Коровы

Глава девятая

В тот вечер ужин был ничего — какие-то мясные консервы. Зверюга ела молча, но пристально разглядывала его. После первого же куска Стивен понял, что она пересолила мясо. Он заставил себя невозмутимо жевать.

— Тебе нравится на работе?

— Нет.

— Девчонкой я работала на гусиной ферме. Тоже, блин, работка. Их засовывали вверх ногами в жестяные конусы с дырками внизу. И в сараях были сплошные ряды гусиных голов, свисающих из конусов. Нам надо было бежать с ножом вдоль линии отрезать их, и все было в кровище. Мы были вечно мокрые насквозь. И головы, срезанные вместе с шеей, были похожи на члены, когда они валялись на земле, все в кровище.

У Стивена в желудке что-то дернулось. Слова на него никак не подействовали — он переслушал все ее рассказы, когда ему еще восьми не было, о том, куда она, бывало, засовывала себе эти шеи, — но каждый кусок был солонее предыдущего, и внутренности собрались в ближайшем времени опорожниться. Он заставил себя проглотить еще немного, назло ей. В коридоре Пес тащил свое тело посрать. Стивен сделал выпад в сторону Зверюги.

— Не напрягайся. Я это уже слышал.

— Ладно, извиняюсь. Прошу, блядь, прощения. Матерям ведь полагается разговаривать со своими детьми, Стивен. Не знаешь разве? Только так тебя можно чему-то научить.

Он расхохотался ей в лицо.

— И чему ты меня хоть раз научила?

Игра в мамочку отвалилась от Зверюги, как кожа от змеи. Она перегнулась через стол, ухватилась за его края, суставы пальцев у нее побелели.

— Мудила ты неблагодарный. На всем, что принадлежит тебе, есть моя отметина.

В желудке снова начались спазмы. Стивен привстал навстречу ей, но он был еще не готов дать себе волю. Собственная ненависть парализовала его, и на секунду он замер, чтобы перевести дыхание.

А когда он был меньше и она представляла собой огромную тушу в голубом платье из набивной материи, которую он безрезультатно пытался ударить, высоко задирая колени, слабый в своей детской ярости, выхода из положения не было, и всегда кончалось тем, что он с визгом убегал и невидящими от слез глазами искал кукурузные поля, в которых все киношные детишки спасаются от взрослого мира. Теперь он вернулся.

— И что я из себя представляю, ненормальная ты сука? Непонятно что, что ты так основательно заебала, что никогда не сможет измениться и жить среди других? Господи, все, на что я способен — это пройтись по улице.

И он, изможденный, стал блевать на стол, уцепившись за него руками. Зверюга тихо засмеялась, тяжелыми шагами пересекла кухню и встала над Псом, который сидел на своем сральнике.

— Ну, тогда время не прошло даром.

Она подняла юбку и помочилась на захныкавшее животное.

В мягком монохромном свете телевизора шкура Пса выглядела темной и промасленной. Волоски собрались неровными волнами, когда Стивен провел по шерсти полотенцем взад-вперед, открывая трогательную узкую полоску белой кожи и кучки блох то там, то сям. Жестокая вонь Зверюгиной мочи горела в мертвом воздухе, сносила укрепления в мокрых спорах, черневших по углам, и собиралась навсегда поселиться в комнате. Пес ворчал от удовольствия, что ему уделили внимание, но в его глазах светился тот печальный огонек жертвы предательства, что появлялся после каждой жестокой выходки Зверюги, от которой Стивен не смог его защитить.