Корыстный интерес (СИ)

Подражание — убийца Бога

Въехав в город, я встретился с тяжёлым взглядом охранника врат.

— Ты кто такой будешь? — загремел он раскатистым басом, что его и выдало: настоящий его голос был гораздо нежнее. Парню-то на вид не больше шестнадцати.

— Я — странник. Где здесь можно остановиться?

— В таверне. У нас вход платный. Въезжаешь в город — плати пять чимов.

«Ах вот как они называются!» — обрадовался я, когда полез в карман выуживать деньги, «изъятые» у убиенных мною разбойников. Отсчитав пять чимов, где на одной стороне красовалась нахмуренная мужская физиономия, а на оборотной стороне — милый дракошка, я протянул руку.

— Вот, возьми пять. И ещё три получишь за информацию. — Моя рука зависла в воздухе аккурат над раскрытой ладонью парня.

— Что ты хочешь знать?

— Где можно работу сыскать.

— Смотря что ты умеешь. Судя по тебе… — прищурился парень и окинул меня цепким взглядом, — ты учёный человек. Астроном? Алхимик? Целитель? Явно не воин и не ремесленник. Руки больно нежные. Да и одёжка у тебя… бесовская.

— Может быть, — осторожно пожал плечами я — не хотелось попасть на костёр инквизиции, — ты кое в чём прав: я — алхимик. И немного астроном.

— Так я угадал! — обрадовался привратник. — Тогда попытай счастье в самом дворце. Видишь, гора, что над городом возвышается?

— Ну.

— Там, у самого её подножия, дворец нашего правителя. Король потерял своего любимого алхимика. Давно и безрезультатно ищет нового.

— Вот как… — призадумался я. Работать, гнуть спину где-нибудь или бездельничать, притворяясь алхимиком? Пугать короля химическими опытами и рассказывать ему о звёздах да планетах? Конечно, выгоднее прикидываться! Что за глупый вопрос!

— Если тебе повезёт, и ты станешь главным алхимиком Его Величества, то это будет круто! — благоговейно вытаращился на меня парень.

— Полагаешь?

— Конечно! Это богатство, статус советника — самого приближенного к королю вельможи, плюс женщины на любой вкус. Король не скупится и щедр к своим подчинённым и верноподданным. У него даже специальный гарем имеется, где содержатся женщины, предназначенные для подарков. Завтра как раз очередной отбор. Многие красавицы уже прибыли. И рабынь привезли тоже.

— А скажи, обычные ли девушки попадают в его гаремы? Помимо красоты, какими талантами они обладают?

— Шутишь? Там такие красавицы, что никакие таланты больше не нужны! — И глаза парня чуть не распрощались со своими орбитами. После чего он, оглядевшись по сторонам, добавил: — Поговаривают, будто и чародейки имеются, творят там всякие чудеса перед королевским ликом.

— И их тоже дарят вельможам? — с умыслом поинтересовался я.

— Конечно! В «подарочных гаремах» такое разнообразие! Приходи и выбирай себе любую. Сначала, как получаешь должность, одну выдают, через месяц — если испытательный срок прошёл — вторую, а дальше всё зависит от успехов на профессиональном поприще. У казначея таким образом целый бесплатный гарем из двадцати жён собрался!

— Двадцати?! — ужаснулся я. — Ничего себе гадюшник устроил! Ему себя не жалко?

— А что ему жалеть? — непонимающе уставился на меня парень. — У него же там не только женщины. Он и парней выбирал.

— Зачем? — ступил я.

— Сначала для себя, а потом, когда насладился юношеским телом, разрешил им своими жёнами попользоваться. Эх, жаль, что я не прошёл отбор! Меня захотел только королевский конюх. А чтобы во дворец попасть, нужно понравиться как минимум пяти вельможам.

Я немного выпал в осадок. Что-то мне сразу захотелось развернуть свою лошадь, да уж больно проголодался. Решил, что переночую в таверне, а завтра дальше поеду. Уже прикидывая в уме будущий маршрут, я вдруг заметил, как парня начало трясти, а в глазах появился лихорадочный блеск. Зрачок расширился как у наркомана, он облизал губы и, дёрнув меня на штанину, мотнул головой в сторону рыночной площади.

— Смотри, вон как раз казначейская жена в окружении трех казначейских мужей.

Посмотрев в предложенную сторону, я заметил эффектную женщину. Было проще сказать, что на ней оставалось из одежды, чем назвать её одетой. Невесомой, полупрозрачной тканью прикрывалась грудь, длинные ленты — вместо юбки, нижнего белья там, похоже, вообще не было. Вокруг этой молодой женщины вилось три парня. Рельефные такие, умасленные, до отвращения брутальные. Одни подбородки чего стоили! Гордо выпятив вперёд челюсти, молодцы, не стесняясь, лапали казначейскую жёнушку прямо на улице, стоя под навесом торговой палатки.

Казначейская жена вовсю подхихикивала, подставляя зад то одному, то другому, то третьему ухажёру.

— Весёлая компания, — прокомментировал я. — Это они так постоянно живут, все вместе?

— А то! — завистливо глядел туда же привратник. — У них, поговаривают, и спальни общие! Представляешь, как они с одной постели на другую прыгают в течение ночи? Или все вместе на одной огромной кровати, где много красивых женщин.

— Ты бы тоже так хотел? — не удержался я.

— Да любой бы так захотел! — воскликнул он. — Смотри, какая она… штучка.

— Так она же всем даёт.

— В этом-то вся и прелесть. Животный инстинкт! Приятно самку всем окопом охаживать.

— Ты что-то путаешь. Это не животный инстинкт, это извращённый инстинкт.

— Посмотри на кошек и собак.

— Это искусственно выведенные животные. Не знал? У древних генотипов всё по-другому. Чем древнее ген, тем моногамнее существо. Только мало их осталось. Почти всех уже заменили обновлённые виды. И ты, к слову сказать, не совсем животное. Зачем ты себя с псарней сравниваешь?

— Странник — это от слова странный? — засмеялся парень.

— Может, и так.

— Алхимик, а такой глупый, необразованный совсем. Всё это даже школьники знают.

— А конкретней? — ничуть не оскорбился я. Людям свойственно насмехаться и поучать других. Самое весёлое начинается, если притвориться невежественным или намеренно спровоцировать поучения в свой адрес: так гораздо быстрее можно увидеть скрытые качества человека.

Натура лжеправедников патологически не выносит иное мнение, нестандартную реакцию на известную всем псевдоблагородную тему или поведение в обществе, если оно отличается от принятого большинством. Честно признаться, я обожал это делать. Вроде как даёшь человеку возможность, намеренно переносишь его на некий перекрёсток и смотришь, какую дорогу он выберет. Мало кто выбирает путь мудреца и святого праведника, обычно все выбирают путь воителей и палачей. Что ж, это они сами снимают баллы со своей души, я лишь предоставляю шанс возвысить душу, а уж как они этим шансом воспользуются…

— В древности, — надулся от важности привратник, — все стремились расплодиться, поэтому полигамия — это нормальное, здоровое поведение.

— Это многое объясняет, — усмехнулся я. — То, чему обучают в школах, это своеобразная, адаптированная для детей, общепланетарная политика с государственными вариациями толкований тех или иных выгодных «фактов». Всегда. Настоящие знания, истинные сведения — они, как правило, под замком. Только глупец станет думать иначе. А те, кто видел, и те, кто знакомился с подобными знаниями, те просто посмеиваются над такими, как ты: упёртыми, зомбированными попугаями.

В этот момент казначейская жена заливисто рассмеялась и, кивнув продавцу, спряталась в тени палатки. Следом за ней зашёл один казначейский мужеложец. Судя по ритмично колыхающимся полупрозрачным шторкам палатки, они там не товар выбирали.

Вскоре у той самой палатки образовалась настоящая толпа страждущих. Всем хотелось поглядеть на секс высших особ. Когда же вышел первый наложник, туда вошёл второй, а затем и третий.

— И часто у вас подобные представления на рыночных площадях устраивают? — уточнил я у парня, слюни которого уже чуть ли не капали ему на воротник.

— Частенько, — втянув слюни обратно, поведал он. — С тех пор как правитель устроил сексуальную революцию, почти каждый день. Он поощряет публичную демонстрацию любви.

При этих словах вода, что я пил из фляги, брызнула мне на подбородок. Я подавился, но, кое-как откашлявшись, просипел:

— Любви?!

— Да, любви. У нас даже королевский указ имеется, где людям скрытным, ведущим тайную семейную жизнь, в обязательном порядке предписывается заниматься сексом на площадях пред всем честным народом. И не со своими супругами, а с теми, кого назначит суд. И это не всегда люди противоположного пола. Если человек закоснел в своих предрассудках, то его публично лечат.

— И как, помогает?

— Не всегда, — пожал плечами парень. — Иногда всё печально заканчивается.

— В смысле?

— Иногда подсудимые отказываются добровольно предаваться любви на площади, и тогда их берут силой в назидание другим. Это называется опусканием. Правительство очень переживает по этому поводу и на каждом шагу твердит о том, что всё это происходит из-за первобытных глупостей, из-за того, что когда-то нам внушили ложные моральные принципы. Против природы не попрёшь, а сражаться с ней — не только бессмысленно, но и опасно для общества, это плодит насилие. Когда же любовь свободна, когда не существует запретов и границ, тогда все счастливы и полностью удовлетворены. Никто себя в рамках не запирает, никто не ревнует, не беснуется, а напротив, все слышат свои желания, своё тело и делают так, как оно им велит. Любое сдерживание губительно, оно разрушает нас изнутри, начинаются психозы и неврозы, насилие и дискриминация, внутренние конфликты, ведущие к суицидам. Наше общество против самоограничения!

— Ты и понятия не имеешь о том, что такое самоограничение! — засмеялся я.

— Я знаю, о чём говорю! Я отличником в школе был, а сейчас собираюсь в академию поступать, просто подрабатываю тут.

— Послушай, парень, истинный смысл этого понятия не тождественен самообману и подавлению глубинных, природных желаний. Самоограничение — это, прежде всего, абсолютная свобода. А не бегство от самого себя, не забвение в бесконечных развлечениях, не сражение со своими страстями и уж тем более — не рабское потакание порокам. Мне даже интересно, сколько тебе лет, что ты уже сейчас мечтаешь не о любви, а лишь о сексе?

Парень похлопал глазами, затем сплюнул через широкую щель между верхними зубами и отмахнулся от меня, как от назойливой мухи:

— Мне семнадцать. И всё это сказки, программирующие население на внутренние конфликты, на отрицательные эмоции. Никакой возвышенной любви не существует! Есть лишь гормоны, есть химическая реакция, есть пристрастия и естественные желания, — заученно вещал он. — Мы не считаем всевозможные развлечения и свободу отношений чем-то порочным. Как бы оно ни было и чтобы оно ни значило, но мы против самоограничения! Поэтому у нас нет ни старых дев, которые никому не приглянулись, ни старых девственников. Если не получается создать семью, тогда можно подать объявление в газету и выставить себя на всеобщий доступ или пойти в древний храм — там даже немного платят за соитие с первым встречным, кому приглянешься. Это всё делается во благо процветания нашего государства. За соитие с чужестранцами платят вдвойне, ведь это вливание новой крови. Это важно.

— Храмовая проституция во всей своей красе, — пробурчал я себе под нос.

— Почему «проституция»? Некоторые так даже пару себе находят. Или просто детей рожают.

— От кого? От общественного собрания?

— К чему эти речи? Дети в любом случае общественные. За ними государство следит, обучает их, распределяет на работу или воинскую службу. Это же будущие налогоплательщики, за ними нужен особый присмотр. Ух ты! Посмотри на неё! — И парень указал на казначейскую жену. — Настоящая киса! Ах, какая ухоженная кожа, какие лоснящиеся локоны, тугие груди, бёдра, плоский животик, а соски как торчат! Того и гляди ткань платья продырявят! Подобные женщины — сплошь настоящие феи да принцессы! Они целыми днями себя украшают, ублажают да умасливают. Не то что рабочие бабы.

Казначейская жена вышла из-за полупрозрачной шторы палатки вся разрумянившаяся и расслабленная. Толпа принялась рьяно благодарить её за устроенное представление. Кто-то нахваливал отдельные части её тела и половые органы партнеров, которые при последнем совокуплении уже не скрывались за шторкой палатки. Кто-то хвалил за страстные стоны; кто-то в подробностях обсуждал, как она делала минет. Это напоминало комментарии недоумков-недотрахов к какому-то порнофильму или книге.

— Люди превзошли самих себя… — не веря своим ушам и глазам, прошептал я.

— Конечно! — раздувался от гордости парень. — Раньше никто не решался комментировать увиденное. Все тихонечко смотрели да безмолвно онанировали. А потом правительство порекомендовало поощрять откровенность и смелость.

— Как, интересно?

— А вот так! — Вновь указал парень на казначейскую жену.

Она, наслушавшись благодарственных речей, расплылась в улыбке — точно стояла на сцене в свете софитов и позади неё красовались райские декорации, а не лавка с колбасой, — после чего стянула тунику с плеч. Теперь толпа ринулась вперёд. Каждый хотел прикоснуться к дивному телу. Вдоволь натрогавшись, они расступились, дав подъехать карете, из которой выглянул страж порядка. Он уважительно закивал, вытянул руку, тоже потрогал всеобщий экспонат и вскоре махнул кучеру.

— Содом и Гоморра…

— Что-что? — переспросил меня парень, но потом опомнился и затрещал: — Слушай, странный странник, постой здесь вместо меня, а я сбегаю туда хоть на минутку. Там самым активным зрителям и тем, кто больше остальных рукоплещет, часто деньги кидают или дорогие украшения дарят.

— Поздно. Казначейская жена уже уехала. Глотай пыль, неудачник.

— Так там же сейчас кто-нибудь другой обязательно юбку задерёт, подражая диве. Или хотя бы штаны спустит.

И правда: несколько женщин задрали юбки, и толпа сразу же разбилась на три длинные очереди. Мужики тоже не отставали: всем хотелось всеобщей славы, признания и «света софитов» на их задницах. Лиц я там не заметил, так как в небо отсвечивали не человеческие глаза, полные мудрости, душевного света и глубины, а исключительно отполированные до блеска, истерзанные славой человеческие зады. Полные… нет, не глубины, но чего-то тёмного и зловонного, как сама адова бездна.

«Извращённый, больной, лихорадочно-кошмарный сон внутри головы умирающего в агонии… — промелькнула мысль, пока я закручивал крышку на фляге. — А ведь каждый из них является не только представителем человеческой расы, но и полноценной микроклеткой со всеми полагающимися функциями. И до тех пор пока люди не осознают это, болезнь продолжит терзать агонизирующее вселенское тело. На каждой клетке лежит ответственность космического масштаба. Но кому это интересно?»

— Нет уж, парень, — округлив глаза, я замотал головой в попытке избавиться от лицезрения происходящего, — сам стой здесь! Держи свои деньги, благодарю за разъяснения, но я устал с дороги, мне бы в таверну побыстрее попасть и спать завалиться, а не на всеобщий блуд пялиться и отравлять себя.

Обалдев от группового разврата на площади, я подумал, что поведение казначейской жены — это ещё верх целомудрия. Но тут вторая половина моей натуры взяла верх, и я принялся шарить глазами по рыночной площади. Очень скоро обнаружились искомые артефакты. Их замаскировали под искусные открытые беседки с коническими крышами. Беседки стояли по периметру рыночной площади, распланированной в виде звезды. Глубоко вдохнув, я проследил за тем, куда утекает энергия, собранная со всей площади. Оказалось, что к горе.

Приглядевшись, я мысленно присвистнул:

«Ну и размеры у этой пирамиды! Неплохо так замаскировали. Это я хорошо попал! Нужно будет завтра правителя навестить и потребовать положенные моему нефилимскому статусу артефакты да всякие привилегии. А вот и наблюдатели…» — мельком глянул я на примитивные методы слежения: кристаллы на верхушках беседок. Они были выполнены в виде звёзд и крутились во все стороны, словно работающие маяки. Ни разу мне ещё не приходилось чувствовать себя подопытным кроликом, и я поспешил убраться оттуда как можно скорее.

— Где, говоришь, таверна? — осведомился я у терявшего ум парня.

— Прямо и налево. На параллельной улице, — нетерпеливо махнул он, смакуя действо на площади.

Из него тоже вытягивались нити. Все они собирались под куполами беседок, увитых плющом, розами и скульптурами целомудренных дев и юношей.