Коровы

Глава двенадцатая

— Ты где-то был сегодня вечером, а мне не рассказал.

Зверюга вылила жирное месиво в его миску с завтраком. Ее глаза тупо шныряли по столу и углам комнаты — ложное прикрытие перед началом словесной атаки.

— Ты ведь знаешь, что мамочке надо всегда быть в курсе, где ты есть.

— Это зачем?

— Так я буду точно уверена, что ты правильно питаешься.

— Тебе не надо было ссать на Пса.

— Мне надо было нассать ему в горло, чтобы он захлебнулся. Так куда ты ходил?

— На крышу.

Она хихикнула, шея у нее завибрировала.

— Вот идиот. Если пялиться оттуда на людей, так ты ничего не изменишь. Ты не будешь как все, ты что, не в курсе? Ты — это часть меня, малявка ты ебнутая, часть этого места, здесь ты и помрешь. Стивен вывалил месиво, что она перед ним поставила, на стол и швырнул миску так, что она пролетела по всей комнате. Он и не потрудился подняться.

— Когда это произойдет, тебя самой давно не будет, а меня кто-нибудь будет любить.

Зверюга фыркнула в сальный воздух раннего утра.

— Кто ж такого, как ты, Стивен, будет любить?

Мне довелось пожить там, снаружи, пока ты не заразил собой мою пизду. Я знаю, что им нравится и что они любят. Ты меня слышишь, кусок дерьма? Точно не тебя.

Она харкнула на пол и перевела дыхание.

— Подбери эту хрень, козел, и сожри.

Стивен не пошевелился. Он посмотрел в ее пустые глаза и решил, что пора испытать себя.

— Я знаю, что ты делаешь с пищей.

Зверюгина морда потемнела от прилива крови.

Громко и отчетливо Зверюга сказала:

— Я тебя отравить не пытаюсь.

— Нет, пытаешься.

— Стивен, я тебе уже говорила, я ем то же, что и ты. Как это может быть отравлено?

— Так и может, что отравлено. Я это чувствую в себе.

— Блядь, последний раз говорю тебе, падла, что это нормальная еда. И теперь лопай!

— Это дерьмо.

— Если я это съем, ты тоже съешь.

— Больше ни кусочка. С этого момента я буду готовить.

— Чего?

Зверюга, покачиваясь, подошла к нему, пуская слюни и кривя рот в недоверчивой ухмылке. Жир на всем ее теле затрясся от неожиданного быстрого движения. Она поставила кулаки на стол и проревела:

— Ну, нет!

Отвратительный запах из ее горла окутал голову Стивена. Он встал, вдохнул его, отвел назад руку … и врезал ей. Единственный хук в голову. Он ощутил, как импульс идет по костям, как костяшки пальцев хрустнули от прикосновения к грубой кожи на ее лице, напоминающей наждачную бумагу. На одно безумное мгновение ему захотелось бить и бить дальше, пока она не превратится в истекающий кровью ком, мешок с дерьмом, бесформенными складками не повиснет на спинке стула. Но он не мог. Вместо этого он смотрел, как рядом с красным следом на боковой части головы проступает белое пятно недоверия.

Она посмотрела на него мутным взглядом: она просчитывала соотношение сил. На ее лице не осталось следа боли, оно было пропитано ненавистью, кипевшей от переоценки мнений.

Стивен выдержал ее взгляд, но война началась. Тяжелые мгновения летели в него, в его колени и желудок, искали его, лишали сил, постоянно приближали момент, когда найдется путь в его мягкие внутренности, и можно будет восстановить власть, рухнувшую под его ударом.

Пора действовать дальше. Ее испытующий взгляд угрожал торжеству, которое, как он чувствовал, сияет вокруг него, подобно холодному огню на картинке с Богом. Его первый, небольшой акт неповиновения был слишком важен, чтобы совершать его здесь, в тусклом освещении кухни. Его надо подготовить, обеспечить прикрытие, дать созреть, вырасти, воздвигнуть сооружения в его воздушном потоке, чтобы потом найти там убежище.

Он наклонил к ней голову и сказал прямо в лицо:

— Я буду готовить еду, а ты ее будешь есть.

Только он вышел из помещения, как она принялась вопить:

— Да иди ты на хуй, идиот ебнутый! Будто я не знаю, что ты задумал. Чтобы ты ни сделал, я съем.

Ты у меня в кишках сидел девять месяцев, хуже быть не может. Думаешь, справишься со своей матерью? Ну, посмотрим. Посмотрим, что будет, дерьмо ты собачье!

Ее громкие злобные крики летели вслед спускавшемуся по лестнице Стивену, как вываленный из ведра мусор.