На самой окраине поселка за оградой стоял пикап с тентованным кузовом, помнивший, наверно, не только последнего царя Сербии, но и лучшие годы его правления.
— Ну что, романы, ничего личного, просто нужна машина? — зло усмехнулся Василий Негожин.
На самом деле, грабить именно этих бедолаг не хотелось. Двор у неказистого домишка выглядел чисто, ухоженно, но даже собаки нет. Аккуратная такая нищета.
— Ну, давайте оплатим их помощь. Пять сотен экю мне выдали на расходы, — сказал Несвицкий. — Этот металлолом на колесах стоит куда меньше. Его цена наполовину зависит — есть ли бензин в баке.
— Да, командир, — Душан опустил валиску на дорожку у калитки. — Я один, на разведку?
— Только войдем все вместе, — откликнулся Давидовац, озираясь. — Нечего торчать у всей улицы на виду.
Малкович переставил чемодан ближе к лесенке и взбежал на крыльцо. Дернул за кольцо у входа, внутри звякнуло, кто-то ответил изнутри. Душан сунулся внутрь, потом крикнул товарищам «уди у кучу», приглашая войти в дом.
Изнутри тот напоминал больницу в Високи Планины, когда авианалет заставил рассредоточить пациентов и персонал по отдельным строениям вблизи центра, с одной лишь существенной разницей: здесь не было врачей. Больная женщина, наверно, еще недавно довольно привлекательная, лежала на диване, бессильно свесив руку к полу.
— Меня зовут Петар Перич, — представился мужчина, сидевший у ее постели. — Это моя жена Мария. У нее эмфизема легких. Она умирает. И дочь заболела, лежит с температурой. И я ничем, слышите, ничем не могу им помочь! Даже если сам отправлюсь на тот свет!
Несвицкий тщательно вытер ноги и, избавившись от чемодана, прошел к умирающей.
— Чем пытались помочь?
— Нанимал лучших докторов. Все деньги ушли на них, на процедуры, на лекарства. Продал дом, снял эту халупу.
— А дочь?
— В соседней комнате. Не боитесь? Она может быть заразна…
— Я сам — самая большая в мире зараза, — буркнул Николай. — Парни, следите за улицей. Мне придется потрудиться.
Мария находилась в отвратительном, но стабильном состоянии. Николай решил, что с ней можно повременить. У девочки лет шести — семи на вид тело горело от высокой температуры. Пробовал расспросить ее, где и что болит, как она начала бредить.
Петар, щуплый мужчина с Несвицкого ростом, тоже подходящий под прозвище Ледащий, склонился над дочкой, снял компресс со лба, поцеловал. Положил новый холодный компресс.
— Если они обе оставят меня, не переживу…
— Какие были жалобы у дочки? — спросил Несвицкий.
— Не знаю! Боюсь, отравление. Мария уже не готовит, вы видели ее состояние. Оставил их на два дня, уезжал заработать денег, Мина сама что-то сготовила, съела, и — вот…Ее рвало, понос с кровью…
Несвицкий откинул одеяло. Живот девочки надулся и был упругим на ощупь. Наверно, его распирали газы. Фельдшерское образование не позволяло поставить точный диагноз. Но… Семь бед — один ответ. Корпускулы разберут, что и как лечить.
— Петар! Положение критическое. Попробую помочь.
— Ты — господине докторе?
— Нет, только болничар. Нужны два одноразовых шприца. Шприцы есть?
— Есть, много. Как кончились деньги на лекарства для Марии то шприцы больше не понадобились.
— Еще нужен спирт или хотя бы ракия для дезинфекции, — сказал Николай.
Петар принес пузырек со спиртом. Набрав в шприцы из своего флакона раствор, Несвицкий ввел его внутривенно Мине, наказав отцу следить за состоянием дочки. Оно должно улучшиться, но не исключены новые рвота, понос, даже судороги. Организм попытается избавиться от отравы. Придет в себя — немедленно дай ей попить кипяченой воды. Много. У девочки наверняка обезвоживание.
Затем он повторил процедуру с Марией, с трудом нащупав иглой тонкую как волос вену. Оставался еще вариант дать ей выпить раствор перорально, но так результат наступает медленнее… Он и сейчас не наступил.
Женщина угасала на глазах. Опустила веки, и только едва заметное дыхание, может еще — подрагивание ресниц, свидетельствовали, что душа не покинула тело. Жить осталось несколько суток. А может — и часов. Необходимо прямое воздействие рук, о чем Николай сообщил команде.
— Командир! Ты же вывернешься наизнанку, и сил не хватит на задание? — тревожно спросил Душан.
— Ты, наверное, прав, — кивнул Несвицкий. — Но я не останавливаюсь на половине пути. Если не справлюсь, она умрет очень быстро. Молчите и не мешайте!
Присев на диван рядом с женщиной, Несвицкий положил ей ладонь на шею. Предельно сосредоточился. Как говорил немецкий врач, спасая чужое здоровье, отрываешь и тратишь часть своего. Сейчас Николай не задумывался, сколько он израсходует себя. Если он не вытащит с того света Марию, бестолковый Петар не вытянет во взрослую жизнь Мину.
Ровно так, как потоки силы, исходящие из волхва, напитывают лечебными частицами плазму, так при непосредственном врачевании чудесные тельца возникают непосредственно в крови пациента. Очень расточительный, но зато очень действенный вид лечения.
Невидящий взгляд волхва уперся в стену, где висел нехитрый сельский календарь на апрель — каждая головка чеснока, нанизанная на суровую нитку, означала будний день, воскресенье — сушеное свиное ухо. Праздники — кусок твердой колбаски. Если ничего не выйдет, бедная женщина не приготовит такой календарь на май, не будет снимать с нитки головки чеснока, чтоб бросить их в суп с фасолью и галушками… Кольцо из чесночных головок и свиных ушей расплылось, потому что от перенапряжения брызнули слезы.
Когда Мария открыла глаза, очистившиеся от серой мути, наполнявшей их полчаса… или час назад — Несвицкий утратил чувство времени, с порога донеслось звонкое:
— Мамочка! Не боли ми стомак!
— Животик не болит? Ах ты моя дорогая…
Женщина выпрямилась и села на диване, затем обняла подбежавшую дочку. Рядом встал потрясенный муж.
— Полчаса, Николай Михайлович! — шепнул Олег Несвицкому. — Эти двое стояли у входа, но я их не пустил, пока вы работали… Вы хреново выглядите!
— Еще бы, — выдохнул Несвицкий. — Ничего. Несколько часов сна — и буду как новенький. Только летать меня сейчас не просите, выжат насухо.
Петар отлип от объятий жены и дочки, которых тискал с утроенной силой, и потащил Несвицкого в другую комнату.
— Я видел твое фото по телевизору, господине докторе, — сообщил гостю.
— А сейчас смотрел, как террорист-экстремист спасает твою семью? — усмехнулся Николай.
— Вам опасно тут находиться, — сообщил Петар.
— Именно поэтому, как стемнеет, мы двинемся на север. А теперь дай мне отдохнуть. Если не посплю часа три, сдохну.
— На севере еще хуже! Там сплошь немцы. Понимаю, у вас особая миссия, — Петар собрался с духом, отчего его невысокий лобик собрался морщинами. — Я сам вас отвезу. Тут много дорог. Эти кураци не могли перекрыть их все. Вам куда надо? В Белград?
— Ближе, — раскрылся Несвицкий. — Километров десять южнее Смердево. Затем вернуться.
— Я с вами.
— Достаточно, если уступишь машину. Заплачу.
— Ты с ней не справишься! — покрутил головой серб. — Это же утиль на колесах. Только я, знающий в ней каждый болт, смогу заставить ее ехать. Отдыхай — и в путь. Я перед тобой в неоплатном долгу. Отработаю хоть часть.
Несвицкий проснулся около полуночи от разрывающего внутренности чувства голода. Мария, уже довольно твердо стоящая на ногах, спустилась в погреб и соорудила стол по принципу «что Бог послал», а послал он немного. Другие волхвы и полицейский скромничали, позволив командиру буквально смести все перед собой.
Выехали ближе к часу ночи. Петар небрежно бросил Марии: только отвезу наших спасителей и вернусь. Несвицкого, уложенного в кузове, по пути снова сморил сон, несмотря на тряску и качку. Водитель сделал круг по поселку и заехал на бензоколонку, заправив бак и канистры за счет гостей. От денег наверно бы отказался, но у самого не нашлось чем заплатить.
По шоссе отмахали километров двадцать, после чего серб свернул на второстепенную дорогу, с нее — на проселок. Кидало немилосердно. Фары выхватывали стволы толстых деревьев, проплывающих по обе стороны, раз спугнули зайца.
— Далеко до немецкой зоны? — спросил Душан, сидевший рядом с Петаром.
— Считай, уже по ней едем.
— Тогда — не торопись. Сколько до ближайшего перекрестка, где они могут поставить пост?
— Много, где можно. Самый удобный пункт — через пару километров.
Они не рисковали. Попеременно Душан, Василий и Олег отправлялись вперед, натянув поверх обычной одежды черные защитные комбинезоны из тонкой ткани, почти не пропускавшей тепло. Она давала почти полную невидимость в тепловизоре, вот только вот под ней быстро становилось нестерпимо жарко.
— Четверо! — сообщил Малкович после очередного короткого вылета вперед. — Полицейская машина со знаками полиции Белграда. Как-то далеко от столицы. Перегораживает дорогу. Командир! Мочить всех?
На несколько секунд Несвицкий задумался. Вполне вероятно, внутри — обычные сербские копы, всего лишь не отважившиеся напрямую бунтовать против оккупантов. Под дулами автоматов сложат оружие. Или все же немцы, прекрасно понимающие, что на партизанской войне пленных не берут?
Даже если там сербы, жертвы «контртеррористической операции» Рейха, за одно только выступление под знаменами врага им придется ответить.
— Мочить. Надевайте глушители, окружайте машину и валите всех. Я пока — пас.
Скоро в рации раздались характерные потрескивания — от щелчков ногтем по решетке микрофона. Несвицкий разрешил водителю ехать вперед.
Фары осветили полицейскую машину с дырками в дверцах, стекла высыпались.
— Плохо, командир, — доложил Олег. — Сербы!
Короткий обыск показал: четверо сербских полицейских искали партизан, здесь пока малочисленных. Прямо на сиденье — папка с документами о дислокации немецких частей в Белграде. В багажнике куча оружия, патроны самых ходовых калибров, пулемет.
Василий осветил фонариком содержимое портмоне, извлеченного из куртки водителя. Фото, на нем он — молодой, жизнерадостный, с женщиной и двумя смеющимися пацанами, наверняка жена и дети. Главное — еще живой.
— Курва война… — Несвицкий добавил несколько более крепких ругательств по-варяжски. — Когда не знаешь, где друг, а кто враг, всегда будут такие дурацкие потери. Машину отогнать в кусты и спрятать. Смотрим, что взять из их оружия.
На Петара, впервые в жизни увидевшего изнанку войны, было жалко смотреть. Остальные, уже много раз видевшие смерть, в том числе абсолютно нелепую, отнеслись к происшествию спокойно.
— Господине, то, ради чего мы едем, стоит этих четырех душ? — спросил, наконец, Петар.
— И даже всех наших, поверь, — ответил Несвицкий…
Борис включил автопилот и взялся за ручку двери, чтобы покинуть самолет, но не тут-то было. Машина начала крениться вправо с неизбежным скольжением и потерей высоты. О попадании в цель не могло быть и речи.
Борис выругался. Без авиаудара по мосту он подведет товарищей, и чрезвычайно опасный рейд группы Несвицкого не принесет ожидаемой пользы. Сербский генерал прав: нужно надолго обрубить обе железнодорожные ветви, идущие на юг, в горную местность. Тогда темп германского продвижения снизится в разы. Поэтому на следующий день после отправки их шестерки Касаткин-Ростовский сел за штурвал второго самолета из двух захваченных во время провальной немецкой атаки на БиоМед. Задача наполовину проще, потому что до моста перед узловой станцией он долетел к рассвету и в относительной безопасности — как можно ниже, чтоб не засветиться на радарах. Вот потом предусматривалось рискованное одиночное возвращение. Сначала по подконтрольным Берлину землям, это три-четыре десятка километров, потом более двух сотен по «странным» бановинам, где реальная власть принадлежала скупщинам, не выполнившим приказ о самороспуске. Кое-где заправляли партизаны, этих можно не опасаться, но имелись и дикие земли с высокой активностью уголовного элемента, как из сербов, так и цыган. Вызвать эвакуационный вертолет Борис не мог по элементарной причине — в связи с отсутствием такого вертолета, а также обученных его пилотированию.
Но эти проблемы решаемы — в отличие от отказа автопилота.
Выматерившись в непонятно чей адрес — то ли конструкторов блока управления, то ли технаря, неправильно его прилепившего возле бывшей базы БиоМед, князь торопливо вернул тумблеры в прежнее положение. Руки схватили штурвал. Выровнял крен и тангаж. Не вставая с пилотского кресла, снова запустил автопилот и еще раз был вынужден исправлять траекторию движения.
Так, спокойно. Мост близко, максимум через минуту проступит на горизонте, сказал себе князь. Соответственно, летящий прямо в него самолет заметит охрана, если она есть. Начнет стрелять, а этой гражданской птичке много не надо. Особенно если пулеметная пуля попадет в груз марки С-6. Его на борту полторы тонны, взлетел князь с трудом. Причем эти полторы тонны примерно равны двум с половиной тоннам тротила. Специалисты считают — мосту хватит. Касаткину-Ростовскому, если не успеет покинуть кабину, тем более.
Он заложил вираж и лег на обратный курс. Еще один разворот, снова направление на мост.
Стрелка указателя уровня топлива уперлась в ноль. Если продолжить кружить, двигатель начнет чихать и остановится, утягивая к земле и полторы тонны жуткой взрывчатки, и пилота. Как напевал Несвицкий, когда готовились к подобной операции в Славии? «В баках топлива до цели, ну а цель — она в прицеле. И я взять ее сегодня хочу»[6]. Странно, откуда у него берутся песни, очень разные, словно их сочиняет несколько непохожих людей.
Мысли, соскочившие на феномен его товарища, Борис вернул в единственно необходимое сейчас русло — направить самолет в точное место, в идеале как можно ближе к узловой точке крепления, и не погибнуть самому. Конечно, он волхв, обладает защитным коконом, но полторы тонны С-6…
В наушниках затрещало. Потом прорезался голос с очень резкими интонациями, начавший выволочку со слова «ахтунг!» Оказывается, летательный аппарат проник в закрытую для полетов зону, тем более — на подозрительно малой высоте.
Значит, его маневр с разворотом засек оператор радара. Таиться бессмысленно. Касаткин-Ростовский нажал тангенту передачи и закричал: «Алярм!», проклиная судьбу и Господа: самолет неисправен, плохо слушается, нужно ровное место для вынужденной посадки!
Вместо открытия дверцы дернул за рукоять ее аварийного сброса, она унеслась назад в потоке воздуха от винта. Кабину захлестнули вихри. Был бы женщиной, да без обтягивающей шапочки на голове, неизбежно б разлохматило прическу.
Вот и мост. Триммер на снижение. Несмотря на сброшенный газ и выпущенные закрылки, цель приближалась отчаянно быстро. Стоило отпустить штурвал, угол тангажа неизбежно изменялся, самолет норовил упасть в реку под мостом или даже чуть раньше… Убрав триммер, князь направлял машину до того момента, когда, казалось, через стекло кабины различались уже отдельные кирпичи кладки опор.
Всем телом — влево, в проем двери! И буквально через секунду — оглушающий гром одновременно с ударом чудовищной силы.
Бориса отбросило взрывной волной и оглушило. Он пытался стабилизировать полет, но, видимо, легкая контузия помешала сосредоточиться. Упал и услышал треск ломающейся лодыжки, ногу пронзила боль. По инерции его еще проволокло по земле, несколько раз перевернув, пока голова не встретилась с чем-то твердым, и свет померк.
Очнулся он, видимо, довольно быстро, потому что из второй ноги кровь еще била фонтанчиком. Вышло ее немного, иначе бы давление упало, а в сознание, вполне вероятно, он не пришел бы никогда.
Борис выдернул кусок дюралюминиевой обшивки самолета, пробивший бедро и зацепивший какую-то вену. Боль была такой дикой, что перед глазами ползла серая пелена. Он едва держался на грани сознания.
Флакон с зачарованным раствором Несвицкого. Шприц в колотящихся руках едва не сломался, протыкая пробку. Инъекция прямо через штаны в бедро. Протереть кожу ваткой перед уколом? Ха-ха три раза.
Уговаривая себя, что облегчение наступит буквально через несколько минут, он постарался положить сломанную ногу ровно. Если срастется криво, придется снова ломать. С силой стянул пальцами края раны, оставшейся от куска фюзеляжа. И принялся ждать — остановки крови и хотя бы начального заживления перелома. Тогда, если удастся, он сможет сосредоточиться и улететь километров на пять-десять, там ждать, когда придет в себя окончательно для дальнейшего пути в Високи Планины. Князь закрыл глаза.
Ожидание было вознаграждено, но не самым желанным образом.
— Ауфштейн! Шнель!
Другой голос повторил приказ быстро встать, но уже по-хорватски.
Его окружили пятеро, наставив стволы автоматов, целясь преимущественно в голову. Никакой кокон не спасет от расстрела в упор с расстояния в метр, тем более, волхв находится далеко не в лучшей форме.
Борис объяснил, что ранен в ногу и не может встать. Обильная кровь на траве убедили солдат — не врет.
Немец приказал двум хорватам перевернуть пленного на пузо. Кисти рук сцепили наручниками, пропустили внутри образовавшегося кольца веревку, обвязанную вокруг двух конвоиров. Они наверняка знали, что за птица попалась им в руки и какой грузоподъемностью обладает — человека не поднимет, тем более — двоих.
Снова опрокинули на спину. Немец спросил: нужна ли помощь, Борис отказался, сообщив, что остановил кровотечение сам.
Больше часа ждали вертолета. Корпускулы Несвицкого за этот срок отработали на славу. Рана на бедре не кровоточила больше, если ее не тревожить, через сутки останется лишь шрам. Кости срастаются дольше, но через день-два на ногу уже можно наступать. При условии, что немцы отпустят ему эти день-два.
Старший в группе часто говорил с кем-то по рации. Она была столь громкая, что Касаткин-Ростовский слышал ответы. Большей частью они касались прибытия вертолета. Однажды невидимый собеседник пообещал: генерал Шварцкопф будет доволен.
Кто это, Борис не знал, но в Бундесвере генеральскими званиями не разбрасываются. Командующий вторжением — всего лишь с двумя крестами на погоне, это как двузвездочный генерал в США или генерал-лейтенант в Варягии. Любой из них — большая шишка, а князю, выходит, будет оказана большая честь… пока не расстреляют.
Одно утешало: мост рухнул. Сторожившие его вояки тревожно обсуждали, чего больше получат — пряников за поимку диверсанта или звездюлей за потерю важнейшей железнодорожной артерии. Если группе Несвицкого удастся выполнить задание, у немцев останется только автомобильный и воздушный транспорт для продвижения на юг. Наверное.
Мост охранялся по высшему разряду. Все подходы расчищены, деревья вырублены. От каких-то строений остались только фундаменты. Точно такая же картина наблюдалась на противоположном берегу.
Несвицкий передал бинокль Душану. Василий и Олег, составлявшие снайперскую пару, тоже рассматривали будущее поле боя.
— Разумнее было бы подорвать полотно в километре или двух от моста, когда будет проходить поезд, — высказал мнение Давидовац, и он по-своему имел право так считать. Тем более, полицейский не рисковал: по плану напасть на охрану собирались летающие волхвы.
Петар, только сейчас узнавший о плане диверсии, удивленно хлопал глазами.
Несвицкий, заслушав каждого, принял трудное решение.
— Другови! Мы же не ради одного состава сюда приехали. Но в словах Богдана есть справедливое зерно. Оставляем вам с Петаром несколько шашек и радиодетонатор. Если наша затея провалится… — он не произнес «и мы погибнем», все люди взрослые, понятно без слов. — В общем, дуйте на несколько километров южнее, минируйте путь и ждите поезд. Только обычный пассажирский не рвите, там запросто могут оказаться цивильные сербы. Как тот, на котором мы доехали до поселка Петара.
Приняв решение, ждали ночи. Тем более, Несвицкому после чрезвычайных усилий по возвращению к жизни умирающей, как и трем бойцам, налетавшимся впереди пикапа над ночной лесной дорогой, требовалась «перезарядка батареек». Отдыхали в том же пикапе, пока Давидовац с Петером ходили в ближайшую деревню разжиться продуктами.
— Хреновое у меня предчувствие, — признался Олег, когда стемнело, и четверка принялась за снаряжение к вылету. — Видите? У них зенитные прожектора. Мало им тепловизоров. Знают же твари, кто отправлен к ним в тыл. Найти бы ту пичку, что настучала фашистам про наш поход…
С легкой руки Николая немцы для его окружения стали фашистами. Никто не знал, что это конкретно означает, но, бесспорно, нечто отвратительное.
— Стараемся не попасть в луч, — брякнул очевидное Душан. — Плохо, что глушители пришлось расходовать при стрельбе по полицейским. С каждым выстрелом толку от них меньше.
— Зато благодаря тем же полицейским у нас почти безграничные патроны, — возразил Олег, увешанный магазинами как елка цветными шарами. — Я, пожалуй, еще пулемет возьму.
Несвицкий запретил. Унаследованный от убитых полицейских чешский пулемет на сошках и с магазинным питанием действительно был удобен, но одновременно тяжел. Сушинский и без того летает на пределе возможностей, поднимая в воздух центнер собственного веса. С пулеметом в руках — дополнительный расход энергии. А в ближнем бою пистолет-пулемет — идеальное оружие, если у солдат нет бронежилетов. А вот это вряд ли, они же — не спецназ Бундесвера.
Вылетели с приближением состава. Дополнительный шумовой эффект отвлекал часовых. А три яркие фары тепловоза, надо надеяться, заставили их на несколько секунд отвернуться, ослабив внимание.
Открыли огонь, пока хвост поезда тянулся по мосту. Несвицкий высадил первый магазин, находясь в воздухе. Сменив, приземлился и пошел прямо на автоматные вспышки, словно в боевике про бессмертных воинов. Защитный кокон, принимая и нейтрализуя пули, зачах на глазах, но немцы закончились еще быстрее. Душан, более уязвимый, работал из-за спины командира, зачищая раненых. Когда Николай обернулся к нему, то в ярких фонарях, освещавших пост охраны, не увидел на лице серба ничего, кроме удовлетворения от сделанной работы. Тот убивал без жалости и гнева. Отключил эмоции.
Проснулась рация. Василий сообщил, что они зачистили южную сторону, но Олег ранен. Слишком крупная цель.
Несвицкий прикинул, что время на установку зарядов удлиняется вдвое. Сушинский вышел из строя, и ему придется оказывать помощь раненому бойцу. Поскольку сигнал «алярм» немцы почти наверняка успели отправить, то сейчас к мосту мчится кавалерия. Как скоро прибудет — вопрос. Не имея на него ответа, Николай прикрикнул на своих — быстрее работайте.
Олег успел себе сделать инъекцию. Но пришлось поколдовать как над Марией, чтоб парень быстрее вернул способность к передвижению своим ходом. Когда Несвицкий собирался присоединиться к минирующим мост, из рации долетел голос Давидоваца:
— Командир! С юга приближается колонна военных машин. Вижу не менее трех тентованных грузовиков. Нет, не меньше четырех… Прием.
Вот и «кавалерия» пожаловала. Быстро.
— Нам надо еще три минуты! — в отчаянии воскликнул Николай.
Конечно, если подорвать уже установленные шашки, а это килограмм семьдесят-восемьдесят, мост вероятнее всего рухнет. Или точно не сможет служить без основательного ремонта, рискуя уронить пролет в реку под весом проходящего состава. Но хотелось наверняка.
— Будут вам три минуты.
Одна из обещанных прошла тихо. Потом тишину порвала очередь чешского пулемета, а еще через несколько секунд к нему присоединились десятки стволов.
Несвицкий на миг отвлекся от дела и повернул голову. Над местом скоротечной стычки мелькали красные искры трассеров. Видимо, ими был заряжен чешский ган или оружие нападавших.
Наконец, все стихло. Николай нажал на вызов рации.
— Мы закончили, уходим! Гони к месту встречи.
Четверо, включая поддерживаемого товарищами Олега, прибыли к лесной опушке, где намеревались пересечься с Богданом и Петаром на пикапе. Но… Ни расхлябанного звука старого авто, ни мелькания фар в ночи. И рация не отвечала, транслируя на их частоте одни помехи. А затем с той стороны, где произошла перестрелка, рванул сноп пламени, докатился грохот взрыва.
— У Петара и Богдана были шашки для подрыва полотна… — тихо промолвил Василий. — Командир?
— Значит, наша очередь. Салют в честь погибших товарищей, — он нажал кнопку радиовзрывателя.
По сравнению с подрывом автомобиля этот звук показался орудийным громом после новогодней петарды. В свете непогашенных прожекторов было видно, как пролет одной своей стороной расстался с опорой моста и устремился вниз. Уши, пережившие удар по барабанным перепонкам, с трудом уловили другой звук, несколько даже жалобный. Стонали металлические конструкции, разрывавшиеся под весом обрушенных ферм.
— И так, задача выполнена. Потеряна треть личного состава убитыми, есть один раненый, не способный как следует двигаться. Также утрачен транспорт. Мы в заднице, другове, — подвел черту Несвицкий. — Слушаю ваши идеи, как из нее выбираться. Мы не имеем права погибнуть на первом же задании.
Предложение было единственное — валить в самом непредсказуемом для немцев направлении. А таким было направление на Белград.
«Я перед тобой в неоплатном долгу. Отработаю хоть часть». Обещание Петара жене «скоро вернуться», оказалось столь же неискренним, как данное Николаем Марине по телефону. Несвицкий, помогая Олегу перебраться на северный берег, вспоминал маленький домик и двух спасенных им людей, потерявших отца и мужа. А также семью Давидоваца. Им ему в глаза смотреть… Война требует жертв, часто ими становятся лучшие. Неестественный отрицательный отбор.
Зато они четверо все еще живы и имеют шансы оставаться живыми и дальше. Правда, пока непонятно — как.