Комиссар Хольмг. Становление

День седьмой

ДЕНЬ 7

РЭКУМ

Больше всего он боялся сгореть заживо. И каждый раз, садясь за гашетку огнемета, Ангус возносил молитву Императору, дабы Он даровал ему быстрый конец, когда наступит очередь их «Гончей» вспыхнуть умопомрачающим факелом и превратиться в ужасающую и неумолимую плавильную печь. Однажды Ангусу пришлось лично доставать из почерневшего остова взорванной машины то, что некогда было ее экипажем. И эта картина вгрызлась в его память, не оставляя до сих пор. Она возникала перед сержантом каждый раз, когда он занимал место стрелка, воспроизводя в памяти все краски и подробности того дня.

Три больших фрагмента, потерявшие схожесть с человеческими телами, припеклись к почерневшим стенкам «Гончей» и никак не хотели отскребаться. Синтетические волокна их одежды, расплавившись там, где не сгорели окончательно, надежно сцепили как клеем обуглившиеся останки со стальными листами боевой машины. Удушливый, вызывающий тошноту запах забивался в ноздри, налипая на них отвратительной маслянисто-пепельной пленкой, не давая глубоко вдохнуть. Даже противогаз не спасал от того смрада, что стоял в выгоревшем брюхе «Адской Гончей», а от рвотных позывов не спасали даже голодные желудки.

Больше, чем виденная им картина, Ангуса с тех пор преследовал запах, постоянно напоминая о себе, возникая в памяти. Так что огнеметчику время от времени начинало казаться, что он вновь ощущает этот тошнотворный противно-сладковатый, чуть-чуть с горчинкой, шлейф в своих ноздрях. В такие моменты он делал несколько глубоких вдохов, словно хотел «продышаться», до тех пор пока воспоминание не блекло и не уходило из его памяти.

Вот и сейчас ему снова почудился омерзительный запах.

«Бог-Император человечества! — Ангус со всей силой вдавил гашетку огнемета, глубоко вдыхая и с шумом выдыхая горячий спертый воздух. — Защити Твоего слугу и избавь меня от опасности».

Как будто отзываясь на эту молитву, «Адская Гончая» под управлением водителя увеличила скорость. Ответом на это послужил звериный рев напирающих спереди зеленокожих.

…Он ничего не почувствовал. Снаряд вошел ему точно в переносицу, принеся мгновенную смерть, без мучений.

Прорыв захлебнулся.

Идущая на острие атаки «Гончая» встала, окруженная со всех сторон зеленокожей ордой. Огнемет потух. В мановение ока, утробно рыча, ксеносы облепили бронированную машину. И в следующие секунды несколько огромных орков уже вскрывали верхний люк. Им потребовалось всего несколько минут, чтобы справиться с этой задачей. А еще через секунду после этого из кабины «Адской Гончей» раздалось несколько выстрелов и следом полный боли короткий крик, тут же заглушенный оголтелым ревом…

— Проклятые ксеносы! — полковник Райт с размаху опустил увесистый кулак на стол.

— Вывести актуальные данные! — уже спокойнее приказал он, кивая адъютанту в сторону гололитического экрана.

На большом экране, закрепленном на одной из стен, тут же замигали красные огоньки. Они загорались все больше и больше, пока не заполнили весь участок, обозначенный, как склады, а часть их распространилась на территорию космопорта. Оценив текущее положение, полковник Райт нахмурился еще больше. Потеря данного стратегического объекта может стать решающей в битве за город, и поэтому он готов был сейчас пойти на крайние меры, только чтоб выбить зеленокожих из зоны космопорта, расчистив территорию хотя бы до мастерских.

— Это все? — он посмотрел на вытянувшегося перед ним адъютанта.

— Так точно, полковник, — отрапортовал тот. — Последние сводки.

Продолжая хмуриться, Райт развернулся в сторону кадет-комиссара Доу. По приказу Тумидуса его прикомандировали к ополченцам из рабочих.

— Как ведут себя новобранцы? Они хоть что-то умеют?

— Особых нареканий нет, полковник, — отрапортовал Доу. — Однако низкий уровень военной подготовки и дисциплины не позволяют говорить о них, как о полноценном войсковом подразделении.

— Что имеем, — хмуро произнес вполголоса Райт, потом посмотрел на стоящего рядом с ним капитана Роглева. — Принимай командование, капитан. Не танкисты, не пехота, зато много и в наличии. Возьмешь огнеметный взвод, то, что от него осталось, в качестве усиления, и прорываете фронт зеленокожим здесь, здесь и здесь.

Райт отметил на экране три точки, и те мгновенно загорелись желтым.

— Ты, капитан, — он перевел взгляд на стоящего рядом капитана второй бронетанковой роты Варсиана Эйба, — впиливаешься в этот сектор и делишь зеленокожих тварей надвое. Да так, чтоб они потом не соединились. Все. Исполняйте.

Капитаны ответили коротким «Есть» и вместе с кадет-комиссаром покинули помещение, и полковник вновь сконцентрировал свое внимание на экране, где тревожно мигали красные точки. Постепенно увеличивая свою численность, они медленно расползались по всему экрану, тесня те, что светились зеленым, все дальше к административному сектору. И на этом бесконечно большом, алом поле, одиноко мерцали три желтых огонька, обозначая места будущего прорыва.

Полковник Райт сложил руки на груди в аквилу, и, склонив голову, тихо прошептал:

— Император, помоги им. Защити верных солдат Своих.

Под прикрытием огнеметной техники сформированные из бывших рабочих отряды шли в наступление. Поддерживаемые силами регулярных частей с флангов, они атаковали орков, противопоставляя их дикой, звериной ярости отчаянное сопротивление тех, кому больше нечего терять. Сдерживая зеленокожую орду ценой собственных жизней, и в буквальном смысле заваливая их натиск собственными телами, защитники Рэкума силились перевести оборону в наступление, переломив этим самым ход битвы.

Пламя неистово впивалось своими горячими языками в усиленную броню, покрывавшую «Адскую Гончую», стремясь пробиться сквозь ее огнеупорные пластины и испепелить всех находящихся внутри грозной машины. Их едва не подбили, и они чудом избежали прямого попадания направленной в их «Гончую» ракеты. Она пролетела мимо, разорвавшись совсем рядом, в один момент уничтожив целое отделение пехотинцев, превратив тех в кровавое месиво и смертельно ранив осколком водителя огнеметной бронемашины. Его бьющееся в смертельной агонии тело все еще истекало кровью, фонтаном бьющей из разорванной трахеи, когда Доу занял его место у штурвала. К грохоту и шумам, наполняющих кабину «Адской Гончей», примешались натужные хрипы умирающего водителя, которые стихли уже через минуту, когда мучимое предсмертными судорогами тело, наконец, перестало дергаться. Но, поглощенные текущей схваткой, никто из находившихся рядом с ним не обратил на это своего внимания.

— Справа! — крикнул кадет-комиссар огнеметчику, направляя машину на волну зеленокожих, несущуюся прямо на них.

Вихрем вырвавшееся из ствола пламя охватило группу здоровых орков, пытавшихся пробиться к смертоносной машине. Отвратительный запах горелого мяса, уже до этого наполнявший кабину, усилился, хоть это и казалось невозможным.

— Центр! — снова выкрикнул Доу, продолжая направлять охваченную по бортам машину в сторону ксеносов.

От проникающего внутрь дыма перехватило дыхание. Бушующее снаружи пламя уверенно пробивалось к намеченным жертвам.

— Нужно уходить! — крикнул Графт, понимая, что еще немного, и огонь полностью охватит кабину, и тогда…

Вместо ответа кадет-комиссар увеличил скорость до предела, и «Адская Гончая» из последних сил рванулась вперед, уничтожая и давя все, что попадалось на ее пути. Внезапно, Армений увидел впереди уродливую конструкцию, на которой был закреплен большой таран и несколько тяжелых орудий, и понял, куда нацелился Доу. Самоходная платформа орков стояла как раз рядом с автозаправщиком и была сейчас как нельзя более уязвима.

— Варп меня забери… — выругался Графт, осознав, что хочет сделать кадет-комиссар.

Он хотел крикнуть, что это безумие и что он не согласен вот так здесь умирать, но в этот самый момент, снаружи раздался взрыв.

Армений пришел в себя и, отчаянно тряся головой, постарался оценить ситуацию. Из-под приборной доски вырывалось наружу пламя и уже почти подобралось к повисшему на штурвале кадет-комиссару. Одновременно с осознанием того, что теперь нет того, кто мог бы его остановить, перед Графтом замаячил слабый лучик надежды.

«Надо валить», — с этой яркой, как вспышка взрыва, мыслью он устремился к заднему люку.

Но должно быть Сам Император был против его спасения. Снимающий блокировку рычаг заклинило. Осознав это, Армений услышал скрежет собственных зубов. Если бы этот кадет не приложился головой во время последнего взрыва и не потерялся, вместе они бы, скорее всего, смогли вырваться из этой смертельной ловушки.

Отчаянная мысль о неминуемой смерти прибавила Графту сил, и он с остервенением налег на заклинивший рычаг. Тот поддался, и через секунду нижний люк был открыт. Уже приготовившись выпрыгнуть из горящей машины, рабочий бросил еще один взгляд на потерявшего сознание кадета.

…Он никогда никому не помогал.

Как-то он прошел мимо парнишки, попавшегося уличной банде, которая его истязала, думая только о том, что ухмыляющиеся подонки уже заняты и не должны обратить внимание на него самого. Помнится, однажды он всадил нож в спину жертвы только для того, чтобы никто не подумал, что он против жестокой расправы, которую они тогда учинили над проигравшим. В его жизни было столько насилия, грабежей и убийств, что он не смог бы сосчитать их все, даже если бы очень захотел.

Он никогда никому не помогал, и ему тоже — никто и никогда…

«Да ну, какого…» — внезапно, пронеслось у него в голове.

В один рывок Графт оказался у водительского сидения. Едва сбив жгучие языки огня, уже облизывающие синюю кадетскую шинель, он подхватил раненого и подтащил к люку. Он и сам в этот момент не смог бы ответить на вопрос, почему он это делает. Единственная мысль, которая крутилась у него в голове, была, что: «Не все же они, в конце концов, законченные суки, и должны же быть среди них люди».

Спроси кто-нибудь, и Армений не смог бы ответить кто такие, эти «они». Комиссары, бригадиры, арбитры, просто те, кто в свое время не преступил через Имперский закон… Графт не знал этого и думать об этом сейчас не хотел. Он просто подтащил к спасительному люку так и не пришедшего в сознание кадет-комиссара и вытолкнул его наружу.

Он уже собрался выпрыгнуть следом, когда неуправляемая и к тому времени почти полностью охваченная пламенем «Гончая» врезалась в автозаправщик…

…Невыносимая боль, подобно гигантской волне, захлестнула все его тело. За свою жизнь, в которой было всего так много, от мелких побоев до серьезных травм и переломов, Армений даже не предполагал, что может быть настолько больно. Ему показалось, будто каждая клеточка его тела корчится и извивается в жестокой агонии. Графт уже открыл рот, чтобы зайтись в истошном крике, но невообразимая боль кончилась также внезапно, как и началась. И в тот же момент он открыл глаза, чтобы тут же прищуриться от непривычно яркого света. Непрерывно моргая, ему с трудом удалось разглядеть приближающуюся к нему невысокую фигуру. Остановившись рядом, пока он валялся на вздыбленном рокрите, молодой парнишка внезапно протянул Графту руку. Тогда он моргнул еще раз, прогоняя коварную влагу из слезившихся глаз, и наконец узнал его. Это был тот самый парень, мимо которого когда-то прошел Армений, позволив банде с ним расправиться. И сейчас этот парень как ни в чем не бывало стоял над ним, совершенно не изменившийся с тех далеких дней, и с такой невероятной легкостью во взоре протягивал Графту раскрытую ладонь, широко и по-доброму улыбаясь.

«Ты жив?» — Армений захотел задать этот вопрос, но в тот же самый миг вдруг понял, что уже знает на него ответ.

И тогда на его давно забывшем, что такое настоящая радость, лице, расцвела ответная улыбка, и Графт испытал ни с чем не сравнимое облегчение. Нет, не потому, что ушла страшная, пронизывающая все тело до самого основания боль. А потому, что вместе с ней ушел унижающий и оскверняющий душу страх, который до этого сопровождал Армения на протяжении всей его жизни; даря тем самым самую настоящую свободу, которую только может обрести человек…

МЕЖДУ РЭКУМОМ И НЕМОРИСОМ

Предрассветное клокотание птиц заставило Юджина улыбнуться. Этот незатейливый пересвист вернее любой разведки сообщил ему, что зеленокожих поблизости нет. Он перевел взгляд на кадет-комиссара. Тот, проведший большую часть дня и часть ночи в тяжелом полузабытьи, наконец, уснул. И теперь беспокойно метался в тяжелом мареве сна.

— Ну, как он? — тихо спросил проснувшийся и подошедший к Юджину сержант.

— Спит, — отозвался гвардеец.

— Это хорошо, — Ким слегка помассировал кончиками пальцев красные от усталости и недосыпания уголки глаз и добавил. — Рассвет скоро. Выступать пора.

Юджин кивнул. Он прекрасно понимал, чем был оправдан заданный сержантом темп. Ким гнал гвардейцев, до минимума сократив время на привалах и ночевках, стремясь как можно скорее доставить раненого кадет-комиссара в Рэкум. Все они видели, что, несмотря на прилагаемые усилия, Кимдэку все труднее справляться с учащающимися приступами боли и кашля, и что он постепенно угасает, все чаще проваливаясь в беспамятство.

— Так точно, — согласился Юджин и добавил вслед уходящему сержанту. — Отдохнули пару часиков, и будет.

Он собирался сказать что-то еще, но замер, замолчав на полуслове.

— Слышите? — шепотом спросил он, обращаясь к Киму.

— Ничего, — так же шепотом отозвался Ким, разворачиваясь к Юджину.

— И я нет, а должны бы.

Сказав это, гвардеец вновь замолчал, напряженно прислушиваясь. Но лес затих, и раздававшиеся еще несколько минут назад птичьи трели смолкли, как смолкли и все остальные звуки, указывая на то, что все вокруг замерло в ожидании чего-то или кого-то. А потом, спустя несколько минут тревожного беззвучия, до них донесся слабый шум передвижения. Кто-то, стараясь не привлекать внимания, шел через лес.

— Не орки, — одними губами произнес Ким.

Юджин кивнул, нацеливая по знаку сержанта свой лазган в сторону источника звуков. Остальные гвардейцы к этому времени уже заняли огневые позиции, выцеливая потенциального врага, и готовые подавить его огнем тут же, как только он себя проявит. Но когда среди деревьев мелькнули две синие шинели кадет-комиссаров, Юджин с облегчением выдохнул, сам удивляясь тому, насколько можно радоваться встрече с представителями комиссариата. Следом за кадет-комиссарами показалась высокая фигура в длинном сером плаще и шляпе с завышенной тульей, какие носят инквизиторы.

— Не достаточно скрытно, сержант, — с суровой холодностью в голосе, произнес инквизитор, чтобы быть услышанным, пока Ким поднимался в полный рост.

— Инквизитор, — Юджин услышал, как Ким обращается к Барро, и уже через секунду понял, что с двух флангов от группы инквизитора движется отделение гвардейцев, на всякий случай взявших их на прицел.

Сержант, сложив руки на груди в аквилу, шагнул навстречу инквизитору, и Юджин последовал его примеру. Руки Барро, на секунду, взметнулись в ответном жесте.

— Доложите подробности, — приказал он.

Сержант не успел ответить, как из-за спины Юджина послышался хриплый, изможденный голос:

— Господин инквизитор, разрешите доложить о текущей ситуации.

Сам Юджин резко обернулся на голос и увидел кадет-комиссара, нашедшего в себе силы, чтобы сесть, и сейчас делающего попытки подняться на ноги.

— Господин инквизитор, — Ким сделал еще один шаг в сторону Барро, — кадет-комиссар серьезно ранен.

Он не успел договорить, когда, шатаясь от слабости, Кимдэк поднялся сначала на одно колено, а затем встал полностью, опираясь левой рукой на одно из деревьев, а правую, прикладывая к груди в однокрылой аквиле. Одновременно с этим жестом на лице кадет-комиссара промелькнула короткая гримаса боли, но он все равно остался стоять, лишь чуть более сильно пошатнувшись.

— Аве Император, кадет-комиссар, — Барро приблизился к Кимдэку почти вплотную.

— Аве Император, — ответил Джонас, переводя свой расфокусированный взгляд на инквизитора.

— Вы можете лечь, — Барро протянул Кимдэку руку. — Я выслушаю вас так, — и, помогая Джонасу вновь занять горизонтальное положение, сделал сержанту знак, чтобы все остальные отошли.

Кимдэк говорил тихо, то и дело останавливаясь, чтобы восстановить дыхание, а Барро слушал его внимательно, не подгоняя и не прерывая, лишь иногда задавая сопутствующие вопросы по ходу повествования.

— Это все? — Спросил Алонсо, когда кадет-комиссар закончил говорить.

— Так точно, господин инквизитор, — ответил Кимдэк, и, задышав еще тяжелее, наполовину прикрыл веки.

— Отдыхайте, — кивнул Барро, отходя от кадет-комиссара. — Сержант, — подозвал он Кима.

— Здесь, господин инквизитор.

— Выберете из своих гвардейцев двух человек и возвращайтесь с ними в Рэкум. Кадет-комиссар Шульц пойдет с вами и покажет, как попасть в город, минуя орков. Оставшиеся двое пойдут со мной. Если по пути следования вы заметите что-то необычное, что угодно, по прибытии немедленно доложите обо всем увиденном Лорду-Комиссару Тумидусу. Исполняйте.

— Слушаюсь, — сержант тут же развернулся к гвардейцам, занявшим позиции по периметру вокруг места их временной стоянки. — Форд, Юджин! Поступаете в распоряжение господина инквизитора. Сименс, Уэбб — со мной.

— Кадет-комиссар, — обратился Ким к подошедшей Шульц, после того как она получила последние распоряжения Алонсо. — Отряд готов выдвинуться к Рэкуму.

— Выступаем, — кивнула Клавдия.

Сименс и Уэбб уже наклонились, чтобы поднять носилки, на которых лежал Кимдэк, но Шульц, не говоря ни слова, отодвинула Уэбба в сторону.

— Я понесу, — она прожгла взглядом на мгновение застывшего от удивления гвардейца и, взявшись за один конец носилок, повторила уже громче: — Выступаем.

РЭКУМ ПОСЛЕ ЗАКАТА

Тишина ночи не принесла покоя, и Хильдегад Витинари начала медленно массировать виски, чтобы унять зарождающуюся боль. Через несколько минут это помогло, но сон по-прежнему не шел. Губернатор вспомнила, как утром она попыталась поговорить с полковником Райтом, потом с Лордом-комиссаром Тумидусом. А после даже с капитаном Хариусом. И как все ее попытки оказались тщетными. Каждый из них по-своему, в вежливой и даже аристократической форме, пусть и с оттенком грубости, присущим всем военным, отстранился от дальнейшего обсуждения происходящего. Ей недвусмысленно намекнули, что в той ситуации, в которой теперь находился Рэкум и вся Ферро Сильва, командовать и принимать решения должны военные, а не губернатор, каким бы статусом и властью она не обладала на этой планете в мирное время. На самом деле, где-то в глубине души Хильдегад Витинари отдавала себе отчет, что ее желание поговорить с ними, с любым из них, узнать ситуацию и перспективы, на самом деле продиктовано не чем иным, как страхом. Понимала она и то, что ее вопросы здесь и сейчас только отвлекали офицеров от решения проблемы, имя которой было «орда», и что ее присутствие, как на территории штаба, так и на позициях, мягко говоря, нежелательно. Кроме этого, Хильдегад догадывалась и о том, что ответы, полученные ею от командующих, какими бы те ни были, никак не повлияют на исход, уготованный Рэкуму и его жителям, и что всей правды ей, скорее всего, не сообщат. А повлиять на исход сражения могут лишь слаженность действий, отвага и мужество тех, кто сдерживал сейчас натиск зеленокожих ксеносов, ценою своих жизней замедляя их продвижение в сердце Рэкума и предпринимая все новые и новые отчаянные попытки отбросить ревущую ораву назад. Она понимала. И все же, понимая все это, хотела, чтобы с ней по-прежнему считались, как с губернатором. Нет, она не питала иллюзий относительно того, что сама она никак не может повлиять на результат той кровавой бойни, что шла сейчас на улицах города. Отлично понимала, почему ее фактически отстранили от власти, и понимала, что подобное решение продиктовано заботой об эффективности и здравым смыслом. Понимала, но ничего не могла поделать с тем нарастающим гневом, что поднимался в ее душе.

«Разве справедливо оставлять меня в неведении, когда вокруг творится… Такое!» — Хильдегад Витинари остановилась, не в состоянии ни продолжить мысль, ни как-то ее систематизировать.

В памяти почему-то всплыл эпизод из далекого детства, когда ее отца только назначили на пост губернатора Ферра Сильва, и они прибыли на злополучную планету. Тогда ей было совсем мало лет, и она восхищалась великолепием мира, который открылся перед ней. Все казалось ей тогда прекрасным. Высокие деревья и густые, темные, почти черные травы. И странное, пепельное небо, нависающее над головой столь низко, что казалось, вот-вот прижмется к самой земле.

Помнила, как ее поразил Храм Императора. Сила и величие буквально исходили от его высоченных стен, купола, переливающегося всеми возможными цветами, и необъятных колонн, с которых свисали алые штандарты с вышитыми золотыми аквилами.

А потом начались серые, как местное небо, будни. Все изменилось не сразу. Не в один день. Но столь же неумолимо, как быстро сменяющие друг друга свет и темнота в коротких сутках Ферро Сильва. Витинари росла, и жизнь перестала казаться прекрасной сказкой, приобретая грубые и подчас уродливые очертания суровой реальности. Все чаще отец посвещал ее в тонкости управления колонией, с каждым прожитым днем все больше приходящей в упадок. Мир, в котором Хильдегад пришлось жить, словно бы стряхнул с себя праздничную позолоту, оставив лишь мрачные тона. И лишь Губернаторский Дворец своим неземным изяществом напоминал Витинари тот прекрасный, сказочный день, когда она впервые увидела его хрупкую гармонию. Когда отец умер, Хильдегад заняла его пост. Запрос о ней, как о будущем правоприемнике, Себастьян Витинари подал заблаговременно и все устроил, словно готовился к своей кончине заранее. Когда это произошло, яркие радостные дни, уже столь редкие и непостоянные, окончательно ушли из жизни Хильдегад Витинари, похороненные со всем светлым, что было в ее жизни ранее. Началась рутина, пепельно-серая, под стать здешнему небу.

Хильдегад устало провела рукой по сбившейся прическе. Нет, она уже давным-давно не строила никаких иллюзий и представляла свое будущее совершенно не в розовом свете, как когда-то, совсем в раннем детстве. Но такого конца она явно не ожидала. Сама возможность скорой смерти от орочьих клинков застала Хильдегад Витинари врасплох и теперь загоняла в тупик, сотканный из страха и ощущения безысходности, оплетая юного губернатора отчаянием, как тонкими ремнями из сыромятной кожи. Они впивались в нее, оставляя на мыслях кровоточащие рубцы, сковывая идеи и отдавая во власть паническому настроению.

«Мне необходимо выспаться», — подумала Хильдегад, лежа у себя в спальне, пытаясь заснуть и негодуя от того, что у нее нет возможности и власти хоть что-то изменить.

Она вспомнила, какой бодрой и отдохнувшей почувствовала себя на следующее утро после приема снотворного. Этот чудесный препарат, который она нашла после смерти отца среди его вещей, действительно ей помог. Хильдегад поднялась с кровати, прошла к изящному секретеру и, отперев одну из дверец, достала оттуда старую шкатулку, куда поместила найденные капсулы. Небольшая, выполненная из черного эбена, изящная, инкрустированная самородными камнями хризоберилла, шкатулка была выстлана внутри черным нубуком и чуть более чем на треть заполнена овальными бледно розовыми капсулами. Ключ для их вскрытия лежал тут же, поверх них.

Хильдегад задумалась о том, каким образом это снотворное попало к ее отцу, как часто он прибегал к его помощи и сколько этого препарата было у него изначально.

«Жаль, я не знаю, откуда это лекарство доставляли», — подумала Витинари, вскрывая бархатистую на ощупь капсулу маленьким ключиком и рассуждая о том, насколько своевременно этот препарат был ею обнаружен.

Распечатав капсулу, губернатор положила ключик обратно в шкатулку и, тщательно ту заперев, вернулась в кровать. Там, забравшись под одеяло, отстроченное шелковыми кружевами, Хильдегад бережно выпила драгоценное снотворное. Затем, она растянулась во весь рост, отдаваясь нежным простыням, и с блаженной улыбкой на устах, сомкнув потяжелевшие враз веки, погрузилась в мир ночи без сновидений.