградиться от обвинений в прямом вмешательстве в войну на Балканах, используя республику как перевалочную базу. Несвицкий знал: им обещают первые экземпляры через две недели. Если вертолеты и штурмовая авиация Бундесвера начнут гвоздить по партизанским зонам, то это срок значительный. Летательные аппараты немцев практически неуязвимы, пока в распоряжении повстанцев лишь несколько крупнокалиберных пулеметов. И то — попробуй попади в компактную мишень, летящую быстрее сотни километров в час. Штурмовики заходят на цель на трех-четырех сотнях.

С такими мыслями, на время потеснившими думы о Благоевичах, Несвицкий вынес летное снаряжение на поверхность. Соединил половинки крыла, вставил руки в ремни, помощник застегнул на груди замок. Стартовав с холма и подхватив восходящий поток, он поднялся бы и безо всяких волховских усилий. Но редкие способности князя обеспечивают взлет и так.

Взмыв вертикально в воздух, Николай поймал опору для крыла и принялся накручивать спираль, удаляясь от бетонного хаоса на месте бывшего здания БиоМеда. Одновременно сработал другой навык волхва — защитный кокон. Усилившийся по мере набора высоты ветер не резал глаза, отчего не было необходимости прикрыть их очками, и приятно обдувал щеки.

Но вскоре кожа ощутила холод. Зато жара, внизу так сильно досаждавшая в комбинезоне, защищавшем от тепловизоров, пропала. «Лучший враг — тот, который более не виден в тепловизор», — считают снайперы. Несвицкий сразу в нем неразличим.

Неплохо бы разжиться наручным альтиметром. На глаз оценивая высоту подъема в пару километров, Несвицкий поднимался выше, как вдруг внезапно различил на западе и ниже себя восьмерку самолетов. Они шли в сторону Косовской долины. Их скорости несопоставимы, догнать их невозможно даже на пикировании, осталось только проводить взглядом.

Силуэты превратились в черные точки, но вскоре развернулись и снизились. Там, где пронесся их строй, мелькнули вспышки, затем поднялись облака разрывов. Запоздало долетел их отдаленный гром.

У Николая защемило сердце. Не в силах достать команду Младеновича в бетонных катакомбах или вычислить партизанские базы в лесах, немцы рубанули по населенным пунктам в зоне восстания. То есть по жилым домам с гражданским населением. Хотя чему тут удивляться? Со стороны Берлина это не война, а специальная контртеррористическая операция, в которой нет законов. Бомби кого захочешь.

Более того, боекомплект каждого штурмовика или фронтового бомбардировщика немало стоит. Истратили — казна перечислит новые миллионы заводчикам, поставляющим авиационные боеприпасы. Часть денег уйдет персоналу предприятий, рабочие, довольные прибавкой, кинутся в магазины, оживляя потребление, и экономика Рейха выйдет из рецессии. Ура-ура… Что значат по сравнению с этим успехом тысячи сербских трупов под развалинами собственных домов? Так, ерунда, незначительные издержки. Значит — форвертс! Вперед!

Николай почувствовал, как холодеют руки в кожаных перчатках. Не от мороза на высоте — от гнева. Хоть бы какой кирпич в кармане, и кинуться наперерез да зашвырнуть его во впускное сопло турбины… Глупо. С такой же степенью вероятности сбить цель, как если бы стрелял по самолетам из рогатки. Надо что-то придумать. На это и ушел остаток дня.

К Благоевичам Несвицкий возвратился поздно. Стараясь не смотреть ни Ольге, ни Милошу в глаза, чтобы не выдать подозрений, обрадовался только Михе. Пообещал племяннику: когда только вырастет, то дядя Коля научит его летать не хуже птиц. Разумеется, от родителей потребовали приобрести крыло, а Ольга попросила не увлекать ребенка несбыточными надеждами. Против визита Младеновича она ничуть не возражала.

Ложась спать, Николай едва ли не молился, чтоб генерал завтра подтвердил — Ольга непричастна к шпионажу. Но тогда — кто?!


Городок Високи Планины обнаруживался с воздуха легко. Достаточно лететь вдоль Моравы на высоте в полтысячи, затем свернуть правее к предгорьям, где в реку впадал заметный извилистый приток. К городку, центру одноименной бановины, сходятся четыре дороги от окрестных сел. Если смотреть выше, он находится среди них словно в прицеле для бомбометания.

Лейтенант Франк Йост поднял винтокрылую машину сразу после рассвета. Убедился, что ведомый цепко ухватился за ним, держась в полусотне метров сзади, и потянул на юг.

Слева вставало солнце, и это было реально красиво. В Сербии воздух чище, чем в Рейхе, нет такого задымления от фабрик, да и лесов здесь сохранилось куда больше. Благословенный зеленый край! Почему он достался унтерменшам, а не более достойным? Йост, родившийся на самом севере Германии, любил свою страну, но не ее климат.

По мере продвижения на юг местность становилась прихотливее. На горизонте показалась холмистая гряда.

— Поднимемся до тысячи, герр лейтенант? — прокричал правый пилот капрал Хайнц. — На инструктаже говорили, у бунтовщиков имеются крупнокалиберные пулеметы.

— Ты бронежилет надел? И, главное, — памперс, — Йост хохотнул. — Не дрожи. Не факт, что крупный калибр разобьет бронестекло кабины, надо, чтоб попал под идеально прямым углом. И не факт, что угодит тебе в лоб. А уж какой-то из двух двигателей подбить — вообще не реально. К тому же, сколько бы ни летали, и мы, и штурмовая эскадрилья, в нас даже из детской хлопушки не стреляли. Бздят бунтовщики и прячутся при звуке винтов. Лучше загадывай, куда вечером идем пить пиво.

Третий член экипажа находился позади. Обычно он летел, меланхолически раскачивая ногой, свешенной из ботового люка. Туда же в бок смотрел его пулемет. Главное, летел молча, не нагнетая нервозности как Хайнц.

Перед заходом на цель Йост включил рацию на передачу.

— Восьмой, я — третий. Снижаюсь. Внимательно смотри, откуда по мне попробуют стрелять. Подави огнем. Как понял?

— Третий, вас понял. Подавить зенитные огневые точки.

Небольшой вертолет нес на внешней подвеске всего тонну свободно падающих бомб. Накрывать ими квадрат — сущее расточительство. Йост решил снизить скорость если не до зависания, то хотя бы до полсотни километров в час. Тогда обе бомбы-пятисотки лягут на подстанцию, ведомый рассыплет сотки по центру города. Далее стоит пройтись и пострелять из бортового пулемета — чисто для урока, чтоб знали, во что обходится поддержка повстанцев.

Плавно потянув шаг-газ на себя, а ручку двинув вперед, пилот с ухмылкой подумал, что лучи утреннего солнца и тарахтенье вертолетных винтов будут последними, что увидят и услышат проклятые южные бандиты. А ведь их главари были практически в руках — на той же авиабазе, откуда вылетели вертолеты, но сбежали. Ничего. От смерти с воздуха не убежишь…


Крейсерская скорость небольшого вертолета обычно не превышает полутораста километров в час. Груз, подвешенный на пилонах по обеим сторонам фюзеляжа, создает дополнительное сопротивление. Поэтому успела сработать заготовка, созданная людьми Младеновича. Некий глазастый паренек заметил пару машин, взлетевших с временной вертолетной базы и взявших курс на юг. Он перезвонил на хорватский блокпост, оттуда сообщение поступило на БиоМед. Поэтому воздушная тревога прозвучала во всех партизанских зонах, поскольку точную цель германских пилотов повстанцы не знали.

Несмотря на довольно ранний час, Несвицкий находился неподалеку от кабинета Младеновича и немедленно бросился к нему:

— Разрешите попробовать! Только вчера соорудили мину…

— Ты же едва-едва освоился с крылом? — засомневался генерал.

— Достаточно, чтоб попробовать. После того, что зверье натворило здесь вчера…

От сброшенных штурмовиками бомб погибло одиннадцать гражданских, десятки ранено. Туда помчался санитарный автомобиль, в нем — термос с зачарованной плазмой, но убитых она не вернет. И не пришьет на место оторванные руки-ноги.

— Тебя сдерживать — себе дороже. Не теряй времени! — кивнул Младенович.

Из кабинета генерала князь вылетел пулей, будто получил страшный нагоняй. На поверхности, нацепив крыло, ушел вверх почти отвесно, без жалости сжигая силу в авральном режиме. До боли в глазах всматривался в небо, пытаясь засечь вертолеты. Взять бы бинокль, но чем его удержишь, если руки в крыле?

Когда различил, наконец, пару точек, движущихся метров на триста-четыреста ниже, взмолился, чтоб те взялись курс на Високи Планины, подставившись под его удар… И тут же одернул себя: там люди, среди которых живет второй месяц, далеко уже не чужие. Бомбы полетят в их дома, пули хлестнут по их утренним садам, где бегают дети; всех ли испуганные мамы загнали в подвал, заслышав сирену?

Николай устремился к вертолетам со снижением. Пусть защитный кокон укрыл самого, крыло затряслось в дикой вибрации — оно не рассчитано на подобную скорость.

Немцы шли цугом. Второй номер занял положение сзади и выше, когда первый сбросил бомбы. Полыхнуло, встряхнуло. Снизу потянулись пулеметные очереди, похоже, не причинившие воздушному разбойнику никакого видимого вреда.

Проскочив под хвостовым винтом, едва не рубанувшим сверху, Несвицкий сжал рычаг сброса крыла и угодил в струю воздуха от главного винта. На пределе сил ухватился за стальную лыжу шасси правой рукой. Расход сил за эти минуты сожрал запаса, достаточного на десять километров лету по прямой без всякого крыла.

Подтянулся под фюзеляж и едва не сорвался — летчики заложили крутой вираж, развернувшись для второго захода. Курсовые пулеметы молчали, зато часто-часто застучал бортовой. Мелькнули трассеры из второго вертолета. Похоже, пилоты ничуть не испугались зенитной стрельбы и шмаляли в ответ. Куда попадали, Несвицкий не рассмотрел, занятый более актуальным делом.

Мина на магнитной присоске приклеилась к стальной стойке. Но как только князь попытался ее активировать, качнуло. Заряд оторвался и понесся к земле как еще одна немецкая бомба, правда, всего в два килограмма.

А пулеметчик стрелял…

И тогда, зарядившись гремучей смесью гнева, адреналина и ненависти к самому себе за неудачу, Несвицкий рванулся вперед. На миг глаза заволокла красная пелена. Наверняка лопнули сосуды от перенапряжения. Сумел, нащупывая кобуру за спиной, даже опередить небыстро летящий вертолет.

Наверно, подобного никогда не видел ни один летчик любых ВВС всех времен и народов. Из-под днища машины вынырнула черная человеческая фигура, тут же прижатая к остеклению набегающим потоком. Неизвестный вытащил из-за спины пистолет и принялся стрелять.

Какой конструктор вертолетов мог вообразить, что огонь по пилотам откроют зачарованными пулями с дистанции сантиметр? Первая же пробила голову командиру. Остекление не рассыпалось, но покрылось трещинами.

Второй пилот перехватил управление и рванул рукоять, одновременно дав педаль, рискуя перевернуть машину. Нападающего стряхнуть не удалось.

Расстреляв правого пилота, Николай дернул в бок, на этот раз не сопротивляясь воздушной волне, швырнувшей его вниз. Лишь бы подальше от безжалостно рубящих лопастей, их не остановит никакой защитный кокон.

Через пару секунд смертоносный и по-своему элегантный летательный аппарат опрокинулся. Будь высота на несколько сот метров больше, пулеметчик, наверно, успел бы спастись с парашютом.

Везение на этом не кончилось. Сконцентрировавшись на одном оставшемся вертолете, хорватские пулеметчики умудрились зацепить его. Отказавшись от дальнейшей атаки, винтокрыл потянул в сторону от Високи Планины, теряя высоту. За ним тянулся белый дымный след.

Внизу раздался рев двигателей. Машины хорватов неслись к месту вынужденной посадки подранка.

Несвицкий оценил расстояние и мысленно сдался. Будь он полон сил, успел бы по воздуху и по прямой намного раньше. Но сейчас, сжигая последние крохи сил, вынужден опуститься вниз и пешком возвращаться на базу повстанцев. Жаль. Хорваты почти наверняка уничтожат экипаж при задержании. Трое пленных послужили бы отличным разменным материалом в переговорах об освобождении схваченных подпольщиков… Но зато сегодня Бундесвер потерял два боевых вертолета!

Обломки первого щедро раскидало по склону холма. Не стоит жаловаться на судьбу.

Загрузка...