Коротко про неприязненных женщин

Неразумная молодежь The Prude

Шэрон никогда не считала и не будет считать себя чересчур горделивой. Она считала себя просто добропорядочной. Ее мать всегда говорила: «Будь целомудренна во всех отношениях», и когда Шэрон достигла совершеннолетия, ее мать подчеркнула важность того, чтобы оставаться девственницей до замужества. «А что еще женщина может предложить мужчине?» — риторически вопрошала ее мать. Так что Шэрон это соблюдала, и случилось так, что ее муж Мэтью тоже был девственником до свадьбы. Мэтью был прилежным студентом юридического факультета, когда Шэрон познакомилась с ним.

Теперь Мэтью был трудолюбивым адвокатом, и у них с Шэрон было три дочери, Гвен, Пенни и Сибилл, в возрасте от двадцати до шестнадцати лет. Шэрон всегда говорила своим подругам: «Я приведу их к алтарю девственницами, даже если это будет последнее, что я сделаю». Некоторые из подруг считали ее старомодной, другие считали эти надежды тщетными в те времена, в которые они живут. Но ни у кого не хватило смелости сказать Шэрон, что она растрачивает свою энергию впустую, или даже что она может быть обречена на разочарование. В конце концов, воззрения Шэрон и Мэтью были их собственным делом, а их дочери действительно были образцами юной женственности. Они были вежливы, интересны и хорошо учились.

«Знаете, переживания из-за девственности, — сказал Шэрон, хотя и уважительным тоном, приятель Гвен, — это занудство». Тоби был умным, трудолюбивым молодым человеком, готовился стать врачом. Ему было двадцать три года, и он учился в том же университете, что и Гвен, в пятидесяти милях отсюда. Тоби прихватил с собой две вырезки из женских журналов, которые, как он полагал, должны были произвести впечатление на мать Гвен (которую он справедливо считал источником угрызений совести Гвен). У него также была заметка из газеты на ту же тему, написанная социологом. Авторы этих статей занимали ответственные посты в бизнесе и в своей профессии, они не были какими-то выскочками, подчеркнул Тоби. «Видите ли, у девушки нет причин испытывать неприятное потрясение, когда она выходит замуж. Она должна чему-то научиться, и молодой человек тоже. В противном случае, если они оба девственники, это может быть неловким и даже смущающим опытом для обоих».

Шэрон была шокирована, сохраняя долгое молчание, длившееся больше минуты. Первым ее побуждением было попросить Тоби покинуть дом. Она отложила вырезки в сторону, на винный столик, как будто сама бумага, на которой они были напечатаны, была грязной. Шэрон было ясно, что главное желание Тоби только это, тогда как до сих пор он говорил о женитьбе на Гвен. Он даже обсуждал это с Мэтью, хотя о помолвке не было объявлено в газетах. Шэрон с ее мужем рассматривали это как официальную помолвку. Свадьба должна была состояться в июне следующего года, после выпуска у Гвен. Шэрон выдавила из себя слабую улыбку. «Осмелюсь предположить, что после того, как ты воспользуешься моей дочерью, ты будешь не заинтересован жениться на ней, не так ли?»

Тоби наклонился вперед и хотел встать на ноги, но не сделал этого. «Я уверен, что вы так и думаете, но это далеко от истины. Если кто-то и не захочет жениться, так это Гвен, но это ее полное право — знать, за кого она выходит замуж. Возможно, я ей не понравлюсь. Лучше сначала выяснить, не так ли?»

Нет, думала Шэрон. Сначала женитьба и никак иначе, все нужно сделать, чтобы было так, в этом было ее кредо. Иначе это будет занижение стандартов… Правильные слова подвели ее, хотя она была уверена, что была права. «Я думаю, что Гвен, возможно, не самая подходящая девушка для тебя», — сказала наконец Шэрон.

Лицо Тоби вытянулось. Он кивнул с ошеломленным видом. «Очень хорошо. Я не буду спорить. Я сам начал эту дискуссию». Он осторожно забрал свои вырезки.

Во время этого разговора Гвен незаметно находилась в саду. За ужином она была не в настроении. Были летние каникулы, и все три дочери были дома. Этот вопрос не упоминался. Тоби больше не появлялся в доме в течение двух недель, оставшихся до конца каникул, но Шэрон предположила, что Гвен встречается с ним. Когда наступили рождественские каникулы и Гвен вернулась домой из университета, она объявила матери, что потеряла девственность с Тоби. Гвен сияла, хотя изо всех сил сдерживала свое счастье, не желая выглядеть бесцеремонной.

Шэрон побледнела и чуть не упала в обморок.

«Но мы собираемся пожениться, всего через шесть месяцев, мама, — сказала Гвен. — Теперь это вернее, чем когда-либо. Мы знаем, что нравимся друг другу».

Шэрон сказала Мэтью. Мэтью помрачнел, не зная, что сказать Гвен, и потому промолчал.

Более серьезным событием было то, что Гвен рассказала сестрам, которые расспрашивали ее о перемене настроения у родителей, пока Гвен не рассказала им. В конце концов, подумала Гвен, одной сестре восемнадцать, а другой шестнадцать — обе достаточно взрослые, чтобы выйти замуж, если захотят. Две младшие сестры Гвен были очарованы, но Гвен отказалась отвечать на их распросы. Для Пенни и Сибилл это придавало еще большую загадочность опыту Гвен.

Они решили сделать то же самое, потому что, видит бог, их мальчики осаждали их с той же просьбой. Страшные удары обрушились на Мэтью и Шэрон в то Рождество. Пенни, а затем и малышка Сибилл, возвращались домой в два часа ночи вместо двенадцати, как было строго заведено, два уикенда подряд. Пенни не хотела отвечать на вопросы родителей, но Сибилл честно призналась матери, что сказала «Да», как она выразилась, восемнадцатилетнему Фрэнку.

«Вы обе, — сказала Шэрон своим дочерям Пенни и Сибилл, — больше не приведете ни Питера, ни Фрэнка в этот дом! Вы слышите меня?»

И тут Шэрон рухнула на пол. Это было вечером в тот день, когда Сибилл сообщила ей свою новость. Вызвали врача. Шэрон пришлось дать успокоительное. Мэтью, который в присутствии доктора чуть в гневе не ударил Сибилл, был уговорен семейным врачом, чтобы он ему тоже сделал укол успокоительного. Но, в отличие от Шэрон, Мэтью был в сознании.

«Вы, девочки, не выйдете из дома, пока не получите моего разрешения!» — воскликнул Мэтью, прежде чем, пошатываясь, поднялся по лестнице в свою спальню, которая была отдельно от спальни его жены.

«Они все, все отдали единственную вещь, которую они могли предложить мужу», — сказала Шэрон Мэтью, и позвала своих глупых дочерей в свою спальню, чтобы сказать им то же самое.

Дочери опустили головы и казались пристыженными, но в душе это было не так, и, выйдя из спальни матери, средняя сестра Пенни сказала старшей сестре в присутствии юной Сибилл: «Разве весь мир не на нашей стороне?»

Все три дочери были счастливы от переживаний первой любви.

«Да», — убежденно произнесла Гвен.

Тем временем Шэрон, все еще лежавшая в постели, что-то шептала Мэтью, который навестил ее. «Все наши усилия напрасны. Грандиозное турне по Европе… — Два года назад они взяли своих дочерей во Флоренцию, Париж, в Венецию. — Частные уроки французского, игры на фортепиано… Примеры цивилизации…»

Доктору пришлось снова прийти с успокоительным, хотя он и посоветовал Шэрон немного походить.

И тут обрушился настоящий удар. Сибилл набралась смелости и спросила отца, может ли ее друг Фрэнк переехать к ним в дом. Родители Фрэнка были согласны, если Мэтью будет согласен. Мэтью не мог поверить своим ушам. А тем временем Фрэнк будет продолжать посещать школу в городе, сказала Сибилл.

«Что, черт возьми, подумают соседи? — возмутился ее отец. — Тебе это никогда не приходило в голову?»

«У Эстеллы ее бойфренд живет дома!» — ответила Сибилл, прежде чем покинуть кабинет отца. Она имела в виду Томпсонов, живущих дальше по улице. Но разве можно ждать чего-то путного, когда у тебя тут одни зануды? Они кого угодно заставят сбежать из дому. Ее отец, наверно, никогда в жизни не слышал о противозачаточных.

«Мне хочется окатить их водой из ведра», — сказала Шэрон со своей кровати, подразумевая бойфрендов ее дочерей. Она вспомнила времена, когда обливала водой из ведра котов, преследовавших их сиамскую кошку, но это ее не защитило, и ее незаконнорожденный сын даже сейчас был членом их семьи.

Мэтью всеми силами старался удержать всех вместе. «Есть кое-что хорошее, — сказал он. — Ни одна из наших дочерей не беременна. И свадьба Гвен состоится». Он вспомнил о семье Эстеллы Томпсон, живущей по соседству, и о том, что в доме живет ее друг. Мэтью не мог сказать об этом жене, это могло ее убить. Это обстоятельство сделало серьезную брешь в его собственной защите. Но не лучше ли немного уступить, чем быть полностью побежденным?

«Это не одно и то же, — ответила Шэрон, мрачно отворачиваясь. — Гвен больше не будет чистой».

Понимая, что переезд Фрэнка в дом глубоко ранил бы ее родителей, Сибилл переехала к Фрэнку. Это потрясло Мэтью, у него задрожали руки, и он несколько дней не выходил на работу. Ему было стыдно даже показаться на улице. О чем только думали соседи?

На самом деле соседи больше не были шокированы подобными вещами, и некоторые считали, что это способствует стабильности среди молодежи.

Пенни, средняя дочь, делила с Питером маленькую квартирку в их студенческом городке, и оба успешно учились. Это было в январе и феврале.

И в том же январе Шэрон узнала, что ее малышка Сибилл переехала в дом Фрэнка. Ей сказала женщина, приходившая помогать с домашними делами. Мэтью никогда бы не сказал жене ничего подобного. Шэрон все еще лежала в постели. Она, конечно, соскучилась по Сибилл дней десять назад, и Мэтью сказал, что Сибилл взяла чемодан и остановилась у сестры Шэрон в городе и продолжает ходить в школу. И вдруг ни с того ни с сего помощница, весело посмеиваясь, говорит ей:

«Я слышала, Сибилл переехала к своему приятелю. Теперь она совсем взрослая юная леди!» — она предполагала, что Шэрон обо всем знает.

Шэрон, накачанная снотворным, решила, что помощница хочет поиздеваться над ней. «Сейчас не время для смеха или для анекдота, Мейбл».

«Но это ведь правда!» — сказала Мейбл. Потом она поняла, что Шэрон ничего не знает.

«Вон, вон из моего дома!» — закричала Шэрон со всей силой, которая у нее еще осталась.

«Извините, мадам», — сказала Мейбл и вышла из комнаты.

Шэрон с трудом поднялась с постели, намереваясь спуститься вниз и поговорить с Мэтью, который в это время уже пришел домой. На верхней площадке лестницы Шэрон выпустила из рук перила и пересчитала все тридцать пять ужасных ступенек, покрытых ковром, и расшиблась. Мэтью нашел ее внизу через несколько секунд и сразу же вызвал врача.

«Она иллюстрирует падение своего дома», — сказал доктор, который был немного психиатром и считал себя мудрым.

«Но как сильно она пострадала?» — спросил Мэтью.

Ничего не было сломано, но теперь Шэрон должна была оставаться в постели. Она становилась все слабее и слабее. И Мэтью тоже, словно заразившись. Он оставил работу. К счастью, он мог себе это позволить. В течение следующего месяца они с Шэрон быстро постарели. Их дочери процветали. Гвен родила мальчика через несколько месяцев после свадьбы. Сибилл получила стипендию за хорошую работу по химии. Пенни, не будучи замужем, все еще жила с Питером, и у обоих тоже все было хорошо. Они читали социологию и изучали восточные языки, намереваясь поехать поработать в те края. Все они чувствовали цель в жизни.

Для Шэрон жизнь потеряла смысл, потому что ее главная цель потерпела неудачу. Для нее дочери были бродягами, переодетыми шлюхами, и все же Пенни и Сибилл (но не Гвен) не чурались одалживать деньги в доме. Мэтью был между двух огней. Он видел, что у его дочерей все хорошо, и все же он был похож на свою жену: он их не одобрял. В конце концов, он сохранил целомудрие до самой свадьбы. Почему все остальные не могут, особенно его собственные дочери? Он пошел к психоаналитику, чьи слова, казалось, еще больше разобщили Мэтью, вместо того чтобы снова собрать его воедино. Кроме того, его дочь Гвен намекала в своих письмах, что его поведение было немного вульгарным. Мэтью хотел покончить с собой, но не сделал этого, потому что всегда считал самоубийство трусливым поступком. Он умер во сне в возрасте семидесяти лет.

Шэрон дожила до невероятной старости — девяноста девяти лет. Она уже давно запретила своим дочерям появляться в доме. Теперь у нее было четыре правнука, и она никогда не видела ни внуков, ни правнуков. В старости Шэрон вернулась к прошлому, и ее предсмертные слова были: «Я приведу их к алтарю девственницами… к алтарю…» — Шэрон пришлось привязать к кровати. Это было лучше, чем снова упасть с лестницы.