Конфиденциально. Ближний Восток на сцене и за кулисами

Можно считать поворотным пунктом в истории не только Египта, но и всего арабского мира войну, вспыхнувшую 5 июня 1967 года между Израилем, с одной стороны, Египтом, Сирией и Иорданией — с другой. Война, получившая название Шестидневной, привела к оккупации Израилем Восточного Иерусалима, Западного берега реки Иордан, сектора Газа, Голанских высот с постоянно нарастающим числом израильских поселений на этих территориях. Центр тяжести арабских требований в процессе урегулирования с Израилем после Шестидневной войны был перенесен на прекращение заселения этих земель и вывод израильских войск. Шестидневная война на передний край борьбы выдвинула палестинцев, которые сложились как палестинский арабский народ, добивающийся создания собственного государства. Поражение в Шестидневной войне привело к началу размыва «арабского социализма» в Египте. Наконец, поражение в войне 1967 года нанесло серьезнейшую психологическую травму всему арабскому миру.

Проигрыш в войне 1948 года справедливо связывался с коррупцией, продажностью прогнивших арабских режимов, зависимых от колониальных держав. В 1967 году сокрушительное поражение в течение нескольких дней потерпели уже националистические режимы, существующие в независимых арабских странах. К тому же арабы проиграли войну, несмотря на то что обладали первоклассным советским оружием, а в египетской и сирийской армиях уже находились советские военные специалисты.

Сокрушительный крах: почему не состоялась отставка Насера

Через несколько часов после того, как Израиль начал военные действия, в корпункте «Правды» собрались мои египетские коллеги — журналисты, друзья. Среди них были Мухаммед Ода, Филипп Галяб и другие. Они с восторгом рассказывали о десятках сбитых израильских самолетов — каирское радио через каждые полчаса называло сногсшибательные цифры, суммируя которые можно было представить, что уже в первые часы военных действий уничтожен чуть ли не весь военно-воздушный флот Израиля. А к моменту встречи с моими египетскими друзьями я уже знал от наших специалистов, что на базе Каиро-вест были уничтожены египетские самолеты. Во время первого израильского налета были повреждены взлетные полосы. Наши специалисты настойчиво советовали взлетать на форсаже с рулевых полос и встретить вторую волну израильских самолетов в воздухе. Ни один египетский истребитель не поднялся, и вернувшиеся после заправки израильские самолеты их расстреляли из пушек на земле. Мои коллеги были обескуражены, подавлены этой информацией.

Через пару дней, когда о поражении арабских армий уже широко знали, по Каиру вихрем пронеслось: все из-за того, что на самолетах с израильскими опознавательными знаками летали американские летчики. В 4 часа 20 минут утра 6 июня каирское радио в информационной сводке Верховного командования передало сообщение, что «имеются неопровержимые доказательства, подтверждающие участие США и Англии в воздушных операциях против Египта». Многие считали, что инициатором этой версии был командующий египетской авиацией Мухаммед Сидки Махмуд. С самого утра 5 июня, как выяснилось, он убеждал всех, что «массированность и эффективность авиации противника» свидетельствует об участии в налетах на египетские аэродромы американцев и англичан. По его словам, даже один из египетских летчиков, Хосни Мубарак, якобы видел, что в налете на луксорский аэродром участвовали американские самолеты. Маршал Амер немедленно связался с луксорским аэродромом и лично разговаривал с Мубараком, который сказал, что самолеты были не американские, а израильские. Это был тот самый Хосни Мубарак, который стал впоследствии президентом Египта.

Но обо всем этом не знали в народе, а радио слушали буквально все. «Так где же русские? — в первые дни войны раздавалось повсюду в Каире. — Почему записавшиеся в наши друзья русские не дают отпора американским летчикам?»

Не буду описывать, как разворачивались военные действия, закончившиеся сокрушительным поражением египетской, сирийской и иорданской армий, — об этом много написано, в том числе военными специалистами. «Мы чувствовали себя как во сне. Какой-то кошмарный бред. Неужели наша авиация уничтожена за один день, а наземные силы разгромлены в течение следующего дня? Неужели это такая сила, против которой нельзя устоять более тридцати шести часов?» Эти слова принадлежали Абдель Латифу аль-Багдади — бывшему вицепрезиденту Египта. Они отражали обескураженность египетского общества результатами войны.

Насер отдавал себе отчет в масштабах поражения, а так как считал себя виновным в происшедшем, выступил по телевидению и заявил о своей отставке. Позже целый ряд египетских деятелей и журналистов опубликовали свои версии происшедшего. Многие посчитали выступление Насера 8 июня и многотысячные толпы людей, вышедших на улицы с требованием, чтобы Насер остался у власти, хорошо разыгранным спектаклем. Я не верю в эту версию. Не думаю, что Арабский социалистический союз, которому приписывают организацию народного выступления в поддержку Насера, обладал такой силой, что мог в считаные часы организовать миллионную демонстрацию людей, подавленных поражением, да еще не прибегая ни к какой публичной деятельности. Массовая демонстрация была стихийной. Характерно и то, что Насер позвонил министру информации Фаику и попросил его прекратить передачу по телевидению телеграмм с мест, призывавших его остаться у власти.

Насер был действительно подавлен. Я уверен, что он, искренне решив уйти в отставку, назвал своим преемником Закарию Мохиэддина. Лишь разбушевавшиеся народные массы с призывом, требованием остаться лидером Египта заставили Насера объявить, что он не уходит с поста президента. Но между заявлением об отставке и отказом от нее прошло некоторое время, вначале заполненное появлением на телеэкранах Закарии Мохиэддина. И в это время произошло еще одно событие, которое, как мне кажется, тоже сыграло свою роль.

За день до выступления Насера по телевидению из Москвы пришла шифровка на имя советского посла Д.П. Пожидаева с указанием сообщить Насеру, что Советский Союз безвозмездно восстановит все потерянное египетское вооружение, включая авиацию и танки. Пожидаев не успел передать это Насеру до его заявления об отставке — Насер в течение трех дней никого не принимал, а посол получил указание сообщить о принятом в СССР решении только президенту Египта. Я и мой товарищ Вадим Михайлович Синельников — советник нашего посольства по связям с Арабским социалистическим союзом — пришли к Пожидаеву с настойчивым предложением заявить Насеру, что если он останется на своем посту, то в таком случае Советский Союз восполнит все потери египтян в вооружении. По словам посла, когда он сказал об этом Насеру, тот прослезился. Трудно утверждать, что именно это главным образом побудило Насера отказаться от отставки. Однако это не могло не оказать на него воздействия. Реакция Насера во время встречи с Пожидаевым убедительно свидетельствовала об этом.

Позже заведующий отделом ЦК Л.М. Замятин, который находился на срочно созванном в Москве заседании стран — участниц Варшавского договора, рассказал, как в момент обсуждения Л.И. Брежневу передали телеграмму советского посла в Каире, который докладывал, что решил объединить призыв советского руководства к Насеру сохранить за собой пост президента Египта с обещанием СССР поставить ему все потерянное в Шестидневной войне вооружение. «Насер просил выразить его огромную благодарность советскому руководству», — говорилось в телеграмме, которую Брежнев зачитал вслух.

Маршал Гречко о египетской армии: Насер блефует

Как началась война? Вокруг этого много наносного, сплетен, фальсификаций. Но существуют и отдельные, известные только небольшому кругу лиц эпизоды, которые проливают свет на действительный ход событий.

За несколько месяцев до того, как вспыхнула война, в Каир прибыл командующий войсками Варшавского договора маршал Гречко. После того как он встретился с советскими военными специалистами, его пригласил к себе президент Насер. Беседу переводил советник нашего посольства, прекрасный знаток арабского языка С.Б. Аракелян. Позже он поделился со мной впечатлениями. Насер спросил у Гречко, что он может сказать о состоянии египетской армии? Маршал Гречко, очевидно стремясь поднять престиж советских военных советников, которые уже в течение определенного времени находились в Египте, сказал: «Ваша армия может выполнить любую задачу на данном театре». Далеко не уверен, что Насер пропустил это замечание мимо ушей. Конечно, не только констатация, высказанная Гречко, повлияла на его решение провести демонстрацию силы, но так или иначе он верил в возросшую боеспособность вооруженных сил и решил этим воспользоваться. При этом Насер не хотел инициативно начинать военные действия — в этом у меня нет сомнений.

Было ли это широко задуманным блефом? Я бы выразился точнее — демонстрацией силы. Египет не помышлял о превентивном ударе, но вместе с тем, ошибочно преувеличивая возможности своих вооруженных сил, предполагал, что сможет противодействовать Израилю даже в том случае, если тот начнет первым. Это, очевидно, понимали и в Израиле. 22 декабря 1967 года, то есть через полгода после войны, «Гаарец» опубликовала интервью тогдашнего начальника штаба израильской армии И. Рабина, который признал: «Существует разница между концентрацией войск с целью начать войну и таким движением, которое может закончиться войной, но не нацелено на войну и представляет собой нечто другое. Я думаю, что последнее было в основе насеровского мышления».

Когда Насер отдал приказ войскам направиться на Синай, то вереница танков, машин с солдатами ночью прошла мимо окон посольства США в Каире. Было ясно, что Насер хотел через американцев запугать Израиль. 16 мая посол СССР в Каире Пожидаев вместе с военным атташе Фурсовым встретились с военным министром ОАР Бадраном, который, по сообщению посла в Москву, весьма серьезно подчеркнул возможность нападения израильской армии на Сирию. «Если это произойдет, — сказал Бадран, — то ОАР немедленно выступит в защиту Сирии». Зная о постоянных столкновениях на границе с Сирией, Пожидаев решил уточнить, что имеет в виду Бадран под словом «нападение». Посла и военного атташе можно было понять — им предстояло доложить в Москву о намерениях, стоявших за передислокацией египетских войск на Синае. Бадран уточнил, что под нападением Египет будет рассматривать вооруженное наземное вторжение с целью захвата части территории. Бадран подчеркнул, что конфликты и вооруженные пограничные столкновения не считаются нападением и сирийцы полностью с этим согласны. Ознакомившись с донесением Пожидаева, Москва еще больше убеждалась в том, что Насер не настраивается на превентивные действия.

16 мая начальник штаба египетской армии генерал Мухаммед Фавзи передал командующему силами ООН индийскому генералу Рикхи: «Я отдал приказ вооруженным силам Объединенной Арабской Республики быть готовыми предпринять действия, если Израиль начнет агрессию против какого-либо арабского государства. С целью осуществления этих указаний была отмобилизована часть наших войск на восточном фронте в Синае. Для обеспечения безопасности войск ООН, которые сконцентрированы в контрольных пунктах, прошу вас вывести эти войска из этих контрольных пунктов».

Это был шаг, может быть, своего рода экспромт, имевший целью опять-таки запугать Израиль, а не действительно нанести по нему удар. Возможно, что авторами этой акции были египетские военные. Нет никакого сомнения, что это, как и последовавшие действия, осуществлялось подчас импульсивно, без обдумывания заранее, под фанфары всего арабского мира, который поднимал Насера, египетских военных на небывалую высоту. Однако даже в таких условиях Насер осторожничал. Бывший представитель США в ООН Чарльз Йост писал, что текст призыва египетского командования к Генеральному секретарю ООН У Тану не был предварительно одобрен Насером, который, по словам Йоста, не хотел, чтобы чрезвычайные силы ООН были выведены из Шарм-аш-Шейха.

Как и следовало ожидать, Генеральный секретарь ООН не мог пойти на частичный отвод сил, оголяющий участки непосредственного соприкосновения египетской и израильской армий. Но Египет обладал юридическим правом вообще отказаться от размещения всех чрезвычайных сил ООН на своей территории, и У Тан предложил вывести все войска ООН. Здесь Египет попал в самим же расставленные сети. Он вынужден был с этим согласиться. А если египетские войска вошли в Шарм-аш-Шейх, то надо было показать арабскому миру, для чего это делается, и Каир заявил, что закрывает Тиранский пролив для израильского судоходства и тех судов, которые перевозят стратегические израильские грузы.

Нужно сказать, что пролив был открыт за десять лет до этого в результате соглашения 1957 года, по которому Израиль выводил войска с Синая после тройственного нападения на Египет. Значение раскупоривания Тиранского пролива было для Израиля очевидным: до этого Красное море, по сути, было «озером», на котором стоял никому не нужный израильский порт Эйлат.

Но и закрывая пролив, иными словами, возвращая положение к тому, каким оно было до нападения на Египет в 1956 году, Насер хотел избежать военного столкновения с Израилем. Два раза — 27 и 29 мая — он произнес речи, в которых повторил: «Мы не собираемся стрелять первыми, мы не собираемся совершать нападение». И действительно, если бы все ограничилось закрытием Тиранского пролива, это было бы расценено в арабском мире как блестящая победа Насера, который еще больше укреплялся в качестве общепризнанного всеарабского лидера. Насер явно хотел на этом остановиться. И не случайно он сразу же согласился с У Таном, который при поддержке Соединенных Штатов привез в Каир просьбу к Египту воздержаться от инспекции судов, проходящих через Тиранский пролив. Одновременно просьба была адресована Израилю: не посылать никаких судов через залив Акаба, чтобы «испытать решение Египта о закрытии пролива».

Многочисленная информация, добываемая советской разведкой, подтвердила занятую Насером позицию. 26 мая во время встречи с ним премьер-министр Сирии Зуэйн заговорил о необходимости превентивного удара. Насер отверг эту идею. На состоявшемся 3 июня 1967 года закрытом совещании военного руководства Египта и египетских послов Насер заявил: «Я не начну войну первым, потому что этим я поставлю себя под удар перед своими союзниками и другими странами мира». Эта информация была сопровождена сообщением резидентуры КГБ в Каире со ссылкой на правительственные круги ОАР, что в настоящее время стремление Насера заключается в том, чтобы как можно скорее закрепить выигрыш, достигнутый выводом войск ООН. Теперь он будет призывать к выполнению Израилем резолюции по Палестине, однако наряду с этим согласится на создание демилитаризованной зоны в районе, где она была до 1956 года.

Исходя из такой перспективы, СССР поддержал действия Египта. В телеграмме советскому послу в Каире, направленной 25 мая, А.А. Громыко назвал требование о выводе войск ООН из района Газы и Синайского полуострова «оправданным» и «сильным шагом, который произвел соответствующее положительное действие». Советское руководство стремилось к тому, чтобы на этом «оправданном шаге» прекратилась эскалация кризисного развития.

Не хотели опасной эскалации событий и Соединенные Штаты. 1 июня в Египет секретно прибыл личный представитель президента США Джонсона, который передал Насеру просьбу направить в США Амера для конфиденциальной с ним встречи. Насер, думая, что без войны может завершиться предпринятый им маневр, сразу же дал согласие, но на поездку в США другого вице-президента — Закарии Мохиэддина. Уезжая, представитель Джонсона еще раз подтвердил Насеру, что Израиль не предпримет военных действий, пока ведутся дипломатические контакты. А поездка З. Мохиэддина не состоялась, так как началась война.

Однако еще до ее начала позиция США претерпела изменение. Определенную роль в этом сыграла секретная поездка в США главы МОССАДа М. Амита, который встретился с директором ЦРУ Р. Хелмсом и министром обороны Р. Макнамарой. Разведка и американские военные погасили сомнения президента Джонсона, убедив его, что для США выгодно использовать сложившуюся ситуацию и согласиться на израильскую атаку против арабских армий, так как быстрый результат операции предрешен — Израиль легко справится с арабскими армиями. 4 июля Амит доложил Эшколу и некоторым ведущим израильским министрам, собравшимся в доме премьера, что США, по сути, включили «зеленый свет», и на следующий день израильское правительство в полном составе проголосовало за превентивные военные действия. Израиль ударил по арабским армиям и добился быстрой победы.

Наряду с версией, что Насер готовил превентивный удар по Израилю — этот не соответствующий действительности вывод был широко распространен в мире, — появился и другой миф, согласно которому советское руководство якобы подталкивало Египет сначала к демонстрации силы, а потом даже к превентивным военным действиям.

Особое значение придается тому, что советское руководство передало информацию Насеру об израильских войсках, готовых ударить по Сирии. По словам Хейкала, Н.В. Подгорный и заместитель министра иностранных дел В.С. Семенов, с которыми встретился в Москве в середине мая 1967 года Садат, возвращаясь из Северной Кореи, предупредили его в конфиденциальном порядке о концентрации израильских войск на границе Сирии и о том, что нападение планируется на период 18–22 мая. Садат немедленно направил через египетское посольство в Москве шифротелеграмму в Каир.

Известно, что Израиль отрицал планы совершить нападение на Сирию. Предлагалось даже послу СССР в Тель-Авиве выехать к границе Сирии и убедиться, что там не концентрируются войска для броска. Посол совершенно справедливо отказался от этого предложения, так как понимал, что его, несомненно, проведут по тем местам, где нет скопления израильской военной техники и солдат, и, таким образом, его вояж может быть использован для маскировки подготовки наступления на сирийские позиции.

Между тем резидентура советской внешней разведки обладала фактическим материалом о подготовке израильских сил к атаке. К середине мая в израильском руководстве пришли к выводу о необходимости покончить с активностью палестинцев, которых поддерживала Сирия, и предотвратить возможность создания палестинских лагерей на территории, граничащей с Израилем. Рассматривались различные варианты, в том числе широкомасштабная акция сухопутных сил для атаки против сирийских военных баз. Эшкол настаивал на применении авиации, тогда как начальник Генштаба Рабин считал, что операция не должна ограничиться авиационными ударами.

Египет обладал и собственными данными, позволившими делать выводы об обстановке. 22 мая Насер сказал послу Пожидаеву, что 12 мая в Тель-Авиве ряд израильских политиков и военных деятелей выступили с прямыми угрозами войны против Сирии и оккупации Дамаска. В этой беседе с советским послом ясно прозвучал один из мотивов, по которым Насер решился на демонстрацию силы. «Израиль и его покровители, — сказал он, — очевидно, считают, что ОАР завязла в Йемене и не может оказать Сирии эффективную помощь. ОАР должна была доказать беспочвенность такого расчета».

Объективному пониманию позиции СССР мешали не только не соответствующие ей оценки ряда зарубежных политологов, не говоря уже о пропагандистских небылицах, но и некоторые непродуманные, брошенные как бы вскользь слова отдельных советских военных.

X. Хейкал писал, что маршал Гречко, провожая министра обороны Египта Бадрана после его визита в Москву, сказал ему у трапа самолета: «Держитесь твердо, не давайте американцам и кому бы то ни было шантажировать себя. Что бы ни случилось, мы будем с вами». А когда самолет улетел, Гречко, улыбаясь, объяснил присутствовавшим при проводах Бадрана:

«Я просто хотел ему дать посошок на дорожку». Египетский посол в Москве Мурад Галеб тут же передал шифротелеграммой в Каир, что не следует принимать слова Гречко за чистую монету. Но тоже военный, как и Гречко, Бадран, возможно, был другого мнения. Мурад Галеб подтвердил мне, что этот эпизод действительно имел место.

Однако все это ни в коей мере не свидетельствовало о настроениях советского руководства, которое категорически не хотело войны. Более того, когда Бадран, прибыв в Москву, сказал 26 мая Косыгину, что израильтяне, по египетским данным, несомненно ударят и нужно их опередить, Косыгин, отражая мнение всего советского руководства, предостерег от такого развития событий и заявил: «Тогда Египет будет выглядеть агрессором — этого делать нельзя».

Чтобы разрядить обстановку, перед самой войной советское руководство решило организовать в Москве встречу премьер-министра Израиля Эшкола с президентом Насером. Решение Политбюро об организации этой встречи было принято 28 мая. Посол СССР в Каире через маршала Амера запросил мнение президента ОАР по этому вопросу. Насер ответил, что он считает соображения советского правительства «мудрыми и полностью их разделяет». По его словам, «…поскольку ОАР не собирается нападать на Израиль, переговоры Эшкола в Москве не могут нанести ей ущерб». Более того, после визита Эшкола в Москву, как он думает, «.Израиль будет вести себя более спокойно».

В ночь на 2 июня посол СССР в Тель-Авиве М.С. Чувахин получил шифрованную телеграмму из МИДа с пометкой «Вне очереди» с указанием немедленно встретиться с премьер-министром Израиля и передать ему приглашение советского руководства прибыть в тот же день в Москву для конфиденциальной встречи с президентом Насером для урегулирования возникшего кризиса. В три часа ночи советский посол был принят в Иерусалиме Эшколом и Эбаном. После короткого совещания со своим министром иностранных дел Эшкол дал согласие на встречу с Насером в Москве 2 июня. В условиях, когда руководство Израиля заявляло, что Израиль не намерен первым открывать огонь, отказ от предложения Москвы полностью противоречил бы проводимой Тель-Авивом пропагандистской линии. Сказалась, очевидно, и позиция самого Эшкола, который все еще колебался в отношении превентивного удара.

О согласии Эшкола советский посол немедленно доложил в Москву, однако через два часа из МИДа поступила новая шифротелеграмма «вне очереди», в которой Чувахину сообщали, что встреча не состоится. Насер отказался от первоначального согласия на встречу с Эшколом, так как против этого категорически возразил премьер-министр Сирии Зуэйн и находившийся в Москве президент Сирии Атаси. Узнав о негативном отношении сирийцев к его встрече с Эшколом, Насер сказал советскому послу в Каире, что, хотя он не разделяет чрезмерно жесткую линию сирийского руководства, должен, однако, прийти к выводу, что без согласия Сирии встреча, очевидно, не может иметь место. Разъяснения сирийцев сводились к тому, что их позиция была продиктована опасениями антисоветского восприятия факта встречи в арабском мире. Не исключаю, что сирийское руководство верило в возможность с помощью демонстрации силы все-таки заставить Израиль отступить. Если это так, то согласие Эшкола на встречу с Насером могло укрепить сирийцев во мнении, что затяжка сложившегося положения работает в пользу арабов.

Посол Чувахин передал сообщение, полученное из Москвы, Эшколу, который принял известие об отмене встречи с Насером не только без сожаления, но и с явным облегчением, так как переговоры, начатые в Москве, могли бы явно осложнить ситуацию в израильском руководстве. Вместе с тем отсрочка развязки кризиса была невыгодна Тель-Авиву, в том числе потому, что израильская экономика не выдержала бы продления 1 состояния полной мобилизации.

Будучи уверенным, что Египет инициативно не начнет военные действия, советское руководство сосредоточилось на том, чтобы предотвратить их начало со стороны Израиля. 26 мая Косыгин направил через нашего посла в Тель-Авиве телеграмму Эшколу, предупреждая об опасных последствиях, к которым может привести начало войны. В телеграмме правительство Израиля призывалось принять все меры, чтобы не было военного конфликта. Соответствующие письма были направлены президенту США Джонсону, премьер-министру Великобритании Вильсону. В конфиденциальном письме на имя президента Франции де Голля говорилось о готовности СССР поддерживать контакты и проводить двусторонние консультации в связи с обстановкой.

В Израиле в это время сложилась непростая ситуация. Меры, предпринятые Насером, посеяли среди широких слоев населения тревогу — считалось, что до скоординированного арабского нападения на Израиль остались считаные дни. Настроения в обществе не могли не оказать влияния на израильское руководство, но оно все еще колебалось. Этим колебаниям положило конец выступление израильского генералитета и оппозиции в конце мая — начале июня с требованием превентивного удара по арабским армиям. С их точки зрения, было бы серьезной ошибкой не воспользоваться сложившейся ситуацией. Нажиму поддался Эшкол и некоторые другие израильские политические деятели, даже те, кто понимал, что речь со стороны арабов идет о демонстрации, а не о планируемом применении силы. Есть основания считать, что часть израильского руководства не испытывала серьезных опасений (особенно после поездки У Тана в Каир), что Насер реально закроет Тиранский пролив.

СССР и США опасаются столкновения

Несмотря на очевидный факт поддержки Советским Союзом и Соединенными Штатами различных сторон в войне 1967 года, обе сверхдержавы стремились не допускать перерастания этой войны в глобальное столкновение.

Еще перед началом войны имели место обращения СССР к США и США к СССР с призывом повлиять на своих «клиентов», чтобы не доводить дело до вооруженного столкновения между ними. 27 мая президенту Джонсону был передан сигнал из Москвы, что Израиль планирует атаку на арабские страны. Была высказана просьба — повлиять на Израиль с целью остановить его. Президент Джонсон и госсекретарь Раск направили послание Косыгину и Громыко с призывом посоветовать Египту «остудить ситуацию».

В самом начале войны, 5 июня 1967 года, были предприняты шаги с двух сторон, чтобы убедить друг друга, что нет намерений в военном вовлечении в кризис и что будут предприняты усилия каждой стороны в Организации Объединенных Наций для выработки резолюции по прекращению огня. Председатель Правительства СССР Косыгин впервые использовал «горячую линию» связи 5 июня. За шесть дней войны и Соединенные Штаты, и Советский Союз прибегали многократно к «горячей линии» для прояснения ситуации. Главным образом во время этого обмена обсуждался вопрос о достижении прекращения огня через Совет Безопасности ООН. Однако, когда американский военный корабль «Либерти» 8 июня был атакован израильтянами, президент Джонсон использовал «горячую линию», чтобы заверить Косыгина, что перемещение американских военных судов на Средиземном море происходит лишь для того, чтобы помочь экипажу атакованного корабля и провести расследование. В Москве с удовлетворением восприняли это как серьезный показатель нежелания США вмешиваться в события.

Как пишет в своих воспоминаниях наш посол в США А.Ф. Добрынин, «…в ходе решающих событий президент Джонсон вместе с Раском, Макнамарой и основными советниками постоянно находились в „ситуационной комнате“ Белого дома. В Кремле непрерывно заседало Политбюро. Наличие „горячей линии“ сыграло неоценимую роль в поддержании постоянного контакта между Москвой и Вашингтоном, оно позволило Белому дому и Кремлю держать руку на пульсе развития событий и предотвратить опасную неопределенность намерений и действий обоих правительств»[18].

Собственно, у США и не было необходимости во вмешательстве — военная победа Израиля была более чем очевидной. Советский Союз оказался в принципиально ином положении. В конечные часы войны 10 июня израильские войска, игнорируя резолюцию Совета Безопасности о прекращении огня, продвинулись к Дамаску. Первый заместитель министра иностранных дел СССР В.В. Кузнецов незамедлительно вызвал посла Израиля в СССР К. Каца и вручил ему ноту, в которой говорилось: «Если Израиль не прекратит немедленно военные действия, Советский Союз совместно с другими миролюбивыми государствами (имелись в виду государства — члены Варшавского договора. — Е. П.) примет в отношении Израиля санкции со всеми вытекающими отсюда последствиями». В ноте было заявлено: «Правительство Союза ССР приняло решение о разрыве дипломатических отношений Советского Союза с Израилем».

Одновременно президенту Джонсону было передано по «горячей линии» уведомление о вынужденной готовности СССР «принять самостоятельное решение» и «предпринять необходимые акции» в случае, если Израиль не прекратит военные действия в ближайшие часы. Предупреждение было очень серьезным, и к нему серьезно отнеслись. Через три часа после вручения советской ноты израильское правительство приняло решение о прекращении военных действий на всех фронтах. Готовность Советского Союза в тот момент пойти на вооруженное вмешательство, чтобы предотвратить захват Дамаска и ликвидацию близкого к СССР, можно сказать, союзного сирийского режима, была очевидной. В Вашингтоне понимали, что Израилю нельзя переходить эту «красную линию», и он ее не перешел.

В то же время СССР был далек от того, чтобы воспользоваться такой ситуацией в интересах военно-политического сближения с теми арабскими режимами, ради спасения которых он готов был пойти на риск применения силы. Много спекуляций по поводу возможности вступления Египта и Сирии в Варшавский договор после их поражения в Шестидневной войне. В данном случае можно сказать, что нет дыма без огня. Действительно, проблема была поднята Насером 21 июня во время пребывания в Каире Подгорного. Первоначально Насер просил придать его визиту конфиденциальный характер, но затем изменил свое решение и прямо поставил перед Подгорным вопрос о новых формах взаимоотношений между ОАР и Советским Союзом, в том числе в военной области. Уточняя, он сказал, что речь идет о формальном отходе Египта от линии неприсоединения. Подгорный ответил, как бы размышляя: «Если, например, официально объявить, что ОАР отходит от политики неприсоединения, то некоторые арабские страны, видимо, отойдут от тесного сотрудничества с ОАР». Было также подчеркнуто, что необходимо глубоко проанализировать все аспекты этого вопроса с точки зрения военной целесообразности, посоветоваться с «братскими социалистическими странами». Из беседы с Насером стало ясно, что он предварительно обсуждал с президентом Сирии Атаси и министром иностранных дел Алжира Бутефликой свое намерение присоединиться к Варшавскому договору. Атаси его полностью поддержал, сказав, что и Сирия должна идти одним путем с Египтом, а Бутефлика «выразил удивление» намерением ОАР.

В конце концов Насер согласился, что отказ ОАР от политики неприсоединения может отрицательно сказаться на положении Объединенной Арабской Республики среди арабских государств в третьем мире в целом и вызовет внутренние проблемы.

У Косыгина нет полномочий, а арабов захлестывают эмоции

23 и 25 июня председатель Совета министров Косыгин и министр иностранных дел Громыко встретились с президентом Джонсоном в небольшом городке Гласборо, штате Нью-Джерси. Большая часть разговора велась Косыгиным и Джонсоном наедине: о ситуации во Вьетнаме — Джонсон вскользь упомянул о возможности прекратить американские бомбардировки, если сразу начнутся переговоры. Косыгин, естественно, затронул вопрос о положении на Ближнем Востоке, где военные действия закончились при оккупации значительных арабских территорий. Джонсон согласился с необходимостью отвода израильских войск с оккупированных территорий, сопровождаемого признанием права Израиля на существование. У Косыгина не было полномочий, как говорится, «положить это согласие на бумагу». Вообще Брежнев очень ревниво относился к его миссии — это была первая советско-американская встреча в верхах без Генерального секретаря и даже именовалась как «промежуточная» перед заседанием Генеральной Ассамблеи ООН, на которую и был направлен Косыгин в качестве главы советской делегации.

Двусмысленное положение председателя советского правительства, не имевшего полномочий, обернулось, как мне представляется, упущенной возможностью связать с выводом израильских войск на позиции, которые они занимали до начала Шестидневной войны, переговоры США с Вьетнамом. А в этом Джонсон был очень заинтересован, в том числе и потому, что надвигались президентские выборы. Конечно, такая увязка не могла быть осуществлена без участия вьетнамцев, однако были основания считать их заинтересованными в советском посредничестве, что практически предложил Джонсон.

Другой и, может быть, даже более значимой упущенной возможностью заставить Израиль уйти с оккупированных территорий было категорическое несогласие арабских стран принять латиноамериканскую резолюцию на Чрезвычайной сессии Генеральной Ассамблеи ООН, которая открылась в июле. Началось с недовольства представителей арабских стран выступлением Косыгина, который, наряду с осуждением Израиля и требованием безотлагательного вывода его войск с захваченных во время 1967 года территорий, заявил о праве Израиля на независимое существование.

В телеграмме, адресованной в ЦК КПСС, Громыко докладывал об обстановке на Генеральной Ассамблее: «Между главами отдельных арабских делегаций отношения с самого начала почти неприязненные… Давление экстремистской, нереалистической линии руководства Алжира и Сирии, безусловно, сказывается на позиции ОАР, Ирака, а также других арабских государств, которые тоже оглядываются на экстремистов, боясь быть обвиненными в излишней уступчивости в пользу признания Израиля как государства».

13 июля на сессии был распространен латиноамериканский проект резолюции. Ее главным пунктом была недопустимость «захвата территории в результате войны» и, следовательно, провозглашение «отвода израильских войск на их первоначальные позиции». Таким образом, в международном документе могла быть зафиксирована необходимость отвода израильских войск со всех территорий, захваченных в войне 1967 года. Однако арабские страны отказались принимать эту резолюцию. Объясняя причину отказа, президент Сирии Атаси заявил: «Мы обсудили этот вопрос на совещании глав арабских государств (саммит проходил в Каире 18 июля. — Е. П.) и отклонили как этот проект, так и все другие проекты резолюций, в которых содержится в какой-либо форме положение о прекращении состояния войны».

После того как арабские страны объявили о своем категорическом неприятии латиноамериканского проекта, Генеральная Ассамблея прекратила свою работу, и ближневосточная проблема была передана в Совет Безопасности ООН. Не сумев преодолеть эмоциональное отношение к событиям, арабская сторона упустила возможность найти благоприятное для себя решение на международном уровне. Латиноамериканская резолюция была более определенной в плане вывода израильских войск со всех оккупированных территорий, чем принятая через четыре месяца резолюция 242 Совета Безопасности ООН. Немаловажное значение имела и обстановка в Израиле, которая в тот момент позволяла надеяться на то, что латиноамериканская резолюция не вызовет активного отторжения политической элитой. Во всяком случае, существовала серьезная разница во мнениях относительно судьбы оккупированных территорий, и не все ключевые фигуры в израильском руководстве высказывались за сохранение их оккупации.

После отторжения арабами латиноамериканского проекта резолюции Генеральной Ассамблеи ООН произошли события, которые, несомненно, оказали влияние на обстановку вокруг урегулирования. В августе на арабской встрече в верхах в Хартуме было единогласно одобрено три «нет»: признанию Израиля, переговорам и миру с ним. Явно ужесточили свою позицию и Соединенные Штаты, отойдя от предложений, поддержанных ими в период Чрезвычайной сессии Генеральной Ассамблеи.

Советский Союз продолжал искать выход из создавшегося положения. По указанию из Москвы Добрынин после закрытия Генассамблеи встретился с постоянным представителем США в ООН Голдбергом. Тот своей рукой написал на бумаге компромиссную формулировку, созвучную латиноамериканской резолюции. После месяца тяжелой работы с арабскими странами, непосредственно вовлеченными в Шестидневную войну, советское руководство склонило их к принятию компромисса. Однако 19 октября госсекретарь Раск в беседе с Добрыниным отказался внести в Совет Безопасности ранее согласованный с СССР текст. Не помогло и послание Косыгина, направленное по этому поводу Джонсону.

В конце концов 22 ноября 1967 года при поддержке Советского Союза и Соединенных Штатов была принята резолюция 242 Совета Безопасности, смысл которой сводился к двум моментам: выводу израильских вооруженных сил с оккупированных во время последнего конфликта (то есть войны 1967 года. — Е. П.) территорий и признанию суверенитета, территориальной целостности и политической независимости каждого государства в этом районе (то есть Израиля. — Е. П.). Но эта резолюция, которая конечно же была большим шагом вперед, что доказало время, все-таки имела изъян. В результате сложных компромиссов в резолюции (в ее английском тексте) отсутствовал артикль the перед словом «территории», что позволяло трактовать ее по-разному: Советский Союз настаивал на том, что речь идет о выводе израильских войск со всех оккупированных территорий, Соединенные Штаты отрицали такую интерпретацию. Но не во всем. Характерно, что 2 ноября госсекретарь США Раск сказал египтянам, что Соединенные Штаты будут поддерживать полный вывод израильских войск с Синая (но не с других оккупированных территорий. — Е. П.) в контексте мира с Израилем.

После визита А.А. Громыко в Каир в начале декабря 1968 года советское правительство представило свою позицию по урегулированию. В это время в Вашингтоне уже начался переход власти к новой администрации — президентом стал Ричард Никсон, которому и были переданы советские предложения по всеобщему урегулированию. Однако Никсон и Киссинджер не придали должного значения советским предложениям, одновременно поручив Государственному секретарю Роджерсу и заместителю госсекретаря Сиско провести переговоры с послом СССР Добрыниным. Эти переговоры продолжались на фоне «войны на истощение», которую вел Египет против Израиля. Но после того как 20 июля 1969 года израильские ВВС начали атаковать египетские позиции и к октябрю уничтожили египетскую противовоздушную оборону, переговоры застопорились.

В октябре 1969 года министр иностранных дел Громыко, находясь на сессии Генеральной Ассамблеи в Нью-Йорке, был ознакомлен теперь уже с американским документом — «планом Роджерса». Но этому предшествовала передача Соединенными Штатами Израилю в сентябре самых современных самолетов «Фантом». Естественно, это тоже был не самый лучший фон для конструктивных советско-американских переговоров, тем более что в январе 1970 года Израиль начал использовать эти самолеты для совершения налетов в глубь Египта. Под угрозой стояла Высотная Асуанская плотина, разрушение которой могло поставить вопрос о самом существовании Египта. Председатель Управления по строительству плотины крупный инженер-гидролог министр X. Заки заявил, что в случае, если бомбардировки разрушат плотину, катастрофа постигнет не отдельный район — воды Нила буквально смоют весь Египет. В таких условиях Насер прибыл в Москву, и советское руководство ему обещало быстрое размещение в Египте современной системы ПВО.

19 июня 1970 года Соединенные Штаты в одностороннем порядке без предварительной консультации с Москвой призвали обе стороны прекратить огонь. Советский Союз, несмотря на такую односторонность действий США, будучи заинтересованным в прекращении огня, рекомендовал Египту согласиться с американским предложением.

Поражение египетской военной буржуазии, или Как Насер защитил советских журналистов

После окончания войны резко обострились отношения между президентом Насером и маршалом Амером. Положение Москвы в отношении этого конфликта было нелегким. Амер, который в течение всех лет после революции руководил вооруженными силами Египта, был партнером наших военных. Не только Насеру, но и ему было присвоено звание Героя Советского Союза. Но советская разведка донесла, что Амер готовится выехать в зону Суэцкого канала в расположение преданных ему частей и продиктовать Насеру ультимативные требования, а в случае отказа их принять устранить его. В таких условиях в Москве не было никаких сомнений в том, что СССР не может оставаться нейтральным — все возможности были сориентированы на поддержку президента Египта.

Для Насера столкновение с Амером возникло не на ровном месте. Амер, безраздельно контролирующий армию, представлял собой параллельный центр силы в Египте, несмотря на то что Насер пользовался огромной поддержкой среди населения. Еще в 1962 году он бросил вызов Насеру, пригрозив отставкой, если его лишат, по сути, бесконтрольного командования египетскими вооруженными силами. Насер тогда отступил. После войны 1967 года, показавшей никчемность амеровского руководства армией, Насер уже не отступал. После военного поражения в египетском руководстве было признано необходимым провести перестановки в командовании вооруженных сил. В числе других был отстранен маршал Амер. За ним, однако, был оставлен пост первого вице-президента. Но Амер не смирился с этим решением.

Особая ответственность за поражение лежала на прежнем руководстве военно-воздушных сил ОАР, которое, зная о готовящемся израильском ударе, не приняло должных подготовительных мер. Но ряд генералов и высших офицеров ВВС, которые должны были понести ответственность, продолжительное время скрывались от ареста, найдя убежище в доме Амера. Вскоре резиденция Амера в центре Каира стала как бы центром оппозиции правительству Насера. Сюда втайне доставлялось оружие. Дом охранялся специальным отрядом, навербованным из крестьян поместья, принадлежащего одному из братьев Амера.

Насер не раз пытался объяснить Амеру всю серьезность положения. Он неоднократно встречался с ним. Между тем поступали достоверные сообщения, что Амер и его группа начали активную подготовку к выступлению. Оно было приурочено к 27 августа. В этот день Амер должен был прибыть в штаб Восточной зоны, расположенной в районе Суэцкого канала. Предполагалось, что его будут сопровождать 150 курсантов училища «Коммандос» во главе с их командиром, вовлеченным в заговор. Одновременно бывший военный министр Шаме эд-Дин Бадран должен был прибыть в штаб 4-й дивизии, захватить командование над ней и направить ее в Каир. Бывшему министру внутренних дел Радвану поручалось взять на себя обеспечение безопасности в Каире. Предполагалось провести серию молниеносных арестов людей из окружения президента. После этого Амер «на белом коне» должен был возвратиться в Каир. «Пусть Насер увидит, что произойдет», — сказал он.

Все эти факты вскрылись накануне отъезда президента Насера на арабскую конференцию в верхах в Хартуме. Далее события развивались следующим образом. Амер был вызван к Насеру. В присутствии вице-президентов Закарии Мохиэддина, Хусейна аш-Шафии и председателя Национального собрания Анвара Садата ему было объявлено решение о наложении на него домашнего ареста и об аресте скрывавшихся в его доме высших офицеров и конфискации имевшегося там оружия. Был создан военный трибунал. Амер застрелился.

Сразу после окончания войны 1967 года в Каир приехал редактор «Правды» по странам Азии и Африки Игорь Петрович Беляев. С ним вместе мы написали ряд статей, которые были помещены в «Правде» и в еженедельнике «За рубежом». В этих статьях без всяких прикрас показывалась сложная социально-экономическая обстановка в Египте. Мы не просто описывали события, но пытались их анализировать. А анализ неизбежно приводил к выводу о целом ряде органичных слабостей режима, установленного в Египте после краха колониальной системы.

Перед июльской революцией правящая элита Египта устойчиво формировалась из представителей королевского двора, крупных земельных собственников, промышленников и финансистов. После революции 1952 года не только правящая элита, но и бюрократия сверху донизу стала формироваться из офицеров. Выходя в отставку, они занимали самые различные посты в государственном аппарате, сохраняя при этом свои кастовые профессиональные связи. Многие офицеры, и находящиеся на службе, и ушедшие в отставку, использовали свое влиятельное положение в обществе для того, чтобы извлечь выгоду для себя или для группы людей, связанных с ними. В Египте сложилась опасная диспропорция: с одной стороны, осуществлялись реформы в интересах народных масс, с другой — результатами этих реформ все больше пользовалась адаптирующаяся к новым условиям «военная буржуазия».

В войне 1967 года проявилось то, что уже было заложено раньше: офицеры, ставшие «военным классом», «военной буржуазией», настроенные против линии на проведение глубоких социальных преобразований, практически оказались не готовы к выполнению своего служебного и патриотического долга. «Трудно представить себе, что генералы или высшие офицеры, интересы чьих семей ущемлялись проводимыми реформами, могли с энтузиазмом поддержать эти реформы, всю внутреннюю политику президента Насера», — писали мы. Офицеры и генералы пользовались привилегиями для повышения собственного благосостояния. Уходя из армии по истечении срока службы, они, как правило, занимали высокие посты на «гражданке», получая широкие возможности для обогащения. Появился тип офицера-дельца, который больше был озабочен бизнесом, чем боевой подготовкой солдат и сержантов.

По нашему мнению, индивидуальные замены, проведенные в армии сразу после военного поражения, не представляли собой решение проблемы. «Военная буржуазия» как социальный слой сохранялась. Руководство ОАР предпочитало решениям снизу решения сверху. И в этом была его слабость. «В самом деле, — писали мы с И.П. Беляевым, — можно сместить генералитет, но не решить других важных задач, связанных с будущим страны… Почти все, с кем нам пришлось встречаться, считают, что фронт, на котором произойдет главная схватка, — внутренняя политика. Демократия? Конечно да. Народ, особенно его прогрессивные силы, ждет, что его услугами воспользуются во всем, начиная с управления хозяйством в маленькой деревне до планирования в общенациональном масштабе».

К сожалению, события, особенно после смерти Насера, эти ожидания не оправдали.

Статьи шли вразрез с устоявшимися в Международном отделе ЦК, точнее, у заместителя заведующего отделом Р.А. Ульяновского взглядами о том, что социалистическая ориентация не может стать жертвой именно внутреннего развития, породив новую, причем проникающую во все поры жизни общества военную буржуазию. По этому поводу Ульяновский решил написать против нас записку в Секретариат ЦК. Неизвестно, как повлияла бы на нашу деятельность в то время эта записка, если бы не Гамаль Абдель Насер. Ему перевели наши статьи, и на очередной встрече с советским послом он сказал ему, что прочел их и солидарен с выводами авторов. Посол сообщил об этом в Москву, и записка в Секретариат ЦК осталась на столе у Ульяновского.

А сегодня к нашему анализу можно было бы добавить с большей, чем в то время, определенностью, что именно внутренние противоречия, обострившиеся в Египте и некоторых других арабских странах, обозначили предел поступательного развития арабского национализма в его первозданном виде. Не существовала и социалистическая альтернатива, к которой мы тогда подталкивали арабские страны. Ослабевали лозунги арабского социализма, начинала трещать по всем швам модель некапиталистического развития.