Конторщица 3

Глава 20

— Тоже рада вас видеть, Лев Юрьевич, — парировала я, напялив максимально широкую улыбку на лицо.

— Возле вас не занято? — спросил он, уже присаживаясь рядом на пустующее место.

— Уже нет, — ответила я с выразительным вздохом, который «опиюс» предпочёл не заметить.

За то время, пока мы не общались, Лев Юрьевич практически не изменился. Только взгляд стал каким-то более настороженным, что ли. Или же это из-за мешков под глазами?

— Смотрю, вы далеко пошли, — снисходительно заметил он, окинув меня внимательным взглядом.

Я молча пожала плечами. Если уж «опиюс» прицепился, значит что-то ему от меня надо. Он еще прошлым летом всё меня на какой-то разговор вызывал. Я тогда не пошла, так он мстить начал. Правда та история ничем не закончилась, так как он планировал лично проверять мою работу в городской многотиражке, а я как раз в это время уже угодила в больницу. Причем надолго. Так что мы разминулись и не вышло у него ничего.

А сейчас, я смотрю, мы уже с ним начали играть в одной весовой категории.

— Лидия Степановна, — сказал «опиюс».

Я изобразила внимание, что было не так уж и просто, так как в этот момент мимо нас начала пробираться дальше группа товарищей явно из глубинки. Они шумно переговаривались, поэтому пришлось подождать, пока они пройдут дальше.

— Лидия Степановна, — повторил он, — помнится не так давно я несколько раз приглашал вас на разговор. А вы ни разу не пришли. И даже не позвонили.

— А ещё я увела от вас Олечку, — напомнила я, — раскрутила на ремонт квартиры и вымогала большую сумму денег.

— Да, вы та ещё аферистка, Лидия Степановна, — кривовато улыбнулся «опиюс», достал из кармана брюк носовой платок и промокнул лоб. — Но я не в обиде. Что было, то прошло. Каждый, как говорят, крутится, как умеет!

Он деланно рассмеялся, но моментально затих, видя, что я продолжаю сидеть с каменным лицом.

— Лидия Степановна, — видимо, Льву Юрьевичу надоело ходить вокруг да около, и он решил рубить с плеча. — Нам с вами таки нужно поговорить.

— Говорите, — разрешила я, между тем внимательно наблюдая за действом, происходящем в зале заседаний.

А в зале стало еще более суетливо: делегации из разных районов и городов искали свои места, взмыленная секретарша, со сбитым набок бантом у ворота, тщетно пыталась выловить кого-то по списку. Она бегала по залу, натыкаясь на членов делегаций, громко извинялась и, потрясая кипой листков, всё пыталась выяснить что-то крайне важное.

— Ну не здесь же, — поморщился он.

— Значит, не так вам это и нужно, — пожала плечами я, продолжая наблюдать за залом, где на другой стороне сутулый очкарик собирал подписи. Он методично обходил зал слева направо по рядам, и брал у каждого автограф. Но гости прибывали и занимали свои места, очкарик путался и начинал обход заново. Я прикинула, что ему осталось обойти ещё примерно полгектара помещения. Утрирую, конечно, но я ему не завидую.

— Приходите ко мне завтра на работу, — предложил «опиюс», — часам к трём. Я буду посвободнее. Поговорим в спокойной обстановке.

— Лев Юрьевич, — широко усмехнулась я, — вы же прекрасно знаете, что я никуда не приду.

— Но попробовать-то можно было? — хмыкнул он.

— Попробовали? — отрезала я ледяным тоном.

— Это не я, а вы должны вокруг меня круги нарезать, — произнес Лев Юрьевич обличительно.

— С чего это? — удивилась я.

— Я, между прочим, скучаю за Ольгой, — пожаловался «опиюс», не ответив на вопрос.

— А она за вами — нет, — со злорадством в голосе произнесла я и встала, пропуская пузатого мужичка, который торпедой шел к своему месту. Мужичок юрко пролез, заодно оттоптав мне ноги, и я вернулась на место.

— Откуда вы знаете? — рядом с облегчением опустился на своё место «опиюс».

— Письмо от неё получила. Пару дней назад.

Тем временем конференция торжественно началась. На президиум вышли важные люди (кто они, я не знала) и чинно расселись по своим местам. Затем заиграл гимн. Мы все встали и запели. После гимна к трибуне вышел монументальный человек с не менее монументальной лысиной и, обратившись с приветственным словом к делегатам, открыл заседание.

Все дружно зааплодировали.

Когда оглушительные аплодисменты стихли, к трибуне поднялся субтильный дедок и начал что-то читать по бумажке монотонным голосом.

— И как она? Где живёт? — живо заинтересовался «опиюс».

На нас зашикали.

— Что пишет? — свистящим шепотом произнес он.

— Живёт в Чехословакии, — ответила я чуть слышно. — Замуж вышла. За богатого владельца завода (о том, что это всего лишь пивоваренный заводик на полкомнаты я предусмотрительно промолчала).

— Да уж… — поджал губы Лев Юрьевич. — Ольга своего не упустит.

— У неё теперь дом, слуги, — продолжала нагнетать обстановку я.

Ответа «опиюса» я не расслышала, так как дедок закончил читать и зал разразился аплодисментами.

Затем на место дедка поднялся представительный мужчина в черном костюме и вышитом галстуке. Первым делом, он налил себе воды из графина в стакан, выпил примерно половину, и только затем принялся читать свою бумажку.

Убаюканный его монотонным голосом зал притих. «Опиюс» вертелся, как на иголках, всё порывался что-то спросить, но никак не получалось. Тем временем мужчина продолжал читать, пока через два ряда ниже от нас не раздался густой выразительный храп. Мужчина, заслышав непонятный звук, прекратил читать и посмотрел в зал. Храп прекратился. Успокоенный мужчина принялся читать дальше, но с первыми его словами опять раздались раскатистые звуки храпа.

Зал грохнул от смеха.

Председатель раздражённо постучал по графину, и все затихли. Дождавшись тишины, он кивнул докладчику. Тот с горем пополам дочитал свой текст и вернулся на место. Ему похлопали, но мало и неубедительно.

Следующий докладчик вышел и всё повторилось заново. Как я ни старалась, особо разобрать смысл докладов не могла. Было невыносимо скучно и сильно захотелось спать. От большого количества людей температура в зале постепенно повышалась. И когда гости уже начали задыхаться, кто-то додумался раскрыть окна. Потянуло свежим воздухом с улицы, и конференция пошла значительно живее.

Когда вышел очередной докладчик, меня уже разморило до такой степени, что я не знала, как мне и досидеть до конца. Учитывая сегодняшнюю бессонную ночь, праздник, ссору с Лариской, приставания Будяка, состояние моё было отнюдь не бодрое.

Очередной докладчик вяло бубнил свою бубнилку, когда в открытое окно влетела муха. Большая и жирная. С алчным жужжанием, она описала пару кругов над людьми и внезапно села одному мужичку на блестящую лысину. Мужичок дёрнулся, потревоженная муха, с недовольным жужжанием взмыла вверх и полетела дальше, в следующий ряд. Там она присмотрела очередную жертву. Нею оказался скромный толстячок деревенского вида. Муха описала над ним пару кругов, мужчина съежился и сидел, не шелохнувшись. Часть зала, что сзади, увлечённо наблюдала за мучениями толстячка. Но тот стоически выдержал всё это. Наконец мухе надоело летать, и она спланировала на толстячка. Внезапно тот неуловимым движением поймал её в кулак, высоко вскинув при этом руку.

— Вы что-то хотели дополнить? — удивлённый таким нарушением субординации обратился председатель к нему.

Мужичок в ответ выразительно покраснел и, демонстрируя, что нет, извините, не хотел, виновато развёл руками. При этом он непроизвольно разжал кулак и муха, сердито жужжа, вырвалась на свободу, ринувшись куда-то дальше, вглубь зала на поиски очередной жертвы.

По залу прошелестели смешки. Председатель опять постучал по графину и течение конференции вернулось в прежнее русло.

Наконец, когда выступили еще пару докладчиков, и председатель назвал моё имя.

Я вышла из своего ряда и пошла по проходу к трибуне, чувствуя на себе сотни любопытных и оценивающих взглядов. Ну да, все были в черных, темно-серых, синих и коричневых костюмах, а тут я вся такая, в белом. В общем, я шла и ощущала, как мой монохромный наряд произвёл впечатление.

Взобравшись на трибуну, я произнесла речь. Не буду сейчас передавать смысл доклада, это куча статистики и скучно. Скажу лишь, что, когда я переформатировала доклад, я сделала его интересным. Всю гомогенную информацию я разбила на смысловые блоки. Между блоками сделала провокационные предложения-связки.

Более того, эту речь я прочитала пару раз и запомнила её прекрасно. Поэтому, когда я вышла за трибуну и начала произносить текст хорошо поставленным голосом коуча из двадцать первого века (а в мои обязанности входили и обучающие вебинары для персонала) — весь зал замер. Проснулись все. И слушали с огромным интересом.

— Товарищи! — сказала я в конце выступления, — Мы должны со всей серьезностью отнестись к этому вопросу! Я думаю, что делегаты съезда правильно поймут и оценят предложения от профсоюза депо «Монорельс»!

Я сделала мхатовскую паузу и продолжила:

— Товарищи! Нам нужно решительно, раз и навсегда принять верное решение, сделать надлежащие выводы как в области идейно-теоретической, так и в области практической работы! У нас есть полная уверенность в том, что наша Партия, вооруженная историческими решениями своего XXVI съезда, поведет советский народ по ленинскому пути к новым успехам, к новым победам! Ура, товарищи!

Зал грохнул оглушительными аплодисментами (причём я подозреваю, что делегаты радовались не озвученным мною предложениям от депо «Монорельс», а тому, что мне удалось хоть немного развеять их сонное состояние.

Когда я, бледная от резкого выброса адреналина, пробралась обратно на своё место, Лев Юрьевич тихо сказал:

— А вы молодец, Лидия Степановна.

— Спасибо, — сдержанно поблагодарила его я, не зная, как реагировать на эту внезапную похвалу.

— Теперь я ещё больше уверен, что мы-таки должны поговорить, и это срочно! — настойчиво уцепился в меня «опиюс».

Я поняла, что он не отцепится.

— Давайте завтра пообедаем где-нибудь и всё обсудим, — со вздохом предложила я, — только недалеко от моей работы, а то я с обеда обратно не успею.

— Прекрасно! — расцвёл улыбкой Лев Юрьевич, — мой водитель за вами заедет. Пообедаем в «Нивушке». Там замечательно готовят. Знаете этот ресторан?

Я отрицательно покачала головой.

— Ну, конечно, он же не для широких масс, — ухмыльнулся Лев Юрьевич, — это займет немного времени, а потом мой водитель отвезёт вас обратно в ваше любимо депо «Монорельс». И мы с вами должны…

На нас опять зашикали и «опиюс» умолк.

Конференция шла дальше. Подробности я особо не помню. Похоже я-таки задремала, убаюканная вялыми бубнилками остальных докладчиков. Очнулась уже под грохот аплодисментов. Так как конференция закончилась, делегаты хлопали воодушевлённо и поэтому особенно громко.

Когда спели опять гимн, и председатель объявил конец, народ задвигался туда-сюда, к выходу.

Я решила чуть задержаться и пересидеть основную суету (неохота было толкаться среди взопревших мужиков в белом костюме). Лев Юрьевич кратко попрощался и торопливо ушел. Я же еще сидела, рассматривая оживлённый людской муравейник. И тут за спиной меня окликнули:

— Лидия Степановна!

Я обернулась. Сзади моего ряда, в проходе, стояли трое мужчин. Сам председатель, ещё один — приземистый, с усами и водянистыми глазками, третий — настоящий восточный красавец — кареглазый, с ямочкой на квадратном подбородке, был чуть помоложе.

— Лидия Степановна, — сказал председатель, — мы с товарищами прослушали ваш доклад и очень даже впечатлились. Для молодого руководителя, только ставшего у руля, вы подаёте большие надежды.

— Да! — подтвердил приземистый, — большие надежды.

Кареглазый ничего не сказал, лишь оценивающе посмотрел на меня и улыбнулся.

— Спасибо, товарищи, — изобразила смущение я (молодая женщина в эти времена должна была быть скромной).

— Давайте я вам представлю моих коллег, так сказать, — улыбнулся председатель. — Меня-то вы должны знать. Хотя напомню — Плечевой Илья Гаврилович.

Я кивнула, мол, очень приятно.

— А это, — он указал на приземистого, — Барабаш Сергей Петрович. Мой заместитель.

Я улыбнулась Сергею Петровичу.

— И Каримов Ильяс Мурадович. — Плечевой указал на кареглазого. — Ещё один мой заместитель.

— Очень приятно, — вежливо сказала я.

— Но вот, Лидия Степановна, — продолжил Плечевой, — при всём при этом, нам с товарищами показалось, что у вас всё-таки маловато ещё опыта.

— Да, маловато, — покивал Барабаш с важным видом.

Каримов опять промолчал.

— Опыт — дело наживное, — ответила я банальной фразой, лишь бы что-нибудь им ответить.

— Верно говорите! — расцвёл улыбкой Плечевой. — Наш человек!

Все дежурно заулыбались. Меня уже начал этот разговор слегка напрягать, только не могу понять, отчего.

— Поэтому мы с товарищами посовещались и приняли решение, что нам с вами нужно срочно поделиться опытом.

— Да, подставить, так сказать, товарищеское плечо, — скользнул по мне масляным взглядом Барабаш, и я всё поняла. Особенно после того, как Каримов попытался незаметно толкнуть его в бок.

— Поэтому, чтобы обсудить этот вопрос, нам с вами, Лидия Степановна, нужно обстоятельно побеседовать и выяснить, где конкретно у вас какие пробелы, — продолжил Плечевой всё больше воодушевляясь. — Уже конец рабочего дня, поэтому предлагаю вам присоединиться к нам для конфиденциальной, так сказать, беседы.

— Поедем в «Дубки», — чуть растягивая гласные, сообщил Каримов, — там можно спокойно поговорить.

— Что такое эти «Дубки»? — осторожно уточнила я.

— Это лучший в нашем городе банный комплекс, — снисходительно к такой деревенской простоте, как я, пояснил Барабаш, и у меня аж заледенели руки.

И вот что мне сейчас делать?!

Три ответственных товарища, не последние люди в городе, нагло снимают меня на троих для бани. Твою ж мать! Вот это я попала!

Но отвечать что-то было надо и то срочно.

— Спасибо, товарищи, за доверие, — сердечно приложив руки к сердцу, поблагодарила я, но, к сожалению, сегодня не смогу…

— Как это вы не сможете?! — рассердился Плечевой. — Не каждому работнику оказывают доверие сразу три руководителя областного Комитета профсоюза!

— Ну извините…

— Тогда давайте завтра, — предложил Каримов.

— Завтра я тоже не могу…

— А когда можете? — сузил глаза Плечевой.

— Боюсь, что вообще не смогу…

— Тогда правильно, что боитесь, — с еле сдерживаемым раздражением произнёс Плечевой и, круто развернувшись, пошел к выходу.

За ним засеменил Барабаш.

— Эх, таких вы людей обидели, Лидия Степановна, — укоризненно попенял мне Каримов и пошел догонять товарищей.

Да уж. На ровном месте таких врагов нажить — это ещё умудриться надо.

Вот ведь блин!

Водитель Ивана Аркадьевича забрал меня и отвез на работу. Самого шефа ещё не было. Уныло побродив по кабинету, я еле-еле дождалась гудка и, сдерживая зевки, побрела к выходу.

И каково же было моё удивление, когда на пятачке у проходной депо «Монорельс» я заметила синюю машину Будяка.

«Вот тебя только и не хватало для полного счастья!», — с досадой подумала я.

— Лидия Степановна! — замахал Будяк из машины. — Я вас жду.

Подавив раздраженный вздох, я подошла к машине.

— Лида, — сказал Будяк, — ты устала, да ещё всю ночь нормально не спала, так я тебя сейчас домой подкину.

— Так мне здесь недалеко идти, — удивилась я, — если через пустырь, так вообще минут семь.

— Через пустырь в белом костюме? — хмыкнул Будяк и открыл дверцу автомобиля. — Садись давай. Домчу с ветерком. Да тут и Римма Марковна тебе ужин передала, раз ты не будешь в Малинки возвращаться. Заберёшь заодно.

— Когда успела? — удивилась я, усаживаясь в машину. — Ты же в городе весь день. Как?!

— А мне не трудно было тебе за ужином в Малинки смотаться, — включил зажигание Будяк, машина чихнула и плавно тронулась.

Я ошарашенно переваривала информацию. Сегодня какой-то извращённо-странный день. Капец прямо!

Мы ехали молча. Право было недалеко. Когда выехали на улицу Ворошилова, Будяк вдруг выдал:

— Знаешь, Лида, — сказал он со вздохом, — мы с тобой давно не чужие люди, а до сих пор так и не переспали. Как-то не по-русски это. Не по-товарищески.

Я аж обалдела.

— Останови! — злобно рыкнула я.

— Лида! Я же пошутил!

— Останови, сказала, или я выпрыгну из машины!

— Ну что ты начинаешь? — с обидой в голосе произнёс он, но машину остановил. — Я же как лучше предложил. Ну, не хочешь — как хочешь. Что, уже и поинтересоваться нельзя?

— Держись от меня подальше! — прошипела я и выскочила из машины.

Я неслась к дому, пыхтя от возмущения. Я вся кипела аж.

Ну что за люди такие!

Мужики! Кобелины!

Все! Сперва Эдичка, потом эти три гуся из профкома, а теперь и Будяк туда же! Гады! Ненавижу!

Уже в квартире я поняла, что забыла забрать ужин Риммы Марковны.

У меня оставался ещё один день для «закончить дела», а потом нужно ложиться на обследование в мать его дурку.

Это утро было таким же серым, как и моё настроение. Свинцовые тучи, сердито пыхтя от усилий, трудолюбиво затянули весь небосвод. Поэтому сегодня всё имело легкий оттенок ртути.

Вроде я и выспалась, а после вчерашних суток была вся вялая и разбитая. Зевая, я потащилась на кухню. Вчера еда осталась у этого свинского Будяка, в магазин бежать было лениво, да и поздно, а из продуктов в квартире, где всё лето не жили, был лишь чай, растворимый кофе и немного круп. Даже сахар, мать нас так, мы уволокли весь на дачу.

Полазив по кухонным шкафчикам, к моей искренней радости, я откопала банку сгущёнки и немного гречки. Сварила, морщась, кашу из гречки со сгущёнкой. Терпеть это не могу, но других вариантов нету.

Позавтракав так неоптимистично, я сбегала на работу, взяла три отгула (всё, что было. Если, не дай бог, обследование затянется, буду просить больничный, или не знаю даже). Я в душе надеялась, что всё пройдёт быстро. Затем я вернулась домой.

Этот день я взяла ещё и потому, что сегодня Луция должна была забрать письмо для Ольги. Она обещала прийти ближе к вечеру. Днем у меня должен был состояться обед с Львом Юрьевичем. А вот утро всё было моё.

И я не нашла ничего умнее, как отложить все свои дела и непонятно зачем отправиться к Вероничке Рудольфовне в «Ателье Минбыта» срочно пополнять гардероб.