Конторщица 3

Глава 8

На кухне, воинственно подбоченясь, с видом Аттилы-завоевателя, стояла Римма Марковна, правда в сбитом фартуке и как попало повязанном платке, и мужественно отражала совместные массированные атаки Клавдии Брониславовны и Зинки (еду Римма Марковна всегда готовила исключительно в ситцевом подкрахмаленном платочке, полностью закрывающем волосы, и в фартуке, которые она меняла ежедневно).

Судя по растрёпанному виду всех троих, удача улыбалась каждой, но по очереди.

Я успела, причём на самом интересном месте.

— Вы чего сюда вернулись? Вы здесь не живете! — заорала Зинка, вся аж красная от злости, поддёрнула вытянутые рукава линялой кофты и шарпнула огромное оцинкованное корыто для выварки белья, которое занимало на газовой плите аж три конфорки полностью и четвертую частично. Переполненное корыто опасливо качнулось, пару раз выплеснув грязноватую мыльную воду на плиту. Запахло хлоркой.

— Когда захотела — тогда и вернулась! Тебя не спросила! — свысока ответила Римма Марковна, решительно сдвинула корыто в сторону (чуть не опрокинув его при этом), и освободила одну конфорку.

— Если вас не было почти год, значит вы тут не живете, — глубокомысленно воткнула ядовитую шпильку в дискуссию Клавдия Брониславовна и неодобрительно поджала и без того узкие губы, глядя на сдвинутое корыто.

— Как это я не живу? У меня прописка здесь! В отличие от некоторых! — язвительно бросила непрозрачный намёк Римма Марковна, и Клавдия Брониславовна вспыхнула так, что почти слилась по цвету с плюшем своего нового халата.

— Вы здесь не ночуете! — попыталась парировать она, однако это прозвучало крайне неубедительно.

— Где хочу там и ночую, я женщина взрослая! Это не ваше собачье дело, где мне ночевать! — фыркнула Римма Марковна и пристроила на освободившейся конфорке свою кастрюльку.

— Вот и уходите туда, где ночуете! — опять влезла Зинка, сняла кастрюльку и бахнула её на стол с такой силой, что крышка аж жалобно звякнула.

— Не тебе меня посылать! Мою комнату украсть вам не выйдет! Фиг вам! Понятно? Выкусите! — сердито ткнула кукиш Римма Марковна под нос нетолерантным соседкам. — И убери свои немытые грабли от моей кастрюли!

— Ой вы посмотрите на неё, она мне будет тут свои перемытые грабли скрючивать! Давно в Дворищах была? — ехидно засмеялась (скорее зашипела) Клавдия Брониславовна.

— Зато я четырех мужей не травила! — веско ответила Римма Марковна и её глаза победоносно сверкнули.

Я поняла, что если сейчас срочно не вмешаюсь, то они точно снесут дом.

— Добрый день, соседи! — громко и отчётливо поздоровалась я.

От неожиданности на кухню рухнула оглушительная тишина. Слышно было, как булькает грубякинское бельё. Правда, ненадолго. Секунд на пять. А затем обо мне забыли и понеслось опять, по второму кругу.

— Кто травил?! Ты что это врёшь?!

— А что не так разве?!

— Ложь!

— Да всё это знают!

— Кто знает? Только ты, сука старая, сплетни распускаешь!

— От суки старой слышу!

— А ты завидуешь! Саму замуж не брали, так чужому счастью завидуешь!

— Не сильно это большое счастье, ежегодно мужей хоронить! Как самка богомола!

— Сама ты самка!

— Да ты рот закрой!

— Свой прикрой!

На меня внимания не обращали совершенно, и я не знала, как остановить эту грызню. А тут ещё на кухню вошел слегка поддатый Петров и щедро плеснул маслица в огонь:

— Духом сильны, дружбе верны дети великой Советской страны! — проблеял он противным голосом, — Женщины планеты за мир и дружбу! Ура!!!

Выпалив этот поучительный лозунг, он подошел к плите и, воспользовавшись, что соседки от неожиданности умолкли, отодвинул корыто ещё дальше и бахнул на освободившуюся конфорку (на которую ранее претендовала кастрюлька) свой чайник, невероятно грязный и закопчённый, с оплавленной по краям крышечкой.

Римма Марковна от такой наглости икнула и даже не нашлась сразу, что и сказать. Клавдия Брониславовна и Зинка тоже лишь обалдело вытаращились.

— Привет, Лида, — сказал Петров, совершенно не обращая внимания на такую вот их реакцию. — Ты пришла в гости или тоже обратно переезжаешь к нам?

Клавдия Брониславовна издала не то сдавленный всхлип, не то писк.

— Зашла в гости, — усмехнулась я, — Свету проведать. И Римму Марковну.

— Эта твоя Светка разбила нос моему Пашке! — тотчас же налетела на меня Зинка, гневно потрясая кулаками в воздухе. — Не ребенок, а зверёнок!

— А нечего большому лбу младших обижать! — моментально взвилась Римма Марковна, которая неистово жаждала взять реванш, но не могла найти, к чему придраться.

— Её обидишь! — язвительно цвыркнула Зинка и спряталась за спину Клавдии Брониславовны, — ни воспитания, ни ума, как и вся семейка!

— Так это Горшковых же Светка, — меланхолично заметил Петров и заглянул под крышку кастрюльки Риммы Марковны. — Ты чего это, Марковна, ужин ещё до сих пор не сготовила? Где вкусная и здоровая пища, столь необходимая для каждого советского человека? Чем гостей кормить-то будешь?

— Да какое тут сготовишь! — опять взвилась та, — не видишь разве, что эти Грубякины оккупировали всю квартиру. Такая наглость!

— Ну да, это они умеют, — согласился Петров и вдруг развернулся и обличительно попенял Клавдии Брониславовне, тыкая в нее пальцем с обкусанным ногтем: — Хинди руси бхай бхай!

Клавдия Брониславовна аж позеленела от злости:

— Хам!

— Но-но! — проворчал Петров, икнул и сообщил, обращаясь уже ко мне: — вот видишь, Лида? Так и живём. До чего же тёмный и бескультурный народ эти Грубякины, ужас!

С этими словами он подхватил вскипевший чайник и вышел из кухни, фальшиво напевая, что-то типа:

— Слышен на Волге голос янцзы, видят китайцы сиянье Кремля, мы не боимся военной грозы, воля народа сильнее грозы, нашу победу славит земля…

Клавдия Брониславовна набрала полную грудь воздуха в попытке сообщить нечто особо нелицеприятное, как вдруг раздался крик:

— Тётя Лида! А вот смотри, как я теперь умею! — на кухню заскочила воодушевлённая Светка, и со всей дури пнула футбольный мяч ногой. Мяч взлетел вверх, и, описав небольшую дугу, плюхнулся в корыто для белья, щедро окатив грязной мыльной водой Клавдию Брониславовну вместе с Зинкой.

Послышался разноголосый возмущённый вой.

Занавес.

Через полчаса мы втроём сидели в комнате Риммы Марковны и уплетали бутерброды с докторской колбасой, которую я прикупила по дороге сюда.

— И вот, значит, разложила я подушки сушиться на этой лавочке. Как раз солнышко так хорошо жарит. А Зинка как увидела, сразу схватила свои подушки, выскочила во двор, сбросила мои подушки на землю, а свои положила сушиться! — возмущенно жаловалась Римма Марковна.

Я чуть не поперхнулась чаем.

— Хорошо, что Светочка рядом играла, сразу меня позвала! Умничка ты моя! Этих гадов Грубякиных…

— А вы что? — перебила столь непедагогический демарш я.

— А я что, смотреть буду? Сбросила её подушки на землю и положила свои обратно! — с победоносным видом гордо сообщила Римма Марковна и долила ещё чаю себе и Светке.

— А она?

— А они с Клавдией Брониславовной выскочили и как давай вдвоём орать на меня на весь двор. Еле отгавкалась! Такие некультурные женщины, простигосподи.

Я взяла чайник, чтобы долить и себе чаю, но воды там было совсем мало.

— Пойду ещё чайник поставлю, — вздохнула я. Идти на кухню, где в засаде сидели озверевшие Зинка с Клавдией Брониславовной ужас как не хотелось. Но кипяток был нужен. Они таки не дали возможности Римме Марковне нормально приготовить полноценный ужин, что было воспринято ею как смертельное оскорбление. Так что хоть чай попьём.

Я вышла на опустевшую кухню. Набрала из-под крана воды в чайник. На плите тихо кипятилось бельё Грубякиных, озонируя всю квартиру специфическим запахом, однако сейчас злосчастная выварка занимала лишь три конфорки. На четвёртой, отвоёванной Петровым, он разогревал на сковороде слипшиеся сероватые макароны.

На кухню зашла Зинка, зло зыркнула на меня исподлобья, и, видимо решив, что это мои макароны жарятся, намеренно повесила на верёвку прямо над плитой старые подштанники Грубякина, из которых скапывала вода.

Я не успела даже ахнуть, как вернулся Петров. Он тоже увидел это безобразие, но не сказал ни слова. Дождавшись, когда Зинка уйдёт, забрал свою сковородку и открутил газ посильнее.

Мы сели за стол и стали молча наблюдать, как потихоньку подгорает грубякинское исподнее. Отчётливо потянуло дымком.

Когда Зинка ворвалась на запах, нижние штаны Грибякина приобрели уже слегка почерневший вид.

— Вы почему за собой газ не выключили?! — взвизгнула Зинка, сдёргивая подштанники с верёвки. — Сожгли мне одежду! Да я на суд вам подам! За порчу имущества!

— Никто твою одежду не портил, — флегматично зевнул Петров и назидательно добавил, — а не надо над плитой вешать. Это прямое нарушение техники безопасности. Открытый огонь.

— А что нельзя было огонь прикрутить? — чуть стушевалась Зинка.

— Так ты не сказала, — пожал плечами Петров. — Кто тебя знает, бегаешь, орёшь весь день, может я сейчас газ выключу, так ты опять визг поднимешь, что штаны посушить не даю. Ну тебя в пень!

Зинка задумалась, судорожно подыскивая аргументы на отповедь, как внезапно на кухне появился новый персонаж.

И это была Элеонора Рудольфовна. Бывшая свекровь Лидочки.

Прямо как в песне поётся — то не сильная туча затучилася, а не сильные громы грянули, куде едет собака крымский царь. В общем, примерно как-то так.

Наткнувшись на меня взглядом, Элеонора Рудольфовна остолбенела. В буквальном смысле этого слова. Рядом старались не дышать Зинка и Петров, алчно впитывая подробности назревающего скандала.

А у меня, как назло, время уже поджимало.

— Добрый вечер, Элеонора Рудольфовна, — вежливо поздоровалась я и, воспользовавшись состоянием шока у граждан соседей, быстро поставила чайник на освободившуюся конфорку и вышла из кухни.

Отложим дебаты назавтра.

На курсы вождения я чуть не опоздала. Но успела.

Сейчас я примерно понимала, как чувствовала себя Светка, когда впервые пришла на секцию по футболу в Дом пионеров. Когда я вошла — шум и хохот мгновенно стихли. Десятки устремленных на меня любопытных взглядов, казалось, проникают под кожу, словно личинки носоглоточного овода. Так, что почти явственно ощущается зуд и отвратительное жжение. Я поёжилась.

— Добрый день, товарищи, — приветливо-нейтрально сказала я всем присутствующим и кивнула на свободное место возле хмурого парня, примерно лет тридцати. — Не занято?

Парень зыркнул на меня из-под кустистых бровей и что-то нечленораздельно то ли буркнул, то ли промычал.

Я не расслышала, но переспрашивать не хотелось. Уселась на свободный стул рядом. Если хозяин придёт — пересяду. Свободных мест было мало, кроме этого ещё одно возле окна (но там форточка была открыта и дуло), и первая парта сразу перед мастером-наставником свободна, но там я тоже не хотела, вдруг придётся списывать.

В общем, пока так.

И да, ученики в этом классе все были мужского пола. Кроме меня.

Кабинет, в котором мне предстояло заниматься вместе с этими парнями, представлял собой типичный образчик унылого образовательного пространства восьмидесятых: крашенные темно-зелёной масляной краской стены, стандартные парты, на стенах — плакаты с деталями автомобилей в разрезе, установленные по краям класса моторы и прочие автомобильные агрегаты устрашающего вида.

— Вы нам контрольную работу задавать будете? — чуть заискивающе сверкнул белозубой улыбкой сосед с задней парты. Разговоры, возобновившиеся, когда я села за парту, — стихли.

— Нет, — ответила я, — учиться с вами буду.

— В каком смысле учиться? — не понял парень. — Здесь же водительские курсы.

— Я знаю, — спокойно ответила я и достала из сумочки общую тетрадь в зелёной коленкоровой обложке.

Продолжить диалог нам помешал приход мастера-наставника. Очевидно, это был приглашённый преподаватель, который обучал строению автомобиля. Он уже был, видимо, оповещён о моём добровольном участии в «эксперименте», потому что кивнул мне и принялся рассказывать:

— Итак, продолжим занятие. Записывайте, — по кабинету прошелестел обречённый вздох, зашуршала бумага.

— На прошлом занятии мы с вами начали изучать топливный насос высокого давления. Сокращённо ТНВД. Пишем дальше: главная составляющая топливного насоса — плунжерная пара…

Я старательно писала, борясь с острым желанием взвыть. Материал был невероятно скучный, словно недосоленный омлет. Вдобавок ко всему в кабинете пахло машинным маслом, несвежими носками моих соседей, пополам с крепким потом (большинство ребят были после смены, и не все успели привести себя в порядок). Меня аж начало подташнивать от всего этого.

Тем временем мастер продолжил бубнить монотонным голосом, зачитывая с пожелтевших листов конспекта:

— Говоря простым языком, это длинный цилиндр и поршень, близко подогнанные друг под друга с очень маленьким зазором… поэтому, в случае поломки, меняется вся пара целиком…

Хотя зря я набирала на мастера. Да, он бубнил примерно половину урока, мы записывали теорию. Но затем он показал нам, как всё это происходит на стенде ТНВД.

Это называлось почему-то «настраивать зажигание». Мы все по очереди это делали, а потом запускали движок. И у меня тоже получилось!

Когда я ковыряла винт полной нагрузки насоса, сосед с задней парты, удостоверившись, что таки да, я действительно учусь, тихо спросил:

— А зачем?

— Что зачем? — так же тихо ответила я, продолжая аккуратно крутить какую-то деталь.

— Зачем тебе автодело?

— Машину водить буду, — пояснила я.

— Но женщины не водят машину, — удивился его сосед, усатый детина с лохматой причёской.

— А я буду!

— Они бы ещё обезьяну учить стали, — прошипел кто-то сзади, и все засмеялись.

Мда. Феодализм какой-то…

Очевидно, грёбанный Меркурий окончательно вышел из ретроградности, иначе никак не понятно, почему этот отвратительно неспокойный день, всё никак не желал закончиться.

В общем, я возвращалась домой, вся в мечтах о горячей ванной и теплой постельке, уже практически дошла до подъезда, когда на освещаемую от фонаря дорогу (время было почти пол-одиннадцатого вечера) упала тень.

Я аж вздрогнула.

Двор был безлюдным. В это время мои соседи ложились спать рано (и рано, увы, вставали). У меня сердце аж заколотилось от испуга. Но тут из кустов выскочила Лёля, обнюхала меня, приветливо помахала хвостиком и унеслась куда-то по своим делам.

Фух, вот это я испугалась (после нападения Горшкова, я как-то стала бояться всяких неожиданностей).

— Добрый вечер, Лидия, — послышался знакомый голос и на дорожку вышла моя соседка Нора Георгиевна. — Что это ты так поздно домой возвращаешься?

— Добрый вечер, — любезно ответила я, — на вечерних курсах была.

— А что за курсы? — полюбопытствовала соседка прокурорским голосом.

— Водительские, — вздохнула я, — после смерти мужа осталась машина. А мы сейчас будем в Малинках жить, мне на работу каждый день в пять утра неохота на электричке добираться…

— Угум… хорошо, это хорошо… — задумчиво протянула Нора Георгиевна и добавила. — Я тут слышала, что Римма Марковна со Светкой в коммуналку перебрались?

— Да, временно, — подавила зевок я. Глаза слипались, так хотелось спать.

— Напомни мне адрес, — строго велела Нора Георгиевна. — Нанесу завтра визит им. Говорят, там соседи совсем распоясались… Нужно провести воспитательный процесс.

Я со вздохом продиктовала адрес. Чую, завтра совсем жарко будет. А ещё же предстоит пообщаться с бывшей свекровью.

— А ты когда с работы возвращаешься? — внезапно спросила соседка.

Я ответила.

— А ты знаешь, Лида, — решила Нора Георгиевна, — зайди-ка ты после работы домой, лучше вместе пойдём туда. Есть у меня кое-какие мысли.

Представив картину — Римма Марковна, Элеонора Рудольфовна, Клавдия Брониславовна, Нора Георгиевна, и плюс Петров с Зинкой, и все на одной кухне — я мысленно взвыла. Но отговаривать соседку не стала. На войне все средства хороши. И не в моем случае разбрасываться союзниками.

Подбежала Лёля и тявкнула. Ну вот, даже Лёля согласна. Что и требовалось доказать.