Комната наверху

2 Позже в тот же день

Вернувшись в кухню, Свендсен увидел девушку в платье горничной; она накрывала стол для слуг. Девушка была молода, лет, наверное, девятнадцати. Черноволосая и черноглазая, с румянцем на белой коже, она казалась яркой и сочной, как тропический плод. У нее были правильные, но слишком крупные черты, такие, которые с годами становятся грубоватыми.

При виде незнакомца в глазах девушки мелькнуло любопытство. Она вопросительно посмотрела на Уэймюллера, который выходил из буфетной с серебром и салфетками. Он прошагал мимо них в столовую, не обратив внимания на ее невысказанный вопрос. Немного удивленная, горничная бросила на Свендсена кокетливый взгляд.

— Я Патрисия Макалузо. — Она улыбнулась. — А вы новый шофер?

Свендсен окинул ее мрачным немигающим взором, оглядев высокую грудь, туго обтянутые форменным платьем бедра, немного полноватые икры. Его губы разомкнулись, обнажились сероватые зубы. Вероятно, это была улыбка.

— Я Джин Свендсен. — Улыбка тотчас исчезла, и лицо снова превратилось в каменную маску.

Сев на стул, он наблюдал, как горничная небрежно раскладывает на столе вилки и ножи. Когда Уэймюллер, сновавший между буфетной и столовой, оказывался поблизости от стола, девушка начинала работать аккуратнее, словно ребенок, который только и ждет, чтобы мать отвернулась. Шофер принялся лениво покачиваться на стуле.

— Как вы сюда добрались? — осведомилась девушка.

Взяв листок сельдерея, он удовлетворил ее любопытство.

— Вы, должно быть, замерзли, — заметила она, наложив салата в небольшую миску на кухонном столе и передавая блюдо Уэймюллеру.

Свендсен подтвердил, что так и было.

Покачиваясь на стуле, он внимательно наблюдал за слугами. Кухарка была явно безучастна к происходящему, но Уэймюллер ежеминутно бросал на новичка острые, подозрительные взгляды. Но шофер не замечал их, потому что смотрел в другую сторону.

Наконец, смачно зевнув и взяв еще веточку сельдерея, Свендсен нарушил молчание.

— А кто это играл на пианино, когда я пришел? — спросил он Патрисию.

Та быстро подняла на него настороженный взгляд, но увидела в его глазах лишь праздное любопытство. Мгновение поколебавшись, девушка окинула взглядом кухню. Никто не обращал на них внимания.

— Это была мисс Корвит, — ответила она наконец и отошла к полке за солью и перцем.

— Как-то даже забавно, играть сейчас такое. «Это случилось в ясную полночь».

— Да, наверное. — Девушка замялась. — Но она всегда это играет.

Шофер изобразил вежливый интерес.

— Всегда? А почему?

Патрисия пожала плечами.

— Однажды она выступала в спектакле и играла эту песню. Всем ужасно понравилось, вот она и не дает людям забыть об этом. Ничего удивительного, что она так хорошо играет. Она брала уроки целых двенадцать лет.

— Она кажется немного странной.

— Они все… — Патрисия умолкла, когда дворецкий проходил мимо них в буфетную. На обратном пути он остановился и начал подравнивать приборы на столе, переводя взгляд с горничной на шофера. Наконец он вышел. Когда вращающиеся двери за ним закрылись, девушка продолжала:

— Они все странные. А та, которую вы видели, мисс Хильда, самая странная из всех.

Свендсен растерялся.

— Так это вы про Хильду сказали, что она играла на пианино?

— Ой, нет! — Она обменялась взглядом с кухаркой, которая перестала лить соус на жаркое и прислушалась к разговору. — Вы слышали, как играет младшая. Та, которую они называют Киттен.

Шофер ждал, переводя взгляд с горничной на кухарку. Обе женщины, казалось, слегка насторожились, словно боялись сказать лишнее.

— А видели вы среднюю дочь, Хильду, — пояснила наконец Патрисия. — Киттен никто никогда не видит.

Засим последовало короткое молчание, нарушенное звуком шагов на задней лестнице. Свендсен обернулся и увидел еще одну горничную, вышедшую из темного алькова. Кивнув присутствующим, она села за стол.

Шофер опять повернулся к Патрисии.

— А почему никто не видит Киттен? — непринужденно спросил он.

Дверь в столовую опять распахнулась. Не подавая виду, что слышал последние слова, дворецкий уселся рядом со Свендсеном.

— Давайте есть, — грубовато сказал он. — У меня мало времени.

Все сели за стол, и кухарка принесла дымящуюся тарелку жаркого. Дворецкий нарезал мясо, остальные молча наблюдали за ним.

Через некоторое время Свендсен поинтересовался:

— У них большая семья?

Патрисия посмотрела на Уэймюллера, но тот был занят едой. Он даже не поднял глаз.

— Ну, — с некоторым сомнением начала она, — у них три дочери. — Она взглянула на кухарку. — Киттен, Хильда и Дора. И потом еще мальчик, Льюис. Ему всего одиннадцать. Ну, и, конечно, старшие — мистер и миссис Корвит. — В присутствии Уэймюллера она была менее приветливой, более сдержанной. Больше она ничего не добавила.

Трапеза проходила в молчании. Шофер незаметно изучал своих новых знакомых. Все были погружены в свои мысли, но Патрисия явно проявляла интерес к новичку. Она упреждала его желания — стоило ему потянуться за чем-нибудь, как горничная подавала ему необходимый предмет, причем всякий раз держала его, пока их глаза не встречались, и только тогда с улыбкой отпускала.

Поев, Свендсен поднялся и сразу же попросил у дворецкого ключи. Девушка разочарованно посмотрела на него, но он старательно избегал ее взгляда. Надувшись, она наблюдала, как он набрасывает пальто. Взяв свой чемодан, он пробормотал «спокойной ночи» и вышел.

На улице было совсем темно, и шофер продвигался ощупью, отыскивая дорогу по хрусту щебня под ногами. Несколько раз он сбивался на газон, и тогда вынужден был ногой обшаривать замерзшую землю, чтобы опять найти дорожку. Вокруг было уже не так тихо, как днем, потому что поднялся ветер. Он прорывался сквозь голые кроны деревьев и обдувал углы дома с такими жалобными стонами, что однажды Свендсену показалось, будто он слышит человеческий голос. Он обернулся и посмотрел на дом, но ничего не увидел.

Наконец перед ним возникла какая-то темная громада. Шофер провел руками по неровной деревянной поверхности, ища замок, затем потянул на себя ворота гаража и вошел. Он словно попал в подземелье. Свендсен зажег спичку, открыл чемоданчик и принялся рыться в груде рубашек и носков, пока его пальцы не нащупали длинный цилиндрический предмет.

Луч фонарика погнал тени вверх по выбеленным стенам к высокому потолку. Справа в углу была темная лестница, а перед ней дверь, которая, по всей видимости, вела в чулан для инвентаря. Вдоль стены лежал садовый шланг.

В гараже стояли три машины — большой черный «линкольн» и два «бьюика» с откидным верхом. Наклонившись, Свендсен направил свет фонарика на крылья и передние колеса «линкольна». Затем осмотрел ветровое стекло. Машина казалась очень дорогой, это была новейшая модель. Но явно нуждалась в мойке. Ничего интересного.

За «линкольном» стояла длинная низкая серая машина с множеством сверкающих хромированных деталей. На этот раз, стоило Свендсену взглянуть на передние крылья, глаза его загорелись. Он ощупал пальцами шов между крылом и корпусом, а затем присел перед другим крылом. Спустя мгновение он встал и, покусывая губы, тщательно осмотрел хромированную кайму ветрового стекла, а затем открыл дверцу и осветил переднее сиденье и пол машины. Там не было ни пятнышка.

Свендсен осветил третью машину, яркий темно-оранжевый «бьюик». Затем, не утруждая себя осмотром, он взял чемодан и поднялся по узкой деревянной лестнице.

Комната была маленькой, с низким наклонным потолком. Задернув занавески на двух окнах, выходящих на дом, Свендсен включил верхний свет. Обстановку составляли кровать, комод, на котором стояло кривоватое зеркало, ночной столик, два стула с жесткими спинками и шкаф. Дверь сбоку вела в ванную. На столе стоял телефон. Кружевная салфетка на комоде и маркизетовые, цвета слоновой кости, занавески довершали сходство с тесным и безликим гостиничным номером.

Повесив шляпу и пальто, Свендсен начал распаковывать вещи, которых было удивительно мало. Предметы туалета, темный костюм, несколько носовых платков, галстуки, трусы, майки и рубашки. Была там и бутылка виски, которую шофер поставил на стол, и плотный красный конверт. Его Свендсен бросил на кровать.

Расслабив узел галстука, он пошел в ванную и плеснул в стакан немного воды. Затем улегся на кровать, добавил в стакан виски и развязал тесемки на конверте.

По одеялу рассыпалась стопка газетных вырезок, на каждой красными чернилами была написана дата, как это обычно делают в газетном архиве. Пальцы мужчины перебирали их, время от времени он отпивал глоток из стакана. Допив, Свендсен вынул из кармана записную книжку и карандаш. Ему пришлось встать, чтобы заточить грифель бритвой, затем он начал рассортировывать вырезки в небольшие стопки.

В семи заметках встречалось подчеркнутое красным имя «миссис Анна Холлис Корвит». Все они касались конференций нью-йоркского Женского конгресса — конгресс призывает к медицинскому обслуживанию бедных, к конгрессу обращается член Национальной ассоциации передовых цветных, конгресс выбирает миссис Корвит президентом четвертый год подряд.

Заметки о Ледьярде Корвите, хозяине дома, касались, в основном, финансов — Ледьярд Корвит предсказывает повышение цен, Ледьярд Корвит выступает на комиссии по экономической стабильности и т. д. Одна вырезка была длиннее остальных, и Свендсен прочитал ее более внимательно.

Ледьярд Корвит, президент анилиновой корпорации, объявил сегодня, что его штаб-квартира в Нью-Йорке будет «вскоре» закрыта и перенесена в Сиэттл, штат Вашингтон.

Никакого объяснения этому переезду не давалось, но в определенных кругах предполагают, что семья Корвитов стремится поскорее покинуть Нью-Йорк из-за младшей дочери, «Киттен» Корвит, которая недавно попала в автомобильную катастрофу.

Читая, шофер делал пометки в своей записной книжке. Статья была датирована тридцатым января.

В четырех вырезках встречалось и было подчеркнуто имя Доры Корвит. В трех она была упомянута «в числе присутствующих», и еще в одной объявлялось о ее помолвке с доктором Фрэнсисом Шонеманом.

Ничего не говорилось о девушке, с которой он беседовал в кабинете — Хильде, и о сыне Корвитов, Льюисе.

Наконец он взял в руки самую толстую стопку. Подчеркнуто было имя «Киттен» Корвит, причем Киттен — всегда в кавычках. «Киттен» на Саратога-трек в обществе Говарда Кадейхи, «Киттен» в «Двадцать одно» с Харланом Би. Хьюиттом, «Киттен» в Сент-Реджис с Кристофером Гледхиллом.

Только одна длинная заметка под большим заголовком была посвящена недавней аварии с «Киттен» Корвит. Она датировалась третьим января, тридцать семь дней назад.

Сосредоточенно хмурясь, шофер прочел ее несколько раз, все время делая пометки. Затем он вынул из конверта скрепки и сколол вместе вырезки, относящиеся к разным членам семьи. Завязывая тесемки, он оглядел комнату, потом встал с кровати и вытащил ящик из комода. У ящика не было дна. Шофер вставил его на место и, выдвинув самый нижний ящик, подальше запихнул в него конверт.

После этого Свендсен выключил свет и поднял шторы. На тропинке позади дома лежало пятно света из кухни. В остальном дом был погружен во мрак. Или семья Корвитов спала, или они предпочитали размышлять в темноте. Пока он наблюдал, свет в кухне тоже погас, и дом превратился в черный контур на фоне багрового неба. Несколько жиденьких кустов скрючились около террасы.

Свендсен закурил сигарету и опять улегся на кровать. Ошметки пепла легко разлетались по полу, маленький огонек размеренно путешествовал от края кровати к губам шофера, делаясь ярче, когда он втягивал дым, и тускнея, когда он вынимал сигарету изо рта. Наконец Свендсен снял трубку и попросил номер в Манхэттене.

— Март?.. Попросите мистера Францера, пожалуйста… Джин Свендсен… Алло, Март?.. Ну да, Джин… Не так уж много. Одна из машин, серый «бьюик» с откидным верхом, имеет новое ветровое стекло и новое крыло. Это вроде бы подтверждает их слова. И… Даже не знаю. Дворецкий ведет себя как настоящий гестаповец и не дает им рта раскрыть… Присматривается ко мне… Нет, пока я видел только одного члена семьи — среднюю сестру, Хильду. Дору и родителей еще не встречал… О, тут наверняка что-то нечисто. Эта Хильда такая дерганая, просто… Или это, или ей вообще место в лечебнице… Да… Хорошо.

Тяжелые шторы были раздвинуты, открывая взору голые ветви деревьев, колеблемые ночным ветром. В окно можно было услышать его тоскливое завывание. Ветер продувал трещащие кроны, лизал углы дома. Вот сломалась ветка, чиркнув по земле.

В комнате наверху пациентка ходила взад-вперед, прислушиваясь. С каждым надрывным завыванием ветра ее руки, обхватившие плечи, судорожно сжимались, потом немного расслаблялись, когда вой стихал. Сжимаясь и разжимаясь, они словно подлаживались под ритм стихии.

Внезапно пациентка перестала ходить и выдвинула верхний ящик своего туалетного столика. Порывшись в нем, она вытащила рулон ваты, оторвала два комочка и заткнула чуткие уши. Затем ее руки замерли в воздухе.

В дальнем углу ящика лежала небольшая тетрадка. Ящик был выдвинут на три четверти, но тетрадка едва виднелась. Уронив вату на стол, пациентка достала тетрадь — красную, с золотым обрезом и надписью поверху — «Дневник». Неуверенные руки медленно теребили ее, не открывая. Затем, забыв о ветре, женщина села за стол. Тетрадка сама раскрылась на первой странице.