Королева Риррел

Глава 24 Синяя чашка

Эстрил прижался лицом к моим коленям. Странно, в этот миг я не испытывала ничего, даже отвращения. Сейчас он будет оправдываться и снова лгать. Что ж, пусть. Этим он только поможет мне преодолеть последние колебания.

Эстрил молчал, исступленно комкая подол моей туники. Конечно, лгать молча гораздо проще, чем словами. Словно весь холод заснеженных горных вершин снизошел в мою душу. И я постаралась вложить весь этот холод в свои слова.

— Я слышала, тебя можно поздравить. Ты теперь маг Огня — как Ортег, как Иелкон…

Эстрил наконец поднял глаза. Почему они казались мне то янтарными, то золотистыми? Самые обычные светло-карие глаза. Обычные глаза предателя.

— Любимая, теперь я сумею защитить тебя. Да, я притворился верным слугой Ортега, но это для того, чтобы тебя спасти. Я уже знаю все про твоих друзей. Послушай, пусть Ортег думает, что ты согласна стать жертвой. Он сказал, что собирается устроить жертвоприношение через три дня. Но ты ничего не бойся: я этой же ночью отправлюсь за подмогой. Люди Сената придут тебе на помощь. Сенат еще не знает, что я нашел тебя и что ты попала в руки Ортега. А я позабочусь о том, чтобы обезвредить ошейники на твоих друзьях. Правда, Сенат может покарать меня за содействие Ортегу. А я все равно не смогу им служить — после того, что они сделали с моей семьей. Но это не важно, об этом ты не думай, они все равно тебя спасут — это в их интересах.

Даже сейчас он рисовался передо мной! Хотел быть героем в моих глазах — и это на коленях перед той, которую обрек на смерть. Волна гнева наконец накрыла меня с головой. Какие холодные у него руки! Холодные руки и холодное сердце предателя… Стараясь, чтобы слезы не звенели в голосе, я сказала:

— Убирайся прочь! И никогда — слышишь? — никогда больше не смей прикасаться ко мне!

Я брезгливо выдернула подол туники из его рук. Эстрил побледнел, словно я его ударила. Он поднялся и молча пошел к дверям. А что он мог сказать? Еще одну ложь? Внезапно я поняла, что, скорее всего, вижу его в последний раз. И сердце, и тело готовы предать меня и простить его. Я мысленно тянулась к нему руками и губами. Мой возлюбленный не виноват, что он такой, что мальчишеское стремление к превосходству победило в нем любовь ко мне. Еще недавно я готова была тысячу раз умереть, лишь бы с ним все было хорошо; что же так возмущает меня сейчас? Я стану жертвой на алтаре, потому что так нужно моему любимому. Простить его, пожалеть, отпустить грех, чтобы ничто не омрачало его успех…

Да, сердце и тело предали меня, но разум оказался мне верен. Я молча повернулась к окну и постаралась думать только о горах, белеющих вдали сквозь снежную метель, — боялась, что мои мысли превратятся в крик и выдадут меня. И пока не хлопнула дверь, я сжимала побелевшими пальцами край подоконника.

И вот я снова осталась одна. Скоро, наверное, явится Ортег узнать о моем решении. Как бы я поступила, если бы действительно был способ не умереть, а совершить обряд на алтаре Колон? Благодаря Эстрилу я досконально знала, что нужно делать. Если бы это было возможно без риска погубить Готто и Роут? Не то чтобы я поверила словам Эстрила, но все-таки…

«Они все равно тебя спасут — это в их интересах», — сказал Эстрил. К сожалению, я понимала, что это, действительно, так. Я все равно останусь игрушкой в чужих руках. Желающие управлять Звездной силой с моей помощью, найдут мои слабые места — тех же друзей — и заставят меня действовать по своей воле. Звезды вернутся совсем в другой мир, он уже не будет так наивен, он утратил первозданную чистоту, на основе которой возникла Риррел. И повторится только имя, а на самом деле это будет что-то другое. И совсем необязательно, что хорошее.

С другой стороны, избавить мир от Звездной силы — значит, разрушить храм Келлион. Пусть многое там казалось мне неправильным, теперь это был единственный, оставшийся у меня дом. Да и дворец детей Кольфиара перестанет противостоять времени, и бесконечно долгая жизнь Арзель и Гело прервется. Но зато спадут чары с бэй-тасанов. Омма и Аттер снова станут людьми… Когда Звездная сила покинет мир, к людям вернутся их истинные стремления. У них появится желание исследовать мир, в котором они живут; возродится наука. Но желание завоевывать силой новые земли тоже вернется, и мир погрязнет в войнах и смутах.

Однако вернуть Звездную силу сейчас — значит, дать опасное оружие в руки неблагородным людям, вроде Эстрила. Эта мысль стала последней каплей. Пора перестать себя терзать бесплодными рассуждениями. Я все равно не угадаю, как сделать лучше для всех. Надо попытаться помочь тем, кто рядом — Готто и Роут. Я забарабанила в дверь. Недовольный заспанный голос Чолина отозвался не сразу — похоже, толстяк заснул на посту.

— Я хочу видеть Ортега, — заявила я.

Видимо, Чолин был предупрежден. Он не стал препираться со мной, и не прошло и четверти часа, как маг Огня снова вошел в мою комнату. В руках у него был какой-то предмет, завернутый в черный бархат.

— Ну что? Ты так быстро приняла решение? Твои друзья останутся живы?

— Я умру на алтаре Колон, — твердо сказала я.

Ортег недоверчиво покачал головой.

— Видишь ли, не то чтобы я тебе не верил… Но сказать это легко, а когда дойдет до дела… Я не хочу, чтобы ты выкинула какой-нибудь фокус прямо на алтаре.

Маг развернул бархат и положил на кровать искусно отлитый из серебра кленовый лист.

— Повтори свои слова, положив сюда руку, — велел он.

Недоумевая, я коснулась холодного серебра и снова сказала:

— Я умру на алтаре Колон.

Ничего не произошло. Наверное, Ортег решил надо мной посмеяться. Но лицо мага, напротив, стало очень серьезным.

— Ты не лжешь, — сказал он, глядя на меня с удивлением и даже с уважением. — Что ж, быть по сему. Я думал, провести жертвоприношение через три дня. Но медлить нельзя: вокруг Перонеды уже полным-полно трогов. Завтра на рассвете мы отправимся в горы. И для тебя это будет последний путь. У тебя есть какое-нибудь пожелание? Может, ты хочешь провести эту ночь в обществе своих друзей?

Завтра… Значит, мне не придется ждать смерти три мучительных дня. На воспоминания и раздумья о жизни мне оставалась только ночь.

— Я хочу остаться одна, и мне ничего не нужно. Уходи, — ответила я.

Маг слегка наклонил голову, и в его поклоне не было насмешки, а потом ушел. Я села на кровать. В комнате было холодно, как в могиле. Что ж, я вполне могла считать себя уже мертвой.

Ночь опустилась на Перонеду, на Алтумбры, на гору Оро. Ночь была снежная, пурга со свистом кружила в воздухе, и не видно было ни зги. А на равнине шел дождь, холодный дождь, забывший о лете — самая неподходящая погода для того, чтобы пускаться в путь. Но одинокий всадник гнал коня по почти невидимой дороге, не боясь сбиться с пути.

Темнота не мешала Эстрилу; гораздо хуже было со слезами, которые то и дело приходилось смахивать с глаз, так что дождевая вода становилась соленой. Когда Шайса повторила слова Алиссы — последнее, что он услышал от жены, когда ударила его этими словами, словно хлыстом по лицу, гнев и обида вихрем скрутили его сердце. Она не поверила ему! Решила, что он предал ее — ради магического жезла. Да пусть она пропадет пропадом, пусть погибнет на алтаре, он только порадуется ее смерти!

После разговора с Шайсой Эстрил вышел во двор, зачерпнул пригоршню снега из сугроба и, надеясь, что никто его не видит, погрузил в нее лицо. Тысячи ледяных иголок вонзились в его щеки. И ветер сделал боль еще сильнее, высушивая влагу своим обжигающим холодом. Ветер! Возможно, это он шепнул Эстрилу: время для счета обид еще не пришло. Ты — мужчина, ты должен быть сильным и мудрым. Ты не должен мстить женщинам за колкие речи. И ты должен сдержать свое слово — даже если никто не поблагодарит тебя.

Как только стемнело, Эстрил покинул замок на своем светло-сером коне, надеясь уже следующим вечером достичь Шингвы. Он не сомневался, что войска Сената отправятся в Перонеду, не дожидаясь утра, как только узнают, что единственная возможность вернуть Звездную силу вот-вот ускользнет навсегда. Жертвоприношение назначено через три дня, они обязательно успеют!

Северо-запад Аникодора был самой глухой его частью. Даже в Шингву из Перонеды вела старая запущенная дорога, совсем не похожая на обычные ровные, укатанные тракты. После весенних ливней ее развезло, потом жаркие летние лучи высушили горбыли и рытвины. Оставалось надеяться, что лошадь не споткнется в полной темноте и при бешеной скачке.

Эстрил пришпорил коня. По обеим сторонам дороги мелькали густые деревья, а между ними, кое-где — огоньки. Нет, Шайса не так уж не права, обвиняя его в предательстве. Ведь был же миг колебания, ведь допускал же он вероятность… Этого не изменишь никакими подвигами, которые теперь он готов совершить ради нее. И если сомнения возникли однажды, кто поручится, что в самое ответственное время он снова не свернет с пути? И все же… Если бы она знала, если бы могла видеть, как он мчится сейчас сквозь ночь, чтобы отвести от нее смертельную опасность!..

Через три часа сумасшедшей езды впереди сквозь дождь забрезжили огни. Это была одна из станций, где Эстрил надеялся сменить измученную лошадь. У него не было времени оставаться там на ночлег, но выпить чего-нибудь горячего он рассчитывал, иначе сон одолеет его прямо в седле.

В радужном свете масляных фонарей, качавшихся на ветру, показался приземистый дом под черепичной крышей, окруженный хозяйственными пристройками. Перед домом на большой круглой клумбе пестрели цветы, которые заботливо выращивала жена смотрителя. Сам смотритель, полный загорелый мужчина лет пятидесяти, распахнул двери перед поздним гостем. Как Эстрил и ожидал, услышав требование оседлать свежую лошадь, смотритель с деланным сожалением развел руками. Но кожаный мешочек с деньгами сразу же поправил дело, и смотритель засуетился, крикнул заспанную жену, чтобы собрала ужин, а сам пошел на двор позаботиться о конях, обещав управиться за четверть часа. Эстрил, сняв, наконец, мокрый насквозь плащ, вошел внутрь.

Еда, предложенная путнику, оказалась удивительно скудной: кружка подогретого молока, хлеб и сыр — не очень свежие и совсем не вкусные. Эстрил подумал, что раньше, даже будучи бедным студентом, он не стал бы есть такую пищу. А потом вспомнил, что еще не успел осознать свое возвращение на родину. Замок Ортега, куда он угодил без сознания, прямо из становища туземцев, казался продолжением его бесконечного путешествия. А здесь, на заброшенной станции, он вдруг почувствовал себя дома.

Однако насладиться ощущением родины Эстрилу не удалось. Сначала он услышал голоса во дворе. Потом в дом вошли трое мужчин в одинаковых плащах из тонкой черной кожи, блестящей от капель дождя. На груди у каждого виднелось изображение айона — знак шкиды Сената. У двоих значок был серебряный, у третьего, вероятно, старшего, аледа, — золотой.

— Это он? — спросили они у суетящегося хозяина.

— Он, он, — закивал тот. — Спешит куда-то, велел коня седлать.

— Именем Сената, вы арестованы, — заявил алед. — Отдайте ваше оружие и следуйте за нами.

Эстрил вскочил, хватаясь за саблю. На вид оружие ничем не отличалось от того, какое было у трогов. Даже если здесь целая тионда, он справится, ведь он теперь маг Огня! И снова в голове пронеслась мысль: а ведь раньше ему ни за что не пришло бы в голову не подчиниться требованиям трогов. Правда, и сейчас, этот жест был скорее автоматический: Эстрил не собирался сопротивляться.

— Господин алед, я служу Сенату, — с достоинством сказал Эстрил. — По некоторым причинам у меня нет при себе документов, но я еду в Шингву с очень важными сведениями.

— Это пусть сенатор Грег разберется, — проворчал трог. — У нас приказ доставлять к нему всех подозрительных путников, едущих со стороны Перонеды.

— Сенатор Грег? Мы едем в Шингву?

Эстрил помнил этого сенатора, сухонького, пожилого мага Воздуха.

— Зачем в Шингву? Сенатор Грег остановился в деревне Скрива. Если вы ни в чем не виноваты, то продолжите свой путь, почти не потеряв времени. Скрива по этой же дороге, в четверти часа езды.

— Великолепно! Так пойдемте, пойдемте скорее! — заторопил трогов Эстрил, протягивая старшему саблю.

Троги переглянулись. Им не раз приходилось арестовывать разных людей, но впервые человек так радовался собственному аресту.

Любимая чашка с серебряным узором поверх темно-синей глазури выпала из рук управительницы. Она не нагнулась, чтобы собрать черепки. Сегодня все валится из рук! И неудивительно: с той памятной ночи, когда Келлион не показалась на небе в обычный срок, извечный порядок в храме нарушился. Не в силах смотреть на мечущихся в отчаянии сестер, отвечать на их бестолковые вопросы, утешать и обещать, Атта все чаще запиралась в своей комнате. Происходящее в храме доходило до нее в виде слухов, нашептанных верными стражницами.

Некоторым сестрам стали сниться странные одинаковые сны: как будто они стоят на вершине горы и глядят вдаль, на другие заснеженные вершины. Говорили, что в замке очень похолодало, а сегодня с утра выпал настоящий, «земной» снег, так что пришлось долго мести двор, чтобы можно было ходить по нему. Говорили, что одной сестре показалось, будто стена, окружавшая храм, стала прозрачной. Никто не понимал, что происходит, однако многие предрекали скорый конец мира. Доносились даже слухи, что во всем виновата управительница, посмевшая попрать освященные веками законы. Атта велела своим прислужницам и шпионкам хорошенько запоминать тех, кто возводил на нее эту напраслину. Когда все утрясется и будет время, она с ними разберется.

Но беда никогда не приходит одна. Теперь оказалось, что Шайса снова пропала из поля зрения. Атту это очень беспокоило: за девчонкой шла настоящая охота, и нельзя было пропустить момент, когда ее притащат на алтарь Колон. Нельзя, чтобы кто-то другой воспользовался Звездной силой! Ну почему она послушалась Хэйсоа и велела искательницам возвращаться в храм, когда можно было поймать девчонку… Даже если пришлось бы пожертвовать еще одной, двумя, многими сестрами, цель оправдывает средства. Великая, долгожданная цель: владычество над целым миром. Управительница прошла к стене, где висела карта мира, и, раскинув руки, прижалась к ней. Она поглаживала очертания незнакомых материков, значки гор и лесов, голубые линии рек. Скоро все это будет принадлежать ей! Надо же, как не вовремя Шайса покинула храм!

Как назло, Хэйсоа тоже исчезла. Атта привыкла к ее мудрым советам, знала, что эта женщина способна ответить на любой вопрос. Наверное, она объяснила бы и отсутствие Келлион. Нашла бы в древних книгах еще какое-нибудь пророчество… А так Атта сама уже начинала верить в конец света и прочую чушь. Иногда ее даже преследовал суеверный ужас: а вдруг она действительно повинна в том, что Звездная сестра отвернулась от посвященного ей храма? Вдруг ее поступки так страшны, что Звездный глаз не может выдержать этого зрелища? Атта гнала от себя эти глупые малодушные мысли. Всему есть какое-нибудь научное объяснение, и, возможно, оно очень простое. Например, то, которое вчера она услышала от одной рыженькой и веснушчатой, чрезвычайно любопытной молодой искательницы. «Я знаю, что Келлион имеет свою волю и сама решает, дарить ей свой свет или нет, — робко начала она. — Но я представила себе, что Келлион — это обычная звезда. Как объяснить, что ее нет на небе? Мы видим Келлион не круглый год, а только несколько дней зимой. В мире она тоже видна и тоже всего несколько дней — зимой в северном полушарии и летом в южном. Никто не знает, где находится наш храм. Но если допустить, что он может менять свое расположение и переместился с севера на юг, то теперь на дворе не зима, как гласит календарь, а лето, и появления Келлион следует ожидать только через полгода…» Рассуждение это было мудреным и неправдоподобным, но, по крайней мере, это лучше, чем биться в истерике и слагать мифы. Толковая девочка! Надо будет к ней присмотреться. Но это все тоже потом — когда произойдет главное. Если Шайсу не обнаружат в течение трех дней, придется отправляться к алтарю Колон самим и ожидать там ее появления.

Сияющая все-таки нагнулась и собрала темно-синие черепки. Ручка уцелела, она погладила ее красивый, витой изгиб. Вещи управительница любила больше, чем людей: преданность вещей ничем нельзя заменить. Что ж, пусть эта чашка станет первой жертвой на ее пути к власти. Но выбрасывать осколки все равно было жалко. Атта решила отнести их в подземелье, в зал, где зажигали священный голубой огонь. Там было много укромных мест, где они могли бы храниться. Хотя неизвестно, долго ли им придется там лежать: ведь дальнейшая судьба храма, если Звезды вернутся в мир, оставалась неизвестной. А потом надо будет проверить алтарь Колон. Предчувствие подсказывало, что вот-вот там начнут происходить важнейшие события.

В это мгновение пол под ее ногами слегка покачнулся и поплыл, а потом все прекратилось. Что за наваждение! Вот к чему приводят тревоги и бессонные ночи!

В подземелье действительно было необыкновенно холодно, и, оказавшись там, Атта сожалела, что не надела теплый плащ. В чаше, спущенной с потолка, горел огонь: теперь он горел не только во время таинств, а все время, чтобы как-то заменить сестрам утраченную Келлион. Несколько женщин и сейчас толпились здесь. Две что-то бормотали, молитвенно сложив руки на краю чаши, кто-то тихонько всхлипывал. Управительница велела всем уйти.

Голубой огонь, средоточие силы Келлион! Глядя на искрящееся пламя, Атта вдруг вспомнила, как эта чаша впервые вспыхнула под ее детскими руками. Как ненавидела тогда она свою избранность! Интересно, если бы сейчас каким-то чудом ей возвратили ее семью, отказалась бы она от своего стремления к власти над миром? Но Атта всю жизнь презирала всякие «если бы»… Подумав, она бросила осколки в чашу: прими мою жертву, голубой огонь!

И тут пол снова стал уплывать из-под ног. Вцепившись руками в бронзовую чашу светильника, управительница услышала крики ужаса других сестер. Нет, ей не чудилось: с храмом что-то происходило! В какой-то миг ей показалось, что стены и потолок подземелья просто рушатся, и сейчас ее завалит камнями. Она бросилась бежать к выходу из зала, но на ее глазах древняя каменная стена растаяла в воздухе. Не рассыпалась, не исчезла, а именно растаяла, медленно превращаясь в дым. А сквозь него обомлевшая Атта увидела сверкание горных вершин в торжествующих лучах утреннего солнца.