Король шпионских войн: Виктор Луи — специальный агент Кремля

ПРЕДИСЛОВИЕ АВТОРА

Весной 2009 года я пошёл к своему телевизионному начальству утверждать идею будущего документального фильма «Луи-король».

Начальство, к моему удивлению, отнеслось к идее благосклонно и тему утвердило. Однако ж, мысленно похлопав меня по-отечески по плечу, произнесло: «Хочешь — снимай, конечно… Но учти, что твой Луи — фигура, как бы сказать, вспомогательная. Он был не decision-maker, «приниматель решений», а исполнитель. Талантливый, конечно, но исполнитель. А бывали и настоящие творцы истории: например, Феклисов».

Я задумался: мне говорили, что это помогает. Феклисов — фигура, безусловно, эпохальная. Именно Феклисову мы во многом обязаны тем, что мы существуем, а не лежим радиоактивной пылью на просторах ядерной зимы. В 1962-м разудалый волюнтарист-кукурузник Хрущёв и распаленный избытком тестостерона неоимпериалист Кеннеди так заигрались фигурками на глобусе, что чуть не спалили планету. Советник посольства СССР в Вашингтоне Алексей Феклисов (псевдоним советского агента — Фомин) в разгар Карибского кризиса стал «тайным каналом» обмена информацией между Кремлём и Белым домом. Феклисов получал вводные из Москвы, звонил вхожему в дом Кеннеди тележурналисту итальянского происхождения Джону Скали (любимому корреспонденту госсекретаря Дэна Раска и клана Кеннеди), ехал встречаться с ним в кафе, где с глазу на глаз, как художник с художником, доверительно «доводил до сведения» советские претензии и предложения и выслушивал взаимности.

Эти два переговорщика — не дипломаты, а потому не брезговали крепкими словечками и «наездами» на своё и противничье начальство для выпускания пара и снятия стресса: война, возможно последняя на планете Земля, могла начаться с минуты на минуту. Потом мужчины расходились: Скали ехал к одному из Кеннеди, часто — к Роберту, а иногда и к самому Джону, Феклисов (даром что резидент) — к коллегам-разведчикам передавать шифровку в Москву. Назавтра — всё по новой: «загруженные» реакцией боссов, они снова искали встречи, снова беседовали без галстуков, снова, видимо, выпивали… Ссорились, чтобы помириться.

Главная «форматная» особенность феклисовско-скалиевских встреч в том, что они были вне формата. Игроки не чувствовали себя стесненными ритуальными условностями МИДа с его вечной «глубокой озабоченностью», могли резать правду-матку в лоб. Но в то же время их слова, вырывавшиеся в прокуренный воздух кафе, при желании сторон могли мгновенно дезавуироваться. Это у МИДовцев каждое слово выверено, взвешено, оно ВЕСИТ и СТОИТ: чуть с тональностью перебрал — скандал. А у Феклисова со Скали любое слово — воробей: как вылетело, так и залетело назад. «Кто такой Феклисов?», — скажет официальная Москва устами своего «посла Советского Союза» Добрынина, не дай бог советский конфидент, неровен час, уступит американцам слишком много. «Кто такой Скали? Журналист? Ох уж эти телевизионщики…», — скажут в Белом доме, не приведи господь Джон сболтнёт не то.

Но это было в 1962-м. Избежав сотни хиросим на своей территории, советские вожди поняли две вещи. Первая — что это работает. Вторая — что есть моменты, когда конвенциональные механизмы межгосударственного обмена информацией бессильны, а значит Феклисовы будут нужны и впредь.

Но такой канал не может и не должен быть, как первый советский спутник, одноразового использования. Его нужно худо-бедно институционализировать. Он должен работать постоянно и обслуживаться круглосуточно, включая праздники и выходные. Тайный канал, в отличие от явных, не должен закупориваться или обесточиваться. Информация по нему должна циркулировать быстро, легко и свободно, без барьеров. Ведь пока МИД будет переносить бумажки с этажа на этаж (а он этим занимается и по сей день), кто-то из генералов уже повернёт ключ или, как в старом анекдоте, «бросит валенок на пульт».

И самое главное — он, канал, должен быть двусторонним: как для отправки сигнала, так и для получения обратной связи от респондента, а в случае чего — отзыва собственного сигнала. Мол, господа, вы не так поняли. Трудности перевода, дорогие сэры. Видать, выпил лишнего человечек, глубокоуважаемые месье. Забудьте об этом, почтенные герры. У нас, знаете ли, только ТАСС уполномочен заявлять.

На смычке «Феклисов-Скали» успешно обкатали сценарий выхода Кремля (через частного, по сути, посредника) напрямую на западные прессу и истеблишмент. Феклисов действительно был первым, но — только первым.

Нужен был постоянный «шерпа». Удовлетворять таким критериям «полупроводника» не мог человек линейный, чтобы до мозга костей советский, да ещё партийный, да правильный, да при погонах, да чтоб «не привлекался и не состоял» и чтоб без «связей, порочащих моральный облик». Здесь нужен проныра и авантюрист, умеющий всюду пролезать без мыла, с мутноватым прошлым и непредсказуемым будущим. Этакий гешефтмахер без страха и упрёка, но небезыдейный. В каком-то смысле — сукин сын, но «наш сукин сын».

К моменту смещения Никиты Хрущёва в 1964 году такой человек появился, вырвавшись из удушливых недр ещё сталинской страны. Взлетел, как опровержение того, что в России остались одни рабы да охранники. Как протест профессионалов против многолетнего уничтожения себя ничтожествами-непрофессионалами. И если уж совсем патетично — как ответ нации на Целенаправленное стирание своего генофонда.

Есть легенда о том, что в Московском авиационном институте на кафедре аэродинамики долго висел плакат с изображением майского жука, который по законам той самой аэродинамики летать не может. Но почему-то летает. Вопреки науке. Видимо, в МАИ не учился и не знает, что не летать ему положено, а ползать.

Вот так же казалось, что в среде «гомо-советикусов» не может появиться человек, которого «вырастил Сталин на верность народу», который прошёл чистилище ГУЛАГа, но который при этом владеет европейскими манерами и языками, дорого одет в лучшие костюмы английских кутюрье, строит себе фазенду под Москвой, пьёт только шампанское из региона Шампань, женат на иностранке из капстраны, балуется уникальными коллекционными спортивными машинами довоенной эпохи, владеет собственным (!) бизнесом в колхозном государстве и имеет не один миллион в иностранной валюте. Легально. Без боязни услышать шаги обэхээсников, как расстрелянный задним числом Рокотов.

Такой человек не мог существовать в советской системе координат, но — парадокс — он должен был появиться, чтобы её изменить.

Он появился, казалось бы, из ниоткуда — из лагерной пыли.

Его звали Виталий Евгеньевич Луи. О нём, человеке и феномене, эта книга.

Это не книга учёного, так как написана не по научным канонам и не основана на пресловутых «документальных первоисточниках»: они на девяносто девять процентов скрыты от нас. Это и не книга разведчика (контрразведчика), ибо таковым не являюсь, а потому прошу у читателя понимания за предопределённую слабость своих возможностей перед, скажем, оставшимися в живых кураторами Луи из органов, людьми уважаемыми и по-своему выдающимися, которые не просто «знают лучше», но и «сами делали».

Но они и не могут всего сказать: в одном случае — честь мундира («ребята не поймут»), в другом — мнимая секретность, которая в жизни исчезла, а на бумаге надо соблюдать, в третьем — оправданное стремление подретушировать историю, чтобы выгодно оттенить себя и приземлить «просто исполнителя».

«Многие наши сотрудники молчат и не делятся этой информацией, хотя срок давности прошёл, — сказал мне однажды ветеран советской контрразведки, публицист Станислав Лекарев. — Не хотят они, чтобы общественность узнала то, что известно им. Потому что там не всё так гладко, и многие вещи скрываются. Опасаются предания гласности того, что бросит тень на героические будни наших разведчиков и контрразведчиков».

Так что книга эта — журналистская: по крохам собранные, найденные, иногда клещами вытянутые клочки информации я попытался склеить в единую мозаику, чтобы читатель мог разглядеть портрет этого уникального человека с насколько это было возможно высоким разрешением. Так что прошу простить за возможную чрезмерную гипертрофированность образов, излишнюю былинность историй, неизбежные позывы рассказчиков дополнить документальную правду художественной. В конце концов, звёздный феномен Виктора Луи — это не только сухое небесное тело фактов, но и протуберанцы легенд, домыслов и вымыслов о нём.

И, конечно, отдельное спасибо рассказчикам за предоставленную ими «живую речь» для этой книги — устные, импровизированные, эмоциональные, не выхолощенные воспоминания о главном герое, которые они согласились предоставить автору. Многие — не просто «согласились», а «нашли мужество» это сделать, ослушавшись запрета родственников Луи и самопровозглашённого режима цензуры на разговоры о его персоне.

Сегодня мы много говорим о том, в какой России мы хотим жить, «суверенной» или «сувенирной» должна быть демократия, долго ли нам ещё стоять, разъезжаясь ногами, между Европой и Азией и оказываясь не в Евразии, а в «Азиопе». Какими нам быть?

Я надеюсь, этот человек позволит нам кое-что понять.