Корабль из ада

Прощение Тенчу Тэйна

СЛУЧАЙНЫЙ ТУРИСТ может охарактеризовать Меркис, столицу Марса, одним-единственным словом «красота». Величественные здания Меркиса, его зеленые газоны, усеянные горящими цветами, разветвленная сеть каналов с совершенно прозрачной водой — все это делает его цветущим садом в вечной, красно-пыльной пустыне. А если еще добавить к этому ряды баров в бутылкообразных зданиях, и лодки, похожие на гондолы, в которых насвистывают странные мелодии маленькие туземцы-гондольеры, а также множество фирменных магазинчиков с уникальными товарами, то в результате вам покажется, что вы попали в настоящую Мекку богатых туристов. Даже скучающий любитель, ищущий в жизни нечто возвышенное, может найти приют в Квартале Толара, где выглядящие надлежащим образом голодные художники сидят в дверях столь же странных зданий и предлагают потенциальным любителям искусств бесконечные оранжевокрасные пейзажи. И какой бы ни был у вас вкус, проницательные маленькие марсиане сумеют вам угодить, поскольку не упускают ни единой мелочи в своей вечной игре обмена дешевых изделий и приятных воспоминаний на земную наличку.

Но все же в дополнение к этому блестящему веселому городу существует другой Меркис, неизвестный туристам. Вдалеке от мраморного блеска большого пассажирского порта, где плавно скользят над землей роскошные лайнеры, есть грузовые причалы с побитыми судами-бродягами, ржавыми грузовозами и тупоносыми катерами, окруженные лабиринтом покосившихся подъемных кранов, грузовых подъемников и серых резервуаров хранилищ. А вокруг грузового порта, точно пена на стенках котла, лежит Олеч, темный и грязный. Ряды серых, одинаковых зданий, исхоженные, грязные стеклянные улицы, вонючие, замусоренные каналы. Тусклые, кристалл оидные стены облеплены обрывками рекламных плакатов, повсюду крадутся тощие молаты — шестиногие бесхвостые марсианские собаки, носятся детишки и ковыляют скулящие нищие, готовые за скромную плату передать сомнительные сообщения или выдать еще более сомнительную информацию.

Здесь, в Олече, приземистые космические псы юпитериане болтают с вялыми венерианскими торговцами, а темнокожие меркуриане пьют с обитателями Нептуна, и рослые земляне высокомерно расхаживают среди толпы «краснух» — сыновей Марса с медной кожей. Сквозь вавилонское смешение сотни языков пробивается свистящий и шипящий марсианский диалект. Словно тени, мелькают низенькие «красномордики» вдлинных, свободных «пылевиках», скользят по кривым улочкам, таинственные и непостижимые.

В домах с одинаковыми фасадами на Ки-стрит, позади оживленных рядов и палаток Космического Рынка, старые марсианские жрецы проводят свои темные, кровавые обряды, игнорируя как Императорский Декрет, так и Межпланетное Соглашение. В облаках запрещенного, вызывающего истерию ладана, жрецы с кроваво-красными в свете церемониальных ламп лицами приносят в жертву искалеченные тела большой, вечно голодной черной твари, которая, после третьего удара колокола возникает над алтарем. Скептики-земляне называют это гипнотическим воздействием, но для правоверных это — Ионан, Бог Богов, Владыка Ужаса, Мастер Магии.

Здесь, также, из-за решеток так называемой «Аллеи Согласия» улыбаются разглядывающим их прохожим маленькие, как куколки, марсианские девушки, а букмекеры с ястребиными лицами предлагают «верные» подсказки насчет ежемесячных космических гонок. Ночью, когда две луны, как два крошечных мрачных глаза, глядят с небес, а тошнотворный желтый свет из магазинчиков бросает на улицы продолговатые оранжевые квадраты, можно услышать звуки мультифонной музыки, пульсирующие, стенающие, словно колеблющиеся на грани между удовольствием и болью. А сквозь музыку можно услышать взволнованное бормотание «краснух», которые, толпясь и толкаясь у больших стеклянных шаров, в которых зеленые споры грибов борются за выживание, с фаталистическим безрассудством заключают пари, прекрасно зная, что, по Законам Олеча тела проигравших будут найдены через двенадцать часов плавающими в темных водах Канала Хан.

ВЕРОЯТНО, ЗДЕСЬ НЕТ более известного места проверить свою удачу, чем заведение Тенчу Тэйна. Драпировки здесь из чистого целлошелка, столы инкрустированы золотом, а огненный тонг и туманящий разум оло всегда в вашем распоряжении, поскольку, как утверждает Тенчу, эти ликеры мешают игрокам рассуждать трезво и тем самым увеличивают прибыль заведения. Воздух здесь наполнен дымами десятка наркотиков и нетерпеливыми голосами толчущихся «краснух». Во главе длинного центрального стола восседает сам Тенчу, зоркий, напряженный и неподвижный, как истинный Бог Фортуны, гудящий свои монотонные увещевания: «Делайте ставки! Делайте свои ставки! Ой-йеее! Борьба начинается!» И в круглой, лысой его голове хранится информация о сотнях ставок, хранится так безошибочно, что любой игрок предпочитает слово Тенчу утверждениям и клятвам любого другого.

Однако, в стороне от тех, кто толпится возле светящихся стеклянных шаров, есть и такие, кто, подобно Джонни Грииру, посещают заведение Тенчу совсем по другой причине. И эта причина — Эйела.

Позади Тенчу находится зеленый занавес. И в течение вечера, через равные промежутки времени, Тенчу забирает выигрыш, чтобы унести его — поскольку деньги на столе считаются дурным тоном, — в соседнюю комнату. В те краткие моменты, когда он откидывает занавес, те, кто пришел посмотреть на Эйелу, оказываются вознаграждены. Мимолетный взгляд, не более того, проблеск маленького рта, высоких скул, гладких темных волос, уложенных на голове диадемой. Кожа ее не традиционная ржавокрасная, а мягко светится, точно лепестки розы. И вся она походит на нарисованную фарфоровую принцессу.

Не так давно у Эйелы была не только красота. Под ее спокойным марсианским очарованием крылась молодая, нетерпеливая живость и радостное возбуждение, идущие вразрез со строгим марсианским воспитанием. Две противоположные силы, буквально разрывающие девушку, создали в ней дисбаланс. На улицах, на рынке она видела высоких, слоняющихся повсюду землян — космических путешественников, которые принесли находящемуся в упадке Марсу новую энергию и авантюрную, возбуждающую жилку. Эйелу взволновала их энергия и живость характеров, ей захотелось стать частью всего этого, нарушить древние правила и традиции, связывающие ее жизнь. В стенах ее дома царило лишь ритуальное рабство послушания. Женщины повиновались трем повелителям — в детстве они повиновались родителям, когда выходили замуж — повиновались мужьям, а если становились вдовами — повиновались сыновьям.

Когда ей исполнилось девятнадцать лет, по земному исчислению, Эйела покорно вступила в фазу второго повиновения, чтобы оказаться заключенной в задней комнатке игорного дома, сортируя неоднородный урожай марсианских тэлов, земных долларов, юпитерианских солтов, и слушая сухой голос своего мужа, Тенчу Тэйна, произносящего свои бесконечные призывы. Тусклое, неромантичное существование, но если Эйела и не была счастливой, то уж ни в коем случае не чувствовала себя несчастной.

БЫЛО БЫ ТРУДНО сравнить Джонни Грира с кем-либо другим на Марсе. В нем не было ничего женственного или утонченного. Фактически, он был столь же тверд, как закаленный иксит. Более того, его присутствие в Олече казалось таинственным и тихим, созерцательным «краснухам». Молодые земляне с резкими голосами и жесткими глазами обычно не имели намерений таскаться по зловонной нищете грузового порта. Наавич, приветливый продавец специй на Ки-стрит, заметил, что под левой подмышкой Джонни была характерная выпуклость, выпуклость, возможно, от наплечной кобуры с тепловым пистолетом. Полиция, продолжал Наавич, ищет бандита-землянина, недавно ограбившего продавца драгоценных камней Псидиана и застрелившего при отходе свидетеля. Поэтому Джонни...

— К молодежи всегда нужно относиться с уважением, — тяжеловесно ответил Тенчу. — Откуда нам знать, что в будущем она не станет командовать нами.

А так как Тэйн был человеком богатым и влиятельным, то все «красномордики» стали относиться к Джонни Гриру вполне спокойно.

И, разумеется, было неизбежно, что Джонни суждено пасть жертвой утонченного совершенства Эйелы. Ее красота и какая-то детская серьезность улыбки были для него в новинку, и его стали посещать галантные — хотя и не вполне альтруистические — мечты о ее спасении от мрачного Тенчу. А так как Джонни был молод и красив, то и у Эйелы возникли мечты, в которых он был главным действующим лицом. Вот так. Несмотря на то, что они произнесли друг другу едва ли десяток слов, ее голову заполняли мысли, подобные тлеющему труту, готовому в любой момент вспыхнуть ярким пламенем.

Трут вспыхнул в одну душную летнюю ночь. Был фестиваль Двух Лун, самый древний из марсианских праздников, и Олеч сверкал бессчетными огнями. Космонавты со всех планет и «красномордики» в лучших своих одеждах, от темных одеяний жителей пустыни, до ярко-красных — обитателей Псидиса, смешались в калейдоскопе всех цветов и оттенков. Космический рынок гудел от голосов и смеха толпы, детских криков, охрипших призывов уличных торговцев ликером, громогласной, импортированной с Земли музыки. Топот ног, мурлыканье такси на каналах, и волны запахов со всех сторон — запахов дешевой еды, свежих корней гаахла, жареных рет-лоуэлов, заполняющих чистый, разреженный воздух. И лица, лица, лица... Лица скучные и усмехающиеся, печальные лица, лица аляповатые в зеленоватом свете дуговых уличных ламп радитка. Живой поток, захваченный духом карнавала и развернувшийся по улицам, направляясь к какому-то призрачному месту назначения.

В крошечной комнатке позади игорного зала Эйела склонилась над столом, рассортировывая «кучу» денег на маленькие, аккуратные кучки. Выходящая на улицу дверь была открыта, чтобы впустить внутрь свежий ветерок, и Эйела дрожала, ощущая на улицах толпы народа. Она чувствовала себя окруженной и сокрушенной тяжестью их лиц. Из-за тонкого зеленого занавеса, закрывающего дверь между комнаткой и игорным залом, она чувствовала непрерывные призывы Тенчу: «Делайте ваши ставки! Делайте ваши ставки! Игра начинается!» И вечный звон монет, и нетерпеливые крики зрителей. Пальцы Эйелы сжались так сильно, что ногти впились в ее ладони. Если бы только кто-то как-то...

— Как вы прекрасны, — тихонько сказал Джонни Грир.

Эйела испуганно оглянулась, пораженная тем, что ожили ее тайные мечты. Джонни стоял в дверях, стройный, небрежно красивый. Его глаза походили на кусочки блестящего, голубого торене.

— Джонни Грир! Вы не должны говорить такое! — Взгляд Эйелы метнулся к занавесу. — Мне... мне нужно работать!

— Работать? — прошептал он. — Вы не должны работать. Вы должны быть королевой, чтобы тысячи верных слуг ожидали ваших приказов. — Певучие марсианские слова казались особенно прекрасными, срываясь с земных губ Джонни. — Вы — фея, вы — драгоценный цветок. А грязное дыхание старика иссушает вас.

Эйела глядела на него, все еще колеблясь. Вот он, шанс покончить с вечным повиновением, шанс стать свободной, как земные женщины! Они сами выбирали себе мужчин, каких хотели, без всяких родительских приказов. Вот здесь стоит мужчина, молодой, красивый, готовый исполнить ее малейшие желания, жить ради ее удовольствий. Мужчина сильный, способный защитить ее от беспощадных законов Марса. Эйела подумала о Тенчу, чопорном, серьезном, вечно задумчивом. Его бесчувственное выражение лица, его тщательно продуманные ритуалы, его скучные, многословные размышления... И внезапная вспышка протеста захватила ее. Возможность нарушить заплесневелые законы и традиции, которые принудили ее к этому браку, возможность познать свободу жителей Земли! Она имела право...

Тенчу в игорном зале возобновил свои монотонные призывы. Эйела сжалась при звуках его голоса.

— Уйдите, — прошептала она. — Уйдите!

Но Джонни Грир не ушел. Напротив, он вошел в комнату и взял ее за руку. Эйела задрожала. Взгляд его глаз, сила его пальцев...

— Вы уедете со мной нынче же вечером, — прошептал он. — Бросьте все это. Уйдем подальше от людей, от работы, от уродств здешней жизни. Мы будем как два...

Отвратительная вонь дешевого тонга хлынула из игорного зала. Резкие голоса, пьяный смех. Песок, скрипнувший под ногами Джонни. Эйела попыталась собраться с мыслями. Говорили, что Земля — юная, прекрасная, зеленая планета. Там нет вонючих каналов и горячих песчаных пустынь. Но ее муж...

Джонни привлек ее к себе. Свободная жизнь ее мечты казалась совсем рядом, а голос Тенчу внезапно уплыл в неизмеримую даль. Ее напряженное тело обмякло в сильных руках землянина.

— Джонни...

— Сегодня ночью Тенчу будет держать свой игорный дом открытым до самого утра. Он будет очень занят и не заметит, что вас нет. Я буду ждать вас за городом, на равнине у старого космического маяка. — Он взглянул на кучу денег на столе. — Сколько здесь?

— Почти тысяча тэлов. Это наша великая ночь. Фестиваль Двух Лун...

Внезапно в голове у нее всплыли прежние подозрения Наавича, и лицо Эйелы побледнело.

— Прекрасно. Давайте их сюда.

— Нет! Нет! — в горле у нее внезапно пересохло. — Это же кража...

Тусклые пятна начали проступать на сверкающих доспехах рыцаря Джонни.

— Послушай, это просто ссуда. Сейчас я очень нуждаюсь в наличных. Нам нужны будут деньги, чтобы улететь. Я скоро смогу их вернуть... как только мы доберемся до Земли. — Он обнял ее покрепче и поцеловал. — Будь у маяка... часов так в одиннадцать вечера. Тогда мы сумеем к рассвету добраться до Псидиса и сесть на корабль, летящий на Землю. Ты придешь? — Вид денег придал особую настойчивость мольбам Джонни.

Эйела колебалась под сладостными уколами мечты. Ничто не было ясно, кроме того, что она собирается сбежать из Олеча — сбежать от Тенчу с его сухими высказываниями, с его скучными друзьями и его неустанными обычаями. Тенчу не любил ее — по крайней мере, так, как Эйела представляла себе любовь. Джонни обещал все то, о чем она мечтала. Любовь. Романтику вместо повиновения. Красоты зеленой, цветущей Земли.

— В одиннадцать! — Она крепко прижалась к нему в последнем страстном объятии. — А теперь уходи. Уходи!

В ИГОРНОМ ЗАЛЕ Тенчу, с автоматической улыбкой на морщинистом лице, складывал деньги в штабель.

— Удача будет вашей — держу пари! Ой-еее! Делайте ваши ставки!

Это он тоже говорил автоматически. И даже не думал над тем, что говорил. Сидя спиной к занавесу, он вежливо глядел на толпу, не дав ни единой мысли прорваться на его бесстрастное лицо. Там, где землянин, скорее всего, действовал бы стремительно, Тенчу, по логике красной планеты, пустился в рассуждения, надеясь отыскать решение проблемы. Разговаривая с Джонни Гирром, Эйела надеялась, что Тенчу слишком занят, чтобы прислушиваться к их голосам. Как будто после стольких лет работы в игорном зале шум толпы еще мешал ему слушать! Джонни Грир, дотронувшийся до его жены своими жадными пальцами, сжимающий ее в объятиях! Чья-то жизнь должна...

Тенчу перенес внимание на космонавта в серой форме.

— Попытайте свое счастье! Делайте ваши ставки!

Потом он взглянул на Джоля, своего помощника у другого конца стола. Джоль, скорее всего, ничего не услышал — как и любой другой, потому что все разглядывали извивающиеся, корчившиеся споры грибов. Возможно, если он станет действовать быстро, то никто не узнает об его позоре. Эйелу требуется наказать. Но она была так... красива. Трудно было на что-то решиться. Землянин говорил о любви, как и многие из них на Марсе. Но по возвращении на Землю презрение их друзей быстро заставит их отказаться от «любимой» с красной кожей.

— Джоль! — позвал Тенчу, поворачиваясь к зеленому занавесу. — Позаботься о клиентах. Я скоро вернусь.

Он прошел в заднюю комнату. Эйела, неподвижно сидящая за столом, повернулась с виноватым видом, когда он вошел.

— Ты выглядишь обеспокоенной, матана, — спокойным голосом пробормотал Тенчу. — Что-то случилось?

— Ничего, муж мой, — ответила Эйела, не отрывая глаз от кучек денег.

— Хорошо, — серьезно кивнул Тенчу и погладил ее гладкие темные волосы. — Мне нужно пойти по делам к Наавичу. Я не вернусь до полуночи.

Он надел свой длинный «пылевик», взял с полки маленький черный предмет и сунул его в карман.

До полуночи! Эйела почувствовала волну радости. Так просто будет теперь уйти и встретиться с Джонни! А к тому времени, когда вернется Тенчу, они уже будут далеко, направляясь к Псидису. Йаттик, Бог Удачи, улыбнулся ей.

— Присматривай за деньгами, — сказал Тенчу, направляясь к двери. — Пока, моя Эйела.

Не поворачиваясь, чтобы взглянуть на нее, он вышел в узкий переулок и направился к дому Наавича, продавца специй. Старый Наавич, с круглым, красным, блестящим лицом, удивился такому позднему визиту.

— Входи же, — сказал он. — Я как раз заканчиваю с делами.

И словно подтверждая свои слова, он склонился над столом и стал проверять длинную накладную.

Тенчу ждал, наблюдая за ним. Ему нравились запахи в магазинчике друга, теплый запах юпитерианского тиила, чистый аромат венерианского зота. Милый и прекрасный, как Эйела. Какая же она глупая девочка...

— Я в тревоге, — медленно проговорил Тенчу.

— Тревогу легче перенести, если разделить ее на двоих, — рассеянно заметил Наавич.

— Что бы ты сделал, — продолжал Тенчу, — если бы обнаружил, что твоя жена тебе неверна?

— Что?.. — Наавич подумал, усмехаясь при мысли, что его толстая супруга-домоседка окажется кому-то нужна. — Наверное, я бы принес ей свои искренние поздравления! — Он хрипло рассмеялся. — А почему ты спрашиваешь?

Тенчу откинулся на спинку стула, перебирая пальцами приносящее удачу, блестящее солене, висящее у него на шее. Когда он, наконец, заговорил, голос его напоминал шелест чистого целлошелка.

— Я узнал, — пробормотал он, — что... э-э... моего друга обманывает жена. Но я не решаюсь сказать ему это из страха, что он может ее убить.

— Убить ее? — повторил Наавич. — Если он так не ценит женщину, почему тогда заботиться о ней. Еще не оскудели аукционные залы Сашу. А если он все же ценит ее, зачем лишать себя ее очаровательного общества?

— Истинно так, — кивнул Тенчу. — Но тогда муж должен убить ее любовника?

— И в этом мало мудрости, — покачал головой Наавич. — Даже если его отпустит полиция, то жена вечно станет считать его убийцей и оплакивать мученика, отдавшего жизнь за нее.

— А тогда, — нетерпеливо пробормотал Тенчу, — что же должен сделать этот муж?

— Если он мудр, то простит жену, возвышая таким образом себя в ее глазах и умаляя любовника, который, пристыженный, просто уйдет.

— Гм!.. — Тенчу какое-то время молчал, почесывая подбородок. — Может случиться так, что ты прав. Я передам мужу твои слова о прощении.

Наавич набил свою длинную трубку грубым черным шолем.

— А я знаю этих людей, о которых ты говоришь? — небрежно спросил он.

— Нет, — мотнул головой Тенчу. — Здоровья и счастья тебе, Наавич. Твои слова преисполнены глубокой мудрости.

ПОКИНУВ МАГАЗИНЧИК специй, Тенчу мягкой тенью заскользил по узким улочкам. По Пути Ихстана с его грязными вывесками, написанными скрученными марсианскими знаками, с полуразрушенными завывающими песчаными бурями, прилетающими из красной пустыни, зданиями. Мимо Космического Рынка, где в ярко освещенных лавочках продавцы с суровыми лицами торговались, продавая свои товары, где нищие утомленно ковыляли в темноте, где из-за декоративных решеток доносились заманчивые призывы мягкими, вкрадчивыми голосами, а в дальних закоулках призраками бродили обитатели ночи. Временами космический корабль, садясь или взлетая, освещал темные улочки мимолетным, неверным светом, но тут же они снова погружались в темноту.

Потом Тенчу пошел вдоль Канала Хан, который нес свои воды от таявшей полярной шапки. Темные воды его были усыпаны клочками света из окон домов, и отражениями высоких, холодных звезд. По каналу, в облаках брызг, проносились такси, лавируя, чтобы не напороться на частные лодки, загруженные всяким грузом. На пересечениях каналов стояли, управляя движением, постовые, оглашая серебреными трелями свистков окружающую ночь. Тенчу скользил мимо всего этого с бесстрастной стремительностью, и столь же бесстрастным было его лицо.

Примерно через полчаса он приблизился к грубым, неровным окраинам Олеча. Здесь были лишь редкие, разбросанные домишки, окруженные живой изгородью, а далее тянулась красная пустыня, безжизненная и бесконечная. Здесь уже не было ни дорог, ни каналов, лишь обдуваемые ветрами дюны нарушали ровную линию горизонта. За ними Тенчу увидел старый, заброшенный маяк, покосившиеся развалины на фоне первозданного фиолетового неба. Вдалеке виднелись огни Псидиса, едва заметные, мерцающие, точно пролитые на пустыню капли фосфора.

Тенчу пошел к маяку. Идти было трудно. Под ногами был лишь сухой, сыпучий песок, приглаженный ветром. Дюны, окаймленные высокой редкой травой, походили на гигантские лысые головы. Маленькие пучеглазые летучие мыши парили в воздухе. При каждом вздохе ветерка песок тихонько шелестел, и шелест этот замирал вдали. Внезапно Тенчу оказался совсем рядом с высоким маяком. У его полуобвалившихся стен не было заметно никаких признаков жизни. Тенчу кивнул. Он пришел первым. Присев на корточки в тени маяка, он стал терпеливо ждать.

Образ молодой, стройной красавицы Эйелы так и стоял у него перед глазами, заставляя сжиматься горло. Да, она была глупа, но как прекрасна! Наавич был прав — ее непременно следовало простить.

Появившаяся во тьме высокая, широко шагающая фигура заставила Тенчу напрячься. Что-то напевая себе под нос, Джонни Грир быстро шел к развалинам маяка. Предприятие, как он считал, обещало быть приятным и прибыльным, а так же гораздо менее опасным, чем многие из предыдущих дел его многогранной карьеры. Конечно, было еще немножко опасно возвращаться на Землю, но он считал, что к этому времени дело о пропаже радия должно уже забыться...

Присевший у основания маяка Тенчу терпеливо ждал. Звуки стали громче, и в луче света лун появился Джонни Григ. В правой руке он нес небольшую сумку. Тенчу выпрямился и мягко улыбнулся.

— Тенчу! — сумка выпала из руки Джонни. — Что ты здесь...

Прежде чем он успел закончить вопрос, Тенчу вышел вперед, вытаскивая из кармана маленький черный предмет. Бледный, почти незаметный лучик света на мгновение соединил обоих. Ноги у Джонни Григаподкосились, онтихонько вздохнул и рухнул на песок.

Долгую секунду Тенчу холодно глядел на него, глядя, как измученный жаждой песок жадно впитывает струйку крови. Вряд ли была необходимость щупать запястье Джонни, чтобы понять, что пульса нет — небольшой протонный пистолет проделал аккуратную круглую дырочку во лбу землянина. Тенчу кивнул и стал рыться в вещах мертвеца. Найдя носовой платок из целлошелка с инициалами Дж.Г., Тенчу удовлетворенно улыбнулся и сунул его себе в карман.

Потом, отвернувшись от тела, Тенчу стал копать яму в песке. Длинными, скрюченными пальцами он быстро вырыл мелкую могилу, втиснул в нее Джонни Грира, подложив ему под голову сумку вместо подушки, быстро закопал его и встал, любуясь своей работой. Можно было не опасаться, что кто-то отыщет его. Никто, кроме случайных кочевников пустыни, не бродил по бесплодным, открытым всем ветрам дюнам. Потом Тенчу стоял, глядя на маленький, тяжелый протонный пистолет, и блаженно улыбался.

ЧЕРЕЗ НЕСКОЛЬКО минут он увидел, как к нему оживленно идет Эйела. При виде ее Тенчу глубоко вздохнул. В тусклом свете лун ее блестящие волосы казались почти что голубыми. При виде ее изящной фигурки, радостно шагающей к маяку, Тенчу вдруг преисполнился суровым гневом. Выходит, она была счастлива, уходя от него к Джонни Гриру! И при этом несла ему в маленьком мешочке в ее нежной ручке деньги. Его деньги! Тэлы, доллары, солты и даже редкие дзэты с Плутона! Она несла тысячу тэлом, а, может, и больше! И она наивно полагала, что Джонни Грир хочет всего лишь взять их взаймы! Хотя саму ее собирались взять только взаймы, на время! Маленькая, доверчивая дурочка! Тенчу низко наклонился и поспешно обернул носовым платком Джонни Грира рукоятку протонного пистолета.

Эйела была уже рядом. Тенчу видел блеск желтого ожерелья из соленов, алые на бледно-розовом лице губы. Она подошла к маяку и озабоченно огляделась, сжимая тяжелый мешочек.

С кошачьей бесшумностью Тенчу выполз из тени. Песок смягчил его шаги. Оказавшись у нее за спиной, он взмахнул рукой.

Все произошло очень быстро. Эйела молча упала на песок. Еще не успела она коснуться его, как Тенчу упал возле нее на колени. Убедившись, что дыхание у нее ровное, он улыбнулся. Удар рукояткой пистолета, ослабленный носовым платком, не причинил ей вреда, даже кожа не была повреждена. Теперь нужно было действовать быстро, пока она не очнулась.

Он снял носовой платок Джонни Грира с пистолета и положил его на песок рядом с ней. Затем дрожащими пальцами снял с Эйелы ожерелье и кольца, схватил мешочек с деньгами и поспешно направился к городу.

КРАСНЫЙ СИГНАЛ-УКАЗАТЕЛЬ точного времени мигал, показывая полночь, когда Тенчу вошел в город. Олеч казался странно притихшим. Игорные дома и таверны с решетками на окнах всосали с улиц толпы народа. На опустевших улицах остались лишь случайно заблудшие пьяненькие космонавты, крадущиеся на мягких лапах молаты, да коренастый полисмен, зачем-то слонявшийся у фонарного столба.

В своем заведении Тенчу первым делом услышал шум и гам. Джоль, сидевший во главе длинного стола, не успевал обслуживать многочисленных игроков, делающих ставки. Стряхнув песок с одежды, Тенчу прошел в заднюю комнату.

Там было все так, как он и оставил. Эйела даже не написала прощальной записки. Тенчу сунул мешочек с деньгами и драгоценности в сейф, надежно запер его. Затем, только он успел налить себе стаканчик темного оло, как услышал на улице шаги. Дверь распахнулась, и в комнату, шатаясь, вошла Эйела с посеревшим от боли лицом.

— Эйела! — бросился к ней Тенчу. — Что случилось? — Он глянул в сторону смежной спальни. — Я думал, ты уже спишь!

— Муж мой! — воскликнула она и рухнула к его ногам. — Я совершила великое зло!

— Что, матана? — пробормотал Тенчу. — Ты...

— Я обещала Джонни Гриру сбежать от тебя... убежать с ним. — Все земное стремление к свободе испарилось в душе Эйелы, как утренний туман на той же Земле, теперь она была, как подобает любой марсианке, тихой и кроткой. — Я взяла твои деньги и пошла в пустыню, где мы условились встретиться. И... — голос ее прервался, — ...он ударил меня сзади, из тени, украл деньги, мое ожерелье и мои кольца. Я знаю, что это был он, потому что, когда очнулась, то нашла возле себя его носовой платок. Какая же я дура, что поверила этому человеку!

— Ладно, — Тенчу наклонился и погладил ее по щеке. — Не вини себя. Просто ты еще слишком молода. Деньги потрачены не зря, раз они сделали тебя мудрее.

Эйела глянула на него не верящими глазами.

— Ты... ты прощаешь меня? — прошептала она. — После всего, что я натворила?

— Конечно, матана, — мягко сказал Тенчу. — Вопрос закрыт, и все забыто. Прощение — это проверка настоящей любви, да и само по себе является добродетелью.

И, мягко улыбаясь, Тенчу вычистил песок из-под ногтей.

Где-то в душной марсианской ночи взревела очередная ракета. Кашляющее стаккато ее двигателей напоминало дразнящий смешок.

(Astounding Science Fiction, 1938 № 11)