Короли Альбиона

Глава пятая

Я проснулся на рассвете и позавтракал спелыми плодами манго и хлебом с пряностями – еду мне оставили возле тюфяка. Умывшись над мраморной раковиной, вделанной в заднюю стену павильона, я попрощался с храмовыми служительницами и двинулся вниз по широкому, усаженному пальмами бульвару в Императорский квартал. Вскоре я оказался во все более сгущавшейся толпе людей, спешивших на площадь. В центре площади было устроено каменное возвышение со стороной более чем в сто шагов и высотой в тридцать локтей. В граните, из которого была сооружена эта платформа, посверкивали зеленые кристаллы. Тонкие ткани и драгоценные камни украшали постамент, со всех сторон к нему крепились пока еще не зажженные факелы. По пути я разговорился с юношей, чья скромная одежда и бритая голова в сочетании с горделивым выражением лица навели меня на мысль, что я имею дело с только что посвященным жрецом какого-либо культа.

На урду – различные народы общаются здесь на этом языке – молодой человек объяснил мне, куда все спешат, и меня настолько заинтересовал его рассказ, что я, прислушиваясь, последовал за ним до центральной площади с подготовленной к празднику платформой, вместо того чтобы свернуть в Императорский квартал.

– Сегодня, – говорил мой спутник тихим, мелодичным, однако отнюдь не лишенным мужественности голосом, – сегодня первый из девяти дней праздника Маханавами, знаменующего конец сезона дождей. Люди собираются заранее, надеясь занять на площади лучшие места, откуда можно будет любоваться прекрасным представлением, которое начнется с наступлением темноты. – Тут юноша принялся подробно описывать предстоявшее празднество и процессию танцоров, выставляемых каждым из городских кварталов. Я же пока внимательно изучал его наружность.

На вид ему было лет двадцать или чуть более; невысок, но хорошо сложен этого не могло скрыть даже его свободное одеяние, – длинные пальцы, изящные ладони и ступни. Круглая голова была обрита не наголо, ее покрывал короткий ежик волос, а посреди, от лба к шее, бежала дорожка более длинных волос, заканчивавшаяся коротеньким хвостиком. Большие темные глаза глубоко сидели под густыми сросшимися бровями, порой их взгляд сосредотачивался на некоем отдаленном или, быть может, внутреннем видении, но затем вновь оживал и сиял радостью и готовностью любить. Голос, как я уже сказал, был глубок и мягок, ни одной резкой ноты.

Я посетовал, что пропущу зрелище или, во всяком случае, окажусь на самом краю площади, поскольку большую часть дня мне придется провести в поисках князя Харихары Раджа Куртейши, однако мой новый друг настаивал, чтобы я пошел вместе с ним и посмотрел, какое место он займет в толпе, тогда вечером я смогу разыскать его и к нему присоединиться. Он обещал, что, как только выберет себе удобный наблюдательный пункт, он укажет мне, как пройти к тому дворцу, вернее, к той части дворцового ансамбля, где я сумею найти князя. Я полагал, что мне предстоит подать прошение об аудиенции и пройти через различные препоны и формальности, которыми знатные люди обычно ограждают себя от докучливых посетителей, но мой спутник сообщил, что в Виджаянагаре подобные трудности мне не грозят. Все члены императорской семьи и первые среди его советников и придворных каждый день по многу часов посвящают приему просителей. Быть может, мне придется долго ждать своей очереди, но в любом случае еще до наступления темноты я смогу поговорить с князем.

По пути я расспрашивал своего проводника обо всем, что удивило меня в увиденном сегодня. Две особенности праздничной толпы поразили меня: во-первых, зажиточные, хорошо одетые люди свободно общались с работниками, ремесленниками и крестьянами, а во-вторых, я нигде не замечал солдат, вооруженной стражи, должностных лиц, силой водворяющих порядок. Как отличалось это от известной мне Индии, сохранившей свои обычаи и под властью ислама! Ни каст, ни жестких правил, определяющих положение человека согласно его профессии или происхождению, ни надменной гордыни, объявившей многие группы людей неприкасаемыми.

Мой новый знакомый, его звали Сириан – сообщил мне, что река Кришна (она протекала на севере страны, и Тунгабхадра была ее притоком) является не только границей между Виджаянагарой и султанатами Бахмани, но также южным пределом, до которого много веков назад распространилось вторжение арийцев. Немногочисленные, но воинственные и хорошо вооруженные арийцы навязали покоренному населению Центральной и Северной Индии законы, согласно которым только сами завоеватели и их потомки получали право владеть землей и оружием и отправлять священные обряды. Со временем эти законы были освящены в качестве традиции браминов, то есть беспощадная система угнетения превратилась в дарованный богами мировой порядок. Тем не менее к югу от Кришны под властью дравидских царей, а ныне при благодатном правлении династии Дева Раджа сохраняются прежние обычаи.

– Так что же такое индуизм? – спросил я, пытаясь скрыть свое невежество. Юноше все, что он мне рассказывал, казалось само собой разумеющимся.

– Прежде всего, – сказал он, – это слово из языка парси, а не из дравидского языка. Арийцы переняли нашу религию, и потому в наших верованиях и обрядах есть теперь много общего. Мы чтим одни и те же образы божества Вишну, Шиву, их супруг и детей, – однако часто мы называем их другими именами, а главное, не наделяем такой жестокостью, как арийцы. В их пантеоне мужское и женское начало поменялись местами – ведь мы-то чтили богиню, особенно в облике прекрасной Парвати, превыше мужских божеств. Кроме того, мы поклоняемся духам местности, деревьев, источников, времен года, и большинство из них также принадлежат к женскому началу. Сам я являюсь приверженцем культа Рати, мчащейся верхом на лебеде, ее супруга, бога любви Камы, Сканды верхом на павлине и Сарасвати – это богиня музыки и мудрости.

– Ищете ли вы союза с божеством и духовного совершенства путем реинкарнации?

– Ни в коем случае! – с отвращением воскликнул Сириан. – Все эти боги и богини, о которых я говорил, созданы самими людьми, это внешние проявления богини, заключенной в нас самих. Все наши духовные упражнения направлены на достижения экстаза, который позволит нам объединиться с божеством.

Это очень напоминало верования и религиозную практику той ветви ислама, в которой я воспитывался, покуда мое детство не оборвали жестокий удар меча и гибель всех, кого я любил. Позднее я нашел наставников той же веры в ущельях Гиндукуша. Мне показалось, что Сириан говорит о более глубоком экстазе, чем тот, что был знаком нашим дервишам, до упаду кружившимся в безумной пляске.

И вот мы добрались до угла большой площади. Портик дома, замыкавшего в этом месте площадь, позволял укрыться от палящего солнца. Сириан удобно прислонился спиной к высокой линге, то есть столбу, представлявшему Шиву в виде фаллоса, и здесь я расстался с ним, пообещав вернуться до заката. Я без особого труда нашел дорогу к дворцу – все прохожие охотно останавливались и указывали мне нужное направление, – и уже внутри дворцового ансамбля привратники и низшие придворные чины с той же готовностью помогали мне.