Конторщица 3

Глава 24

У меня внутри всё оборвалось. Я машинально подняла куртку и тихо вышла — не хотелось, чтобы меня видели.

Всё.

Всё рухнуло. Причём в буквальном смысле тоже, так как по дороге я случайно (ну, или не случайно) задела ногой пустой бидон от молока. Грохнуло, что ой. Со злости я его пнула ещё раз. И ещё дважды. Он громко упал, крышка отвалилась и, громыхая и лязгая, поскакала по полу.

— Лида?! Лидия! Постой! — ударил в спину окрик Будяка. — Я всё объясню!

Какая же ты тварь, Будяк! Скотина! Мразь!

Я вылетела из двора и побежала обратно. Меня трясло.

Дома я зашвырнула злосчастную куртку куда-то в угол. Я металась по веранде, рыча от ярости. Под руки попалась полупустая банка с квашеной капустой — в сердцах я швырнула её об стенку. Банка разлетелась на осколки, капусту разметало во все стороны, и она игриво повисла на буфете и стульях длинными, истекающими рассолом гроздьями.

Я задыхалась. Пометавшись ещё немного и хряпнув пару стаканов и тарелок об пол, я выпустила пар и мне даже чуток полегчало. Но голова кружилась, как у пьяной. Руки ходили ходуном.

Я вышла из дома и, сгорбившись, побрела к пруду.

Нет, топиться я не хотела. Мне просто нужно было как-то прийти в себя. А дом давил.

Так тяжко.

Я не плакала. Слёз не было. Просто внутри стало пусто. Пусто и горько. И ещё очень обидно. Так обидно, что хотелось выть и орать от бессилия. Но я не стала орать. Просто брела и брела вниз, к пруду, спотыкаясь на кочках.

У самой воды я плюхнулась на траву и уставилась бездумным взглядом на поросшую камышом водную гладь, не замечая ничего вокруг.

Не знаю, сколько я так просидела. Может, пять минут, а может и час. Не знаю. Понемногу мысли начали возвращаться.

Господи, какая же я дура! Глупая, бестолковая дура!

Это ж надо было так попасть!

Как я могла повестись на шуточки-завлекалочки этого человека?! Растаяла, раскисла. Плечо, мать его так, мужское почувствовала! Понравилось быть слабой женщиной, за которую всё решает сильный мужчина! А оно вон как! Судьба напомнила, с ноги залепив оплеуху.

Смешно даже.

Я расхохоталась. Хохотала громко и долго, так долго, пока не охрипла.

Понемногу меня начало отпускать. Нет, легче не стало. Внутри поселилась тупая боль. Но хоть руки перестали трястись.

Будяк, ты сука. Да. Ты меня обидел. Очень обидел. Я же тебе поверила. И уже готова была на всё ради тебя, а ты…

Вот почему так? Какая-нибудь Зинка Грубякина живёт себе спокойно, рожает детей, у неё есть муж, который обожает её, она ни о чём не думает вообще, кроме как ребёнку жопку подтереть. И всё у нее хорошо и понятно. Она вполне довольна своей жизнью. И любима.

А я? Что в той жизни добилась всего, ну не всего-всего прямо, но для меня и этого было более чем достаточно. А мой муж оказался так себе, «не орёл». Не разводилась ради детей. С Жоркой встречались изредка украдкой. Иначе вообще с ума бы сошла от тотального одиночества и нелюбви.

И здесь опять то же самое. Там мне было пятьдесят два, здесь — тридцать один. Молодое тело Лидочки, можно было начать всё заново, найти любовь, выйти замуж, жить счастливо, любить и быть любимой. Так нет, сперва Горшков этот придурошный попался «в нагрузку», самовлюблённый эгоист, ну ладно, его я сразу пнула вон. Затем появился Валеев. Появился, я только-только уж была готова поверить, что это тот самый, как он умер.

И опять я одна. И когда появился этот уродский Будяк и начал проявлять интерес, везде помогать, поддерживать, а то и решать за меня — я поплыла как семиклассница. Резко поглупела от счастья.

Ненавижу!

И вокруг меня вроде как вьются мужики, а на душе тошно.

Какие же вас всех ненавижу!

Но со мной так не надо. Я не позволю. Отныне я никому не позволю вытирать об себя ноги!

У принцессы Дианы было «платье мести», а у меня теперь будет «список мести». И первого, кого я туда запишу — это Горшкова. Мы с тобой, Валера ещё на закончили обмен любезностями. Ты у меня, зайчик, кровавыми соплями ещё умоешься. Обещаю.

Вторым в списке будет Эдичка Иванов. За то, что пытался играть на моих чувствах. А я не позволю. И поэтому ты, Эдичка, будешь следующим.

Альбертик. Сучонок Альбертик. Начал мне гадить уже по-крупному. Ладно, Альберт Давидович, я это уже поняла, так что скоро придёт и твоя очередь. Причём очень скоро. Жди.

Пётр Иванович Будяк. Блудняк, мать твою так! С тобой всё сложнее и проще. Буду ли я тебе мстить? Не знаю. Ты столько сделал для меня и моей семьи. Поэтому гадить тебе я не стану из чувства благодарности за всё былое. Но вот в моём близком круге ты никогда уже не будешь. Вот так вот.

И до кучи запишу сюда и Витька. Ларискиного мужа, неудавшуюся любовь Лидочки. Мне ты ничего не сделал, Витёк, но вот за Лиду, чье тело занимает моя душа, я должна отплатить. И я это сделаю. Обязательно сделаю.

Я глубоко вдохнула сыроватый от озёрной тины, пахнущий аиром и белокрыльником воздух и потянулась. Всё. Вот теперь, наконец, всё.

— Лида! — послышался такой знакомый голос сзади. Сердце, успокоенное таким вот нехитрым аутотренингом, сделало кульбит и опять предательски забилось пойманной птичкой.

Я сквозь зубы ещё раз вдохнула воздух и мощным усилием воли велела себе успокоиться.

И когда Будяк спустился, я была уже практически спокойна. Практически. Трясущиеся опять руки я спрятала между коленками.

— Лида! — сказал Будяк, чуть задыхаясь от бега, — давай поговорим.

— Говори, — пожала я плечами максимально равнодушно. — Только не долго. Дела у меня.

— Лида, — хрипло прошептал Будяк, усаживаясь рядом. Он протянул руку к моей щеке, но, наткнувшись на мой взгляд, одёрнул её.

— Ты сердишься, душа моя, и имеешь право, — виновато сказал Будяк. — Прости меня, пожалуйста.

— С чего мне на тебя сердиться, Пётр Иванович? — удивилась я, — ты свободный человек, имеешь право проводить своё время, как угодно, и с кем угодно. Это я должна попросить у тебя прощение за то, что перевернула бидон. Молока небось много на пол пролилось? Тебе убирать всё пришлось, да? Агриппина Ивановна ругаться теперь будет.

— Лида! — в голосе Будяка послышалась досада. — Ну при чём тут бидон?! Я сглупил. Не удержался. Когда появилась ты, у меня словно все перевернулось внутри. Я так тебя захотел, что прямо сил нету, так было волнительно. А ты только раззадоривала меня, а сама отвергала. Твоё пренебрежение разрывало мне сердце. Понимаешь, я взрослый мужчина со своими потребностями. Ты уехала, а я не мог тебя дождаться. А тут как раз заглянула Нинка. И я не удержался. Я думал, что мы по-быстрому, всего разочек, и никто не узнает. Откуда же мне было знать, что ты раньше с командировки своей этой вернешься?! Эх, судьба-злодейка…

Он говорил ещё долго. Горячо. Убедительно. А я сидела и смотрела на него. Всё-таки хорошо, что я всё это вовремя увидела и розовые очки спали.

— У тебя всё, Пётр Иванович? — спросила я, вставая. — Мне уже нужно бежать.

— Ты не простила.

— Не фантазируй, Пётр Иванович. Мы все здесь взрослые люди. И я тебя вполне понимаю.

— Обиделась.

— Да нет, — улыбнулась я, — ладно, побегу я. Пока.

— Лида…

— Всё, Пётр Иванович, мне пора, — я развернулась и пошла быстрым шагом вверх, к дому. — Нужно ещё Светку у Роговых забрать.

Будяк остался сидеть у пруда. Я не удержалась, оглянулась. Он сидел, сгорбившись и низко опустив голову, лицо он закрыл руками.

В доме витал запах кислой капусты и моих разбитых вместе с банкой надежд. Я тщательно поубирала все следы своей эмоциональной несдержанности. Гадский Будяк. Из-за него я разбила последнюю банку капусты. И своё сердце.

Уже на выходе, я вспомнила о куртке. Зачем она мне? Отдавать Будяку после всего этого даже не смешно. А хранить у себя как воспоминание — не хочу. Но и выбросить её жалко. Всё-таки импортная, дорогая вещь. И я придумала, схватила куртку, аккуратно сложила в свёрток и отправилась к Роговым.

У Роговых было весело. Играли в лото на желания. Чета Роговых, Зинаида Ксенофонтовна, Галя (которая Глиста) и моя Светка. Все весело хохотали и пытались уличить Сергея Сергеевича, что он жульничает.

— Добрый день, — улыбнулась я, — весело тут у вас.

— Присоединяйтесь, Лидия, — предложила Зинаида Ксенофонтовна.

— Спасибо, в другой раз. Я за Светой пришла.

— Мама! — воскликнула Светка, — мы сейчас доиграем, и я сама приду! Мы же должны отыграться!

— Счёт восемь — четырнадцать! — подзадорил её Рогов хвастливым голосом. — Вам проще сразу сдаться.

— Ну уж нет! — возмущённо закричали Галя и Света хором.

Я поняла, что в ближайший час вытащить Свету из-за стола с лото нереально.

— Ладно, доигрывай, только не долго, — согласилась я.

— Как там Римма Марковна? — спросила Зинаида Ксенофонтовна, выкладывая карточку. — У меня два двойных зайчика!

В ответ послышалась сердитые голоса девчонок.

— Нормально уже, — ответила я, — сегодня вечером забирать будем.

— Я могу вас свозить, — предложил Рогов и посмотрел на карточку. — А у меня — лисичка и медведь!

— Спасибо, Сергей Сергеевич, я буду вам очень благодарна, — улыбнулась я, — вы и так меня всё время подвозите. И вот, смотрите, что я вам из Москвы привезла.

Я протянула свёрток Рогову.

— Что это? — удивился он.

— Куртка. Венгерская.

— Да что вы! Что вы! Сколько мы вам должны?

— Это подарок.

Я впихнула отнекивающемуся смущённому Рогову злосчастную куртку и ушла домой.

А вечером привезли Римму Марковну, счастливую и довольную, что всё уже закончилось, домой. Специально к её приезду я состряпала праздничный ужин. Мы сидели втроём, она, я и Светка, на веранде и ели вкуснющие вареники с творогом и сметаной. Будяк не пришел.

С самого утра в депо «Монорельс» состоялось коллективное собрание по итогам за второй квартал. Я еле успела забежать в Ивану Аркадьевичу отчитаться, что всё нормально. С командировочным отчётом в кадры и бухгалтерию я поступила просто — сдала всё, кроме билета обратно. Сказала, что билет сдала в кассу, так как родственник ехал и подвёз по пути. Прокатило.

Да, влетела на деньги за билет в СВ. Пришлось вернуть в бухгалтерию. Ну так поделом мне, нечего терять голову из-за всяких там Будяков. В следующий раз буду думать головой, а не остальными местами.

Собрание началось, как обычно. Зал был битком набит, яблоку негде упасть. Я присмотрелась. Сегодня пришли все работники депо «Монорельс».

Собрание открыл Иван Аркадьевич с докладом о подведении итогов по работе за квартал. Он обрисовал показатели, зачитал цифры, сказал какие будут задачи в следующем квартале и сдержанно похвалил за хорошую работу.

— Вопросы будут? — спросил он формально, сам уже готовый перейти ко второму вопросу.

— Да, у меня есть вопрос, — подняла руку Щука.

— Слушаем, — если Иван Аркадьевич и удивился, то виду не подал.

— Я хотела уточнить по поводу кандидатуры на должность третьего заместителя директора…

— У нас товарищ Горшкова — мой третий зам, — скривился Иван Аркадьевич. — Давайте, по существу, Капитолина Сидоровна. У нас ещё много вопросов рассмотреть надо.

— А я, по существу, — заверила Щука. — Я говорю о настоящем третьем заме, компетентном…

— Лидия Степановна вполне компетентна, — недовольно перебил её Иван Аркадьевич.

— Но у неё нет образования, — гаденько ухмыляясь сообщила Щука.

— У Лидии Степановны среднее техническое образование. Она сейчас учится в Институте. Сдаёт экзамены экстерном. Так что всё в порядке, — ответил Карягин. — Кроме того, она же врио (временно исполняющий обязанности).

— Но на данный момент у неё нет высшего образования! — упрямо продолжила гнуть свою линию Щука, — и она не имеет права занимать руководящую должность. В «Уставе»…

— Я сам составлял «Устав» и текст помню прекрасно, — терпеливо парировал Иван Аркадьевич. — Там есть примечание, мелким шрифтом. Если сотрудник имеет большой опыт работы или заслуги перед Отечеством, то на эту должность могут взять и со средним техническим образованием как врио сроком на полгода.

— Но у Горшковой опыт работы всего два с половиной года! — влезла Швабра.

— Всё так, — кивнул Иван Аркадьевич и ехидно добавил, — но у неё есть заслуги перед нашей страной.

— Какие ещё заслуги?! — возмущенно вскинулась Герих.

— Рацпредложения Горшковой по каталогизации документов поддержаны Главком! И сейчас Центральный аппарат МПС СССР готовит инструкцию, где предложения Лидии Степановны будут внедрены на всех наших советских предприятиях. Причём не только у нас, но и по всем республикам. Для нас это существенное достижение. За всюё время работы депо «Монорельс» рацпредложений такого уровня ещё не было. Более того, я скажу, что к Дню великой Октябрьской Социалистической Революции товарищу Горшковой планируют вручить Почётную грамоту МПС СССР. Это ли не признание её заслуг?

По залу прошелестел изумлённый вздох.

— Тем не менее, при всех заслугах, Лидия Степановна, увы, не справляется со своей работой, — с грустным видом, встал со своего места Альберт.

Вот гадёныш!

— Что вы имеете в виду, Альберт Давидович? — нахмурился Иван Аркадьевич.

— А то и имею, Иван Аркадьевич, — гаденько сказал Альберт и прошел к трибуне, — возможно вы просто не в курсе, но наш квартальный отчёт Главк не принял. И премиальных, и поощрений нам теперь не видать. Вполне возможно, что теперь и до конца года.

По залу прошел злой возмущённый рокот. Все взгляды устремились на меня. И не было ни одного сочувствующего.

— Альберт Давидович, — начал закипать Карягин, — а может, это вы не справляетесь со своей работой, раз до сих пор не знаете, что Главк наш отчёт принял?

— Насколько мне известно, — продолжал гнуть свою линию Альберт, — сейчас квартальный отчёт должен делаться по новой инструкции, а Лидия Степановна продолжает всё по старинке.

— Сами ответите Альберту Давидовичу, Лидия Степановна? — спросил Иван Аркадьевич.

Я кивнула и встала с места.

— Альберт Давидович, — громко, на весь зал, сказала я, — отчёт сдан в полном объеме. Включая новую таблицу семь-дробь-два. Виктор Нотович Шаповал лично всё проверил и принял. Я вчера только вернулась из командировки в Москву. Так что отчёт благополучно сдан.

На лицо Альбертика было жалко смотреть.

— Но раз уж зашла об этом речь, то не поясните ли вы мне, и заодно остальным товарищам, — почему вы не передали мне методичку с инструкциями по отчёту?

— Я не отвечаю за почту! — моментально вскипел Альбертик, — обращайтесь в канцелярию. Это их работа, регистрировать входящие письма.

— Мы подняли всю корреспонденцию и всё проверили! — взвилась та замотанная тётка из канцелярии, фамилия её была Филиппова, имя я всё время забывала. — Никаких инструкций из Главка не поступало. У нас всё чётко фиксируется!

— Конечно не поступало, — злорадно вставила свои пять копеек я, — потому что Виктор Нотович передал методичку через Альберта Давидовича. А Альберт Давидович, видимо, забыл сообщить нам об этом. Поэтому пришлось консультироваться у товарищей из «Днепровагонмаша». Спасибо, Фёдор Кузьмич, всё организовал.

Кузнецов приосанился с довольным видом. Лицо Альбертика пошло пятнами.

— Альберт Давидович, ты не хочешь нам ничего объяснить? — тоном, не предвещавшим ничего хорошего, спросил Иван Аркадьевич.

В зале стояла мёртвая тишина. Все слушали, затаив дыхание.

— Я приносил, но Лидии Степановны не было на работе. Она отдыхала. — мстительно сообщил Альберт. — Я решил, что у неё всё уже сдано, раз она ушла в отпуск во время отчётного периода.

— У моей приёмной матери случился гипертонический криз, — пояснила я, — она попала в больницу. Пришлось взять три дня, чтобы помочь ей. А методичку нужно было передать. Тем более, что я не на Марс яблоки выращивать улетела. Вон если товарищу Лактюшкиной надо было со мной по рабочим вопросам связаться, то она и в Малинках меня нашла.

Лактюшкина просияла. В зале послышались одобрительные возгласы. Обстановка тем не менее накалялась.

— Мы обсудим это в рабочем порядке, Альберт Давидович, — мрачным тоном пообещал Иван Аркадьевич и снова обратился к залу. — Ещё вопросы есть?

— Раз уж мы подняли вопросы, касаемые деятельности Лидии Степановны, — встал со своего места Эдичка Иванов, — то у меня тоже есть вопрос. Почему вы, товарищ Горшкова, раздаете путёвки в лучшие санатории Советского Союза своим друзьям и родственникам?

— Каким друзьям и родственникам? — не поняла наезда я.

— Поясните, товарищ Иванов, — потребовал Иван Аркадьевич.

— Да пожалуйста. Вот, к примеру, ваша подруга Смирнова поехала по путёвке в санаторий в Алушту, — мерзко улыбнулся Иванов. — А как же другие наши работники? У нас же много ветеранов, есть инвалиды. А вы свою подружку отправили на курорт. Рука руку моет?

Счёт к ребятишкам из «списка мести» вырос.